Когда придет Годо?

Илона Муравскене

Форма: Рассказ
Жанр: Размышления
Объём: 12314 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

( из дневниковых записей)

Завтра? Послезавтра? Тихонечко поднимется по лестнице, остановится у моих дверей и нажмет на кнопку звонка, прикрыв большим пальцем окошко глазка- неожиданность.
Или же пройдет мимо, поднимется этажом выше, встанет у большого подоконника с алое и закурит пахучую сигару, стряхнет пепел прямо на носки новых лаковых туфель. А затем исчезнет, просто испарится, как всегда или только изредка, по закону абсурда.
Годо.

- Да что ты выдумываешь все время? – сестра хихикает. – Сдался тебе этот Годо? Он же миф, понимаешь? Выдумка?
- Он не миф,- сердито отодвигаю стул. – Он есть. Он приходит по ночам и зажигает свет во всех комнатах. И курит сигары. Я видела окурки в пепельнице.
- Вот, Господи, взрослый человек. Университет закончила, а глупишь, как школьница. Сигары Пашка- велосипед курит. Иллюзорность , Маш. Романтик ты.
А что нужно для ожидания? Ветка жасмина в спальне, пионы в вазах по всем комнатам. Кофе в чашках. И свечи. Много свечей: на полу, на столах, на полках, на пороге. Всюду и как будто нигде.
Ведь ждать трудно или мучительно трудно?
- Годо, а когда ты вернешься?

Я всегда боялась, что его вот- вот не станет: вспыхнет свет рампы, прозвучат последние аплодисменты и его не будет. Он так и останется лежать на подмостках, прикрытый алым атласом упавшего знамени.
- Они строили город- сад. А получилось.. пшик, как и положено.
И опять все будет той же неправдой, игрой в одноактовой пьесочке, где все пьют и бьют друг другу морды. А если коснуться всего этого хотя бы пальцем, стеклянный дом развалится на мелкие кусочки, и кто- то пройдет по стеклу, не поранив ног, только весело звякнет бубенчик на колпаке шута.
И что будет за душой? Котомка с куском хлеба и давно забытым алым флагом, теперь уже никому ненужным.
Он остановится на перепутье, как древние бородатые богатыри, и бубенчики грустно прозвучат вслед веселому ветру.

- А я просто не хочу, чтобы ты ехал,- сижу, обхватив колени. – Не хочу... К черту на кулички. Зачем? Ради теплого южного моря? ... Я знаю, ты едешь, чтобы вернуться чужим. Это давным давно продумано.

И, возможно, где- то вдали вспыхнет зарево раскаленного моря, рванувшего на берег, слизывая с песка хрупкие башни и замки.
- Мама, море горит!
- Нет, зайка, это закат!- и я зажмурюсь от ярких лучей, бьющих в глаза.

И вынырну на рассвете с большой ракушкой в руке, растянусь на еще холодном песке, почувствовав, как кружится голова, встречая раннее, совсем еще бережное солнце.
- Здравствуй, Годо! – поверну голову и слегка кивну ему.
И он ответит сдержанным поклоном, чуть приподнимет цилиндр, сядет рядом на песок, закурит сигару.
Годо......

Мне всегда казалось, что прошло слишком много или все- таки слишком мало лет, чтобы писать мемуары и просыпаться, как в детстве, от стука дождя по жестяной крыше.
А может быть, только чуть- чуть и надо, чтобы очнуться от вопля собственной души и, зажав глубокую рану где- то под сердцем, бежать неведомо куда, застыв на обочине в ожидании попутной машины, которая лихо тормознет у самых ног.
Или же мне просто надо еще долго- долго идти от обозначенной точки отсчета, из пункта А в пункт Б , за какой- то диковинкой, о которой я еще ничего не слышала и не знаю?

- Просто нарисуй на полу квадрат ,- брат торопливо, и почему- то не глядя на меня , объясняет замысел точной науки.- Отрабатывай стойку, понимаешь? Это выстрел должен откинуть голову назад. Не ты сама. Только выстрел.
И я , пыхтя, рисую на полу квадрат, старательно измеряю его ширину, ищу какое- то солнечное сплетение , прижимаю руки к ребрам и не понимаю, почему брат хохочет, глядя на мои старания .
А потом мы сидим на крыше. Выше всех, и рядом только небо и голуби.
Мир и засыпающий город. И крылья.
- Ты струсишь,- почему- то он смотрит на меня , насмешливо прищурив темные глаза. . – Ты никогда не взлетишь. ..
- Посмотрим! – по-мальчишески плюю сквозь зубы и выпрямляюсь. – Взлечу!
- Дура ты, Машка! – от тянет меня за руку. – Баба и должна быть трусихой. Нормальный мужик отчаянных не любит...... Хотя.. я б именно такую любил.
- - А я и буду такая! – выдергиваю руку и подхожу к краю. – Я буду такая!
- Не дури, девочка! – он впервые смотрит на меня с тревогой. – Не дури!

Но я струсила: я так и не подошла к краю больше. Я больше никогда не примеряла тех белых, почти воздушных крыльев, которые могли унести меня вглубь бескрайнего неба. Я струсила. Я ждала Годо.

Одиночка. До самой юности. До самого конца. До той самой точки отсчета, которую так и не обозначила на карте .

А потом отец купил дом на озере.
И мы допоздна мыли полы и таскали в дом мебель. И сестра играла на рояле. А отец топил камин, и мы жарили в нем шашлыки. И зимой неожиданно запахло летом, а соседи принесли нам живые цветы.
Как будто на время Боль забылась, осталась позади, затерялась, чтобы только потом неожиданно возникнуть на пороге и сказать как ни в чем не бывало:
- Здравствуйте! Давно не виделись, да?

Отец лежал у самой двери. Даже куртку снять не успел. Только расстегнул замок- молнию на груди.
Странное , почти серое лицо. Чужое, не его. И страшно холодные руки. У него никогда не было таких холодных рук. .... Он не носил в мороз перчаток, но руки у него всегда были теплые. Всегда, но не теперь.
Теперь....
- А вот теперь у тебя никого нет. Начинай писать мемуары, Машка,- Годо просмеется где- то в глубине комнат. – Пиши, пиши, писака! Струсишь очередной раз, да?
Но я зачем- то подняла голову и увидела Ее глаза. Совсем близко, почти на расстоянии вытянутой руки. Увидела в очередной раз. Опять же, как той поздней ночью , когда дед бежал по сугробам к телефону, к тому единственному во всей деревне телефону, а я только слышала лай собак.... и различала сквозь стекло высокую худую фигуру в плаще.
- Ты не изменилась, подруга!
Все тот же усталый и потухший взгляд- мне только потом скажут, невидящий- только прическа другая: коротенькое каре с едва заметной сединой.
- Ты все та же!
Или все- таки чуть- чуть постарела: и в уголках глаз первые морщины, и рот накрашен в морковный цвет, и маникюр больше не аккуратен, и туфли без каблуков.
Но ты снова не просчиталась: ты все правильно рассчитала и провела параллели. У тебя, как всегда, свой архив и своя картотека, на каждого по отдельности, и ты все также проверяешь ее, перебирая тонкими пальцами корешки сереньких папок долгими зимними вечерами, выбирая к кому пойти сегодня.

- Ты струсишь? Не сможешь! – она смеется мне вслед. – Ты струсишь! .....

Но я просыпаюсь от яркого света, как будто не просыпаюсь, а словно прихожу в себя, после летаргического сна рядом с ним. Делаю какую- то попытку встать и касаюсь его теплого плеча.
- Я разбудил? – он склоняется надо мной.
Большой и сильный. Тот, который был нужен всю жизнь, и , наконец, все же найден и рядом. Тот- когда стоит повременить с разлукой, потому что так и не успеваешь насладиться присутствием.
- Не разбудил. Я сама.,- мне хочется показаться ленивой кошкой на солнечном подоконнике.- Который час?
- Скоро четыре.
- - Господи, нам пора. Сегодня день рождение моего отца. Надо успеть поздравить. Слава Богу, отмазка хорошая: зашла купить цветы.
- Закрой глаза!
- - Зачем?
- Закрой, пожалуйста.
И я послушно закрываю глаза. Слушаю, как он идет по теплому полу, тихонько, точно сплю, а он боится разбудить. Вслушиваюсь в его движения- и все- таки подглядываю- одним глазом- смущаюсь его наготы где- то в углу комнаты- молчу и жмурюсь, сильно – сильно, как в детстве- до ярких кружочков.
Слышу:
- Смотри!
Точно по какому- то особому волшебству – белые розы у самых волос на подушке.
- Зачем?
Но , кажется, произношу это уже потом, не скоро, вечером, когда в наспех застегнутом пальто врываюсь к отцу и вижу , как он лежит у самой двери. Даже куртку снять не успел, только расстегнул замок- молнию на груди. ...

- Почему же ты мне ничего не сказала? – я слушаю его голос в телефонной трубке, но не отвечаю.
Я иду по темной, слабо освещенной улице, иду до самой машины, роюсь в кармане, пытаюсь отыскать зажигалку и, конечно, не нахожу, сажусь прямо в еще нерастаявший снег и закрываю лицо руками.
- Я сказала об этом Годо,- произношу тихо. – Понимаешь, я сказала об этом только Годо. Только Годо обязан знать. .... Тебя не было.

А нужно ли было, чтоб был, чтоб стоял рядом, чтоб поддерживал под локоть, чтоб обнимал за плечи ? Нужно ли было, чтоб было, как у всех?

- Я ничего не забыла? - не захлопывая дверцы машины, наклоняюсь в салон, и он наклоняется вместе, поднимает с коврика мой нательный серебряный крестик, почти выуживает его откуда- то , вытягивает на цепочке.
- Ты же мусульманка,- говорит с удивлением. – А носишь крестик?
- Кощунство,- усмехаюсь, прячу крестик в карман дубленки. – Чтоб Бог воздал.
- Интересно за что?
- - За грехи, наверное.
- - Не смейся над Богом.,- он хмурится. – Это, правда, не смешно.
- А я не смеюсь. Я ношу крестик, хотя меня не крестили. Он не мой.
- А чей?
- Годо.
- А кто это?
- Один человек. Я обещала, что верну ему, когда он придет.
- А когда он придет?
Теперь уже я хмурюсь и развожу руками:
- Когда- нибудь.

Почти по- детски расставила все детали в ничего неопределяемом разговоре. Диалоге.
Сколько их было? Разговоров? Кофе на кухне? Пустой болтовни обо всем и ни о чем? Сколько всего уже было? Хватит ли, чтоб написать нескончаемые мемуары или воспоминания.?
- Тогда помолчим. Я люблю молчать с тобой, Годо. Когда ты приходишь в середине ночи и я просыпаюсь от запаха твоих сигар. Я варю себе кофе и смотрю на спящий двор за окном. Я уже многому научилась, пока тебя не было. Почти всему. ....

Он наполняет меня внезапностью или безжалостностью, потому что бьет под дых и смотрит, разведя мои руки в стороны, как я хватаю ртом воздух, пытаясь выскользнуть из- под его власти и силы.
Когда больно- сладко.
И я чувствую его дыхание где- то в середине себя, чувствую биение его сердца, даже считаю его удары, сбиваясь на крик или стон.
Но опять же хочу схалтурить, выдохнуть из себя его тело и нежность, но он точно врос, впился с корнем, разделяя меня на несколько частей, оставляя на коже лишь рваные раны.
Сюрреализм подлого обстоятельства и не истраченного времени, своеобразная этимология блажи: начало и конец. Синтагматическая правильность на фоне боевых искусств: доказать, кто лучше, сильнее, смелее и быстрее.
Но спрашиваю совершенно буднично:
- Как же я буду без тебя? .. Как, а?

- Ширнись лучше по полной, а то маешься дурью. Ме- муа- ры, тьфу! – Пикассо по прежнему живет в старой комнате и занавешивает шторы днем. – Поумнела типа. Все торопишься делать добрые дела. Жратвы притащила полные сумки. Я ж не ем ничего.
- Тороплюсь,- сижу у него на стареньком диване, разглядываю обшарпанные стены. – Вдруг не успею.
- Торопись, торопись. Все равно не успеешь.
- Может быть.
У него все стены в картинах, как на выставке. Зеленые и желтые жабы , белые, источенные червем розы, нотные листы вместо салфеток. Знакомые пейзажи- грязный снег на бульварах.
- А тебе не страшно жить, Пикассо? – спрашиваю вдруг. – Среди этого дерьма, а?
- А тебе?
- Мне плевать.
- А мне тем более. .. И не приходи сюда. Его тут не было.... давно не было. .....

Но ведь будет же когда- нибудь? Или все просто сговорились , уломали таки свою претензию на гениальность, расчленили , как в лаборатории- выставили, как образец, за стеклом- увековечили одним росчерком пера. Обычной бездарностью и бесшабашностью мысли, когда слишком быстро встают, натягивают свитер и подводят у зеркала глаза.
Слишком быстро, потому что можно не успеть. И опять же не торопясь, потому что можно испачкать подводкой щеку.
- И ты, как всегда, струсишь?

Я вижу, как раскинулся город, как вздрогнули от ветра башни деревьев и как вспыхнули то здесь, то там яркие точки звезд.
Я падаю в мягкие, пахнущие свежестью, подушки и , уже засыпая, слышу едва различимые шаги в прихожей и чувствую запах сигар.
- Годо!

И навожу прицел точно, красная точка останавливается, замирает где- то на маленьком нагрудном кармашке, подрагивая от нетерпения и ожидания.
- Человека только не пришей, баловница,- брат бурчит позади меня.
- Не волнуйся, - я не оборачиваюсь.

И вижу уже , как падает к ногам недокуренная сигара, а черный цилиндр катится к пыльной обочине совершенно пустой улицы...

Postscriptum:
Годо- герой фр. драматурга С. Беккета, автора пьес абсурда.

© Илона Муравскене, 2008
Дата публикации: 26.12.2008 22:11:40
Просмотров: 3409

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Рецензии

Владислав Эстрайх [2008-12-28 00:33:23]

Сплошные эмоции... Проза, в некотором смысле похожая на поэзию. Различные тонкие линии, переплетающиеся на едином фоне - ткань получается неуловимо воздушной. Иногда к ней словно боишься прикоснуться, чтобы не повредить.

И всё же, несколько замечаний:

Но я просыпаюсь от яркого света, как будто не просыпаюсь,
Неудачное, на мой взгляд, построение фразы.

бежать неведомо куда, застыв на обочине в ожидании попутной машины
"Бежать, застыв" - сомнительно. Возможно, было бы лучше употребить другой глагол. Например, "стремиться".

долгими зимними вечерами
Затёртый штамп.

в ничего неопределяемом разговоре
"В ничего не определяющем", наверное.

Ответить