Судьба княжеского потомка часть шестая

Павел Быков

Форма: Повесть
Жанр: Просто о жизни
Объём: 11690 знаков с пробелами
Раздел: "Судьба княжеского потомка"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Часть шестая

В номинации "Передача года" лучшей признана передача, сделанная гражданкой Сидоровой: пачка чая, две пачки "Беломора" и тёплые носки.

Уже, как опытный «зэка», я не торопливо стал собираться на этап. Ко мне подошел один из блатных, представился, «смотрящий» за этапом, а я уже сообщал читателям сего романа, что здесь "смотрящих", как не резаных собак, за каждым кутком есть "смотрящий" и предложил помочь им перевезти на «Кальварийку» помощь, больным и немощным. А проще своим блатным ребятам, сигареты. Криминала здесь нет, и я естественно согласился. Но не согласился ДПНК, дежурный помощник начальника колонии. А, он во время отсутствия начальника колонии, его замещает. У него уже была информация обо мне, что я человек некурящий и значит везти ни каких сигарет, не может. И мне категорически отказали. На нет и суда нет. Но во время шмона мне с ним пришлось столкнуться по другому поводу. Уже по поводу своих вещей, опять же забывшись, что я нахожусь в тюрьме и спорить здесь не желательно. На его заверение, что рыбу (а это была шикарная соленая щука, переданная нелегально мне моей женой) провозить нельзя, я ему сказал, что я его немного больше понимаю, что мне везти, а что нет, я как ни как, врач. Удивительно, но мне это сошло и мне пропустили, то, что я хотел провезти. Хотя этот ДПНК считался самым кровожадным в колонии и даже получил, немного позже ножевое ранение от одного из зеков. Но не смертельное, месяц все же ему пришлось проваляться на больничной койке. Это было уже при мне, когда я вернулся с Кальварийки. В вагонзаке, я уже можно сказать по привычке, залез на верхнюю полку и сразу закемарил, до самого Минска. В Минске, как обычно нас встретил автозак, загрузили и сначала на Володарку. Там часть зеков выгрузили, часть загрузили. Встретил одного знакомого, бывший главный врач второй городской клинической больницы. Мы с ним вместе лежали, вернее, находились в медсанчасти, здесь на Володарке. Это главврач, доктор наук, профессор, был прожженный взяточник и мошенник. Больницу свою превратил в кладезь накопления своего богатства, а медсестер превратил в проституток. Это был развращенный похабный старикан, у которого не было ни чего святого и ценного за душой. Больница находилась в центре Минска и считалась элитной. Чтобы попасть туда, надо было заплатить определенную мзду и ни кому-либо, а самому главврачу. Ни один больной так просто туда попасть не мог, даже не смотря на то, что его привезла скорая помощь, и он экстренно нуждался в медицинской помощи. Если он не мог заплатить, то его под любым предлогом переправляли в другую клинику. А свою клинику он превратил по сути дела в притон и поставлял своих медсестер нужным людям, имеющим власть. За, что они его и держали больше десятка лет на этой должности. Он сам мне хвастался, что он лично подбирал свои медицинские кадры, своих сестричек. Хвастался, как занимался с ними в своей больничной сауне, какой массаж они ему проводили. И даже сейчас, когда он, рассказывая, вспоминал об этом, у него текли слюни. Похож он в это время был на голодного ротвейлера. И такая мразь, на глазах у всего города, руководила ведущей клиникой страны. Между прочим, мой однокамерник, заместитель министра, о нем отзывался с восторгом.
Подвезли нас к воротам Кальварийки, как обычно шмон, построение и в корпус медсанчасти, она же Республиканская тюремная больница. Попал, я снова в свою палату. Шныри позаботились мне о месте, как всегда на нижней койке. Конечно не за красивые глаза, а за сигареты и кофе. Место неплохое, в углу палаты, эти места считаются престижными. Кое-кто из обитателей палаты знал меня, встречались раньше, кто-то знал меня по слухам. Кликуха доктор ко мне приклеилась намертво. Но все равно, хотя попадаю сюда не в первый, а в третий раз, эта больница вызывала у меня, какой-то затаенный страх, все время ждешь чего-то опасного, какой-то беды. Постоянно должен быть на чеку. Да, и действительно, как не бояться, когда сюда поступают и из особо опасных зон и даже ПЖ (пожизненники) из Жодино.В этот раз я ни с кем не скорифанился, не с кем особо было. Напротив меня лежали двое блатных гусей, лежащих и лечившиеся здесь за деньги. Мы познакомились с ними, но особой дружбы не получилось. Это были мелкие взяточники, хотя и служившие на крупных должностях, один из них был военком города Бобруйска, второй был главным инженером, на каком-то крупном оборонном заводе. С ними у меня нашлись общие интересы, это шахматы. Мы постоянно сражались. Я выигрывал у инженера, военком у меня. Но разговаривать с ними было не о чем. Мышление и высказывания у них, самого низшего пошиба. Как они работали на таких должностях, и кто их туда поставил, это крайне затруднительно узнать. Книги они не читают, женщин не любят, вдвоем обычно сидят и ругают власть предержащих. Я как-то раз не выдержал и им сказал, какого хера вы взятки брали, вы, что не знали, что это наказуемо. Нахера, ты инженер всю мелочь пер с завода. Ответ один, все берут, все воруют, ни какого не садят, а только нас. Больше, я ни о чем с ними не разговаривал. Даже в шахматы играли молча. Но дали им от души, одному восемь, другому шесть лет усиленного режима. Правда, устроились оба неплохо, естественно с помощью денег, здесь же на Кальварийке, в Минской колонии номер один. Эта колония отличается тем, что здесь держит режим администрация. Блатных здесь нет, но и сидят здесь в основном блатные, вернее по блату. То есть чем она отличалась от других колоний, тем, что здесь особых катаклизмов не бывает. Режим очень строгий, администрация всех усиленно гоняет, но так, как блатных с наколками, здесь нет, то все равны и твоей жизни ни чего не угрожает. Переносили они тюремные тяготы, c участью стоиков, так, как будто это им предназначено судьбой, не понимая этого, тщетно волнуются и страдают, любя себя, а не свою судьбу, кроме которой ничего не существует. Уверен, что философию стоицизма, они не изучали, но вели себя так, как будто учились в эпикурейской школе и с отличием ее закончили. Все мои знакомые, только и делают, что подсчитывают дни до освобождения, высчитывают или чаще всего, обращаются ко мне, чтобы я им помог высчитать сложные математико-юридические вычисления. По какому сроку они выходят, половинка, четвертинка, спорят об амнистиях, когда и сколько их будет, на их счету. К слову сказать, мои выводы об амнистиях всегда были правильными. Но эти двое, ни когда ко мне не обратились, как будто выход на свободу их особо не интересовал. Они видно на свободе уже просчитали, когда им сесть, зная за что, им придется сидеть и сколько им сидеть. То есть карма у них была уже просчитана, и они решили соответствовать ей.
Я как всегда, через день ходил в баню, белье отдавал в прачечную, ходил на медицинские процедуры. Ко мне с воли вызвали кардиолога, досконально проверили сердце, желудок просветили, зубы подлечил. Аппаратура, как и врачи, о чем я уже упоминал раннее, великолепна. Не в каждой столичной клинике такая есть. На воле так себя бы не проверил, как здесь. Там все времени нет, да и о здоровье на воле, меньше всего думаешь. Но одному здесь находиться без напарника, особенно такого, как Сергей, все же здесь трудновато. Поэтому я больше лежал и отключался, вспоминая свое детство.
А детство вспоминалось унылым, каким-то серым. Послевоенные годы, отца нет, матери нет. Бабушка крутилась в колхозе, дед, а дед еще тот кержак, лишнего слова не промолвит, не то, что приласкать, тоже там. Домашним хозяйством некогда заниматься. Денег не платили, да и все равно в магазине нечего было купить. Вот здесь я впервые узнал, что такое тюря. Обыкновенная вода, кидается соль, и крошишь хлеб. Но это такое было время, что эта похлебка казалась очень вкусной. Либо затирку бабушка делала. Это уже считалось деликатесом. Обыкновенная мука с водой, мешалась. Бросалась на сковородку и поджаривалась, ели мы с сестрой ее с упоением и обязательно при этом поскандалим, деля затирку пополам. Но, все плохое когда-то кончается, прошло немного времени, вернулся отец. Стала жизнь улучшаться, стала размеренней. У деда появилось время, стал почаще на рыбалку ездить, на охоту ходить. Появилась рыба, мясо. Уже простой рыбой стали брезговать. Кроме стерляди я уже ни чего не признавал. Щуку, окуня, налима, на дух не переносил. Уже появились бочки грибов, да ни каких-либо, а груздей. Неприятности моментально забылись. Отец сварганил мне лыжи, появилось новое увлечение, катание на лыжах с гор. Однажды пришло письмо, с далекого севера, с заполярного города Дудинка. Первое письмо от матери. Здесь же была приложена фотография, молодой роскошно-красивой женщины. Бабушка ахала, все не могла на нее наглядеться. Мама писала, что живет в городе Дудинка, работает заведующей столовой. Передавала всем приветы и здесь же сообщила, что летом приедет, но не на житье, а чтобы забрать детей. Жить она будет там, в Дудинке, устроилась она хорошо и менять свою жизнь не собирается. Я уже учился в первом классе, учился очень хорошо, с охоткой. Школа деревянная, построенная еще в царское время, да и учили нас по старинке. Учителям кланяться и снимать перед ними шапку. Но для нас, воспитанных по старинным укладам, это было не в диковинку. После письма от матери, отец с бабушкой стали прятать. Меня увозили в соседние деревни, но это не помогло.
Однажды в разгар лета, пристани пристал караван судов, и на берег сошла красивая, роскошная молодая женщина. Это была моя мама. Не знаю, какой был разговор между мамой и отцом, но с отходом каравана я был уже на судах. Сестра осталась с отцом. С этой поездкой запомнились мне красивейшая природа нашей Ангары, ее ширь и даже медведи которые занимались рыбалкой на ее берегах. Но особое впечатление я получил, вызвавший неимоверный восторг, это когда величественная Ангара вливалась в Енисей, от которого сразу повеяло крепостью, мощью и холодом. Здесь на стыке двух великих рек, мы пересели на колесный пассажирский пароход "Спартак", который, шлепая шлицами, не торопясь, со скоростью не более двадцати километров в час, поволок нас к северному полюсу. Правда, до северного полюса он нас не довез, но северный полярный круг мы пересекли. После пересечения, которого, мы потеряли счет дням и часам. Солнце уже не заходило, и круглосуточно был день. И было утро, и прибыли мы в порт Дудинка. Который был забит огромными океанскими судами, различных флагов и стран. Впервые увидел американских моряков, черных как сажа. Удивленно спросил у мамы, что это они такие загорелые и им не больно так загорать. По берегам Енисея, хотя и был разгар лета, во всю лежал лед. Люди ходили по деревянных тротуарах, но это меня не удивило, у нас в селе тоже ходили по деревянным тротуарам. Только гораздо позже мне объяснили, что других здесь не может быть, здесь вечная мерзлота и подтаявши, все это уходит, проваливается в болото. Пока стояли на берегу, осматривались, подъехала грузовая машина, из нее вышел крепкий, статный мужик, дядя Володя, мой отчим. Загрузили вещи, меня в кабину и с «богом» (иначе по улицам Дудинки, в то время нельзя), тронулись к центру города. Машина с трудом, натужно прорывалась сквозь растаявшую грязь. Колеса, с надетыми на них цепями усиленно молотили вечную мерзлоту. Город, но он больше был похож на привалочный стан. Бараки, балки, типа деревянных сарайчиков различной конфигурации. Как понял я позже, балок это основной тип северного жилья. Остановились мы у деревянного, двух этажного дома. Завели меня на второй этаж, двухкомнатная квартира с печным отоплением, дома было тепло, уютно и самое главное с электричеством. В деревне мы сидели с керосиновой лампой. Так я стал северянином.
продолжение следует.

© Павел Быков, 2010
Дата публикации: 03.04.2010 02:47:26
Просмотров: 2576

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.