Опаленные войной. Глава 11. Егор - война.

Олег Русаков

Форма: Повесть
Жанр: Историческая проза
Объём: 48733 знаков с пробелами
Раздел: "Опаленные войной. книга 1"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

ОПАЛЁННЫЕ ВОЙНОЙ.
(ВОЕННАЯ ИСТОРИЯ МОЕЙ СЕМЬИ)
Повесть в очерках.

ГЛАВА 11. ЕГОР – ВОЙНА.

Война, похоже, топталась на месте. После замедления, а потом остановки Московского наступления, казалось не желание к действиям охватило как немцев, так и русских. И войска, и их командование, и даже техника казалось устали от проведенного в окопах кровавого года. Наступление прекратилось. Снег освобождал от себя бесконечные русские дороги и поля, изрытые не плугами, а снарядами и рваной техникой, засеянные не зерном, а железом и… останками человеческих тел. Снегопады превратились в дожди. А не оттаявшая еще земля в липкую слякоть с обочинами из грязного снега, из которой постоянно необходимо было вытаскивать солдатским плечом застрявшую боевую технику, иногда и обозных лошадок, замученных весенней распутицей. День неумолимо побеждал ночь, кутаясь в, становящиеся все короче и короче, утренние и вечерние зарницы. Окопы наполнились грязью, и одежда не просыхала вплоть до нижнего белья. Весна 1942 года торопила события, которые должны привести к победе над проклятым фашистом. Война завершала свой первый кровавый виток.

Историческая справка.

После успешного отражения немецкого наступления в битве за Москву, советское верховное командование, воодушевленное успехом зимних сражений, сочло возможным начать активные действия на других участках фронта. Военная промышленность, развёрнутая за Уралом непосредственно после эвакуации, непрерывно наращивала производство и поставляла всё больше вооружений во вновь формирующиеся части и соединения красной армии. РККА была пополнена очередным призывом и сумела уделить немало ресурсов для осуществления военной подготовки пополнения, в том числе и формирования младшего офицерского состава, который был практически полностью выбит из рядов отступающих и обороняющихся частей и соединений в 1941 году. Всё это позволило не только пополнить действующие части РККА, но и создать 9 резервных полностью укомплектованных и хорошо вооружённых армий Ставки.

Стратегический план 1942 года состоял в том, чтобы последовательно осуществить ряд стратегических операций на разных направлениях, заставить противника распылить свои резервы, не дать создать ему сильную группировку для отражения наступления ни в одном из населенных пунктов и стратегических рубежей. Одной из таких наступательных операций была Харьковская. Успех наступления под Харьковом позволил бы отсечь группу армий «Юг», прижать её к Азовскому морю и уничтожить, тем самым неизбежно ослабить давление фашистов на черноморском побережье и на Кавказе. Отвлечь часть сил с центрального направления военных действий вермахта, группы армий «Центр». Исключить возможность организации масштабных стратегических операций на Московском и Ленинградском направлениях.
Таким образом не дать врагу провести ни одной крупной стратегической операции в летнюю компанию 1942го года. Это дало бы возможность максимально наладить производство вооружения, новых технических средств на эвакуированных предприятиях тяжелой промышленности, перемещенных на тысячи и тысячи километров на восток страны, потерявших в гуще события 1941го, большие группы своих коллективов.

Командование вермахта планировало ликвидировать барвенковский плацдарм, начав наступление 18 мая. Советская разведка сумела расшифровать планы немцев. И так как ставка так же планировала основные стратегические операции именно на этом направлении, допустить такого поворота событий не желала. Концентрация удара и организация наступления еще не была подготовлена, однако Красная Армия начала наступать раньше немцев. 12 мая, одновременным ударом по немецким войскам на севере с рубежа Белгород-Волчанск, а на юге — с северной части выступа линии фронта, проходившего в районе Лозовенька и Балаклея. Вначале удача сопутствовала Красной Армии. К 17 мая ей удалось потеснить части 6-й армии немцев и почти вплотную подойти к Харькову. Южнее Харькова, продвигаясь по обоим берегам реки Северский Донец, советские 6-я (командующий — генерал-лейтенант А. М. Городнянский), 57-я (командующий — генерал-лейтенант К. П. Подлас) и 9-я армии (генерал-майор Ф. М. Харитонов) прорвали немецкую оборону, выйдя к Чугуеву и Мерефе, где завязались упорные бои.
Пассивность войск правого фланга Юго-Западного фронта позволила немецкому командованию выводить часть сил с этого участка и перебрасывать их на угрожаемое направление. А бездействие всего Южного фронта дало возможность 17-й немецкой армии и всей армейской группе Клейста 13 мая без всяких помех начать перегруппировку войск и подготовку к контрудару на изюм-барвенковском направлении. Несогласованность действий северной и южной группировок красной армии привело к остановке наступательных действий к 16 мая 1942 года и переходу к тяжелым позиционным боям. При этом немцам, ввиду пассивности южной группировки РККА удалось перегруппировать свои войска и подготовить их к контрнаступлению, быстро передислоцировав части и соединения ударных войск с южного направления на южное крыло харьковской группировки. Контрнаступление немцев было осуществлено начиная с 18 мая 1942 года.

17 мая 1-я танковая армия вермахта Клейста нанесла удар в тыл наступающим частям Красной Армии. Частям Клейста уже в первый день наступления удалось прорвать оборону 9-й армии Южного фронта и к 23 мая отрезать советским войскам пути отхода на восток. С. К. Тимошенко доложил о произошедшем в Москву, прося подкреплений. Только что вступивший в должность начальника Генерального штаба Василевский предложил отвести войска с барвенковского выступа, однако Сталин разрешения на отступление не дал.
Уже к 18 мая ситуация резко ухудшилась. Начальник Генштаба А. М. Василевский ещё раз предложил прекратить наступление и вывести 6-ю, 9-ю, 57-ю армии и армейскую группу генерала Л. В. Бобкина с барвенковского выступа. Однако С. К. Тимошенко и Н. С. Хрущёв доложили, что угроза со стороны южной группировки Вермахта преувеличена, и И. В. Сталин вновь отказался дать приказ на отвод войск. В результате к 23 мая значительная часть войск ударной группировки Красной Армии оказалась в окружении в треугольнике Мерефа-Лозовая-Балаклея.

С 25 мая начались отчаянные попытки попавших в окружение частей Красной Армии вырваться из кольца. Командующий 1-й горно-стрелковой немецкой дивизией генерал Г.Ланц вспоминал о чудовищных атаках большими массами пехоты. К 26 мая окруженные части Красной Армии оказались заперты на небольшом пространстве площадью примерно 15 кв. км. в районе Барвенково. Попытки прорвать окружение с востока блокировались упорной обороной немцев при активной поддержке авиации. 28 мая последовал приказ маршала С. К. Тимошенко о прекращении наступательной операции, но усилия по выходу из окружения попавших в него частей Красной Армии продолжались вплоть до 31 мая.
Остатки частей 6-й и 57-й армий, при поддержке сводной танковой группы генерал-майора Кузьмина, состоявшей из остатков 5-й гвардейской, 7-й, 37-й, 38-й и 43-й танковых бригад, а также остатков 21-го и 23-го танковых корпусов, с огромными потерями сумели прорваться к своим в районе села Лозовенька.
Несмотря на все усилия наших войск, вырваться из «барвенковской западни» удалось не более десятой части окружённых. Советские потери составили 270 тыс. человек, из них 171 тыс. — безвозвратно, 99 тыс. пропали без вести. В окружении погибли или пропали без вести: заместитель командующего Юго-Западным фронтом генерал-лейтенант Ф. Я. Костенко, командующий 6-й армией генерал-лейтенант А. М. Городнянский, командующий 57-й армией генерал-лейтенант К. П. Подлас, командующий армейской группой генерал-майор Л. В. Бобкин и ряд генералов, командовавших попавшими в окружение дивизиями.
В результате поражения крупных сил Красной Армии под Харьковом, оборона советских войск в полосе Южного и Юго-Западного фронтов оказалась кардинально ослабленной. Пользуясь этим, немецкое командование начинает успешно развивать заранее намеченное наступление по двум стратегическим направлениям — на Кавказ, с прицелом на Баку, и на Волгу – в последствии на Сталинград.
28 июня 4-я танковая армия вермахта под командованием Германа Гота прорвала фронт между Курском и Харьковом и устремилась к Дону. 7 июля немцы заняли правобережье города Воронеж. 4-я танковая армия вермахта повернула на юг и стремительно двинулась на Ростов между Донцом и Доном, громя по дороге отступающие части Юго-Западного фронта. Только пленными РККА потеряла на данном участке более 200 тыс. человек.

ЕГОР - ВОЙНА - продолжение.

В мае 1942 года часть, в которую направляется Егор после «искупления», стояла в обороне сидя в окопах уже давно и крепко в них обосновавшись. Бои шли позиционные и ленивые с большим нежеланием к активной злой войне как с одной, так и, с другой стороны. Изредка где-то вдалеке прорывалась не долгая канонада, затихая потом надолго. За целый день в основном надо было не высовываться из окопа и где-то добывать еду, которая, как правило, задерживалась или терялась на подходах к передовой, а иногда ее просто было мало. Спать можно было и ночью, и днем, только не на глазах офицеров и, если ты не находился в дозоре или на политинформации.
Окопная жизнь, по-своему развращала солдат, убивала дисциплину, ослабляла страх солдат перед противником, до которого всего двести - триста метров, скидывая с солдатских ног тяжелые сапоги и несвежие портянки, бросая ремни через плечо чтобы не потерять, будто скатку. Время от времени шальной снаряд или шальная пуля отправляли свою жертву либо в госпиталь, либо в могилу, вырытую, как правило, где ни будь неподалеку от гибели, за бруствером окопа… дни стояли уже теплые и медлить с телом было нельзя. Но обыденность смерти на передовой никого не смущала. Жизнь в окопе по-прежнему продолжалась, и самое большое неудобство была вода после дождей, от которой не скрыться, и не высохнуть. Неделя шла за неделей...
От безделья, которого Егор терпеть не мог, солдат неспеша обустроил себе глубокий и просторный капонир. Он выкопал его метра на два в сторону противника, выполнив высокий бруствер с бойницей, хорошо его замаскировав ночью дерном. Днем аккуратно сползал в сторону противника для оценки маскировки, чему в итоге оказался доволен. Сплел из ивовых, уже пустивших листву, веток большую двух каркасную корзину в половину своего роста, глубиной с метр, выкопал в нижней части капонира пещеру со сплетенную корзина, плотно поместил ее в эту пещеру, с небольшим наклоном вниз – получилось нечто маленького бомбоубежища. Многие поначалу усмехались его трудам, проходя мимо Егорова капонира, но, когда все было готово, даже командир пришел посмотреть на Егорово убежище, за что похвалил. Уже на следующий день по всей передовой закипела подобная работ, занявшая солдат делом. Но далеко не у всех это получалось. Так май 42го перевалил за свою половину.

Уже несколько дней на юге непрерывно гремела далекая канонада. Злобная тяжелая канонада говорила о тяжелых боях кипящих километрах в пятидесяти от их позиций. И как было странно, что канонада гремела южнее и восточнее, в тылу гремела. Было понятно, что там горела земля. Иногда над их позициями пролетали то наши, то немецкие самолеты. Пролетали высоко, либо заходя на атаку, либо возвращаясь. Во всем ощущалось томительное ожидание приближающихся боев. На дальних подступах иногда были видны перемещения немецкой техники и пехоты. Трудно было понять, то ли войска уходили с позиций, то ли наоборот занимали позиции на их участке обороны. Немцы непрерывно производили некие перегруппировки своих войск. Егор понимал, что все эти звуки и перемещения взорвут весеннюю тишину совсем скоро.

Широков с детства не был пугливым пацаном, сорванцом был, непоседой. Драться не любил, но спуску, если что, не давал. И это было не страх, не упрямство или глупость, это был характер молодого человека. Он был добрым, не сильно общительным, слабо умеющим выражать сваи эмоции. У Егора до армии не было серьезных отношений с девушками, поэтому его никто не ждал кроме семьи. Зато семья большая дружная. Три сестры и два брата. Старше его была только Евдокия. Отец скончался, когда он был на службе и съездить на похороны он не смог, слишком напряженная ситуация была тогда на восточных границах страны из-за япошек. Он не знал сейчас о семье ничего. Не любил Егорка писать письма, последнее письмо из дома получил еще весной 1941 года, будучи в Забайкалье на службе, а так как дембель был не за горами, не стал отвечать на это письмо в глубокой уверенности, что через три месяца всех увидит и так. Прошло уже больше года. Он даже не знал – под немцем его деревня или нет, кто воюет, кто не воюет из близких. Живы ли они вообще. …
И не хотел он писать никаких писем домй. Что он напишет?.. Что почти полгода воевал в штрафной роте. … Похвалится тем, что с него сняли звание предателя Родины за ранение. … Как же противно было вспоминать о том, что с ним приключилось на фронте. Ну почему в первом же бою он попал в плен?.. Именно так он думал, именно так он понимал свое наказание.
В подразделении к нему относились настороженно и солдаты… и офицеры, зная, что он из штрафников. Ему не задавали вопросов, не пытались над ним подшутить. Может быть слегка боялись. Опытного обстрелянного бойца не просили рассказывать о себе, и не пытались проверить на испуг. В общем, все относились к нему с холодным перемешанным уважением и отчуждением. Егор это чувствовал, и не противился, не пытаясь найти общения, кроме служебного. Это приводило к одиночеству в большом армейском коллективе.

День шел за днем, неделя за неделей. Утром Егор проснулся от какого-то странного ощущения холода.
Погода радовала утренней приятной прохладой, ведь земля еще не успела разомлеть от жары в конце мая, но холодно не было. Было уже светло. В майской утренней тишине, кроме далекой канонады, звенели соловьиные трели, говорящие, что родная русская природа хочет жить своей мирной жизнью укрытой от войны зеленью полей и лесов с коромыслами дорог и туманами речных изгибов, с птичьими песнями и кучами облаков, заваливших горизонт, в голубом небе. Уснуть по новой не получалось, да и солнце вот-вот бросит косой взгляд на милые окрестности полностью выгнав сумерки. Солдаты в окопе продолжали посапывать и похрапывать. Что им снилось молодым 18-20 летним мальчишкам, мечтающим о девичьих поцелуях и ласках, и уже пожившим 30-40 летним мужикам, у которых были и семьи, и сложившаяся устоявшаяся жизнь с работой, … заботой… Последний призыв состоял из юнцов и мужиков средних лет. Одни еще ничего не успели в своей короткой жизни, другим было невероятно жалко бросать все то, что они успели создать вокруг себя в той привычной гражданской жизни, где можно было выпить, поругавшись с женой или тещей.
Понимая, что больше не уснет, Егор потянул спину и медленно крутанул головой туда-сюда. Глубоко вздохнув, привстал, чтобы осмотреться по сторонам. Радость весеннего утра уже без препятствий растекалась по полям. По какой-то непонятной привычке, присмотревшись повнимательнее в сторону немецких окопов Егор увидел, что на окраине леса, разгружаются вереницы грузовых машин, а по траншеям немцев перемещаются немецкие солдаты, очевидно только прибывшие и часть из пополнения, еще не успели спуститься в окопы, и как бы скрытно толпились на входе в траншеи. С машин сгружали ящики с боеприпасами и какое-то вооружение, Егор понял, что это малокалиберные полевые минометы. Для Егора было совершенно очевидно, что это не оборонительные мероприятия… что это была подготовка к наступательным действиям. Солдат насторожился.
Он посмотрел вдоль окопа, выбравшись из своего капонира через ноги усатого солдата, который теперь часто рассказывал ему про свою семью, у него было четверо детей. Хотел увидеть среди спящих солдат офицеров. Рядом офицеров не оказалось. Егор двинулся по окопу в сторону блиндажа, стараясь не задевать ноги спящих солдат. В блиндаже спали командир роты и двое из командиров взводов. Егор подошел к командиру роты старшему лейтенанту Самохину и попытался разбудить молодого парня, который уже успел досыта навоеваться с осени 41 года, когда он, будучи студентом, добровольцем пошел в армию, в самое тяжелое время обороны Москвы. Старлей открыл глаза, подумав сквозь дрему: «Не будет Широков зря будить…».

- Выйдем из блиндажа – не до конца проснувшись, сказал шёпотом командир и пошел за Широковым на выход.
Солнце показалось из-за горизонта, и уже и так светлое утро, расцвело весенними красками, озаряя косыми лучами соловьиные трели и позиции немцев подчеркнув происходящее в их обороне движение. «Только бы девок любить» - подумал старший лейтенант, вдыхая носом утреннюю свежесть нового дня, а было ему еще всего 19 лет: «…чего ему не спится?.. какая красота!..» - щурил свои глаза на восходящее солнце Самохин.
- Посмотри Старлей, - и Егор показал рукой в сторону немецких позиций, переводя туда взгляд.
Командир, жмурясь от утреннего солнца после полумрака блиндажа, присмотрелся к далекому лесу на западе, освещенному проснувшимся светилом. Быстрым привычным движением перехватил бинокль, висящий у него на груди.
- Да. … Зашевелились фрицы. Жарко наверно сегодня будет. – Медленно сказал командир, разглядывая в бинокль перемещения в рядах противника. - …А где же наши дозоры. Прибежал кто – нет? ...
Егор молчал. Худое лицо солдата было спокойно, глаза смотрели в сторону фрицев, ничего не выражая.
Командир вытянул шею, разглядывая места, где располагались дозоры. Там было все спокойно, дозорные в бинокль были видны, и было понятно, что они спят, и никакого дела им нет до того, чем заняты немцы. Затем взглянул на Широкова.
- Что ты как немой все время… Я же знаю, что ты бывалый вояка… Говорят тебя пули не берут… - Ротный говорил с перерывом между фразами, надеясь на ответ Егора, но ответа не дождался, солдат продолжал спокойно смотреть в сторону немцев. - Спасибо рядовой. Продолжать наблюдение… - он опять посмотрел в бинокль на немцев, на свои дозоры, на лице неприятная гримаса. Пошел в блиндаж будить командиров взводов, а затем и весь личный состав. В этот момент появился запыхавшийся боец из одного из дозоров с донесением ротному.
Ротному пришлось задержаться и выслушать доклад возбужденного солдата, хотя обстановка была уже понятна, значит всё-таки один дозор не проспал... Но времени на обдумывание действий, на поощрение или наказание не было. Самое первое – необходимо направить связного в штаб полка…

Через двадцать минут, ровно в шесть часов начался артобстрел нашей обороны. Обстрел велся приблизительно батареей артиллерийских орудий с не просматриваемых позиций, и полевыми минометами калибра 81мм непосредственно из немецких окопов. Полевые минометы доставляли много неудобств. Скорострельность минометов велика, и минки ложились частым горохом на наши позиции. Точность их попадания была слабой, но, если прилетит такая минка в окоп между бойцами, убить может и никого не убьет, но покалечит и ранит с десяток, а то и больше, солдат. Егор знал про это зловредное оружие, и когда начинался минометный обстрел, искал ложбину в земле с тыльной стороны окопа и старался поместить в нее все свое худое тело, хотя осколки от мин выковыривать уже приходилось. Но сейчас у него было хорошее укрытие в его капонире.
Во время обстрела к нему в капонир запрыгнуло трое бойцов. Лентяи не сделали себе этих простых укрытий и страх разъедал их выпученные глаза. Очередная порция земли, после оглушительного разрыва, перестала сыпаться в капонир на головы таившихся в нем солдат. Немолодой усатый, в обстреле, боец, ежась под земляным дождем, столкнувшись со спокойным взглядом Егора:
- Спасибо тебе, Егор батькович.
Через небольшую паузу:
- Незачем. – Пробурчал Егор, не отводя от усатого острого взгляда.
Вторую половину слова заглушил новый взрыв, затем обильная порция земли...
Казалось, что обстрел длится слишком долго. И когда он кончится, было не известно. Но Егор вовремя заметил, что по ним перестала бить вражеская артиллерия, и только минометы продолжали беспорядочно поднимать столбики взрывов. Он знал, что это означало - в атаку пошло пехота.
- Ну-ко, ноги убери. – Толкнул по ногам он усатого.
- Чего?!. – заорал не молодой солдат, видимо уши его были заложены взрывами.
Но Егор, не дожидаясь его реакции, уже, прямо по нему, вылезал из своего убежища. Егор посмотрел выше бруствера окопа в сторону немцев и увидел, как немецкие автоматчики длинными перебежками преодолели чуть ли не половину расстояния между передовыми окопами.

- Огонь! …Мать твою… - орал Егор прятавшимся на дне окопа от обстрела бойцам не понимающим, что немцы уже не далеко и вот-вот свалиться им на голову, короткими очередями Егор начал подрезать немецкую пехоту из своего ППШ. Несколько, в 2-4 патрона выстрелов, и вокруг него появились фонтанчики из сухой земли на бруствере окопа, а над головой засвистели пули.
Егор юркнул в окоп с головой, оставив капонир в распоряжение, еще не опомнившимся солдатам, перебежал по окопу метров пять и, примостившись в воронке от снаряда, опять открыл огонь по наступающему неприятелю. Свист пуль над головой и солдат вернулся на старую позицию, где уже не было никого, бойцы успели куда-то смыться, но войну было не до них.
Вовремя Егор поднял солдат со дна траншеи. На их отрезке обороны немцам пришлось сначала залечь под огнем, а потом короткими перебежками откатиться в свой окоп, оставив в неудавшейся атаке убитых и раненых. А вот на правом фланге, куда пришлось убежать командиру роты, видимо не кому было понять, что артобстрел завершился, и там немцы добрались до нашего бруствера, и хоть и были уничтожены в рукопашном бою, потери личного состава оказались не малыми. Первая немецкая атака отбита, но это как всегда только предисловие. Немцы попробовали малыми силами преодолеть нашу оборону – не получилось. Настоящий тяжелый бой был, конечно, впереди. Скорее всего, появятся танки.

Так и вышло. В течение часа пространство перед нашими окопами загудело тяжелыми моторами. Танки начали занимать позиции для атаки. «Как же много завезли они боеприпасов для минометов»: думал Егор, понимая, сколько ящиков с минами надо, чтобы так долго кормить минометы, которые все это время без перерыва вскапывали землю вокруг наших позиций, а наши санитары оттаскивали в тыл раненных красноармейцев… убитых никто не оттаскивал.

…Наши санитары оттаскивали в тыл раненных красноармейцев… убитых никто не оттаскивал.
Танки из глубины второго эшелона немецкой обороны дыманули выхлопными трубами и двинулись в атаку, лязгая гусеницами. Потому, как действовали немцы, было совершенно ясно, что они были уверены в отсутствии артиллерии на этом участке советской обороны. У Русских всегда было трудно с артиллерией и танками, даже в мощном Московском сражении. Но при приближении танков к первой линии траншей немцев, когда пехота и первой и второй линий обороны фашистов покинула окопы, перейдя в наступление, по немцам был открыт шквальный артиллерийский огонь.
Это было крайне неожиданно для противника. Для нашей пехоты это тоже оказалось неожиданностью… в первый миг бойцы подумали, что немцы поновой начали артподготовку, и только сильно екающее сердце бойцу подсказывало, что бьют не по ним… что лупасят фрицев. Бойцы не предполагали, что в той неразберихе, которая предшествовала бою последние пару недель, наши смогли скрытно подготовить огневую защиту передовых позиций.
Этот артиллерийский заградительный огонь ошеломляюще подействовал не только на атакующих, но и на наших бойцов. Многие из солдат закричали «Ура» и хотели уже выскакивать из окопов навстречу немцам, и офицерам и старшинам пришлось удерживать ребят от необдуманных действий в обороне. Вторая атака фашистов была сорвана, а на поле боя по фронту приблизительно восемьсот метров кроме убитой и раненой немецкой пехоты стояли восемь сожжённых немецких танков, через пятнадцать минут после боя у хорошо горевшего танка на куски разорвало башню - взорвался боекомплект. Зеленый перед событиями луг превратился в черно - рыжую пустыню, изрытую воронками от взрывов и местами усыпанную останками человеческой плоти, сверху накрытый черными дымами, горевших и тлеющих немецких тяжелых машин.
…Зеленый перед событиями луг превратился в черно - рыжую пустыню, изрытую воронками от взрывов и местами усыпанную останками человеческой плоти.

Немецкая артиллерия замолчала. Подавились своими хлопками полевые минометы. Шок от заградительного огня нашей артиллерии был настолько серьезен, что на восстановление стабильности немецких позиций, возвращения солдат к своим обязанностям, чтобы они опять начали обстреливать наших полевыми минометами, потребовалось более 2х часов. Если бы в этот период поступил приказ о наступлении, то немецкие полевые укрепления были бы захвачены в течении получаса, до них надо было бы только добежать. Но приказа не было.
Наши бойцы лежали на брустверах окопов в изготовке и ждали его, в тлеющей тишине после незаконченной обороны и не начавшейся атаки, не поступившего приказа. А немцы, стремясь прорвать нашу оборону любой ценой, продолжали стягивать резервы, на этот участок фронта, усиливая атаку. Не знали наши бойцы, что еще вчера южнее их позиций немцы, беспощадно прорвав наши рубежи танковыми колоннами, стремительно развивая окружение советской группировки войск под Харьковом, отрезали северную группировку атакующих советских войск, а на их участке происходило расширение зоны прорыва.
Немцы не предполагали, что на этом участке фронта они столкнутся с эшелонированной обороной. Наличие заградительных артиллерийских рубежей вынудило командование штаба 1-й танковой армии вермахта Клейта приостановить лобовое наступление на участке обороны, где находился Егор на один день для обработки позиций русских с помощью авиации, а для этого необходима авиаразведка и время. Через несколько часов в небе появилась «рама», при этом на передовой немцы непрерывно продолжали обстреливать наши позиции проснувшимися минометами, не щадя боеприпасов до самой темноты.
Вечером на позиции привезли горячий обед из каши с мясом и наркомовские. Наркомовские были обильные из-за многих уже выбывших из строя. После выпитого спирта хотелось спать, и минометы немецкие затихли, желая дать выжившим отдохнуть. Бой стих. Короткая майская ночь укрыла живых и мертвых своим соловьиным одеялом.

Утро началось с бомбардировок наших артиллерийских позиций. Командиры артиллерийских подразделений по-разному относились к частой передислокации артиллерийских орудий, действуя по старым уставам, тем более что приказ на это, как правило, не отдавали – это было решение командиров батарей. Опытные, уже повоевавшие, командиры, зная, что немцы не позволят им долго находиться не обнаруженными на одном месте, ночью передислоцировали свои орудия на новые позиции, те, которые не понимали, что их расположение уже засвечено, оказались под ударом авиации вермахта.
В 41-42 годах было много неразберихи в действиях командиров подразделений и разночтений в выполнении командирами приказов и уставов по ведению боевых действий. Наша армия училась действовать в условии тотальной моторизованной войны. Немцы уже давно внесли правки в свои уставы ввиду тотальной модернизации и механизации своей армии. Так же, как и в первый день, наша оборона подверглась серьезной артиллерийской обработке. Батареи немцев за ночь только усиливались, наша авиация по ним не работала.
Артиллерия немцев била долго и тщательно. Казалось, они стремятся зачистить передовые позиции наших войск от всего живого. Потери убитыми и ранеными, еще до атаки, среди обороняющихся были грандиозны. Спрятаться было уже не куда. В разгар артподготовки окопы глубиной в метр, полтора стали сильно мельче от земли, поднятой взрывами, засыпанных раненых, убитых и живых. Бесконечная артподготовка оглушила оставшихся в живых солдат настолько, что похороненным землей живым бойцам трудно было определить, где небо, а где земля, все это пространство было со всех сторон и кусалось осколками фашистских крестов.
Мощная атака немцев с танками и бронетранспортерами пробила нашу обескровленную и оглохшую оборону без остановки на передовой и ушла в тыл громить отступающих. Приходящие в себя недобитые солдаты в передовых окопах, выкапываясь из земли, обнаруживали, что оказывались в тылу атакующих. Обороняющиеся встречали вторые эшелоны атакующих огнем, но натиск фашистов был велик, и остановить их было уже невозможно, тем более что деморализованные бойцы, потеряв, лежащее или закопанное под ногами оружие, поднимали руки, перед тем как получить свинец в грудь, раненные и пленные атакующим были не нужны.

Чтобы защитить свой автомат от летящей со всех сторон земли Егор раскатал скатку шинели и закатал в нее оружие. Когда прекратился артобстрел, он за шиворот начал вытаскивать из земли шевелящиеся бугры солдат и бросать их на бруствер окопа, если можно было так назвать оставшиеся насыпи, организовав в итоге вокруг себя локальный рубеж обороны. Оставшиеся в живых бойцы в других точках обороны, видя, стреляющий участок окопа, стягивались к месту, где наши бойцы по-настоящему сумели принять бой. Но держаться бойцам было не за что, укреплений не было, а немцы все перли и перли.

Оттаскивая старлея из перестрелки с немцами, Егору пришлось обрезать командиру кусок рукава гимнастерки и мясо, на остатках которого висела рука офицера, срезанная минометным осколком. Болтающаяся рука мешала его тащить, западая под тело, находящегося в сознании старлея, причиняя командиру безумную боль. При этой операции Егор срезал узкий ремешок с немецкого автомата убитого фрица и как жгутом перетянул культяпку руки старшего лейтенанта в попытке остановить фонтанчики крови, брызгающие из раны, вокруг белой кости.
Из боя выходили пятеро бойцов и тяжело раненый старший лейтенант Самохин Андрей. Двое солдат во время выхода из боя остались в прикрытии и скорее всего, погибли. Третий боец пал, когда они преодолевали открытое ветрам пространство до леса. Вдвоем с незнакомым солдатом Широков тащил старшего лейтенанта по редкому лесу, между белыми худыми березками, через ножки которых при оглядке просматривалось поле сражения. Они углублялись, и углублялась в лес, но белые березки своей молодой листвой по-прежнему не могли защитить их от еще не удалившейся от них битвы. Старлей неуверенно переставлял не послушные ноги, пытаясь помочь солдатам двигаться вперед, но получалось у него это нелепо. Сознание не уходило от офицера, но жизнь не оставляла молодое тело, задерживаясь в нем каким-то чудесным образом, и не отпускала затуманенное сознание.

- Сто-оой… , - глухо остановил девятнадцатилетний старлей запыхавшихся обессиливших бойцов. – Широкгов, оставь ме-не свой автомат и валиитде… отсууда… - повисла заминка - … ну валите отсюда… быстро. – У старшего лейтенанта с мутными впавшими в мозг глазами не получалось говорить связно, он слишком много потерял крови и рот и губы его были сухи.
Широков, не торопясь, достал из кармана галифе трофейную немецкую фляжку, в которую сливал наркомовские, так как никогда до конца их не выпивал, медленно открыл ее и полил спиртом культяпку старлея. Небыстрыми движениями, позволяющими продлить отдых перед тяжелой работой, закрыл фляжку и положил ее в галифе.
- Поговори мне еще…, - Егор за целую руку взвалил офицера себе на спину – оглянулся, и, обращаясь к рядовому – следи за тылом… - побежал в глубь леса. Рядовой, озираясь, двинулся за Егором.
Приблизительно через час солдаты вышли на берег маленькой лесной речушки. Аккуратно оглядевшись вокруг, решили отдохнуть. Расположившись в прибрежных кустах.

Скрупулезно и медленно, Егор рассматривал, насколько это было возможно взгляду, видимый для него лес, как в подзорную трубу, в окуляр бинокля командира, так как второй окуляр был разбит. Кровь старлея высохла на плече и груди Егора, кровяные места стали заскорузлыми, как картон.
- Фляги нет? – негромко обратился Егор ко второму солдату.
- Нет – отозвался боец.
Егор снял сапог со своей ноги и предавая его бойцу…
- Принеси воды. – Чуть помолчав – сполосни только.
Боец нехотя аккуратно вылез из кустарника и пошел к воде, недоверчиво оглядываясь по сторонам.
- Командир – не спишь? - старший лейтенант приоткрыл глаза и посмотрел на Егора. – …нельзя, что бы ты умер… - помедлив - Я ведь в штрафную роту после первого боя попал. Наш танк на немецких позициях сгорел, меня контузило, и… - Широков вкратце рассказал, что с ним приключилось после первого боя. - …Так, что ты уж постарайся не умирай ладно, а то ведь у меня только одна дорога – к стенке… Скорее всего и с тобой одна… но я хочу, чтобы совесть моя чиста была. …И перед собой…, и перед тобой…, и перед богом… - Егор замолчал напряженно о чем-то думая, взглянув в небо. - А теперь давай-ка я рану твою посмотрю, товарищ старший лейтенант.
Вернувшийся от реки боец, шокированный рассказом Егора, держал сапог, доверху наполненный речной водой.
Егор снял гимнастерку, затем нательную рубаху. Разорвал рубаху на несколько тряпок и предложил старшему лейтенанту выпить спирта в качестве обезболивающего. Самохин покачал головой…

- На. … Закопай под корнями большого дерева – передал Егор окровавленные тряпки и саперную лопатку рядовому – место, где копать будешь мхом закрой и маленьким кустиком приложи.
Старлей спал как младенец, а полезней сна для него сейчас ничего не было. Егор почувствовал к этому парню, какую-то отеческую заботу, глубочайшую жалость, несмотря на то, что всего лишь на пять лет был старше этого студента. Его очерствевшая душа многие годы, не видя близких людей, а за последний год, наблюдая только смерть и страх, потянулась к теперь безрукому мальчику. «Совсем пацан. В пору щелбаны получать» - подумал Егор, глядя на мальца, который достойно командовал им уже почти месяц: «Дотащить бы тебя только, чтобы сумел к мамке поехать. Жить ведь и без руки можно…» - пытался обмануть себя Егор, но в следующий момент смахнул с глаз скупую слезу.
Широков босиком спустился к реке, зайдя по колено в воду, умылся по пояс и наконец, досыта напился холодной лесной воды. Вода в речке была прозрачная как слеза, и где-то журчала на недалеком перекате.
День шел к концу. Командир и солдат спали после двух дней боя. Егор понимал, что необходимо найти какую-нибудь еду. Поздняя весна вряд ли сможет в лесу дать легкую пищу. Бой стих, точнее стих и ушел, куда-то в наш тыл. Единственное место, где можно реально быстро поискать еду - поле боя, у немцев всегда в запасе были галеты, а если повезет, то и тушенка. Егор решил под утро дойти до побоища, и когда станет чуть светлеть у мертвых немцев собрать возможные продукты. Тащить командира с собой было неправильно, но и одного оставлять тоже было нельзя. Придется Егору идти на поиски еды одному…

Уже более недели солдаты тащили своего командира по лесам на северо-восток, как они считали, в сторону фронта. Если днем упирались в открытое поле, и не было возможности пересечь это поле скрытно по перелескам, кюветам, приходилось дожидаться ночи. Егор обратил внимание на то, что поля были не засеяны, сеять было и некому, и не зачем, кругом тяжёлым железом лежала война.
Сколько они прошли километров не знали и приблизительно, да и направления приходилось время от времени менять, обходя деревни и немецкие посты. Правильно они идут или неправильно было не известно. На дорогах не однократно видели передвижение немецких колонн. Видели и бесконечную колонну пленных красноармейцев шедших под конвоем автоматчиков и двух бронетранспортеров. Порванные, местами тронутые кровью гимнастерки висели на деморализованных обессиливших бойцах как остатки их жизни.

В первую свою вылазку за продуктами Егор принес кроме половины немецкого вещмешка галет восемь банок тушенки, немцы хорошо были снабжены сухпайками перед наступлением. Принес и трофейное оружие, и полный магазин к своему ППШ. Все его действия определяли в нем хозяйственного русского мужика, умеющего распределять возможные потребности вперед и заранее готовиться к проблемам или бедам. На третий день похода старлей начал приходить в себя. Не плохая по военным меркам еда делала свое дело и у молодого организма хорошо восстанавливалась кровь и возвращались силы. Кроме еды у фрицев были найдены антибиотики, рана командира была обработана ими не однократно, и это дало результат. Воспаления удалось избежать. Старший лейтенант начал иногда улыбаться и зло иронизировать над своей будущей судьбой. Егор понимал сарказм безрукого человека и никак не отвечал на его отчаяние. Ответил ему один раз… открывая ножом одну из последних банок тушенки:
- С руками… или без. С ногами… иль без них. Сначала до своих дойти надо… а там посмотрим… что к чему. В плен не пойду, если ранен буду – пристрелите… старлей слышь – пристрели!..
Старший лейтенант глянул на Егора – отвечать ничего не стал.

…Очередной раз смеркалось. Егор последние часы ловил себя на мысли, что они уже второй день не встречают никаких войск, что не стало устойчивой канонады, что лишь время от времени непонятно где появлялись звуки войны. Трудно было определить направление до них, каково до них расстояние. Они были то громкими, то бесконечно далекими. Появлялись то сзади то спереди. По всему выводы выстраивались не радостные - линия фронта очень быстро обгоняет их на восток и надежда на то, что они догонят фронт, становилась призрачной.
К полумраку вышли на окраину леса и за лугом были видны дома деревеньки. В воздухе стояла оглушительная тишина вечера, было странно, что не слышно ни скотины, ни собак, ни привычной канонады. Есть там немцы или нет? Молчаливый вопрос определялся на лицах, но никто не произнес ни слова. На окраине деревни стояла большая копна прошлогоднего сена. Зимой видимо оказалась не нужна, скорее всего скотина была съедена, или хозяева не пережили эту зиму совсем. Хотелось спать, хотелось спать в тепле, очень хотелось спать не на земле. Егор покрутил головой, туда-сюда всматриваясь в безмолвную деревню.
- Давай сделаем так мужики. Семен, тебе надо вон на тот бугорок по за лесу подняться посмотреть на деревеньку оттуда – нет ли там чего ни будь немецкого. … А я, пожалуй, до копны проползу, вдоль деревеньки гляну. Ты мне там, как ни будь, покажись, если будет все в порядке, и сразу возвращайся к командиру, и с ним к копне. К тому времени уже темно будет. – Егор помолчал, кусая травину. – Товарищ старший лейтенант, а ты тут понаблюдай, если чего увидишь не правильное уткой крякни – сумеешь? – Старлей покачал головой.
- Егор Иванович, дайка мне твой автомат, а ты шмайсер возьми. У тебя там патрон мало, а в немецком три магазина. – командир передал Широкову трофейный шмайсер с подсумком.
Егор, чуть помедлив, привычно перебарывая внутри себя чувство опасности…
- Удачи командир. Расходимся Семен. - И вылез из укрытия.
С опаской, но быстро Егор преодолел сто метров до копны. И так и эдак посмотрел вдоль деревни. Никакого присутствия людей. Солдат уже через сумрак глянул в то место где должен был находиться рядовой Семен Маркелов. Увидел, как тот пожал плечами, определяя, что никого не наблюдает, перекрестил руки. Еще раз, оценив риск и жажду сна с каким - никаким удобством подал знак бойцам, чтобы они шли к нему на ночлег, а сам начал рыть нору в слежавшемся прошлогоднем сене…

Утренники были холодными, первые числа июня всегда славны чуть ли не заморозками во время цветения черемухи. В норе, которую устроили солдаты, было тепло сухо и хорошо пахло, слегка прелым, сеном. Егор был абсолютно уверен, что, проснувшись пару раз за короткую ночь, как привык он в окопе или в лесу, они еще до летнего рассвета покинут свою уютную берлогу. В тепле и удобстве сон был глубок и крепок. Запах, хоть и прошлогоднего, но ароматного сена успокаивал. Если снились сны, они были приятными и добрыми. Бесконечные скитания, после оглушительной битвы, в теплой берлоге забрали у солдат последние силы. Они уснули, как только забрались в копну. Сон не отпускал молодые организмы. Бесконечность превращалась в миг. Усталость требовала компенсации за все, что они пережили. Сон был безмятежный, ласково долгий, вязкий и совсем не хотел кончаться.

Егор проснулся от того, что его кто-то уже не первый раз ударил по ноге, торчащей из копны сапогом. Сон ушел моментально. Солдат в секунду понял, что они обнаружены, кто кроме немцев могут так играть с русским солдатом. Рука автоматически потянулась за ППШ, со сна он забыл, что вечером обменялся с командиром на шмайсер. Шмайсер был на месте, и Егор нащупал холодный курок оружия другим пальцем проверив предохранитель, не шевеля ногой.
- Вылезай дезертиры. Давай быстро на улицу. – Прозвучал приказ на родном русском языке с издёвкой.
В полумраке сенной берлоги было видно, как обрадовались старлей и рядовой, но Егор поднял руку от курка и перечеркнул пальцем рот, что бы у сослуживцев не вырвались крики радости. Старлей сумел сдержать себя, поняв жест Широкова, но Семен уже ничего не видел, услышав родную речь, забыл обо всем на свете и заорал: «братки…, родные… братки!» - через замеревшего Егора первым выбрался наружу. Егор, предчувствуя, чем обернется радость, медленно останавливая открытой ладонью старшего лейтенанта, тоже вылез из копны. Через яркий свет уже не утренней зари, а разгулявшегося дня рядовые оказались в перекрестии автоматов четырех бойцов в хорошем свежем обмундировании. Семен был готов обнимать каждого из них и смеяться и плакать от счастья. Широков молча сощурившись стоял, загораживая собой лаз берлоги, оценивая солдат взглядом, предполагая, чего от них ждать. За Егором не спеша вылез и старлей.
- Ты чего думаешь, я вас отпущу из-под своего командования. – Обратился старлей к Егору, постучав единственной рукой по его плечу. – Затем к красноармейцам. – Кто старший?
Вперед вышел коренастый в летах солдат, смотря на обрубок руки старшего лейтенанта выше локтя под зашитым, бурым, от запекшейся давно крови, обрезанным рукавом. Видно было, что увиденным он слегка шокирован и тронут за живое.
- Младший сержант Захаров товарищ старший лейтенант. Только нам велено всех дезертиров и окруженцев в штаб доставлять. Вы не первые… вчера четверых окруженцев и двух дезертиров перехватили также спящими взяли. – сержант помолчал - …приказ есть приказ, товарищ старший лейтенант. Никого там еще-то не осталось. – Уже по-хозяйски обратился он к своим солдатам - Сорокин глянь-ка в копну. – скомандовал младший сержант, было видно, как не молодому солдату, повидавшему всякое в жизни человеку, не совсем удобно перед этими опаленными смертью бойцами. - А оружие сдать надо ка. Ну-ка забери у них автоматы. Давайте ребята топайте к штабу.
Окруженцы под конвоем двинулись к деревне. Навстречу неизбежности, которую нельзя было миновать…
- …Ну-ка забери у них автоматы. Давайте ребята топайте к штабу…

Окруженцы под конвоем двинулись к деревне. Навстречу неизбежности, которую нельзя было миновать. Егору внутренне хотелось задержать время. Он уже знал, о чем их будут спрашивать. Он не знал, что ему на это отвечать, а врать он не умел.
Разговор в штабе с особистами был как всегда не долгий и тяжелый. Обвинения в предательстве, в трусости звучали в более изощренных формах, чем в прошлом году и некому было защитить окруженцев. Егор молчал, даже не пытаясь ничего объяснять. Начни говорить – рассказал бы, что с ним произошло год назад, а это неминуемая смерть. С жалостью он смотрел на своих однополчан. Семен вместе со старшим лейтенантом пытались рассказать о кошмаре боя, в котором старлей потерял руку, каким образом им пришлось попасть в окружение. Пытались доказать, что воинский долг ими был выполнен до конца, кивали на сержанта, чтобы подтвердил, изъятие трофейного оружия… не понимая, что особистам это было все равно. Документы у обоих бойцов и офицера были целыми и при них – это было огромным плюсом.
Офицеры особого отдела имели уже негласный приказ «ни шагу назад», хотя приказа верховного и заградотряды появятся только месяца через полтора. Итогом не долгого заседания трибунала явился приказ об отправке старшего лейтенанта Самохина Андрея Петровича в госпиталь, затем все равно спишут по ранению, а рядовых Маркелова и Широкова … расстрелять… На всякий случай… всё-таки, расстрелять.
Не прошло и двадцати минут после того как за Егором и Семеном закрылась дверь сарая, в который их посадили до приведения приговора в силу, старлея сразу после трибунала увезли в госпиталь, как началась суматоха. Оказалось, что немцы опять прорвали оборону и быстро наступают на этом участке фронта, двигаясь в их направлении. Приговоренных, в легкой панике, погрузили в машину и повезли в тыл. До вечера машина с двумя окруженцами и десятком бойцов охраны офицеров особого отдела ехала в наш тыл, сопровождая легковушку с особистами.

Через несколько дней в глубоком по фронтовым меркам тылу солдат судили заново. Оказалось, что в суматохе страха и паники при эвакуации особисты, толи потеряли, толи забыли в избе, где был устроен штаб, все документы, в том числе и на Широкова с Маркеловым. Там были и их красноармейские книжки. Офицеров отстранили от дел и куда-то увезли. Никто больше их не видел.
А арестованные ждали своей участи еще несколько дней, про них как будто забыли, до них никому уже не было никакого дела. У новых особистов были свои свежие жертвы, которыми они с удовольствием наполняли штрафные роты. Не имея на руках данных и решений предыдущего заседания, в конце концов, трибунал пришел к выводу, что самым справедливым наказанием для бойцов, из окружения, которые вынесли на себе раненного командира, будет осуждение их на десять лет и отправка в заключение… в лагерь.
И поехал Егор Иванович Широков опять через весь огромный Советский Союз, но теперь уже обратно на восток. Горячая война для Егора была закончена, впереди были лагеря, золотые прииски на реках Калымы, судьба непоправимо изломана на всю оставшуюся, но не прервавшаяся расстрелом, жизнь…

В 1947 году Егор попадает под амнистию в честь Победы Советского Союза в Великой Отечественной Войне. Надеясь на справедливость судьбы, он едет на Родину в Кушелово. Пытается устроиться на работу и восстановить свое членство в колхозе, которое, в общем-то никто не прерывал, он же ведь всего лишь в армию ушел десять лет назад. Безрукий председатель колхоза с радостью приветствует возвращение Егора, в хозяйстве ужасно не хватает мужицких рук, на фронт из деревни ушли 117 мужиков, а вернулись только 23 фронтовика, пятеро из вернувшихся – инвалиды, кто без руки, кто без ноги, в том числе и председатель, который оказывается знал Егора на войне, только не знал, что тот с деревни Кушелово.
Егора поддерживают и радуются его возвращению родственники, и соседи, и односельчане. Но участковый милиционер и председатель сельсовета категорически возражали против возвращения Егора. «…Нам врагов народа, предателей и дезертиров не надо, вали куда хочешь…» - кричали они в захлеб на Широкова Егора и на председателя, пытавшегося объяснить им несправедливость судьбы молодого их земляка. Куда Егору валить?.. Ведь он хотел вернуться… домой, к родным…, в деревню, в которой родился, в которой похоронены его предки. В которой честно работал, жил сам до проклятой войны. Но нет…
И поехал наш Егор обратно в Магадан, где за пять прожитых лет он сумел заработать, будучи трудолюбивым и честным человеком, и положение среди окружающих его людей, и… любовь. А безрукий председатель запил… запил по черному, считая себя сильно виноватым перед Егором, хотя ни в чем он виноват конечно не был.
В 1985 году Егор Иванович переехал жить к дочери в Челябинск вместе с женой. Скончался Егор Иванович Широков в 1998 году в возрасте 81 года, в кругу своих близких родственников семьи дочери.

Продолжение по ссылке: http://www.proza.ru/2016/07/17/161

Русаков О. А.
2016
г. Тверь.

© Олег Русаков, 2023
Дата публикации: 23.06.2023 06:42:06
Просмотров: 1043

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.