Долго и счастливо

Евгений Пейсахович

Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 8473 знаков с пробелами
Раздел: "Такие рассказы"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Фима, очнувшись от тьмы, в которую его погружал наркоз, не сразу понял, где он. И почему. Шов на животе не очень беспокоил. Исколотые руки болели сильнее. Ему казалось, что именно из-за них он не может и не хочет шевелиться.
Справа от кровати он видел белую завесу. Слева стояла капельница на фоне окна, наполненного небом. Когда санитар поднял и зафиксировал, хоть Фима и не просил его, переднюю часть лежака, неба в окне стало больше. Фима ожидал увидеть крыши домов, утыканные круглыми, глядящими в небо, спутниковыми антеннами, белыми баками и черными плоскими батареями солнечных бойлеров. Ничего этого не было.
- Море, - пробормотал он. – Там море.
Пришла сестра и сказала что-то как будто бы ободряющее на своём тарабарском языке. Фима кивнул. Она присела на табурет, стоявший рядом с кроватью, поставила себе на колени небольшой тускло блестящий поднос со шприцем, уже наполненным, и снова что-то сказала, улыбнувшись. Фима снова кивнул.
Он внимательно смотрел, как она ввела иглу ему в вену, как медленно, нажимала на чахлый пластиковый штырек, выжимая прозрачную жидкость из шприца. Боль от укола он едва почувствовал. Боли хватало и без укола.
Он засыпал, когда за окном что-то жёстко грохнуло.
Фима упал мягко, глухо, будто совсем ничего не весил. Падать было не больно. Сверху на него посыпалось что-то тёмное. Невесомое. Беззвучно. И не было ничего. Только мысль – будто отдельная от него: земля мне пухом.
Потом он открыл глаза и увидел Колю, который орал ему что-то. Открывал рот и отчаянно напрягался, но звуков не было слышно. И тишины теперь не было тоже. Был металлический, бьющий по ушам звон. Колино лицо было грязным, глаза слезились, из рассеченной мочки уха на щеку капала кровь и смешивалась с грязью. И гимнастерка у него на плече была разодрана, но там крови не было.
- Я в порядке, - проорал Фима. – Я сейчас встану.
Коля распрямился и исчез из поля зрения, а Фиму подняли за ноги и за плечи и тут же опустили. Теперь под ладонями была не земля, а брезент, шершавый и влажный. Может быть, от чьей-то крови.
- Я в порядке, - снова проорал Фима и попытался перевернуться на бок. Ему казалось, что его не могут услышать из-за звона.
Перевернуться не получилось. Только повернуть голову. Он увидел траву. Чёрную.
- Сажа, - сказал Фима. Сам себе. Не напрягая связки. Тихо.
Слово отдалось в голове, завибрировало сквозь металлический звон.
- Контузило, - сказал Фима. И снова почувствовал вибрацию.
Будто говорил не в пространство, а в себя. И там, в себе, было гулко и пусто.
Его волокли на брезенте по закопченной траве. Рывками.
Он хотел перевернуться, подняться, идти сам, и не идти, наверное, а ползти, потому что, если бы здесь можно было идти, его бы несли на брезенте, а не волокли по земле.
Он стонал и пытался перевернуться, но чьи-то руки удерживали его и кто-то говорил голосом жены:
- Фима, ну Фима же, не вертись, тебе капельницу поставили, ты её сейчас уронишь, ну Фима же.
Он открыл глаза – всё было мутным и белым, и кто-то склонился над ним, мягко удерживая.
- Коля, - пробормотал Фима, - я сам могу.
Звон в ушах стих, отдалился.
- О господи, - сказал Коля Наташиным голосом. – Да приди ж ты в себя. Какую-то ещё Олю вспомнил, старый хрыч.
- Колю, - поправил Фима. – Приснилось.
Вечером снова пришла сестра, снова пробормотала свою ободряющую тарабарщину и поставила укол.
Фима почему-то был уверен, что вернется в свой прежний сон. С брезентовой плащ-палаткой, двумя кубарями в петлицах, с бьющей при ходьбе по бедру планшеткой и ремнем пэпэша на плече.
Проснувшись утром, он был раздосадован, как ребенок, которому не дали посмотреть мультик.
Ничего не приснилось.
Утром был обход. Сначала рука санитара, смуглая и волосатая, раздвинула белые завесы, и Фима увидел своего соседа по палате. Молодого, с его, Фиминой, точки зрения, парня лет пятидесяти, с только начавшей появляться сединой. У него даже морщин почти еще не было. И выглядел бы бодро, если бы не синеватые мешки под глазами.
Санитар раздернул легкие шторы на окне, чуть не свалив бедром стойку капельницы рядом с Фиминой кроватью.
- Осторожней, - недовольно сказал Фима.
Санитар непонимающе посмотрел на него, улыбнулся и кивнул. И сказал что-то длинное, веселое и непонятное. И ушёл, напевая.
Потом пришла женщина. То ли врач, то ли медсестра. В левой руке она держала металлическую пластину с прикрепленной к ней тонкой стопкой бумаги.
Она не говорила ничего ободряющего. Не улыбалась. Была занята чем-то высшим, серьезным.
- Пуки еш? – строго спросила она Фиму, занеся шариковую ручку над бланком.
Фима вопросительно посмотрел на соседа.
- Вы пердите? – перевёл сосед.
Фима поморщился:
- Да.
И кивнул.
- Туалет еш? – спросила женщина.
- Как? – переспросил Фима.
Женщина утвердительно кивнула.
Сосед открыл было рот, чтобы перевести, но Фима громко и недовольно сказал:
- Не надо.
И женщине:
- Нет, - и отрицательно покачал головой.
- Каки ньет, - сказала женщина. – Ньехорошо.
Покачала головой и добавила:
- Работа. Давай давай.
- Что она хочет? – не понял Фима.
- Чтоб вы посрали, - объяснил сосед.
Фима отвернулся к окну.
Там было небо. И под небом море.
Потом пришла жена. Суетилась. Что-то поправляла и подтыкала. Искала врача, нашла, долго выпытывала у него подробности операции, но ничего не выпытала, кроме уверений, что всё будет в порядке.
- Ничего толком не говорят, - сокрушалась она.
- А что они могут толком сказать? – спросил Фима. – Дату смерти?
- Типун тебе на язык, - сердито отозвалась она. Будто думала, что Фима должен жить вечно.
А Фиме хотелось туда, где было небо и море. И не было ни капельниц, ни врачей с медсестрами, ни соседа по палате с синими кругами под глазами.
- Я вот что подумал, - сказал он жене. – Про вчерашний сон. Таких снов не бывает.
- Про Олю? – спросила она.
- Колю, - поправил Фима. И повторил. – Таких снов не бывает. Мне приснилось так, как всё было. На самом деле. Когда меня контузило.
- Контузило, - сказала она.
Подоткнула вылезшую из-под матраца простыню и наконец села на стул рядом с кроватью. Положив ладони на бёдра.
- И что?
- Ничего, - сказал Фима. – Таких снов не бывает. Я никогда не вспоминал. Никого. Их давно нет. А они есть.
- О господи, - сказала Наташа.
- Кроме меня, трое оставались. В живых. А я никого не помню. Целый батальон. А вчера во сне увидел. Всё как было.
Слова оставались звуками. Вибрировали в пустоте.
- Батальон, - сказал Фима. – Баталия. Батальон попал в бульон.
- Бульон сейчас принесут, - сказала Наташа. – Я узнавала.
Фима вздохнул.
- И кашу. Надо, чтобы был стул,- она наклонилась к подушке – снова что-то подоткнуть.
- Пока у меня только пуки есть, - сказал он.
И снова вздохнул:
- Знали бы, что доживём. Жить бы не захотели.
- Перестань, - сказала она. – В Канаду скоро поедем. Внуков нянчить.
- Правнуков, - поправил Фима. - Поедем. Как только каки нормальные будут – сразу поедем.
- Ой да ну тебя, - Наташа махнула рукой.
Фима улыбнулся. Она так взмахивала рукой, будто между большим и указательным пальцами был зажат кончик надушенного белого платка с вензелями. Этим невидимым платком она взмахнула, когда лет пятьдесят назад, Фима, большой, неуклюжий, молча протянул ей два билета в кино. Не зная, как заговорить с этим эфемерным созданьем в темно-синем платье из крепдешина. С белым отложным воротом. Вроде бы, кружевным. Фима точно не помнил. А билеты почему-то запомнил. Бледно-голубые. С вписанными чернильной ручкой номерами ряда и мест. С расплывшимся синим штемпелем с названием кинотеатра - на обороте.
- Что жизнь – дерьмо - это мы знали, - сказал Фима. – А что дерьмо – это жизнь – как-то не задумывались.
- Вот лежи и думай, - сердито сказала Наташа.
Монотонно завыла сирена.
Наташа поерзала на стуле. Куда надо идти в этой больнице, когда воет сирена, она не знала.
- А вчера, - спросил Фима, - тоже стреляли?
- Тоже, - кивнула Наташа. – Рабочего на стройке убило. Тут рядышком. Бедуин.
- Бедуин, - повторил Фима.
Как отнестись к гибели бедуина, он не знал.
- А я слышать хуже стал, - сказал он. – Вчера сирену не слышал. Только взрыв. Когда засыпал.
- Совсем рядом тут, - Наташа показала рукой себе за спину. – Где, знаешь, новый дом строят.
- Через дорогу, - Фима покачал головой. – А мне приснилось, как меня контузило.
- Бедуин, - сказала она. – На стройке работал. Ничего, скоро уедем.
- Как только каки появятся – сразу уедем, - кивнул Фима. – Сейчас самое главное – это каки.
Звук взрыва был совсем слабым. Будто на пол упала толстая книжка.

© Евгений Пейсахович, 2012
Дата публикации: 14.05.2012 16:03:42
Просмотров: 3720

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.