Люша

Юрий Иванов

Форма: Рассказ
Жанр: Любовно-сентиментальная проза
Объём: 16014 знаков с пробелами
Раздел: "Любовь зла..."

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

- Щеночек… Какой же ты пес, Люша? - узкой длинной ладонью Вика медленно, словно смакуя, провела несколько раз по коротко стриженному затылку юного мальчика. От движений кожу руки приятно закололо щетинкой и ей, вдруг, нестерпимо захотелось гладить, эту застывшую и боящуюся пошевелиться пунцовую голову с чуть оттопыренными ушами, еще и еще. И никогда не останавливаться.

- Мо-альчик мой! Мой маленький Лю-ю-ша…

Женщина хрипло мурлыкала, понизившимся, от накатившего на нее вдруг желания, голосом, и все гладила и гладила приятный ежик волос, не в силах уже совладать с собой… Она понимала, что от падения в омут греха совращения этого дитяти удержаться она не сможет. Он был таким милым - этот паренек, таким неискушенным, таким незащищенным. Он был так доверчив, так наивен и смешон, что это почему-то не было смешным - она хотела его. Его губ, рук, этого живого бугра у него в плавках, который заметно для ее искушенного взгляда то радостно оживал, то уныло съеживался по мере того, приближала она мальчишку к себе или отталкивала.

- Илюша, - так он назвался ей три дня назад. Красивый долговязый парень. Здесь же, на диком пляже под скалой, он сидел тогда на камне и смотрел на то, как она перепрыгивает с камня на камень, пытаясь обойти его лежбище по скальным гребням.

Вика даже не особо его разглядывала - так обычное тело, загорелая тушка, занявшая приличное местечко у моря. Досадное недоразумение. А он вдруг, встав во весь свой немалый рост, представился, обезоружив ее сказочной белозубой улыбкой, этим своим дурацким «Илюшей» и предложил соседство.

Что-то очень женское, почти материнское всколыхнулось внутри, и внезапно разжались сведенные в кулаки пальцы и на лицо сама по себе наехала улыбка.

Что испытала она тогда? Доверие? Наверное, да. Одинокая женщина за тридцать никому на свете не доверяет. Особенно на юге, особенно на диком, малонаселенном пляже. А тут вдруг забылась.

Они разговорились. Парень был воспитан и неглуп, хотя надо признать далеко не во всем. Но это его не портило.

Она сразу отметила - юноша чист, романтичен и девственен. Это было его главным достоинством. Он не курил, не говорил скверных слов, пил вместо пива сладкий квас и не старался выглядеть брутальным. Мальчик закончил школу, поступил в морскую академию и сейчас добивал последнее лето детства на пляже.

Вика не поняла кем, но кем-то он для нее сразу же стал. Люшей, наверное. Так она стала звать его уже через полчаса знакомства, непререкаемо взяв власть над этими влажными серыми глазами, обожающе разглядывавшими ее стройное, гармоничное тело.

Люша, влюбившись, пропал. Она понимала, что так и будет и совсем не хотела этого, но почему-то, заигравшись в детство, совсем расслабилась и выпустила ситуацию из-под контроля.

Конечно, она без усилий добилась любви. На пике молодости Виктория успела поработать в модельном бизнесе и была почти профессионалкой в искусстве обольщения. Она знала, что красива - огромные карие глаза, роскошные пышные волосы, тонкая талия, высокая грудь, ноги… Достоинства женщины, находящейся на пике своей красоты, безошибочно действовали на мужскую половину. Они не умели устоять. И было совершенно неважно - домашними ли питерскими были эти мужчины или, например, французскими… Какая разница - мужик существо очень предсказуемое.

Просто сейчас все пошло наперекосяк. Не заметив как, она влюбилась сама.

Они провели вместе эти три дня. Лазили в горы, воровали колхозный виноград с полей, пили прекрасное сухое вино, купались до посинения, плавали на матрасе, ныряли с трубкой и самодельной вилкой пытались наколоть в глубине рыбу. Вечерами они бродили по городу, слушали бардов на набережной, лопали сладкую вату и танцевали у музыкального фонтана.

Он звал себя ее верным псом. Она себя его королевой. Они постоянно держались за руки и иногда она его целовала. Люша сразу краснел и не знал, куда деть свои руки, боясь ее обнять. Вике это очень нравилось, и она целовала его снова - то в нос, то в глаз, то в ухо... Куда придется. Смешно и легко. Вика, словно бы, снова попала в юность и снова наслаждалась вместе с красивым мальчиком последним летом своего детства. Как когда-то после выпускного, в Питере… Боже как давно это было!

«И что же я, дура, делаю? Мне тридцать два, а ему всего семнадцать. Да и есть ли еще семнадцать-то? Прости меня, Господи! Нет, это просто невозможно! Это же совращение малолетнего, мама моя!»

Сентябрьский закат тонул за высившимся справа утесом. Вокруг совсем не было людей. Они сидели на старом покрывале, разложенном на неровных камнях дикого пляжа, прямо под скалой невдалеке от прибрежных коттеджей и смотрели на оранжевое от уходящего солнца море.

Люша немного согнулся вперед, напряженно опираясь обеими руками о колени. Ее купальник как бы ненарочно касался мальчишеских лопаток - она сидела чуть сзади и ерошила его волосы ладошкой.

Потом она не сдержалась и зачем-то поцеловала его в шею, под левое ухо. Люша съежился еще больше и, вдруг, слегка задрожав, развернулся к ней. Его глаза были полны слез и немой мольбы. Мужские сильные руки неожиданно, но так знакомо прижали ее к себе - стереотип женского поведения сработал сам по себе и Вика, увлекая Люшу вниз на себя, впилась в его иссохший от любви полуоткрытый рот.

- Господи, ну, наконец-то! Как я хочу тебя, мальчик мой, как же я жду тебя! - не отрывая от парня губ, она говорила что-то, не понимая, что делает, стаскивая с себя дурацкий, совершенно ненужный более купальник и помогая ему сдергивать, зацепившиеся за что-то плавки.

- Господи да что там такое? Ну, найди меня, ну, найди меня, глупый… Видишь, мой малыш, я здесь, я вся твоя. Не бойся, я люблю тебя… А-а-а…»

Она ожидаемо взорвалась. Вика знала себя, свое сексуально отзывчивое тело - женские реакции его были стандартными, но такой силы и мощи чувств она не испытывала никогда.

Запретный плод недаром зовут запретным. «Нельзя, нипочем нельзя!» Так кричат нам и сознание и моральные нормы. Но как же нам хочется этого, как же мы ждем, тоскуем о невозможном и запрещенном. Мы же понимаем, что потом нам будет плохо, но ничего поделать с собой не можем.

Да… Бабочка и огонь. Как это знакомо. И неистребимо. Тягостная, скучная, безопасная жизнь почему-то (и это совершенно нелогично) убивает человека. Люди никогда не перестанут надеяться на авось, никогда не перестанут верить в чудеса и всегда будут напрасно ждать хорошего исхода, после сотворенных ими глупостей, даже твердо понимая, что это абсолютно бессмысленно.

- Боже как хорошо! - Вика покинула пляж и вообще этот мир. Она раскачивалась, словно на качелях-лодочках в парке - резко вверх и сразу вниз, до спазмов в животе. Двигаясь вниз, она кричала от восторга и страха, потом снова забиралась вверх по дуге. А затем, вдруг, резкость сменялась плавностью и она, как перышко, медленно и плавно опускалась по волшебной спирали куда-то в медовую пропасть, что бы пропасть в этой пропасти совершенно - вся без остатка, влипая, как муха, в эту собственную сладкую ловушку.

Липкая жаркая сладость вливалась ей в рот, и она снова что-то кричала. От удовольствия, от ощущения - пропади оно все пропадом…

- Люш… Я завтра уезжаю.

Зачем она сказала ему это именно сейчас? Он же с ума сойдет.

Она с болью смотрела на его изменяющееся лицо. Еще секунду назад, здесь было счастье. Олицетворение пика человеческой радости и блаженства. Эти минуты словно серебряные гвозди навечно вбиты ею в юное сердце. И теперь никто и никогда не сможет их оттуда вытащить. Парень будет помнить это всегда. Первая любовь остается с человеком до самой смерти.

В первый день их знакомства она, роясь эв рюкзаке, случайно вытряхнула свою помятую визитку.

- Оленева Виктория Александровна, - нараспев прочитал Илья, - старший менеджер ООО «Реклама и время» город Санкт-Петербург.

- Не уезжайте, Виктория Александровна! - серьезно сказал он.

Глупый мальчик так и не назвал ее ни разу Викой или каким-то иным смешным ласкательным именем. Нет, он, как ученик в школе, упорно называл ее по имени отчеству. Словно свою учительницу. И ей это нравилось.

Сейчас она преподала ему самый главный предмет жизни - познание любви. Она задрала планку знаний в такие выси, что теперь Люше будет очень нелегко найти кого-то кто бы соответствовал этим его новоприобретенным знаниям.

«Что я наделала? Зачем? Как он будет жить здесь теперь? В этом курортном захолустье?»

День угас совершенно. В темноте она прижалась к нему ближе.

- Пойдем ко мне, мой мужчина. Я хочу провести эту ночь с тобой. Я хочу тебя, - словно раскаиваясь и пытаясь хоть как-то реабилитировать себя и успокоить его, шепотом проговорила она, - пойдем, Люша, пойдем.

Он встал, словно манекен, взял ее за руку и покорно пошел за ней.

Ночью Вика взяла все в свои «талантливые» руки.

- Теперь чего, уж… - успокаивала она себя и, греша уже совершенно сознательно, медленно и изысканно насыщалась молодостью и любовью своего юного партнера.

После ее «неба в алмазах» Люша неожиданно заплакал. Он обхватил ее за талию, вжался лицом в живот и бормотал там что-то невнятное. Наверное, просил ее не уезжать, остаться еще хотя бы на день.

Вика целовала его макушку, гладила по плечам и слегка покачивала, как ребенка. От этих слез, а может быть, от тисков его неожиданно сильных рук, она снова возбуждалась и снова хотела его.

- Какая же я неугомонная б**дь…- бесстыдно думала она перед тем как еще раз взмыть в небо и исчезнуть на несколько секунд с этой земли.

В какой-то момент, насытившись любовью, она вдруг почувствовала, что чудо ушло - то радостное ощущение последнего лета детства стало туманиться и пропадать. К горлу подступило чувство вины и даже злости на саму себя, на свою несдержанность, на свою распущенность… Раскаяние после совершенного греха.

И впервые за эти три дня к ней снова пришел извечный вопрос, неотвязно мучивший ее в последние годы: «Зачем? Зачем эта жизнь, если в ней нет никакого смысла?».

Любовь отошла на задний план - ей на смену пришла жалость и потребность загладить причиненный вред - помогать, спасать, вытаскивать… Это напрягало. Чтобы не впасть в это состояние «матери Терезы», она еще раз поцеловала Люшу и довольно жестко отправила его домой. Хирургически, только хирургически!

- Иди, родной, иди! Два часа ночи уже. Дома, наверное, мама обыскалась. Добежишь, не потеряешься? Или может мне такси вызвать?

Он ушел, а она вдруг спокойно уснула, и ночью ей приснился голенький младенец. Девочка или мальчик - она не поняла. Ребенок ловил руками ее волосы, агукал и смеялся. В этом сне она была такой счастливой, что даже рассмеялась и от этого проснулась. Долго лежала в постели, оглаживая руками свое тело, и приятно ежилась. Потом не заметила, как снова провалилась в сон.

Она проснулась около обеда и пошла купаться. Настроение было хорошим. Вчерашнее происшествие осталось теплым туманным пятном где-то глубоко в животе. Раскаянье, накрывшее ее ночью, совершенно ушло. Поезд отходил вечером. Времени было еще навалом.

Как она и ожидала, Люша, оправдывая свою кличку, словно пес, ждал ее, сидя на лавочке в остановке, на ее пути к морю. Вика молча взяла его руку и они пошли на пляж.

Сентябрьское море было уже прохладным. Люша остался на берегу, а она надела очки, заплыла очень далеко от берега и стала нырять. Там, в глубине, веселыми стайками ее обступили лупоглазые черно-белые рыбки. Она весело махала им руками и, как дельфин, разрезала гибким телом их летучие эскадрильи. Рыбки были неуловимы и любопытны. Они разбегались и тут же снова приближались к ней.

Потом Вика легла на спину и застыла в блаженстве на несколько минут.

Когда она, наконец, перевернулась, Люши на пляже не было. Издали была видна его крошечная фигурка. Оказывается, он забрался на бетонный откос набережной и как-то странно копошился, почти на весу. Она сняла очки и вгляделась.

Люша что-то малевал блестящей оранжевой краской из баллончика на заборе коттеджа.

«Господи, вот дитяти! Что он там граффити, что ли, рисует?»

Она подплыла ближе и различила неровные оранжевые слова: «Оленева Виктория Александровна!»

- Господи, он ведь мне пишет, - она, было, сначала рассердилась и еще быстрее поплыла к берегу.

А парень с остервенением, не обращая ни на что внимания, писал на каменном заборе огромными яркими буквами: «Я не хочу, чтобы Вы уезжали от меня!!! Ваш любимый…»

Забор закончился - больше места не было.

Но Люша спустился ниже, растянулся, как человек-паук, на крутом бетонном откосе и, нарисовав сердце со стрелой, написал внутри него «Пес».

- Господи, какой дурак! Зачем ты это написал?- она смывала кровь с его разбитых локтей и коленей и плакала.

- Я люблю Вас, Виктория Александровна.

- Идиот!!! Ты не можешь, ты не имеешь права. Я взрослая столичная стерва, у меня было столько мужиков, что тебе даже представить трудно. Мне скоро тридцать три года, дурак, а тебе? Шестнадцать? Или сколько там? Что ты себе возомнил? Ты понимаешь, что мы никогда не сможем быть вместе? Ты даже называешь меня по имени отчеству, потому что не умеешь перейти эту грань. Хватит, забудь! Ничего не было! Ты - это просто глупое курортное приключение. Ты просто Люша, понимаешь ты это или нет!!! Вали отсюда, придурок!!! - она кричала на него и даже хлестко ударила пару раз ладонью по щеке.

Он тяжело дышал, но упрямо молчал, словно говорил ей: «Бейте, ничего…Я стерплю. Я стерплю все - лишь бы быть с Вами вместе. Мне больше ничего не нужно. И у Вас не хватит сил на то, чтобы обидеть меня. Я никуда не уйду. Я Ваш пес - это написано на самом видном месте и теперь все знают это. Это видно даже из Турции».

Это было выше ее сил. Она не могла превозмочь это рабское упрямство, это самоуничижение, это его состояние - «ниже плинтуса». Люше больше некуда было падать, и он не слышал ее. Вика перестала на него кричать. Она поняла - мальчик никуда не уйдет и бить его бессмысленно. Он все равно ничего не чувствует.

- Пойдем, дурень! Проводишь меня, - Люша, как зомби, пошел за ней. Около ее дома, она приказала ему ждать ее. Он покорно сел на скамейку.

Через два часа подъехало такси, и они вместе поехали на вокзал. Он донес ей вещи до вагона. Она молча поцеловала его - как всегда куда-то в нос или в глаз, и села в поезд. Через пятнадцать минут поезд тронулся.

Вика давилась слезами и смотрела из окна, как Люша бежал все быстрей и быстрей по перрону и неотступно смотрел на нее. Перрон кончился, но он продолжал бежать прямо по путям, перепрыгивая через рельсы, пока не споткнулся и не упал на колени. Она успела заметить кровавое пятно на его голени и поднятую вверх руку. Потом Люша совсем скрылся из виду.

Все кончилось. Она бросила его. Того кого неосознанно приручила, того кто теперь надолго останется в состоянии верного, но безжалостно брошенного пса. Найдет ли он новую хозяйку или это уже невозможно? Кто знает? Прощай, Люша!

Отвернувшись к стенке купе, она плакала, ругая и жалея себя одновременно.

«Сука, какая же я сука! Бедный мальчик… Нельзя же так с людьми. Что же это за жизнь-то такая, бессовестная мне досталась?»

Уже в Бологом, ночью, она вышла из вагона подышать, и какой-то статный военный летчик в чине майора предложил ей сигаретку. Они мило разговорились, и Люша внезапно куда-то пропал. Словно его и не было.

Через полтора месяца она поняла что беременна, а на первое июня родила девочку. По настоянию бабушки дочку назвали Люсей. Она была очень хорошенькой и веселой. Малютка все время улыбалась в кроватке и любила теребить мамины волосы.

А когда Люсенька немного подросла и научилась выговаривать первые слова, то на вопрос: «Как тебя зовут, девочка?» она всем отвечала «Люша».

Люди радовались и хлопали в ладоши, а мама не хлопала. И почему-то иногда запиралась в ванной и долго шумела там водой.

Под шум этой воды Вика закрывала глаза и представляла закатное оранжевое море, грозные серые скалы и огненную надпись на каменном заборе, которую видно даже из Турции.

«Оленева Виктория Александровна! Я не хочу, чтобы Вы уезжали от меня!!! Ваш любимый пес».

***

© Юрий Иванов, 2014
Дата публикации: 25.08.2014 18:43:30
Просмотров: 3088

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.