100000007. ВОВ внутри.

Никита Янев

Форма: Роман
Жанр: Экспериментальная проза
Объём: 22474 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Содержание.

1. Поле от Франции до Канады с тоской в животе.
2. Пьеса на ладони.
3. Пушкин.
4. Яяяяяяя.
5. На звездЫ.
6. Лекции.
7. В жемчужине.
8. В лабиринте одиночества смерти я.
9. Бог Бога Богом о Бога чистит.
10. ВОВ внутри.
11. Транспорты серой слизи и пятое измеренье.
13. Бездна.
14. Телепатия.
15. Хоэфоры.
16. Лев Толстой и цунами.

ВОВ внутри.

Оно увели…

Бродский. Новый Жуль Верн.

ВОВ внутри.

Ещё пожить и поиграть с людьми.

Мандельштам.

Ну, да. Я никакого другого пути, кроме катастрофического, извините меня, не вижу. Что человек не видит смерти, и что в человеке много ненависти. Это 2 жизни, которые движутся в противофазах. Никто не сказал, что они должны закончиться. Ненависть каждый раз самоубивается, любовь каждый раз самовозрождается, как гомункул из реторты. В жизни всё из смерти, в смерти всё из жизни. Катастрофа как возможность почувствовать ненависть и любовь в себе, ВОВ внутри.

В сущности, катастрофа – мера нашей цивилизации. Из этого не следует, что я такой разэтакой крутой супергерой. В сущности, это объяснение всей моей жизни, с папой и мамой, с бабушкой и дедушкой, с дочкой и внуком. Уйти от войны - перевести ВОВ внутри наружу. Поэтому я никогда не уходил, только когда заболевал – полечиться. Но я так же и не лез на войну, потому что убиваешь, в конечном счёте, себя. Отчаяние – жажда умереть, чтобы ничего не было, жажда забвения.

Эти две жизни в противофазах, жизнь, в которой всё из смерти, и смерть, в которой всё из жизни, встречаются в точке катастрофы и видят меня, потому что я и есть эта точка. И говорят, «ну, что ты можешь, солдатик»? «Ну, я могу пойти дальше». «А как же этот мир»? «Только с этим миром»! «А, ну это другой разговор». И мир сразу становится другой. Ну, скажем, из трёхмерного четырёхмерным, или из четырёхмерного одиннадцатимерным, или из эпохи Кали-юги эпохой Пятого Солнца.

Я сразу вижу, что это я его делал. Я бежал на войне и всё придумывал, как в романе. Интересное объяснение для дедушек и бабушек, которым велели идти и умирать молча, они шли и умирали, на войне и на зоне. На самом деле, это не моё объяснение, это объяснение пап и мам, которые придумали Бога в психушке. Это когда трёшка, «Мицубиси», дача, Ницца оказываются наркоманом и одинокой. Мне, в каком-то смысле было полегче, я только должен был отделять шоу от Бога на ВОВ внутри.

Шоу превращалось в буквы, солдатиков смысла, и уходило на войну, запахнувшись до глаз в бронежилет. Бог выходил на улицу, ёжился от предутреннего тумана и входил в трупы. Так я стал профессиональный отпевальщик. Потом я стал воскресальщик, когда пошли дети и внуки. У меня были только исповедь и причастье, 2 книги. В одну я записывал дела смерти, в другую я записывал дела жизни. Конечно, постепенно они превратились в одну книгу, потому что.

Я вчера гулял с собакой по Первомайке, ЛЭП проходит через город, под которой зелёная зона, выпивающие женщины-горы, титаниды, гранд-дамы по мобильнику узнавали друг у друга как спасти мою собаку, у которой все болезни, онкология, артрит, старость, и говорили друг другу, мы тут на пеньке. Потом соседка Гойя Босховна Западлова материлась, «я бы их всех постреляла». Я давно уже перестал узнавать, почему?

Потому что это как с дядей Толей, милиционером на пенсии, в моём детстве в деревне Бельково Стрелецкого сельсовета Мценского района Орловской области. Просто трясётся и всё. Я сначала хотел заколбаситься от этих перепадов низких и высоких частот, как от передозы, как 46 лет делал. А потом увидел новую точку, как она увеличивается, как катастрофа.

Что я могу гранд-дам пьющих чуть больше выпимши представить, как урок, а Гойю Босховну Западлову нарисовать как нацгероя, что сдержалась и не постреляла, а просто поболобонила языком. А вообще-то мне надо уже ехать. Провожать на Соловки третью гранд-даму, в которой и то, и другое, и которая лучше всего подходит, но я уже опаздываю, потому что писал до последней минуты.

У которой ВОВ внутри превратилась в пороговый ужас смерти, а тот в свою очередь превратился в артистизм жизни ещё пожить и поиграть с людьми, как у Мандельштама, про которого она, ни сном, ни духом. «Надо как на самом деле», скажет никто. «На каком самом деле», скажу я никту. На самом деле ВОВ внутри, на которой все погибли, остались только гранд-дамы и писатель.

Родить Соловьёва.

Прошло 12 лет, и я стал похож на всех сразу. На Седуксеныча тем, что стал инвалидом, дном и приживалкой. А всё равно хорошо, потому что Седуксеныч знал один на Соловках, а не монахи, что нельзя загонять человека в угол, чтобы узнать, кто из него вылетит, чёрт с рогами и хвостом или блаженный Алексий. Ходил по посёлку с собакой и кошкой под мухой и придурялся невидимкой.

На Демидролыча. Демидролыч в Китае. Вошёл на гору Кайлас в Тибете, и смотрит. А он это не он, а 100000007 закланных в жертву. И он это не он, а вымочаливание себя об оболочку светов, чтобы я вымочалить, чтобы точить им светы. И он стал делать картины в виде мультфильмов, в виде издательства в Интернете, и постепенно в них превратился.

Так что один раз за ним пришли китайские спецслужбы, что он живёт без гражданства и без прописки, а там один пустой воздух и старые газеты. Оставили двух агентов для слежки, они включили видео, думали там порнуха, а там зеркало, в которое можно войти. И они вошли на остров, который везде летает, а его никто не видит, хоть они тоже остров.

Агенты вернулись и запили. Их комиссовали на инвалидность. Они эмигрировали в Россию. На них смотрели с подозреньем, что это китайская агрессия. На острове полно всех было, поморы, украинцы, евреи, молдаване, гагаузы, белорусы, татары, армяне, азербайжанцы, поляки, болгары, узбеки, китайцы, цыгане.

Пока не началась фобия, что они неверующие, а они верующие. А какие они верующие, если они неверующих ищут всё время, им некогда верить. Наши китайцы работали охранниками на объектах, ловили рыбу и писали романы про зеркало, В общем, жили смиренно всё время.

На Самуилыча я похож тем, что он везде одинокий. Вы знаете, кто такой настоящий мастер? Он на свою звезду прилетает после смерти и не может, пишет кассацию. Хоть ходиками, хоть островом, хоть воздухом, хоть зэком, хоть кем, потому что я не понял ремесла. Ремесло было. Вот кто такой настоящий мастер. Он везде одинокий, как ремесло, как звезда, как кукла, как труп.

На Соловьёва я похож тем, что он живой. Живой родит, живой родится. Живой всегда. Соловьёв – экскурсовод. На свою лодку брал одних девочек, не потому что бабник, а потому что красиво. И потому что как объяснить любовь? Во-первых, не пить. Во-вторых, схима. В-третьих, чистота.

Чистота это грязь. Но не та, которая всех замажет, как пахан на зоне, а которая всех отмоет, как кровь агнца. Как ты это объяснишь на экскурсии? Только с помощью медитаций. Будешь шептать всё время, родить Соловьёва. Девочки потом домой приедут, найдут таких же, потому что искать всю жизнь будут, до смерти и после смерти. И скажут детям, когда грудь обнажат во время кормленья, родить Соловьёва.

Подводная лодка.

В общем, надо идти к людям, а там, понимай, как хочешь. Хочешь, островом в море, хочешь, подводной лодкой, хочешь, полем от Франции до Канады с тоской в животе без связи, хочешь, местом силы, хочешь, домом в деревне, хочешь, пьесой на ладони, хочешь, мастерской возле жизни, хочешь, общиной верных, хочешь, 100000007 закланных в жертву звёзд, хочешь, 100000007 рожениц с мокрой кудрявой головкой из лона.

Важно не это, важно то, что между звездой и головкой просыпается нитка, и ты на этой нитке пляшешь, как зэк на зоне, как актёр на театре, как психованный в психушке, как капля на ветке, как жизнь внутри жизни. И ты говоришь себе, стоп, важно не заиграться, как бездарный актёр. И ты говоришь, пусть они там сами, с той стороны подводной лодки. И ты закручиваешь люки на все закрутки, и 12 лет подводная лодка не всплывала.

Потом всплыла посередине поля от Франции до Канады с тоской в животе без связи. Возле барака на 4 квартиры, от в/ч, под снос, история земли, макет страны, Индейцевы, Инопланетяниновы, Мутантовы, Послеконцасветцевы, что земля – главная, что мы – главные, что главного нет, что всё – главное. Возле вечной пьянки-гулянки, где все срутся, кто больше родину-мать любит, центр или периферия.

И к каким ты людям хотел пойти, задаёт себе вопрос с подводной лодки, которые всегда считают, как бы продать себя подороже? Или к тем, которые на звёздах и которых нет? Дядечки всё время играют. Я не верю, что они не знают, что если они будут улыбаться, как щелкунчик, всё будет то же самое. Потому что дело в народе.

Народ, который 1000 лет выживал и 100 лет светопреставлялся, ничего не меняет, потому что весь на звёздах. Он смотрит на событья как 100000007 закланных в жертву и 100000007 рожениц с мокрой кудрявой головкой из лона. Он смотрит на зэков, пока зэки рвут охрану на подводной лодке в поле от Франции до Канады с тоской в животе без связи.

Тут становится важна нитка с подводной лодки на звёзды, потому что без связи жопа. Ты последний раз проверяешь парашюты, основной и запасной, амуницию, бронежилет, прибор ночного виденья, боекомплект, и выбрасываешь в море. А сам встаёшь на нитку со словами, в общем, надо идти к людям, а там понимай, как знаешь.

Где-то на полпути зэки перерезают нитку, что подводная лодка будет кровавый Роджер. И здесь начинается главное заданье, как у всех 100000007 закланных в жертву и 100000007 рожениц с мокрой кудрявой головкой из лона. Закланные в жертву отворачиваются на звёздах. Роженицы закрывают глаза и плачут.

Подводная лодка начинает тонуть в поле от Франции до Канады с тоской в животе без связи, потому что нитка с земли на небо была ниткой горизонта тоже. И тут появляешься ты на нитке, летящий в себя и в бездну. Пираты, зэки, роженицы, звёзды, стоят как заворожённые и смотрят, как ты планируешь в небе как стальная птица.

Тут прилетают парашюты, основной и запасной, бронежилет, прибор ночного виденья, боекомплект, сидор с пайкой, которые ты ещё раньше бросил. Ожидаемый поворот сюжета. И ты начинаешь, как мелодекломатор, снижаясь на парашютах, всем привет от близких. Достаёшь иголку из личной клади и сшиваешь нитку.

Роженицы начинают стонать и метаться. Зэки оживляют охрану. Пираты становятся врачами. Звёзды рождаются на подводной лодке и озираются, как младенцы, что здесь всё по-другому, чем со звёзд. Нормально, отвечаешь ты на их недоуменье, доедая галеты, отирая нож о голенище, в жизни всё из смерти, в смерти всё из жизни.

Только нитка про это знает, каждый должен побыть ниткой в жизни, чтобы потом помнить цену. И младенцы успокаиваются возле грудей.

Русский рок.

Достоевскому сказал редактор. Круглый стол овальной формы. Нехорошо, Фёдор Михалыч. Да, надо исправить, сказал Достоевский. И не исправил. Все слова можно поменять на все слова. Это ничего не изменит в характере повествованья.

Это как у Достоевского, мне чай не пить, или не надо мировой гармонии, как это, мне чай не пить? Это как у подростков, здесь и сейчас, но ведь это значит, не всегда и не везде, это значит, никогда и нигде.

Есть отличие наших от ненаших. У нас если квантовая механика, то торсионные поля Акимова и Шипова, чтобы сталь лучше выплавлять. Если биогенетика, то волновые поля Горяева, где все разговаривают со всеми, от микроклетки до астрофизики. Если астрофизика, то зеркала Козырева, чтобы получать сообщение раньше, чем ты его послал.

Ясно, почему такой раздрай при этом. У них технологии и информационное поле. У нас человеческая природа. Или ты ставишь костыли, чтобы быть человеческим инвалидом. Или ты сам научаешься левитации, телепатии, ясновидению, до опрощения. И идёшь по электричке со словами, сами мы неместные, нас 35 семей на Ярославском вокзале, помогите, кто с чем сможет, кто с хлебом, кто с деньгами. Чтобы не подумали, что мы отчуждаемся, как генсек.

Кто подумал? Ведь нет никого. Все отчуждились от себя самих. Продали душу. Вот бы где левитировать на пустоте. Заложников, детей и лодки спасают так, что у них не становится их. Тогда понятна эта пустота вместо страны. Вообще-то, я вспоминаю прошлое поколение, 70-е - наркоман и одинокая. 2000-е - трёшка, «Мицубиси», дача, Ницца. Нет отличия.

Сначала у вас не становится вас, потому что вы не юродивый, и вы становитесь бессовестный. Потом пустота складывается и спасается тот, кто отчаялся. Я раньше думал, что русский рок это про прошлое поколение, ретроспекция. Нет, это про будущее поколение, набросок и ясновидение нового искусства.

Русский рок, роман жизни, который надо ещё прожить. Нами торгуют. Мы молчали, как цуцики, пока шла торговля всем, что только можно продать, включая наших детей. Нищие молятся, молятся на / то, что их нищета гарантирована.

Жизнь пойдёт в сторону Цоя, Башлачёва, Бананана, потому что туда пошло искусство. Как раньше 100000007 рожениц с мокрой кудрявой головкой из лона родили 100000007 закланных в жертву, чтобы они стали информационным полем земли. Они сначала сказали, нам попхать, и продали душу. Центр не отпустил окраины, и окраины стали центр.

Прежде всего, и во-первых. Военный и блондинка – люди, а что это значит? Это значит информационное поле. Информационное поле говорит нам, что они уже не люди, а наркоман и одинокая, потому что потеряли себя, но их тем более жалко.

И мы им найдём их и станем нашими детьми, потому что мы - дети военного и блондинки, которые стали наркоманом и одинокой в 70-е, потому что хотели трёшки, «Мицубиси», дачи, Ниццы, как в 2000-е, а себя не хотели, потому что знали, что они это Бог, а Бог это страшно, это когда тебя бьют по левой, ты подставляешь правую, потому что ты Бог.

Что это за эквилибристика? Почему эквилибристика? Просто я хочу получить сообщение, прежде, чем его послал в зеркалах Козырева, как русский рок. И я говорю, хорошо, наши дети, что там с нашими детьми? Вот, я 33 года, жизнь поколенья, прожил с женщинами-парками, музами, меценатами, братьями, богинями судьбы, титанидами, декабрисками, женой, дочкой, тёщей.

Через 11 лет мы схлеснулись с Орфеевой Эвридикой, женщиной-горой, кто больше родину-мать любит, центр или периферия. И я вспомнил эту историю, когда центр не отпускает окраины на места, и окраины приезжают в центр, чтобы не было войны, и центр понимает, что его нет, потому что он не Бог, потому что он не подставился, и становится наркоманом и одинокой.

А чиновники по борьбе с наркоманией лучше бы с собой боролись. Не с зоной надо сражаться, а с паханом зоны, который целый народ замазал. В переводе с диалекта центра на диалект окраины это значит, испачкал.

И я понял, что на войне надо проигрывать всё время, и скипать, чтобы не зачмили, не потому что себя жалко, а потому что идея чма подавит внутреннюю свободу и себя не станет. Война всегда за душу новорождённого, которая душа преставившегося.

Через 22 лет я схлеснулся с Марьей Родиной, она сказала, что больше так не может, и стала оседать на пол. Что я ей мог сказать? Ещё время и пол времени побыть чмами осталось, а потом станем королями, пока военный и блондинка проклянут трёшку, «Мицубиси», дачу, Ниццу, потому что станут наркоманом и одинокой без себя, который Бог, потому что информационное поле.

Через 33 лет я схлеснулся с Майкой Пупковой, потому что здесь и теперь - артистизм, русский рок, а везде и всегда - информационное поле, Бог. Она скажет, что ж ты? Я-то хоть кино смотрела. А ты что? И что я ей отвечу? Понимаешь, дочка, когда умерли Цой, Башлачёв и Бананан, стало ясно, что 100000007 рожениц с мокрой кудрявой головкой из лона опять родят 100000007 закланных в жертву.

И что лучший способ воспитать их – не быть артистом, холодным, что ты кино смотрел, а вообще-то тебя нет, а быть юродивым, чмом, приживалкой. Рассказывать истории в воздух, что Бога били по левой, а он подставлял правую, потому что он Бог, информационное поле, которое снова всё построит. Когда ничего, пахан, сатанист всё сломает, потому что всех замазал. Что на зоне все должны ударить ножом труп, чтобы выжить. Что в психушке - аннигиляция, анестезия без Бога. Что на шоу живой только шнур в розетке. И что это первый проблеск электричества, информационного поля и личного начала.

Я скажу, понимаешь, на острове были Самуилыч, Седуксеныч, Демидролыч, Соловьёв. Они как Гребенщиков, Цой, Башлачёв, Шевчук, артист, игрок, юродивый, живой. Давай, возьмём в детдоме сынишку и воспитаем его джентельменом на острове. Это будет тяжело и страшно, как Бог и информационное поле, потому что пахан всех замазал, целый народ. Но дело в том, что все истории уже рассказаны. Дальше начинаются плач земли и сказка.

И она скажет, делай, как хочешь, я устала. И я: вообще-то в жизни всё очень красиво, как в информационном поле после смерти. Но надо выдержать зону, на которой пахан всех замазал, и все всем дали. Потому что военных и блондинок можно вылечить даже когда они станут наркоманом и одинокой, если знать, что они папа и мама. И что все дети всех, потому что они их дети, так сказало информационное поле.

Чингисхан.

Жарко стало за неделю. Из полушубков переоделись в лён. А людей колбасит. Сосед Индейцев гоняет соседку Индейцеву, когда все выпьют. А она прячется у нас во дворе и надевает футболки с верёвки, потому что наступила ночь.

Когда он приходит её бить и кричит, что похоронит, все говорят, что калитка не открывается, дети, подружки. Я не выхожу, потому что здесь можно только ждать как воздух. Возможно, я не прав, я не знаю, и просто малодушен.

С Альфа Центавров шлют телеграммы, потерпите, мало осталось, полтора года. Одни уедут на задворки вселенной, другие будут совсем без тела синтезировать форму как в ветхом и новом завете.

Мне кажется это подделка, потому что у настоящих с Альфа Центавров должна быть точка несотсюда. Например, такая. Всему надо побыть не ничем, а чем-то, что бы стать после всего высшей точкой.

Которая будет пить и плакать, что она хуже всех, потому что дверь не открыла. Возможно с Альфа Центавров просто адаптировали посланья под понятья этого века, и действительно с Альфа Центавров.

В ютубе в Интернете через экстрасенсов, ясновидцев, телепатов, медиумов, предсказателей сообщают, что делать уже ничего не надо, и так наделали дел. Надо просто смотреть всё время как воздух и ждать, когда само осуществится.

Это называется у монахов молиться. А вы как точка. Или как сосед Индейцев, побеждаете Чингисхана.

Послеконцасвета.

Нет, у меня получилось так не нарочно, у меня получилось так нечаянно. Я всегда не верил благотворителям, потому что, что тут можно сблаготворить, если все безумны и отдельно, и в этом предмет безумия.

Но то, что получается по жизни, к нему надо относиться внимательно. Например, я всегда любил лето и дождь, я всегда хотел жить в лесу и на море. Например, 21 мая 2011 года обещали конец света. Это всё правда. 21 мая 2011 года был конец света.

Сосед Индейцев гонял соседку Индейцеву, что похоронит, потому что не работает, мать 2 его детей. Утром на следующий день наркоман валялся голый весь в наколках под забором.

Потом соседка Гойя Босховна Западлова сказала, почему сломана калитка? Я всё спихнул на наркомана, чтобы не стукануть соседа, её все боятся, она была на даче.

Потом соседка Гойя Босховна Западлова кричала, что купит электрическую ультразвуковую машинку, дорого, но купит, потому что зае… собаки и кошки, все её рододендроны засрали. Она работает в радиусе 2000 квадратных метров (машинка). Ни одной суки не останется, они от неё (машинки) дуреют. У нас собака и кошка, замечу в скобках.

Разве не конец света? Животные действительно сдурели. У собаки онкология, артрит и старость, она воет всё время, как жил-был пёс. Кот орёт всё время, как скаженный, как урка, как десантник, он с Мценска. По два раза приходит ночью с б**док, давайте, вставайте, встречайте, они опять спят. Возле полной миски.

Потом мне пришло письмо по электронной почте, помогите, дочка попала под машину, её можно развить, у неё амнезия. Было похоже, как я с 20 лет был безработный и 20 лет посылал в редакции рукописи, что если у всех безумий не будет единства, то это будет конец света. И что мы живём уже после конца света, потому что мы знаем, что делать.

А все журналы отворачивались и научили подростков смотреть кино всё время как все проходят мимо - как они проходят мимо. Поскольку у меня не было денег, я просто стал прикреплять ссылки на сайты инвалидов к своим рассказам, опубликованным в Интернете, хоть я и не верил в благотворительность. Я верил в послеконцасвета.

Это когда мама полного инвалида дочку вытаскивает из амнезии, которая переходила по зебре. Но подростки, которых научили журналы, что надо смотреть мимо всё время, как мы проходим мимо. И они никогда не тормозят в достойных тачках. И что это и есть конец света и после конца света. Ну, потом я пошёл делать калитку.

Что мы живём в лесу на самом деле и на море. Что это всё правда, про апокалипсис, бетонные саркофаги, квантовый переход в новые энергетику, пространство и время, про новые полюса и землю без защиты.

Были лето и дождь. Как на Соловках, когда идёшь по узкоколейке, и всё сочиняешь, как всё устроил. Потом приходишь и всё устраиваешь, потому что так получилось, что это послеконцасвета. Нежурналы, новые энергетика, пространство и время, земля под защитой. Безумная мама, которая всё может до зебры и после зебры, как до и после конца света.

Потому что журналы и подростки смотрели кино как всё мимо. И это было единственное искусство, как всё не мимо. Когда все безумны отдельно – послеконцасвета: небезумие вместе. Всё делать и уходить в сторону, потому что это лето, дождь, лес, море в бетонных саркофагах с концом света.

Буковки.

Я не хочу учить никого, я не хочу повелевать событиям быть, я не генсек. Я бы хотел быть инкогнито, но инкогнито не прокатывает перед трагизмом событий, которые нужно принять лично.

И я становлюсь буковками, потому что я хочу остаться и хочу исчезнуть. Буковки это не алфавит, буковки это дети, с перерывом на личные поступки, когда не читают. И я начинаю учить, и я повелеваю событиям быть, как генсек.

Мне становится страшновато. Я не уверен, что не смалодушничаю. А куда ты, на фиг денешься, с подводной лодки, говорят буковки. Это подстава, буковки, кривляюсь я от боли.

Ладно, подставляют меня, что меня нет, и вас нет, и ничего нет, есть кайф забвения, я привык, нормально, игра в одни ворота, буковки. Но дело в том, что подставляю уже я, буковки.

Что не возьму всех на подводную лодку, а только некоторых, и эти некоторые становятся хуже мучеников, мне страшно, буковки. Страшно, сиди инкогнито, как кайф забвения, мы пошли к другому, говорят буковки.

Подождите, а нельзя по волшебному, чтоб и рыбку съесть, и чтоб без косточек, без центра как центр, буковки? Можно, конечно, но причём здесь мы, говорят буковки и превращаются в буквищи.

Май 2011.

© Никита Янев, 2011
Дата публикации: 01.09.2011 15:36:46
Просмотров: 2718

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.