Таткины сказки

Анастасия Галицкая

Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни
Объём: 22030 знаков с пробелами
Раздел: "Проза"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Первый раз Татку привезли в деревню в тот год, когда она много-много болела. Так много, что маме даже пришлось уволиться с работы.
Татка кашляла, кашляла, хлюпала вечно мокрым носом, блестела голубыми глазками, вечно наполненными слезами, и мама, глядя на неё, тоже принималась всхлипывать и всё причитала: «Таточка, солнышко, что же так?.. Таточка, девочка моя, когда же ты выздоровеешь?»
А папа не плакал, папа только хмурил широкие брови и смешно раздувал ноздри. Татка тоже так хотела, но у неё почему-то выходило плохо. Папа смеялся и приговаривал: «Татка, Татка, у тебя и носа-то ещё нету, одни сопли!»

- Как это? – пугалась Татка и хваталась пальчиками за свой нос-курнос.
- Есть то он есть, да вон, какой маленький, ты его отрасти сначала, - продолжал смеяться папа.
- А как? - спрашивала Татка и лезла на его высокие, жёсткие колени.
- Сама расти, и нос вырастет, - отвечал всякий раз папа, и если бывал в хорошем настроении, подхватывал Татку подмышки, потом сразу вставал и... У-у-ух! «Лети, Татка!! – весело кричал он, и Татка взлетала. Вверх – прямо к недавно выбеленному потолку, много-много раз. А потом, растопыря крыльями руки, изо всех сил вытянув ноги (чтобы больше походить на самолёт), она снова летала, крепко удерживаемая сильными руками отца.

Приземляться Татка не любила - внизу было скучно. Одни и те же игрушки и мамины «заставлялки» мыть лицо, чистить зубы… И кушать противную белую кашу, тем более не вкусную, что и звали-то её противно - совсем как вредную соседку Маню из комнаты напротив. Маня и каша походили друг на друга лицами. Они были у них одинаково мягкими, рыхлыми, белыми-белыми, с маленькими дырочками, ямками и бугорками. Ещё Маня любила повязывать вокруг своей головы голубые косынки, а у Татки все тарелочки были с голубыми краями… Мама говорила, что такие тарелки принесут Татке счастье на блюдечке с голубой каёмочкой, и папа опять смеялся. «Тарелочка на блюдечке!» - передразнивал он, и мама махала на него полотенцем, всегда почему-то висевшим на плече. Татка эти полотенца любила и думала, что они для того и нужны, чтобы махаться ими на папу. Она даже мечтала, что и у неё когда-нибудь появится такое же. Надо только чуточку подрасти.

Вообще, Татка много думала. Сидела и думала. Лежала и думала. Ела противную кашу или вкусную котлету и опять думала. О странных и таинственных вещах. И о взрослых. «Вот почему мама ругает папу за то, что он не купил хлеба, а папа каждый раз злится и говорит что-то такое злое, отчего мама иногда принимается плакать? - размышляла Татка. - Неужели папа никак не может запомнить, что надо купить хлеб?»
И Татка решила, что обязательно должна помочь.

Однажды она уселась у окна сразу после полдника и стала ждать. И как только длинная папина фигура в знакомом синем пальто показалась во дворе, она распахнула плохо заклеенное на зиму окно и, высунувшись так далеко, как только смогла, крикнула, набрав в грудь побольше воздуха: «Папуля! Папу-у-уля! Ты не забыл купить нам хле-е-еба? Папу-у-уля-я-я!»
Папа так резко вскинул голову, что шляпа, не удержавшись, упала на землю позади него. Папа замахал руками и закричал что-то в ответ, но Татка не расслышала слов. А потом ей вдруг так понравилось громко кричать и сильно дышать навстречу холодному ветру и неожиданному простору, что она стала орать уже что-то совсем бессмысленное, лишь бы слышать свой голос, ставший вдруг чужим, страшным и поразительно сильным.
Мама еле смогла оттащить её от окна, Татка упиралась и рвалась обратно – кричать хором с ветром.

А назавтра оказалось, что ветер был ей совсем не другом, а самым настоящим врагом. Он забрался к Татке в горло, а потом и ниже – в самый центр её худенькой грудки. Он был холодным, этот злой, противный ветер, Татка заболела какой-то пневмонией, и маме с папой даже пришлось отдать её в больницу. Мама не хотела, мама опять плакала, но строгая тётенька доктор в белом, скрипучем и хрустучем халате очень разозлилась и даже погрозила пальцем. Целых две недели Татку часто и больно кололи огромными иголками, но она не плакала, потому что рядом сидела мама, а Татке не хотелось её пугать. Тётеньки-врачи её хвалили, гладили по голове и обещали, что скоро всё пройдёт, и она поедет домой.

«Скоро» наступило, но до самого тепла Татку на улицу не выпускали как она не просила…

* * *

Весной, когда уже растаял весь снег, мама сказала Татке, что теперь она будет жить в деревне, с бабушкой и дедушкой, потому что там чудесный, волшебный воздух и Татка уж точно поправится и позабудет и про насморк, и про горлышко, которое першит по утрам…
"Мы будем приезжать к тебе часто-часто", уговаривала плачущую Татку мама и сама всхлипывала.

Что такое деревня Татка не знала и ей ох, как было страшно… Папин рассказ о добрых собаках-водолазах, живущих чуть не во всех домах, потому что все эти собаки - родственники, Татку не успокоил, а напугал ещё больше. Она однажды видела таких – огромных, волосатых, чёрных и они ей не понравились совершенно.

- Я не хочу к водолазам! – рыдала маленькая плакса, изо всех силёнок вжимаясь головой в мамин живот, - не отдавайте меня!
- Таточка, деточка моя, мы не отдадим тебя никому-никому, ты там только горлышко подлечишь, и бронхи тоже… В Зайчиках так хорошо…
- Я не хочу лечить горлышко! – кричала Татка и била маму кулачками, не видя куда. - Я не хочу бронхи, зачем мне эти дурацкие бронхи, не хочу горлышко! И зайчиков мне не надо!

Она злилась и кричала, отпихивала уже собранные чемоданы и даже лягнула что было сил огромный, почти с неё саму ростом зелёный рюкзачище. Ноге стало больно, Татка расплакалась ещё громче… Её кое-как успокоили, посадили в машину, и она вскоре уже спала, укаченная дорогой и гулом машин.

Когда Татка открыла глаза, вокруг уже была деревня Зайчики. Над самой головой качалась ветка, на которой почему-то росли цветочки. Беленькие и маленькие. И ещё они пахли. «Как это может быть?» - удивилась Татка и посмотрела вокруг. Она лежала на руках старого, странного человека, с носом в мелкую дырочку и глубокими морщинами поперёк лба и вдоль щёк.
- Ты кто? – спросила Татка, но тут же, вспомнив, что забыла поздороваться, добавила «здрасти».
- Привет, - сказал старый человек, - я – твой дедушка. Дедушка Виктор Петрович Ганушкин.
- Ну, дед, ты даёшь! Какой же ты Виктор Петрович? Ты просто - деда Витя.
Татка обернулась на голос. Маленькая круглая старушка в малиновой кофте и длинной черной юбке тянула к ней руки и улыбалась, щуря большие и синие, совсем как у Татки, глаза.
Татка разжала кулачки.
- А ты кто? – спросила она, уже догадываясь. – Ты – бабюля?
- Да! – рассмеялась старушка, меня так все мои внучата зовут. Баба Юля – бабюля.
- А я кто? – заинтересовалась вдруг Татка и попыталась спрыгнуть с деды Витиных ног.
- Ты? – задумалась бабюля. – Ты – моя внучка. И дедова. И ещё одной бабушки и ещё одного дедушки. Только они далеко-далеко, за тридевять земель.
- А что они там делают? – совсем удивилась Татка, высвободилась-таки из дедовых объятий и сползла на землю.
- Они там живут. И работают. Они ещё молодые.
- А вы?
- А мы старые.
- А почему?
- Что почему?
- Старые почему? – Татка начала в нетерпении подпрыгивать.
- Просто твой папа – младшенький у нас. А старший-то на двадцать лет его больше.
- И что? – не поняла Татка. – Почему больше?
- А и ничего, стрекоза-егоза! Будешь много знать – скоро состаришься! – бабюля присела перед внучкой и принялась её тискать.
- Ай, ай, ай! – зашлась смехом Татка. – Ай, ай, ай!!
- Что тут у вас? – из дома вышли мама с папой. – Познакомились?
- Ага, ага, - запыхавшись, проговорила Татка, вырвалась из добрых рук и побежала к крылечку им навстречу. Папа подхватил её, и она немножко полетала вокруг дерева с белыми цветочками, а потом вверх, выше и ещё выше и сразу поняла, как это здорово, когда нет потолка и можно попытаться дотронуться до облаков.

Родители уехали на следующий день, когда солнышко ещё только вставало. Татку разбудили, чтоб она помахала им ручкой. Татка думала, что будет плакать, но почему-то не захотелось. Она поцеловала хмурую маму, почему-то растерянного папу, проверила хорошо ли они закрыли за собой дверцы их старенького москвича и побежала на качели.

И в этот самый момент из покосившейся конуры с красной крышей и круглой дырой вместо двери вылезла большая очень чёрная и волосатая собака, а вслед за ней выкатились три пушистых клубка на коротеньких ножках, с ушками и короткими смешными хвостиками. Татка широко распахнула глаза и забыла обо всём на свете –настоящие, самые настоящие щеночки! Собака Лейка лениво помахивала хвостом и зевала, широко распахивая рот, из которого сразу вываливался огромный, ярко-красный язык. Татка была очарована. Лейка оказалась такой доброй собакой и такой хорошей мамой своим щенятам! А ещё Лейка сразу поняла, что Татке можно доверять и позволила ей даже брать на руки своих маленьких деток.

- Как ты их назовёшь? – спросила бабюля.
- Не знаю… - Татка никогда прежде не давала имён никому, кроме своих кукол, - они черные такие… может быть, Чернышами?
- Всех трёх? – удивился деда.
- А нельзя? – нахмурилась Татка.
- Конечно, нет, как ты подзывать-то их станешь?
- Тогда пусть будут Ночка, Тучка и… Кучка.
- Не получится. Два-то - мальчики!
- Тогда Ночка, Туч и Куч.
- Ух, и молодец же ты, - обрадовался деда Витя и даже ладони потёр одну об другую, совсем так, как это делал папа, когда бывал чем-то очень доволен.

Так у Татки появились новые друзья. Бабушка Юля, деда Витя, Ночка, Туч, Куч, их мама Лейка, а ещё две сестры и брат, которые вскоре приехали на каникулы в деревню.

Лето задалось. Погода стояла замечательная. Дождики проливались обильно, но редко, и лишь одна гроза пронеслась над их деревенькой, убив по пути острой молнией старую, высокую, одинокую ель, стоявшую близ северного леса. Татке нравилось всё. И высокий, обрывистый берег реки, и деревья которых она в городе не видывала: яблони, груши, сливы, ивы, всё время о чем-то шепчущиеся с рекой, немножечко страшный лес, такой тёмный и пустой, если смотреть издалека и такой весёлый, разговорчивый, если в него войти. Несколько раз Татка даже живую белку видела. И лосиный хвост. И зайца, стремглав выскочившего прямо на неё из-под куста малины и свернувшего в сторону так резко, что пылинки и мелкие травинки усыпали Таткины ноги.

Больше всего Татка полюбила ходить с дедушкой на рыбалку. Они вставали когда солнышко ещё спало и шли к реке. Татка бежала – очень боялась не успеть увидеть рассвет со своего любимого места - с холма прямо над рекой. Солнце появлялось медленно, как будто лениво, сначала одними лучиками, потом тонким кусочком, потом вырастало всё целиком и ослепляло Таткины глазки ярким светом, и она щурилась и принималась смеяться. Ей даже стало казаться, что солнышко её любит и выкатывается специально, чтобы поздороваться и пожелать доброго утра. И она сбегала с холма, и неслась вдоль берега, и кричала тонким голоском: «Доброе утро, солнышко, доброе утро!». Сначала местные мужики, рыбачившие у реки, ругались на Татку, шикали, запрещали кричать, а потом привыкли и стали улыбаться навстречу ей и солнцу.

Дедушка сам рыбу не ел, не любил почему-то, а вот рыбалить просто обожал. Татка знала почему. Потому что дедушка очень любил рассказывать сказки. И стеснялся это делать, когда много народу. Татка садилась поближе, иногда даже на деда Витины колени, прижималась к нему головой и слушала, слушала, слушала… А когда дедушка вдруг замолкал или вставал, чтобы выловить рыбёшку, она начинала придумывать сама. Очень любила про медведя и белку. И ещё про зайца. А про принцесс дедушка не любил – скучал и хмурился.

Папа с мамой приезжали часто и уезжали всякий раз обиженные – Татка без них не скучала, приездам, конечно, радовалась, но отъездам особо не огорчалась. А чего уж огорчаться-то? Река, поля, леса, ягоды… Качели, карусели, качалки… А ещё много-много весёлых игр: в резиночку, лапту, пионербол, садовника… И бабюлины сказки перед сном. Никогда прежде Татка не слышала о странных джинах, Алладине и капитане Синдбаде – бабушке нравились сказки далёких стран. Иногда сказки приходил рассказывать дед, но рассказывал совсем не то, что утром Татке, и тогда они с братом и сёстрами погружались в морские миры, в истории о героях войн близких и далёких.

Дедушку Татка полюбила очень-очень. Так сильно, что когда у него болело сердце, и он бледный и обессиленный ложился на скрипучую свою кровать, Татка тоже ложилась рядышком, прижималась к худому дедову боку, обнимала и начинала рассказывать что-нибудь и гладить седую голову… О том, как вот пойдёт она в школу, а потом учиться на врача и как придумает самое хорошее лекарство, и дедушка поправится и никогда-никогда болеть уже не станет…
Дедушка тихо вздыхал, гладил себя по груди, будто круги ладонью рисовал, и говорил: «Расти, Таточка, расти быстрее».

Когда дедушка выздоравливал, и его лицо переставало быть белым, как облака в небе, Татка любила сидеть с ним около старого сарая, в котором хранились всякие чудеса и смотреть, как ловкий, быстрый, острый нож в его руках вырезает из деревянных брусочков разное зверьё. Особенно деду удавались крокодилы и медведи. У Татки уже собралась целая коллекция, и она уже хотела попросить вырезать для неё куклу в бальном платье, но не успела.

Сначала дедушка просто упал. Татка даже не очень испугалась. Это случилось потом, испуг пришёл, когда дедушка не захотел подниматься с земли. Он даже дышать почему-то не захотел, и Татка закричала. Она кричала, кричала, кричала и никак не могла остановиться, то пища испуганным зайчонком, то подскуливая потерявшимся щенком... Кричала еле слышно, когда прибежали взрослые, когда приехала большая, белая машина с красными крестиками по бокам и сверху, когда толстый, веснушчатый доктор вышел из комнаты и велел немедленно замолчать, потому что дедушка должен спать… Только тогда она перестала и притихла. Потом к дедушке пустили. Она вошла в комнату, села на стул и стала смотреть в дедушкино лицо, опять белое, с болезненно сжатыми губами и закрытыми глазами.
«Я скоро-скоро вырасту, скоро-скоро», - тихо обещала Татка дедушке и чувствовала, как что-то мешается в горле и не даёт дышать.

Дедушку увезли, а Татку не взяли, только сказали, что он вернётся и вообще всё будет хорошо. Бабушка стала часто ездить в какой-то райцентр – в больницу к дедушке, но Татку с собой не брала, говорила, что доктора не разрешают. Татка расстраивалась, ужасно скучала и сочиняла самую лучшую сказку, чтобы рассказать дедушке, когда он наконец вернётся.

И наступил страшный день. Приехал дядя, посмотрел грустно и увёл бабушку из дома. Татка услышала вдруг, как завыла бабушка. Завыла, совсем, как однажды Лейка, когда злые мальчишки утащили Куча. Но щенка потом вернули, и Лейка успокоилась. Бабушка выла так же… «Снова кто-то пропал?» - подумала Татка и побежала выяснять.

Дедушка умер… Дедушка никогда не вернётся… дедушка не вырежет принцессу… Дедушка не пойдёт вместе с ней на рыбалку и встречать солнце… Никогда… Как это? Как это может быть? Почему? Нет-нет-нет! Нет-нет-нет! Нет…
Нет! Она даже плакать не стала. Нет. Не правда. Это не может быть правдой. Нет!Люди не умирают, если их любят. Не умирают…

Через неделю закончилось лето. Так сказала бабушка. Татка не заметила – ждала дедушку и не хотела ни о чем больше думать. Но сразу засобирались брат и сёстры, заторопились в город за обновками к школе. Стали как-то очень крикливы птицы и, срываясь целыми стаями, принимались кружить нал лесом и полями. Бабюля сказал, что это они готовятся к отлёту в дальние тёплые круглый год страны, и Татке стало грустно. Хоть она и не дружила с птицами, но без них ведь станет пусто в небе… А ещё разобрали Лейкиных щенков. Татка просила, чтобы ей позволили оставить себе хоть Ночку, но бабушка не разрешила – «Двум таким огромным собакам в одном дворе места не хватит», - сказала она и махнула рукой сначала налево, а потом направо – будто перечеркнула что-то.

* * *

В сентябре за Таткой приехали родители. Они долго говорили о чем-то с бабушкой и уехали одни. Татка осталась поправлять здоровье.

Потом как-то совсем неожиданно с неба упала зима. Тихими белыми хлопьями она усеяла ещё тёплую землю и растаяла, сделав её черной и влажной. Потом ещё раз и ещё. И пришёл день, когда хлопья не растаяли, а легли ровным слоем, принакрыв, будто покрывалом, всё вокруг – крыши, деревья, ставшие к этому времени уже совсем голыми, мрачными и скрипучими, дедушкины теперь всегда пустые козлы около сарая, Лейкину будку – всё-всё-всё…

Татка не скучала – папа привёз из города маленький телевизор; из деревни, что за рекой часто наведывался дядя с сёстрами; бабушка рассказывала сказки, крутила на зиму пельмени в ледник, и Татке ужасно нравилось помогать ей и начинять маленькие кружочки мелко нарубленным мясом, чуть съёжившимися сладкими вишнями, яблочно-грушевым джемом и свежим творогом.

Родители приезжали часто, Татка всякий раз плакала, но домой в город не просилась - не хотелось оставлять бабушку совсем одну. Мама привозила новые игрушки и книжки. Больше всех понравился огромный, цветистый Букварь, и Татка очень быстро выучилась читать. Конечно, с бабушкиной помощью. Сначала по слогам – медленно водя пальчиком по буковкам и строчкам, потом всё быстрее и быстрее.

Она прочитала старую сказку про Курочку Рябу в книжке с толстыми страничками и огромной, совсем не похожей на настоящую, курицей на обложке. Прочитала и восхитилась тому, что сказка оказалась совсем-совсем такой же, какой рассказывали её и мама, и бабушка.

Татка увлеклась. И родительских приездов ждала теперь с особым нетерпением – книги, вот что стало лучшим для неё подарком. Татка садилась за чисто отскобленный стол и принималась читать вслух чудесные истории. Больше всего она полюбила Бибигона и маленького Нильса с его гусями. Они стали её героями и какое-же было расстройство, когда вдруг оказалось, что других книжек про них больше не будет… «Ладно! - решила Татка, - это ничего, она сама досочиняет и дедушке расскажет.

Всё вокруг давно уж покрылось белым-белым, пушистым и глубоким снегом, в городе такого никогда не было. Татка лепила больших снеговиков на огороде и звала бабушку посмотреть. «Как ты думаешь, ба, он понравится дедушке?» - спрашивала она, не замечая, как сразу грустнеют бабушкины глаза. Играть стало совсем не с кем – детей в деревне не было. Но были книги, был телевизор, были бабушкины сказки. И дедушкины. Оказывается бабюля знала из все наизусть и Татка очень этому была рада.

И сделался Новый год. И приехали все-все-все! И мама, и папа, и дяди, и тёти, и сёстры, и браться. Даже из дальних городов приехали.
Татка запомнила этот Новый года на всю жизнь. Именно тогда она вдруг поняла, что дедушка не вернётся больше никогда. Он умер. Он теперь живёт на другом свете. И ему там хорошо, потому что там хорошо вообще всем, кто был хорошим. Так говорили все. Говорили, поднимая стаканы в память о нём. Говорили, когда она стала на них за это обижаться и стучать кулачком по столу.

«Нет! - закричала Татка. – Нет! Он нехороший, он мне даже не сказал, что умрёт!», - и получила подзатыльник. Разревелась, конечно… и ушла спать, убитая своим недетским горем и обидой, которую взрослые так никогда и не смогли понять.

На второй день после того, как родственники разъехались, вдруг слегла бабушка. У неё поднялась температура, и она стала кашлять совсем так, как кашляла весь прошлый год Татка. Испуганная, она побежала в соседке Дине Сергевне, а та уж вызвала доктора. Вечером приехал дядя и сказал, что забёрёт пока Татку к себе, чтобы не заразилась, а Дина Сергевна за бабушкой поухаживает, она добрая, она всё умеет не хуже Татки…

Татка ехать не хотела – страшно было оставлять бабушку, страшно было ехать в чужой, незнакомый дом, но ведь не поспоришь… Она собрала в чемоданчик кукол, любимые книжки, дядя Витя увязал в покрывало одежду, и они поехали. Река уже давно стала твёрдой – покрылась толстым льдом, и до дядиной деревни они добрались быстро - напрямки. Трактор потрясывало, холодный ветер задувал в щели, морозил Таткины щёки, и ей было грустно-грустно. Почему-то казалось, что опять она что-то не так сделала, опять что-то не успела…

Встретили Татку хорошо, расцеловали все по очереди – сначала тётя Вера, потом сестры. Даже брат поцеловал, хоть и хмурился при этом и губы поджимал. Будто ему было стыдно. У дяди ей плохо не было, но… всё равно было плохо. Татка ничего не могла понять – тосковала по бабушке, по Лейке… по дедушке. Захотелось в город – к папе и маме. А как-то ей приснился сон… О бабушке и о том, что бабушке стало хорошо. Татка проснулась, оделась и отправилась на другой берег, чтобы не дать бабушке уйти, не попрощавшись.

Хватились Татку, когда уже под утро тетя встала на раннюю дойку. В доме искали не долго – негде особо и искать-то. Кричали во дворе, за домом, на улице… Не докричались и пошли созывать на поиски народ. Нашли Татку только вечером. Когда Дина Сергеевна вдруг сообразила, что хитрая девчонка могла и не сообщить родне о своём уходе к бабушке. Вернее, когда догадалась, что ни один взрослый в здравом уме не отпустил бы ребёнка зимой, в холод и пургу через реку… Догадалась, испугалась и побежала звонить дяде.

Ох и крику же было, когда родственники примчались к бабюле сразу на двух тракторах! Ох. Татку даже в угол поставили. Она не обиделась. Она была счастлива. Бабушке и правда было хорошо. Но хорошо ей было здесь – рядом с Таткой, а не где-то там – на другом свете. Татка была уверена, что это именно она не отпустила туда бабушку и очень собой гордилась, хотя вида и не подавала – дедушка говорил, что задаваться - очень плохое занятие.

А ночью Татка подслушала, как дядя говорил тёте, что она – Татка – настоящий маленький герой, потому что не испугалась и пошла через реку спасать бабушку. И добавил, что если она попробует что-то такое повторить ещё раз, то он тогда её точно выпорет своим толстым солдатским ремнём. Татка нахмурилась, захотела плакать, но потом подумала, что сама виновата – надо было, конечно, предупредить. Подумала… и уснула, улыбаясь.

© Copyright: Анастасия Галицкая, 2005

© Анастасия Галицкая, 2007
Дата публикации: 02.12.2007 17:50:25
Просмотров: 4086

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.