Евангелiя отъ попугаевъ глава I. Явленіе попугаевъ
Евгений Пейсахович
|
Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни Объём: 15502 знаков с пробелами Раздел: "Евангелiе отъ попугаевъ. Документальная проза" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
Бред собачий. Редкостная херня. The New Yorker, June 31, 2017 - Скажи дедушке паркет и пойдём волноваться - Дедушка, паркет. Седой старик с клочкастой бородой, сидевший в старом кресле с матерчатой рваной обивкой перед сломанным, давно мёртвым, телевизором, не пошевелился. - Мама, когда ты отцу почки меняла? Он опять перегрелся. - А я уж и не помню. Идите, а то на волнения опоздаете. Сменю вечером. - Я его выключила, чтоб не грелся. Всё, мы ушли. Паркет, паркет. Давай я тебя ударю на прощанье. - Ненавижу вас, сученьки, – прохрипела старуха, пытаясь подняться с пола. Правой рукой она ощупывала опухший подбородок, а левой, согнутой в локте, цеплялась за продавленный, того же буро-болотного цвета, что и кресло, диван. - И мы тебя ненавидим, – обернулась с порога Ристаза. – Не забудь поменять отцу почки, а то старый хрыч загнётся. - Бабища, паркет, – сидя на руках у матери, Станка через ее плечо погрозила бабушке нежным детским кулаком, кое-как слепленным. На улице мягко журчала толпа. Они вышли из подъезда и не успели протолкаться по тротуару к высокому, с метр, гранитному парапету, за которым готовы были начаться волнения, как Ристазу толкнул открытой ладонью в спину здоровенный парень в чёрных обтягивающих брюках-дудочках и чёрной рубашке с оскаленным клыкастым жёлтым смайликом на левом рукаве и с потёртой дерматиновой сумкой, надетой через плечо наискось: - Женщина, за проезд оплачивайте. Проходите вперёд, там совсем свободно. - Не толкай меня, любимый, умоляю, не надо меня толкать, родной, – левой рукой Ристаза покрепче прижала к себе Станку, а правой ухватилась за шершавую пластиковую рукоятку Глока, торчавшего из кобуры на её мощном бедре. - Мамулечка, ты его теперь убьёшь? – Станка округлила бархатно-серые глаза. – А можно, я его сначала помучаю, нуууу. - Придём домой – папу помучаешь, – пообещала Ристаза. – Мучить чужих невежливо. Парень не успел испугаться – почувствовал, будто его мощное тулово расплющили прессом, разом сломали грудину. На самом деле, и входное и выходное отверстия получились совсем крохотные, аккуратные, просто загляденье, залюбуешься. Охнула, падая, старушка, которой пуля на вылете попала в висок. А парень звука не смог из себя выдавить, хотя, казалось, хотел что-то сказать. Но не. Не сказал. Закачался и рухнул на старушку. И так они остались – немножко под углом друг ко другу. Его голова – на ее старческой груди. Будто парень ищет утешения у старой матери. Или ее утешает. Толпа обтекала лежащих на серой шершавой тротуарной плитке, как рама картину. - Красивенько, – восторженно захныкала Станка и прокусила матери мочку уха. - Папенька, папенька, мы с мамочкой так по тебе скучали! Целый день! - Господи, что у тебя с ухом? - Это меня маменька укусила. А я её. Мы на волнениях были. Маменька там дяденьку убила и ещё чью-то бабушку. Потому что он её в спину толкнул. Она его за это любимым обозвала и расстреляла как бешеную собаку. - Толкнул в спину?! – заорал Фалера, и мелкая его жёсткая рыжая щетина затряслась и поседела, сам он побледнел, и на лбу выступили мелкие капли пота. – Толкнул твою маму в спину?! Ах ты мерзавка! Левой рукой он схватил Станку сзади за ворот платья, как котёнка за шкирку, отстранил её от себя, хлёстко шлёпнул ладонью по щеке и отбросил через всю комнату в угол. - Всю ночь там просидишь, нехорошая девочка! – его трясло, и руки дрожали. Он повернулся к жене, снял очки в тонкой позолоченной оправе и протёр стёкла полой домашней, в крупную красную клетку, бумазейной рубашки. - Невероятно, - руки его мелко дрожали. – Толкнул в спину. Он что – твоим братом себя вообразил? - Очень милый молодой человек, – улыбнулась Ристаза. – Как думаешь, Станка ещё долго не очнётся? - Не знаю, – Фалера надел очки, снова снял, снова надел. Щетина его медленно утрачивала седину и начинала привычно рыжеть. – Если я сейчас не разденусь, умру. - Хочешь послушать про волнения? – спросила Ристаза, расстёгивая мужу рубашку. – Сегодня давили бульдозерами еду. - Еду-у-у, – простонал Фалера, поднимая дрожащие руки, чтобы жена стащила с него белую трикотажную майку. – Господи, как это прекрасно. В Станкином возрасте я мечтал стать бульдозеристом. Крепко держаться за рычаги. Дррррр. Дррррр. И давить, топтать, резать, крутиться на одном месте, вдавливать еду гусеницами в землю. Др-др-др-др-др. О боже. O гот, о гот, о гот. Шпицрутены в ванне лежат. Через полчаса Ристаза уложила не пришедшую в сознание дочку в кровать с барьером – чтобы ребёнок не падал ночью на пол. Станке нравилось, но соседи снизу начинали нервничать и стучать ручкой швабры по потолку. Потом сама улеглась на супружескую широкую кровать рядом с Фалерой. Муж лежал на животе и расслабленно стонал. - Ночной паркет, сволочь, – шепнула ему нежно. И заснула, будто выключилась. Моментально. В кабинете следователя, тесной каморке с окном, выходившим на тёмно-красную кирпичную стену, удушливо пахло маринованной селёдкой, хвоей и апельсинами, как всегда во всех присутственных заведениях. На столе из занозистых берёзовых досок только пузатый дисплей компьютера, стопка бланков допросов, старый телефонный аппарат из эбонита, с наборным диском и шестью выпуклыми квадратными кнопками, похожими на сточенные зубы хищника. Допотопная чернильница из мрамора и две ручки – одна ребристая шариковая, другая – паркер с золотым пером. Всё деловито и сухо, включая сухую чернильницу. - Тюрьмы переполнены. Если мы ещё и за убийства начнём наказывать, страшно подумать, куда это нас заведёт, – худой, с впалыми щеками блондин-следователь протянул Ристазе протокол допроса. – Напишите: с моих слов записано верно. Подпишите и поставьте дату. - Но ведь я несколько раз добавляла соседу в кофе мышьяк, – Ристаза застыла с ручкой над протоколом. - Ну что ж, – вздохнул следователь, – вашей вины тут нет. - Но может быть, мой муж виноват? Он же всё знал и никому ничего не рассказывал, даже мне. - Суды перегружены. Без суда я могу приговорить его только к пятидесяти ударам шпицрутенами. Это максимум. - Боюсь, ему будет мало, – расстроилась Ристаза. – Меньше ста он даже и не заметит. - Ну... – следователь задумался. – У вас есть попугай? Если, например, ваш муж придёт с повинной и признается, что боялся на вас доносить, потому что жевал конопляные зёрна из корма для попугаев, можно будет назначить ему сразу два наказания. В сумме получится сто ударов. Нравится вам мой галстук? Вчера купил. - Прекрасно, – обрадовалась Ристаза. – Сейчас же пойду куплю попугая и пачку корма. Как эти зёрна выглядят, я не знаю, но это же неважно, правда? Пускай сжуёт пару ложек корма, тогда всё будет по правде. Врать он совсем не умеет – боится, что за враньё его накажут. А я свою блузку тоже только неделю назад купила, сегодня первый раз надела. Галстук, кажется, чересчур пёстрый. - Хорошо, – согласился следователь. – Подписывайте протокол и начинайте действовать. Блузка у вас слишком яркая. К этой юбке совсем не подходит. Ристаза написала просимое, поставила размашистую подпись, протянула протокол через стол следователю: - Готово. - Паркет, – кивнул следователь. - Ковёр паркет, – отозвалась, вставая и кланяясь следователю в пояс, Ристаза. – Исполать тебе, добрый молодец. Бога за тебя стану молить, сукой буду. И юбку сменю. Она покопалась в сумочке, выудила оранжевую шеститысячную купюру, аккуратно положила её на следовательский стол и вышла в узкий тёмный коридор прокуратуры, с размаху захлопнув за собой массивную железную дверь, ржавую и кое-как заляпанную снаружи серой молотковой краской. Улица встретила ее порывистым северо-западным ветром скоростью 17 метров в секунду и мокрой, секущей лицо снежной пылью. Извозчик вырисовывался в серовато-белой мути метели тёмным продолговатым холмом. Снежная крупа не успевала побелить булыжник мостовой – тут же превращалась в коричневатую няшу. Вместо обычного пятиалтынного он потребовал с неё двугривенный, и это было по-божески. Ристаза не стала спорить. Сказала коротко: - Трогай, сволочь. Услышала привычный ответ: - Я те потрогаю. Она пристегнула ремень, завернулась в коровью доху и задремала под размеренный неспешный цокот копыт по булыжнику. Проснулась Ристаза оттого, что кто-то мягко тряс её за плечо: - Ну же, – бормотал Фалера, – отверзайте же очи, умоляю. Тяжёлый бархатный полог её алькова был небрежно откинут, край его покоился на каменном полу, не будучи вставлен в массивное бронзовое кольцо с головой льва. - Что случилось, мсье? – она с трудом разлепила веки и тут же сомкнула их, ослепленная солнцем, которое било в окно спальни нещадно, как кувалдой, грозя развалить весь замок. Белое перо, вставленное за окантовку Фалериного тёмно-красного бархатного берета, обвисло от влаги и посерело. К мокрым от росы ботфортам прилипли обрывки травы, жёлтые лепестки лютиков и белые – ромашек. - Мадам, – он помялся и, будучи помятым, кое-как выдавил из себя, – пока вы спали, мадам, я наломал прекрасных свежих шпицрутенов. Он указал узкой дланью на старинную китайскую вазу тонкого фарфора, из горла которой торчал пук гибких ивовых веток. Рядом с вазой стоял китайский же фарфоровый ночной горшок, наполненный с краями прозрачной мочой нежнейшего жёлтого цвета. Белый, с едва заметным голубоватым оттенком, фарфор делал мочу почти бирюзовой. - Как вы посмели, сударь, – прошипела она севшим от гнева голосом, – ворваться в мою опочивальню? Вторглись в святая святых, топчетесь у моего ложа в грязных сапожищах и разглядываете мой сокровенный горшок. - Да просыпайся же, сука! – заорал Фалера и превратился в извозчика в овечьем тулупе и с кнутом в руке. Ристаза очнулась и пожалела, что сон был только сном. Рядом с лихачом, топая валенками, обутыми в калоши, по расплывшейся няше, бесновался извозчик, размахивал кнутом со сложенным кнутовищем. Пурга кончилась, но небо оставалось беспросветно серым, мохнатым, недружелюбным. - Вылазь, сука, – прохрипел он – Лихач у меня не Хилтон для всяких б**дей. - Заткнись, ублюдок – Ристаза плюнула ему на отложенный ворот тулупа, в густую овечью шерсть. - На овёс прибавить извольте, барыня. Лошадь-то, вишь, совсем затомилась. Гривенный бы получить сверху-то, – искательно заулыбался извозчик, обнаруживая по-лошажьему крупные жёлтые зубы и бледные белесые дёсны. - И пятака много, – Ристаза бросила медную монету не глядя, та отскочила от тулупа, и упала в няшу под самое колесо лихача. – Твою клячу хушь ассигнациями корми, толку не выйдет. - Благодарствуйте, барыня, – басом прогудел извозчик, разгибаясь с пятаком в грязной руке. - Молчи, задрот, – попрощалась Ристаза и, изящными пальчиками приподнимая юбку, направилась к булочной, на крохотном крылечке которой уже стоял и кланялся причесанный на пробор и напомаженный приказчик в розовом атласном жакете с нарисованными калачами и булками. - Ковёр-с паркет-с, сударыня, – бормотал приказчик, – коврик-с вам-с паркетик-с. Дорогим гостям-с. Ристаза шутливо ударила его в висок залитой свинцом ручкой веера, и приказчик, свалившись с крыльца на мокрый асфальт тротуара, ударился напомаженной головой и потерял сознательность. - Нет, – полная тётка в белом халате и колпаке, похожем на поварской, выпирала из-за прилавка половиной мощного корпуса и из-за расширяющейся к верху шкалы весов – половиной дряблого лица. – У нас булошная. Попугаями не торгуем. Кренделей можем продать, баранок свежих мягоньких, бубликов, пряники медовые покупайте. - Насрать мне чем вы торгуете, – доброжелательно объяснила Ристаза. – Мне нужен попугай, всё равно какой, и корм для него. Шевелись давай, лярва. Некогда мне с тобой в бирюльки играть. - Может, тогда в лапту? – в тёткиных бесцветных глазах замерцала надежда, и белесые веки часто заморгали. – Или в шашки. С утра можно было в классики поиграть, но теперь не получится, тротуар намок. Не ждать же, пока он высохнет. Хотите, козла забьём? - А пулю не желаешь? – любезно, насколько могла, поинтересовалась Ристаза, не разжимая зубов. И скорбно наморщила лоб, представив себе, каково будет её лицо в тёткином возрасте. Сейчас приятно овальное, нежное, оно обвиснет, избороздится и каждое утро станет назойливо напоминать из зеркала о неизбежном. - Сочинку, – обрадовалась тётка. – Или ленинград? По полкопейки за вист. Но только не гусарика. Позвоню Боре Мильману, он мигом примчится. - Скажи, чтобы прихватил попугая и коробку корма. С конопляным семенем. - Говно вопрос, – тётка радовалась обретенному смыслу. – Попугаев у нас куры не клюют. Вам повезло – как раз сейчас у нас акция: покупаете двух попугаев – получаете в подарок третьего и коробку корма. И купон на скидку двадцать процентов, если захотите купить рогатку или шпицрутены. Таких скидок вы больше нигде не найдёте, даже искать бесполезно. Домой Ристаза уехала на такси ближе к полуночи. Ещё был шанс успеть на автобус, но не хотелось даже и пробовать – с клеткой с тремя хищными волнистыми попугаями в руках, картонной упаковкой птичьего корма и толстой охапкой шпицрутенов. Первый из таксистов побоялся везти попугаев. Те и правда выглядели свирепо – с загнутыми клювами и с глазами, горящими в темноте кроваво. Второй таксист только удивился: - Они у вас что, перепили? У меня по воскресеньям с утра глаза такие же. И нисколько не беспокоился, хотя, оказавшись внутри машины, попугаи принялись угрожающе клекотать, злобно щёлкать клювами и пытаться сломать прутья хлипкой клетки. Всю дорогу до дома, по полупустым, плохо освещенным улицам, по ледяной корке, образовавшейся на дороге к ночи, Ристаза переживала свой возможный проигрыш и чудесное избавление в конце последней пули, когда на третьих распасах ей пришла карта на неловленый мизер, а партнеры, тётка-продавщица и пухлый симпатяшка Боря Мильман, не решились заказывать девятерную. Горы их доросли до Монблана, а она без вистов закрыла свою пулю. Ристаза ничего в итоге не выиграла, но была счастлива так, будто на последней минуте матча сравняла счёт, вбила мяч в ворота противника. Таксист болтал о прошедших волнениях и совсем не заботился о том, что пассажирка его не слушает и не отвечает. Попугаи клекотали озлобленно и долбили клювами тонкие прутья. Машину время от времени тащило по гололедице юзом и било бортом о высокий поребрик. Фалера, скорчившись, поджав колени и обхватив их руками, сидел в углу короткого тамбура, который они по-семейному звали прихожей. На концах обвисших рыжеватых усов его висели прозрачные капли слёз. И падали на натянутое в коленях тёмно-синее трико: кап. Медленно. Кап. Ни вид клетки с попугаями, ни даже охапка шпицрутенов не отвлекли его от. - Звонила тёща. Твой отец, – мелко дрожа оттопыренной бледной нижней губой, сказал он, не дожидаясь вопроса. – Мой тесть. О боже. О гот, о гот, о гот. Он больше не включается. - Скорую вызывали? – холодея изнутри и покрываясь гололедицей снаружи, обеспокоенно спросила Ристаза. Фалера кивнул: - Отвезли в больницу, избили его там хорошенько. Не помогло. Вся вдруг обмякшая, ослабшая, Ристаза рассыпала охапку шпицрутенов, уронила клетку с заверещавшими попугаями и коробку с кормом. Опёрлась руками о стену, чтобы не упасть, и затряслась в пароксизме горя, с завываниями и без смягчающих слёз: - Как же я теперь, как? – слова вылетали тёмными дрожащими комьями, разбивались о стены, осыпались сухой чёрной, как горе, крошкой на пол и на шпицрутены, сотрясали тесное, освещенное голой лампочкой пространство. – Не верю, нет. Да что же это, что теперь с нами будет? Ведь я обещала. Обещала, что сменю юбку. Рыжеватая щетина Фалеры стремительно поседела от непреклонной горечи жизни, и разом смолкли оцепеневшие от ужаса попугаи в опрокинутой клетке. © Евгений Пейсахович, 2017 Дата публикации: 03.06.2017 21:18:28 Просмотров: 2907 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|
РецензииВладислав Эстрайх [2017-06-04 09:57:38]
Евгений Пейсахович [2017-06-04 10:09:05]
тяжкий соцреализм и абсурдизм - два конца одной медали. последний, чо-т вдруг поблазнилось, как-то даже адекватней отражает... Владислав Эстрайх [2017-06-04 19:59:48]
Да, вполне показательно, как "обработка" продуктов питания бульдозерами перекочевала в текст из новостей без смысловых изменений и вписалась совершенно гармонично. Евгений Пейсахович [2017-06-04 20:16:15]
если не искать лихорадочно и с низким КПД персонажей для реалистических полотен на холсте маслом, а просто выйти себе с этюдником на пленэр да карандашом наброски делать, ничего не меняя, - как раз самый абсурдизм и получится... Юлия Чиж [2017-06-03 23:54:32]
Евгений Пейсахович [2017-06-04 06:40:36]
просто устал от угрюмого реализма, потянуло на мюзикл, оперетту... что-нибудь лёгкое и непритязательное... хы
|
|