Двойной человек

Дмитрий Ларин

Форма: Рассказ
Жанр: Фантастика
Объём: 76589 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Двойной человек

Эти записки школьного учителя, ушедшего из жизни в преклонном возрасте, обнаружены его учениками. Мы публикуем их в несколько сокращенном варианте, выбрав, на наш взгляд, наиболее характерные моменты его жизни в образе так называемого «двойного человека».

  

Я снова сижу на берегу моря и смотрю на разноцветные шары. Сейчас вечер, наверное, даже ночь. Мои штанины подкачены, босые ноги чуть увязли в песке и вбирают его оживляющий холодок с забавным и веселым трепетом. Волны плещутся тихо-тихо и едва не доходят до моих пальцев. Говорливые и ласковые, они мягко накатываются на берег и я, как мне кажется, вот-вот начну понимать их слова; во всяком случае, я явственно чувствую их желание поболтать и пооткровенничать.
Позади меня, чуть поодаль, вырисовываются силуэты стройных деревьев; по сторонам видны очертания далёких гор, погрузивших свои каменные лица в морскую гладь и неторопливо пьющих из моря солёную воду. В свете мечущихся шаров песок вокруг меня отливает перламутром, он шелковист, податлив и уютен. В нём надолго нашли приют колонии мелких ракушек; дружно уткнувшись в его рассыпчатое и гостеприимное ложе, они мирно почивают. Вокруг ни души, хотя факт наличия здесь разумной жизни довольно условен, так как всё зримое – и море, и песок, и шары - видится как-то по-особенному, будто вполне осознанно реагирует друг на друга и на присутствие человека, то есть меня.
Не знаю, сколько ещё времени мне придется воспринимать этот пейзаж, но я тщательно пытаюсь запомнить каждую мелочь, любую незначительную деталь, ведь я-то знаю, что самая, на первый взгляд, никчемная безделица в подобных местах имеет несомненно важное значение.
Не припомню, где я разулся. И откуда взялась новая одежда? Эти светлые брюки я не носил раньше. Неплохой покрой… Впрочем, я ничуть не удивляюсь; какая разница, в чём я и как сюда попал, - главное, что я снова в таком чудном месте!
Не могу оторваться от шаров - оранжевых, фиолетовых, желтых, светло-розовых; они словно играют и веселятся: то убегают к самому горизонту, то вновь возвращаются и пляшут прямо передо мной, то сталкиваются и разлетаются в стороны. От них становится светлее, как от ночных фонарей. Я назвал их «ночные солнышки». Не сегодня, не сейчас – раньше. Да, мне уже приходилось бывать здесь однажды. Впервые я повторяюсь и попадаю в то же самое место. Хочется уточнить – в одно из моих любимых мест, хотя, сказать по правде, все они приводят меня в высшую степень восхищения.
Я поднимаюсь с валуна, касаюсь воды и стою в ней по щиколотки. В предыдущий раз я хотел искупаться, но отчего-то передумал. Кто-то скажет, что я испугался новых диковинных мест и обитателей подводного мира, - однако ж нет, не было абсолютно никакого страха, - просто не захотел. Окунуться, что ли, сейчас? Ночные солнышки так и кличут меня с собой… Нет, всё-таки опять не решусь, отложу на потом; надеюсь, когда-нибудь мне ещё удастся посетить этот райский уголок.
А цветные огни все сверкают, резвятся и, подмигивая, зовут меня вдаль. Я улыбаюсь им. В моей улыбке – вежливый отказ на их любезное приглашение. Но им становится вдвойне веселее, они суетятся и заигрывают с ещё большей страстью…
Как я здесь оказался?
Я не заказывал сюда билет и не смогу показать это место на карте. В общем-то, я обыкновенный учитель географии (впрочем, не стану скрывать - необыкновенным быть хотелось всегда). Там я живу с женой и матерью-старушкой; мать почти не выходит из квартиры, разве что иной раз спустится к скамье у подъезда перекинуться словом с обветшалыми сверстницами о пережитом и обыденном. Жена бывает дома редко, у неё такая профессия – разъезжать по городам. Какая именно? Не имеет значения. Да я и не вникал в подробности, ибо особенного интереса работа супруги у меня не вызывает. Сейчас я не очень люблю говорить о там; с тех пор, как я стал путешествовать, а это продолжается уже больше двух месяцев, меня мало притягивает привычная жизнь. Попадая сюда, я получаю истинные минуты удовольствия, совсем забывая о старом мире. Скажу лишь: в данном случае я ехал с работы и вышел на своей остановке… Ступив на асфальт, сделал еще несколько шагов… И вот я любуюсь морем и ночными солнышками.
Как же всё-таки это происходит?
Пока ещё не могу ответить на этот вопрос должным образом. Возможно, какие-то аберрации физических величин, вихри времени и пространства, разные аномалии и анормальности; кто-то подумает – психические отклонения, патологии сознания, - всё это для меня пока не важно, я просто радуюсь происходящему, не сильно переживая из-за невозможности объективно объяснить это явление.
Раз уж я затронул известную всем жизнь, то следует кое-что уточнить – там я никуда не исчезаю. В данный момент я по-прежнему иду домой, точнее, наверное, уже пришел, если никого не встретил по дороге. Дверь мне открыла мама, и, как всегда, не успев пустить за порог, предложила супа. Так что там я уже уплетаю суп за обе щеки и подсыпаю в него по обыкновению побольше перца. А может, прилёг отдохнуть и читаю журнал. Не знаю. Мне абсолютно безразлично, чем я там занимаюсь. Когда я снова вольюсь в прежнюю жизнь, меня никто не спросит «где это ты пропадал?» или «ты что, с неба свалился?». Там всё идет, как и должно идти, в обычном ритме времени и с массой заурядных событий, и о том, что я нахожусь одновременно в двух местах, никто не догадывается. Пока я здесь благодушествую, там я делаю всё то же, что и делал бы, если бы меня здесь не было. Сижу, к примеру, на скучном педсовете, листаю книжки в библиотеке, пою, пляшу, думаю, сплю, - всё что угодно. Но в то же время я здесь. Странно, не правда ли?
Я живу и не могу представить, что со мной произойдёт в следующую минуту. Это моё двенадцатое путешествие, и неизвестно, случатся ли другие. Однако если такой феномен будет и дальше иметь место, я не рискну предположить, куда ещё занесет меня та неведомая сила, которая подрядилась помещать меня в эти фантастические края, потому что появление в том или ином месте и протяжённость пребывания в нём не зависят от моего желания. Теперь я стал сильно сомневаться в том, что претворение в жизнь всех наших желаний может сделать нас по-настоящему счастливыми. Я понял это, побывав здесь. Я не мог желать того, чего не мог себе вообразить. Кто-то, но не мы, знает лучше нас, что нам нужно, и для нашего же блага предоставляет то, о чём мы не смеем и думать.
О перемещениях я никому не рассказываю. В перерывах между путешествиями я, по понятной причине, не обмолвился ни словом. Не желаю быть исследованным или, скорее всего, куда-нибудь помещённым. Я пишу. Пусть потом читают. Пускай ухмыляются - мол, сказка, феерия, галлюцинации, бредни сумасшедшего или больное воображение. А вдруг кто-нибудь всерьёз заинтересуется этим и, поверив в реальность происходящего со мной, сделает надлежащие выводы? Вдруг грань между правдой и вымыслом окажется непрочной и легко стираемой? Тогда все, не только я, получат шанс увидеть мир по-иному. Правда ведь - та же сказка, стоит только приурочить её к другому времени или взглянуть на неё из другого мира.
Я смотрю вокруг – только я, море, берег и солнышки. Во всех моих путешествиях есть элемент таинственной непостижимости. Однажды я плыл по узкой реке в лодке с одним веслом и деревья, стоявшие по-над берегом, могучие и высокие деревья, склоняли со скрипом свои стволы и таким образом приветствовали меня. Они сгибались так низко, что я по-приятельски протягивал им руку. Это было мое первое странствие, и я обязательно опишу его подробнее.
К перемещениям я привык довольно быстро. Когда я там, я жду их с нетерпением. Ожидание не обязательно делает из меня затворника - наоборот, я становлюсь общительнее, мой нрав улучшается. Там я боюсь лишь одного - что они прекратятся, но с каждым следующим странствием этот страх пропадает, ведь я попадаю сюда всё чаще и чаще.
Чем я тут занимаюсь?
Не так-то уж и много времени я провожу здесь, чтобы чем-то заниматься. По старомодным представлениям – бездельничаю. Живу и не боюсь чего-то не успеть. Здесь нет беспокойства, тревоги. Нет боязни перед незнакомым и загадочным. Необъяснимое здесь манит, приводит в изумление, но не страшит, как это часто бывает там. Видеть и воспринимать – вот все мои дела. А там я существую. Человек живет лишь до тех пор, пока впервые не задаст себе вопрос: «а зачем?», «где смысл?». Всё. Дальше он существует. Бесспорно - ломать голову над смыслом совсем не лишено смысла, но я всё же считаю, что если нам вдруг случится узнать смысл жизни, жизнь наша потеряет всякий смысл. Такой вот нешуточный каламбур. Ну, бог с ним, с этим смыслом. Это отдельный разговор. Тут подобные мысли беспочвенны. Тут жить - всё равно, что впервые нырнуть в океан и увидеть всю красу подводного мира: причудливые кораллы, чудаковатые придонные существа, стаи переливчатых рыб и по-волшебному странные водоросли. Ты восхищен, упоён, растроган… Там же едва ли хватит воздуха проникнуться подлинной картиной бытия: кто-то обязательно заденет локтем или сам ты, нахлебавшись воды, пойдешь ко дну, напрочь позабыв про красоты света божьего. А когда, если повезёт, с чьей-то помощью ты выкарабкаешься на берег, то так и останешься сидеть на берегу со своим неразгаданным смыслом.
Ночные солнышки, перестав меня развлекать, улетели за горизонт и больше не возвращаются. В прошлый раз в этот момент я вернулся.
А может - ушёл?

* * *

Всё-таки я не застрял где-то по дороге, сижу дома. Мать уже спит в своей маленькой спальне, хотя сейчас всего лишь семь вечера. У неё свой режим, у меня свой. И у жены свой: она, как всегда, в отъезде.
Я взываю к жизни огромный телевизор и, поочерёдно переключая все сорок восемь программ, апатично гляжу в светящуюся рамку. Затем с чувством выполненного долга нажимаю любимую кнопку. Экран гаснет.
Начинаю предаваться воспоминаниям, нетрудно догадаться каким. В силу особенностей памяти замечаю, что многого не могу припомнить, ни в этой жизни, ни даже там (теперь уже «там»). Моя память обыкновенна, и в ней, как и у всех, запечатлялось в основном хорошее и плохое, ещё чётче – очень хорошее и очень плохое, иногда и оставалось никому не нужное нейтральное. Откуда такая избирательность? Почему часто забывается важное, значительное, пусть даже неосознанное, но, по всему, самое необходимое в человеческой жизни? Где место тому, что незаметно, но уверенно движет силу нашего духа?.. Наверное, память не главное, а важное, но забытое, лежит в глубине нас драгоценным кладом и в надобный час помогает нам правильно воспринимать мир.
Всё дело в восприятии.
Я сталкиваюсь с неразрешимой проблемой. Она состоит в том, что мне трудно передать словами свои ощущения там. Ощущения вообще трудно выразить на бумаге. Прежде всего, здесь всем (скажем – большей части) ощущениям сопутствует определённое понятие, выражаемое словом. Там же возникают совсем другие ощущения, или же они неизмеримо глубже в сравнении с нашими, привычными; там - совершенно иное восприятие действительности, и для того, чтобы я ясно передал свои впечатления оттуда, мне для начала нужно выдумать массу новых дефиниций, соответствующих понятий или представлений для них. Пока я этого делать, к сожалению, не умею. Я там ещё ребёнок, обучающийся первоклассник. Всё, что я пытаюсь вспомнить и передать, чересчур грубо, схематично и не может в полной мере отразить мои впечатления.
Анализируя увиденное, приближённо я мог бы привести следующее сравнение: там всё материальное, все предметы и явления открывают себя до мельчайших частиц, до невидимых здесь атомов, но только не с позиций научных изысканий, а в эстетическом плане, в плане откровения бездонных и бесконечных духовных структур. Побывав там, понимаешь, что теперь хочется не только всё знать, но и чувствовать всё.
Меня начинает мучить ностальгия. Ностальгия по близости с прекрасным. Контакт с ним там бывает настолько тесным, что иногда забываешь, что ты - отдельная, обособленная личность. Оно разливается по телу божественным нектаром, и ты ещё потом долго носишь колоссальную и неуёмную тягу к жизни. Ощущения того мира - словно никому не известный наркотик души, от которого нет освобождения. Вкусив раз, остаёшься зависимым навеки.
Принимаю решение прогуляться и развеяться. С кем-нибудь встретиться. Отвлечься и поговорить о земном. О приземлённом. Поговорить с придавленными гравитацией собратьями о пользе притяжения. О великой силе, уносящей в заоблачную высь. О чём угодно. Любой разговор засасывает и уводит в сторону. В сторону от самого себя. А мне очень нужно уйти. Мне кажется, чем сильнее я жду, тем меньше вероятность, что я снова перемещусь. Я чувствую, что бессилен. Моё бессилие в том, что я не понимаю механизма перемещений. Что же мне делать? Меня здесь почти ничего не держит, а пути туда я не знаю. И я жду, жду, жду…
Ночь запросто и неприметно изживает вечер. Иду тёмной улицей и вижу, как навстречу мне движется пожилая женщина. Я сворачиваю в переулок, чтобы не испугать её. Иду дальше – вбок, напрямик, по кругу, - направление не имеет значения. Мною движет инерция проживания положенного здесь времени, и я отбываю его как определённый кем-то срок заключения, срок долгий – сутки, двое, неделя, может месяц. Когда же я снова явлюсь туда? А вдруг это прекратится? Смогу ли я тогда жить, как прежде?
Так пристрастился, что сам себе отвечу отрицательно. Так увяз в самом лучшем, что не могу находиться в обыкновенном. Душно в тесноте домов и в узости улиц, всё кажется оторванным, существующим для себя; прикосновение ко всему – грубый вызов, притязание на чужую собственность.
Вокруг никого, но именно в эту минуту так хочется с кем-то поделиться, сказать, что всё не так, как видится, что может быть лучше, возвышеннее, ощутимее, а значит, где-то рядом и то, что для людей является целью ещё неосознанных стремлений, венцом самых блаженных мечтаний. Я люблю этот мир, но я хочу уйти, сбежать… чтобы любить другие миры.
Почему это случилось со мной? И кого я должен благодарить за этот дар и за эти муки ожиданий?

* * *

Слава небу, я снова здесь. Иду по тропинке в гору. Оглядываюсь назад и вижу, что поднялся уже достаточно высоко. Солнце греет спину, но не жжёт. Похоже на позднее утро. Шаг за шагом я поднимаюсь всё выше и выше. Шаг за шагом я постигаю величие трав, царственность облаков и каюсь за былую неясность разума - и перед этой тропой, и перед мощью этих незнакомых и всевластных гор.
Пока нет ничего необъяснимого. Я имею в виду такого, чего не бывает там. Всяких кланяющихся растений, летающих шаров, птиц, высвистывающих красивые мелодии неизвестных композиторов. Конечно, само явление меня здесь, окутанное великой тайной, и есть чудо из чудес, но всё-таки нечто загадочное - так сказать, странное в непонятном - мне необходимо. Я привык к нему. Уверенность, что я здесь, абсолютна, но я, дотошный и недоверчивый, всё равно ищу свидетельство этому. Я и там искал во всём какую-то сказку, нереальность, фантастический элемент; мне всегда нужна была зацепка, вытаскивающая из паутины повседневности, - антирутинная волшебная палочка, взмахнув которой, ты стряхиваешь с себя налипшую мещанскую пыль и вырываешься из тисков привычного и надоевшего. Там мысль-фантазия может занести довольно далеко, но как бы я ни тащил себя из болота за волосы, как бы не верил в «наверное», материализовать её не имел никаких шансов. Я жил воображением и шёл по давно проторенной человеком дороге тихим и неприметным странником.
Постепенно я добрался до самой вершины. Передо мной высокогорные луга. Море белых цветов. Никогда не видел эдельвейсов, но думаю, что это именно они. Всю жизнь мечтал побывать в горах. Какой воздух! Какая панорама! Что сравнится с этим?!
Где же всё-таки чудо? Неужели я исчезну, так и не увидев его? Видимо на этот раз его не будет. Тринадцатое путешествие.
Я вижу на противоположном краю вершины человеческую фигуру. Я впервые встречаю здесь людей и даже немного растерян.
Подхожу ближе. Человек сидит ко мне спиной и смотрит вдаль. На нём сетчатая безрукавка, колыхаемая ветром. Пышные волосы цвета соломы; и даже запах, как от палимого солнцем сена. Это девушка!
Она оборачивается, и я столбенею в изумлении…
Может, она кажется мне красивой, потому что я здесь? И впервые не один? Может быть, там мой восторг не был бы таким высоким?
Я лгу сам себе. Она действительно красива. Безупречно красива. Мила и неподражаема. Жаль, что я не сообразил нарвать ей эдельвейсов. Теперь уже поздно.
- Рада встретить ещё одного освобождающегося, - приветствует она и учтиво улыбается.
- Освобождающегося? – удивляюсь я. – От чего?
- Освобождающегося, достигнувшего, реала, двойного человека - мы так себя называем.
- Кто это - мы?
- Все те, кто умеет перемещаться из того мира. Я вижу, вы новичок, и ещё немного шокированы появлением в подобных местах.
- Если вы имеете в виду количество перемещений, то это у меня тринадцатое.
- О! Вы, можно сказать, только начинающий.
- Вы так выразились вначале, что я понял – мы с вами такие не одни. Разве помимо нас тут ещё кто-то имеется?
- А вы приняли меня за Еву, а себя за Адама? – она почти смеётся, и я, заворожённый смехом, ещё раз убеждаюсь в её непревзойдённости. – Конечно, не одни. И наши ряды изо дня в день пополняются.
- Помимо вас я больше никого не встречал.
- Так всегда бывает при первых перемещениях. Впоследствии вы встретите и других людей.
- А вы уверены, что это никогда не закончится?
- Всё зависит от вас.
- От меня? Но ведь это происходит без моего ведома!
- Вам так кажется. Со временем вы будете всё больше находиться здесь, а прежнюю жизнь будете мало-помалу забывать.
- Вижу, вы уже освоились в этом мире. Может, объясните мне, новичку, как это происходит?
- Что? Перемещение?
- Да. Как я могу быть в двух местах одновременно и помнить, что со мной происходило и там, и здесь?
- Вас интересует сам механизм?
- Меня интересует всё.
- Всё – это слишком много. Вам сразу будет очень трудно уловить суть.
- И всё-таки попытайтесь. Прочтите мне вводный курс.
- Придётся, раз вы настаиваете; только для начала расскажите немного о себе. Кто вы - там?
- Тот же, кто и здесь, - отвечаю я, - разве что одежда часто меняется. Вот эту сорочку, к примеру, я вижу на себе впервые.
- Я имею в виду вашу профессию.
- Ах, вот что. Я преподаватель, учитель географии в средней школе.
Замечаю, что она немного удивлена и начинает приглядываться ко мне.
- А чем вы еще занимаетесь?
- Ничем, - развожу я руками, - ничем, заслуживающим внимания.
Она изумляется ещё больше и говорит:
- Вы редкий экземпляр.
- Это почему же?
- Сюда чаще попадают творческие личности, с широким кругом интересов… Хотя вру, это совсем необязательно.
- В преподавании тоже много творчества, - чуть с обидой замечаю я.
- Не спорю. Давайте начнём вот с чего: с вопроса на засыпку. Вы любите природу?
Её лёгкая и добрая усмешка ставит меня в тупик. Почему-то на этот вопрос мне хочется ответить повитиеватее, наверное, чтобы понравиться.
- Чтобы что-то любить, нужно это хорошо знать, - отвечаю я, – а с тех пор, как я начал путешествовать, для меня стал совершенно очевидным тот факт, что по-настоящему природа может открыться только здесь. Теперь, конечно, люблю. Любил и раньше, но то была другая любовь. Здесь я ощущаю взаимность, а там… Там любить природу - словно любить девушку, которая ни разу в жизни на тебя не посмотрит и не скажет ни слова.
- Согласна. Похвально, что с природой у вас сложились дружественные отношения. Могу предположить далее, что вы хорошо разбираетесь в искусстве, тонко чувствуете человеческие отношения, ваш духовный потенциал богат и устойчив. Говоря проще, вы умный, порядочный и образованный человек. И ваша жизнь нацелена на интенсивное поглощение духовной пищи. Ведь так?
- Считайте, что угадали, - горделиво хвастаюсь я и тут же, замечая, что перестарался, вношу поправку: - Но для меня весьма характерны и низменные поступки!
- Ах! – всплескивает она руками. – Этого не может быть! По вам этого не скажешь.
- Гм, хорошо, положим, я немного преувеличил.
Я уже сижу напротив неё, и мы разговариваем в море эдельвейсов.
- Важно, чтобы ваше отношение ко всему вокруг соответствовало неким определяющим критериям, – говорит она. – Возьмём творчество, например. Какие произведения вызывают у вас трепет? Чем вы восхищаетесь?
На мгновение я задумываюсь, и после отвечаю:
- В живописи предпочитаю импрессионистов; в музыке люблю классику, джаз, не прочь послушать и другие стили. В литературе много чего интересует, перечисление всего отнимет у нас уйму времени…
- Вот видите, какая вы многогранная личность…
- Вы явно раздуваете мою значимость.
- Всё в мире так или иначе влияет на внутреннюю сферу человека, вызывая эмоции. Восхищение более совершенными творениями затрагивает соответственно более тонкие материи человека. Любители китча и ему подобного тоже растут духовно, но гораздо медленнее, и находятся на много уровней ниже. Когда человек начнёт вбирать в себя самое лучшее со всех плоскостей многостороннего творчества, научится отделять низкопробное и второсортное, рафинируя высококачественное, у него уже вполне могут появиться способности к перемещению.
- Позвольте, но кто устанавливает такие критерии? О влиянии на духовность различных сфер жизни можно долго спорить. Кто мне докажет, что произведения Гёте, Камю или Сартра стоят на голову выше, чем сочинения какого-нибудь создателя гаденьких любовных романчиков?
- Какая вам разница? Вам здесь плохо?
- Нет. Очень хорошо.
- Вот и прелестно. Значит, вы на верном пути, какие вам ещё нужны доказательства? Я даже не буду вдаваться в подробности и выяснять, что конкретно вы любите читать, смотреть и слушать. Разве сами вы сомневаетесь в тех вещах, которые любите, в том, что они по-настоящему имеют ценность? Неужели вы не уверены в собственном вкусе? Могу вас успокоить: раз вы здесь, то с ним всё в порядке.
- Стало быть, вы считаете, что достаточно иметь хороший вкус и появится шанс к перемещению?
- Дело не совсем во вкусе, дело в восприятии тех вещей, которые имеют особенное влияние на внутренний мир человека. Отбирает он их – да, сообразно вкусу и интересам, – благодаря дару к оценке вещей и ценностей. И дар этот, заметьте, не только врождённый, но и приобретённый. Восприятие же, как вы понимаете, у разных людей сильно отличается: у одних оно может быть глубоким, у других поверхностным. Чем глубже восприятие, тем мощнее и крепче становится духовная субстанция. Вот что важно: важно, как каждый чувствует облака, волны, травы, горы, снег, природу в целом, весь универсум, друг друга, как любит и чем живёт; и, с другой стороны, как он относится к заурядному, насколько толерантен и снисходителен, пускай даже к третьеразрядным интересам других, вообще к чужому мнению; как страдает, каково его поведение при определённых жизненных обстоятельствах. Должна быть высокая культура мировосприятия и соответствующее поведение. И так везде: и в общении с людьми, и в полном одиночестве.
- Вы мне льстите. Следовательно, раз я здесь, - я всем этим обладаю.
- Я уже говорила: вы на правильном пути.
- Чушь какая-то. Вы не представляете, какие жуткие и отвратительные вещи я порой смотрю и читаю с превеликим удовольствием. Какой я бываю подлый и омерзительный… - Я запинаюсь, и затем тотчас спрашиваю: - И всё-таки я не пойму, кто даёт подлинную оценку вещам? Высшие силы?
- Вы сами. Вы любите то, что любите. И если вам не дано полюбить то, после чего можно оказаться здесь, то вы себя не перепрыгнете. Поэтому не нужно никому утруждаться и лицемерить, подстраиваясь под высокий вкус. А гаденькие любовные романчики, как вы соизволили выразиться, тоже имеют свой вес, и кому-то они - а, скорее всего, большинству - на определённом этапе развития просто необходимы. Они и подобные им вещи, - я надеюсь, вы понимаете, что мы сейчас конкретизируем некоторые детали довольно условно, - тоже оказывают немалое влияние, и для иных просто незаменимы. А если вы подлый и, как говорите, любите всякие мерзости…
- Я приврал…
- Не имеет значения. Если даже так, то вы или стремительно исправляетесь в нужную сторону, или ваши любимые мерзости на самом деле достаточно высоконравственны. В любом случае, не обольщайтесь чрезмерно. Здесь было много таких, которые дошли до пятидесяти, даже до ста перемещений, а затем эта способность их оставила.
- Хорошо. Пусть всё так, как вы рассказали, – соглашаюсь я. - Но я всё равно не понимаю, как это происходит. Предположим, у меня правильные взгляды на жизнь, я достиг высокого уровня культуры и всего-всего-всего, что соответствует требованиям той силы, по чьей прихоти я переношусь из одного места в другое. Что дальше? Как это делается? Я не верю в телепортацию, параллельные миры, инопланетян, дьяволов с богами, колдовство, во всякую метафизику. Объясните мне.
Девушка замолчала. За этим уроком я забыл о том, как она очаровала меня. Может переменить тему? Но очень хочется всё узнать.
- Какой вы любопытный. Зачем вам всё сразу? Узнаете позже.
Я вижу, как в её взгляде появилась расположенность, какая-то заботливость обо мне, возможно, что-то большее. Но я неумолим. Я говорю:
- Да, я любопытный. Я хочу всё сразу.
- Что ж, извольте. Всё очень просто, - говорит она. – Эволюция.
- Эволюция?
- А чему вы удивляетесь? Надеюсь вам, как учителю, не нужно объяснять происхождение жизни на земле и дальнейшее её развитие от простейших до человека?
- Не нужно, - мотаю я головой.
- Значит, вы и так всё прекрасно понимаете.
- Ни черта я не понимаю.
- Не ругайтесь… На физическом уровне формирование человека разумного как вида закончилось, остались так, мелочи…
- Принимаю. Возможно, даже подыграю вам и соглашусь на существование других уровней.
- Раньше разум не играл никакой роли в эволюции существ, так как отсутствовал сам. Теперь же он способен повернуть её куда угодно. Принимая во внимание серьёзные успехи во всех областях науки и техники, в том числе генную инженерию, эволюцию свободно можно направить на изменение внешнего облика человека, его тела, набора хромосом: хотите - гигантизм, нанизм, половой диморфизм, хотите - дистрофия с увеличением объёма головного мозга…
- Ладно, это опустим.
- Можно пойти путём техницизма, меняя сердца на не знающие устали молоточки. Я, конечно, немного утрирую…
- Понятно. Опускаем и это.
- Инволюция, деградация, тупиковые направления …
Я показываю рукой, что они тоже как бы в пролёте.
- Давайте о том, что происходит с нами, - говорю я.
- С нами происходит естественная эволюция, эволюция духа, который начинает выходить из-под долгой опеки тела и играть ведущую роль - управлять нами. Прямой скачок к новому виду путём постепенного насыщения души. Вы достигаете такого развития своих духовных структур, что они уже не уживаются в вашем теле и не нуждаются в нём. Они приобретают способность создавать себе новое тело в любом понравившемся вам месте.
- Погодите, погодите, - перебиваю я, слегка запутавшись, но она не даёт мне опомниться.
- Берите во всём пример с природы - идеального творения. Она показательна во всех проявлениях: от лесов, степей и ручьёв до пустынь и земли, раскисшей до грязи…
- До грязи?
- Да, до грязи. В природе есть завершённость, законченность во всём, от малого до большого, в отличие от многих творений человека. Труды его вторичны по отношению к ней. Но по завершённости и по силе влияния они должны быть максимально приближены к творениям природы, конгениальны с ней. Только тогда это великие классические произведения. Один неудачный мазок на холсте, одна диссонирующая нотка, одна нескладно построенная фраза в сочинении – и уже видна фальшь всего творения; и тот, кто готов вот-вот шагнуть за грань человека разумного, в образ реала, или двойного человека, как никто другой чувствует её, она отдаётся в нём внутренним дискомфортом. Теперь понимаете, какая огромная ответственность лежит на творческих людях?.. А в природе таких недоработок нет. Сравнивайте с ней, ищите аналоги. Плохая музыка не находит в ней отражения, и в то же время готовый по всем канонам мини-шедевр может соответствовать вот этой букашке, которая ползёт по вашим брюкам. А эти бабочки, которые порхают на лугу – почувствуйте, как им подходит музыка Телемана и Вивальди. А облака – сотни белоснежных балерин, кружащихся в танце, - и попробуй одна из них сделать неловкое движение! Знаете, какие муки испытывает настоящий художник, чувствуя неуловимый огрех в своей работе, который под силу ощутить лишь двойному человеку?.. Поэтому создайте свой мир ценностей и впитывайте его, не ропща на всё остальное. От ошибок никто не застрахован. Принимайте всё, но восхищайтесь лучшим, не сильно сетуя на то, что жизнь полна скверны. А когда, оставаясь самим собой, вы невольно выполните все требования для продвижения вперёд, то станут, если можно так выразиться, мутировать «гены вашей души», и она приобретёт способность покидать физическое тело. Духовная половина попадёт сюда и создаст себе дубликат вашего родного тела вместе с сорочкой, и вы, как переходная форма, начнёте раздваиваться. Это и происходит сейчас независимо от вашего желания, и данный процесс, скорее всего, обуславливается нуждами подсознания. А так как переходная форма неустойчива, вы и мечетесь туда-сюда.
- Чистейшей воды идеализм, - делаю я вывод.
- Называйте, как хотите.
- Получается, что я - и моё тело, которое здесь, – есть новый вид, созданный более развитым духом и существующий тут по своему усмотрению.
- Мы на пути к этому виду. Мы называем его человек лучший, или Homo melior.
- Но я не чувствую себя здесь другим. Те же руки, ноги, мысли.
- А восприятие?
- Согласен, восприятие здесь особенное, словами не выразишь.
- Там вы уже достигли такого уровня восприятия хорошего, и, скажем, сдержанного неприятия плохого, что ваше старое тело уже не может больше обеспечить запросы вашей души, и она создаёт новое тело, перенося вас сюда. И здесь начнётся новый виток спирали. Только не забывайте, что никакой вы ещё не вид, - вы двойной человек, переходная форма, причём весьма нестабильная.
Я на минуту ухожу в мир собственных мыслей. Она ждёт. Я вновь задаю вопрос:
- А как насчёт других достижений человечества – достойных внимания красивых автомобилей, изысканных украшений, элегантных новинок в моде, например. Да мало ли чего на свете интересного! Вы же не станете отрицать, что эти творения рук человеческих являются не менее выдающимися, чем шедевры живописи или архитектуры? Я тоже имею склонность восхищаться ими.
- Мы уже это обсуждали. Вы можете восторгаться чем угодно, даже формой консервной банки. Любая позитивная эмоция есть шаг к развитию, только эмоции, вызванные разными объектами, влияют на разные уровни развития. Раз вы здесь, то вы подошли к верхнему уровню и ваше мировосприятие, судя по всему, безукоризненно, так что не стоит беспокоиться по этому поводу, пускай всё идёт своим чередом. Развивайтесь себе на здоровье. Человек лучший - тоже не предел. Возможно, вообще предела нет.
- Хорошо. Но откуда эти горы, эти цветы? – продолжаю я допытываться. – Мы вообще на земле?
- Вы просто как ребёнок. Ну представьте себе, что вы - первая рыба, вылезшая на берег. Или первая птица, взлетевшая в воздух. Как вы оцените свои новые впечатления?
- Там всё понятно: вылез из воды на сушу, с суши взлетел в воздух. А здесь? Пошёл в магазин, а сам сидишь на горе. Как же тут поймёшь?
- Я ведь вам всё объяснила, как могла, почти всё. Вы – двойной человек, и ваш двойник может отделиться от вас в любую секунду и молниеносно перенестись куда угодно, благодаря той силе, которая заставила рыб вылезти на сушу, и о которой вы без конца допытываетесь. Вы думаете, рыбам плохо было в воде? Но эта сила знала, где и кому лучше, и заставила их выйти на берег. Однако вы уже далеко не рыба. И не чувствуете себя страдающим, попадая в новые места. Страдают там, потому что не хотят улучшаться. Высшие ступеньки надо ещё заработать… А земля это или нет – я не знаю. Может быть, такой же двойник, как мы сами.
- Бред какой-то. – Я хватаюсь за голову. Обычно в таких случаях у меня начинает болеть голова.
Но она не болит. Я сосредотачиваюсь.
- А как моё тело там обходится без духа, который тут изобрёл себе другое тело, а то бросил на произвол судьбы?
- Оно свободно обходится и без него. Живёт инстинктивно, привычками, и не о чём не беспокоится. По иным телам не скажешь, что там вообще может быть душа. Телу нужна душа лишь в интересах души. Когда она достигает определённого развития, то может создавать себе любое тело без особого труда. Собственно говоря, понятие дух или душа я употребляю сейчас, чтобы вам было хоть немного понятно. На самом деле всё обстоит чуть иначе. Я не могу вам вразумительно объяснить, пока вы не научитесь мыслить новыми, здешними понятиями. Я и сама здесь не настолько стабильная единица, чтобы с точностью усвоить происходящее. Мы подобны предкам человека разумного, какому-нибудь кроманьонцу, только ступенью выше.
От потока новой информации я на миг перестаю её понимать. Мне почему-то становится жаль моего брошенного гомо сапиенса.
- Однако же, когда я здесь, он ходит там в театр, даёт уроки, он честолюбив, слушает Моцарта, он щедр, он, как вы говорите, эволюционирует. И когда я возвращаюсь в него, я всё помню, словно сам это пережил.
Я думаю, что она уже не ответит, но она всё равно находит ответ. У неё на всё есть объяснение.
- Сейчас он живёт по инерции, которую вы задали ему, возвысив здешнего двойника на новый уровень. Когда вы возвращаетесь, то считываете информацию, которую он для вас по старой любви собрал.
Она с жалостью и не без ласки глядит на меня и, видя, как я обескуражен, с улыбкой произносит:
- С вас хватит на первый раз, любознательный вы такой. Мне уже скоро уходить.
- Вы можете предчувствовать этот момент?
- Вы тоже скоро этому научитесь.
- Можно поинтересоваться, кем вы работаете там?
- Была художником-оформителем. Сейчас пробую себя в живописи. К тому же занимаюсь организацией выставок. Как видите, ничего особенного.
- Надо же. Интересно было бы посмотреть ваши работы.
Я молчу. Она смотрит на меня, не отводя глаз. Я их опускаю.
- Знаете, - говорю я, - когда я шёл в гору, то думал, что сегодня не увижу ничего необыкновенного, никакого чуда. А вот оно – оказывается, встретил вас.
Она улыбается ещё обворожительней. Я чувствую это, глядя в землю. Я чувствую, что взгляд её становится нежнее и нежнее. Я растроган. Я не нахожу слов. Я ни к чему здесь не могу подобрать слов!
- Как же нет чуда, - говорит она, – чудо всегда присутствует. Уж поверьте мне, я намного больше путешествую… Разве вы не слышите, как переговариваются эти эдельвейсы?
Она замолкает, предоставляя мне возможность прислушаться.
Так и есть. Как же я раньше этого не слышал? Они щебечут, пищат на тарабарском языке, наклоняются друг к другу, шепчутся и смеются. А я ещё хотел их нарвать!
Я тронут до слёз. Мне хочется сказать ей то, что нельзя выразить словами.
Я поднимаю глаза…
Её нет! Она исчезла!
Я бегаю по траве, стараясь не наступить на цветы, но её нигде нет.
Какой я дурак! Я даже не спросил её имени. Где я теперь её найду?
Я совсем забыл, что отсюда мы исчезаем. Ведь она даже предупредила меня.
Я сажусь на траву.
Я пытаюсь думать.
Я ложусь, раскинув руки.
Я, двойной человек, реал, стремящийся к человеку лучшему, за своими расспросами забыл сказать ей, как теперь кажется, самое главное.

* * *
Ученик рассказывает о Тибете. Рассказывает детально, эмоционально, не сбиваясь. Хорошо выучил урок. Подготовлен на «отлично».
Интересно, растут ли эдельвейсы в Гималаях? Не знаю. Нужно будет заглянуть в географию растений. Знаю точно, что они растут в Альпах.
Задаю дополнительный вопрос о горных системах Европы. Среди прочих он называет и Альпы. Я доволен. Спрашиваю, какие он знает высокогорные цветы, растущие там. Он говорит, что мы это не проходили. Мне хочется влепить ему двойку. Его незнание я принимаю как личное оскорбление. Он садится на место. Я ставлю «пять».
Кажется, что эти цветы расцвели внутри меня. Но никто этого не видит…
Объявляю тему урока. Но говорить о пустынях не лежит душа. Рассказать, что ли, о горах Франции или Швейцарии? Почему-то думаю, что был именно там.
Нет, нужно следовать программе.
Пустыни…
Я спрашиваю, с чем их можно сравнить. Дети молчат. Затем один говорит - с остолбеневшим морем, другой – с пожелтевшей от времени манной кашей, третий тянет руку и, выкрикивая, сравнивает её с миллиардами сдохших жёлтых комаров.
Весьма странный ответ.
Я начинаю с того, что сопоставляю её со звуками электрогитары, с рок-музыкой высшей пробы.
Дети молчат. Дети переглядываются. Дети смотрят на меня с опаской. Несколько человек на задних партах восхищённо вскрикивают.
Я начинаю рассказ, так как вижу, что они заинтересованы. Смотрю им в глаза и думаю о том, может ли кто из них в будущем стать двойным человеком, или всем им суждено топтаться на месте.
А я? Могу я им помочь в выборе?
Звенит звонок. Дети разбегаются кто куда, каждого несёт своё течение, в свой загадочный, а, с другой стороны, совсем обыкновенный мир.

* * *

Передо мной озеро. Тихое и прозрачное, как чистая душа. Не хочу его тревожить, даже прикасаться, не говоря уже о том, чтобы бросить в воду камешек, - настолько девственным оно выглядит.
Первым делом ищу девушку с соломенными волосами. Вокруг ели и какие-то кусты с красными плодами. Похоже, боярышник. Ботаник из меня никудышный - как только меня пропустили сюда?
Девушки не видно. Надеюсь, что она появится позже, как и в прошлом перемещении. Два раза подряд, конечно, маловероятно, но всё же пойду, поищу. Вот такой я, двойной человек.
Каждый куст, каждую ягоду и травинку я чувствую всеми клетками. Мне бы сделать усилие, и я научился бы понимать их мысли… Непередаваемое ощущение.
О чуде думать некогда. Думаю о девушке. Девушка для меня чудо. Пробираюсь вдоль берега узенькой тропкой. Озеро отдыхает и наблюдает за мной, ведь я зашёл в его владения, и ему интересно разузнать, что я за гость.
Минуя заросли орешника, натыкаюсь на груду камней. Наклоняюсь – все камни драгоценные. Изумруды, рубины, жемчуга …
Я меняю решение. Беру изумруд и бросаю в озеро.
Всплеск.
Снова тишина. Но лишь на какое-то мгновение, затем вода вздымается вверх, и на меня летят капли одобрения. В который раз я очарован. Бросаю ещё один. В ответ опять брызги. Бросаю один за другим, пока не исчезает вся куча. Озеро окатывает меня водой с головы до ног. Я стою, весь мокрый, и чувствую, как озеро смеётся.

* * *

Бессонница. Далеко за полночь. Меня мучают мысли, что я могу больше не встретить незнакомки. Один во мне говорит – вздор, обязательно встретишь; другой не верит этому и весь проникся пессимизмом. Оба рвут меня на части.
Вспоминаю все тонкости разговора. Некоторые моменты никак не могу связать между собой, а кое-какие мысли вообще не укладываются в голове. Порою кажется, что я ничего не понял, хотя вроде бы всё сравнительно просто. Возникает желание почитать. Встаю с постели в поисках подходящей книги. Выбор большой. Библиотека подбиралась не одним поколением. Смотрю на обложки писателей разных столетий. Ловлю себя на мысли, что ищу томик в соответствии с критерием высшего уровня. Какой взять? Чувствую себя неловко. Всё-таки что-то я недопонял, не уловил главного. На миг перестаю верить в правдивость её слов…
Ладно, я и раньше обходился без всякой истины, обойдусь и сейчас, но как избежать заблуждений?
Назло хочется почитать что-нибудь пошлое и второсортное. А вдруг уже нельзя?
Безумие.
Она говорила, что я на верном пути, значит нужно делать всё то, что и раньше. Но как правильно использовать обретённый мною карт-бланш? Я в зоне перехода, значит, от чего-то нужно и отказываться, перестраиваться. Значит, в любой момент меня ещё могут выкинуть из поезда, летящего в будущее.
Что-то мне снова ни во что не верится. Столько загадок и вопросов. А ответы – словно справки из сумасшедшего дома. Но есть неоспоримый факт – я между двумя мирами. Точнее, какой-то недоразвившийся вид. И уже не один. Она где-то ходит тоже, то там, то здесь, может близко, может далеко. Она уже больше там, чем здесь, значит, нужно её догонять. Она моя путеводная звезда.
Беру в руки запылённый томик Музиля и сразу попадаю – «Разум ничего не доказывает, мысли не достают до души». Как здорово, что моя душа начала властвовать надо мной. Поражаюсь сам себе, как я мог достичь этого состояния! Я горд. Неужели всему виной особое чувствование?!
Играю светом, щёлкая кнопкой ночника. Где бы взять перечень того, что нужно? Как бы не ошибиться в поступке? Как догнать её? Нет, главное не лицемерить, ханже там не место. А как же другие? Как помочь им? И всем ли это нужно? Всем ли там будет по душе? А оставшиеся тут - не будут ли они подобны паразитам, неизменно существующим миллионы лет? Вопросы, вопросы… Я пытаюсь понять, как можно эволюционировать в одном поколении.

* * *

Я встретил её только в двадцатом перемещении. Когда я возник на маленьком острове посредине реки, она уже бежала навстречу. Это мгновение стало центральным во всей моей жизни. Значит, она тоже ждала меня. Она тоже вспоминала обо мне.
Я стоял, от неожиданности потеряв способность двинуться с места, и глядел, как она несётся по речному песку с распростёртыми руками, нисколько не скрывая своей радости. Остановившись в нескольких сантиметрах от меня, она приподнялась, оторвав от земли пятки. С минуту мы молча смотрели друг другу в глаза. Мы были безумно счастливы.
Где же ты была?
Мы стояли рядом, не прикасаясь, но я никогда не чувствовал такого контакта, такого единения, жара жизни, объединяющего в одно целое два самостоятельных существа.
Я представлял себя каплей, и, казалось, стоит только податься вперёд и дотронуться до её руки, как две независимые капли тут же сольются в одну, более одухотворённую единицу.
Мы долго бродили по острову, небольшому уютному острову, который мог показаться малым лишь тем, кто горит в невостребованном одиночестве, тем, кто не нашёл себя в других, и в этих поисках рвётся обойти весь мир. Нам же, счастливейшим из смертных, довольно было и маленького клочка земли, и пяди бесконечно сужающегося пространства – ведь мы ощущали себя неразделимо целостными и огромными, как вселенная, которая сама в себе хранит все тайны и чудеса, не заботясь о внешнем и не думая о показном.
В торжественной приподнятости она беспрерывно мне что-то рассказывала, заливалась смехом, поглощала и топила своим взглядом, вела себя так, словно мы были знакомы целую вечность. А я, поглощённый её естеством и хваливший провидение за ниспосланное свидание, не запомнил и малой доли её мелодичных и желанных слов. Я стоял перед ней, весь проникшийся подлинной страстью неземного влечения, озарённый сверхмыслью какого-то альтруистического самопожертвования. Я витал в эмпиреях и грезил о будущем, я – всего лишь какая-то переходная форма от чего-то одного к чему-то другому - был выше и счастливее всех самых разумных существ мира вместе взятых.
Среди сотен её слов я запомнил самое главное для себя: она считала нас маленькими частичками, совсем неслучайно столкнувшимися в невообразимо гигантском макрокосме. Встреча была закономерной, с расчётом на нескончаемое продолжение. И нам стоило лишь приложить немного усилий, пройти до конца путь освобождения, чтобы затем никогда не расставаться, оставив навсегда скучное, замкнутое и циничное там.
Когда время спустило меня на землю и напомнило о скоротечности событий, я, не желающий терять её ни на минуту, осмелился спросить у неё о прежней жизни, чтобы договориться о встрече в старом мире. Если здесь мы встречаемся редко и независимо от нашей воли, то там, рассуждал я, мы могли бы вместе стремиться к тому, чтобы как можно быстрее из двойных людей стать лучшими.
Она отказалась. Отказалась наотрез, но на всякий случай поинтересовалась о моём местопребывании и вроде бы как удивилась, услыхав ответ. Там, сказала она, нам встречаться нельзя. Это всё равно что, будучи людьми, договориться о встрече в облике обезьян.
Я понял её и не стал больше настаивать.
Тогда она провела рукой, показывая на берега реки, и спросила, почему я так долго не замечаю чуда?
Конечно же, я так был увлечён ею, что совсем не заметил, как сменяется панорама берегов. Плавучий остров вёз нас на себе, будто сказочный плот. Я впервые увидел здесь строения с коническими крышами, красивые башни, хрустальные дворцы, выглядывающие из-за прибрежной растительности. С каждым поворотом реки в пейзаже появлялось что-то новое, ошеломляющее, захватывающее дух, зовущее, искреннее и исполненное величия. Мы плыли и плыли, любуясь красочностью ландшафтов, их чистотой и доступностью. Плыли и восхищались до сладостной дрожи в теле: и радужными садами, и пульсирующими фонтанами, и людьми, выходящими прямо к воде и приветливо машущими нам руками, - всё это какой-то потаённой музыкой проникало в самое сердце и ничто на земле не могло сравниться с таким возвышенным переживанием.
Я был выше седьмого неба. Так долго я ещё никогда не путешествовал. Так долго я ещё никогда не блаженствовал…
Она снова исчезла первой…

* * *

Это же надо! Не успел я одуматься, как снова оказался здесь! Там пронеслось лишь одно мгновение, о котором не стоит и вспоминать. И снова она! Будто мы сразу же перенеслись с острова в эту снежную зиму. Вокруг всё сверкает и переливается. На елях пухлыми подушками лежит снег. Мы легко одеты, но совсем не холодно. Над нами вьются снежинки, светит полная луна. Нежный до хрупкости снег парит белыми мотыльками и медленно оседает, заканчивая свой полёт гладкой застывшей пеной. Дышится легко. Мы окутаны волшебной зимой. Где-то там, за елями, притаился белый маг и выпускает свои искромётные снежинки. Они ложатся ей на плечи, на руки и мало-помалу образуют белый наряд; затем покрывают голову, налипают, цепляются друг за дружку, чтобы не упасть, и завершают свадебное платье блестящей узорчатой фатой.
Нам кажется, что мы больше никогда не исчезнем.
Нам кажется, что вечность для нас - это слишком мало.
А над нами… А над нами творилось невообразимое. Неугомонные снежинки кружились веером, носились одна за другой, соединялись в буквы, затем в слова и предложения, и на фоне тёмно-синего неба писали нам те строки, которые мы никак не решались произнести вслух.
Я не мог себе представить, что на земле нашёлся бы человек влюблённее, чем я; а раз так, то это чувство помимо меня вряд ли кому знакомо, вряд ли кто ощутил его в полной мере, всеобъемлюще, в буквальном смысле – по-неземному.
Она попросила, чтобы я вёл себя так, будто она непрестанно наблюдает за мной, всегда находится рядом. Сказала и испарилась. Растаяла, как снегурочка. Исчезла с роем снежинок.
Ничего не поделаешь, она всегда исчезает первой.

* * *

После фантастического венчания снежной зимой, я не встречаю её уже более двадцати перемещений. Мало того, я начинаю переноситься туда всё реже и реже. Неужели я теряю способность?

* * *

Середина осени. Берёзовая роща. Голубое небо и бегущие наперегонки мелкие облака. Я лежу на траве и гляжу на них с особенной грустью. Мне кажется, что они знают дорогу и несутся так быстро именно в тот мир, с которым связаны все мои надежды и стремления.
По всей роще слышны детские голоса. Я вывез свой шестой класс на экскурсию в зону отдыха. Они давно просились на природу, а я, всецело увлечённый своими путешествиями, всё время откладывал это мероприятие.
Смотрю на небо с облаками, на звенящие листья берёз, на естественную и скромную наготу стройных стволов и ещё раз пытаюсь разгадать тайну постижения вещей. Передо мной эталоны природной красоты, не нуждающиеся в изменениях и улучшениях, но здесь я не могу в них проникнуть так глубоко, как там: мешает некий невидимый барьер, сквозь который я вижу и эту берёзу, и всё кругом. Здесь есть какой-то запрет, на определённое движение души будто бы нет разрешения. Там природа та же - я другой, очищенный до полной ясности сознания, и там я не сторонний наблюдатель, а часть всего мироздания. Тут же - сколь угодно можно созерцать милые сердцу предметы, дотрагиваться до них, держать рядом, выливать на них потоки своего настроения, стремиться выразить их смысл: поэзией, прозой, живописью, музыкой, любовью, подставить их под лезвие науки наконец, и всё равно они останутся непознанными - где-то за гранью, не в нас самих. Сколько же перебрали слов поэты и писатели, подыскивая эпитеты к сути этих белых стволов; и как непохожи в манерах исполнения одной и той же вещи художники различных эпох и направлений. И все они были по-своему правы, и человеку через их талант с разных сторон открывались едва уловимые свойства материи, а точнее, её жизнеутверждающий дух. Одни аккуратно пытались проникнуть в неё мягкой и плавной музыкой, другие, не стесняясь, резали ткань мира жёсткими звуками электрогитар. И это тоже было вполне правдиво! Всякий искал свой путь постижения действительности, но все они вели к одной цели – подобрать ключи к раскрытию вещей гармоничного, но труднодоступного мира. А там - там всё просто, там они открываются полно без особого напряжения, и всё это благодаря огромному опыту и таланту правильно оценивать и видеть знакомый нам мир с его странностями и загадками. Безусловно, здесь много препятствий, - закоптелость душ, какие-то нечистоты: в себе, в людях, в образе жизни, в низких идеалах, в неверном представлении о совершенном. Они накапливаются годами, с самого детства, мы рождены с ними, они в наших генах. Но я уверен, что и здесь есть немало чудес, только до них весьма трудно достучаться. Достучаться до небес и сосен, степей и лугов, зверей, трав и даже людей весьма сложно, чтобы открыть в них настоящее чудо. Для этого нужно пройти долгий путь становления, путь взлётов и падений, изменяясь в нечто новое, не краснея от собственной неполноценности, не задираясь от мнимой безупречности, без устали совершенствуя самых «совершенных» на земле созданий – самого себя и себе подобных. Ведь всё вокруг лишь для того и создано, и оно с радостью поможет познать себя тем, кто желает быть выше – там ...
Всё дело в проникновенности.
Если говорить в целом, то мы уже давно сделали шаг в сторону человека лучшего, создав культуру и облагородив её. И она, в лучшем её проявлении, могла бы ускорить процесс развития человека обычного в человека двойного, отменно влияя на целые массы, но мы бросили её на произвол судьбы; не успев оформить статус безоговорочного господства, внесли грязь, сделали прагматичной, доходной, не умеющей постоять за себя, попросту исказили её значение, сделав трудноузнаваемой. И теперь, вместо того, чтобы смело вести за собой, она боязливо прячется, и каждый должен прорываться к ней в одиночку…
Детский гомон не утихает. Они всё веселятся. Им здесь хорошо. Но они никогда не были в тех местах, где был я. А будут ли?
Дети то и дело подбегают ко мне, поднося всяких жучков, лягушек, кипы опавших листьев; интересуются, задают сотни вопросов. Они всё делают правильно. Но что будет потом?
Рассказать им о там? Возможно, им будет интересно, они ведь дети, они любят всё таинственное, они чище, тоньше чувствуют. Этот возраст впитывает в себя больше красоты, хотя они почти не знают, что с ней делать. Не понимают, что это за дар. И настоящий выход в природу наверняка отпечатается в их подсознании, и именно его они будут вспоминать по-особенному, а не сотни других встреч с ней в будущем, когда тонкие протоки их души уже будут забиты разными житейскими мелочами. Как я могу объяснить им, что для того, чтобы попасть туда, надо так растить свою душу, чтобы не ты ей, а она могла управлять тобой и переносить в те места, где ты мог бы увидеть мир, о котором даже не можешь и помыслить. Объяснить сложно, можно подтолкнуть, нацелить, остальное зависит от них самих. Здесь каждый сам чистит свои протоки и гонит желчь. И люди здесь так же закрыты, как и объекты природы, и нужно немало помучиться, чтобы к каждому найти свой подход и направить на путь двойного человека.
Я стал слишком много рассуждать и боюсь, что все мои рассуждения ложны и бесплодны, ведь я теряю способность перемещаться.
Не могу понять, почему так происходит, почему я её больше не встречаю. Я видел там и других людей, я разговаривал с ними и спрашивал о ней, но они лишь пожимали плечами и исчезали.
Что же я делаю не так?

* * *

Все мои мысли поглощены девушкой оттуда. Я вспоминаю нашу первую встречу и отмечаю важную для себя вещь: сначала мы не полюбили – мы почувствовали друг друга.

* * *

Я на похоронах своей матери. Она навсегда исчезла из моей жизни. В последний раз я смотрю на ссохшееся лицо, перед тем как крышка гроба навеки закроет её от нашего странного мира. Я спокоен. Я, пока ещё двойной человек, знаю, что есть «здесь», и есть «там». И пусть она ушла совсем по-другому, куда-то ещё, в другое «там», я всецело уверен в благости силы, что кроется в союзе противоположных понятий, таких, как «исчезать» и «появляться».

* * *

Прихожу домой, уставший от поисков девушки с соломенными волосами, и одновременно возвращаюсь оттуда. Ни тут, ни там её нет. Здесь я ищу её уже больше года. А моя способность бывать там стала проявляться не более одного раза в месяц. Это очень мало.
Переступаю порог квартиры и вижу, как жена кладёт телефонную трубку, и затем, взглянув на меня, прохладно возглашает:
- Тебе только что звонили!
На ней одет один сапог, другой она с трудом натягивает на ногу, собираясь куда-то уходить.
- С работы? – спрашиваю я.
- Не знаю, - отвечает она, кряхтя, пытаясь просунуть носок до конца. – Мне не докладывали. Приятный женский голос. Я спросила, что передать, а она…
Жена, наконец, застёгивает молнию. Я жду. Она надевает шубу и просит ей помочь. Я помогаю.
- …а она говорит, передайте ему, что звонили оттуда.
Жена заканчивает фразу и замечает мою одеревенелость.
- Ты что? Загулял тут без меня? – спрашивает она без особого интереса.
- Нет, – отвечаю я.
Я сказал ей правду. Тут жене меня не в чем упрекнуть. Тут я не загулял.
Она говорит, что недели две пробудет дома – какие-то крупные денежные дела с каким-то крупным денежным боссом.
- Понятно, - говорю я, думая совсем о другом.
Она уходит, и уже на лестничной площадке роняет последние слова:
- Так что у меня будет время разобраться, откуда это - «оттуда».
Я остаюсь один. Вне сомнений, это звонила она, я ведь недаром рассказывал о себе. Узнать мой номер было нетрудно. Она тоже взволнована тем, что мы долгое время не можем встретиться, и приняла решение найти меня в старом мире. Я так думаю.
Целый вечер и два следующих выходных дня я никуда не выхожу из дома.
Больше никаких звонков.

* * *

В учительской меня встречает директриса и с важным видом вручает в руки конверт. На нём нет ни знаков, ни букв. Он старательно запечатан. Если бы мне давали взятки, я бы подумал, что в этом конверте деньги. Но взяток мне не дают, и сейчас у меня совершенно иное предчувствие.
Захожу к себе в кабинет и вскрываю послание. Всего одна строчка.
«Я тебе не нужна. Забудь всё, что было между нами».
Через минуту я снова у директора. Я спрашиваю, кто принёс конверт. Она приподнимает очки и оглядывает меня с головы до ног. Затем интересуется, что в нём. Я повторяю свой вопрос в грубой и дерзкой форме. После нескольких минут возмущения она всё-таки обрисовывает внешность интересующего меня человека: мужчина средних лет, с бородкой, симпатичный, с длинными волосами, немного напоминает Христа.
Первое, что приходит в голову – он её коллега по работе здесь. Или же – он бывает там и видит её, а здесь выполняет её просьбу.
Меня начинает душить ревность.
В который раз хожу по салонам, музеям, галереям. Теперь я ищу не только её, но и мужчину с интересующей меня внешностью. Мне везде отвечают, что таких очень много. В конце концов, измотавшись и изнервничавшись, попадаю на выставку одного заезжего живописца.
Его творчество меня не волнует. Мне нужен он лично. Мимолётно я замечаю, что он бездарен.
У служителей искусств узнаю о местопребывании автора полотен и нахожу его в подсобном помещении, роющегося в каких-то бумагах и жующего сигарету.
По известному мне описанию – это он. Я вижу его отрешённое лицо, блуждающий взгляд и делаю для себя вывод: он определённо бывает там. Мне даже кажется, что он и в данный момент там, и более того – вместе с ней.
- Чем обязан? – спрашивает он, разгоняя дым. – Автограф?
Нужен мне его автограф… Я задаю вопрос напрямик:
- Это вы приносили мне сегодня конверт?
- Конверт? Какой конверт? – он продолжает рыться, не балуя меня вниманием.
- Конверт оттуда. От неё.
Я присматриваюсь к нему и чувствую, что он ни в чём не признается. Вероятнее всего, она не разрешила ему вступать со мной в контакт.
- Вы что-то путаете, - говорит он небрежно. – Я не почтальон, я художник. Я не разношу конвертов ни оттуда, ни отсюда, ниоткуда.
Я не отступаю. Я задет за живое и убеждён, что он с ней знаком.
- Понимаю, что вам запретили говорить со мной, однако же, поймите, для меня это очень важно. Вы бываете там?
- Где там, чёрт возьми?! – он выплёвывает сигарету прямо на пол и рассматривает меня словно букашку в микроскоп.
Я отвожу глаза вверх, он прослеживает мой взгляд.
- А-а, там… - понимающе кивает он. – Так бы сразу и сказали, аллегорик вы эдакий. Я там почти постоянно.
- И там вы с ней встречаетесь, - утверждаю я.
- С кем? А, ну конечно, - доходит до него снова, - иногда она меня посещает.
- И как часто? Какие у вас отношения?
- Да в последнее время мы неразлучны. – Он издевательски смеётся.
Я в бешенстве. Я готов на него наброситься.
- Кто вы? – спрашивает он, едва подавив приступ смеха. – Неистовый поклонник моего творчества? Покупатель только тех произведений, которые написаны вместе с музой вдохновения? – Он подмигивает, указывая наверх. – А может, сумасшедший критик?
- Не пудрите мне мозги! – ору я весь в гневе. – Вы принесли мне сегодня этот конверт. – Я достаю его из кармана и сую ему под нос. – Это письмо от неё. Я требую объяснений! Что там произошло?!
Он намеревается взять конверт из рук, но я не позволяю сделать этого. Тогда он отодвигается от меня, как от душевнобольного, и кричит:
- Как вы сюда проникли, идиот? Вон отсюда! Вон!
Я хватаю его за горло, требуя признаний. Я вне себя. Я избиваю его. Он зовёт на помощь.

* * *

Плохо помню, что со мной произошло. Из отделения милиции попадаю в руки к врачам.
Доктор расхаживает по кабинету, держа руки за спиной. Я чувствую сзади дыхание двух санитаров. Понимая, куда я влип, стараюсь казаться безмятежным, а затем и на самом деле обретаю свой прежний флегматичный характер.
Доктор подходит ко мне ближе и, оттягивая толстыми пальцами мои веки, разглядывает глазные яблоки. Взмахом руки он отпускает санитаров.
- Доктор, я уже в порядке, - говорю я смиренно.
- Вижу. – Он отходит к рукомойнику и тщательно вымывает руки, будто мои веки были полны всякой заразы, и затем возмущается: - Вижу, но не могу понять, что с вами случилось – работаете преподавателем, всеми уважаемая профессия, рефлексы все в норме, - а человека чуть не задушили!
- Извините, сорвался. Стрессы, потеря самоконтроля, сами понимаете…
- Да не передо мной надо извиняться, любезный, а перед тем, кого незаслуженно обидели.
- Я непременно принесу ему свои извинения.
Осознаю, что был не прав. Человек, которого я избил, никогда не был там, и совершенно не имеет отношения к её посланию.
- Так что же всё-таки произошло? Вчера вы тут такого нагородили, что мы уж было подумали отправить вас к тем, которые подобным образом расписывают красоту плюющихся озёр, плавающих островов и кланяющихся деревьев.
- Я что, всё это рассказывал?
- А вы как думали, голубчик, из-за чего же это я, по-вашему, маячу тут перед вами?
- Не принимайте всё всерьёз, доктор. Я бредил.
- Я хочу знать одно, и извольте, пожалуйста, объяснить: почему вы, вполне нормальный человек, избили другого вполне нормального человека?
- И вы меня отпустите? – переспрашиваю я по-детски. Я понимаю, что нужно как можно скорее выпутываться из этой истории, иначе я переселюсь в совсем иные места, чем те, о которых мечтаю.
- А на кой ляд вы мне нужны? Таких, как вы, знаете сколько? И вашей профессии в достатке попадают.
- И что? Все бредят тем же, чем и я? – спрашиваю я с затаённой надеждой разузнать о местонахождении хотя бы кого-то из двойных людей.
- Нет, - резко отвечает доктор, - там фантазии покрасочнее.
- Ну, а всё же? Такие, как у меня, были? Вы ведь упоминали…
Доктор подозрительно смотрит на меня. Я понимаю, что ошибся, задавая этот вопрос.
- Зачем вам это нужно? – в недоумении спрашивает доктор. – Хотите, я отвезу вас к ним? У них всё и разузнаете.
- Нет-нет, я неправильно выразился, - лепечу я, - меня это, конечно, не интересует.
- Тогда отвечайте по существу. Зачем прибегли к избиению?
- Считайте это приступом ревности, доктор.
- Ревности? К кому? К этой девушке, которую вы встречаете где-то там, непонятно где?
- Ну… - запинаюсь я. – Это неважно.
- Вы же женатый человек, - напоминает доктор. – Если бы не она, вы бы со мной не разговаривали по душам.
- Кто она? – спрашиваю я, смутно понимая, о ком идёт речь.
- Ваша жена! – уточняет доктор, глядя искоса. – Она уладила все дела с законом и с вашей жертвой, на которую вы яростно обрушились. И я освобождаю вас от соседства с придурками, извините за выражение, только благодаря её мольбам и просьбам.
До меня доходит. Она насовала всем денег. Она знает, что делать в таких случаях.
- Моя жена?! Она была здесь?
- И не раз. Я выписал для вас несколько рецептов, будете принимать успокоительные. Слушайтесь её во всём. Кстати, она рассказывала про какой-то звонок девушки «оттуда». Это совпадает с чушью, которую вы тут несли. Вас что, целая группа ненормальных?
Я не отвечаю. Я жду, пока доктор забудет, о чём спрашивал, и затем говорю сам:
- Я в норме, доктор. Я могу идти?

* * *
Я не перемещаюсь уже несколько месяцев кряду. Мне срочно нужен человек, обладающий такой способностью, кем бы он ни оказался. Мне ничего не остаётся, как поместить в центральных и областных газетах короткое и мало для кого вразумительное объявление:
- «Ищу двойного человека или реала. Хочу встретиться с теми, кто бывает там».
Тот, кто мне нужен, поймет, о чём идёт речь.

* * *

С момента выхода объявления прошло больше недели. Никто, кроме одного наркомана, который предлагал побывать там вместе, на объявление не откликнулся.

* * *

Супруга возвращается из очередной командировки. Она заходит с газетой в руках и швыряет её с порога мне в лицо.
Я догадываюсь, в чём дело – в этой газете моё объявление и наш номер телефона.
- Если бы я точно знала, что ты свихнулся, - кричит она, - я бы не вытаскивала тебя из психушки!
Я ухожу в другую комнату и включаю телевизор.
Чем-то погремев на кухне и в прихожей, она идёт на меня панической атакой.
- Вы бы хоть название придумали для своего борделя! Фантазии, что ли, ни у кого не хватило? Там, тут, туда, оттуда – бред сивой кобылы!
Она мечется прямо перед экраном, круто разворачиваясь и не сходя с прямой линии.
- А может, тебя затянули в религиозную секту? – толкает она другую версию и глядит на меня, как на пришибленного, с сострадательным отвращением. – Боже мой, за кого я вышла замуж? – вскидывает она руки. – Хорошо ещё, что я не догадалась завести от тебя детей. Чему ты вообще можешь их научить? Лучше бы деньги зарабатывал, как все нормальные мужики, рохля!
Не сильно внимая её негодованию, я, склонив голову, тихо произношу:
- Мне как-то стыдно быть бизнесменом.
Она расширяет глаза вместе с идиотской улыбкой.
- Стыдно? Перед кем тебе стыдно, фетюк?
Я вздыхаю.
- Хотя бы перед собой, перед людьми.
Она в бессилии падает на диван и обхватывает голову руками, чуть не плача от моей беспросветности.
Я тихо спрашиваю:
- Когда у тебя следующая командировка?
- Что?! – Мои слова действуют на неё, как запал. – Ты что-то произнёс?!
Я понимаю, что мне нужно уйти.
Она поддерживает такое решение.
- Вон из моей квартиры! – слышу я, уходя. – Учитель недоделанный! Иди в своё туда! Таким недотёпам только там и место!
Я бы и рад исполнить её требование, но, увы…

* * *

Я развожусь с женой. Ровно год как я не был там. Бывшей супруге удалось удачно поменять квартиру и мне, благодаря её снисходительности, досталось место под крышей.

* * *

И в солнечный день бывает разлука, и перед грозой случаются встречи…
Всё-таки это произошло. Я снова здесь, хотя уже не верил в возвращение. Только всё не так, как раньше. Вокруг сыро и туманно, вот-вот хлынет дождь. Я в объятьях размазанной по ветру осени. Кленовая аллея вся усыпана опавшими листьями, они то и дело вздымаются в воздух и бесприютно носятся среди стволов. Они срываются с веток, обретая свободу, на радостях гоняются друг за другом под порывы ветра, и лишь некоторые из них плотно прижимаются к земле, ясно разумея скорый исход. Полог тумана оживляет отражённый свет луны, близоруко вглядывающейся сквозь марево, – её, верно, как и всех, интересует всё тайное и скрытое от посторонних глаз. И мне кажется, что вот-вот что-то произойдёт.
Замечаю впереди одинокую фигуру. Она ещё далеко, но я уже узнал её, вернее, почувствовал.
Бегу. Я боюсь, что она исчезнет.
Она стоит ко мне спиной в жёлтом, как сама осень, плаще и прикрывает лицо руками. Я обхожу её с другой стороны, но она отворачивается. Мне кажется, что она плачет. Плачет – здесь!
Столько времени я готовился к этой встрече, предчувствуя её скоротечность, а сейчас стою и не имею понятия, с чего начать разговор. Сила, влекущая меня к ней, неудержима, и я готов, растворившись в тумане, прилепиться капельками к её волосам, войти в неё осенним воздухом, навсегда приклеиться жёлтым листом, готов на что угодно, лишь бы она была всегда рядом и не смогла без меня исчезнуть.
Она отрывает ладони от лица и смотрит мне в глаза. Во взгляде – вечный огонь сожаления и ясная, сплошь правдивая жалоба на бессрочное расставание. В её молчании - моя вина, как причина долгой разлуки, моя нерасторопность в выборе правильной дороги; я вижу это отчётливо, но она, такая чуткая и сердечная, тихонько произносит:
- Прости меня, это я во всём виновата.
Я кривлюсь и сжимаюсь от протяжной боли в груди, как лекарство глотаю влажный воздух осени и картавлю изломанным голосом:
- Я искал тебя.
- Знаю, - кивает она. – Знаю почти всё, что ты делал.
- Откуда?
Она грустно улыбается.
- Помнишь, я говорила: делай так, словно я наблюдаю за тобой?
- Это были твои последние слова.
- Так вот, я действительно имела возможность несколько раз видеть тебя отсюда. Такой дар открывается у тех, кто уже почти прошёл уровень двойных людей. Я видела тебя, а ты меня видеть не мог.
- Понятно.
- Что тебе понятно?
- Понятно, что ты ушла уже далеко от меня.
Мы замолчали. Туман сгустился ещё больше, до такой степени, что стал выдавливать из себя крупные одиночные капли дождя.
- Что я делал не так?
Она поднимает воротник и вздыхает.
- Нам нельзя было встречаться и любить друг друга раньше времени.
- Какого времени?
- Нужно было дождаться, пока мы не перейдём сюда окончательно.
- Но мы ведь не могли не встретиться! Так распорядилось провидение, случай, судьба!
- Верно, но не совсем. Есть кто-то, знающий больше, что нам нужно, понимаешь? И этот кто-то хотел лучше и быстрее, но не рассчитал, что мы не справимся. Мы живём, как он задумал, но иногда у нас не получается - и мы отклоняемся в сторону.
- Не мы, а я, - поправляю я. – Я ушёл в сторону.
Осенний лист ударил мне по лицу – вполне заслуженная пощёчина.
- А знаешь, почему?
Я несмело пожимаю плечами.
- Ты перестал перемещаться, потому что не выдержал испытания, последнего испытания.
- Испытания?
- Вроде того. Пойми, наша встреча была, конечно же, не случайна; кто-то знал, в ком мы нуждаемся, и организовал нам её не где-нибудь, а в лучшем мире, наперёд осознавая, что мы обретём такой дар, как любовь. Он хотел помочь, хотел, чтобы мы посредством неё ускорили процесс становления. Но ты превратил любовь в страдание. Не ощутил, что она, как ничто другое, раскрывает все прелести мира и в сотни раз увеличивает восприимчивость к избранному.
- Но я по-прежнему продолжал вбирать от жизни то, что с моей точки зрения, казалось намного важнее остального! Как до тебя, так и после!
- Тебе так кажется. Из-за любви ко мне ты забыл обо всём. Я затмила твой разум, я мешала тебе – вот в чём моя вина! Я доминировала повсюду, и ты всё поглощал уже не так глубоко, как раньше, значимое стало второстепенным. Любовь должна быть двигателем, а не тормозить. Через нашу любовь следовало любить всё, и сильнее во стократ, чем раньше; а ты стал раздражаться, переживать по пустякам, ожесточился, даже впал в бешенство – это здесь не приветствуется. Ты носился по жизни, как носятся по ветру эти жёлтые листья, и думал лишь о благополучии со мной. Ты сеял вокруг себя невсхожие семена и превратил любовь в болезнь, а больным тут не место.
Дождь начинает усиливаться. Она продолжает:
- После нашей последней встречи ты не только нашу любовь – ты каждую минуту использовал неправильно. И к этому тебя подтолкнуло не что иное, как та же любовь. Если ты уж и начал страдать, так и в том был немалый прок. Ведь сколько интересных вещей открывается в таком состоянии, тебе ли этого не знать? Сколько пользы можно извлечь, испытывая нравственную боль, - об этом говорят уже тысячи лет. Там всё нужно стойко, с достоинством пережить, всё применить во благо, чтобы потом быть здесь. Ты же умеешь одухотворять мысль, ты всё делал, как полагается, почему же, имея такую возможность, ты упустил её?
Её лицо исказилось, но слёзы заменили капли дождя.
- Знаешь, я так беспокоилась о тебе, переживала каждый твой шаг, что из-за этого сама стала чуть меньше перемещаться.
- Я и тебя подвёл. Прости… Не тревожься обо мне больше, лети вперёд, я совсем не хочу тянуть вниз человека лучшего. Я как-нибудь сам… Тебя уже всё равно не догнать, - обречённо заключаю я.
- Не рви себе сердце, делай то, что умеешь, и то, что желаешь. Будь при этом невозмутим, стремись к душевному покою. Разве это сложно? Разве любовь – любая любовь, даже безответная – это ли не шанс попасть сюда? Любовь – дар, средство, с помощью которого можно намного быстрее здесь оказаться.
- Средство?
- Да, средство, чему ты удивляешься? Повторю ещё раз, если ты не понял – там всё создано для того, чтобы мы, обращаясь с этим всем должным образом, прорвались сюда. И любовь тоже. Недаром мы так полюбили здесь, а не там, и неспроста я не хотела встречаться с тобой в старом мире. Я не учла и не разглядела то обстоятельство, что ты, возымев ко мне страсть, не найдёшь силы управлять собой. В твоих интересах я не должна была переходить некоторые допустимые границы. Но случилось то, что случилось… А уж после, уяснив, что из-за съедающих тебя мыслей обо мне ты теряешь дар к перемещению, я решила исправить положение, но тем лишь усугубила ситуацию. Вопреки всему, я разыскала тебя и даже пару раз следила за тобой, но на прямой контакт не пошла, - что-то мне подсказывало, что там мы не должны видеться; есть законы, высшие законы, которые нельзя переступать. Я сделала ошибку, что позвонила, а затем и того хуже – через посредника-реала решила передать тебе несколько слов. Извини, но я считала, что будет лучше, если ты вычеркнешь меня из своих мечтаний, думала, что тогда ты снова напрямую устремишься к человеку лучшему… Получилось всё наоборот, ты даже начал совсем беспричинно ревновать, запустив в себя массу скверных эмоций. Ты словно взбесился, а затем и вовсе загнал себя в тупик.
- Но почему же всё-таки ты не подошла ко мне там и не объяснила причины моих заблуждений? Почему не направила в нужное русло?
- Я только что сказала. Есть высшие законы, которыми нельзя пренебрегать. Ты должен был понять и выскочить сам, без подсказки, в противном случае в твоём развитии получился бы ничем не восполнимый пробел. Любить надо уметь. Твоя любовь господствовала над тобой и стала непреодолимым барьером для пропуска сюда. Ты не умел ждать, и даже не до конца верил мне. Теперь ты понимаешь, почему, перемещаясь сюда после нашей последней встречи, ты меня не встречал?
- Не понимаю, - говорю я, тупо опустив голову.
- Всё в мире делается для того, чтобы выбить тебя с нужной колеи, и только для того, чтобы ты нашёл в себе волю и силы не сойти с неё. Тем самым ты прогрессируешь, получаешь необходимые элементы развития. Те, кто выше нас, на время посчитали необходимым прекратить встречи. А скорее всего, кому-то из нас их нужно было заслужить.
- Догадываюсь, кому.
- И сейчас ты только потому здесь, что мне удалось уговорить бывших двойных людей, не возвращающихся больше обратно, выдернуть тебя на время из того мира. Это тоже против высших законов, и против твоего собственного «я», не ему на пользу, но мне пошли навстречу. Я безвозвратно теряла тебя и очень хотела ещё раз увидеть. Скоро мы исчезнем. Начинающийся дождь – это знак того, что наше время истекает.
- Ты тоже стала такой, как они?
- Почти. В твоём мире я бываю редко. Вот только в последнее время из-за тебя произошёл сбой.
- А что станет с твоим телом там, когда ты навсегда освободишься?
- Оно со временем погибнет. Но далеко не каждая смерть означает переход сюда.
- Значит, и в старом мире тебя не найти. Понимаю, лучшие уходят первыми.
- Ничего ты не понимаешь.
- Сегодня я впервые не вижу никаких чудес.
- Сегодня их и не будет. Ты здесь не по праву. И не совсем здесь. Это своего рода маскировка – вся эта печальная осень, тоскливый туман с дождём. Он словно закрыл нас от взглядов тех, кто сожалеет о нашей участи.
Капли бьют всё яростнее. Она всхлипывает и снова начинает плакать.
- Зачем я встретилась тебе на горе? Зачем бежала к тебе на плавучем острове? – Она плачет вовсю.
- Тебе нельзя плакать, - говорю я. – Слёзы не присущи двойным людям. Не падай вниз по ступенькам.
- Ничего, я выкручусь.
Она утирает капли на лице, а к моему горлу подступает огненная волна смятения.
- Неужели нельзя ничего поделать?! – спрашиваю я в панике. – Может, мне позволят остаться здесь на каких-нибудь условиях, в порядке эксперимента, что ли?!
- Не говори глупости. – Она машет головой. – Нельзя перепрыгнуть океан. Можно только плыть. Плыть медленно или быстро.
- Или пойти ко дну, - заключаю я.
- Ты этого не сделаешь.
- Я не смогу без тебя.
- Сможешь. Ты забываешь о моих способностях быть рядом. Это тебе поможет.
- Какой смысл для тебя в этом?
- Такой же. Такой же, как и для тебя. Смысл таится в притяжении к тебе, человеку любимому.

- Но ведь ты любишь низшее существо. Недоразвившееся, недоделанное… Я для тебя теперь - словно любимый дельфин для человека.
- Ты мой, - смеётся она сквозь слёзы, – мой, хоть и отстающий. И ты обязательно меня догонишь.
- К тому времени ты будешь ещё дальше.
- Я могла бы отказаться от всего и прийти в старый мир, но…
- Об этом не может быть и речи.
- …но поверь, никому из нас лучше от этого не станет. Там минуты счастья дороги, когда о большем ничего неизвестно. Наши чувства здесь выше и сильнее, чем земные, разве ты до сих пор этого не понял?
Начинается настоящий ливень. Я делаю попытку поцеловать её на прощанье…

* * *

Сегодня - ровно двадцать пять лет с той поры, как я последний раз увидел её и побывал там. Я так и не успел прикоснуться губами к её щеке, мокрой от осеннего дождя, который лил на нас град слёз, не имея возможности разрешить неразрешимое и изменить строгие законы мироздания. Мне кажется, что она до сих пор стоит в осеннем тумане и, прикрыв лицо руками, вспоминает горные цветы, сказочный остров и снежные признания, написанные за нас тёплой волшебной зимой. Я знаю, в этой жизни мне её уже не встретить, и меня спасает лишь то, что я, бывший двойной человек, иногда чувствую её взгляд, ощущаю её присутствие и поддержку.
Я по-прежнему читаю уроки географии и даже иногда позволяю себе рассказать детям о ночных солнышках, смеющемся озере и приветливых деревьях. Я много путешествовал и видел на своём веку немало чудес. Дети - единственные, кто с неподдельным интересом слушают о моих странствиях, а больше я о них никому и не говорю. Дети любят меня. Они считают меня странным и немного сумасшедшим, но всё равно любят. Они чувствуют, что я действительно хочу раскрыть в них двойных людей, уберечь от назойливых мух посредственности и провести узенькой тропкой мимо хлама корыстолюбия в чистое поле, где их будет ждать человек лучший с его неповторимым и удивительным чудом.

© Дмитрий Ларин, 2015
Дата публикации: 27.07.2015 15:40:02
Просмотров: 2242

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.