Крылатый плотник ксёндза Моргенштерна

Евгений Девиков

Форма: Поэма
Жанр: Гражданская лирика
Объём: 176 строк
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Крестьяне любили приходского ксёндза
не меньше отца и учителя их.
Мы все возле пастыря мирно пасёмся,
забыв иногда о несчастьях своих.

И ксёндз доверял этой преданной пастве,
молился, чтоб мир в суете не погряз,
а жил пусть не в бедности, но не в богатстве,―
без распрей и смуты, обмана и дрязг.

Ему довелось побывать в Палестине,
увидеть дорогу мучений Христа.
И ксёндз Моргенштерн будет делать отныне
такую ж дорогу в приходских местах.

Пятнадцать часовен на лиственном срубе,
скульптуры сюжетной на десять годин.
Да кто же построит, изладит и срубит?
А паста ответила : ―Есть тут один!

Он молод, но в деле могуч деревянном.
Ему словно братья пила и топор.
Прозванием Вненк. Именуется Яном.
В работе хорош и на выдумку скор.

Но парень умел лишь сараи да избы.
В резьбе, говорили, проворен и смел.
Часовни, быть может, ему удались бы,
ваять же скульптуру не очень умел.

В селе не сыскали другого умельца.
Не слать же по селам к другим мастерам.
Начнем понемногу с того, что имеется :
учиться искусству не стыд и не срам.

Марьяцкий алтарь. Ехать надобно в Краков.
Пятнадцатый век. Старый мастер Вит Ствош.
Учись без боязни. Копируй без страха.
Трудись и осилишь. Дерзай ― и поймёшь.

Он весь загорелся азартом великим.
И пламень безумный его обуял
глядел на алтарные скорбные лики
и мнилось : сам мастер за ними стоял.

А был уговор Моргенштерна с ксёндзами,
что парню помогут служители их,
и Ян пожирал ненасытно глазами
орнамент, рельефы, алтарный триптих.

Копировал он одеяний детали,
на кальку снимал рукодельный узор.
Библейские сцены забудет едва ли,
как древней голгофы крутой косогор.

А дома священник, открывши Писание,
зачитывал вслух, что случилось тогда,
за что и какие Христу наказания
придумали римляне в эти года.

Потом, отыскав в фолиантах картинки,
вдвоём обсуждали сюжеты по ним,
какие прически, накидки, ботинки
носили евреи в те давние дни.

По книгам старинным немало добычи
для чуткого сердца и ревностных глаз.
Увидел впервые рисунки да Винчи,
но строгий наставник сказа : “Не для вас“!.

А Яну рисунки нежданно открыли
возможность того, что господь нам не дал :
великий художник вытёсывал крылья,
чтоб взмыть над землёй, как Икар и Дедал.

Умельца всегда привлекала работа.
Мечтанье дорогой неторной вело.
И вот уж готово крыло “махолёта“,
и он вырезает второе крыло.

Наставник смотрел осуждающе строго.
В зрачках полыхнула досады струя :
― Дерзаешь, мужик, корректировать Бога ―
закончится смертью затея твоя.

Не все нам подвластны природы законы ―
парение птиц и полёты пчелы.
Иди к алтарю, бей земные поклоны,
а крылья для взлёта, увы, тяжелы.

И вновь по костёлам ― по ближним и дальним ―
опять фолиантов страницы листать.
А сплетники тешились слухом скандальным,
что хочет-де плотник по небу летать.

Церковный умелец от цели не близко,
а время, как прежде, текло и текло...
Точил ли топор, или правил стамеску, ―
гадал, как облегчить тугое крыло.

Мечта еретична и богопротивна.
В другое бы время запахло костром.
А Вненк лишь смеялся и думал наивно,
что сплетня увянет, взмахни он крылом.

Сказал Моргенштерн: “Непростая наука.
Хоть ты не да Винчи, но всё же смекай:
каркас будет легче из гнутого бука,
а все перепонки ― клеёная ткань“.

Ещё подсказал, где хранится холстина ―
былой кардинальский надтроновый тент.
О, праведный Боже, спаси и прости нам
наш дерзкий немыслимый эксперимент!

А годы текли, и Дорога Христова
легла от низины, где воды чисты,
вилась меж холмами, во многом готова.
Разок бы взглянуть на неё с высоты!

Почти два десятка прелестных часовен ―
чешуйчатый купол, серебряный крест ―
над ними плывут облака, невесомы,
поодаль скульптуры застыли окрест.

И горе трём сотням скульптур, деревянным,
идущим, не зная куда и зачем,
по пояс в цветах с ароматом медвяным,
а первый влачил тяжкий крест на плече.

Над ним насмехался народ у обочин.
Чему веселился, не ведал и сам.
А ноша давила и мучила очень,
и мученик взгляд обращал к небесам.

И сто пятьдесят барельефов библейских,
и сто пятьдесят настроений толпы :
от смеха и слёз до печалей вселенских,
и каждый здесь мученик этой тропы...

Ян резал, сколачивал, клеил и шил сам,
и не было даже намёка на страх,
но, прыгнув с обрыва, едва не расшибся :
взмахнуть не хватило силёнок в руках.

Священник его посетил у постели
и тихо сказал, пожуривши : “Сын мой,
не всё, что задумано, выйдет на деле,
а надобно мыслить своей головой.

Верь гению Винчи, да только не шибко.
Шальную идею нельзя воплотить.
На взмахах летать человеку ― ошибка,
а ты научись словно коршун парить“.

Скрепил по совету крыла воедино
и вышел опять на высокий обрыв,
Всем телом на крылья налёг посредине
и прыгнул на встречного ветра порыв.

Он падал... Но вдруг прекратилось падение.
Упругой и мощной та сила была ―
незрима и сладостна, как наваждение,
в полёте державшая оба крыла.

Не мог он влиять на слепое движенье,
Безвольно провис на широких ремнях.
Тем временем крылья пошли на снижение,
и мысль пронеслась : “Размозжусь на камнях!“

Он даже не вспомнил Дорогу к распятью.
Не дольше мгновения длился полёт.
Лёд страха сковал кандалами запястья
(лёд ужаса самый губительный лёд).

Но первый полёт ― лишь вступление к прологу.
По-новому вдел привязные ремни,
умел уже угол крыла понемногу
менять рычагом ― чуть ладонью прижми.

Дождавшись порыва упругого ветра,
он прыгнул, взойдя на обрывистый край.
Плавнее и выше на несколько метров
взлетел он сегодня, чем было вчера.

А день, начинаясь, расплёскивал краски.
Ян видел дорогу свою с высоты :
часовенки мирно стояли, как в сказке,
процессия шла, зеленели кусты.

Внизу проплывала его колокольня.
Унылый костёл походил на грача.
Почуяв снижение, он сжался невольно
и крепко ладонью нажал на рычаг.

Послушно тугая могучая сила
ударив, его подхватила, как пух,
и дальше, и дальше его уносила,
и каждый полёт перехватывал дух

Три лета летал зачарованный плотник,
и пристально ксёндз за полётом следил.
Позволил при куполе выстроить сходни,
но всё ж над костёлом летать запретил.

Плыл плотник над пашней с раздольною песней ―
в простой кацавейке и вечно небрит.
Крестьяне привыкли, что там, в поднебесье,
мужик бесшабашный над миром парит.

Почти сотню вёрст налетал за три года,
и в три километра длиннейший маршрут.
Однажды крыло повредила погода,
и не был придуман ещё парашют.

Он падал в обломках разбитого древа
сквозь хаос и гром грозовой кутерьмы
и видел он лик, скорбно поднятый в небо,
и встретились взглядом... за пологом тьмы...

© Евгений Девиков, 2014
Дата публикации: 25.07.2014 02:05:27
Просмотров: 2277

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.