Два звонка для Ивана Дашкова (7) продолжение

Александр Шипицын

Форма: Повесть
Жанр: Просто о жизни
Объём: 11274 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

7. Второй звонок

Иван не унывал. По-прежнему в спорте первым был и с матросами по выходным возился. Не забывал освежать в памяти главы из Инструкции. И как-то, осторожненько, кормового стрелка и радиста спросил, не видели ли они огоньков каких внизу по правому борту, когда из пике и крена вышли. Радист сказал, что ничего не видел, а кормовой стрелок заявил:
– Да если бы в этот момент ко мне в кабину сам дорогой товарищ Леонид Ильич Брежнев зашел, я бы и его, наверное, не заметил.
Штурман на повышение пошел. Стал штурманом отряда. Из правого летчика начали командира корабля готовить, второй штурман у него с тех пор уже третий или четвертый сменился. Да и кормовые, радист и КОУ, на каждые полеты менялись.
Молодой штурман, которого к Ивану назначили, программу становления что-то туговато, со скрипом, проходил. Но допуск к самостоятельным полетам по маршруту и в боевых порядках все же получил.
Прошло года два или три. Все было по-прежнему. Не смог командир полка скрытности Ивану простить и выдвигать его на вышестоящие должности не спешил.
И начались как-то летом большие флотские учения. Полк имитировал нанесение ракетного удара в узком секторе по авианосной ударной группировке, которую на ту пору остров Броутона из состава Курильской гряды изображал. Экипаж Ивану с бору по сосенке собирали. Даже Гришу Гончарука, что автомобили классно чинил, из «резерва Главнокомандующего», то есть из комендатуры, выковыряли.
Гриня, командир огневых установок, старший прапорщик, уже года три как не летал. Послали его когда-то, давным-давно, дежурным по ВАИ. Дали полосатую палочку. Понравилось ему это дело. Его всегда к автомобилям тянуло. И в комендатуре он ко двору пришелся. Коменданту его красный «Зюзик» от позора спас.
Кто-то из патрульных, или из состава караула подобрал реечку, что во дворе валялась. Из конца реечки торчал острый гвоздик. И он, движимый извечной ненавистью матросов к коменданту, просунул эту реечку в щель между створками ворот, за которыми «Зюзик» ушастый стоял. Гвоздиком, что из реечки торчал, мстительный матрос нацарапал короткое слово, но на весь капот. Да так четко, что хулительная надпись раньше эмблемы ЗАЗа в глаза бросалась.
Утром комендатура содрогнулась от дикого рева разобиженного коменданта. Собрался консилиум самых ушлых прапорщиков гарнизона. Из всех них только Гриша так сумел надпись затереть, что ее и под лупой разглядеть стало невозможно. Вот с тех пор он чинил и рихтовал машины всему командованию полка и дивизии. А тут такая незадача: зовут Гриню полетать. Но, в качестве компенсации, пообещали хрустальным кувшином из военторга отоварить и после учений в отпуск отпустить. Благо дело летом происходило.
Полет как полет, не сложнее и не проще всяких других учений. Штурман с тактическим пуском ракеты справился успешно и на радостях место в боевом порядке потерял. А тут полку еще команда поступила: посадка на запасном аэродроме в Приморье. Дело к ночи, а они сбоку от основного потока болтаются, никак места своего не найдут.
Начали они вдоль строя самолетов, что называется, смыкаться. Нет бы, помощи у ведущего попросить, но по двум причинам решил Ваня тишком место свое найти. Во-первых – режим радиомолчания, а во-вторых – гордость не позволяла. Стали они свое место искать методом наблюдения за бортовыми номерами. А это ж вплотную к каждому подойти надо. Вот и началось: то чрезвычайный режим, то малый газ, а то наоборот. Но нашли они свое место в боевом порядке. Правда, может и от частой и резкой смены режима работы двигателей, а может и по какой другой причине переключающий контактор «залип». Топливо из правой плоскости вырабатываться перестало.
Начал сказываться дисбаланс между весом топлива в баках правого и левого полукрыла. Когда триммером удержать самолет в горизонте стало невозможно, вцепились они с правым летчиком в штурвал и удерживали от крена, сколько сил хватало. Но при разнице в весе полторы тонны и Ивановы стальные мышцы сдавать стали. А лететь еще больше часа. Понял он, что не удержать самолет в горизонте, и решил аварийно топливо из плоскостной группы баков слить. То есть из тех баков, что в крыле находятся. Вот почти две тонны керосина над Татарским проливом развеялись.
Самолет выровнялся, дикая нагрузка на штурвал исчезла. Можно бы и расслабиться. Одна беда – хватит ли топлива? Штурман с сомнением в голосе доложил, что должно хватить, и каждые пять минут остатки по группам проверяли. Вроде, хватит, если с ходу сесть. На второй круг и думать нечего. И аэродромов подходящих для их типа самолета по пути не было.
Боевой порядок распустили на трехминутные интервалы. Посадка «с ходу». Получили условия посадки: сплошная облачность, нижний край – 400 метров, видимость восемь километров, ветер слабый. Условия нелегкие, особенно для штурмана, но не ужасные.
Где положено – шасси выпустили, а где и закрылки на «двадцать». Только собрались закрылки полностью выпускать, как на удалении до полосы 18 километров оба двигателя остановились. Кончилось топливо
В кабине странно, но приятно запахло. Старец Аникей не появился, но Иван и сам догадался, и взмолился: «Иона, помоги!»
И вовремя. Тьма кромешная. Ночь, высота девятьсот метров, сплошная облачность. Рельеф местности в Приморье – известный. Сплошные сопки, где перепады высот достигают тысячу метров. Второй штурман, непонятно за что, ухватившись, аккумуляторы на сверхаварийную сеть переключить забыл. Связи, как в экипаже, так и внешней, нет. Посадочные фары – не горят. И только послесвечение светомассы на стрелках высотомеров показывает, как быстро тают эти девятьсот метров. Как падает спасительная скорость.
Слева появилось оранжевое быстро приближающееся пятнышко. В две секунды стал Иван различать летящую параллельным курсом фигуру старика с развевающейся бородой и указывающего куда-то вперед и влево огненным крестом. Следуя за движением креста, стал Ваня плавно влево доворачивать, следя, чтобы скорость не слишком быстро падала.
Правый летчик, онемев от ужаса и ничего, не понимая, тщетно пытался что-то рассмотреть внизу. Охрипший штурман пытался вернуть экипаж на посадочный курс, но из-за обесточенного переговорного устройства напрасны были его усилия и старания.
Летящий старик на Ивана не смотрел, а только указывал: вперед, вперед! И в какой-то неуловимый момент вдруг резко поднял крест вверх.
– Выравнивай! – пронеслось в мозгу у Ивана.
Не видя земли, он потянул штурвал на себя. Высотомер, установленный на уровень аэродрома, показывал 100 метров.
– Будь, что будет, – подумал он и подтянул штурвал к самому животу.
Тянулись секунды, и в каждую из них он ждал взрыва. Но взрыва не было. Самолет грубовато толкнулся о землю основными стойками и… И побежал! Неизвестно по какой поверхности, но побежал. Вначале, даже плавно. Ваня держал штурвал, как учили при посадке на грунт. Держал, сколько мог. Когда воздух перестал держать нос, начался кошмар. Даже посаженный в катящуюся с горы и бешено вращающуюся бетономешалку человек не испытывал бы таких толчков и ударов.
Но самолет, подпрыгивая и содрогаясь, бежал. За стеклом по-прежнему был непроглядный мрак. Видимый одному Ивану старик снова предупреждающе поднял крест. Ваня зачем-то, не отдавая себе отчета в своих действиях, расстопорил переднее колесо. Резко, следуя за движениями креста, крутанул штурвальчик колеса влево, а через несколько секунд вправо. Броски и метания в кабине усилились, но после поворота вправо стали понемногу стихать. Невероятно, но самолет остановился! Более того, передняя нога, хоть и пострадала, но держалась в вертикальном положении. Это позволило открыть люк и быстро выскочить из самолета.
Впереди и слева светился оранжевым светом старик с крестом. Он поднял крест над головой и грозно потряс им. Иван беспомощно оглянулся, ища поддержки у экипажа. Но те истерически хохоча, катались по земле, в восторге оттого, что живы остались. От кормы к ним, яростно матерясь, бежал Гриша:
– Твою ать, ать, ать! Три года не летал! И как меня, старого дурня, угораздило, пи-пи, пи-пи, пи-пи…Да что бы я еще, когда нибудь….ать… ать… ать…
– Да, тихо ты! – прикрикнул Иван на него. – Смотрите вон туда, – показал Иван рукой куда-то во тьму. – Видите?
– Что, товарищ командир? Что, видите? – пять человек таращились во все стороны, не понимая, куда нужно смотреть.
А Иван четко видел, как оранжевой ракетой, продолжая грозить крестом, бородатый старик в старинных развевающихся одеждах входил в низкие облака.
– Да, нет, ничего. Показалось, – он боялся, что теперь, расскажи он про Иону, даже после того, как сохранил жизнь себе и экипажу, его сдадут в психушку.
Он подошел ко второму штурману, ухватил его обеими руками за спасательный жилет и, легко оторвав от земли, вознес к черному небу:
– Ты, почему не перешел на сверхаварийный режим? – потряс он вторым штурманом, как тряпичной куклой. – Мы же вслепую садились! Мы же ни хрена не видели! Ни связи, ни посадочных фар! – Он раскачивал поникшего и не сопротивляющегося парня все сильнее и сильнее. Кажется, что в ярости он стукнет им об землю так, что дух из того вон.
Спас обоих, одного от тюрьмы, другого от смерти, штурман корабля. Он подошел и положил руку на плечо обезумевшего от гнева Ивана:
– Командир! А может, так лучше? Может, с фарами и указаниями руководителя посадки мы не нашли бы эту площадку? Мы ведь сильно влево ушли. Градусов на тридцать. Я орал, чтобы ты исправил курс. Слава Богу, ты меня не услышал. И как ты среди крутых сопок, в кромешной тьме эту площадку нашел? Послушай ты меня, и от нас только черное пятно утром нашли бы.
– Я тебя и так слишком много слушал. Ты бы лучше место в боевом порядке выдерживал. Может, и не торчали бы сейчас здесь. – Он опустил штурманца на землю. – Где это мы? Ну, ты, второй штурман. Бегом в кабину и включи аккумуляторы! Правый летчик. Включить посадочные фары и УКВ на первом канале. Там руководитель полетов охрип уже, нас вызывая.
Когда загорелись посадочные фары, все увидели, что находятся на краю кукурузного поля. В пятидесяти метрах впереди черной трещиной зиял овраг. За ним высокий и густой лес – Уссурийская тайга.
Радист все доступные средства связи включил. Очевидно весь полк, кроме их экипажа, благополучно сел на запасной аэродром. Руководитель полетов совместно с дежурным по связи на всех каналах с уже проявившейся безнадежностью уныло повторяли:
– 532-й, 532-й, я – Рубильник, я – Рубильник. Ответьте, ответьте, если слышите. Прием.
Первым отозвался радист:
– Рубильник, Рубильник, я – задний 532-ого. Вас слышу, вас слышу…. Мы целы, мы живы! Да, все! Передаю связь переднему, нет, старшему…
Иван уже стоял между креслами и подключал фишку шлемофона.
С первыми лучами восходящего солнца над кукурузным полем кружил вертолет. Поле, длиной восемьсот метров находилось в десятке километров от посадочного курса и на сто метров выше порога взлетно-посадочной полосы. Самолет, по счастливой случайности, приземлился в самом начале поля и пересек его практически по диагонали. Мало того, середину поля пересекала глубокая ложбина, и не отверни Иван самолет влево, а затем вправо, сейчас они догорали бы среди невысоких стеблей кукурузы. Объяснить, почему он, не видя ничего в кромешной тьме, принял такое решение, Иван так никогда и не смог.

© Александр Шипицын, 2015
Дата публикации: 27.08.2015 07:10:53
Просмотров: 2186

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.