За тех, кто в трапеции

Аркадий Маргулис

Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни
Объём: 10633 знаков с пробелами
Раздел: "Прозарий: рассказы и повести"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Памяти Андрея Радзивилла

Чудак - мохнатое брюхо над измятыми шортами - вопросительным знаком сновал по горе. Предметами его любознательности были: устройство дельтаплана, теория полёта, снаряжение, и особенно - что ощущаешь, когда летишь. Он прилипал то к одному из нас, то к другому, и мы терпеливо объясняли ему, что к чему.

Вечерами в облепиховой роще, островком прижавшейся к кромке дороги, слышны голоса разных по возрасту, темпераменту и привычкам мужчин. Сквозь ветви прорывается разноцветье палаток. Льются долгие в сумерках беседы. А ближе к полуночи, когда догорают костры, к палаткам крадётся тихий напев - это Валера Радзянив выуживает из свирели минорные звуки украинской песни. Сны слетаются под её убаюкивающий зов.

Его жизнь прозрачнее воды из колодца. Уютная квартира во Львове. Работа - иной не надо. Родители живы-здоровы. Оба ребёнка - мальчики. Супруга - как страж бытия. Отпуск - и Радзянив, подлатав дельтаплан, отправляется на полёты. В глазах светлячками упрямство, смешливость и доброта.

И вмиг стало жарко и ветрено. Царствовало солнце, разбойничал ветер. Дельтапланы пришлось прижать парусами к земле и заякорить. Смирившись, мы изредка поглядывали ввысь. Там, в блаженстве и недосягаемости, кружили дельтапланы мятежников. Они вознеслись так высоко, что казались жаворонками, взлетевшими в час, когда воздух был бархатно свеж, а ветер с реверансами разносил прохладу.

Обычно открывает полёты Радзянив. Отчалит от склона, нащупает в воздухе восходящие потоки, зайдёт на посадку. Приземлившись, отстегнёт подвеску и остудит возбуждение новичка: "Не лезь раньше батьки в пекло". Или скажет: "Осторожно, мин нет".
Так повелось.

Наша толпа колыхнулась. Кто-то ещё готовился стартовать. Я повернулся лицом к ветру. Завыло в ушах. Разметало полы расстёгнутой рубашки.
- Почему, - спрашивал чудак в шортах, - у этого паруса глубокий вырез сзади?
- Подмечено в точку , - отвечал ему я, - там он как раз не работает.
Взлететь готовился Радзянив. Улыбающийся он одевал подвеску.

В непогоду собирали сушняк для костра.
- Суеверия - родня инстинктам, - говорит Валера, бинтуя ногу.
- С тебя бы вышел портрет эскулапа.
- Всё по науке. Подсчитал биоритмы - сегодня мой день неудач. И точно - задел топором ногу. Так что лететь - завтра, если погода получится.
- А нога?
- Вторая же целая, - шутит Валера, - двух бед подряд не бывает.
Так было вчера.

Белый дельтаплан Радзянива скрылся за выступом. Я хотел присесть, опуститься на траву, но вдруг увидел, как все вскочили, замерли на мгновение и веером бросились вниз. На краешке моего сознания запечатлелся сверкнувший под солнцем парус. Не гладкий, расправленный упругим потоком, а сморщенный, жалкий и вялый, как клочки пены от только что схлынувших волн.

Вынужденное нудное безделье.
- Валера, а если флаттер? - возобновляется разговор.
- Всякое бывает, - отвечает Радзянив, - представь, если можешь... Парус схлопнуло... Вместо паруса тряпка... Нет опоры... Сознание клинит... Замораживает... Флаттерное пикирование. В большой авиации это - обвал!
- А на дельте?
- Даже во сне не подарок.
Так было вчера.

- Не могу я на это смотреть, не могу, - причитал на бегу чудак в шортах.
- Увянь, - пробормотал я, задыхаясь.
Я бежал вниз и вдоль склона - туда, где скрылся за выступом склона мелькнувший прощальным платком парус. Рядом, сбоку и впереди тоже бежали, все бежали, как обожжённые. Я обогнул выступ и сразу увидел белый дельтаплан Радзянива и первых двух, что подбежали т у д а. Стало легче - т а м кто-то есть, они уже там. И я подбежал третьим. Валеру успели отстегнуть, положить на спину и снять шлем.

От нечего делать "растреливали" фотоплёнку.
- Запечатлей для истории, - говорит Валера, - хотелось бы разок заиметь фото. Пришли, если получится.
- Замётано. Это как раз последний кадр. Ты никогда не просил. Вышлю с доставкой на дом, - обещаю я и прячу фотоаппарат.
Так было вчера.

В небе кружили два дельтаплана. Они взлетели раньше. Оттуда, сверху, всё было видно. Возле Валеры сидел на корточках Виктор. Не два его глаза, а две голубые пробоины смотрели в мои глаза.
- Нет, - сказал я, нащупывая пульс.
Чёрный зрачок Валеры косил в землю. Меня куснуло пустотой уверенности.
- Надо что-то делать, - шептал Виктор, - надо делать, пока не поздно.
- По инструкции после вдоха пять надавливаний, - отвечал я ему.

Партия в шахматы, а с нею и бензин, остаются за Радзянивом. Чудак - над шортами мохнатое брюхо, трудно сопя, отцеживает из канистры проигранные литры. Валера заливает бензин в примус, ставит чайник на огонь и, вручая проигравшему свою ставку - комплект чертежей дельтаплана, говорит: "Вам презент к чаю".
Так было вчера.

Все собрались поодаль. Что мы могли им сказать! Виктор, убрав волосы, приник к окровавленным синим губам. Сделав первый вдох, он приподнялся, а я, отсчитывая пять надавливаний на грудь, видел, как мутно влажнеют его глаза. "Этого не может быть" - говорил я ему взглядом, хотя чувствовал, что ничего изменить нельзя. Поодаль три десятка глаз ждали ответа. Если бы было можно, если бы только было можно перелить хоть частицу своей жизни в эту грудь - отдавали бы без задержек. Ему, который несколько мгновений назад держал в руках трапецию дельтаплана.

И снова вечер у догорающего костра.
- Это декорации, блажь - дельтаплан с парашютом, противопикирующее устройство... Научись парашютировать на дельтаплане - вот и вся безопасность во имя полёта. На том стояла и стоять будет. Пошли в логово, детки. Сыграю вам колыбельную. Отдохнуть хочется всласть, - говорит Радзянив, протягивая ладони к угасающим углям.
Так было вчера.

Побежали за машиной. Чудак в шортах суетился, как хорёк у разорённой норки. Он порывался съездить в город за "скорой", или за водой, или куда-то ещё, но повезти Валеру отказался наотрез, больше всего опасаясь за сидения в машине, которые могли испачкать кровью. Он мешал, и его в сердцах оборвали. Он отошёл в сторону и затих. Дельтаплан его теперь не заинтересует, ему будет о чём поговорить с супругой.

Помнится, первую страницу календаря мы открыли в Карпатах. Собрались из разных мест. Новогодняя ночь старилась на верхушках гор. Феерическое скольжение лунного света и чернеющий сруб на снегу. Походный праздник на пне - фразы, тосты, посуда, консервы. Флагманом среди нас Радзянив. Стаканы полны. И скоро утро.
- За тех, кто в трапеции, - говорит Валера, поднимая стакан.
Так начинался год.

Нужно было сменить Виктора. Только мгновение я не решался прильнуть к приоткрытым Валериным губам, но припал, охватил пересохшими вмиг своими и выдохнул в распростёртое тело весь запас своих лёгких. Когда подошёл автобус, меня сменили. Видели вы когда-нибудь автобус с носилками? Это такой автобус, в котором увозят погибшего друга. Те, кто поехал с Валерой всё ещё пытались вернуть ему жизнь.

Ещё помнится ливень. Мы укрылись под парус Радзянива в отрешённом мирке. Валера разглядывает пузыри провисшей ткани, вобравшей озёрца дождевой воды. Порыв ветра подбрасывает парус, как благословение над нашими головами, силится перевернуть дельтаплан на мачту. Валера успевает придержать трапецию. Мы сдвигаем нос аппарата в сторону, и парус никнет, укладывается на боковины и снова в нём провисают тяжёлые пузыри.
Ливень будто угодил в вечность.

Наше молчание было безгрешным. Врач из "скорой", перехватившей автобус на дороге, говорил, что Валера погиб сразу. Кто-то вспомнил, как Радзянив, размельчая сушняк для костра, зацепил топором ногу. Это было вчера. А сегодня решился лететь. "Двух бед подряд не бывает" - сказал он тогда. Случилась одна - несчастье.

Лет пару назад упал новичок. И Старик Кобзев немедленно закрыл полёты.
- Дед, инквизитор, выпусти покрутиться на часик. Смотри, как комфортабельно дует, - проникновенно уговаривает Валера.
- Даже не надейся. Мне, может быть, тоже чего-нибудь хочется.
- Говорю тебе - чего зря терпеть. Сначала я, потом ты, а то давай вместе. Какие проблемы, аппараты - вот они, дожидаются. Хочешь, я тебе свой уступлю?
- Не подстрекай, Валерик. Это точка. Можешь пока на дудочке посвирелить.

На машине примчался Старик Кобзев. Он, как и прежде, отвечал здесь за полёты.
- Что?! - закричал он, соскакивая на ходу с подножки.
Мы, подняв головы, в упор посмотрели на него.
- Кто?! - коршуном набросился он на паузу.
- Радзянив.
- Валерик. - сел на траву, задыхаясь, Кобзев.
Белый дельтаплан Радзянива, поднятый на гребень, сиротливо стоял, погрузив нос в пучок пожелтевшей травы.

Вот и всё. Всё, что случилось. Мы отправились на попутной колымаге в посёлок. Очередь в столовой изнывала от духоты. Мне не хватило места за столиком, и я подсел за другой, к молоденькой провинциалке. Она аккуратно доедала рагу. Я пожелал ей приятного аппетита, а она мне - вкусно поесть. Она вежливо жаловалась на скуку, а перед моими глазами мерными движениями маятника покачивалось разбитое лицо Валеры. На моих губах оствался вкус его губ, и даже воздух, который я выдыхал, казалось, пахнет мёртвым. Как будто во мне разрасталось последнее страдание Радзянива, когда навстречу ему неслась земля.

Встав на дыбы, неслась навстречу земля. Мысли - усечённые позывные. Эхо бедствия... Вскачь... Не остановить... Глыбы... Трещины... Нет опоры... Парус... Схлопнуло... Ноги вперёд... Не успеть... Камни... Обвал... Или сон... Глыбы... Впадины... Прочь... Проснуться... Хруст... Темнота... Боль... Скрежет... Мелькает... Где...

Мне было больно. Виктор долго держал в руке пустую флягу. Он очень внимательно смотрел на меня, потом поднял стакан.
- За тех, кто в трапеции, - тихо сказал он.
Я кивнул. Я не искал слов. Стены столовой мокро подрагивали в моих глазах. Случилось несчастье, мы заболели им. Казалось, навсегда и неизлечимо, а многое другое потеряло значение.

Приторно пели цикады. Перед моими глазами то покачивалась голова Валеры, то возвращалось улыбающееся вечерней радостью лицо малознакомой девушки. Мы подошли к морю и сели на два одиноких валуна. Клочки пены от только что схлынувших волн растворялись на песке у наших ног. Мы долго оставались так, но мне вдруг захотелось почувствовать, что завтра снова соберу в полёт дельтаплан.

В горах весною цветут маки. Осень пятнит горы бордовой отцветью. Бывает, мы возвращаемся сюда. Привозим походный скарб и помним. Но здесь нам дышится труднее, чем новичкам. В облепиховой роще льются долгие в сумерках беседы. А ближе к полуночи, когда догорают костры, вдоль палаток крадётся тихий напев. Это Виктор выуживает из свирели Радзянива минорные звуки украинской песни. За тех, кто в трапеции.

© Аркадий Маргулис, 2012
Дата публикации: 21.07.2012 11:30:59
Просмотров: 2564

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.