Взрослое небо

Ольга Иженякова

Форма: Рассказ
Жанр: Психологическая проза
Объём: 126349 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Я ухожу от вас внезапно.
Наступило мое завтра.

Сорвалась звезда и, проделав немалый путь по небу, упала в самую глухую часть гор. Сова привычно посмотрела на движущийся свет и пару раз гукнула. Этого хватило, чтобы разбудить другие шорохи леса, сначала послышалось легкое постанывание, а затем и писк. В берлоге, в самом густом ельнике родился медвежонок. Необычный. Шерсть на лбу выступала звездочкой, молодая мама тщательно облизала малышку и прижала к ней лапу. Теплая шерсть быстро согрела крошку и она сладко засопела. В мире одним дыханием стало больше. После совы подали голоса по очереди остальные обитатели леса, казалось, будто они все сговорились, напоминать о себе именно сейчас, чтобы новорожденный лесной житель с первых минут жизни к ним привык. Ветер шуршал прошлогодними листьями над берлогой, потом играл стеблями папоротника, беспорядочно торчащего у подножия горы, затем несколько минут перебирал вытаявшие из-под снега шишки, а после – снова возвращался к первоначальному занятию. Днем Солнце уверенно прорезало мрак ельника и, что смогло достать лучом, освободило от прошлогоднего снега и высушило. Так появились проталинки, где, если вглядеться внимательно, местами просматривалась зелень. Но, видимо, Солнце не только высушило местами ельник, а заодно и оставило ему немного тепла, потому что почти сразу начал таять снег в местах, куда не достали лучи. Зверь принюхался к воздуху и начал уверенно освобождать вход в берлогу от прошлогодней листвы. Шуршание длилось недолго, вскоре подле взлохмаченного ветром папоротника появилась медвежья голова. Голова жадно понюхала воздух и закрыла глаза, как бы желая продлить эту встречу с весенним лесом как можно дольше. Но в берлоге вдруг раздалось нетерпеливое шуршание, а затем писк и медведица поспешила выйти, ее торопили…
Этой ночью к юноше пришли все покойники. Сначала прабабушка и прадедушка. Присели аккуратно на край кровати, долго вглядывались в лицо и тихо что-то говорили. Порой, казалось, что не речь это, а шелест опадающих листьев или шум травы, которую по росе косят, после них неслышно вошел в комнату дедушка, каким запомнился с рюкзаком на спине. «С деревьями надо здороваться – говорил он – деревья, они ведь внучек живые, заботу любят, пропасть в лесу не дадут». Внук знал, что дед при жизни был помешан на лесу, а, перед смертью обошел все знакомые места и с каждым мало-мальски выдающимся деревом попрощался, обнимал как родных и говорил: «Ну, давай, Михалыч, тута уж не увидимся, домой я собираюсь после завтра». Старый кедр почему-то дед называл Офиногенычем, прощаясь с ним, сказал: «Ты ведь, Офиногеныч, опосля меня долго не простоишь. По осени тама увидимся с тобой, я буду в третьей палате с краю». Что удивительно, по осени кедр и в самом деле браконьеры спилили, а дед умер день в день, как и обещался. Врачи говорили, мол, допился до белой горячки, но внук знал, не в горячке дело. Деду лес и живность жалко, которую так бездумно вытравляют до сих пор в его родной тайге, не прислушиваясь при этом людей, которые бок о бок с природой живут. Только дед освободил место на койке, как оно снова оказалось занятым. Незнакомый мужчина с рыжеватыми волосами смотрел в упор и говорил, что вскоре он вынужденным будет пойти на преступление, мол, обстоятельства заставят и лучше бы заранее приготовиться как надо. Юноша долго соображал, кто это мог быть, пока не вспомнил, что перед ним старый мамин друг, которого у здания областного арбитражного суда расстреляли в девяностые. Известный банкир и просто умница мог, наверное, стать его отчимом. Родители были в ссоре как раз и жили порознь. После банкира прибежала пятилетняя девочка, чмокнула в щечку, два раза подпрыгнула на одной ноге как стрекоза и убежала, он знал, кто она. Она – его тетя, заживо сгоревшая в пятилетнем возрасте.
- Таня – поднялся юноша – Таня, Танюша зайди сюда.
- А вот и нет – подпрыгнула девочка – там, знаете, какая очередь.
Так и вышло, следующим в комнату вошел мальчик девяти лет. Родной брат по матери бабушки. Он с пацанами нашел спрятанную в войну ржавую бомбу, стал разбирать ее, бомба взорвалась, и его разорвало. Прабабушка тогда, говорят, умом повредилась. Мальчик улыбнулся и тихо произнес: «Там борьба идет за вас. Я – на вашей стороне»…Потом и вовсе шли незнакомые и даже будто не родственники, что-то говорили и быстро исчезали.

Утром Николай проснулся с устойчивой головной болью и решил: никогда в жизни не играть в компьютерные игры даже малое время. Он знал, мама заказала во всех монастырях города акафисты, чтобы, он раз и навсегда избавился от электронной зависимости. Он знал, что компьютерный мир почти до неузнаваемости может изменить личный мир, реальный.
Знал – и ничего не мог с собой поделать.

….В тот же вечер видный спортсмен Николай Отрогов проходил мимо ночного клуба, и наткнулся на компанию юнцов, а в сравнении с ним все его ровесники выглядели двенадцати-тринадцатилетними, и эти пацаны от всей души дубасили своего же напарника.
Видя неравный бой, Николай как человек сильный и справедливый, тут же решил заступиться за бедолагу, тем более, что разгоряченная компания уже вошла в раж и могла запросто забить парня до смерти. Отрогов буквально двумя приемами разогнал драчунов, поднял с земли почти бесчувственное тело и понес к фонарю, решил: разгляжу, насколько серьезны травмы и если что вызову «неотложку». Но, как только луч света коснулся лица побитого, спортсмен по привычке выругался от удивления, он узнал, кого спас. Расслышав знакомую брань и осознав, что больше бить наверняка не будут, незнакомец открыл глаза и изумился. Его нес однокашник – Колька-каратист!
- Коля!
- Данила!
- Каратист!
- Даня! Ты цел? А я иду, гляжу, кого-то лупят. Да так злобно. Дай-ка, думаю, разберусь, в чем там дело. А то ведь вдруг ни за что, ни про что убьют человека.…А это ты! Вон, под какие кулаки зубы подставляешь! Лишние они у тебя, значит.
- У-у, Коль, какой ты жалостливый стал. Гляди, чуть не расплакался. Видно, взрослеешь?
- Классно! В школе-то ты совсем другим был, помнится. Век не забуду как Антона из «Б» ты чуть по стенке не размазал из-за Иринки Беловой… кстати, слышал, она за границу замуж вышла, кажется, в Бейрут.
- Слышал, слышал.…Да не то, чтобы жалостливый я стал, просто я за справедливость, понимаешь? Если драться – то, чтобы в одной весовой категории. И один на один. Не иначе. Если по-другому - это уже будет просто избиение, а это, как понимаешь, преступление. Спорт от уголовщины этим, собственно, и отличается - справедливостью.
- Коль, да ты философ! Ай, да молодец! Колян! Философ Отрогов – звучит! Кстати, где ты? В смысле, как устроился, чего-то я тебя после выпускного не видел. Все также дерешься на рингах, челюсти крушишь? Бока мнешь?
- Ну, я это… нормально. В медицинский институт поступил…
- Что? Коля, ты в медицинский? Я сейчас лопну от смеха. Ты посмотри на себя. С твоей комплекцией только в нокаут отправлять. Хотя…если в больнице вдруг не будет наркоза…
Данила вошел в свою обычную роль - шутника-балагура.
- А я и отправляю. Иногда - ответил спортсмен.
Оба заметили, что Николай до сих пор держит на руках Данила. Рассмеялись. Николай осторожно поставил бывшего одноклассника на землю и сказал, что спорт он тоже не забросил. Недавно сдал на «черный» пояс. И, хотя новинку еще не примерял, хотелось бы новое достижение «обмыть» как следует. Уж слишком много надежд и сил в него вложено.
- Колян, ну какой базар! Дело за малым. Вон, видишь, как судьба нам прилично все устроила. Обмоем, только так! За нами не заржавеет…
Они по-приятельски обнялись и на всю улицу загорланили веселую детскую песенку, других, похоже, не знали.
В таком расположении духа и дошли до квартиры Отроговых, в которой, как всегда было уютно и имелось много хорошо приготовленной еды, так уж заведено было в семье. Воспитанию ребенка, пусть и взрослого здесь уделялось много времени. Для мамы и папы Отроговых сын был больше, чем просто сын, в него столько вложили в интеллектуальном и духовном отношении, что были на все сто уверены в некой великой миссии, которую надлежит выполнить чаду. Правда, надо отдать должное благоразумию родителей - они признавали за сыном наличие общечеловеческих слабостей и весьма терпимо к ним относились.
И, когда Николай далеко за полночь пришел домой с не совсем трезвым и побитым другом, начал на кухне распечатывать бутылку коньяка и доставать из холодильника продукты, мама с папой только понимающе переглянулись. Спросили из вежливости, как здоровье родителей Радужного и пожелали молодым людям спокойной ночи. Николаю с родителями повезло, они понимали его с полуслова.
- Ну, давай, за тебя, что ли – сказал Николай - чокаясь с одноклассником – На тебе! Сколько мы с тобой знакомы, а вот так по-человечески первый раз сидим! Ты это…закусывай, а то совсем того …. окосеешь. Да и, кстати, не забудь предкам позвонить, мало ли что.
- А их дома нету, – ответил Данила, вытирая губы салфеткой.
- Опять в командировке? Во, дают! Сколько их знаю, все время по командировкам.
- Опять... А где ж им еще-то быть?
- Слышишь, а что это им дома не сидится. У вас вроде все давным-давно есть.
- Не знаю,… Они говорят привычка. Привычка у них деньги зарабатывать, слышишь. Ну, я не в обиде. У меня с ними отношения давно устаканились, и теперь все нормально, а раньше, помню, переживал, боялся чего-то. То с нянькой жил, то с бабушкой. И, знаешь, я даже ими горжусь. Все вместе и вместе столько лет. И разговоры у них одни и те же. Про баррели нефти, скачки доллара, нефтегазодобывающие управления…
- Ой, не грузи, особенно сейчас. – Поморщился Николай – давай за нас махнем, за наше насыщенное настоящее и интересное, я полагаю, будущее.
- Давай!
Они радостно отметили встречу. Правда, тут, как обычно случается, в гости к Отроговым нагрянули родственники и после знакомства с Данилой, бурное застолье продолжилось еще веселее.
Утром родители Николая нашли своего сына мирно спящим в объятиях бывшего одноклассника на кухне. На столе стояли недопитые бутылки коньяка, водки и остатки закуски. Мама, не говорят ни слова, сразу начала убирать со стола, а отец с еле заметной улыбкой в сторону спящих кивнул: «Вот, сынок, и погудел, как ты выражаешься. Эх, молодо-зелено! Погулять велено!». И как бы в доказательство того, что полностью разделяет взгляды сына на жизнь, сел на кресло напротив спящих и тихо включил телевизор, тут же переключился на новости, храпящий сын с другом ему нисколько не мешали. К тому же он из тех, кто хорошо хранит в памяти свою молодость.
У Данилы же родители много лет работали в нефтяном банке на высоких должностях. Они вместе с банком прошли все экономические реформы, которыми «кормило» правительство в изобилии страну, переживали вместе финансовые взлеты и падения.
В итоге, он разбирался в курсах разных валют, гораздо раньше, чем в таблице умножения. И пока не пошел в школу был уверен, что у всех, абсолютно всех людей дома есть тяжеленные кодовые замки, пуленепробиваемые сейфы, а окна бывают только пластиковые. Особенно его потрясло открытие, сделанное в деревне в восьмилетнем возрасте, в доме двоюродной бабушки вообще не имелось ни одного замка, кроме как на входной двери. Но и тем она часто не пользовалась, если уходила куда-то, то ключ оставляла на лестнице под вязаным ковриком, о чем, безусловно, знали все односельчане, которые, кстати, поступали точно так же.
«Воровать у нас особенно нечего – объясняли они удивленному Даниле – а если кто хочет поесть-попить, то милости просим в любое время суток»…
- В любое время можно прийти – повторял про себя мальчик. – Это надо же! Не двадцать минут перед обедом. И не записанное в дневник на следующую неделю! А просто так, когда тебе хочется, заходи, ешь, пей, разговаривай, отвлекай их разными вопросами. И тебе не скажут: «Извини, у меня крем на лице». Или: «Ты что не видишь, я к завтрашней встрече готовлюсь».
С тех пор он принял одно жизненно важное решение: свою взрослую жизнь он будет устраивать так, чтобы у него всегда было время общаться с собственными и детьми, и еще он решил, что у него, непременно, должно быть какое-нибудь увлечение, которое бы не имело никакого отношения к основному делу жизни.
Обязательно должно быть!
Больше всего он боялся пойти по стопам своей семьи. Как человек чувствительный и ранимый Данила часто задумывался над различными житейскими перекрестками. Он и профессию выбрал подходящую – социолога, чтобы изучать человеческую природу в самых различных вариантах.
После завтрака друзья распрощались. Николай ушел в свою комнату готовиться к соревнованиям, а Данила решил по дороге домой зайти в магазин и купить продукты. Дело в том, что их кухарка уволилась, а другую пока не нашли.
Вечером должны вернуться родители и надо что-нибудь им приготовить.
На улице в эту пору дул прохладный ветерок, временами еле заметно перебирая цвет яблони и, казалось, сама природа готовилась к какому-то очень важному открытию, которое, несомненно, должно перевернуть мир или нет, не так: качественно и кардинально изменить его в лучшую для человечества сторону.
Данила насвистывал веселую песенку, попробовал думать о предстоящей сессии, но тут же ему стало скучно, вспомнил, что не знает ни одного билета из экзамена по истории, внутри вдруг сделалось неприятно, стал быстро соображать, чтобы такое предпринять, чтобы как можно быстрее отвязаться от предстоящей череды экзаменов. Садиться за стол и учить все подряд студенту очень не хотелось.
Проходя мимо парка, он увидел скамейку и неспешно сел на нее, после чего медленно и мечтательно посмотрел на небо. Чистая весенняя пора обещала хорошую погоду и, соответственно, возможность хорошо отдохнуть с друзьями где-нибудь за городом на пикнике. Прямо над головой юноши две птички весело щебетали.
- Ну, почему, почему в такую пору я один должен страдать? – сказал громко студент и зевнул. - Сумасшедший город – подумал он – все люди как тараканы под стеклом, все время на виду! В лес бы сейчас! В поле! В горы! Но только подальше города!
Придя, домой, он все же преодолел свое нежелание учиться и сел за учебники. К собственному удивлению, учеба быстро начала ему нравиться и он не вставал из-за стола вплоть до глубокого вечера.
Приехавшие родители, видя, с каким усердием занимается сын, не стали беспокоить его расспросами о традиционном ужине, понимающе переглянулись и начали готовить еду сами.
Ближе к полуночи Данила стал перебирать учебные диски, большую часть из которых ему дали друзья, сам он ими редко увлекался, предпочитая читать книги. Внезапно на глаза ему попался документальный фильм непонятно чьего производства «Затерянная империя» - было выведено на диске, он машинально сунул новинку в дисковод, и на экране появились кадры знакомых мест. Сначала оператор крупным планом показал озеро, на котором Данила в детстве с папой рыбачил. Он хорошо запомнил то время, у родителей как раз не было денег после дефолта и они вместо привычной заграницы поехали отдыхать на Урал – в весьма отдаленное и безлюдное место. Там, на дне озера, Данила нашел большую серебряную монету, причем, не старинную, какие обычно находят в кладах, а вполне современной чеканки. «Самопал» - сказал тогда отец, глядя на находку сына.
Озеро, горы, протоптанные тропинки, идущие в никуда. То есть не совсем в никуда, а заканчивающиеся сразу за небольшим обрывом, как будто на расстоянии двух-трех метров люди растворяются в воздухе – все это было показано в фильме. Затем телеведущий, процитировав известного профессора-историка, сказал, что по всем показателям, в этих горах живет племя или, если хотите, население, которое в годы гражданской войны решило укрыться от новой власти. Далее крупным планом были показаны снимки из Космоса, на которых отчетливо виднелись добротные деревни. Но вот что особенно странно – сказал тележурналист – все экспедиции, предпринятые в горы, вернулись ни с чем, а вблизи озера часто находят новые монеты, остатки рыбных снастей сплетенных вручную и даже причудливую глиняную посуду.
- Что это за люди и почему они не хотят вступать в контакт с нами – эти вопросы, похоже, будут еще долгое время волновать как умы историков, так и обывателей – заключил автор фильма.
Всю ночь Даниле снились горы и кристально-чистое озеро, то он бегал по берегу, то купался, нырял и плыл. А потом он, уставший грести, лег на берег, посмотрел вверх на самую вершину скалы и уснул глубоким безмятежным сном. Утром, еще какое-то время, он не мог поверить, что он дома, у себя в кровати, а не на солнечном берегу далекого уральского озера.
За завтраком принял решение – обязательно после сессии поехать на это озеро и, хорошо было бы, если бы с ним поехал Колька-каратист. Вот отдохнули бы! И душой, и телом!
Подготовка к сессии с этого дня пошла ускоренным темпом, а Николай не только не согласился ехать в горы, но даже начал собирать вещи. Как практичный человек, Отрогов к делу подошел обстоятельно, предусмотрел все необходимые в экстремальных ситуациях мелочи, тем более, что он, в отличие от одноклассника, имел о них отчетливое представление.
Экзаменационная пора прошла быстро и, что важно, безболезненно, хотя еще месяц назад никто из преподавателей не сомневался в том, что Данила как минимум три предмета завалит. Теперь же они были приятно удивлены произошедшим переменам в студенте и совершенно искренне за него радовались.
Как будущий социолог Данила отметил про себя, что человек – имеющий определенную и приятную цель и при этом – каждый день, движущийся в направлении к ее осуществлению становится вдвое, а то и втрое сильнее и выносливее.
- Надо будет эту тему изучить подробнее – решил он про себя – после приезда обязательно поищу литературу на эту тему.
В день последнего экзамена у счастливого мечтателя уже был билет в кармане, и сразу после успешной сдачи бывшие одноклассники отправились на железнодорожный вокзал. Тяжелые рюкзаки еле вмещали все самое необходимое. Что касается Николая, то он сессию сдал «автоматом». Учеба ему исключительно всегда давалась легко, отчасти оттого, что трудолюбие и выносливость были заложены в его характере, и он на все неординарные ситуации реагировал улыбкой. И редко, весьма редко переживал по какому-то поводу. Уж таков был этот человек.
Друзья свои взоры целиком устремили в будущее, которое притягивало тайной.
Эту самую тайну они, непременно, должны были в ближайшие пары недель раскрыть. – Так они решили про себя. И обязательно хорошо отдохнуть после города.
До этого Данила с Николаем долго говорили про загадочное озеро, пересматривали фильм, а когда, наконец, усталые и довольные зашли в свое купе, тут же разложили вещи и уснули.

Николаю снилось, что он купается в прозрачно-чистой воде, глубоко ныряет и, набрав полные легкие воздуха, плывет почти у самого дна, вдруг поворачивает в подводную пещеру и там уже идет по каменистому дну, воздух заканчивается, он выныривает, и оказывается внутри пещеры. Вокруг мрачная вековая тишина, под каменистым панцирем не слышно ни малейшего звука или шороха. Метра два каменистого выступа – вот и все здешнее пространство. Николай внимательно исследует пещеру, неожиданно находит старые следы костра, рядом сверкающий камень и частично нетронутый хворост.
- Кто мог здесь таким странным для нашего времени способом разжигать костер, неужели наши далекие предки? – проносится в голове. Юноша потрогал золу и задумался, его охватило чувство причастности к чему-то великому и далекому-далекому. Еще немного побыв в пещере, Николай несколько растерянно входит в воду, набирает полные легкие воздуха и ныряет. Снова плывет над каменистым дном и, завидев пронизывающие глубину солнечные лучи, уверенно выныривает. Над головой теперь совсем другой мир, полный солнца, природных запахов и звуков. Оглядевшись и, увидев, Данила, беспечно лежащего на берегу, Николай тут же направился в его сторону.
- Данька! Я сейчас такое видел! Не поверишь!
- Смотря, что расскажешь, и как – Данила хитро улыбается.
Николай, воодушевленный, начинает другу рассказывать недавно увиденное во сне.
- Там, Даня, вон там... такое…ты должен потрогать, увидеть. Тебе понравится…
Внезапно, он осекается, начинает понимать, что все случившееся с ним было на самом деле во сне и виновато улыбается. Потом снова закрывает глаза в надежде увидеть озеро, но вместо этого думается о ежедневных делах. И уже через минуту, юноша удивился, как в таком прозаическом месте как купе под стук колес, может присниться человеку что-то солнечное и светлое?
Бывает же…

У молодой медведицы, обитающей в густом непроходимом ельнике вблизи тишайшего озера Чарта, недавно случилось большое несчастье. Ее первенца, долгожданную дочку, украли. Это произошло сразу после того, как они, щурясь от ослепительно солнечного света, вышли из берлоги. Голодные и слабые, звери пришли из ельника к озеру в поисках еды. Озеро как раз начали обживать шумные дикие гуси, которые, к тому же в ту пору потеряли бдительность и запросто могли стать легкой добычей любого хищного зверя, как это бывает обычно ранней весной вблизи рек, озер и просто больших луж.
Пока медведица терпеливо выжидала в камышах, ветер дул с ее стороны и она не могла расслышать шума вертолета с людьми внутри. К тому же вертолет уже часа два как стоял неподвижно, время, от времени слегка подрагивая от перемещений людей. Хотя люди вели себя довольно тихо - они отдыхали.
Дочка, играя с разноцветными бабочками, выбежала на старую протоптанную неизвестно кем дорогу. Этот яркий и теплый мир она видела впервые, потому ей непременно хотелось все исследовать и попробовать на вкус.
…Неприятно дрожащее насекомое было рядом, странные существа - люди - все как один находились внутри и жестикулировали. Маленькая медведица вплотную подошла к ним, почти бесшумно открылась дверь, откуда любопытной малышке показали что-то такое, от чего она пришла в дикий восторг и, какое бывает с дикими зверями крайне редко, на ходу запрыгнула в машину.
В теплой тесноте ее обняли чьи-то руки, машина слегка задрожала, развернулась и быстро поднялась в воздух. Когда медведица примчалась к дочери, то увидела только ее зовущие глаза за затемненном стеклом набирающего скорость чуда и улетающего в даль. Эти глаза впились в материнское сердце и разбудили в нем что-то такое, что редко обнаруживает в себе зверь.
Неистовый рев вблизи озера согнал с насиженных мест всех птиц в округе, они быстро взлетели и долго-долго кружились над озером и над разъяренной медведицей, которая крушила все на своем пути, она вырывала с корнем кустарники и швырялась ими, разметала попавшиеся ей на глаза муравейники. Потом забежала в озеро, выкинула на берег крупную рыбу и начала тяжело и зло бить ее лапой, пока рыба полностью не впиталась в речную гальку. После этого тяжело вздохнув, прилегла.
Ей казалось, что сейчас должен ударить гром и разбить все или выпасть снег, или, наконец, кто-то должен упасть с неба и разбудить всю эту мрачную тишину, чтобы глупым гусям, рыбе, порхающим бабочкам, молодому ельнику – всем было плохо. Потом она закрыла глаза, и ей показалось, что дочка рядом, жмется к ее боку в поисках привычного тепла.
Медведица повернула голову, посмотрела и сердито зарычала. Ненадолго ее сковал тяжелый сон. Ветер перебирал ее шерсть, и ей казалось, что это непослушная дочка трется об нее. В озере начала плескаться рыба – матери снова показалось, что дочка балуется, торопится вылезти из берлоги. Месяц ярко слепил лучом в ее глаза, а она подумала, что это лучи первого весеннего солнца проступили сквозь толстенную берлогу. В тяжелом сне прошла ночь, утром медведица лениво подтянулась, огляделась вокруг, еще раз тщательно обошла те места, по которым вчера гуляла с дочкой, сердито зарычала и медленно ушла к себе в ельник. Больше к озеру она не приходила…
Десятки пар гусиных глаз провожали странного зверя, а как только спина медведицы скрылась в ближайших зарослях, начали веселую перекличку. Вскоре на озере стало пустынно и тихо.
Выглянуло веселое весеннее солнце, и жизнь потекла своим чередом, как было много веков назад, когда мир не знал машин и всех бед, которые они могут принести живой природе. Весна выдалась на славу.
На смену дождям неизменно приходил прохладный ветерок и ласковое солнце, и уже через три дня озеро полностью преобразилось. Появилась трава, на деревьях и кустарниках распустились почки. Дикие гуси свили гнезда и теперь молча высиживали потомство. Разве что развороченные деревья да разбитые муравейники напоминали о недавней трагедии, но среди внезапно появившейся зелени они были не так заметны.

На железнодорожную станцию - Свердловск - друзья приехали под утро. И пару часов до рассвета решили скоротать на вокзале, благо свободных мест было много.
Впрочем, посидев двадцать минут, среди дремлющих пассажиров и неизменного шума, они тут же приняли другое решение. И уже через полтора минуты такси их везло по лениво просыпающемуся Екатеринбургу в сторону скрытых туманом гор. Таксист, узнав причину визита друзей в его город, предложил проехать мимо известных памятников, те согласились, и скоро перед взорами путешественников предстал во всей красоте известный «Храм-На-Крови», особенно впечатлил памятник царю и его семье. Николай и Данила пожелали войти внутрь и, хотя еще было раннее утро, храм был открыт, в нем было тепло и торжественно, пахло воском, Как люди, заглядывающие в церковь
в основном перед очередной сессией, они храм обошли довольно быстро и вернулись к поджидавшему их водителю.
До самого ближайшего леса, в глубине которого скрывается озеро Чарта было четыре - четыре с половиной часов езды. Таксист надел солнцезащитные очки и включил радио. Путников же совершенно не интересовал медленно просыпающийся город со старинной архитектурой и причудливыми фонтанами. Все это было по другую сторону стекла, все равно, что в другом измерении.
Вскоре весь город промелькнул - и исчез. За окном медленно и величественно выступила природа, которая, тоже не интересовала бывших одноклассников.
Машина выехала на безлюдную трассу, и водитель привычно прибавил скорость, но не намного, когда друзья его спросили, почему, тот ответил, ничуть не меняя выражения лица:
- Одна моя знакомая говорит, что на скорости сто километров в час, нас покидают ангелы… У меня нет причин ей не верить, она большой знаток в этих делах, поэтому будем ехать, как всегда, на девяносто девяти...
После этой фразы все замолчали, каждый думая о своем, водитель стал осматриваться по сторонам. Местность была ему немного знакома и он, как это бывает, начал немного расслабляться. А, когда вплотную подъехали к лесному массиву, обступившему несколько десятков километров подножие горы, дорога повернула влево, водитель высадил пассажиров, пожелал удачи, взял деньги, быстро развернулся и уехал в обратном направлении.

Друзья под приветствие диких птиц направились к озеру. Несмотря на близкое присутствие дороги, природа казалась дикой, а воздух необыкновенно свежим.
- Как хорошо-то, Господи – произнес вслух Данила - такое чувство будто попали в рай...
- Ага, точно – повторил Николай, поправляя рюкзак. А потом, посмотрев на часы, добавил: если будем идти вон в том направлении четыре часа и тридцать-сорок минут без остановки, то будем на половине пути к одному из самых таинственных озер в нашей стране, да что там – стране! Пожалуй, даже в мире. Так, дорогой товарищ, пошли!
- Эх,…пошли - так пошли…
Лес. В нем человек уже с первых минут ощущает, что когда-то давным-давно он тут жил безвылазно, питался, охотился, любил, но потом, перейдя в шумный город, забыл об этом, причем, надолго и вот теперь, на природе, он вспомнил все, и в сердце поселилось умиротворение, какое бывает обычно при возвращении домой. На поверку лес оказался не таким приветливым, каким друзья видели его с дороги, сплошные буреломы, заросли ежевики основательно мешали идти вперед. Данила, как это обычно случалось с ним, даже немного приуныл, но Николай тут же напомнил, как он стремился к этой поездке, находясь в родном городе, и что это – только начало их трудного пути.
- Коль – ну, если мы все время будем так с колючками сражаться – это же настоящая каторга – не унимался Данила - тогда, скажи, в чем кайф? А то я уже отупел…
- Все будет в лучшем виде! Не дрейфь, Данила Александрович!
- Да не могу я больше идти! Мне колючка в пятку попала! Ты хоть представляешь, как это больно!
- Ну, ты даешь! Два шага ступил - и на колючку напоролся! Это в твоих-то кроссовках? Слушай, а ты не хочешь написать письмо производителю, так, мол и так, дорогие вы моднючие, шо у вас материал такой хреновый, раз подошва колючки не выдерживает…
- Тебе смешно…
Путники тут же решили устроить привал и вытащить колючку из пятки. Вдруг, они словно по команде посмотрели вверх. Прямо над их головами, дятел начал долбить дерево.
- Смотри и учись – показал на него Николай – птица с утра уже при делах, а мы с тобой два метра прошли и привал устроили. Данилу не нашлось, что ответить другу, и он свистнул в сторону дятла, однако, лесного санитара свист не испугал, и он, как ни в чем не бывало, продолжил свою работу. Вытащив колючку и замазав ранку йодом, друзья молча пошли дальше. Вскоре колючие кустарники и буреломы закончились, и идти стало намного легче. Особенно Николаю, он совершенно не ощущал тяжести своей ноши и привычно улыбался. Природа повсеместно начала просыпаться, и лес наполнился множеством самых разных звуков.
- Коля – спросил Данила – а ты можешь сказать сейчас, какая птица запела?
- Нет, не могу, это не моя специализация.
- Ну, а вообще, ты каких-нибудь птиц знаешь, ну, там, как выглядят, как поют и все такое?
- Нет, не знаю. Говорю же - не мое это.
- И я тоже нет. Странно, Коля, а что мы с тобой столько лет в школе делали? Ты еще ведь биологию, наверное, в институт при поступлении сдавал, насколько я понимаю?
- Сдавал - это же обязательный предмет
- Ну, и как?
- Отлично!
- А почему тогда про птиц не знаешь? Или раздел орнитологии в школьную биологию не входит?
- Входит, еще как входит. Ты что с луны свалился?
- А ты, круглый отличник, не знаешь?
- Могу рассказать про организм, среду обитания. А вот, как выглядят, что поют – извини!
- Ну, вот эта серенькая пташка, например, где обитает?
- Здесь…
Друзья рассмеялись и снова решили передохнуть. В лесу им определенно нравилось. К тому же вскоре рядом раздалось удивительное, ни на что не похожее пение и юноши отнюдь не методом дедукции определили, что это соловей. Данила мечтательно прилег на землю и засвистел в такт соловью. Лесному певцу не понравилась такая поддержка, и он надолго замолчал. Николай же тем временем открыл консервные банки и нарезал хлеб.
- Вот это вкуснотень! Эх, поселиться бы здесь и жить…
Данила медленно поднялся и с блаженной улыбкой начал уплетать бутерброд. Завтрак получился хорошим. Дальше шли молча, лес был чистый и сухой, на листьях, паутине, тоненьких стебельках растений свисали огромные капли росы.
По большому счету лес и не думал просыпаться, видимо, его привычное состояние полудремы было дороже всего на свете. Тонкие, еле уловимые запахи, которые начали источать просыпающиеся молодые цветы, создавали у путешественников настроение, которое на всех языках мира принято называть весенним. Откуда-то вдруг стали появляться силы, и молодые люди шли, шли, молча без устали. Временами Данила пытался разговорить задумчивого Николая, но тот, на его шутки вяло реагировал или же вовсе молчал, на что будущий социолог заключил, что его друг молчит потому, что у него такой характер, и ему бы с ним в разведку, а не в медицину. Зато, честно признался себе, Коля – надежный человек, каких на белом свете еще поискать, а уже за одно это он имеет право молчать, сколько захочет… Капля росы упала на щеку Данила, он улыбнулся и, поправив тяжелую ношу, пошел дальше. Лучи утреннего солнца начали густо прорезать лес. Воздух медленно и ощутимо стал прогреваться. И, сразу же, словно по мановению волшебной палочки, замолчали лесные певцы, дивясь, как утренний туман и еле заметная дымка уступили место прозрачности. Очертания стволов деревьев и кустарников стали необычно ощутимыми, а равно с ними и мокрая трава, и солнечные блики, и неведомо откуда взявшаяся тропинка.
- О, Коль, глянь тропа! Протоптанная тропа, Коля, Коля, ты только посмотри, – оживился снова Данила. Как в таком месте может быть тропа?
- Быть не может!
Николай глянул на землю и удивился, уже, наверное, с получаса они шли по тоненькой старой тропинке.
- Там не неведомых дорожках…Следы невиданных зверей... Данила хотел, было продолжить, но тут же вспомнил, что не знает до конца стихотворения.
- Так, теперь привал – тихо скомандовал Николай и опустил рюкзак наземь.
- Наконец-то – обрадовался товарищ.
Друзья на этот раз решили отдохнуть дольше обычного, поэтому расстелили покрывало и прилегли. Николай тотчас задремал, а Даниле не давал покоя случайно увиденный возле тропинки след, он думал о том, что такие следы могут принадлежать медведям. В его сердце не было и тени страха.
Данила был почему-то уверен, что если, вдруг, им и случится встретиться с косолапым, то тот, почуяв их запах, обязательно скроется в лесу.
Он не мог припомнить случая из прочитанных им книг или газет, чтобы медведи нападали на людей. Ну, может, один на тысячу и попадется такой, но это еще не значит, что медведь-людоед будет подкарауливать именно их – подумал беспечно он и улыбнулся. В лесу и впрямь было хорошо. Данила достал из рюкзака куртку, накрылся ей и тихо уснул.
Среди деревьев в это время разгулялся нежный ветерок, который медленно теребил хвою, молодые листочки, стебельки, перья птиц, верхушки мха, травы, тоненькие лепестки, а вместе с ними шнурки рюкзака, челку Данила и затылок Николая. Все это колыхалось в такт известной только маленькому ветерку музыке и даже не мешало только что проснувшимся и еще мокрым бабочкам. Николай открыл глаза и посмотрел вокруг, посмотрел так, как будто всю зелень леса увидел впервые в жизни. Откуда-то на память всплыло:
- Все стихии в своей сути прекрасны и молчаливы.
Еще какое-то время он размышлял, глядя на верхушку вековой сосны, четко представил, что его сейчас таким видит Создатель. Он смотрит на траву, на лес, щебечущих птиц, на спящего Данилу – и молчит. Потом в мыслях Николая появилась тишина, неожиданно легкая и приятная и в то же время непонятная густота, которая, как он осознал тут же, является основой тишины, и она наполнила его мысли, ум сердце, потом заполнила целиком. Вскоре погруженный в нее человек стал частью этой всепроникающей тишины, как бы ее центром тяжести. В нем поселилось чувство знания одной самой главной истины, а вместе с ним и безразличие к себе, своему существу и даже красивому лесу. Долгое время не было ничего притягательнее, роднее и приятнее этой тишины. Даже начинало казаться, что весь мир, вся Вселенная, непременно, должна состоять только из нее. И, если до этого дня Николай не думал, что тишина имеет содержание, то теперь же он был уверен на все сто, что окружающая его прозрачная густота в самой своей сути материальна и даже обладает высочайшим интеллектом, потому что несет в себе заряд спокойствия и силы.
Николай вдруг стал думать, сколько времени понадобится, чтобы дойти до загадочного озера, которое теперь стало еще более желанным . Данила все это время сладко спал, и товарищу совсем расхотелось его будить. Вдруг кузнечик прыгнул на его лицо, тот молниеносно очнулся: надо вставать! Отдыхать будем у подножия горы. Или у этого озера…Николай осекся, оказалось, он забыл его название.
- Дань, будет тебе дрыхнуть, вставай уже! – решительно сказал он и толкнул Данилу в бок.
- Коль, ну ты и ты изверг. Как можно человека вот так будить? Прямо посередине сна? Вот тебя бы так!
Данила поморщился, огляделся вокруг, и начал собираться. Уже через минуту друзья молча шли по благоухающему лесу, вперед к еле заметному сизому туману, за которым, как они думали, скрывается водная гладь таинственного озера. Еле заметный ветерок дул с их стороны в сторону густого, непроходимого ельника, который по большому счету им не был даже виден, так, темно зеленая полоска справа вдали. Если бы бывшие одноклассники присмотрелись внимательно они, возможно, заметили бы неуклюжую фигуру, которая бросает большую тень, но они смотрели только вперед…
Как ни странно, к озеру дошли они очень быстро. Более того, привалов в дороге не делали. Просто молчали и шли, каждый думал о своем. Вековая тишина и сухой лес сослужили им добрую службу, друзья не только не устали, но даже, казалось, набрались сил. И, когда они вплотную подошли к озеру, Данила опустил на землю рюкзак и с криками «Здравствуй, Чарта-а-а!», снимая на ходу одежду, бросился к воде.
- Чарта, точно Чарта! – вдруг вспомнил Николай – как я мог его забыть?
Ему на память пришел фильм и рассказы Данила, и он тут же принялся внимательно разглядывать окружающую местность.
- Хорошо здесь. Спокойно и тихо, как дома ранним утром – заключил про себя он и медленно опустился на землю.
Это озеро и впрямь было красивым, с одной стороны, его подпирали скалы, с другой лес, а справа виднелась огромная поляна, частью заросшая кустарником, за которым скрывались огромные и почему-то даже мрачные ели. Но если их не принимать во внимание, то все остальное казалось живым и веселым. Неожиданно выступ скалы показался Николаю знакомым, он отчетливо вспомнил, что не видел его в фильме, значит, где-то в другом месте.
- Но где я мог еще его видеть, если я раньше никогда здесь не был? Где?
Внезапно его словно обожгло, он понял – во сне! Он вскочил как ошпаренный, быстро прошелся по берегу, внимательно осмотрел выступ, бросил взгляд на беспечно плавающего Данила, и принял решение: плыть к выступу. Впрочем, вскоре Николай решил повременить и тщательно обдумать, он по опыту знал, что скоропалительные решения, как правило, не дают желаемого результата. И, если верить сну, то внутри выступа должна быть темная пещера, а значит надо взять с собой фонарик, да и мало ли что…
Неспешно, словно детально взвешивая каждую приходившую мысль на каких-то особых весах, он начал собирать сучки для костра, потихоньку насвистывая. Кажется, до него только что начала доходить важность происходящего, все это время, пока он жил в городе и даже, когда начал собираться в этот авантюрный поход, да что там! Даже по дороге сюда ему казалось, что все это несерьезно. Просто он за последнее время, нет, не то, чтобы устал, а привык к однообразию, и нужно было что-то делать. Николай обожал поездки и старался не пропустить не одной. Как человек, привыкший постоянно учиться, совершенствоваться, он знал, что каждая поездка или поход несут в себе элементы знаний, причем, знаний, как правило, стократно проверенных жизнью. А это дорого стоит. Но наибольший эффект достигается, когда теория идет рука об руку с практикой. Все это вкупе с желанием познавать дает впечатляющие результаты. В этой ситуации важно усвоить одно правило: не уставать и не перегружаться, чтобы не выработалось привычки к новизне.
За раздумьями он не заметил, как разгорелся костер и юноша достал котелок, чтобы приготовить суп. Данила в это время рядом прилег и закрыл глаза, по его виду можно было сделать вывод, что он на седьмом небе от счастья.
- Эй, ты, бездельник – обратился к нему Николай – нарежь хлеб и достань с рюкзака растительное масло.
- Ну, что ты за человек, Коля, не успел прилечь, как ты уже вкалывать заставляешь! Хоть минутку дал бы отдохнуть, высохнуть, погреться под солнцем, привести себя в порядок, что ли – недовольно пробурчал Данила.

Но, тем не менее, потянулся к рюкзаку за провизией. По опыту знал, спорить с Отроговым бесполезно. Николай хоть и не словоохотлив, зато, всегда говорит по существу. Скучно ему, наверное, живется – заключил Данила, облизывая край перочинного ножа, которым только что открыл консервную банку. Но мало-помалу друга разговорил. Друзья приготовили еду, расстелили ее на походной клеенке, принялись есть. Солнце тем временем начало медленно клониться к закату. Бледно-розовый оттенок неба лег на скалы, как-то внезапно вокруг воцарилась тишина и природа приняла свой первозданный вид, словно всем своим видом желая доказать, что ей безразлично, какое сейчас тысячелетие и уж, тем более, на каком витке находится цивилизация. Все повторяется каждую тысячу лет, громят громы, раздвигаются и сдвигаются скалы, ходят тут люди и животные, а все одно и то же. Конец и начало всегда одинаковы. И повторяются. Постоянно. Такова, казалось, жизнь этого места. На каком-то этапе путешественники это почувствовали, и им стало немного грустно. Оба, молча, не сговариваясь, принялись расстилать палатку и убирать остатки еды в рюкзаки.
- Завтра – сказал Николай после некоторого раздумья – на рассвете отправимся в горы. Давай еще раз сверим по карте, куда нам нужно идти. Мне так, например, кажется, что нам придется обогнуть озеро и со стороны выступа подниматься вверх.
- С правой или с левой – уточнила Данила.
- Не знаю, видимо, можно с любой…
Николай снова замолчал. Он подумал про пещеру, которую недавно видел во сне, и снова в нем появилось желание, которое он уже немного подзабыл, исследовать дно озера, и убедиться на счет возможного входа в пещеру.
- А что мне это даст? – мысленно задал себе вопрос Николай – какая по большому счету мне разница, есть там пещера или нет? Ступала там когда-нибудь нога человека или пещера не тронута? И что там могли оставить люди? Впрочем, забывать о ней все равно нельзя, при случае - надо обязательно проверить. При случае, а не сейчас.
Он постарался успокоиться, сделаться равнодушным к своему желанию, но, несмотря на приложенные усилия, у него это почему-то не получалось, а наоборот – воображаемая пещера дразнила все больше и больше. Тем не менее, Николай, как человек волевой, таки выбросил ее из головы и стал обдумывать план завтрашнего подъема в горы. До этого времени они шли и чувствовали себя легко, если и были какие-то нагрузки, то они всегда могли сделать привал и отдохнуть. В горах, несомненно, все будет намного сложнее. К тому же сразу за первой скалистой горой должна, если судить по карте, быть другая, более пологая, и, соответственно, более лесистая. Обойти одну гору, чтобы подняться на вторую, тоже никак не выходило, потому что у второй, с двух сторон крутые выступы, казалось, кто-то специально воздвиг огромные каменные стены, чтобы в них скрыть что-то очень ценное, которое не надо знать и видеть человеку. Вершина второй горы уходила куда-то за горизонт. К тому же, принимая во внимание шероховатую поверхность, путь предстоял не из легких. Данила повернулся к Николаю, достал карту, развернул ее и принялся рассматривать. Друг к нему присоединился.
- Глянь, сюда – Николай показал в центр карты, гора, а в ней кольца.
- Не понял – спросил Данила. Какие кольца?
- Ну представь, что гора – это нарост на дереве, эдакие струпы, коросты...
- Представил.
- А посередине есть здоровые места. И, как понимаешь, они тщательно закрыты со всех сторон, то есть, окольцованы.
- Ни фига себе! – Воскликнул Данила – и сколько же там колец?
- Если судить по карте – то три.
- И нам, как я понимаю, надо исследовать все? Так?
- Да, желательно бы…
Данила присвистнул, поглядывая, на погружающиеся в сон горы. И замолчал. Николай мечтательно лег на спину, во рту у него был стебелек, и он, молча ее разжевывал. По всему его виду можно было заключить, что он занят завтрашним днем, который, несомненно, казался не только важным, но и интересным.
Его друг, глядя на него, зевнул, и направился к палатке. Больше всего Данилу хотелось сейчас спать и ни о чем не думать. А, спустя некоторое время, вслед за ним направился и Николай, и наполовину застегнул выход. Не говоря друг другу больше ни слова, оба быстро уснули. Казалось, все озеро тоже погрузилось в глубокий сон. На берегу медленно, словно нехотя, догорал костер. Язычки пламени, еле заметно, без дыма, слизывали деревянные останки и растворялись в темноте. Если бы кто-нибудь из юношей проснулся и вышел из палатки, он бы увидел необычное небо, какое только можно посмотреть глубоко в лесной чаще. Свет далеких и бледных звезд мягко струился на горы, холмы, водную гладь, щедро рассеивая темноту ночи и вместе с тем, как бы играя с ней словно соревнуясь, кто кого поглотит. А наравне с лучами света и темными пятнами существовали сами по себе серые разводы, обозначая грани соприкосновения двух древних начал. По какому-то непонятному закону – именно от серых разводов пролегали тени гор и деревьев, обозначая, таким образом, величину. Серые разводы обрисовывали мир и исчезали по очереди: в свете и темноте, не вмешиваясь нисколько в их извечный соревновательный процесс. Так было до поры, до времени, потом, набравшись сил, лучи света стали побеждать. Темные пятна постепенно становились меньше и тоньше, пока не исчезли совсем. Что касается серых тонов и оттенков, то они плавно перешли в утро и даже некоторые складки дня. Но в тот момент, когда их большая часть сконцентрировалась в тумане, над озером, в палатке прозвенел будильник и друзья медленно потягиваясь, начали просыпаться.
- Коля, сколько времени? Я совсем не спал…начал, было, Данила.
- Полшестого, вставай!
- Ты что опух? Это в такую-то рань? Мы же сюда отдыхать пришли, как культурные люди.
- А это и есть отдых – парировал Николай, расстегивая вход в палатку – причем, самый лучший отдых. Активный.
- Коля, а ну его этот активный отдых! Давай выспимся сегодня, а вот завтра…
- А завтра мы будем уже на второй горе в это время чай пить – продолжил Николай.
- Ну, ты и зверь! Коля, как можно так издеваться над собственным организмом, он такого отдыха только изнашивается быстрее, скажи, тебе надо стариться раньше времени?
- Ого! Какая красота! Данька! Вставай, не упускай момент!
- Красота? Ты …это серьезно?
Данила быстро выполз из спального мешка, а затем из палатки.
- Где? Где красота, Коля? Спросил он с воодушевлением.
- Посмотри на озеро, на скалы вокруг, видишь, как любовно туман окутывает природу, а там, вон, луна еще видна. Луна и Солнце на небе одновременно.
- Фу, ты, юморист, блин. Красота! Красота. Я-то думал, ты женщин увидел.…Ох, несерьезный ты мужик, Колян, несерьезный, и все тут! Ценности у тебя не те…

Данила, сердито ворчал, начал надевать брюки, застегивать ремень, косо поглядывая в сторону товарища. Сразу после легкого завтрака друзья взвалили на плечи рюкзаки, причем ноша Николая была вдвое тяжелее, чем у Данилы, и направились в сторону каменного выступа. Шли молча. На душе было легко и уютно, Данила подумал, что такое состояние вызвано ночевкой на свежем воздухе, который, как известно, придает силы. Особенно заметно это после городской суеты. Контраст усиливает эффект противоположностей. До подножия горы путники добрались легко. Перед самим выступом присели, что называется «на дорожку», но через пару минут встали и начали подниматься. Лесная чаща, прочно и по природному мудро обосновавшаяся на мшистой скале завораживала. Хотелось по ней идти и идти. Казалось, что на такой горе, несомненно, должен находиться сказочный замок. И оба, затаив дыхание, начали подниматься вверх. Думалось о том, что растительность на горе специально выросла для того, чтобы на нее опираться. Гладкие, словно выбритые стволы елей и в то же время достаточно тонкие охотно принимали человеческие объятья, не дрожа и не сгибаясь при этом. Кроме того, на горе возникло чувство защищенности. Если у озера они могли чувствовать на себе чьи-то взгляды, то здесь их полностью скрывал еловый покров. Не зная усталости, друзья быстро дошли до половины горы. Потом буквально на пару минут присели и быстро пошли дальше. На хребте горы у них возник не поддающийся описанию азарт, который прочь гнал все мысли об усталости. Николай думал о том, что люди, которые принимают, пусть и несущественные, но самостоятельные решения тут же становятся другими. Хотя, по большому счету важны не столько решения, сколько ответственность за них. Именно она, ответственность, делает людей вполне созревшими.
На горе чувствовалось куда больше, чем внизу, казалось, поселилось внутри друзей. Они чувствовали, как с каждым шагом у них прибавляются силы. И какая-то незнакомая радость овладела ими. По какой-то странности путники не чувствовали тяжести своих рюкзаков им больше подходило состояние невесомости. Время от времени небольшие камушки или еловые шишки, задетые спешно поднимающимися людьми, начинали катиться вниз, создавая при этом небольшой шум. Но даже такие звуки не нарушали общего лесного спокойствия. Данила и Николай молчали, каждый, думая о своем. На какую-то долю секунды их внимание привлекли необычные цветы. Красно - салатные пятнышки, покрытые мелкой серебристой росой и видневшиеся издалека, больше походили на искусственные, чем живые, но, когда друзья подошли ближе и внимательно разглядели их, тут же перестали ими интересоваться и пошли дальше. А ближе к полудню они стали подходить к вершине.
Каменные валуны, один за другим встречавшиеся им по дороге уже, несмотря на общее ощущение некоторой тяжести, не могли их не задержать, не тем более, остановить. Затаив дыхание, путешественники вскоре поднялись на вершину и, не снимая рюкзаков, почти без чувств упали. Давно прогретая земная поверхность щедро поделилась теплом с молодыми телами, и они моментально задремали...
Если бы друзья внимательно огляделись, то они бы увидели, что лежат на огромной поляне, сплошь покрытой созревшей земляникой. Спелые сочные ягоды блестели на солнце и издавали ни с чем несравнимый аромат. Места, не потревоженные человеком, каждый год приносили щедрый урожай, который убирать было некому, в том числе и лесному зверью. Запах зрелых ягод пропитал здесь все. Более того, каким-то непостижимым образом проник в юношеские сны. И Данилу, и Николаю снилась спелая земляника, которую они с удовольствием собирали. Вопреки своим планам пробыли на горе довольно долго.

Николай огляделся, обнаружил, что на нем рюкзак, снял его и начал массировать затекшие руки. По всему его виду можно было сделать вывод, что он не доволен таким положением дел, но как человек, привыкший мыслить глубоко и вперед, он отчетливо понимал, что в надвигающихся сумерках им опускаться будет довольно тяжело, потому, по всей видимости, придется на поляне устроить ночлег. Осторожно он растолкал Данила и рассказал ему о коррективах, которые придется внести в походный план. Данила выслушал, выпутываясь из рюкзака, потом встал на ноги и начал томно потягиваться. Внимательно оглядевшись, он сделал вывод, что это место ночлежки ему тоже нравится. Единственное, что мешает его комфорту – отсутствие воды, но, если учесть, что у них с собой минимум литра три разной жидкости, то ночь они проведут вполне беспечно, а завтра, если верить карте, у спуска с горы их ждет неглубокая, но вполне полноводная река, где, к тому же водится рыба. Не сговариваясь, друзья одновременно принялись собирать землянику и мечтать о чудесном поселении, которое они, без сомнения, вскоре найдут.
- Интересно, Коля – обратился Данила к товарищу – а как думаешь, какие там девушки, куда мы идем?
- Думаю, интересные, как и везде – ответил тот.
- Нет, я не в том смысле.
- А в каком?
- Ну, там целомудренные, что ли?
- Думаю, да.
- Что – да?
- Ну, что целомудренные. А значит, у нас есть шанс таких встретить.
- Ну, да, Коля, в этом ты прав. А как думаешь, там больше мужчин или женщин?
- Я над этим не думаю – ответил Николай, высыпая горсть ягод в рот.
- Интересно, а как они нас примут? – задал вопрос Данила.
- Думаю, плохо.
- Плохо? – оживился Данила.
- Думаю, да. Если бы они стремились к цивилизации, они бы нашли массу способов для контактов с ней. А раз скрываются, значит, ни к чему она им.
- А как тогда мы…
- Мы посмотрим на них со стороны, сделаем записи, снимки и уйдем, не обнаруживая себя. Думаю, так будет лучше и для них, и для нас. Нам ведь важно открытие – и все, не так ли? И сугубо из спортивных соображений.
- Ну, да. Если мы расскажем о них людям, это будет с нашей стороны чистейшее свинство.
- Вот поэтому мы будем молчать – заключил Николай.

Путники, между тем, начали собирать дрова и разводить костер и вскоре он разгорелся и стал виден на большом расстоянии. Пламя освещало задумчивые молодые лица, часть каменного валуна и земляничной поляны. Ночь становилась все чернее и гуще и лес постепенно начал жить своей ночной жизнью. Где-то рядом подала голос сова, в траве стали видны светлячки, послышались, на земле шорохи, из-за небольшого кустика вдруг запел соловей. А молодые люди все это время сидели на поляне, зачарованно глядели на пламя и слушали ночной концерт. Каждый думал о чем-то своем и, казалось, даже немного грустил.

Даниле как бы совсем некстати вспомнилась прабабушка. Октябрина Никитична – божий одуванчик восьмидесяти двух лет, о ней он обычно никому не рассказывал, Николай только знал, что она инвалид и невыносимо страдает. И что Данила обычно с ней не общается. Нет времени. Когда-то она была гордой активисткой, коммунисткой. Родилась в семье большевика и, как и подобает, полностью впитала в себя все революционные идеалы. Она первой на партячейке предложила взорвать храм Успения Божьей Матери – уникальное строение с почти четырехвековой историей, а на возражение друзей по партии, мол, не лучше ли будет там зерносклад организовать? Ответила, ничуть не смущаясь: «Вы это мне свое мещанство бросьте! Иначе вместе со своей церковью взлетите!». Предложение протеста не встретило и вскоре уникальное сооружение взлетело на воздух вместе с дьяконом, не решившимся отдать ключи советской власти.
Октябрину Никитичну жизнь вообще баловала, ее миновали репрессии, продукты ей привозили прямо из склада, все больше импортное, дефицитное. Отпуска она проводила как «белый человек» с детьми на море, попутное внушая им отвращение к религии как основному пережитку прошлого. Не сказать, чтобы она была преданной власти, просто, так получилось, быстро нашла свое место, как говорят, под Солнцем, а оно, оказалось, за оградой народной жизни. Особенно она усердствовала в борьбе со священнослужителями, называя их почему-то «идолами культа», поговаривают, будто самолично даже принимала участие в расстреле особо строптивых монахов. Впрочем, с детьми она на религиозной канве палку-таки перегнула, сын сразу после перестройки бросил диссертацию и ушел в адвентисты седьмого дня, а благодаря знанию языков, вскоре сделался известным проповедником не только в России. Дочь же в девяностые, как только открыли первую православную церковь в городе, «забыла» прийти на высокооплачиваемую работу в городской администрации и ушла в храм подсобной рабочей. Октябрина Никитична окончательно после этих «выкидонов» осатанела и прокляла своих детей.
Но ненадолго. Как выяснилось спустя некоторое время, у нее прогрессирующее кожное заболевание, которое практически не поддается лечению. Смиренные дети возили маму несколько раз в Израиль, но болезнь отступала ненадолго. Потом болезнь стала проступать как через промокашку внутрь и примерно через десять лет обнаружился туберкулез костей, затем атрофия некоторых мышц, после – абсолютно всех, кроме головы и грудной клетки, вдобавок врачи констатировали рак кожи. Кожа буквально рассыпалась, и в комнате стоял невыносимый запах гниющего тела. Но Бог милостив, ее взяли к себе в дом богатые внуки, наняли дорогих сиделок, купили самых-самых лекарств и….старались в ее комнату не заходить. Говорящая голова в здравом теле им была не совсем интересна, а уж теперь и подавно. И, случаи, когда к Октябрине Никитичине заходили домашние, она могла пересчитать буквально по пальцам, если бы они ей служили.
А зря…
Она ведь любила домочадцев, по-своему, конечно, но любила. Особенно Данилу, хрупкий мальчик так был похож на ее второго мужа в молодости, ранимого музыканта, который однажды ослабил партийную чуткость, поддался влиянию ненадежного товарища и сбежал за границу. Она видела его в восьмидесятых, играет в парижском ресторане под звон стаканов. Он не узнал ее, а она была выше того, чтобы подойти.
Данила как-то заглянул к прабабушке и увидел, как она плачет.
- Ну, чего стоишь, а ну вытри мне слезы, быстро! – скомандовала она – а то эта дура (имелась в виду сиделка) – уже час в туалете трещит по мобильнику! Быдло, оно и в Африке быдло…
- Баб, ну зачем ты так – вступился за девушку Данила – может, у нее что-то срочное…
- Срочное? Ты видел ее глаза? Одни мужики на уме!
- Баб, не надо так…я сам вытру…
Почувствовав прикосновение родной руки Октябрина Никитична совсем разрыдалась, юноша стал успокаивать, но она плакала еще больше, как будто разом захотела выплакаться. Еле-еле успокоил ее Данила и уже собрался, было, уйти, как бабушка попросила остаться.
- Мальчик мой – говорила она – если бы ты знал, если бы ты только знал, как я хочу умереть. Я же каждый день смерть жду, как дорогую гостью, а она, сука, все где-то шляется. Нет, чтобы р-раз – и облегчить все. Пусть ад. Пусть! Не думаю, что там хуже, а тут…в спине червяки завелись, врачиха, дура дурой улыбается, мол, гной они чистят. А какой гной? Какой, если все давно отравлено…потом до внутренностей доберутся…скотина я….кусок говна…
Я иногда думаю, что мне надо что-то такое пережить. Чтобы разом – и все, навсегда. Скажи, ведь у папы есть пистолет? Тут она возбужденно посмотрела на правнука.
Тот с ужасом отпрянул от нее. Она испугалась, что он вдруг уйдет и сменила тему. Глядя на улицу, начала рассказывать:
- В молодости я с детьми, двумя балбесами-мракобесами, отдыхала в Крыму. Ну, Крым и Крым. Горы облазили, в море накупались, фруктов обожрались, потом понос прохватил, короче, все как обычно. Тут кто-то нам предложил пойти на экскурсию в горное селение, отдаленное, правда, но сказали, будет интересно. Мы, раззявы, наняли провожатого и пошли. Ну, там традиции всякие нам показали, местную кухню, что-то еще, а, как уходить уже, смотрю, на пригорке стоит памятник …змее. Я в ужасе! Матернулась. Думала, культ какой и надо в местный райком написать, ну, чтобы язычество не разводить. А тут мне и говорят вот что: года два назад солдат стоял на карауле, у них там воинская часть рядом, стоял и стоял себе, как положено. Вдруг, ощущает, кто-то на него смотрит, повернулся – никого. А внутри нехорошо так, мерзковато.
Он еще раз оглянулся – снова никого. Дай, думает, закурю, может, полегчает. Зажег спичку, в траве, рядом с ногой что-то колыхнулось. Посветил. И обомлел. Прямо на него смотрела кобра. Он отошел, она отползла за ним и снова в кольцо свилась, уставилась, он снова отошел, она снова за ним. Но, падла, держалась на расстоянии. Приходит смена его, он бегом в часть, рассказывает, как было, руки дрожат. Но это не помогает. Через три дня его снова посылают в то же место, и история повторяется. Потом еще раз. Заболел он на нервной почве. Отправили в госпиталь тут же, при части. Вышел покурить на балкон, а там она его уже ждет, голова колышется на ветру. Он в шум, сослуживцы обступили, змея уползла. А ему все хуже и хуже, где-то на третьи сутки скончался. При части тогда морга не было, родителям, конечно, сообщили, мол, так и так. Они приехали сутки через трое, ясное дело, бегом на могилу, а там у военного венка она свернувшись кольцом лежит…мертвая…Любила, получается, тварь. Видишь, как оно бывает. Животное вроде, а чувства такие. Потом один придурок из приезжих решил памятник поставить на том месте, где солдат впервые увидал ее…
Одна мысль мне, Данилка, покоя не дает, уж если тварь сдохла по своей воле, так сказать, то почему я не могу? А?
- Не знаю – ответил правнук после долгого молчания – может, не время еще…
- И ты туда же! В провидение веришь? Мы сами, понимаешь, сами, можем решать, сколько нам жить! Вы что, совсем охренели все кругом?
Октябрина Никитична не сдавалась. Она просила всех, умоляла, заклинала, чтобы ей помогли уйти из жизни, но родня была непреклонна. Как-то сиделка переключала ей телепередачи и она услышала непривычное слово «эвтаназия» - видимо, народ совсем отупел нынче, потому что диктор два раза повторила – что это добровольный уход из жизни. Правда, как выяснилось пару минут спустя, что в России-то как раз эвтаназией и не пахнет, мол, негуманно и все такое. Но это же очевидный бред! Каждый, абсолютно каждый, и это записано в Конституции, имеет право на жизнь, а, стало быть, и на смерть тоже. Что, может быть хуже, чем жить вот так? Какие только меры не принимала беспокойная старушка, пробовала захлебнуться, но, куда там! Цепкие руки сиделки тут же ее заботливо переворачивали на бок и делали какие-то манипуляции в области затылка. Несколько раз пыталась договориться с сиделкой. С детьми она на эти темы не разговаривала, чего взять, решила она с этих святош. Одни ответы у них:
- Так Богу угодно…
А, какое ей дело до Бога? Ей виднее, что угодно ей, в конце-концов она сама, а никто иной хозяйка своей жизни!
Вскоре Октябрина Никитична рассудила так: с детьми на тему эвтаназии и говорить нечего, все равно, что горохом об стенку! С внучкой тоже, она такая правильная, чуть что переживает, против стресса таблетки пьет, а вот ее муж банкир Александр Павлович, вполне бы мог ей помочь, да и потом, она же у него дома, так сказать, живет, по лицу его видно, не восторге он от живого трупа. Да и в глазах какая-то холодность. Не зря эта святоша дочь ее говорила про него еще до того, как чокнулась на церкви – ничего святого у человека нет. Понятно, он же деньги зарабатывает.
Первый разговор с зятем не принес желаемого результата.
- Бабусь, вы, что такое надумали? Мы вас так любим – произнес он неестественно добрым голосом, а у самого искорки в глазах загорелись. Еще бы! В доме не будет посторонних людей и вони. А кто сиделок проверяет? Может, они шпионят?
Тут быстро вспомнил, что должен кому-то позвонить и вышел. Но Октябрина Никитична, как зверь, учуявший, что взял верный след, решила молча выжидать. В следующий раз их разговор был повернут в другое русло. В свое время она спешно приватизировала двадцать один гектар земли, рядом с нефтяной вышкой. Естественно, что и на ее участке можно нефть раздобыть, геологи даже пробурили ряд пробных скважин, оказалось, не впустую, но потом закрутились какие-то дела и некому стало заниматься добычей. Детям лакомый кусок женщина завещать не хочет – пусть их Бог кормит, раз они так верно ему служат – решила она. А вот зятю бы можно, если, конечно, он согласен дать обещание, и, что немаловажно, сдержать его.
На другой раз, когда Александр Павлович нашел время с ней встретится, также деланно отговаривал ее от задуманного шага, но на всякий случай, как бы невзначай поинтересовался, в каком состоянии документы на участки. Выдержав паузу и посмотрев внимательно на больную сквозь очки, сказал: «Да меня туда оружейный выстрел не пустят к этим скважинам. Кто я? Никто!».
Октябрина Никитична, казалось, только этого ждала. Она понимающе улыбнулась и попросила назавтра позвать нотариуса. Глаза за стеклом сверкнули, он повернулся и произнес:
- Если вы думаете, что нам мешаете, то зря, мы вас любим и никогда не дадим в обиду…
- Я знаю – ответила женщина, знаю, а сиделке там в коридоре скажи, чтобы ушла. Одна хочу побыть.
- А вдруг…
- Какой вдруг! Со мной никогда не бывает вдруг! – рассердилась она.
Накануне Данила подрался с одноклассником, чего с ним до этого не водилось, причем, здорово наподдавал ему.
- Зря ты об него замарался – сказал ему после занятий Николай – у него же батя журналист, ему только повод дай, так все загадит!
Данила и сам понял, что лучше бы держаться в стороне, но не вышло. И теперь он каждый день ждал в гости к себе журналиста, первым заговорить с отцом об инциденте не решался, да и папа, как всегда, был плотно занят. Поэтому, когда приехал к ним мужчина средних лет, мальчик не сомневался, журналист. Он прошел в папин кабинет и долго там беседовал, потом они вместе пошли в комнату Октябрины Никитичны.
- Ай, да папа! Ай да молодчина – ликовал Данила – ну, конечно, он покажет щелкоперу бабулю, расскажет, как мы за ней ухаживаем и журналист нас грязью не обольет, а, может, и совсем писать ничего не будет. Дай-то Бог!
Он вспомнил, как муссировала пресса, когда папа купил «Линкольн», все считали, сколько он стоит и сколько зарабатывает банкир. Никому почему-то не было стыдно. Внезапно папа вышел и увидел сына в коридоре бросил:
- Даня, сын, пожалуйста, принеси мой паспорт, он на кресле в барсетке.
- Заграничный – почему-то спросил сын.
- Нет, наш, он в отсеке вместе с правами.
Данила удивился. Надо же – думал он – папа что-то новое придумал. А! Может, прописку хочет показать, он ведь прописан в старом доме, а этот оформлен вроде бы на маму. С этими мыслями он постучал в дверь Октябрины Никитичны, папа открыл дверь и спешно взял паспорт, не забыв бросить сыну «спасибо». Мельком Данила увидел у мужчины печать и лист бумаги, на которой крупно было выведено «Доверенность».
Юноше стало интересно, что это могло быть? Может, умный папа заключает какую-то сделку, чтобы пресса его не трогала? Тогда, причем, здесь бабуля? Весь вечер он думал только об этом, ему стало неприятно, что он втянул отца в такую историю. Но почему папа ему ни слова? Может, думает, что он маме проболтается, а то у нее плохо с нервами в последнее время? Что-то здесь не так…
Данила весь вечер тайно следил за отцом. Вот он проводил мужчину, пошел в кабинет, закрылся, потом вышел на кухню, сам сварил кофе и нарезал ветчины, передумал есть, достал сыр, отрезал кусок и начал грызть. Вылил кофе. Налил чаю, при этом забыл чашку сполоснуть, чего с ним никогда не бывало. Немного из чашки вылил в раковину и добавил молока.
Не замечая никого и ничего вокруг, снова ушел в кабинет. Он долго ходил кругами и что-то бормотал, сын прильнул к замочной скважине и услышал:
- Октябрина…Октябрина, ну и гадина…
Александр Павлович присел, руки положив на колени, сын знал, папа так обычно садится перед важным разговором, а потому сразу побежал на нижний этаж, где располагалась Октябрина Никитична, в ее комнату можно было зайти через коридор и через уборную. В уборной, которая занимала почти двадцать метров, можно было без проблем спрятаться в душевой кабинке, которой никто никогда не пользовался, поскольку сиделки приходили строго по графику и несли вахту неотступно, отлучаясь разве что по надобности. А душевая, к счастью непрозрачная совсем пустовала, зато звукоизоляция в ней была изумительной, каждый чих Октябрины Никитичны был хорошо слышен.
Даниле долго ждать не пришлось, папа буквально следом за ним вошел в другую дверь, сиделку отправили в коридор.
- Значит так – начал деловито Александр Павлович – с врачом я договорился. Он сделает инъекцию – и все, минут через семь уснете.
- Куда он сделает? - глухо спросила Октябрина Никитична – у меня же тело не слушается, что толку впрыскивать яд в руку, она же мне и так не принадлежит… она рассмеялась.
- Ну. Врач сам решит, как надо…
- Скажи ему, пусть в висок сразу, видишь, у меня тут вена выступает.
- Нет – возразил Александр Павлович – в висок видно будет, могут догадаться…
- Можно в грудь…я завтра сама поговорю с врачом, когда он придет?
Александр Павлович не успел ответить, он увидел в дверном проеме сына, бледного как смерть, и от неожиданности вскрикнул.
Данила повернулся и убежал.
Врач к Октябрине не пришел ни назавтра, никогда, а сын возненавидел отца и на любые его попытки «объяснить ситуацию» мотал головой и говорил:
- Убийца!

… Внезапно и совсем некстати начал моросить теплый дождь и друзья, захватив свои вещи, забрались в палатку. Большие капли дождя, одна за другой начали барабанить по толстой ткани, и под эту музыку путникам долго не удавалось заснуть, но потом Николай завел будильник и сказал:
- Ты как хочешь, а я даю своему организму команду: спать! Спокойной ночи.
- Спокойной ночи – проворчал Данила и отвернулся.
Вскоре оба погрузились в сон. Их ровное дыхание не прерывал даже тяжелый густой дождь с градом. В ту ночь также поднялся сильный ветер, который то и дело пытался задеть края палатки, временами полностью сотрясая ее. Но друзья ничего этого не слышали. Градины, величиной со спелые ягоды, тарабанили по земле, пока им, видимо, это не надоело, а потом, успокоились и полностью уступили место легкому дождю. Как только последние капли дождя упали на поверхность горы, в палатке зазвенел будильник, и юноши начали просыпаться. За время похода они настолько прониклись своей целью, что начали понимать друг друга без слов. Вскоре вход палатки был расшнурован и Николай воскликнул:
- Дань, да тут пока мы дрыхли, был всемирный потоп! Ты только глянь, сколько кругом луж! Представляю, что творится внизу.
- Что? Что? – высунулся с палатки Данила – плавают, наверное, люди. Ну, что друг Николай, будем спасать человечество? Согласен?
- Если только оно нуждается в нашей помощи…
Завтракать друзья решили в палатке. Николай вспомнил, что буквально перед отъездом положил в рюкзак резиновые сапоги и сейчас же начал раскладывать вещи.
- О, молодчина Николай решил провести инвентаризацию!
- А у тебя, конечно, резиновой обуви нет?
- Нет, зато есть, другие резиновые изделия…Данила внезапно замолчал, он вдруг представил, что по росе Коля будет идти в резиновых сапогах, а он в кедах, и ему расхотелось шутить.
- Коля, а почему ты меня не предупредил на счет резиновых сапог-то?
- Во-первых, я сам не хотел их брать, захватил буквально в последний момент, а, во-вторых, я и так несу половину твоих вещей.
Данила не ожидал такого ответа и надолго замолчал. Николай обулся, разобрал палатку, аккуратно сложил ее, и они снова пошли дальше. По ровной местами каменистой поверхности им пришлось идти недолго, вскоре предстоял спуск. Осторожно, придерживая вещи, путники стали опускаться. Задетые ветки, камни и шишки так же, как и в первый раз, летели вниз, собирая по пути прилипший мусор. В итоге, дорога казалась очень шумной и долгой, к тому же скользкой. По нескольку раз Данила с Николаем падали, судорожно хватаясь за еловые ветки и безнадежно пачкая одежду.
Земля отдыхала после обильного дождя, источая пряные летние ароматы, от которых неимоверно кружилась голова. Запах усталого хвойного леса, прелого мха, горных гвоздик и омытых от весеннего мусора камней смешался, и, таким образом, возникло странное подобие горного дыхания, которым в свою очередь обязаны были дышать путники.
Несмотря на кажущуюся легкость, спуск давался тяжело. Путники почти не разговаривали, каждый был сосредоточен на пути. Шаг за шагом, преодолевали они расстояние, несомненно, думая о предстоящем скором финале. И, когда оба услышали шум горной реки, оживились, забыли про усталость, понимая, что близки к заветной цели, пошли намного быстрее и уже через пару минут увидели прозрачную струю водопада.
- Оба-на! – воскликнул Данила. Такого в своей биографии я не припомню…
Возле водопада образовалась небольшая ложбина, полностью заполненная водой. Края этой ложбины заросли камышом, в котором беспечно крякали утки, высиживая потомство. Под самой струей воды виднелось каменистое прозрачное дно, которое так и манило искупаться. Здесь решено было сделать привал.
- Смотри-смотри.
Николай показал в сторону камышовых зарослей. Данила посмотрел и присвистнул от удивления. Прямо в зарослях царственно расположились лебеди, причем, не одно семейство, а несколько. Как молодые, так и совсем взрослые особи были разбиты на пары, которые интересовались только друг другом.
- Раз, два, три, четыре, пять, шесть…начал было считать Данила, но Николай жестом остановил его и показал, как им лучше обойти ложбину, чтобы не тревожить райских птиц. Товарищ молча с ним согласился и они, таясь, чтобы не спугнуть пернатых, пошли в обход водопада. По влажной траве с тяжелой ношей к тому же идти одно мучение. Илистая почва то и дело «чавкала» под ногами, видимо, собираясь путешественников поглотить целиком. Но они не останавливались ни на минуту. Проваливались, тут же спешно выбирались и шли дальше. Шум водопада постепенно сделался привычным, и друзья стали полушепотом переговариваться. Они, в частности, решили, что неплохо было бы сфотографировать птичье царство и даже стали намечать места возможных съемок.
Несмотря на усталость, путники выглядели счастливыми. И, довольно быстро обойдя водопад, устроились на привал. Первым делом решено было искупаться. Прохладная, прозрачная вода так и манила к себе. Брызги водных струй охотно поливали прилегающий лесной массив, в результате чего буйная растительность прочно оккупировала берег. Если бы они все это увидели где-нибудь по телевизору или во сне, то, скорее всего, подумали бы, что местность находится в джунглях Амазонки, а не на Урале. Ярко-зеленые краски в сочетании со сладковато-пряным запахом последождевого леса действуют завораживающе, они человеку вселяют непонятную негу-истому.
И, когда привыкаешь к ней, начинаешь чувствовать себя совершенно иначе, чем в привычной жизни. Лесная чаща живет своими законами, которые диктует каждому, пришедшему сюда. И действует она по-своему, ненавязчиво, создавая для каждого целый комплекс ощущений. А когда постепенно человеческое сознание начинает постигать эти законы и, соответственно, к ним приспосабливаться, незаметно, непостижимым образом меняется весь человек. За время похода путешественники изменились в лучшую сторону. Они стали более молчаливы и наблюдательны. Их лица похудели и вытянулись, зато в глазах появились веселые искорки, придававшие облику своеобразный шарм. Кроме того, надо отдать должное летнему солнцу, которое их сделало смуглыми. Сами того, не подозревая, друзья искренне полюбили уральскую природу, за пару коротких дней она прочно заняла место в юных сердцах, без нее им жизнь теперь казалась неполной. Что-то главное они приобрели здесь, и это сделало их безоговорочно счастливыми.
Насвистывая веселую песенку, Данила и Николай начали почти одновременно раздеваться и входить в холодную воду. Как люди молодые и горячие друзья не стали ждать, пока организм привыкнет к воде, а просто нырнули – и все. Горная вода к тому же оказалась хрустально-прозрачной, что можно было плыть или идти по стеклянно-гладкому дну с открытыми глазами. Подводное почти ледяное царство привлекало не меньше, чем местность вокруг водопада. Разноцветные камни на дне создавали ощущение, что их тут специально отшлифовали и разбросали для неведомой романтической шарады.
Однако, тем не менее, в каждое движение нужно было вкладывать определенный процент силы, иначе невидимая прозрачная волна уносила тут же. Вынырнув и набрав воздуха в легкие, путешественники снова принялись разглядывать дно. Цветовая гамма дна при более детальном осмотре создавала чувство чьего-то искусственного вмешательства. Не могла, по определению не могла разукрасить так речное дно природа. Странным образом казалось, что все камни сложены по строго определенному принципу, словно, какой-то чудак хотел открыть людям другой мир, отличный от нашего, а потому для начала - показал им карту того другого мира.
Если бы друзья хоть немного смыслили в геологии, они бы, несомненно, не стали удивляться, зная, какие залежи самоцветов и цветных металлов скрыты в Уральских горах. А то при каждом взгляде на доступные сокровища им совершенно по-детски хотелось открыть рот и выпучить глаза от изумления. Но в создавшейся обстановке этому мешала колюче-холодная вода, от которой они начали уже уставать. И вскоре, слегка ослабшие, они стали грести к берегу, которой им теперь особенно казался родным и теплым. На берегу, как это бывает после купания в обжигающе холодной воде, возникло чувство чистоты и невероятного желания жить. Только теперь путники заметили, как они замерзли, их тела буквально пылали. Чтобы хоть немного согреться - принялись прыгать.
- Слышишь, Коля, а я как будто только что родился – обратился Данила . – Хочешь, верь, хочешь, нет, но мне наша затея все больше и больше нравится. Только согреться бы быстрей, а так…все очень даже ничего…
- Мне тоже…нравится все.
После этих слов они закутались в одежду и прилегли рядом с вещами. Возникло странное, но приятное чувство – не хотелось ничего. Ни еды, ни даже тепла, просто лежать здесь, впиться глазами в небо и молчать.
Думалось, это незатейливое занятие им никогда не надоест. И, как будто по заказу, на берегу подул легкий теплый ветерок, который помог путникам быстрее обсохнуть снова, строить планы.
- Господи, как хорошо-то. Теперь я понимаю, почему люди, которых мы ищем, упорно остерегаются связей с цивилизацией. Ну, посуди, что она нам дала: телевизоры, электроутюги, микроволновые печи.…Все мы живем в больших каменных постройках, а многие к тому же ютятся целыми семьями на нескольких квадратных метрах. И это-то в России, где земли не меряно!
Николай вопросительно посмотрел на друга, тот продолжил:
… Родители пыхтят над одним ребенком, будучи в твердой уверенности, что двоих-троих им уже не поднять. Мир жесток! Он ставит женщину перед выбором: или ребенок, или карьера. Иначе не прожить. А вот, чтобы пособие им дать достойное, пусть рожают на здоровье – так нет? Я понимаю, от голода сейчас никто не умирает, но, посмотри, как малочисленные многодетные живут? Хотя…папа одно время помогал какому-то семейству, вроде другу детства, на одной улице росли и все такое. Помог с работой, с жильем, еще с чем-то, а потом, в одночасье осознал, что сделал величайшую глупость, потому что у того выработалась иждивенческая психология и вместо «спасибо», стало звучать «дай»…Папе тогда очень больно было, он ведь не просто так, он того человека в душу к себе пустил…
Николай смотрел на друга, молча, жуя стебелек. Ему нравился Данила, безусловно. Как-то так сложилось, что в школе они не особенно дружили, у каждого был, что называется свой круг. Но поскольку в целом их класс был дружным, то они время от времени вступали в контакт. Данилу, надо заметить, недолюбливали, поскольку он из богатой семьи и лишь немногие могли с ним общаться на равных.
Николаю наличие богатых родителей у Данилы было безразлично, он с самого раннего детства всерьез занялся спортом, а там, как известно, имелись свои кумиры. Однако, как человек неглупый и наблюдательный заметил, что Данила отнюдь не кичится богатыми родителями, скорее, наоборот, молча страдает. Ведь одно из обязательных условий, которые банкиры поставили своему ребенку – не приводить домой ни под каким предлогом друзей. К тому же, когда после школы все шли по своим делам – кто, как Николай, в спорткомплекс, кто – на занятия музыкой или танцами, или просто бродить по городу, Данилу же ожидала машина с телохранителями, которая везла его в дом-сейф. Он гулял в пределах жилого элитного комплекса, оснащенного современными системами видеонаблюдения. Мать с отцом постоянно опасались за его жизнь, которая по этой причине состояла из сплошных запретов. Только к семнадцати годам разрешили ходить на школьные вечера, правда, под присмотром все тех же телохранителей и приводить домой друзей, однако, к этому времени друзей у сына почти не было, а те, что остались домой к нему не особенно стремились. Если бы кто-то захотел узнать о нем самое-самое сокровенное, то после тщательного расследования, пришел бы к выводу, что частым спутником юноши является беспросветное одиночество. Его родители, при всей любви к единственному чаду, больше все-таки интересовались друг другом. Данила же был для них физическое свидетельство их чувств. Они о нем заботились, жалели его и оберегали на всякий случай от лишних контактов с внешним миром. Хотя по природе он был очень общительным, и, как бывает с такими людьми, принужденными к изоляции, он часами общался с домашними животными – собачкой Афиной, крысой Пусей и попугаем какаду по имени Наздар. Именно они, а не родители полностью были посвящены в планы молодого человека, они так беззаветно и предано любили своего несчастного хозяина, что, когда Данила задерживался где-нибудь дольше обычного, начинали тосковать. И если кто-то из родителей замечал это беспокойство, то обязательно тут же звонил сыну. Со стороны могло показаться, что если бы не животные, то мама с папой бы сына и не хватились.
В итоге, молодой человек знал жизнь, характеры и поведение людей больше по книгам. Как искренне любящие родители они волю своего ребенка стремились не подавлять, чтобы он, привыкший к подчинению, со временем не перешел под чужое влияние, а благоразумно предоставили ему право самому выбирать профессию, места отдыха, род занятий. Но это уже в старшем возрасте. Когда же он был маленький – то они вместе с бабушками и многочисленными родственниками с него буквально пыль сдували. Потому близкое в последнее время товарищество с Николаем юноша воспринял как знак свыше. Он с радостью собрался в поход, впрочем, если бы тот попросил его поехать в Америку или Японию, или еще куда-нибудь, то и туда Данила рванул бы без лишних разговоров. С некоторых пор у него поселилась уверенность, что это Николай, а не он инициировал поход. А он просто собрался и пошел…
Уж очень ему хотелось изменить что-то в своей жизни.
Взрослым затея сына не нравилась, но отговаривать они его не стали. Отец, правда, не удержался и прочитал лекцию на тему излишней осторожности, особенно, что касается незнакомой местности. Но сын клятвенно заверил обеих, что он едет в место, где его никто не знает и, несмотря на это, все равно будет бдительным и с посторонними людьми не намерен вступать в контакт, при этом он старался в глаза отцу не смотреть. Мама, глядя на него, даже всплакнула, но отговаривать сына от поездки не стала, по опыту зная, что тот будет сопротивляться еще больше. Несмотря на удобство и даже уют своего места, юноши начали собираться в путь. На прощанье сделали пару снимков с видами водопада и отправились дальше. И, хотя путь им предстоял неблизкий, в них столько было веселья и азарта, как в тот миг, когда они приняли решение идти в горы. Весеннему настроению способствовала погода и окружающий пейзаж.
На горе, по которой они поднимались в этот раз, росло много необычных цветов, конечно, если бы Николай и Данила в школьные годы увлекались ботаникой, они бы знали их названия и в сочетании каких горных пород они растут. Но у них в школе были другие цели, о чем они, надо заметить, нисколько не жалели.
Рюкзак с провизией после каждого привала становился легче и Данила мог идти быстрее, если раньше он немного отставал, то теперь шагал наравне с другом. Им нравился поход с самого начала, чувство душевной теплоты, которое заполняло друзей целиком, создавало особый ритм ощущений. И благодаря этому юноши в самой сердцевине уральских гор чувствовали себя комфортно.
Временами на их дороге встречались огромные, заросшие мхом валуны. И почти на каждом из них грелись перламутрово-зеленые ящерицы, которые при первом малейшем шорохе спешили укрыться в своих норках. На одном из таких валунов друзья решили отдохнуть. С камня открывался сказочно-величественный вид на пологий спуск горы и прилегающие, покрытые молодой зеленью, вершины. Прозрачный воздух, вместе с еле заметным ветерком создавали чувство реальности. И если бы не они, то путникам в который раз показалось бы, что видят все это в кино или сне.
Сколько не вглядывались путники в лесную густоту впереди, они ровным счетом ничего перед собой не видели. Романтически-блаженное настроение быстро сменилось предчувствием тревоги, потому решено было, больше не отдыхать, а идти вперед, стараясь придерживаться больших деревьев, чтобы в случае чего, можно было быстро спрятаться за ствол. Николай, как и в начале пути, шел впереди, а Данила за ним. Такой маневр тоже был решением Николая, он считал, что один из них должен прикрывать другого. Каменистая возвышенность стала быстро утомлять, а окружающая растительность, которая до недавнего времени казалась ярко-пестрой и празднично-веселой, как будто специально убрана для них, внезапно потеряла свою прелесть и непривычно начала раздражать. Какие-то доли секунд сменили многое. Теперь хотелось только одного – быстрее добраться до вершины и основательно ее осмотреть, а заодно, насколько это возможно оглядеть подножие горы со всех сторон. Казалось, что внизу горы, непременно должно находиться поселение. Это вселяло непонятную тревогу. Потому друзья старались двигаться почти бесшумно.
Вскоре путники не сговариваясь ускорили шаг и на новую вершину почти вбежали. Вся поверхность горы состояла из громадных валунов разной величины, за которыми можно было не только одному человеку спрятаться, но и сотне, двум.
Друзья долго искали место, где можно было чувствовать себя в безопасности, но причудливая природная архитектура местности была устроена таким образом, что изо всех точек за путешественниками можно было наблюдать. И, если на первой горе, они чувствовали себя как на ладони, обзор был широк, то здесь природа с ними играла в прятки и, повинуясь ей безропотно, они приняли эту игру. Усталость и некоторое недовольство читалось на их лицах. Впервые за время их путешествия жизнь шла не по задуманному. Осознание этого создавало определенное напряжение. К тому же в горах внезапно, как это бывает, стало прохладно. Колючий ветер пронизывал одежду, больно бил по лицу и, странным образом, от него нельзя было укрыться за широкими стенами скал. Он дул сверху вниз. Скудная горная растительность вселяла уныние, путники внимательно оглядели каменные катакомбы, ни ручейка, ни лужицы, несмотря на недавний дождь, они не нашли. Горная поверхность почему-то обдувалась со всех сторон, а суровый вид скал внушал страх и даже ужас.
- Мы должны сегодня же спуститься с этой горы – сказал тихо Николай – не знаю, как ты, а я почему-то ночевать здесь не хочу.
- Полностью согласен.
Разворачивая еду, путники вспомнили, что запасы воды у них на исходе, а пополнить, возможности нет. И настроение их тут же начало падать, они больше не переговаривались между собой, и в то же время не было тихо. От каменных выступов шел непонятный шум, временами раздавался свист ветра. А горный холод вбивал в них легкий озноб. Серый цвет имеет свойство проникать даже в самые горячие сердца и охлаждать их. А вместе с холодом, как известно, приходит и пессимизм, и совсем не грело теперь июньское Солнце. Оно, казалось, в этой мрачной пустыне отошло на второй план. Друзья поочередно вспомнили о календаре, о сотовых телефонах, которые они тщательно упаковали на дно рюкзаков, о родителях и даже родном городе.
Неуютная местность и легкий озноб погнали их прочь с насиженного места, едва перекусили, как сразу начали спускаться вниз. К тому же впервые за весь период похода начали ощущать его тяжесть. Обходя один за другим, каменные великаны, путники внимательно осматривали их и, очевидно, не найдя желаемого, устало и даже обреченно шли дальше. Гул, исходивший от скал, дурманил.
Казалось, внутри их спрятано сверхсекретное производство, которое работает круглосуточно и от того, скалы непрестанно гудят и вибрируют. Одни мысли об этом убивали всю инициативу и вселяли в путешественников беспросветную тоску. Спускаться с горы, на которой создается чувство, что она вот-вот взорвется – задача не из легких. Ветер теперь дул в спины так, будто хотел путешественников сбить с ног и покатить с горы как бревна. Спуск был неприятно скользким, маленькие, раздробленные камушки от каждого шага срывались с мест и с грохотом катились вниз, собирая все на своем пути. Если бы в это время кто-нибудь снизу находился, то, видя летящие ежеминутно груды камей и шума, мог сделать вывод: вниз по горе спускается дивизия.…
По этой же причине, очевидно, путникам не встречалось даже мелкое зверье, оно успело скрыться загодя. Скудная растительность здесь была вызвана также тенью, которую бросали рядом стоящие скалы. Если Солнце и освещало эту местность, то не более часа в день, на заходе. Шум, вызванный ходьбой, создавал ко всему прочему и эхо. И горы наполнились вскоре не то ревом, не то стоном.
Дорога юношам показалась уныло-длинной.
Солнце уже клонилось к закату, когда они ступили на мягкий земной ковер небольшой равнины, по которому можно было тихо и без труда ступать. Лениво-сонные сумраки начали окутывать долину, погружаясь в тихий безмятежный сон. Данила, почти без чувств упал на землю, Николай же отправился искать воду. Он машинально достал с кармана рюкзака фонарик, сигареты и зажигалку, оглядел друга и спросил:
- Помочь с палаткой?
- Нет, я сам – ответил тот.
В густой, быстро подступившей темноте, молодыми людьми быстро овладела усталость. Однако, они, превозмогая почти головокружительную слабость, все же принялись за дела. Николай, насвистывая, искал воду, затем дрова для костра. Данила, уныло озираясь по сторонам, расставлял палатку, расстилал спальные мешки, доставал необходимые вещи. Как-то враз, словно по чьему-то нехорошему заказу, юношами овладело предчувствие недоброго. Хотелось молчать и спать. Однако, быстро надвинувшаяся ночь не обещала отдыха и сна. Долина наполнилась массой шорохов и звуков. А вскоре, совсем рядом с палаткой раздалось зловещее рычание. Несмотря на всепроникающую усталость, путникам не хотелось есть. Они молча смотрели на потрескивающее пламя, и каждый думал о своем. Со всех сторон окружившая их темнота несла опасность. Николай неожиданно спросил:
- Даня, скажи честно, а ты мечтал в детстве, найти клад?
Данилу вопрос застал врасплох. Но потом, видимо, собравшись с мыслями, юноша улыбнулся и рассказал, что хотел, очень хотел быть пиратом, ездить по морям-океанам. А клад? Ну, кинжал хотел найти или саблю, а еще лучше всего мушкет.
А вот, что касается, денег…то нет. В их доме всегда было несколько пачек разных валют и, надо признать, симпатий к ним мальчик никогда не испытывал. В детстве родители на него тратились без оглядки, но потом, когда он пошел в школу, образумились. Вспомнил случай, как папа как-то принес домой картонную коробку из-под сторублевых купюр, коробка предназначалась, по всей видимости, для хозяйственных целей, потому что приглянулась бабушке и та попросила еще несколько таких же, для рассады. Так и росли долгие годы помидоры и болгарский перец в коробках из-под денег. И те, между прочим, не промокали никогда даже от обильного полива. Никто этому в доме особенно не удивлялся, а несколько сейфов в квартире считалось нормой. Но однажды маленький Даня нашел пачку денежных купюр в мамином пиджаке и они так ему приглянулись, что он решил их разрисовать. Веселые самолетики, ежики, белочки, стрекозы и снежинки легли на дензнаки разного достоинства, что здорового позабавило мальчика. Однако, взрослые творчеству Данилы почему-то не обрадовались, наоборот, были в некотором изумлении и сказали, чтобы он так больше никогда не делал…
Николай, слушая это, улыбнулся и произнес:
- Да, мне такими историями не похвастать. Я мечтал, в детстве найди клад, и купить маме золотое платье и золотые туфли, а бате – золотые часы. А почему золотые? Мои родители поженились на втором курсе, когда оба были приезжими, с периферии нищими студентами и на золотые обручальные кольца у них не было денег. И у матери долгое время идея фикс была – золотые украшения. Она грезила золотом долго, но один раз они с батей поехали в Турцию и там, как я понимаю, увидели много относительно дешевого золота. У матери после этого враз выработалось отвращение к благородному металлу. С тех пор только серебряные украшения носит, говорит, что они, ко всему прочему еще полезны. Я тоже что-то в этом роде читал, мол, серебро убивает микробы и так далее. Но знаешь, какой я, мне надо лично проверить все - убедиться.
Хотя, готов согласиться что-то в этом есть. Да и звучит красиво – аргентум... помнишь, я ведь в школе по химии только так шпарил? Данила утвердительно кивнул, он помнил, как у Коли списывало полкласса по этому предмету. И снова у потрескивающего костра воцарилось молчание. На этот раз ненадолго. Путники собрались спать. Данила, потягиваясь, полез в палатку, Николай решил еще немного покурить, заодно подбросить в костер пару полен. Ему вдруг захотелось, чтобы огонь горел как можно дольше, по сути, юноша никого не боялся, но теперь ему стало страшно, какое-то нехорошее предчувствие стало одолевать им. Темнота, хозяйствующая вокруг, словно начала касаться его души, путник внимательно оглядел палатку, еще раз закрепил тросы и снова присел у костра.
Он подумал, что во сне к ним может подойти кто угодно. А спят они с Данилой как убитые. Весь его могучий организм противился состоянию неуверенности и беспокойства, которые таила темнота и завтрашний день.
Но, в конце концов, не справившись со своими чувствами, юноша решил по спортивной привычке отвлечься от них и приготовился ко сну. Умение отключиться в нужный момент сработало и сейчас. Как только он влез в свой спальный мешок, он тут же заснул глубоким и крепким сном.

Людской запах, смешавшийся с запахом гари, ветер принес в ущелье еще на закате дня. Зверь внимательно принюхался и зарычал. В висок молниеносно кольнула боль, глаза налились кровью. По шее, груди, передним лапам пробежала волна, такая же, как тогда, когда крошечное глупое существо появилось на свет и прижалось, чтобы погреться. Чувство тепла тогда вызвало истому, сейчас ярость. Нервный ток прошелся по всему телу и сконцентрировался где-то внутри. Овладевшее беспокойство заглушить ничем нельзя было. Даже протяжным ревом, который напугал и разогнал обитателей ущелья. Беспокойство требовало действий, причем, действий немедленных.
Внутри сознания что-то диктовало, что крушить деревья не стоит. Источником раздражения стал запах гари, значит, следует идти туда, откуда он доносится. Наступающая темнота нисколько не мешала, скорее наоборот, звала к действиям. Снова пробежавшая волна дала непонятную надежду: а вдруг этот сумасшедший запах вернет крошечное существо? Надо действовать!
Подниматься с ущелья и, принюхиваясь, идти, идти к раздражению. Ветер, вторя проснувшемуся чувству, ежесекундно приносил все оттенки запаха.
Ночная прохлада, смешалась с горелым дымком, тлением сырых поленьев, выжженной глины. Внезапно выпавшая ночная роса притупила пряные дневные ароматы, и вместе с тем внесла в лес бодрость. Тяжелая поступь теперь по нежному ковру была почти не слышной. Шелест молодых листьев скрывал тяжелое дыхание зверя. Иногда зверь приостанавливался, поднимал голову, внимательно вслушивался и рычал.
Что-то внутри диктовало, что торопиться не стоит.
В сердцевине гор человеку негде скрыться. Медведица, словно опомнилась, замедлила шаг, теперь ей полностью стал, виден костер и очертания двух небольших фигур на фоне большого четырехугольника. Она присела. Ожидание было недолгим. Одна фигура вскоре скрылась, затем вслед за ней и вторая. Их дыхание слышалось далеко, и зверь без труда определил, что они спят. Лес, между тем, начал оживать. Тысячи разных созданий проснулись и вышли на охоту.
В ущелье послышался писк и предсмертный стон зайца, которого разорвала подкараулившая лиса. Старая рысь тоже не осталась без добычи, ее жертва долго билась в судорогах, пока не стихла. К маленькому ручейку, стекающему к основанию горы, пришли на водопой робкие олени. Они утоляли жажду, прислушиваясь и фыркая. А потом медленно и осторожно, также прислушиваясь к каждому шороху, ушли в горы. Рядом со спящими людьми заливались цикады.
Догорающий костер беспокоил муравьиное семейство. И черные лесные муравьи из-за близкого соседства с пламенем лишились ночлега. Наконец, подала угрожающий голос сова, ей эхом ответила вторая, неподалеку от палатки быстро скользил по земле разбуженный уж и тут же стал совиной добычей. Только люди все это время спали, ничего не слыша и ни о чем подозревая.
Прохладный горный ветерок внес на некоторое время подобие тишины и заставил лесных жителей замолчать. Однако едва зелень перестала шелестеть, шум возобновился.
Данила несколько раз поворачивался во сне, к нему в спальный мешок заполз муравей и, не найдя выхода, начал бегать по телу юноши. Усталый и измученный человек поначалу не реагировал на насекомое, но, когда зуд стал нестерпимым, проснулся и снял майку. Как человек, прежде всего, аккуратный, Данила майку вытряхивать в палатке не стал, инстинктивно вышел наружу.
Ночная прохлада заставила его скорчиться и недовольно пробурчать. Привыкший к беспечной жизни, он первый раз ощутил дискомфорт, и это ему явно не нравилось. Тем не менее, решено было испытание продолжить до конца, только таким образом, думал про себя, можно стать мужчиной.
Немного взбодрившись от свежего воздуха и раздумий, он начал вытряхивать майку подпрыгивая, то на одной ноге, то на второй. Понравилось. Раз, раз, раз. Пробежал вокруг костра, потом еще. Настроение быстро поднялось. С ума сойти – размышлял Данила – такая красота кругом, природа, гора, а мы как суслики какие-то делаем свою работу и не видим, что нас окружает. Он взглянул на угрюмые, торчащие в разные стороны скалы и произнес вслух:
- А все-таки страшно здесь! Не дай Бог остаться тут одному…
Юноша потянулся и зевнул. Шорох сзади заставил его оглянуться и застыть от ужаса. Налитые кровью глаза отражали пламя. Быстро оценив ситуацию, Данила понял, что до входа палатки ему не добежать. Чтобы отвлечь внимание зверя, нужно пойти на хитрость. Но, какую? От рычания медведицы все похолодело внутри. Он встал, как вкопанный. Зверь, между тем, сделал шаг по направлению к человеку…
Страх сковал Данила с ног до головы. Он уже ничего не видел и не слышал, кроме отблесков пламени в глазах зверя и судорожного стука собственного сердца. Нервное напряжение достигло пика. Данила осторожно сделал шаг назад. Показалось, медведь движения не заметил. Еще шаг. Еще…
Нога наступила на тлеющий уголь. От внезапного крика слетели с насиженных мест ночные птицы. «Ма-а-ма-а»! – вырвалось у юноши. В тот миг, когда он отскочил от костра, медведица сделала прыжок в его сторону.
…Страшный, почти человеческий удар лапой свалил Данила на землю, когти наполовину разрезали ему щеку и она, не успев обагриться кровью, сразу же повисла. Видя, что юноша пытается инстинктивно отползти, медведица нанесла еще один удар в грудь, потом еще и еще…обнаженное до костей мясо, смешанное с запахом дыма и сигарет и еще чего-то тошнотворно-сладкого, не понравилось лесной жительнице. И она решила прикончить с человеком ударом по голове. Но в этот миг Данила собрался с силами, дотянулся до тлеющей головешки и, предотвратив действия зверя, больно ударил по носу. Не ожидая такого ответа, медведица взвыла и подняла нос кверху, в эту секунду Данила пулей запрыгнул в палатку. - Коля – вырвалось у него – Коля, слышишь, вставай! Умираю! Коля! Не спи! Проснись! На нас напали!
Медведица в ярости набросилась на палатку. Плотно натянутое полотно не пускало ее к обидчику, и от этого она еще больше выходила из себя. Она принялась рвать ткань зубами. Однако та лишь противно скользила во рту. Видя бесполезность своих усилий, зверь взвыл и начал медленно обходить палатку со всех сторон, но к этому моменту Николай проснулся и быстро застегнул окно и вход.

Боясь привлечь еще больший гнев зверя, решил фонарик не включать, но и так по тому, что он видел в темноте, смог определить, грудь Данилы представляла собой сплошное кровавое месиво. Безусловно, серьезно повреждены вены, а, может, и разорваны вовсе, срочно нужна операция. Но что делать? В его аптечке, которую он тут же достал, имелось все, что только может пригодиться в экстремальных условиях, но на такой случай будущий врач, разумеется, не рассчитывал.
Первым делом он попытался успокоить стонущего Данилу, сунув тому в рот что-то успокоительное, а затем, сразу же принялся обрабатывать раны. Часть груди и щеку нужно быстро зашить пока не началось заражение. К тому же, он боялся, что может произойти отторжение ткани. Где-то рядом, за тонкой стеной палатки чувствовалось тяжелое дыхание зверя, который, без сомнения, их теперь подкарауливал. Николай перекрестился и включил фонарик, тоненькой струйки света ему показалось мало, и он чуть-чуть приоткрыл окно. Затем нарезал несколько ровных кусков нити, зажал их в губах и принялся первый раз в жизни сшивать живую человеческую кожу. Данила застонал. Друг влил в него немного медицинского спирта и продолжил свое дело. Возился долго и, когда нашел, что все сделано, еще раз обеззаразил кожу и аккуратно наложил стерильные повязки.
Огромные капли пота сплошь усеяли лицо будущего врача, но, казалось, он усталости не замечает. Посмотрел на часы и снова приготовил и сделал укол другу. А кровь между тем полностью пропитала бинты. Николай начал снова накладывать повязку, еще крепче стягивая. Тут он заметил, что нательный платиновый крест, подаренный другу в день крестин, почти целиком впивается в кожу. Он осторожно вытащил его и положил сверху. Алая капля между тем начала просачиваться через новый белоснежный слой, но, видимо, не получив поддержки изнутри, так и застыла.
В это время за сотни километров от трагедии в доме Радужных случилось немалое беспокойство. Первой начала истерично метаться в клетке крыса Пуся, она словно взбешенная грызла прутья и, чего с ней не было никогда, шипела. Попугай прямо посреди ночи начал выкрикивать одно-единственное слово – «Здравствуйте», чем разбудил всех в доме задолго до рассвета. В довершение ко всему собачка Афина громко залаяла, а спустя пару минут, начала жалобно подвывать.
Родители в одночасье проснулись и поняли: с сыном случилась беда.
Данила стал бессвязно лепетать. Николай же искренне принялся молиться. Сделать еще что-нибудь для друга он не в силах, да и медикаменты были на исходе. Шесть одноразовых шприцов, столько же уколов, пара тюбиков с мазями да горсть разных таблеток – вот, пожалуй, и весь их запас. Но, кто знал?
Кто мог предвидеть, что такое случится?
Николай еще раз внимательно все оглядел, упал на свои вещи и зарыдал. Будучи реалистом, а еще немного пессимистом, он не верил, что может с Данилой выкарабкаться отсюда. Сотовые телефоны, он проверил еще вчера, в этой местности «не ловят». Выйти из палатки опасно – поблизости злой зверь. Остается здесь лежать и умирать…
Данила приоткрыл губы и попросил пить, Николай смочил их влажной тряпочной и снова заплакал. Кругом начинало светлеть, свежесть утра как-то внезапно пробралась в палатку, и Николай накрыл друга своим свитером. Днем – рассуждал он – медведь, скорее всего не накинется. Вытерев слезы, первые во взрослой жизни, парень начал строить план, как выбраться им оттуда, со всех сторон путников окружали горы, к тому же с трех абсолютно непролазные.
Оставалась надежда на ту дорогу, по которой они сюда пришли, но она оказалась такой крутой, что от одной мысли о ней юноше сделалось нехорошо. Он решил привязать друга себе на спину и так нести, другого выхода у него не оставалось. К тому же маловероятно, что зверь их будет преследовать в горах. Неотвязно у него вертелась одна навязчивая мысль – почему медведь набросился на Данилу? Ведь звери, как известно, никогда первыми не нападают, значит, выходит, кто-то его обидел? Не Данила однозначно, тогда – кто? Кто, кроме них может забраться в такую глушь и обидеть зверя? А, может, зверь просто с ума сошел? Данила еле слышно застонал.
Будущий врач снова смочил ему губы. Взял небольшой топорик и начал медленно отстегивать входную дверь. Застежка шумно скрипела, и этот скрип резал сердце путешественника на мелкие кусочки, ему казалось, что даже эхо реагирует на него. Кусок дня вместе с лучами Солнца и стрекозой влетели в палатку и внесли с собой то особое настроение, которое дает надежду самым безнадежным существам. Николай вышел, внимательно огляделся, вдохнул свежего воздуха. Вспомнил, что на дне Данькиного рюкзака видела какой-то пузырек с мазью, вспомнил, что у его друга бабушка набожная и на дорогу дала какое-то чудо-лекарство, сказала вроде бы от всех хворей.
К бабушкиным хитромудростям Николай относился без энтузиазма он больше верил в медицину, в ее научные достижения. Но однажды, когда он был в девятилетнем возрасте, они с Данькой отдыхали в лагере, друг его, неприспособленный к ходьбе босиком, сразу проткнул ногу насквозь ржавым гвоздем. Вожатая, как и положено, вызвала фельдшера, тот обработал ногу, забинтовал, мрачно сообщив при этом, что Даниле теперь долго не придется ступать на ногу. Буквально через полчаса после случившегося приехала бабушка, которая почувствовала что-то неладное, с сумкой народных лекарств, отмотала медицинскую повязку, наложила свою и на поджидающем такси забрала внука. А через три дня Данька веселый и жизнерадостный вернулся в строй. Там, где медицина оказалась бессильной, помогла бабушка, обожающая внука.
Николай достал мазь, усердно перекрестился, отодвинул повязку и густо смазал переставшие кровоточить раны. Воду из котелка перелил в пластиковую бутылку, поставил рядом с другом, тот приоткрыл глаза, посмотрел на здорового спутника в проеме палатки, подумал о произошедшем и покрылся потом. До Данилы вдруг четко дошло, что школьная кличка Коли – медведь. Так его прозвали за силу и характер, если кто-то, к примеру, ему дорогу переходил - Николай делал все возможное, чтобы тот человек пожалел об этом. Одно время в подростковом возрасте его боялась вся школа. Он инстинктивно отвернулся, но Коля тут же развернул его и заставил принять таблетку.
- Я умру? – спросил Данила после продолжительной паузы - скажи, Коль, только честно...
- Нет – сказал четко Николай. Затем присел на корточки и добавил: сейчас я пойду за водой, тебя оставлю одного, не бойся. Нам подниматься надо будет долго. Воды в горах, как мы уже убедились, нет. Значит, выходит одно – надо сейчас ей запастись, да много. Вход в палатку зашнурую, не переживай. Да и кто днем сунется? За меня не беспокойся, возьму топорик. Тебе оставляю нож, вот здесь под подушкой. Включи радио, если хочешь, с тех пор, как мы оторвались от цивилизации, мы его и не слышали. Кто знает, что там за это время произошло…
- Коль, Коля – прошептал Данила – мне холодно…укрой меня.
- Ничего, ничего – ответил друг – у тебя поднимается температура, в общем-то, нормальная реакция организма в этой ситуации. Другое дело – если бы не было никакой реакции…
Николай сказал это и отвернулся. Забинтованное лицо друга напоминало о трагедии, которая, по всей вероятности, только началась. Красавчик Даня – этот голубоглазый герой со смазливой внешностью в одночасье сделался уродом.
Николай посмотрел на ярко голубые облака и горько улыбнулся.
- Ну, давай – сказал он, прямо глядя в глаза Данилу.
- Пока – еле слышно ответил тот.
Николай застегнул входную дверь, взял две небольшие фляжки и котелок и направился вниз к ручью. Он шел медленно, постоянно оглядываясь по сторонам. И, хотя он сам по себе был не из робкого десятка, все же малейшее дуновение ветра в кустах, заставляло невольно вздрагивать. На душе у юноши было тяжело, он вспомнил, какой поход им еще предстоит, и лицо его сделалось невероятно печальным. Солнце теперь светило ему в спину, и путник отчетливо мог разглядеть свою тень.
Внезапно его внимание привлекла непонятная возня на соседней горе, которая начиналась как раз за ручьем. Ему показалось, что двое охотников преследуют раненого кабана. Николай еще раз внимательно посмотрел и засвистел.
Он подумал, что люди могут помочь в его беде. Однако, как только охотники услышали свист, они тут же быстро скрылись. Воспитанному на примерах добра и самопожертвования и в голову не могло прийти, что это от него убегают. Он подумал, что люди просто чересчур увлеклись охотой и его не расслышали. И, перепрыгнув ручей, он тут же подался на их поиски. Вверх по склону почти бежал, ноги все время запутывались во вьющихся растениях. Казалось, кто-то нарочно не допускает его до чего весьма важного и, несомненно, секретного. Растения, как тонкие змеи, обвили каждый метр земли и создают препятствия. Но вскоре, когда они закончились, путнику пришлось еще хуже: перед ним возникла голая стена горы, по которой пришлось карабкаться. Сделав немало усилий, чтобы взобраться на ближайший выступ, Николай вдруг вспомнил, что, находясь на противоположной стороне, он ничего этого не видел, а был виден лес и охотники, догоняющие кабана.
- Стоп – сказал он себе – здесь что-то не так. Но, немного подумав, пришел к выводу, что лесистая часть склона у него еще впереди, просто он сейчас примерно на середине пути...
Одна мысль гнала другую – вперед, вперед! Лишь бы успеть! Он пару раз влезал на очередной выступ и тут же механически съезжал с него. Основательно ободрав ладони и колени, он, все же взобрался на непокорную поверхность. Но тут, сразу же за ней, его ждала другая, такая же. И юноша снова стал карабкаться, судорожно хватаясь за корни, растущего на обрыве дерева, Николай, не рассчитал свой вес, корни, за которые он держался, оборвались, и он кубарем покатился вниз. Острый камень, росший под большим корнем, вдруг соскочил со своего места и угодил прямо в висок путнику.
Последнее, что тот увидел – разорванное на две части небо. В тот миг он понял, что молниеносно теряет сознание, но поделать с этим ничего не мог и беспомощно с грохотом скатился вниз.

Сколько пролежал Николай на солнцепеке он не помнит, но, когда стал приходить в себя, какие-то люди в странной одежде обступили его со всех сторон. Небо, как было разрезанное, так и осталось, люди же осторожно взяли его на какие-то носилки и понесли. «Пи-ить» - вырвалось у него, носильщики остановились, положили носилки на траву, дали ему пить что-то горькое, от чего юношу сразу же стало клонить ко сну, и пошли дальше. Прохладный ветерок продувал носилки со всех сторон. Как хорошо – думалось Николаю – а главное не больно. Его охватило чувство невесомости и приятной прохлады, и было совершенно безразлично, кто его несет, куда и зачем.

…Солнце начало припекать со всех сторон. Данила выполз из палатки и прокричал сиплым голосом: «Коля»…Ему тут же ответило эхо. Тяжелое самочувствие и ноющая боль не дали ему куда-то идти, он снова вернулся на свое место, попил воды и, свернувшись калачиком, тихо уснул. Ему снился Коля, встревоженные родители и еще какие-то люди, которые суетились вокруг него.

Время для Данилы остановилось, и всю эту пору не было рядом друга. Он его ждал, ждал, затем, немного набравшись сил, он выполз целиком из палатки, подышать. Долгое отсутствие Николая тревожило Данила. Он молча оглядывал то место, в котором судьба преподнесла им неприятный сюрприз, затем достал спички и начал разводить костер. Головокружительная слабость давала о себе знать. Буквально после каждого движения приходилось подолгу отдыхать.
Но, в конце концов, пламя - таки разгорелось, человек прикурил от костра и медленно, с видимым наслаждением затянулся. Не хотелось думать ни о чем. Тем не менее, беспокойство за друга все нарастало и нарастало. Он слабо помнил, что сказал Николай на прощанье и судорожно пытался восстановить в памяти их последний разговор. За раздумьями о спутнике, Данила вдруг заметил в себе перемену, которая немало удивила его. Он, несмотря не произошедшее, не обнаружил в себе страха, ему казалось, что, если медведица снова набросится на него, он не испугается, а наоборот – достойно встретит свою смерть, как и, наверное, положено мужчине. Внимательно посмотрев на весело играющие языки пламени, юноша вспомнил, что давно не ел ничего и решил приготовить еду.
Чувство голода дало о себе знать с такой силой, что вскоре кроме пищи Данила ни о чем больше думать не мог. Тяжелая ноющая боль несла в себе заряд слабости, словно задалась целью – разом поглотить все человеческие силы. Руки поддергивались неровно, и, казалось, совсем не слушались хозяина.
Каждое движение сопровождалось непременно болезненными ощущениями, которые между тем только усиливались. И неизвестно, что могло бы произойти с ослабшим организмом, если бы не было целенаправленной воли и желания выжить. Впервые жизнь показалась юноше обременительной. Он внимательно посмотрел на засохшие следы крови и грязи, оглядел обгорелые кисти рук. Глубоко вздохнул и еще раз внимательно осмотрел поляну, на которой они с другом недавно и так неудачно расположились. За произошедшее время Данила так привык к своему месту жительства, что ему показалось будто он здесь давно. Лучи солнца коснулись измученного лица, и он уверенно вздохнул – живу! Между тем семейство пестрых бабочек облюбовало рубашку страдальца, и настроение как-то незаметно поднялось на порядок выше.
Лес, гора, видневшиеся неподалеку поляны жили своей полноценной жизнью, которым, пожалуй, было важно только дыхание лета. Человеческие трагедии, равно, как и трагедии обитателей этой местности, окружающую действительность совершенно не интересовали. Никогда еще еда не казалась Данилу такой вкусной.
Он с жадностью допил остатки воды, предусмотрительно оставив немного, чтобы умыться, сменил с особой осторожностью повязки, подкинул последние поленья к костру и направился спать. Но поскольку сразу уснуть не смог, желтые бабочки оказались назойливыми и не давали ему покоя – все время садились на лицо, то больной решил приподняться и, насколько позволяют силы, сделать зарядку. Разминая руки, ноги, особенно, пальцы, он пришел к выводу, что, наверное, не плохо сделать бы небольшой массаж лица, чтобы быстрее вернуть ему прежнюю форму. Он улыбнулся от этой своей мысли. Вспомнил, как в детстве мама его брала с собой к косметологу и та нежно подушечками пальцев втирала крем в кожу, казалось, она делает массаж не человеку, а подснежнику, потому что боялась даже вздохнуть. Данила попробовал делать так же. Сначала ему показалось непривычно неприятно, но, осознав, что с лицом надо что-то делать, чтобы оно быстрее зажило, он принялся массировать настойчивее. Потом еще раз повторил зарядку, размяв руки, ноги, спину и, совершенно усталый рухнул спать. Теперь шалившие бабочки его больше не беспокоили. А снился ему прозрачный водопад с природными драгоценностями, в котором недавно они с другом купались. Во сне, как и наяву, он пытался плавать осторожно, чтобы не спугнуть белоснежных птиц. Но, странное дело, Данила, тем не менее, осознавал, что видит, лишь сон и невероятно грустил по товарищу, где он? Что с ним? Не мог Николай уйти без него, ну не мог, потому что это Николай…
- Коля – несколько раз вырывалось у Данилы – Коля, ну, где ты? Отзовись?
Он прочь гнал мысли, что друг встретился с медведем. Он не сомневался, что Николай из такой схватки выйдет победителем. Скорее всего – думал он – зверь его ранил и Николай лежит, где-нибудь истекая кровью. Хотя, нет. Не может такого быть. Коля наверняка перевязал себе раны, он же будущий врач.
Чувства страха и тревоги плавно перешли в сон. Данила явственно увидел свет. Огромный луч пронзил бледное пространство, затем постепенно начал расширятся, поглощая мрак, пока, наконец, вокруг не сделалось светло. Вдруг на весь видимый свет стала проступать чья-то тень. Большая, она заслонила собой все яркое. Вместе с тем, откуда не возьмись, появился пронзительный свист. «Это моя смерть - решил про себя он – значит, все. Уже все». Сделалось непривычно безразлично. Тень, между тем, повернулась к нему… На том месте, где по определению должно быть лицо, находилась кость, напрочь изъеденная червями. Один из червей застрял в глазнице и своей коричневой мордочкой напоминал постоянно движущийся зрачок. В руках были какие-то орудия, не то колесо, не то что-то стеклянное. Удивил балахон. Он весь был вышит какими-то орнаментами. «Смерть в национальном костюме» - промелькнуло у Данилы. Между тем, дама в балахоне начала ломать то, что находилось у нее в руках, создавая при этом звук, как если бы пенопластом терли о наждачную бумагу. Вскоре в руках у нее появилось множество стеклянных осколков разной величины. Сжав их одновременно в обоих кулаках, она внезапно разжала ладони и бросила их прямиком юноше в лицо…

- Нет, нет, только не это. Данила закрыл руками глаза, с тем и проснулся. Внимательно ощупав себя, он вдруг понял, что все это было во сне. Облегченно вздохнув, он решил дождаться рассвета, а там взять только то, что сможет унести и спуститься вниз к ручью.
Он нервно выкурил сигарету и начал складывать вещи. И, когда еще окончательно не рассвело, он вышел из палатки и направился вниз. С непривычки идти было неприятно и тяжело. Ветер дул ему прямо в лицо. Но юноша, предусмотрительно тепло оделся и старался не думать о неудобствах. И, хотя до ручья было не так уж далеко, он шел к нему часа два. Когда он спустился к водоему и увидел, что там, кроме следов диких животных ничего больше нет, лег на землю и горько заплакал.
- Коля – Коля, где ты? Отзовись! Отрогов! От-ро-гов?
Сколько раз он выкрикивал эти слова, а эхо послушно повторяло, Данила не помнит. Он смотрел на небо и спрашивал, почему такое с ними случилось и в чем они провинились за такую судьбу? Вдруг он обнаружил, что не может больше говорить, потому что губы не то, чтобы высохли, а словно обуглились и больше напоминают угольки, он сполз к ручью и принялся с жадностью пить. Внимательно посмотрел в воде на свое отражение и испугался, на него смотрели усталые глаза из-под двух повязок. Данила присел и начал осознавать, что у него поднимается температура.
С видом затравленного зверя он огляделся вокруг и, нигде не найдя, признаков друга, набрал воды и стал подниматься вверх, в палатку. Шел долго и тяжело. Внезапно, не найдя в себе сил идти дальше упал и уснул прямо на дороге. Во сне он бредил, все время звал друга. Как только силы немного накопились, он снова отправился к палатке. Когда дошел, вокруг уже давно стемнело.
Многочисленные лесные шорохи звуки скрывали стоны и рыдания одинокого человека. Последующие сутки тоже состояли из слез и сна. Зато после, обнаружил в себе силы и принял решение – отправляться домой. Дома – рассудил он – можно собрать экспедицию, вертолет и таким образом направиться на поиски Коли. Палатку было решено с собой не брать, вдруг Коля вернется и ему надо будет где-то передохнуть. Об одном он молил Бога, чтобы хватило сил добраться до родного города, а там уж обязательно станет лучше. По-другому просто не могло быть. Он снова сделал зарядку, на этот раз в теле было больше жизни. Положил в рюкзак только самое необходимое. И, пошатываясь, медленно отправился к горе…
Каждый шаг причинял ему боль, голова кружилась.
Данила плохо помнит дорогу впереди, но, тем, не менее, он уверенно, кусая до крови губы, шел вперед. И, может быть, впервые в жизни, пожалел, что никогда серьезно не занимался спортом, а ведь у него возможностей было куда больше, чем у одноклассников. Вспомнил, как Коля чуть не плакал, кажется, в девятом классе, когда надо было поехать на какое-то важное соревнование, а у него не было костюма. У Отроговых турник долгое время висел в коридоре и только в начале последнего, одиннадцатого класса, родители купили большую квартиру, и у Николая появилась возможность заниматься спортом, не мешая никому.
Юноша давно ободрал одежду в клочья, но, тем не менее, полз вперед, и только вперед. В голове внезапно потемнело, в ушах раздался пронзительный свист, и он потерял сознание.
Очнулся оттого, что кто-то лижет ему лицо.
Он с удивлением открыл глаза и увидел рядом с собой большую собаку. Поскольку Данила никогда не разбирался в породах, то, соответственно, не мог определить, к какой категории следует отнести четвероного друга. Но, тем не менее, он был рад. Собака здесь – думал он – значит где-то неподалеку человек. Не дикая же она, иначе не была бы такой ласковой. Он нежно погладил нового знакомого и поцеловал. Собака оказалась умницей он молча шла рядом, виляя хвостом. И сразу стало немного легче. Часа два он поднимался на гору, а потом упал без сил и тихо задремал. Проснулся от щекотки, открыл глаза. Его новый друг держал в зубах куропатку.
Путник улыбнулся, поднялся и стал разводить костер. Мясо получилось отменным, может быть, потому, что Данила давно не ел ничего подобного. Странным образом, зажаренная на углях птица, не только его приободрила, но и появилась надежда, что Николай вскоре найдется. Из остатков бинтов юноша сделал себе перевязку, собрал изо мха и одежды постель и удобно устроился на ночлег. Теперь ему почему-то не было страшно. Он быстро уснул. Дальше было идти намного легче, при этом в сердце неотступно тревожила мысль о Николае. Удивляло и то, что собака привязалась к нему и послушно шла за ним с таким видом будто он был ее хозяином всю жизнь.
На знакомом озере юношу встретило то же множество белых птиц, но он больше их красотой не восторгался и не старался их не спугнуть. Просто разделся и зашел воду помыться. Холодная вода, как и прежде, придавала бодрости и силы, но в отличие от первого раза не доставляла никакой радости. Еще два дня пути понадобились, чтобы дойти до озера Чарта. Собака, которой, он так и не дал имени, за это время несколько раз приносила ему дичь. И только благодаря ней, он мог продержаться. А потом на расстоянии километров двух за озером неожиданно «ожил» мобильный телефон и Данила смог поговорить с отцом.
Глядя на знакомые деревья, кустарники он решил идти вперед, без отдыха, от этого все раны на его теле, закровили в одночасье. Как дошел до дороги не помнит, да и это уже неважно, потому что папина охрана медленно проезжала мимо, и водитель внимательно вглядывался в лесную чащу, ожидая увидеть хозяйского сына…

…Я видел, как плачет море,
Как жалобно стонет оно.
В такие минуты случается горе.
И камнем тянет на дно.
Снова и снова Николай повторял стихи неизвестного автора, которые запали ему в душу еще в глубоком детстве. За ним все время кто-то ухаживал, менял повязки, смазывал губы. Сколько времени вот так тянулись дни за днями неизвестно, но однажды пленника вывели с закрытыми глазами и куда-то повели. В пути четыре раза делали привал, а когда сняли повязку, оказалось, что уже ночь и они находятся рядом с озером Чарта. Николай хотел было повернуть в горы, чтобы найти палатку, где оставил Данилу, но по взгляду одного из сопровождавших понял, что идти туда не стоит.
- Кто вы – обратился он к ним.
- Этого тебе не надо знать – был ответ.
Николай внимательно осмотрел спутников, судя по одежде, они ее делают сами. «Может, секта какая» - промелькнуло вдруг в голове.

… Осенью медведица снова вернулась к озеру Чарта.
Она долго смотрела за горизонт, не замечая ни диких гусей, высидевших свое потомство, ни новый муравейник, выросший на месте старого, ни даже двух молодых лис, охотящихся на другом конце берега. Ее взгляд соскользнул на древнюю скалу, потом на ельник. После чего она беспечно улеглась и внимательно стала рассматривать небо, много бледных светил было далеко и недоступно. Медведица внезапно пошевелила ушами, как бы над чем-то раздумывая, потом приняла исходное положение и закрыла глаза. Так она пролежала до самого утра. Ночная жизнь леса теперь не имела к ней никакого отношения - шум и крик теперь был так далек. Утром она медленно и тяжело поднялась, лениво прошлась по берегу, за лето она немного поправилась, но, как бывает у зверей за этот период, нисколько не сделалась резвее. Казалось, в ней поселилась сама усталость.
Иногда она думала о крошечном существе. Иногда о безобразном двуногом, которого даже не удалось умертвить. И тогда она безотчетно скулила. Хотя больной нос полностью зажил. Радости не принесло ни богатое на лесной урожай лето, ни хорошая погода. Когда она ложилась или просто подгибала под себя ноги, по привычке осторожничала, чтобы не задеть крошечное существо. Постепенно, до сознания основательно дошла мысль - дочка не появится никогда…
Медведица жадно понюхала воздух, посмотрела вверх и пронзительно завыла. Потом остановилась, лихорадочно огляделась вокруг и дико начала прыгать по поляне, зная наверняка, что крошечному существу это не мешает. Дикая пляска продолжалась какое-то время, потом она, обессиленная, слегла и уснула. А на следующий день у нее пропал аппетит, она медленно бродила и нюхала часто воздух, который все время был одинаково лесным. В таком состоянии и поплелась к озеру.
Чарта встретило дыханием осени, мелькнуло в голове, что вскоре придется надолго залегать и надо бы вернуться к густому ельнику. Но далекие и глупые огни звезд были так безразличны, а гуси совсем не боялись ее. Новое потомство с интересом разглядывало ее, нисколько не пугаясь.
Судороги сводили все тело, нужно было подкрепляться, но зверь медлил, вместо еды он понуро бродил по берегу и внимательно его рассматривал, словно ища что-то больше нужное, чем еда поминутно задевая густым мехом мелкие кустарники.
Ягоды костяники под таким напором безжалостно осыпались, сосновые иголки отрывались и застревали в шкуре, сорока громко от такой несправедливости трещала, но медведица ничего этого не видела. Среди высокой травы она еле нашла размытые дождями следы прозрачного зверя, внутри которого исчезло крохотное существо, тяжело вздохнула, прилегла. Щекотанье старой травы ей снова напомнило случившееся, на глаза выступили тяжелые и большие слезы. От их тяжести она зажмурилась и замолчала, где-то внутри билось что-то вечное и теплое. Эта теплота разливалась по всему телу, постепенно становясь, горячее и горячее.
Особенно много ее пульсировало в голове, казалось, стоит открыть глаза, и все будет прежним, обычным. Далекие огни, гуси, муравейник, можно будет нюхать и ходить. Но совсем произвольно слезы текли и текли, пока одна упрямая не остановилась и не застыла. Теплота больше не разливалась, потому что вечное, горячее остановилось, и начало медленно застывать. Волны безразлично бились о берег, нежный ветер торопливо перебирал медвежий мех, но совсем недолго, пока не пошел густой проливной осенний дождь, который крепко прилепил его к холодному телу.

В городе бывшие друзья старались избегать друг друга. Каждому казалось, что он предал другого.
Данила вдруг увлекся живописью и писал в авангардистском стиле - огромные, достающие до Солнца газеты, на которых расклеены объявления о пропаже людей всех стран и народов, младенцев с гниющими пупками. Родителей пугали перемены в сыне, но поделать ничего не могли, он после учебы закрывался в мастерской и проводил там дни напролет. Октябрина Никитична умерла вскоре и сразу после похорон в двухэтажной квартире банкиры затеяли ремонт, не дожидаясь сорока дней, как принято по христианскому обычаю.
У Николая той же осенью появилась сестренка Олеся. Старший брат души в ней чаял, занимался с ней часто и подолгу, как девочка немного подросла водил в цирк, в театр. Как-то в начале лета в городе открылся зоопарк и Николай первым делом повел ее туда. Девочка остановилась у клетки с медведицей, долго и внимательно смотрела на зверя. «Смотри – сказала она брату – видишь, у нее на лбу шерсть растет как звездочка, маленькая звездочка». И вправду, шерсть у медведицы напоминала звезду. Тут к ним подошел работник зоопарка и попросил ничего не давать зверю, она, знаете ли, такая
попрошайка, – заключил он.

Медведица внимательно смотрела на Олесю в желтом сарафанчике, на яркие фантики, в ее руках. Девочка очень хотела угостить ее пирожным, но зверь со звездочкой на лбу на ее попытки никак не реагировал, казалось, что вместо людей он видит другое…

© Ольга Иженякова, 2010
Дата публикации: 08.03.2010 23:12:26
Просмотров: 2915

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.