Наркоз

Юрий Иванов

Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 23193 знаков с пробелами
Раздел: "Любовь зла..."

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Наркоз

Ты ни перед кем не виноват. Никто не виноват перед тобою. Но без тебя плохо. Просто найдись.

Выходили из наркоза? Кто выходил, наверное, помнит лишь то, как заснул, а потом сразу то, как его будили. И все. Ничего больше вспомнить не удается. И от этого остается какая-то неловкость – непонятно, что там было со мной, что делали с моим телом, где находилось мое сознание? Осознавая впоследствии, что операция длилась долго – несколько часов, вообще испытываешь панику - куда они делись? Полный вакуум и легкий стыд.
Состояние аналогичное тяжелому похмелью. Какое главное ощущение утром после грандиозной пьянки? Тот же стыд, только гораздо сильнее. Стыдно - до жара, до пота, до спазмов в животе. За что и почему – человек не отдает себе отчета.
Эти провалы в памяти страшны ему тем, что на какое-то время, он потерял контроль над собой. И боится совсем не того, что мертвецки спал в салате, а того неприличного, что он мог натворить, не управляя собой. Не вырвались ли его тайные желания и хульные мысли наружу? Впрочем, эти терзания свойственны лишь людям, у которых имеется совесть. У отморозков, кроме хульных, других мыслей просто нет. И речь не о них.
Обычному человеку страшно – всякой опасной хрени в его мозге много. Но он всегда ее очень жестко контролирует. И иронично посмеивается над этим.
Мои хульные мысли сейчас о том, как бы задрать этой женщине, сидящей передо мной в кресле, ее строгую серую юбку, поставить на колени и, стянув ее трусы до колен, вставить свой хрящ в таинственные бабьи глубины. По самое-самое! Схватить за длинные светлые волосы и, чуть оттянув голову вверх, сжать ее щеки рукой и впиться губами в этот сочный вишневый рот, хрипло шепчущий невнятно: «Не надо!» и одновременно стонущий от удовольствия. Ее подмахивающая роскошная белая задница и глаза пьяной деревенской дуры на сеновале совершенно не будут соответствовать содержанию этого хрипа. А льющаяся из нее недр живица останется на моих бедрах и руках, что так безжалостно будут впиваться пальцами в эти мягкие булки под тонкой талией, раздвигая их в стороны, для лучшего обозрения.
Пора, красавица, прогнись!
М-да… Картина жирным и сочным маслом.
Прокашливаюсь, глотая животный соленый ком, и пытаюсь настроить фокусировку глаз и ушей. О чем она там?
Я перспективный клиент, а эта женщина – менеджер автосалона, что впаривает мне продукт корпоративной эпохи – новую блестящую лакированную машину, с кучей ненужных прибамбасов. Мы сидим в уютном уголке, на мягком диване и пьем кофе. Женщина пожирает меня глазами и буквально вытягивается из блузки, норовя отворить свое декольте с аккуратными титьками, как можно глубже.
На кону 75 тысяч долларов. Приличная сумма. Стоит того, чтобы заискивающе улыбаться, нервно теребить подол, обнажая круглые коленки и расширять и без того большие глаза, прижимая руки к груди, высоко повторяя: «Ах, что Вы! Вам нигде не предложат таких выгодных условий как у нас!».
Мне кажется, бабьей своей сущностью, она должна понимать, что я хочу ее трахнуть. И она, быть может, дала бы мне, если бы была до конца уверена в том, что я действительно «богатый папик» и я действительно куплю эту чертову машину, если она… Но она не уверена. Она боится ошибки. Ее возбуждает только мой якобы толстый кошелек. Женщина боится опростоволоситься, ей не хватает информации обо мне. Она шевелит ноздрями, как лошадь, пытаясь вынюхать запах моих денег из карманов.
Я загадочно молчу и чуть подразниваю ее, переставляя с колен на диван свою пухленькую дорогую барсетку. Снисходительно слушаю ее бред про АБС, систему впрыска или типтроник (о которых она, впрочем, не имеет ни малейшего представления), попиваю дармовой кофе и откровенно разглядываю ее напряженную маску лица.
Мне смешно. Более того, мне даже весело. Никакая машина мне не нужна (у меня есть) и я вообще зашел в этот VIP-салон, только за моим поддатым приятелем Петей, неожиданно, молча скакнувшим в эту стеклянную дверь, и потерявшимся безвозвратно где-то в его навощенных глубинах.
И сейчас я просто прикалываюсь. Мне приятно. Что и почему мне приятно - я никак не могу понять. Может быть, я просто любуюсь человеческой алчностью, смешанной с откровенной глупостью и слегка настоянной на сексе? Ведь, все это впаривание похоже на устроение лазерного шоу для русской печки.
Ведь я же ничего не попросил, просто походил по залам, погладил надраенные воском бока «Лексусов», «БМВ» и «Ауди», покрутился среди дорогущих мотоциклов и задержался возле навороченного спорт-купе «Мерседес». И был мгновенно атакован этой девицей.
Она, словно кошка, долго сидела в зеркальных кустах, вычисляя жертву пожирнее, а потом внезапно бросилась вперед и намертво вцепилась в мою модную куртку. Она, вероятно, гордилась своим безошибочным нюхом и отличным знанием мужчин. Ее атака была смесью уверенной наглости и виноватой покорности, столь ценимой нашим братом в общении, скажем, с проститутками.
– А почему бы и нет? – подумал я, - Может она тоже бывшая проститутка? И почему, собственно, бывшая? Что мешает оставаться ею сейчас? Что мешает быть проститутками продавщицам вообще? Или, как их сейчас модно называют – «менеджеры по продажам». Суть их – приспособиться к этой неласковой жизни. И они приспосабливаются и мораль их всегда на их стороне.
Продажи, продажи, продажи… Если ты умеешь продавать тело, сумеешь продавать даже автобусы и наоборот. Тело и автобус – ходовой товар в определенных кругах. И даже если будет спрос на душу, можно продать и ее – целиком или по запчастям. Все зависит от определенного покупателя. Его просто надо вычислить.
Девушка меня не вычислила. Мне стало скучно. Попив кофе, я, для приличия достал телефон, потыкал кнопки и приставил его к уху. Потом, еще раз нарисовав перед собой ее разверстую для приема моего члена розу, я сухо поблагодарил ее (дела!), резко встал и пошел вон, на открытый воздух.
Продавщица еще шире раскрыла удивленные глаза, и чуть было не вскочила за мной, но я уже был целеустремлен, серьезен и оттого велик, как небожитель. Пунктирный неясный нимб на моей голове заполыхал священным огнем, словно ореол, и я скрылся в легкой дымке сентябрьского дня, как божественный фантом, случайно залетевшего сюда, ангела.
Теперь она уже не сомневалась – я ее упущенная награда, потерянный золотой слиток, украденный алмаз… Наверное, она в досаде ударила по кожаному валику дивана изящным кулачком. Ах! Счастье было так близко, и вот его нет! Дура, надо было слушать сердце! Он же хотел меня... Зачем же я так долго взвешивала?
И снова томительные часы ожидания в стеклянно-зеркальных джунглях среди скучных, стальных идолов современности на упругих каучуковых колесах. И снова новые танцы вокруг очередного урода с кислой мордой в носках от модного Гуччи.
Я вышел на свежий воздух – эти гребаные лимузины-катафалки меня утомили. Столько фальши! И глупая их хозяйка тоже. Но она извлекла из меня давно позабытые мысли, и мне сейчас очень захотелось секса. Не с ней, нет…Не хватало мне еще этого геморроя на каблуках и с одной извилиной, наивно считающего себя «успешной» женщиной.
Просто хорошего, добротного секса с проверенной подружкой-старушкой из числа женщин вечно любящих меня за какие-то не понятные мне достоинства. И где они их во мне находят? Вроде бы все понятно и видно, как на ладони, – я ветреная сволочь, гуляка Казанова, я же - обаятельный кидала и роковой Дон Жуан…
А все равно возвращаясь к ним и вновь любя их, я выслушиваю о себе столько хорошего, что хочется сжимать в объятьях этих верных подруг все сильнее и сильнее. И от их искренних, ласковых слов любви, я всегда так остро возбуждаюсь, что, кажется, у меня вырастают крылья, и я подлетаю под потолком, аки белый ангел.
Жаль, что это очень быстро проходит и, выкурив положенную после секса сигаретку на двоих, мы расстаемся, и меня снова тянет бежать, и я не в силах ничего с собой поделать. Не понимаю себя – зачем, почему, ведь, было все так классно, ярко, легко? Но бегу от этой красивой непрекращающейся простой любви, черт знает куда…
Да-а…Черт знает – а я нет. И лишь, отскочив на приличное расстояние от любви и, вонзившись в постель с какой-нибудь купленной дурой-малолеткой, я начинаю остро тосковать по ним. По своим истинным любовницам, на сто процентов оправдывающим свое имя. Ибо они любят, не спрашивая с меня ничегошеньки, просто так. Словно собаки, виляют хвостом при встрече и заглядывают с надеждой в мои глаза при расставании.
Я поймал себя на мысли, что не думаю о бабах – я бабами думаю обо всём. Я измеряю ими всё – время, расстояния, этапы пройденного пути, цели, мотивы, боль, кайф… Да все. Я измеряю ими свои ощущения мира. Может быть мне, как бесчувственному инопланетному существу необходимы земные проводники, чьи эфирные тела пропускают меня к себе, оттого, что любят? Я щупаю этот мир их любящими руками, вкушаю его любящими ртами, слушаю его гармонию чужими любящими ушами, нюхаю его и, вообще, вижу все, что меня окружает их прекрасными глазами. Я радуюсь оттого, что рады они, я грущу вместе с ними, я не могу удержаться от слез, когда им больно… Я отзываюсь на них легко и непринужденно.
Чужому инородцу-исследователю потребны земные чувства, а своих у меня нет. Если бы не было любви и тех, кто меня любит – у меня не было бы жизни.
И мне совершенно наплевать на их опавшие лица, на усталые глаза, на трещины морщинок, на лишние килограммы и слабые результаты вечной женской борьбы со всепобежающим целлюлитом. Наплевать… Ибо есть что-то еще в человеке – основное, главное. Кроме атласной жопы и точеных ног, тонкой талии и свежих, не навравших еще почти ничего, неумелых розовых губ. И это «что-то еще» никак не уместить в понятия банального, спортивного секса. Опыт и мудрость, единство телесного и душевного, целостность образа, граничащая с целомудрием, умение брать и умение отдавать - без ханжества, без страха, без корысти. Просто так.
Или это просто общая память? О прошлом, о том, когда у нас были крылья, атласные жопы и точеные ноги. Когда морщинки появлялись только когда мы ржали, как пьяные лошади (а ржали мы почти всегда, потому что всегда были пьяными от ощущения молодости). Когда тонкие талии сжимались крепкими, похотливыми руками юношей и от неловких движений в танце мы так возбуждались, что срочно бежали заниматься любовью. И хоть в туалете, хоть в кладовке, хоть в палисаднике – нам везде было хорошо.
Мы одногодки. Сверстники. Мы верстали свои жизни в одно и то же время. Мы кричали пионерские речевки и курили в кустах за школой, обедали пустыми макаронами или картошкой с «хлебной» котлетой, роняли слюнки от вида жевательной резинки, мечтали о фирменных джинсах и диске группы «Пинк Флойд». Мы учились целоваться на губах друг друга до синяков, мы постигали тонкости человеческой анатомии, искусство расстегивания левой рукой застежек лифчиков и быстрого стягивания трусов, которые почему-то всегда зацеплялись за торчащий молодой огурец между ног. Мы читали одни и те же книги и считали Павлика Морозова героем. Мы даже не догадывались о том, что жить можно как-то по-другому и есть страны, где бомжи живут лучше нас.
Нам есть что вспомнить и нас не пугают даты. «А помнишь в семьдесят девятом на выпускном? А в восьмидесятом, я, помню, в Москве во время Олимпиады… Ну, это было, когда Брежнев помер, в восемьдесят втором, я тогда, как раз, из армии пришел…» И нам совершенно нормально, мы не вздрагиваем от ощущения древности всего этого. Это была наша жизнь, наша самая лучшая ее часть. То, что мы вынуждены проживать сейчас – полное дерьмо.
Поэтому нам так скучно с молодыми. И не только мужикам. Я знаю множество красивых женщин, которые избегают встреч с молодыми членоносными мачо. Любых, даже разовых. Они их стесняются, наверное. А самое главное - им с ними скучно, неинтересно. О чем с ними говорить? О настоящем? Но как это противно, говорить о том, чего мы так и не приняли… Мы же были не такими, какими нас видят сейчас. Но молодые этого никогда не узнают.
Так чего же мы все хотим? Да ничего особенного. Потрахаться с тем, кто нравится. Желательно далеко не раз. Без принуждения, без лечения мозгов, без унижения. Потрахаться, не трахнув самое ценное, что есть в человеке – его душу.
Чем же мы недовольны? Тем, что всё равно хочется трахнуть душу.
Щелчком пальцев я отбросил окурок в лужу у дороги и тут же себя укорил – нехорошо - взрослый человек, уже сорок шесть… Окурок запрыгал по поверхности, словно метко брошенный в море камешек. Удачно.
Из дверей автосалона выкатился пьяный Петя и мрачно промолвил: «Суки… Уже продали ту тачку, что я хотел. Я ж просил их… Падлы! Пойдем в «Амиго»? Я горе хочу залить».
– Да иди ты в жопу! Пить больше не могу. Я пошел.
– Чего ты меня бросаешь, что ли? – мой работодатель Петя Пузырев, по кличке «Запор», был моим приятелем давно-давно, еще со времен моей «боевой славы», - Гад ты, Серега!
– Петя, ты за*бал уже. Мы мотаемся из бара в бар под дождем, как два мокрых, завязанных гандона. Х*ли ты ищешь? Какого, б**дь, счастья?
– Скушный ты, Серега… Давай, чего-нибудь сотворим, что ли. Поссым на двери мэрии? Милиционеру п**дюлей дадим? Песен попоем, снимем телочек и пойдем за Волгу, на острова? Ну, давай, катер закажем в «Поплавке» и скатаемся куда-нибудь… Душа рвется. Тоска… понимаешь?
– Дурак ты… Как у Островского, что ли? За Волгу, к цыганам? Купчик ты. Паратов с пузом. Иди ты на х**, со своими цыганами.
Петя вдруг съежился лицом и отвернулся. Он не обиделся, нет. Просто ему действительно было сейчас плохо. Я видел - что-то сильно жрет его в последнее время, но он никак не может понять, что это. У него было все – крупная фирма, деньги, власть, депутатство, дом, жена и дети, любовница….
Чего еще-то надо бывшему бандиту Запору? Чего-то надо, но он не понимает чего… Его жрет неудовлетворенность и не радуют деньги. Ему некуда больше стремиться и нечего больше желать. Он бьется в клетке своего благополучия, понимая бессмысленность своих, когда-то недосягаемых, целей. Он может стать еще богаче, попасть в более высокий круг власти, но зачем? Это тоже не имеет никакого смысла. И от осознания этого Петя мается и пьет уже пятый день, таская меня за собой.
В обычном состоянии мы общаемся мало. Он начальник, я подчиненный и встречи наши довольно сухи и безлики. Имя-отчество, галстучки, белые рубашки и умные бумажки. Но когда Петя запивает (а запивает он частенько) – он вспоминает только меня, вытаскивая мою жопу хоть откуда: из отпуска, из деревни, с бабы… Ему по хер. Он прислал бы за мной хоть самолет, если бы он у него был.
Пете нужен я – без меня ему не пьется, вернее, пьется, но по-черному. А со мной ему пьется хорошо, душевно и спокойно. Мы - одного поля ягоды. У нас есть общее прошлое, нам есть что вспомнить, хоть мы и стараемся это забыть. И совсем неважно, что Петя когда-то был хищным волком, а я злой собакой. И совсем неважно, что я когда-то посадил его за вымогательство с отягчающими обстоятельствами. И неважно, что каким-то чудом, сидя друг перед другом по разные стороны баррикад, в провонявшей табачными миазмами и чужим страхом следственной камере, мы подружились.
Да… Это странно. Но именно тогда мы научились разговаривать и понимать друг друга, неожиданно найдя самих в себе столько общего, что остановиться было уже невозможно. Мы говорили, говорили, говорили… Словно дышали. Все это очень напоминало исповедь.
Но это тоже неважно.
Мы с Петей относимся к одному и тому же виду – человечество, разговаривающее бессонными ночами со своими холодильниками. Мы есть - изредка кающиеся грешники.
Он становится человеком, только когда пьет. Как и я, впрочем. В иные периоды – мы в карнавальных костюмах, в латексе гандоновых скафандров, готовые к безопасному сексу с этой зараженной безверием жизнью.
– Ну и хер с тобой! А я в баню поеду, завязывать буду, - Петя отпускает меня.
Я знаю, что Пете рано завязывать, не пришло еще его время, но ничего ему не говорю. Петя вытянул руку, не глядя на дорогу. Мгновенно около него материализовалось такси. Как всегда - чуют они его, что ли? Он, не глядя, плюхнулся на сиденье и исчез.
– Точно, надо завязывать, устал…
В общем-то, идти мне было некуда. Но я всё равно куда-то пошёл. Пошел по улице, ступая по золотым чешуйкам опадающих листьев. Дышал свежим воздухом сентября и ни о чем не думал. Мне не хотелось. Беспрестанное броуновское движение мыслей в голове остановилось. Время затихло и едва-едва шевелило стрелки часов. Я просто двигал ногами, и их размеренное движение успокаивало меня, принося долгожданное равнодушие и ощущение покоя. Двигаясь по транспортерной ленте асфальта, мое тело цепенело, словно готовилось к долгой зимней спячке. Мимо текли стены домов, машины, люди… А я все плыл и плыл, не понимая смысла своего движения, его начальных и конечных точек.
Когда я поднял, наконец, голову - я понял куда иду.
Люба… Любашка. Ее кружева на постельном белье, вечные рюшки и уютные занавесочки, нежный ковер на полу и мягкий диванчик в гостинной, рядом с торшером теплого цвета – как же этого мне не хватало сейчас. Сейчас мне не нужно ни резких, заумных слов поэтесс, а ля эмансипе, ни их коротких прическок, очков, умных философствований о высоком, не нужно гимнастических растяжек гибких девичьих тел и глупых разглагольствований этих отшейпингованных тушек о жизни, подчерпнутых ими из социальных сетей… Ни те ни другие в этой жизни ничего не понимают.
Мне нужна Люба. Ее крепенькое, добротное, пропорциональное тело, большая грудь, теплые мягкие руки, серые глаза… Она, как кошка, вызывает желание постоянно гладить и тискать её.
Мои тапочки в ее квартире, похожие на медвежьи лапы и махровый халат, в который она меня оденет после ванны. Она не спросит ничего – ей не надо. Люба часто не может выразить словами, свои чувства. Она не отличается высоколобым интеллектом и мало читает. И даже мои книги ей трудно осилить. Я не обижаюсь - ей это и не нужно. Она понимает меня и так. Люба мудра, она есть Женщина и сердце ее огромно, как Луна в небе. Она мой наркоз.
Я кладу голову к ней на бедра, и она гладит меня по голове. И мы молчим. И это хорошо. Ее любовь ко мне похожа на любовь матери к бродяге – сыну. Она знает - я все равно приду к ней, ибо она мне нужна. Ведь, я не могу жить спокойно и размеренно, и все равно сорвусь рано или поздно в разрушительное пике. И мне потребуется чья-то любовь, для того, чтобы выйти из этого штопора. И она даст мне ее, прижимая мое обнаженное тело с содранной до костей кожей к своей мягкой груди. И я успокоюсь, чтобы, выйдя от нее, снова одеть себя в резиновый гандон и не бояться общения с людьми.
– Люба-а, - я смотрю в серые женские глаза и зачем-то спрашиваю, - Ты любишь меня?
– Дурачёк (это звучит именно так с буквой «ё»)! Ну какой же ты дурачёк! Маленький ты мой ёжик! – она смеется и целует меня в нос.
Мне больше ничего не надо говорить, да она и не говорит. Её рука, что гладила меня по груди, переходит границу и касается тонких материй моего тела. Нечто совсем забытое мною, вздрагивает и тихо ежится. В затылке ощущается еле слышная вибрация и чувствуется, как кровь начинает медленно заполнять волшебный сосуд внизу моего живота. Глаза тихо закрываются, а Любина рука все нежнее и нежнее обнимает самую странную часть мужского тела. Я начинаю чувствовать блаженство. Именно блаженство, благость, благодарность… Мое тело отзывается и что-то изнутри вдруг сжимает с силой мой позвоночник в шее, посылая острые сигналы в мозг. Не могу больше сдерживаться.
Я притягиваю Любину голову и целую ее жадно-жадно, одновременно роняя ее на диван. Она смеется и изворачивается. Потом встает на ноги и быстро идет в спальню. На пороге останавливается, поворачивается и хитро смотрит на меня. Ее верхняя губа чуть длиннее нижней, отчего выражение ее лица похоже на лицо шкодливого ребенка. Она скрывается в спальне и через минуту выходит на порог совершенно голая.
– Ну, держись! - хриплю я и бегу к ней. Халат падает на пол, я распахиваю руки, но Люба уже на белой-белой простыни роскошной постели – стоит на расставленных коленях и протягивает ко мне руки. У меня захватывает дух от этого зрелища, и я врываюсь, словно животное, в этот заветный угол. Я готов сожрать ее, но она легко смиряет зверя, кладет мне руки на голову и поворачивает меня на спину, отдавая мне свое влажное от соков сокровище на поток и разграбление. Я граблю его безжалостно, всасывая в себя поток жидких женских гормонов, теребя губки, складки, входя в какие-то щели и отверстия, забираю в рот крепкий бугорок - медленно, тягуче… Разоружая женщину в самом вооруженном ее месте, я беру ее всю, без остатка и она покоряется мне, потому что так устроена, потому не понимает, а как можно жить по иному… Потому что любит.
Любящие мертвы для мира, и как мёртвые, они сраму не имут.
Я распрямляюсь, поднимаю к потолку ее красивые, гладкие ноги, развожу их, словно раскрываю книгу на аналое и начинаю свою долгую молитву.
И когда моя молитва подходит к своему апогею, она кричит… Плавно так, словно поет. А-а-а… И низкий, булькающий голос ее, похож на приглушенный глас архангельской трубы в предбаннике ада, куда я, конечно же, попаду, только не сегодня. Сегодня я люблю человека и я почти господь бог. Я несу человеку счастье, и человек этот будет жить дальше и не перестанет верить в придуманную им самим сказку, о том, что я хороший и добрый. Только немного дурак.
«Дурачёк» – называет меня эта женщина. И я не спорю. Может быть я и умен, но не мудр и мудрым никогда не стану.
Я большой ребенок на войне. Вокруг рвутся бомбы, летают пули и льется кровь, а я таращу любопытные глаза в дым и не верю, что все это происходит на самом деле. И пусть я боюсь, но ощущение невозможности и нереальности происходящего мой страх притупляет, словно наркоз. Я говорю себе: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда» и наивно продолжаю верить в эту глупость – ведь это все есть и от этого не избавишься, просто прикрыв веки.
У Любы за спиной крылья. Ее большая красивая грудь приподнимается вверх, а руки расходятся в стороны. Все! Сейчас она улетит и оставит меня здесь, в этой измученной под нашими телами постели, одного. Лети, Люба! Лети! Я твой пламенный мотор, я унесу тебя в прекрасные, изумрудные долины, на которых растут безумные цветы, кустики можжевельника и блестит черным жемчугом спелая черника. Там пасутся белые единороги. Там бродят добрые львы и поют райские птицы.
Лети, Люба! Улетай из этого неласкового мира, на небо, на другую планету, к белым вершинам гор в свой женский мир. Хотя бы ненадолго, на пятнадцать-двадцать секунд своего оргазма. Лети! Я дарю тебе этот мир, ведь я волшебник, у меня есть нужный тебе наркотик. И я понимаю, за что ты любишь меня – за эту сказку, за этот фантастический сюжет, за книжку с яркими картинками. Она высоко, и без меня тебе никак до нее не добраться.
Звенит звонок. Это Петя. Что ж, я ждал тебя, друг дорогой…
– Приезжай, мне так х**во!!! Ну, вот, почему ты меня бросил?
Надо возвращаться. Пусть волшебство свое на сегодня я уже истратил и мне никого уже не спасти – я зачем-то еще нужен. В качестве соломинки или костыля – не знаю. Мне неохота уходить от Любы, но я поеду. Надо.
Люба прекрасна и временна, а Петя и иже с ним чудовищны и постоянны. Это моя жизнь. Как можно от нее отказываться? У меня на это права нет.
Пора выходить из наркоза.

***

© Юрий Иванов, 2011
Дата публикации: 16.09.2011 12:56:57
Просмотров: 3263

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.