Из книги "Расскажи, Гамаюн" - 5
Татьяна Игнатьева
|
Форма: Цикл стихов
Жанр: Философская лирика Объём: 475 строк Раздел: "" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
Тайно и явно Отблистали афиши, увяли под ветром давно. Каждый сам по себе, пробираясь сквозь жанры кино По тугой перфорации скользких закрученных лент, Ощущает едва ли себя. Только всё сведено В неподкупный баланс. Согласованный ангажемент Оставляет без выбора. Теплится искорка, но... Будет свет в зале выключен в самый последний момент. А когда отыграются роли, и смоется грим, И когда все цветы и личины покорно сдадим, И уже не страшась перепада давлений и лет, Навсегда позабыв, что суфлёра не слушает мим, Не справляясь с потоком нахлынувших чувств, словно бед, Растворимся в эфире, придуманном им же самим. Вот тогда очень близко и плавно появится свет... Только что они значат — вот эти пустые слова! Здесь по тысячи раз перевёрнута мира молва. И мечты, и дороги, и мысли не там и не те... Но в тугой глубине, в тишине своего существа, В изобилии блеска и в сумрачной злой нищете — Каждый сам по себе, понимая, что жизнь не нова, Продирается тайно и явно к своей пустоте. *** Коричневым на голубом Ты помнишь мгновенье, когда на века замолкаешь, Когда даже коже, похоже, твоей всё равно — Звучит канонада ли, треньканье стареньких клавиш? Ты чуешь лишь чудо , что льёт пустотою в окно. Ты слушаешь, слушаешь, но ничего не услышишь В свернувшемся мягко, как будто бы кошка, мирке. А тени ползут почему-то всё дальше и выше, Стараясь исчезнуть в белёсом немом далеке. Лишь синие бабочки кружат в тягучем пространстве. И ушлые стрелки часов колют острым углом Заснувшее время. А тени в извечном жеманстве Пародию пишут коричневым на голубом. Но вдруг в тишину протекает жужжанием овод, Шум утренних улиц и чей-то пронзающий крик! И ты вспоминаешь —то сон окунает в свой омут. И ты забываешь опять удивительный миг. *** Тот, который С крыши — ворон, из сердца — летучий страх. По немым закоулкам — липучий снег. Как же встретить тебя в злополучных снах, Незнакомый, неведомый имярек. Кружит зверем голодным вокруг зима, Что ей хрупкая кость от надежд пустых. Я б давно ей скормила себя сама, Если бы отыскала среди живых. Перепутана правда, как в ночь пути. Да и всё ничего, только вот беда — Не вздохнёт и не спрячется во плоти, Тот, которого не было никогда. Тот, который не ведает гнев и страх, Не взывает в потёмках, как боль сама, Кто не путает тропки в дремучих снах. Тот, который и есть этот свет и тьма. *** Расскажи мне сказку, мама. Пусть прольётся мне в ладони Молоком Земун-коровы Свет небесный да любовь. Только мне всё будет мало, Только мне всё будет больно, Привыкая к жизни снова, Пить горячий омут слов. Чтоб лететь куда незнамо, А с последней каплей силы Сбросить наземь все четыре Человеческих крыла. Расскажи мне сказку, мама. Я тебя уже просила В ночь родин в начале мира, Только ты не поняла... А когда мне жизнь приснится, Я одна под небом встану Там, где утро раскололось, Разделяя день и ночь. Растревоженные птицы Всколыхнут у сердца рану. И вдохну я мамин голос: Расскажи мне сказку, дочь... *** Стихи Они рождались с парой добрых строф, Они пеклись как хлеб в печи горячей, Не веря в семя злачных языков, Не ведая, что счастье тоже плачет. Потом они по кубику росли, По этажу, по лесенке, по маршу, Из сора, что в навозе и пыли, Всё становились выше, крепче, старше. Порой сияли яро, далеко, Но коротко, как стёклышко на солнце. И на ветру не кутались в пальто, И не склоняли всуе слово «спонсор». Ну, а когда теряли крепкий зуб, Раскатывались смехом вдруг при этом. И видя у возницы только круп, Не славили родителя в поэты. Случалось, что и в драку занесёт. И вот тогда в крови, слезах и стонах Отлёживались месяц, или год. Потом ходить учились, как с пелёнок. Ещё бывали редкие часы, Да ладно уж — конечно же мгновенья, Когда со взлётной лёгкой полосы Взмывали в выси чистым вдохновеньем. Тогда вокруг вдруг плавились сердца, И остужались огненные реки. Тогда казалось — счастью нет конца! Иль показалось мельком в кои веки... Вот так живут, надеюсь, до сих пор, То в радости, то в грусти понемногу, Живут всей кутерьме наперекор — Стихи. Нет, не мои, стихи — от Бога. *** Стих не звенел в моём сердце — он бил Ритмом горячей упругой мембраны. Брызгала кровь из открывшейся раны, Эхо взметая под своды ветрил Ветхого судна упрямой судьбы, Что заплутало в морях бесконечных, Мощь отнимая у крыльев заплечных, Ветру сдавая без всякой борьбы. Ветру, что свыше нам волю несёт. Только на баке презревшие лавры Вечно пульсируют глухо литавры, И о форштевень ломается лёд. *** "есть грустная правда в осеннем дожде - уходим остаться во всём и нигде" Елена Евгеньева Растает дыханье вдогонку огня, увидишь — что нет ни тебя, ни меня, что не было даже... а небо мертво, и зеркальце Бога — то сердце его. И мир отраженьем, слепящим до слёз, придумаешь в шутку, забудешь всерьёз. И только возьмёшь, навсегда уходя, четыре поющих струны у дождя. *** оглянись ну не странно ли, право! мне сказка твоя отзывалась - как аукалось небо с землёй, как аукалась старость с убегающей юностью ввысь в облаковую стадность, как весенние слёзы берёз омывающих статность. оглянись, очутись в растворяющих зиму капелях. неуёмная жизнь набухающей почкой, недели отлистают ветра и останется вкус карамели поцелуем...не странно ль забыть, что мы это хотели... *** Июньское Июнь, пульсирующий маем, Глядящий с жаждою в июль, Сверкни хоть заходящим краем, Направь погоды шаткий руль — Сверни на зелени лужайку, Иль на песчаный бережок. Поджарь на масле солнца майку, Да помани-ка сном в стожок. Чуть освежи слепой дождинкой, Расправив радуг веера. И поцелуем под сурдинку Встреть колдовские вечера. Окутай зоревым туманом, Ромашку поднеси к губам. И возроди, пускай обманом, Былую тягу к поездам. *** Маета Глядится облако озёрное В небесной прихоти зеркаль, Где отражается, позёрствуя, Его волнующая даль, Его сиреневое кружево, Его припухлые бока, И рядом в вечном танце кружатся Его собратья-облака. Глядится облако и мается Его текучая душа — Почто же там не отражаются Густые пряди камыша... *** Джон Белый рояль не пара рыжему пианино. Не расплескает пара выброс адреналина. Джон открывает крышку, пальцем пройдясь по лаку, Может, сегодня слишком смело бросаться в драку. Может, друзья не знают, сложно казаться грубым. Джон лишь приоткрывает сжатые плотно губы. Солнце летит навстречу нежной улыбкой милой, Джон открывает вечность перед лицом могилы. Не тяжело, не вздорно в мареве героина Тянет на дно упорно жёлтая субмарина. И под ногами мокро, надо задраить трюмы... Йоко открыла окна — поздно о чём-то думать. *** Бывает Откроется сердце — и сразу закроется ум. Потом будет тихо стучаться, прося разрешенья. Притаскивать кучу проблем и запутанных дум, Нудить, обижаться, канючить, мусолить сомненья. И в сон пробираться, и плакать, что мучает страх, Кидать обвиненья. И к совести бурно взывая, Стращать, угрожать, умоляя, валяться в ногах. И адом пугать, и сулить изобилие рая. А сердце, взирая на всё это действо, слегка Вздохнёт, раскрывая объятья свои нараспашку. Обнимет воителя, труса, лжеца, знатока И скажет: ведь всё хорошо, успокойся, дурашка. Ум всхлипнет и стихнет: ну, что же, наверно, пора. Ведь даже на солнце не счесть несмываемых пятен. И ты вдруг запрыгаешь с диким восторгом — ура! А люди вокруг посочувствуют: бедненький, спятил... *** И Он говорил, улыбаясь... А ты, засучив рукава, Не видя, не веря, не каясь, Лепил на пергамент слова. «Я дверь, и спасёшься ты мною, Я сердце открыл, приходи!» А строк твоих, душных грозою, Хлестали немые дожди. Так в чём же тут, собственно, дело? «Я дверь, я твой праведный путь...» Ты гвозди вбивал оголтело: Ах, вот оно что, ну так — будь! А после, сжигаемый страхом, Кровавые строки глотал. И правой — крестился с размахом, А левой — грел белый металл. Ты так и не понял, убийца, В своей суетливой мольбе: Ведь рай — в твоём сердце гнездился, И Он говорил — о Тебе. *** Не пожнёшь рассвет, расплескав закат. Лишь одно горит — нет у душ вины. Но коль боль пришла, то болит стократ. Над бедой в миру нет отдушины. Свет не явит жизнь, Жизнь не явит свет там, где нет любви, пока я — не я. Через все гробы, через сонмы лет не найдут приют покаяния. Нет былых услад, нет былых утрат — всё в тебе сейчас полной мерою. Пьёт цветенье роз перегноя смрад. И жива душа горней верою. *** А сегодня преддверие нераспахнутой осени, холодами распаханной, вновь засеянной озими. И тревожно баюкает полусон с поволокою, будто память о родине невозвратно далёкую. Вспоминаешь и кажется — возвращенье назначено, только что-то не справиться с невозможной задачею. Не наплакаться дождику, надышаться не в силах я, лишь у сердца ладошками грею родину милую. Колокольное марево да церковное пение... А сегодня преддверие, а сегодня Успение. *** Сезонное Нахохлилась осень в промозглом полоне Одежды прогорклой. Напёрстки малинок горят на ладони Пупырчатой горкой. Всё в срок и по делу, и даже к резону До маленькой капли. И мне бы отдаться причудам сезона В извечном спектакле. Но загнанной птицей всё бьётся неверье И непониманье — Неужто и впрямь не работает зелье И призрачно знанье! Седая патина ударилась оземь В предутренней стуже... И всё б ничего, да нахохлилась осень Внутри и снаружи. *** Я пишу этот длинный-предлинный запутанный стих, Не взирая на то, что он кем-то давно уж написан, И завалом забытых, немых, не отправленных писем, Как в чулане, томится в безвременных душах людских. Я его допишу под едва проступивший рассвет, Когда тихая ночь будто нехотя с неба сползает, И в предчувствии солнца, его ослепительный заяц Прыгнет в руки, сводя все ночные старанья на нет. В этот миг упадёт тишина и поведает мне, Что бессмысленный труд — запылённые письма тревожить... И тогда вдруг почую всем сердцем, всей вздыбленной кожей, Что бессмысленно всё в этой вечной, тугой тишине. *** По-весеннему свежий пронырливый ветер Нам рисует на белом оттенками хны. И заливисто-звонко и птицы, и дети Заполняют сырое пространство весны. Промывают дожди посветлевшие ночи, Опускается оземь беспутный туман. Только сердце чуть-чуть отодвинуться хочет От земли, от воды, от сует и от ран. На минуту взметнуться бы пташкой беспечной, Оглядеть свой знакомый до камешка двор. Но привычно, чуть справившись с болью сердечной, Принимает покорно весны приговор. Вот ещё один год, вот и новая веха, И всё ближе финальная лента судьбы. Шалый ветер играет обрывками эха Безнадёжного «если», слепого «кабы». Опускаются руки, что мнились крылами, И горячие мысли, крутя виражи, Застывают, казалось бы, вечными снами Там, где небо рисует свои витражи. Но весна молодая, она ль виновата? И опомнившись, пташка бросается ввысь! Вешним снегом стремительно тают утраты, И вздыхает подснежником новая жизнь. *** Весенний сон принёс с собой печаль, Как будто бы заботу на плечах. Но, кажется, плечом лишь поведи, И скинуты сонливые дожди. Не тут-то было, экая напасть, Не превозмочь дремоты липкой власть. Застыло всё в весеннем неглиже На зыбком неприкрытом рубеже. Так в кои лета светит лету срок, А лето и не пало на зубок. Земля в потугах – будет рождено Вот-вот оно! Уже вот-вот…ну? Но… И мир застыл, как будто на холсте, На пятой майской вздыбленной версте. *** Она всё же звучит – неизбывная музыка сфер, Над тобой и в тебе, в каждой клеточке, в каждом мгновеньи. И горит этот трек, не взирая на сон, или бденье, И взрывает мембрану души – непростой волномер. Значит, лире звенеть, и лететь серенаде, и быть Безусловной любви, когда кружатся белые платья. Но один муравей всё куда-то спешит от собратьев, Будто он лишь один выражает вселенскую прыть. Звёздный ветер бушует настойчивей, ближе, свежей. А Земля отзывается тёплым и ласковым смехом. Вот тогда Пифагор замолкает и слушает эхо… И ползёт муравей до седьмых неземных этажей. И – ни хлеба для тела, ни душам прибежища вер, Весь багаж ни к чему, ты его ни на что не сменяешь. Прямо здесь и сейчас ты коснись солнце-ветреных клавиш, И она зазвучит – неизбывная музыка сфер. *** Как многотруден многоликий день! Вскипает страстью каждое мгновенье, И бесконечным душем – вдохновенье, Что перельётся вечером в мигрень. Ах, да – мигрень Онегина грызёт. А нам – всё изощрённее и злее, Трагичнее, коварнее, больнее. Ведь в каждом – всею кровью – «наше всё». Живёт, творит, купается в любви, Страдает, негодует и смеётся. Изящным мастерством канатоходца Он наповал сражает визави. И, усмиряя сердца непокой, Вдруг замирает сфинксом африканским. Толчками кровь напополам с шампанским Отнюдь не предвещает упокой. Ведь вот опять скакать под хлёсткий снег И призывать бесчестие к ответу. Последний вызов – это вызов свету. И призван день, и призван целый век! …Уж дядька преподнёс с малиной квас, Прилежно ждут перо, листы бумаги, Точёный профиль из чернильной влаги И свежий ветер севера анфас. Как будто не было бурлящих лет, Вечерний час – не утренняя нега. А у барьера холодно Онегин Наводит прямо в душу пистолет. *** Колыбелочка, моя лодочка, Понеси меня по речным волнам Карачан-реки, по серёдочке СтудянЫх дорог к беспробудным снам. Окуну сперва руку левую — Ты омой, река, боль сердечную. Я судьбинушку не прогневаю — Не отдам свою ношу вечную. Окуну потом руку правую — Забери, река, что не прошено, Что горит во мне злой отравою, Пусть в стремнину ту будет брошено. А вчера Перун волю дал грозе, Поутру цвела заря алая. Не поверила я своей слезе — И плакун-траву собирала я. И теперь полна моя лодочка, Через край течёт зелена волна Карачан-реки по серёдочке Беспробудного золотого сна. *** За словом слово – тянет цепь Идей в намеченную цель. И мысли – цепкие крюки Слова срывают со строки, Как репу с грядки, как нарыв, Свою изнанку обнажив. Где гнев и боль на копьях фраз — …..там света ноль ….......и застит глаз. Где сложно – …….ложно ……….и темно, Где страх – …….там крах, ………но все равно – Слетая с ломаной строки, Мчат в жизни ад мои стихи. …............................................ Но там, где льётся ручейком Повествованье в сердца дом — Там нежной лаской и теплом И человечий дом — гнездом Как-будто свитый из украс Любовью напоённых фраз. Стихи, неся приятный груз, Мчат в рай мирской на крыльях Муз. *** Грёзы Так увлечённо играет кудрями ветер, Не замечаешь, во сне потонув как будто. Солнце целует твои золотые веки, Мой ненаглядный, земной воплощённый будда. Ёжится в облако ёлочный полог леса. Мир утекает туда, где танцуют птицы. Мне бы за ними подняться, не чуя веса, Да родниково-небесной любви напиться. Может увижу следы позабытой сказки, Те, что случайно не смыла волна речная. С тысячи лиц упадут неживые маски... Ты улыбаешься, веки не поднимая. На распростёртых ладонях богов и духов Мы нарисуем судьбу и любовь не пряча... Грома раскаты вдруг слышишь ты краем уха, Разом очнувшись: «Гроза! Эй, бежим на дачу!» © Татьяна Игнатьева, 2017 Дата публикации: 21.08.2017 18:07:42 Просмотров: 1841 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|