Нобелевская премия
Вионор Меретуков
|
Форма: Рассказ
Жанр: Психологическая проза Объём: 23561 знаков с пробелами Раздел: "Все произведения" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
– Гарри Анатольевич! Проснитесь! – расталкивал Зубрицкого полковник Грызь. – Уж полдень близится... – Отстаньте! – Пора вставать! На самолет опоздаем... – Идите к черту! – Гарри Анатольевич, проснитесь! Умоляю вас! – Вы кто? – Что вы имеете в виду? – Я спрашиваю, вы кто по занимаемой должности? – всё это старина Гарри говорил с закрытыми глазами, пребывая в состоянии полубеспамятства после вчерашнего банкета в городской ратуше. Зубрицкий лежал поперек кровати, на спине, лицом вверх. Его разбухшие от пьянства ступни, выпучивающиеся из сияющих штиблет, высовывались из-под малинового шелкового балдахина. Воздух спальни гостиничного номера «люкс» был пропитан запахами кислятины, вчерашних окурков и винного перегара. Зубрицкий лежал в брюках, туго накрахмаленной сорочке, галстуке-бабочке и фрачном сюртуке. Он был похож на мёртвого регента, приготовленного к отпеванию. Перед ним коленопреклоненно стоял наш старый знакомый, с которым мы расстались на пороге института имени Склифосовского в 34 главе настоящего повествования. – Вы что, оглохли? – повторил старина Гарри еле слышно. – Повторяю вопрос, какой пост вы изволите занимать? – Я полковник Грызь. Петр Петрович Грызь, лично назначенный председателем правительства Российской федерации вашим опекуном и сопровождающим. Старина Гарри тяжело задумался. – Я правильно вас понял, вас назначили председателем правительства? – спросил он измученным голосом. – Нет-нет! Что вы! Я сказал, что лично председатель правительства Герман Иванович Колосовский на период вашей заграничной командировки назначил меня вашим временным опекуном и сопровождающим. – Выражайтесь яснее! Как никак, вы разговариваете с лауреатом Нобелевской премии! – Вот я и говорю, что меня назначили опекуном... – Я что, настолько выжил из ума, что уже нуждаюсь в социальной опеке? А может вы еще и мой душеприказчик? Учтите, я беден, как церковная крыса. Премию же я ни за какие коврижки не отдам никаким опекунским советам. Понятно? Ей уготовано был пропитой с друзьями и красотками кабаре... – Меня назначили сопровождающим... – Не дурите мне голову, – строго сказал старина Гарри, – нет у меня никаких сопровождающих. У меня не может быть сопровождающих. И поднимитесь с колен! Который час? – он говорит отрывисто, каждое слово давалось ему с трудом. – Полдвенадцатого... Это по среднеевропейскому, а по Москве сейчас полвторого... – Вы меня совсем запутали... – Я вас не запутал. И в мыслях не имел. – Как же не запутали, когда запутали. То утверждаете, что сейчас полдвенадцатого, то полвторого... Неужели вас в ваших правоохранительных органах не научили чётко формулировать свои мысли? Так сколько сейчас времени, в конце-то концов, неужели это так трудно вычислить, полвторого сейчас или полдвенадцатого? Верно, вы сами не знаете? И где мы находимся? – приоткрыл глаза старина Гарри. – То есть?.. – Коли вы не в состоянии дать мне внятных ответов на столь простые вопросы, то попытайтесь хотя бы проинформировать меня о приблизительном местопребывании, дне, месяце и годе нашей с вами беседы, имеющей быть в настоящий момент. Докладывайте коротко, ясно, по-военному, что мне, учить вас что ли? – Зубрицкий опять закрыл глаза. – Слушаюсь! Итак, сегодня 15 декабря 2008 года. Место: Швеция, город Стокгольм, Гранд-Отель, апартаменты типа «сьют де люкс» с видом на Архипелаг... Зубрицкий открыл глаза, с трудом повернул голову и уставился в окно: – Будет врать-то. Какой уж тут вид. Да еще – на Архипелаг. И вида-то никакого нет, один снег с дождём... Непогода, – он отвернулся и закрыл глаза. – И самолеты, наверно, не летают. А если и летают, то подвергают смертельной опасности тысячи доверчивых пассажиров. Проклятый капитализм! Продолжайте. Если вы мой сопровождающий, то должны знать, что докладывать надо всегда чётко и кратко, то есть, излагая только самую суть. Итак, продолжайте доклад. Надеюсь, понятно?.. – Понятно, Гарри Анатольевич. Город Стокгольм расположен на 14 островах, занимает площадь шесть с половиной квадратных километров, население полтора миллиона человек, агломерация Большого Стокгольма образует самостоятельную административную единицу. Недалеко от города расположен международный аэропорт Арланда, куда, кстати, нам сегодня никак нельзя опаздывать. Имеется метрополитен. Развиты машиностроение, радиоэлектронная, полиграфическая и пищевая промышленность. Основан в 1252 году. С конца 13 века постоянная резиденция шведского короля... – Поди ж ты, короля! А я его на банкете в Ратуше по плечу похлопал... – Если бы только это! Нехорошо вы себя вели там, Гарри Анатольевич, вот что я вам скажу! Напились как... – Как кто?.. – Как свинья. – Ну, так уж прямо как свинья... Впрочем, очень может быть... Поверите ли, у меня было такое гнусное настроение. Взобравшись на пьедестал, я понял всю мелочную тщету жизни и ничтожность человеческих устремлений. Дешевка всё это, дорогой Петр Петрович. Счастье, оказывается, совсем не в этой мишуре, славе, деньгах, почете, – старина Гарри пресыщено оттопырил нижнюю губу, – а совсем в другом. Вы спросите, в чем? Я бы вам ответил, да, боюсь, вы от меня отшатнетесь, как от зачумленного... А что касается моего поведения... Так им и надо – этим зажравшимся скандинавам, варягам, викингам, сагам, рунам и прочим эддам. Они думали купить меня своими премиальными тысячами. Подумаешь, Нобелевская премия, какой-то жалкий миллион долларов! Пусть знают, что мы, русские, не лаптем щи хлебаем... – Вот именно, что не лаптем. Вы там такое учудили... – Грызь потупил взор. – Что ж вы замолчали? – старина Гарри открыл один глаз. – Вы ведь не только короля по плечу похлопали, вы ведь еще и королеву ущипнуть пытались. Скандал в благородном семействе. Ждите фотографий в газетах... – Королеву, говорите?.. Она что, хороша собой? – Страшнее не бывает. – Тогда с какой это стати я её принялся щипать? – Это вас надо спросить... – Попрошу не грубить! Господи, как же мне плохо... Ну, говорите же, продолжайте добивать старика... – Вы что, совсем ничего не помните? – Как не помню?! – возмутился Зубрицкий. – Синяя обивка на креслах партера... И это... как его... буфет там, помнится, был великолепный, бесплатное шампанское рекой... Ну, так что с королевой-то? Она хоть молода? – Королеве восемьдесят. – Это плохо... Не дай бог, еще обвинят в извращенности. – Кроме того, она еще и худа, как сушеная треска. Но она королева! У вас могут быть неприятности. – Плевать. Не могут же они меня, новоиспеченного лауреата Нобелевской премии, законопатить в местный Тауэр. Продолжайте, что там у вас еще наболело о Стокгольме? Вы приводили такую захватывающую, берущую за душу статистику... Так бы и слушал вас до скончания века. Ну же, продолжайте, что вы сидите, словно аршин проглотили? – Основан, значит, Стокгольм в 1252 году... – Это я слышал... Потрудитесь снять с меня сюртук и брюки… и туфли… Спасибо, голубчик… – Зоопарк... – Зоопарк? Что – зоопарк? – Ну, стокгольмский зоопарк. Там дикие звери... Зоопарк – это место, где содержат в неволе зверей, – сказал полковник и пояснил: – диких зверей... – Понятное дело, что не домашних. Дальше! – Королевский оперный театр, Этнографический музей, Романо-готические церкви Сторчюрка и Риддархольмчюрка... – Как-как?.. – захохотал старина Гарри. – Риддархольмчюрка, – без запинки отрапортовал Грызь. – Как вы всё это запомнили! Ну, у вас, батенька, и память! – Служба у нас такая. – Ну, валяйте дальше! – Королевский дворец, барокко 17–18 век, ратуша... – Очень интересно, – сказал Зубрицкий и пошевелил пальцами ног, – продолжайте. – Гарри Анатольевич! Если мы опоздаем, с меня голову снимут! – Кто снимет? – Да ваш друг, Герман Иванович Колосовский. – Не снимет. – А я говорю, снимет. – Нет, дорогой мой. Не снимет. – Это еще почему? – Да потому что его самого на днях сняли. Я с ним, пьяным дьяволом, вчера... или позавчера? по телефону разговаривал. Президент отправил его в отставку... Вместе с Солженицыным. – Господи! – Вам что, Солженицына жалко? – Мне не Солженицына, мне себя жалко. Теперь меня точно попрут из органов... – Весьма вероятно. Да вы не расстраивайтесь, я вас к себе возьму. – Лаборантом в лабораторию? – Зачем в лабораторию? В мой частный дом. Вы же знаете, у меня теперь дом на Тверской. Бывшая квартира Маяковского. Мне эконом нужен. Пойдете? – А куда я денусь... Оплата сдельная? – Сдельная, сдельная... Полковник задумался. Спросил после паузы: – А что такое – эконом? – Это тот, кто гоняет за водкой, когда хозяину приспичит выпить, и, нарезав колбасу толстенькими кругляшами, обжарив до корочки, подает на стол. Грызь распрямил плечи и произнес уверенно: – Ну, с этим-то я уж как-нибудь справлюсь. – Надеюсь. – Что-что, а колбасу я уж как-нибудь нарежу... – Вот и я так думаю. Зубрицкий с трудом, помогая себе руками, поднялся на кровати и мутным взором уставился в окно. – Господи... Когда же это кончится? А еще Европа называется... Второй день льет. Будто мы не в Стокгольме, а в Индии во время сезона дождей. – Третий... – Что – третий? – Третий день, говорю, идёт дождь. И мы не в Индии, а в Стокгольме. И нам надо сегодня всё-таки улететь. Билеты пропадут... – Пусть пропадают! Пусть всё пропадает! У меня денег куры не клюют! Можно еще сто тысяч других билетов накупить... Старина Гарри, охая и причитая, встает и подходит к окну. Дождь за окном, как по мановению волшебной палочки, прекращается. – То-то же, – довольно произносит Зубрицкий, – стоило восстать с постели русскому ученому, как стихия утихомирилась. – Утихомирилась, утихомирилась... – соглашается полковник и накидывает на сухие плечи нобелевского лауреата белый махровый халат. Зубрицкий не отходит от окна. Он видит, как из разрыва между тучами выныривает луч солнца. Старина Гарри щурится и переводит взгляд на пространство перед гостиницей. – А что это за лужа? Пруд, озеро? Вижу белых крупных птиц, по виду лебедей... Эх, сюда бы двустволку!.. – Это не озеро и не пруд. Это залив. А мы находимся на острове... – На острове, какой ужас! И как мы отсюда выберемся? – Все дни как-то выбирались, выберемся и сегодня. Это не сложно. Это же почти центр, район Нормальм. Закажем такси... Поедем вон по той улице, – полковник показывает рукой: – Видите? Вон по той, широкой, она называется Стрёмгатан, потом свернем на Малмскиллнадегатан, а в середине ее – налево по переулку. А можно и так: по Кунгстрадгардгатан, потом налево по Хамнгатан... Зубрицкий подозрительно смотрит на своего помощника. – Откуда вы всё это знаете? – Готовился. Не каждый же день получаешь важное государственное задание, да еще непосредственно от самого главы правительства. – А почему мы должны заказывать такси? Разве Нобелевский комитет не выделит автомашину одному из своих лауреатов? – Боюсь, не выделит. После того снисходительного похлопывания в Ратуше и попытки заигрывания с королевой... – А наше посольство?.. – Что – посольство? – Они тоже не пришлют за мной машину? – А вы что, и это забыли?! – Господи, что еще? Неужели я там... тоже... учудил? – Еще как! На приеме в вашу честь... Вы ведь укусили... – Неужели посла?! – До этого не дошло. – Слава Богу! А кого тогда? – Посольского кота! Вы его просто искусали! – Надеюсь, до смерти? Терпеть не могу кошек! И все-таки, мне кажется, вы меня разыгрываете, господин полковник. То я у вас напиваюсь как свинья, то принимаюсь кусаться как собака. Грызь деликатно отводит глаза в сторону. – Не мне судить, кто вы, – потом, помолчав: – Хотите откровенно, Гарри Анатольевич? – Ну?.. – Раньше, когда вы не были нобелевским лауреатом, вы были... – Ну?.. – Вы были... лучше. Короче, посольская машина нам не светит... – Черт с вами! Вызывайте такси! И закажите завтрак в номер... – Какой уж теперь завтрак: полпервого... Скорее обед. – Не придирайтесь! Закажите чего-нибудь горяченького, какой-нибудь съедобный скандинавский продукт, только не селёдку! И пару двойных виски. Виски всенепременно! Вы английский-то знаете? – Уж как-нибудь... – обиделся Грызь. – ?! – Пришлось выучить... Хорошо бы вам, Гарри Анатольевич, побриться и душ принять. Вам сразу полегчает. Контрастный душ кровь разгоняет... – Гнилую кровь не разгонишь... – старина Гарри посмотрел на свои синие ноги. – И чего ее разгонять-то? Только сосуды засрёшь... Когда стартует наш реактивный катафалк? – Через три часа. Вот перекусите, и надо бы сразу ехать, Гарри Анатольевич... – Вот и отлично, итак, закажите чего-нибудь в номер, мне и себе, – бодро произнес старина Гарри и сбросил халат на пол. – А мне, и в самом деле, было бы недурно побриться перед дальней дорогой и совершить омовение членов. Полковник вздохнул, нагнулся, аккуратно свернул халат и положил его на край кровати. – Давно хотел вас спросить, – услышал он голос из ванной, – каким образом вы попали на эту должность? Признаюсь откровенно, когда мне вас в Шереметьево перед отлетом представили как сопровождающего, когда я увидел эти ваши кайзеровские усищи, словом... нехорошо мне стало... Полковник подошел к ванной комнате и, опершись о дверной косяк, некоторое время молча смотрел, как его подшефный бреется. – Занятная история, – начал Грызь, – чистая случайность. Стою это я на посту... – Никак вас опять в постовые законопатили? – Было дело. Меня ведь когда из больницы-то выписали... – Какие страсти, вы лежали в больнице? Полковник усмехнулся: – Что вы тогда мне в кофе-то подмешали, Гарри Анатольевич? Полковник видит в зеркале, как Зубрицкий делает круглые глаза. – Как вы могли подумать такое, Петр Петрович! Ничего не подмешивал, клянусь богами Олимпа! – Не стоило бы клясться такой страшной клятвой. – Нет, правда! Только три чайные ложки кофе и много-много сахару. Я старался сделать как лучше... – Вам это удалось, – с горечью сказал Грызь. – Я думал, вам понравится... – Мне и понравилось. А вот моему желудку не очень... – Я искренне сожалею... – Ладно уж, кто старое помянет... Короче, когда я из больницы вышел, место мое, как водится, было уже занято. Ну, занято и занято. Делать нечего. Не помирать же мне от голода, в самом деле. Стиснул зубы и пристроился опять в постовые. Стою это я как-то на посту, на Кутузовском проспекте, стою это я, значит, и вижу, несутся штук шесть черных машин, и несутся, должен отметить, прямо по середине проезжей части. И несутся с такой сумасшедшей скоростью, что... Словом, я и... Полковник замолчал. – Ну, вы и?.. – Ну, я и взмахнул жезлом, словно, меня чёрт под руку... Полковник опять замолчал. – И?.. – И очнулся опять в Склифе. Только в другом отделении... и не просто в другом, а совсем в другом, в реанимации. Кстати, вы не знаете, где мой пистолетик? Грызь видит в зеркале, как старина Гарри опять делает круглые глаза. Полковник грозит ему пальцем. Старина Гарри сдается. – Так уж и быть: это я взял. Правда, я им так ни разу и не воспользовался, – признается Зубрицкий. – А стоило бы. Хорошо бы прикончить какого-нибудь известного депутата. И свалить всё на вас. И поделом бы вам было. Чтоб не разбрасывались табельным оружием. Чёрт с вами, верну, как только приедем в Москву, не бойтесь. – Можете оставить себе, – сказал великодушный полковник. – Я себе давно другой справил. В Малаховке купил, на рынке. Там этого добра не счесть! И куда только наша милиция смотрит?! Старина Гарри завершил бритье и полез в ванну. – Вы когда-нибудь мне доскажете, наконец, чем у вас там, в Склифе, дело-то кончилось? Грызь вошел в ванную комнату и сел в кресло рядом с искусственной пальмой. – Я ведь знал, – сказал он, – что агенты президентской охраны или из охраны премьера в таких случаях, если кто жезлом махнет или какое другое резкое движение сделает, сразу на поражение стреляют... А все-таки махнул я этой проклятой палкой, будто меня кто подтолкнул... До сих пор понять не могу, кой чёрт меня дернул... Тут голос Грызя заиграл, завибрировал, сфальшивил, как бы съехав с основного тона в сторону унтертона. Но старина Гарри за шумом льющейся воды ничего не заметил. – Ну, они и пальнули, – выправился Грызь. Голос его звучал по-прежнему уверенно. – Хорошо ещё, что пуля по касательной прошла, вскользь, а то несдобровать бы мне... А так только голову поцарапало, да плюс контузило слегка. Старина Гарри, перекрывая шум воды, закричал из душа: – Должен с удовлетворением отметить, что это пошло вашей голове на пользу! Это просто удивительно, какая у вас память на слова! Не память, а стальной капкан! Всем на зависть! Вон как у вас башка варит! Как у Шерешевского! – Шерешевского, говорите... Знавал я одного такого Шерешевского, ну и типчик был, скажу я вам, карманы резал, как бог. – Да нет! Это, наверно, не тот. Был такой уникум. Шерешевский. Такие люди рождаются раз в тысячу лет. Обладал феноменальной памятью. Помнил все дни своей жизни. До мельчайших подробностей. То есть помнил по часам, даже по минутам. Потрясающий был человек! Подайте, пожалуйста, полотенце. Спасибо. Да, удивительный был человек, память фантастическая! И у вас, похоже, такая же память стала. Как называлась та улица? Курвахамобосратгад?.. – Кунгстрадгардгатан, – отчеканил Грызь. – Как-как? – Кунгстрадгардгатан. – Силы небесные! Кто же это сможет выговорить? Весь язык звучит, как одно сплошное нескончаемое ругательство. Не позавидуешь этим шведам. Несчастные люди. Это ж надо! Всю жизнь говорить на таком языке! Подумать только, они ведь на этом языке не только говорят, но и думают! Представляете, что у них творится под черепной коробкой и какие у них там могут родиться мысли? И так всю жизнь! Тут одного-то слова толком не выговоришь, а они из таких слов составляют целые фразы и обмениваются ими, словно в лаун-теннис играют, то есть не только говорят, но и понимают то, что слышат в ответ! Как у них головы не отвалятся! Непостижимо! Это же издевательство, подвергать язык и уши таким испытаниям на прочность! Впрочем, возможно, такой ужасный язык им ниспослан в наказание за что-то... – разглагольствовал старина Гарри. – Чёрт вас возьми! Закончите вы когда-нибудь живописать трогательную историю о превращении вас из постового милиционера в опекуна нобелевского лауреата? – Слушаюсь, Гарри Анатольевич! Короче, на мое счастье, это был кортеж премьера. Не знаю, что было бы, если бы я попытался остановить кортеж президента. Наверно, меня бы не пощадили... А тут на следующий же день в реанимацию нагрянул помощник премьера и предложил мне работу, которой я мог бы заняться после выздоровления и о которой я и мечтать не мог. И показал приказ о присвоении мне внеочередного звания полковника. – От души поздравляю! – Спасибо. – И что это за работа? – Работа как работа. Ежегодно сопровождать нобелевских лауреатов до Стокгольма и обратно... Старина Гарри с уважением посмотрел на полковника. – А когда я выздоровел, – продолжил Грызь, – меня прикомандировали к вам. – Вы хотите сказать, что наша встреча случайна? Грызь пожал плечами. – А чёрт его знает. Вероятно, случайна. – Послушайте, Петр Петрович! Вы не знаете, почему среди нобелевских лауреатов нет имён создателей новых видов вооружения? Награждают же у нас старика Калашникова орденами и медалями за то, что он создал автомат, из которого были убиты миллионы людей... Как это, наверно, здорово, изобретать оружие, которое потом снесет башку какому-нибудь несчастному афганцу или израильтянину. Конечно, заслуги Калашникова перед страной велики, и автомат превосходный... но как подумаешь, жутко становится... словом, ведь изобретатель, конструируя оружие, не может не думать о том, что он, в сущности, планирует убийство. Из его автомата убито людей больше, чем погибло при бомбежке Хиросимы и Нагасаки. Оружие должно убивать как можно больше людей, это понятно, в этом смысл боевого оружия. Но награждать за это... я думаю, это в высшей степени безнравственно. А Калашников изобретает сатанинский автомат и становится национальным героем. В двадцать первом веке... – То, что вы говорите, можно объяснить лишь похмельным синдромом... Простите, но вы демагог! – Вы думаете, я обижусь? Да, я демагог! И горжусь этим... После бритья, душа и двух стопок виски с горячей и острой закуской старине Гарри стало настолько хорошо, что он приступил к процедуре одевания. Полковник стоял у окна и жевал соленый сухарик. Когда он увидел, во что облачился Зубрицкий, то замер с открытым ртом. – Вы что, собираетесь в этом ехать в Москву? Старина Гарри стоял вполоборота к огромному зеркалу. Он приосанился и стал рассматривать себя самым внимательным образом. Из зеркала на него с надменным видом взирал пожилой мужчина, облаченный в черную фрачную пару. – А что? Не вижу ничего предосудительного в том, чтобы отправиться в родные пенаты в таком виде. Мне кажется, я никогда так хорошо не выглядел. Я одет по моде и выгляжу весьма презентабельно. Хотя фрак немного и помят... Может, отдать его в глажку? Как вы думаете, еще успеем? – Знаете, на кого вы похожи? На подвыпившего уличного жонглера, забывшего наложить на лицо грим из серебристой пудры. Не хватает только обручей, стеклянных шаров, булав и котелка на голове... – Котелок? Это мысль! Не знаете, где его можно приобрести? – И ещё... – Ну?.. – Шведские газеты пишут... – Господи, да вы ещё и шведский язык выучили?! – Пришлось... – потупился Грызь. – И что ж там пишут? – Описывая церемонию вручения вам Нобелевской премии, обозреватель «Афтонбладет» не удержался от злорадства. Он написал, что о вашем выходе на сцену изумленный зал узнал, когда за кулисами раздался цокот, предвещавший победоносное появление нобелевского лауреата верхом на кобыле. Оказывается, это вы так цокали подковками! – Что ж тут удивительного? Я всегда оснащаю каблуки железными подковками. Подковки – это очень практично: каблуки не снашиваются. А звук, который они издают при ходьбе, отлично действует на меня, хочется... – Хочется скакать? – съязвил Грызь. – Нет, правда, это постукивание подковок придает мне уверенности. Как-то даже дисциплинирует меня. Призывает к порядку. Особенно это помогает после пьянки. Представляешь себе, что ты не какой-то занюханный завлаб, поутру плетущийся на работу, а лихой гусар, танцующий мазурку с прекрасной дамой. – Все это так, но все подумали, что организаторы без ведома короля изменили привычную и давно всем осточертевшую процедуру награждении и решили орнаментировать ее появлением на сцене непарнокопытной животины, чтобы как-то расшевелить полусонный бомонд. Вы вылетели на сцену, сделали по ней два круга и застыли перед королем. Никто и подумать не смел, что нобелевский лауреат будет носиться по сцене и громыхать копытами, как цирковая лошадь... – Весьма остроумно! – Журналист еще заметил, что никто не ждал о вас столь короткой нобелевской речи. – Вот же врун! Да все только и мечтали, чтобы я побыстрее закруглился. – После того, как вам вручили медальку, вы выпалили сварливым тоном: «Как говорится, лучше поздно, чем никогда...», подмигнули королю и стремительно удалились. – Вы забыли сказать, что я сорвал заслуженные аплодисменты от благодарной публики! – Все подумали, что вам не терпится покончить с официальной частью и перейти в банкетный зал, чтобы напиться. Что, как я вам уже докладывал, вы и сделали... – И, заметьте, правильно сделал! (Фрагмент романа «Дважды войти в одну реку») © Вионор Меретуков, 2011 Дата публикации: 26.02.2011 18:50:32 Просмотров: 2736 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|