блукомань

Юрий Сотников

Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 13209 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Лес – это несекретное хранилище без охраны, в котором на воле произрастают тысячи видов зверьков и растений, ещё не занесённых в красную книгу. Но они скоро могут туда занестись, если их товарищи люди будут и дальше так сильно гадить на каждом шагу, устраивая везде свалки, сортиры да пепелища.
Ой! а тут кто-то целую бабульку выбросил. Стоит и хлюпает носом возле маленького деревца, обняв его своими невесомыми ручками. Она и не услышала меня за спиной, заглушая все лесные звуки своими безотрадными рыданьями, словно в един миг вдруг потеряла дорогу настоящего, сойдя растоптаными галошами на узенькую тропинку дремучего параллельного мира. Бабулька висела на сосёнке как старый коричневый плащ, уткнувшийся носом в кору, боясь и представляя за спиной всяких гномов, лешаков да медведей. В лесу было сыро и сумрачно, подступал вечер а с ним зимние холода, кои готовился принести с собой северный ветер, уже на арфах сосновых крон игравший отпевание и забвенье потерянным да заблудшим.
Старушонка с превеликой радостью пошла за мной как за светочем во вселенской тьме, тихонько ещё подвывая, но уже избавительно, искупительно, как старая грешница выпущенная бесами из котла хоть и со шрамами но живая:- спасибо сыночек, уууу!.. лесной проезд двенадцать, лесной проезд двенадцать, лесной проезд…- заклинала она меня на незабытье, и держалась за мою руку как кукла своей неживой ручонкой, как ослик иа за верёвочку винни-пуха. Сзади семенили её в вязаных чулочках сухонькие ножки словно бы сами по себе, будто она их выковырнула из ствола той сосёнки, когда срослась с ней думая что до конца всей своей жизни.
Но на полпути нас уже ждали – к нам бежали навстречу её взволнованные родичи. Бабулька плакала от счастья что нужна им, любима – а я радовался, прежде до ужаса боясь что они её в самом деле на муки выбросили, как на свалку старьё.
===============================

Есть у американцев один хороший фильм – он из старинных, а тогда ещё янки славно природу да душу снимали, не скупясь пока что на чувства. Там один гангстер, по-нашему русский бандит, заслужил уваженье окрестных людей, а особенно впечатлённых мальчишек своим броским презрением к смерти и страстью к густокровавым авантюрам, которые так притягательны для обывательской серости.
Но его подловили хитрозадые копы, смогли взять у бабы красивой живым да голым. И вот приходит к нему на тюрьму – нет, не посылка с харчами – а грюмоватый батюшка поп, или как там по-ихнему. Он просит его, на коленях почти – ты, мол, струсь перед смертью у всех на глазах, обделай штанишки от страха перед карой господней. Тот в ответ ему – сбрендил ты, батя? чтобы я, величавый герой из гераклов, вдруг сломался как кукла и заныл мамааа-мамочкаааа! Не бывать никогда такому позору.
Поп посмотрел ему в бессмертные очи и сказал – что так нужно тем детям, которые почитают его, бандюгана, выше господа. Чтобы не зашагали они по душегубской дорожке следом за ним, а спасли свои души добром с милосердием.
Гангстер билли криво усмехнулся – ни да ни нет, наверно раздумывая – но когда его потащили на электрический стул, он вдруг дико взвыл и засучил ногами как последняя тюремная сявка и сдох под электродами как мокрая лабораторная крыса, успев лишь тихонько подмигнуть благодарному попу. А когда детишки спросили, правда ли что билли пред смертью оказался гнидой, то поп, вздохнув, сказал – Да – и светло взглянул в небеса.
Меня мучает, что уже две тысячи лет люди всем человечеством проклинают иуду. И только господь да христос знают всю правду о нём.
================================

Как я буду умирать во тьме своей поднебесной ночи? Затрубят ли по мне иерихоны, разевая огромные рты похожие на белые маски чёрных хэлуинов, и от этого слоновьего ража пробудится ль весь спящий сопящий мир, воздеваясь в великой тоске – великана хоронят! – а потом на миг всё затихнет, потому что меня сам господь отпоёт, скорбным шёрохом ветра виясь по кронам деревьев и слёзным плачем дождя колыша стебли трав.
Прощайтесь! – громыхнёт грозный бас изпод сводов всепланетного дома; но я не услышу вослед ему никаких траурных музык, а в душе моей будет звучать одна лишь печальная мелодия покоя, которая слышится динь-линь-колокольцами всем уходящим отпетым и погребённым.
Когда первый гвоздь, забитый ловко равнодушными могильщиками, пригвоздит моё сердце к Земле, то моя небесная душа сладко почувствует себя оторванной, отрезанной, отрубленной от этой вечно мятущейся плоти, коя будучи живой так невыносимо насиловала её своими беспредельными фантазьями да безумными авантюрами, то призывая к себе в миг милосердной любви, то проклиная от себя в часы злобной ненависти.
Когда последний ком земли плюхнет по грязному пристанищу греховной плоти, я взвою от яростной радости, устремляясь в геенну иль в кущи на святое блаженство и на смертные муки.
===============================

Мы с ним в прошлом веке вместе работали. Улетело под ветер больше десятка лет, но он не изменился явно, а всего лишь появились во лбу небольшие залысины и гусиные лапы в уголках невесёлых глаз. Глаза у него постоянно одной поры – осенней, ноябрьской, которая ближе к зиме; даже когда он улыбается чужой шутке, то кажется всякий раз ожидает грубой насмешки именно над собой, и не знает как от неё защититься. Но бывает, что он хохочет совершенно искренне, и главное без боязни – это если рядом с ним человек добрый да сострадательный, коему он как себе доверяет – в прошлом веке он так хохотал лишь со мной. А в нынешнем…
По-моему, у него появилась любимая женщина. Про любовь – к слову, потому как не представляю их в объятиях, тем бо в развратных, низменных – но я их несколько раз видел в зелёном парке, а однажды даже наскочил нос к носу, спеша тут же удалиться. Потому что общаться с ним мне и так тяжело – тянясь ко мне как к святому праведнику, он вслух читает стихи, поёт песни, и душу свою не от мира сего, для меня слабоумную, насквозь выворачивает наизнанку – а теперь и женщина эта, такая ж как он, с первой встречи потянулась ко мне, наверное исстрадавшимся сердцем. Я не считаю их дурачками – наоборот, для меня они поднебесные жители, которые случайно спустились на землю, ошиблясь и местом и временем, планетной галактикой и подобающей вечностью. Вот поэтому мне так трудно понять их, инопланетных, оттого что сердце моё приземлённое – а многие люди вообще с голышами живут сердец вместо да сквозняком вместо душ.
==================================

Когда ты начинаешь собираться домой к мужу – вот ещё даже не натянув тесноватое для твоих соблазнительных форм бельишко, и я лежу рядом с тобой на диване совсем голый да вздыбленный – что стоит мне протянуть к тебе жестокую сильную руку и не отпустить домой, а мощью удержать в своей зашторенной от белого света темнице. Мне иногда кажется, будто ты сама этого ждёшь: как кролик, сладостно загипнозенный добрым удавом, в желудке которого будет спокойнее жить; или как висельник, перебирающий на шее скользкую незатянутую петлю словно чётки судьбы, пока что не сделавшей выбор.
У меня в такой миг появляется маньякальное желание прикончить тебя, расчленить на куски – голова, руки, ноги и всё что даёшь мне не жалея себя; а после и самому вздёрнуться к потолку, испытав перед тем на тебе, на кровавом околевающем теле безумное наслаждение невозвратностью нашей жизни.
====================================

Люблю я самых обычных мух. Серые лупатые волосатые мне очень подходят для опытов. Я отгородил для них в доме светлую солнечную каморку, и теперь их набилось там видимо-невидимо. Казалось бы, грязь да нечистоты эти самые мухи – ан нет.
Я выбираю среди недели бездельный денёк, и прихожу к ним с гости с раннего утра, около семи. Снимаю с себя всю наружнюю требуху, словно на приёме у башковитого врача, который есть спец по всем частям тела – и голый ложусь на кушетку. В этот момент начинается сеанс мушечной терапии.
Серая лупатая свора жужжит себе возле окна и поначалу приглядывается ко мне, незнакомцу. Даже в сотый раз я для них чужой, потому что у этого крылатого отребья нет никаких особых привязанностей, кроме сливового варенья да коровьего дерьма. Но потом первые геройские лётчики слетают на моё пузо, обнюхивают, обсмактывают, и слышно как переговариваются в шлемофонах:- третий, третий, я вонючка, объект безопасен.- Тогда уже вся стая бесстрашно садится на меня, и каждая из мух облюбовывает свою посадочную площадку: это похоже на заполнение огромного водоплавающего авианосца истребителями вертикального взлёта, когда они, где-то в мире сильно нагадив, плюхаются грязным брюхом по своим нумерам.
И вот первые из них ползут по пузу, как набитому арбузу; а следом остальные присаживаются рядышком, словно на мои именины к накрытому столу, тем более что я сам их позвал – они барабанят своими маленькими ножками возле пупка, а мне отдаётся блаженством и негой в душе; они царапают перьями мои соски да подмышки, а кажется будто любимая баба щекочет меня невзначай. Потом мухи спускаются ниже, в паховую область, где должна бы быть грыжа от трудов и от праведных – но на самом деле находится красная столица моего суверенного государства, оплот похеризма, который живёт по законам единоначалия, в меру соблюдая свой моральный кодекс. Ничего эротичного в моих отношениях с мухами нет – иначе я бы смазал главную высотную башню кремля каким-нибудь сладким вареньем или солдатской сгущёнкой; но нет, я просто с ними вместе поднимаюсь на шпиль, на сияющую звезду – и скоро взлечу воспарю, перерожденный в муху.
===================================

Как рождаются стихи у поэтов?
Хоть и рассказывают соплеменники, будто есенин был буян да выпивоха, к тому же отъявленный бабник злодей, а я представляю его сероглазым серёжкой, как садится он без седёлки на холку коня – обязательно белого, потому что это истый есенинский свет – и мчится на нём голышом, словно кентавр, прямо в близкую даль синеокую, и кричит во всё горло свою оглашенную песнь, что рождается тут же на скачке, и то ли сам серёга её сочиняет молодою душой, или предки ему напевают на правое ухо, сидя бесплотными тенями, сзади качаясь за шею.
А про маяковского говорят, будто жизнь его не сложилась, будто всю её без остатка положил он к ногам мировой революции и беспутной капризненькой лильки. Не верю: не мог такой крупный мужик, глыба по вечности, любить какую-то мелкую немощь. Видно, для кареглазого вовки то великая лиля была, чужой лилианой он звал её, и долбил обушком револьвера в каменную стену огромной вселенной, вызывая всеявого господа, чтоб судьбу изменить, чтобы вместе им быть – а когда смялся об воздух железный приклад, то володька по небу стрельнул, надеясь попасть отомстить.
=================================

С очень раннего утра, ещё даже не с серой, а с тёмной непроглядной зари, которую только ночь своим нюхом предчувствовала – вдруг как будильники завелись петухи. Словно все они вечером из одной кучи объелись то ли прокисшего варёного пшена, а то ль забродившего гороха, и теперь их желудки урчали тревожно, им спать не давали – вот они побудили и сами всю сонную округу.
Сначала заклекотал кочет в соседнем дворе справа. Голос у него ещё со сна не прорезался, и похож был на бульканье тягучего сиропа из зелёной аптечной бутылки, потому что по цвету тембра петух тоже казался больным: зеленоватый, бледный, с тоской.
Следом за ним тихонько, себя боясь, пропищал молоденький петушок. А фальцетик его такой слабенький, словно ему вчера ни за что гребешок поклевали соседские взрослые дядьки. И теперь он обижен на всех, он угрозами сломлен: непонятно, откуда пищит.
Ну, наконец-то: вот слева взметнул огневой голосище. Он пронёсся сквозь двор между двух тополей в направленьи на школу так быстро что я даже не успел расставить нужные запятые в этом большом предложении и только режущий ветер где-то там далеко снёс его эхом ко дворцу молодёжи.
Как всё же красиво да сочно трубят по ночам петушиные сигналки нашего дворового автокурятника.
==================================

Замыслы. Идеи. Грёзы. В молодечестве взбадривают нас – да чего там, возвеличивают до таких высот, что голова идёт хороводным кругом, танцует да пляшет от счастья, кудрявя волосы дыборком. Смотрю на себя я в зеркало сей миг моего чудесного юношества, и удивляюсь – кто ли это такой красивый, отважный да могучий? Сам себе отвечаю:- Ну конечно я, впереди покорений немерено!
Срокалетний рубеж – граница, запретка со следовой полосой – и на той стороне остаются мечты и свершенья, а я здесь с пулемёта строчу по ним длинными очередями, надеясь попасть, подстрелить их хоть вкось, на излёте – потому что когдато давно не хватило мне силы да храбрости, чтобы прыгнуть как лев на колючую проволку, или взорвать её к чёртовой матери вместе с охранными вышками.
Кто мне дал установку на трусость? кто вложил в моё сердце и в душу мою этот призрачный код кабалы, раболепства пред миром – кот, которого может и нет ево, а я сам его выдумал с чёрным хвостом.

© Юрий Сотников, 2014
Дата публикации: 21.01.2014 15:00:07
Просмотров: 3338

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Отзывы незарегистрированных читателей

Оскар [2014-12-07 05:51:01]

Впечатление, что написано нерусским человеком: "заслужил уваженЬе"; "манЬякальное желание".

Ответить