100000007. Часть 1. Поле от Франции до Канады с тоской в животе.
Никита Янев
Форма: Роман
Жанр: Экспериментальная проза Объём: 26214 знаков с пробелами Раздел: "Все произведения" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
Содержание.
1. Поле от Франции до Канады с тоской в животе. 2. Пьеса на ладони. 3. Пушкин. 4. Яяяяяяя. 5. На звездЫ. 6. Лекции. 7. В жемчужине. 8. В лабиринте одиночества смерти я. 9. Бог Бога Богом о Бога чистит. 10. ВОВ внутри. 11. Транспорты серой слизи и пятое измеренье. 13. Бездна. 2010-2011. Поле от Франции до Канады с тоской в животе. На войне. Сестра Света написала, которая меня в Москву выписала, с которой мы 20 лет не виделись, потому что слишком разная судьба. Целая жизнь, Света. Ты, наверное, гранд-дама. Я – маргинал. У тебя муж был какой-то видный сырьевой чиновник в начале эпохи демократизации и беспредела. Я написал книгу стихов, женился, бросил институт, чтобы литературой заниматься. Ты отталкивалась в жизни от нищеты и жалкости. Я сделал социальное юродство мотивом литературной судьбы. Если бы мы встретились в жизни, с каких козырей бы мы зашли и какого джокера припасли в рукаве, если бы нам был интересен этот экзамен? Дядечка в клетке. Ну, мне приходится двигаться по какой-то примитивной линии, потому что слишком много людей надо помнить, но, может быть, это и неплохо. Потому что, во-первых, это примитивизм, во-вторых, наив, в-третьих, экспрессионизм. Единственная ещё живая форма искусства. Что такое искусство? Это когда часть выдаётся за целое. Например, мне дороже Добычин, чем Бабель, Хармс, чем Бунин, Пастернак, чем Булгаков, Шаламов, чем Платонов. Это целые школы, я их называю реализм и романтизм. Можно продолжить. Мне дороже Астафьев, чем Распутин, Веня Ерофеев, чем Саша Соколов. Другими словами, богословие и стилизация. Слова произнесены. Поэтому так тяжело, и приходится десятилетиями ждать нового, и нельзя опереться на людей, потому что люди боятся страшного и не боятся не страшного. Зато у меня появились уже 2 опоры для новой работы, это много, очень много. От старой работы у меня остались люди, которые мне верят, даже когда не верят, потому что была одна жизнь. Жизнь живая, сама себя видит и сама себя не знает. Это дом в деревне и пьеса на ладони. Собственно, жанр и образ жизни. Чего я боюсь? Что люди не выдержат несчастья и не смогут счастья. Хотя это уже было, когда они испугались нищеты и бросились в корысть. И всюду стали ходить духи возмездья с кнутами, что искусство это фарисейство. А один дух возмездья смотрел из клетки для тигров и превращался в духа изгнанья. Я должен просто рассказать, что он видел, потому что клетка скоро опустеет, а все будут вращать огромными квадратными глазами в разные стороны, что недоумевают, что за морок. Какой морок? Из поколенья в поколенье такое. Поколение перемен, эпоха демократизации и беспредела, эпоха терроризма и антитерроризма, поколение катастрофы. Я начинаю. Дядечка в клетке увидел клетку. В клетке артистизм, нищета, корысть, юродство. Дядечка в клетке увидел, что нельзя отмазаться. Это как лететь в самолёте, у которого отказали двигатели. Надо срочно что-то решить, а что ты можешь решить? На одном геологическом сайте в ЖЖ, что птицы с неба падают, это фигня. Рыбы сотнями тонн прибоем к береговой линии с потускневшими чертами лица брюхом вверх трупами себя плотной массой плавать не дают пловцам. 90 % чутких к эхолокации популяций летучих мышей гибнут, ибо в ядре начались предсказанные дядечкой в клетке, геологическим сайтом и календарём Майя за 5 с половиной тысяч лет до события термоядерные реакции. Это не паника. Дядечка в клетке видит то, что видит. Что все в клетке, а он в самолёте. Дядечка в клетке, как пилот гибнущего самолёта решает сажать машину. Для этого надо дотянуть до воды и приводниться. Потом сразу следующая проблема, надо успеть за несколько минут эвакуировать всех из тонущего салона. Короче, жизнь живая и всё время себя видит. Жизнь в людях, а люди в жизни. Вот что увидел дядечка в клетке, и клетка опустела. Возможно, он там и остался со своим мёртвым телом. Это зависит от людей, которые во второй, большой клетке. Это не так важно, как то что дядечка стал жизнью. Это и есть выбор, который вы должны были сделать в гибнущем самолёте. Потому что земля с её термоядерными реакциями в ядре и есть такой самолёт. И всё зависит от того, какое вы примете решенье, быть артистом, нищим, корыстным, юродивым. Ну, какая разница, если через минуту самолёт подзорвётся? А теперь представьте, дядечка в клетке, как пилот в самолёте, как термоядерная реакция в ядре, не может решить, и на вас в салоне самолёта смотрит, как жизнь, ведь жизнь живая, и всё время себя видит, как искусство. Ни артистизм, ни нищета, ни корысть его не убеждают, потому что это всё торговля, как вы торгуетесь с жизнью, как бы себя продать подороже. Ну не может он решиться. Это или есть, или нет. Не ради чего. Но когда он видит юродивую, жалкую картину, как 2 человека сидят в салоне и держатся за руку молча, он сразу решает приводняться. Сказка. Профессиональный кто ты? Вот три женщины-парки, жена, дочка, тёща. Они один раз поверили, полюбили, подружились, и с тех пор ты входишь в это, в котором быть всегда, и ты должен два слова: всегда и быть. На самом деле это одно слово и одно и то же, но дело не в лингвистике, философии, науке, потому что это тарабаньство. Разумеется, это тоже судьба, но всё равно не судьба, тарабаньство, профанация судьбы. Дружба наоборот – ненависть, любовь наоборот – война, вера наоборот – несчастье. Дело в двух делах, занятии и картинке. Разве это не одно и то же? Вообще-то одно и то же, как всегда и быть, время и пространство. Но, вообще-то, что-то третье. Но это уже тарабаньство. Вы всю жизнь что-то делали, терпели, например, или воевали, и увидели, что так будет всегда, и стали этим. Войной? Терпеньем? Тарабаньством? Сообщеньем? Нужна картинка. Срочно нужна картинка. Вот старые люди. Тёща Орфеева Эвридика, например. Дочка Майка Пупкова ушла к ней жить, потому что она оттолкнулась от нас для другого, а потом от другого для нас. Но это другая история. Мы с ней сражались самурайскими мечами, кто кого круче подставит, и кто сильнее родину-мать любит. И я вдруг увидел на одной суше в одном море, что надо проигрывать всё время на этой войне за душу новорождённого, которая в то же время душа преставившегося. Про сушу. 5 тыс. лет назад саамы приплывали на плоскодонках и проходили инициацию в лабиринтах одиночества смерти я, и становились берсерками. Покоряли всю ойкумену и на вершинах Гималаев шептали мантры о себе в третьем лице, как комиссар Пуаро в сериале Агаты Кристи, Пуаро ещё не отгадал этот кусочек головоломки. Берсерк знает, что в лабиринтах одиночества смерти я продвинутый даос вымочаливает себя об оболочки света. Зачем, спросит бабочка на ядерной бомбе? Чтобы я вымочалить. А зачем надо я вымочаливать, спросит целочка на воздушном шаре? Чтобы выбросить его на помойку, как глава одной мафии, которая победила? Или наоборот, чтобы точить им светы, как глава другой мафии, которая проиграла? Вот ты и проговорилась, выскочит спецназ в бронежилетах из-за угла. Насчёт чего, скажет Пуаро? Одному дядечке подарили на новый год тигра, а другому не разрешили свидание с женой и дочкой. Потом дядечки поменяются местами. Та ради Бога, как говорили в чужом родном южном городе Мелитополе, что в переводе с южнорусского диалекта на среднерусский диалект означало. Берёшь два слова, быть и всегда, соединяешь их с помощью судьбы, если вы, конечно, всю жизнь точили светы, как притрушенный. Тёща Орфеева Эвридика, полный мальчик Платон Каратаев, соль земли русской, с семитскими корнями, плачет, что не может больше ездить на работу, потому что родина-мать пенсию-2000 заплатила и потому что зять не служит. Дочка Майка Пупкова выбрала одного Лёлика и Болека, точно как Орфеева Эвридика, поманула пальцем, ну, сколько ты раз отжимаешься, папа 15. А потом он не прошёл тест на сушу в море, про тигров и клетку, и она опять оттолкнулась. Десантники сказали, ты сначала разберись, кто ты. Опа, сказал Пуаро, кажется, последний кусочек головоломки сейчас отгадан. Жена Марья Родина сказала одному Никиты. Ну, что ты можешь? Нет, это ты что можешь, я просто есть и всё, сказал один Никита. Без ничего, без денег, без силы воли, без положения в свете, с одной судьбой. И сферы затряслися. Сферы поняли, что пришло время. Ещё пол времени и надо наклоняться, чтобы смотреться и переливаться. Без ничего, без денег, без компенсации материальных сбережений и морального ущерба, без землячества, без профессионального цеха, без боевых приёмов, с одной судьбой и тремя женщинами-парками за руку, как Сталкер. Сталкеру нельзя на зону с корыстной целью. В поле от Франции до Канады с тоской в животе. Пока его рвут на части стихии глобальной катастрофы, и роженица рожает. Три женщины-парки, дочка, жена и тёща, как дружба, любовь и вера, Майка Пупкова, Марья Родина, Орфеева Эвридика, всю жизнь с винтовкой охраняли голос. Покурят и передадут винтовку, а в винтовке ни одного патрона. Один Никита, как русалка, как Ванга, как Толстой, гипнотизировал реальность, что реальность это нереальность, хоть знал, что в винтовке ни одного патрона. Кто-то из одной или другой мафии подойдёт и толкнёт как фанерку, и всё повалится на фиг до горизонта и за горизонтом, и будет катиться, пока не прикатится в пропасть. И в пропасти два слова, всегда и быть, и картинка. Все на него оглянулись. А он вышел так скромно, абсолютно не будируя, даже наоборот, стараясь проскочить незаметно, как обычно. И сказал, я же был просто несчастьем, а вы были счастьем, потому что это - всегда. Вот вам и вся сверхъестественная сказка. Зёма. Да, я тоже удивляюсь, потому что я человек очень нудный, очень одинокий и очень юродивый, а тут такое ренессансное разнообразие. Я писал стихи, эссе, прозу, пьесы. Объяснить это можно только одним. Доверием себе и упрямством. Доверие себе заключается в уверенности, что в каждом человеке всё есть. Упрямство в способности дострадаться, на соплях, на ушах. Тем дороже сообщенье, чем тоньше нитка, по которой идёшь над бездной от ладошки к ладошке. В чём заключается сообщенье? Что в глазах всё есть, надо вывернуться и вернуться, великое чистилище жизни. Ты не порол отсебятину, даже когда порол отсебятину, ты делал работу, которую все делают, чаще всего в глухой несознанке, потому что очень страшно. В чём заключается работа? Слепоглухонемой Бог начинал видеть, слышать, говорить. Сверял свои данные с твоими, и где-нибудь в тупичке жизни, в глухой несознанке, потому что очень страшно, проходил мимо. Ты падал на спину с пробитым сердцем. Лёгкая смерть, смотрели прохожие. Полные глазницы дождя, пока приехала ненужная скорая. Дождь шептал, ты оправдал нас, зёма. Новая реальность. Я не понимаю о чём речь. Когда я думал, что дело в том, чтобы жить на земле, я жил на земле, и у меня стал свой дом. Когда я думал, что дело в том, чтобы работать в Интернете, я работал в Интернете, и у меня стала своя литература. Но время движется всё быстрее, как в ядерном взрыве, чёрной дыре, жёлтой воде внутри хромосомы. 100 лет как один год. 1000 дней как один день. Мы уходим на ту сторону вовсе не для того, чтобы жить на той стороне, на той стороне жить нельзя, а чтобы потом вернуться на эту. А здесь в это время тоже не смогли отмазаться, и чем больше отмазывались, тем больше понимали, нет, не отмазаться. Здесь в это время одним дядечкам дарили тигров, других держали в клетке, падали птицы с неба, таяли ледники, тёплые течения уходили под воду, была сейсмическая активность, над Европой играли торнадо, над Северной Россией стоял стакан засухи в +50 градусов по Цельсию, не по Фаренгейту, везде были наводнения, землетрясения, пожары. Здесь в это время террористы и антитеррористы убивали друг друга и заложников. Здесь в это время убивали в жертву, чтобы не убили в жертву. И никто не видел, было не до этого, как над полем от Франции до Канады с тоской в животе стояла жертва. Все пили свою каплю крови, и дёргали парашют на заданье, но он, конечно, не раскрывался, потому что слишком быстро двигалось время. Куда он раскроется, в какую реальность, в пороговую, которой нет? В новую, в которой человек вроде Бога с крыльями, а не с рогами? Они дёргали запасной парашют. Запасной парашют был в руках у жертвы. Они на мгновенье понимали новую реальность в поле от Франции до Канады с тоской в животе. Можно ли её изобразить графически, как в рисованном мультфильме? Да, конечно. Вот представьте, линию горизонта, и на ней три женщины-парки, жена, дочка и тёща, Марья Родина, Майка Пупкова, Орфеева Эвридика, и Никита, держатся за руки, как расчёска. Вообще-то, линия горизонта никакая не линия горизонта, а линия ладони. Когда он понимает, что это и есть новая реальность, он начинает собираться. Все на него смотрят с усмешкой, ну и как ты будешь жить у себя на ладони, несмышлёныш? Как комик, юродивый, далай-лама, чмо, приживалка, экстрасенс, Мариин муж, тёщин зять, дочкин отец, приживалкой у света. Вчера мать спрашивает у дочки, тебе денег дать? И он, стой, я дам, и достаёт десятку на жувачку. Все смеются, забавная шутка, снимает напряженье, как глоток грога. Кто все, спросите вы, конечно? Фуф, ну я не знаю. Папа, мама, баба Поля, баба Лена, Афанасий Иванович Фарафонов, Николай Филиппович Приходько, Василий Иванович Чапаев. Как у Достоевского, журналиста Парфёнова и подростков, когда все посмотрели, всё уже было по-другому. Ну, короче, запасной парашют раскрылся. И вы, держась за руки в вихре глобальной катастрофы, шли у себя по ладони, смешно переставляя ноги, как на болоте. Из разговора с небожителями. Берёте вашу жизнь, делите её на 45, на 365, на 24, на 60, на 60, получаете 100000007 мгновений, 100000007 поступков, 100000007 непоступков, набросков поступков, слов, 100000007 закланных в жертву, 100000007 рожениц с мокрой кудрявой головкой из лона. Спрашиваете у них, какие страшные вещи могут случиться? Они отвечают, много. Смерти ближних, причина которых твоя жизнь. Унижения, которых ты не выдержишь и будешь мечтать о смерти как о счастье. Какие великие вещи могут случиться? Одна. Увидишь себя и всех у себя на ладони, как мы. Что надо сделать? Купить домик в деревне и писать пьесы. Глобальная катастрофа. У каждого своё. У тёщи давление. Дочка спать не ложилась. У Марии голова болит. У Никиты сердце. У майя смена космических циклов. У буддистов смена эпох. В поле от Франции до Канады с тоской в животе мертвечина. Это надо, чтобы все увидели себя и всех у себя на ладони. Вообще, это, конечно, кайф, просто, все устали. У каждого в жизни было только несколько положений, когда он был счастлив. В детстве, дружба. Перед армией работал токарем 1 разряда на заводе «Автоцветлит», и разговаривали после смены в поле от Франции до Канады с тоской в животе в скифо-сармато-казацких прериях на Приазовщине, по 6-8 часов с Олей Сербовой, раздатчицей инструмента в инструментальном цехе, что в жизни бывает то, что не бывает. В 24 года, любовь. «Радостное лето тростниковых пальцев, / есть кому сказать слово, здравствуй, / и о лёд бьётся рыба дней, / и в ночи виден парус всех морей, / и к звезде по верёвочной лестнице взбирается дух- / святитель мест, словно нарисованных для двух / человек художником в тонкой рубашке. / Так что даже видно как он веной каждой / приближает задуманное к исполненью, / и какое в его картинах совершается движенье. / Это воздух с жизнью светло венчается, / это человек с человеком навек встречается, / чтобы длилось дальше это радостное лето / в тростниковых пальцах и в виденьях света». В 36, вера, Соловки. «Чем ещё Соловки были дороги? Это словно взяли одну мою черту, жалость к себе, припадочность, и сделали из неё Седуксеныча. Потом взяли другую мою черту, что весь свет нечист, и сделали из неё Ма. Потом взяли другую мою черту, прятаться в нычку от всего света и там быть Господом Богом Саваофом для своей работы, и сделали из неё Самуилыча. Потом взяли другую мою черту, что мир надо перестаивать, пусть на последней припадочной энергии, и сделали из неё Демидролыча. Потом взяли другую мою черту, что всё ещё можно поправить, устроить, надо положиться на любую банальность, всё равно какую, что президент верующий, например, и терпеть, и сделали из неё Соловьёва». В 42, живая загробность. Что пока можно терпеть, надо терпеть. И тогда увидишь себя и всех у себя на ладони. И это будет набольшее счастье и просветленье в приданое детям людей. А они сложные, простые, дно. А они нищета, корысть, фарисейство. А они актёрство, лакейщина, юродство. А это просто глаз, который поворачивается за тобой, как перископ. Ты поднимаешь руку, и следишь краем зренья, как он вытягивается на шарнирах. Ну, посмотри, посмотри, чё мне жалко, что ли, на счастье. Ему любопытно, что дальше будет. Как зренье пойдёт во все стороны сразу и придёт к единственной причине. Как на всех звёздах живут живой и мёртвый и разговаривают всё время про все звёзды, а звёзд дофигища. Поле от Франции до Канады с тоской в животе. Дело не в дядечках, дядечки только стоят с флажками по обочине, как демонстранты, и обозначают путь в бездну. Это народ сначала испугался нищеты и кинулся в корысть, потом испугался корысти и кинулся в фарисейство. Но, собственно, для этого нас сюда и посылают, вымочаливать себя о сущности, чтобы я вымочалить, чтобы точить им светы. Ясно, что дальше будет, мы испугаемся фарисейства и себя увидим. Как мы идём в пустом мёртвом поле от Франции до Канады с тоской в животе после катастрофы и держимся за руки, как расчёска. Нам страшно, что всё сначала, искушение нищетой, искушение корыстью, искушение фарисейством. Нас одушевляет только одно короткое виденье. Что это пустое мёртвое поле от Франции до Канады с тоской в животе, в нём нельзя потеряться, потому что в нём всё живое. Везде глаза, и вообще, оно никакое не поле, а ваша собственная ладонь, если вы, конечно, сатану перестояли. В смысле, прошли три искушенья, и выточили себе душу, и этой душой точили новые души, пока души всем мстили за то, что их все подставили. Они отмазались. Подставить страшно, подставиться противно, отмазаться нельзя. И они отмазались в поле от Франции до Канады с тоской в животе, потому что у них не было мужества, слишком много их убивали в 20 веке. Ну не их, их кровь. Это одно и то же, у них это было записано в генофонде и глазах. И тут появляетесь вы, как народный мститель, весь в писающих блондинках, в поле от Франции до Канады с тоской в животе. И говорите, не надо мужества, раз нет мужества. Зачем это фанфаронство, тем более что оно уже было у дедушек и бабушек. И юродство уже было, у пап и мам, которые просто вымочаливали себя о сущности света, как продвинутые даосы. Мы, как поколение индиго, должны просто терпеть, пока можно, перестаивать сатану, как трава, которая просто растёт и всё, изнутри наружу. Чтобы не подставить своих детей, которые выйдут в поле, а там вместо поля теракт всех против всех, потому что когда они испугались нищеты, корысти, фарисейства, они испугались себя. И теперь там вместо поля помойка, упаковки от чипсов, использованные презервативы, взорванные машины и пустое мёртвое поле от Франции до Канады с тоской в животе. И тут выходите вы, как победитель, с гелевым стержнем вместо бузуки, с помощью которого вы всё время, 33 года после 11, перед ещё 33, себя терпели, свои нищету, корысть, фарисейство. И вытерпели лакейщину, чмошество, юродство сначала. А потом дядечки с флажками, обозначающими путь в бездну, провалились в бездну, а вы у себя на ладони вели за руку, как расчёска, трёх женщин-парок, жену, дочку, тёщу, на ту сторону света. Любовь. У Антигоны Московской Старшей два сына, Аякс с пузцом и Одиссей с веслом. Антигона Московская Старшая говорит, я отдала себе приказ не думать об Одиссее, это единственный выход, он в 100 раз талантливей, но Аякс всего добился в жизни, стал американцем и свысока на жизнь смотрит как хозяин жизни. А Одиссей не работает, как это можно, стареющий мужик, жена, дети, внуки, как это можно, и я отдала себе внутренний приказ не думать о нём, как летающая тарелка. Мне кажется это лукавство, говорю я Марии. Вообще, болезнь этого поколения внутреннее лукавство, говорю я Марии. Они добивались свобод, а потом оказалось, что они были демократы, чтобы жить как в Америке. Одиссей последователен как экскурсовод. Он живёт на земле, на которой он отсидел за то, что провёл через границу одного диссидента, он хорошо знал русский север, и тот его потом заложил. Он делает то, что должен, терпит всё время, пока можно терпеть. Для этого лучше всего что-то делать руками, он скульптор. Они сами его так воспитали, они выпендривались, что интеллектуалы. Оказывается, это было надо, чтобы продать себя подороже. Вот, посмотрите, есть сложные, есть простые, и есть дно. Простые, новая элита, за свою жопу трясутся гораздо больше сложных, потому что у них не так много настоящих вещей осталось, деньги, вино, государство, женщина, дети. Главное достижение сложных – дистанция, не надо близко, больше всего на свете они боятся оказаться дном. Дно знает про зону, что этот свет – тот свет, а этого света нет. Дно знает про зону, что для тусовки нетусовка – мурцовка. Там нет лукавства, которым все заболели, там нет лакейщины, там нет жлобства, терпеть, пока можно терпеть, там есть слабость, которая больше силы. Если они так пекутся об Одиссее, пусть сдают квартиру Аякса, он всё равно в Америке, и отдают ему деньги. Он не берёт деньги, говорит Мария. Понимаешь, человек по жизни – индеец, инопланетянин, мутант, послеконцасветец, говорю я Марии. Что он не главный, что он главный, что главного нет, что всё главное. Потому что я по жизни, как Одиссей, никому не помог, потому что терпел, пока можно терпеть, возможно, это была лучшая помощь. Все себе сами помогли и увидели, что помощь вообще не в этом. Возможно, поэтому Антигона Московская Старшая злится. Все прожили достойно, но стало видно лукавство, они просто хотели прожить уютно. У них были актёрство, нищета, корысть, юродство, и они себе говорили, мы не послеконцасветцы, хотя по годам они уже должны были знать, что всё – главное, но всё захлестнула лакейщина и мертвечина, и это было из них, и это было страшно, как теракт всех против всех. И только Одиссей с веслом был последователен как Саваофыч, надо перестаивать творенье как трава, тогда до победы достоишься, потому что всё другое уже было. Дедушки, которые шли и умирали молча, на войне и на зоне, потому что родина-мать велела. Отцы, которые даже не знали, зачем они живут после смерти Бога в психушке, и видели Бога. Дети, которые на ток-шоу играли, что несчастье – счастье. Внуки, которые в Интернете говорили в контакте, ты веришь, что когда мы были вместе, мы были несчастливы, я не верю. Тёща Орфеева Эвридика, полный мальчик Платон Каратаев, соль земли русской с семитскими корнями, с работы возвращалась с давлением 220 на 110, потому что родина-мать пенсию-2000 заплатила, лежала в постели и всю жизнь вспоминала, что жизнь нужно перестаивать всё время, чтобы увидеть, что за самолюбиями жизни – простая смерть – стать жизнью. Дочка Майка Пупкова, которая сначала оттолкнулась от истины Марьи Родиной для истины Орфеевой Эвридики, чтобы прожить уютно. Потом оттолкнулась от истины Орфеевой Эвридики для истины Марьи Родиной, чтобы прожить счастливо. А потом оттолкнулась от их истин для своей истины, чтобы прожить счастливо, надо прожить несчастно. Один Никита вёз за собой плаху, когда был дождь было легче, она по грязи скользила. И на привалах видел, какое всё другое, оно словно во сне, в котором спящему снится, что он спит, но когда он проснётся, он не будет знать, не сон ли это. Жена Марья Родина, которая шла за плахой, и видела всё время - что люди могут - скульптуру Одиссея с веслом «Любовь». Чёрная дыра. У меня нет Интернета дома. Я не умею сделать в Интернете двух шагов последовательно. Для меня вся эта информационная система – большой блеф. Для меня это просто книгоиздательство. Вы понимаете, жизнь всё время уходит в жанр, как ребёнок на войне, а то ему капец. В поколении дедушек с зоны в русскую апокалиптическую литературу 20 века. В поколении отцов из психушки в фильмы режиссёра Тарковского. В поколении детей с ток-шоу на спектакли режиссёра Камы Гинкаса, театра «Около», актёра Максима Суханова. В поколении внуков из Интернета в школу, где учительница Марья Родина разговаривает с ними. В чём, собственно говоря, фишка? Надо проследить судьбу. Варлам Шаламов отсидел 20 лет на зоне, 30 лет писал про зону, перед смертью вернулся на зону в мозги. Нужно оттуда вывести его и всех. Веня Ерофеев ездил 30 лет на пригородной электричке туда и обратно и шептал Богу с похмелюги, только ты не обижайся, потому что это жанр. Один персонаж романа, на которого все плевались в Интернете, и отряхали прах с одежды, и обзывались юродивым, увидел, что живут не они, а вернувшиеся, что они – вернувшиеся, что 100000007 закланных в жертву и 100000007 рожениц с мокрой кудрявой головкой из лона о чём-то договорились, что живёт всегда жертва, что жертва это кровь, а кровь это земля, а земля это небо, а небо это всё, космический ветер в жёлтой воде внутри хромосомы. Вы как представитель всех религиозных конфессий, буддистов, даосов, христиан, мусульман, каббалистов, майя, Ванги, и есть та трубочка внутри червя с навозом, в которой осуществляется жизнь – иллюзия смерти. Нужно не приходить, а уходить, тогда увидишь всю жизнь у себя на ладони. Блеф Интернета в том, что чем больше мы не живём в системе информации получения знаний, тем больше мы хотим жить, и нам по барабану, что правда, что неправда, нам важно, чтобы это были мы в жизни, но мы боимся жизни, нас запугали, что жизнь это смерть, а не жизнь, и нужно уметь уходить ловко. Таким образом, мы оказываемся внутри всех религиозных конфессий, что жизнь в нас, а мы в жизни. Нужно пойти в жизнь. На самом деле нами просто смотрят оттуда сюда звёзды в чёрную дыру и переговариваются в Интернете, ты веришь в то, что когда мы были вместе, мы были несчастливы, я не верю. В общем, вкратце, надо просто любить чёрную дыру, потому что в чёрной дыре никто никого не любит, не жалеет, ничего ничего не значит, ничего никогда не было, не есть и не будет, вот и вся информационная система. И пусть хоть одна чёрная дыра докажет, что я её не любил, когда в меня все плевались в 10, 20, 30, 40 лет что я – чмо, а они Бог, а я им верил с полбуквы, и не захлопывал ладони, чтобы от них осталось мокрое место, и корчился от боли, когда они всё время норовили ногой в живот, потому что так фотогеничней. 2010. © Никита Янев, 2011 Дата публикации: 21.06.2011 17:23:55 Просмотров: 3189 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |