Попытка №13 (фантастико-ностальгические сны о Грозном и о любви)
Константин Семёнов
|
Форма: Повесть
Жанр: Проза (другие жанры) Объём: 203140 знаков с пробелами Раздел: "Мой город был таким" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
Попытка № 13 Фантастико-ностальгические сны о Грозном От автора Я вовсе не собирался писать это произведение. Оно получилось само. Захотелось немного отдохнуть от военной темы – уж слишком много она забирает сил. Задумка была - составить путеводитель по довоенному Грозному. По городу, которого уже нет, и никогда не будет. По городу, который сохраняется только в наших воспоминаниях. Который, к великому сожалению, всё время тает, истончается, так как всё больше моих земляков уходят в мир иной. Но оказалось, что: во-первых, подобные произведения уже есть. Например, замечательные мемуары С.М. Федосеева ( Во-вторых, обнаружилось, что не справляюсь я с этим жанром. В путеводитель наглым образом вплетался сюжет и, что я только с ним ни делал, исчезать не хотел. Мало того, сюжет начинал диктовать мне свою волю. Бороться с ним было очень трудно и, наконец, я сдался. И возникло то, что возникло. Странная смесь путеводителя, мемуаров, грозненских баек. И всё это для интереса и стройности объединено единым сюжетом. Так как историю нашего города нельзя назвать весёлой, то и сюжет вышел соответствующий. Зато я постарался собрать как можно больше известных мне весёлых и фантастических случаев, произошедших в разное время в Грозном. Я затрудняюсь определить жанр того, что у меня вышло. Скорее всего – это фантастико-ностальгический путеводитель по городу, которого нет. Но такого жанра нет, поэтому – пусть будет повесть. И, наконец. Все совпадения имён, фамилий, ситуаций являются случайными. А может, и не все. А может, и не являются. Ночь и тишина, данная на век Дождь, а может быть падает снег. Всё равно, - бесконечно надеждой согрет, Я вдали вижу город, которого нет…. Регина Ливиц Пролог Корова кокетливо взмахнула хвостом и на землю шлёпнулась дымящаяся лепёшка. В асфальте сразу же образовалась аккуратная воронка, оттуда повалил чёрный дым, закрутился спиралью и исчез. Воронки не было и следа, а на её месте - прямо на асфальте - обнаружилась надпись: “Осторожно – МИНЫ!” Евгений Борисович примерился, наступил прямо на центр предупредительной надписи и проснулся. Электронные часы светились неприятными цифрами – 02:02. Затем правый глаз мигнул – 02:03. Мягко шуршал кондиционер, где-то далеко надрывалась от возмущения автосигнализация. Нет, ну надо же - какая ерунда снится! Всё-таки зря он вчера ввязался в этот дурацкий спор на форуме. Теперь вот даже и во сне покоя нет. И было бы из-за чего! Тоже мне важная тема – ходили ли коровы по центру Грозного. Чёрт знает что! Взрослые все люди, у многих внуки уже, а ведём себя как пацаны, ей богу. Надо же додуматься – коровы в центре города! Да не было такого никогда, уж с шестидесятых годов – точно. Скорее всего, народ просто поприкалывался, отходя от дневных стрессов, а он воспринял всё слишком серьёзно. Вот теперь приходится терпеть как расплату. 02:04. Снотворного, что ли, выпить.… Хоть бы что-нибудь хорошее приснилось. Про Грозный, конечно.… Но только не про войну. 02:05. Сон №1. Прекрасное далёко. - Московское время десять часов, - объявила бодрым голосом пластмассовая коробка радиоточки. Затем в ней что-то заскрипело и уже другой, смутно знакомый, голос произнёс. – Значит, про войну не хочешь? Ну-ну… Женя удивлённо повернулся к радио, задев при этом рукой банку с водой. Банка опрокинулась, жёлто-бурая от краски вода хлынула на стол. Женя ойкнул, бросил кисточку и поспешно убрал со стола прикреплённый к фанерке рисунок. Вода не успела сделать своё чёрное дело, и шедевр не пострадал. А в том, что это именно шедевр Женя почти не сомневался. Рисунок изображал родной Грозный в далёком-далёком будущем, в двухтысячном году. Город получился одновременно и узнаваемым и совершенно фантастическим со всеми этими подвесными дорогами, летающими платформами, силовыми куполами над заводами и прочими достижениями науки и техники. - Спас, да? Молодец! Помечтай, помечтай, пока можно, - раздалось сзади. Женя повернулся. Опять радио! Чёрт-те что. Не бывает же такого. И голос какой противный! - Мало ли чего не бывает, - обидчиво произнесла коробка. – А что голос противный – так это не ко мне, это ты, дружок, сам виноват. Ишь, от горшка три вершка, а туда же… Может, ты думаешь еще, что художником станешь? - А может и стану! – не выдержал Женя, забыв, что разговаривает с радиоточкой. – Чего, нельзя? - Помечтай, помечтай, - засмеялась противная коробка, но вдруг оборвала смех и грустно поведала. – Только ни фига ты никем не станешь. Так и будешь…мечтать. - Почему это?! – Женя едва сдержал слёзы. – Брешешь ты всё. Брешешь! - Может, и брешу, - согласился голос немного тоскливо, - может и станешь. Если будешь слушать и главное, если будешь помнить: А мир устроен так, что все возможно в нем, Но после ничего исправить нельзя.1 Почему-то Жене стало тоскливо. Радио помолчало немного, затем внутри него раздался треск и тихо забубнили два голоса. Один уже знакомый, другой – низкий, уверенный. Слышно было плохо, мешали непонятно откуда взявшиеся помехи. - Наконец! – радостно воскликнул низкий. – А ведь это удача! Уверен, что уж тут-то всё.. ( дальше непонятно). - Ещё бы мне не радоваться! – это знакомый. – Только я бы не был так… (треск). Всё-таки…(непонятно). - Да, конечно, это чувство иррациональное. Но тут, по-моему, всё просто…(треск) … ведь он сам этого хотел, нам только помочь…(непонятно) или ты… - …можно думать? Естественно, я сделаю все что можно. И даже больше. Всё-таки это и … судьба…(сплошной треск) Женя на цыпочках подошёл к стене, протянул руку к розетке. - О, чёрт, выключиться забыл! – раздалось из радио, треск исчез. - Руку-то убери!! Женя вздрогнул, отступил на шаг, не сводя глаз с говорящей коробки. А та продолжала, как ни в чём не бывало, и голос был уже вовсе не тоскливый, а ехидный. - Чем всякую фантастику выдумывать, лучше бы свой город изобразил. Да поподробнее. А то пройдёт время, и будешь путаться, где какая улица. Августовскую от Первомайской не отличишь. На такую чушь Женя даже не нашёлся что ответить. Такой бред мог родиться только в больном мозгу. В жизни такого не будет! - Все вы так говорите, - мерзкая коробка опять прочитало его мысли. – А потом всё забываете, путаете. И только и знаете – хвалитесь, хвалитесь, распустив сопли. Не веришь, конечно. Ничего, сейчас мы тебе покажем, что станет с вашей памятью лет так эдак через…. Короче, не скоро. Раздался щелчок, заиграл гимн СССР, визгливый голос запел что-то знакомое, но почему-то про Россию. Затем музыка оборвалась, и радио заорало так, что Женя опять вздрогнул. - Внимание! Сообщение ТАСС! Работают все радиостанции Светского Союза! Сегодня, в первый день лета одна тысяча девятьсот забыл какого года, буквально через несколько секунд, в городе Грозном, начнётся нечто неописуемое! Даже - не побоюсь этого слова – феерическое! Ежегодный проход коров через город! Спешите видеть! Членам КПСС, ветеранам всяческих войн и детям до шести лет проход вне очереди. С остальных - по пять копеек на помощь голодающим всего мира. Интерлюдия. А как у нас с коровами? С детства запомнилась Жене эта картина. По улице Ленина откуда-то от 15 военного городка идёт стадо коров. Небольшое, голов на 200-300. Впереди стада шествует пастух с длинным-длинным кнутом. Время от времени пастух щёлкает кнутом и на несколько кварталов разносится резкий, похожий на выстрел, звук. Жители выходят на балконы, выбегают на улицу. Коровы медленно бредут к центру города, оставляя после себя дымящиеся удобрения. Эти лепёшки уже через час таинственным образом исчезают. Видимо жители собирают их для обогрева в суровое зимнее время. Транспорт останавливается, милиционеры свистят и машут полосатыми жезлами, а коровы идут и идут. На перекрёстке с улицей Субботников стадо сворачивает налево, к вокзалу, но отдельные экземпляры отбиваются и разбредаются по городу. Их можно увидеть в парках, где они объедают газоны и купаются в фонтанах. Некоторые заходят на площадь Ленина и в Аракеловский магазин. Две-три обязательно зайдут в кафе- мороженое, больше известное как Подкова. Пяток коров толпится около старого здания ГНИ. Студенты кормят их жареной кукурузой. Печальна судьба тех, кто забрёл на базар – из мясного павильона нет выхода. Несколько коров ещё долго можно видеть на стадионе Динамо – потом там так и не вырастет трава на поле. Самые стойкие доходят до Главпочты, и даже до Грознефтяной. Парочка навсегда осталось в “Барском” доме, другая сдуру запёрлась в стоматологическую поликлинику. Темнеет, на Грозный опускается ночь, но долго ещё слышно далёкое мычание, цокот копыт, лай собак и рык львов. Дурманит от запахов сирени, вонючки и коровьих лепёшек. В далёком Владивостоке Евгений Борисович ложится спать и снится ему родной город, город красивых людей и прекрасных коров. Таких уже нет и не будет никогда. Сон №2. Точильщиков помните? В огромном, занимающем целый квартал в самом центре города, дворе 5-го жилстроительства всё было как обычно. На Женю, возвращающего из художественной школы, никто не обращал внимания. Сегодня это было особенно обидно. Последний писк моды – белая нейлоновая рубашка надета, как положено, с напуском. Рукава закатаны на два оборота выше запястья. Да и брюки, между прочим, тоже модные – с клапанами. И не одна зараза не глянет. Обидно, чёрт побери! А впрочем, кому замечать-то? В центре двора, на площадке, играют в футбол пацаны. У них только мяч перед глазами. В песочницах малыши возятся под присмотром мамаш. Первые – слишком малы, вторые – ничего, кроме первых вообще не видят. Вон девчонки в классики играют. Это уже получше, но – малы, малы. И только бабушки на скамейках замечают всё. Слабое утешение! А это что ещё такое? Из темноты арки, ведущей на проспект Победы, один за другим неторопливо вышли пять совершенно одинаковых мужиков. Все они были пожилые, бородатые, в длинных грязноватых фартуках. На плече каждый нёс точильный станок – деревянную станину с круглыми точильными камнями на оси и педалью. Точильщики! Но почему их так много? Они что со всего города собрались? Может, у них здесь соревнование? Между тем мужики остановились, сняли свои агрегаты, поставили их на землю. Вот первый легонько надавил ногой на педаль, приводя камни в движение, оглянулся по сторонам и заорал диким гортанным голосом: - А вот точить ножи ножницы мясорубки! А вот точить ножи ножницы мясорубки! - Ну как ты кричишь? Память пропил? – совершенно таким же голосом вступил в хор второй. – Точи-и-и-ть мясорубки-ножи-ножницы. Точи-и-и-ть мясорубки-ножи-ножницы. Вот как надо! Разницу чувствуешь, склеротик? - Сам ты склеротик, - огрызнулся первый. – Всё я правильно кричу! Правильно! - Правильно! - передразнил второй. – Да ты послушай, послушай! У тебя же ритм сбивается! Так только “поп-звёзды” поют. - Точи-и-ить ножи но-о-ожницы, мясору-убки! – заорал третий. - Точи-и-ить ножи но-о-ожницы, мясору-убки! Вот как надо, господа-товарищи! Музыка! - Точи-и-ить ножи но-о-ожницы, мясору-убки! Четвёртый мужик прокашлялся и немного стесняясь, пропел: - Точи-ить ножи но-о-жницы бритвы… Все остальные удивлённо повернулись к нему. Мужик страшно засмущался, схватил свой агрегат и чуть ли не бегом направился к выходу. - И откуда такие берутся? – удивился первый точильщик. – Что люди подумают? - Да ладно, может, он городом ошибся? Может он из Москвы, например? – успокоил второй. - Из Москвы? Да из дурдома он! Ну, а ты чем порадуешь? – третий точильщик вопросительно повернулся к пятому, последнему. И тот не заставил себя ждать: - Точу мясорубки, ножи, ножницы! Точу мясорубки, ножи, ножницы! Точу мясорубки, ножи, ножницы! После этого начался самый настоящий бардак. Точильщики заорали все одновременно - понять можно было только отдельные слова: “ Где, ну, где ты такое слышал?”, “Придурок!”, “Что за херня!”, Не материться в Грозном!”, “Сам дурак! ” Заработали ноги, нажимая на педали, закрутились со страшной скоростью точильные камни, полетели в разные стороны искры из-под ножей и ножниц. В воздухе запахло дракой и даже членовредительством. Женя буквально обалдел от такой картины. Да что же они, с ума все посходили? - Это не они, это некоторые склеротики сума посходили, вернее – посходят, - раздался знакомый голос. – Не помнят ни черта, понимаешь. Женя оглянулся по сторонам: никого. Только неизвестно как попавшая сюда корова задумчиво обгладывала куст сирени. Откуда же теперь этот дурацкий голос? - Откуда, откуда? Не всё равно тебе? – корова оставила куст, повернулась к Жене и подмигнула одним глазом. – Сказали же тебе – сон это! Женя развернулся и быстрым шагом двинулся к прохладному полумраку арки. Корова пошла следом, из пасти у неё свисала ветка сирени. - Кстати, как успехи в рисовании? – осведомился голос, корова кивнула. Женя ускорил шаг, не отвечая. Ещё подумают, что он с коровой разговаривает! - А можешь и не отвечать, мы и так знаем – хреново. Это тебе не в рубахе модной шастать, это посложнее будет. И вообще, художник должен быть голодным. Или несчастным. Тогда может, что и выйдет. А так… Женя молчал. - Впрочем, ты не расстраивайся особо. Надо признать, тут ты кое-чего достигнешь, - голос стал почему-то грустным, - правда, один только раз. Даже выставка у тебя будет… - Выставка? – тут уж Женя не выдержал. – У меня?! Так что же я …голодным буду? - Оо-о-й, не могу! – засмеялся невидимый собеседник, а корова восторженно закрутила хвостом. – Ой, насмешил! Голодным! Голодных в СССР не бывает! Что остаётся? Дошло? Ага, ты правильно догадался, не дурак – этого у тебя не отнимешь. Так вот запомни – так будет, если плыть по течению. А мы постараемся, чтоб было не так, очень постараемся. Только нужна будет и твоя помощь. Запомни! Женя открыл было рот, чтобы выяснить всё до конца, но тут землю ощутимо тряхнуло. Стены старого дома затряслись, где-то послышался звон разбитых стёкол. Коровы выплюнула недожёванную сирень и с дикой скоростью рванула прочь со двора, держась подальше от стен. В доме захлопали двери и на улицу начали выбегать полуодетые граждане: женщины в домашних халатах и бигуди, мужчины в семейных трусах. Особо испуганными граждане не выглядели. Впереди всех бежали дети и восторженно вопили: - Ура! Ура!! В Грозном землетрясение! Опять землетрясение! Ура!!! ________________________________________ 1 - Этот мир. А. Зацепин - Л. Дербенев Сон №3. Самое опасное место. Летом это было одно из самых опасных мест в центре Грозного. Нет, вы не особенно рисковали быть задавленными здесь сумасшедшим водителем. Вряд ли напали бы на вас среди бела дня хулиганы или милиция. И уж конечно вас бы не похитили абреки, спустившиеся с гор под покровом ночи и пробравшиеся сюда по канализационным стокам. Нет, всё было намного проще. Здесь, на перекрёстке проспекта Победы и улицы Чернышевского, прямо у киоска “Союзпечати”, поджидал неосторожных прохожих громадный тутовник. Конечно, в центре города росло немало этих совсем не экзотических деревьев. И каждое из них таило в себе летом потенциальную опасность. Но с этим ни одно из них и близко не могло сравниться. Во-первых – место. Тутовник рос прямо около киоска “Союзпечати”, который пользовался большой популярностью из-за частенько попадавшего в него дефицита. Какая зараза догадалась поставить киоск прямо под тутовником теперь уже неизвестно. Может быть, расчёт был на то, что соседство с таким высококультурным учреждением смягчит характер своенравного дерева, сделает его более интеллигентным. Ничего подобного, увы, не произошло. Тутовник наоборот только озлобился и стал проявлять свой характер во всей красе. Характер этот – мерзкий, коварный – и был второй причиной. Действовал тутовник обычно так. Идёт себе по улице гражданин, трезвый, хорошо одетый, в прекрасном настроении. Глядь – киоск. Естественно возникает желание приобрести свежую прессу, а если повезёт, то и что-нибудь дефицитное. Еженедельник “Футбол – Хоккей”, например. Немного смущает правда огромное, чёрное от раздавленных ягод, пятно на асфальте. Однако погода безветренная, ягод на старом дереве не видно ну совершенно, да и соблазн уж очень велик. И гражданин решается. Ещё осторожно подходит он к киоску. Боже, чего тут только сегодня нет - вот повезло! Гражданин долго выбирает чтиво по вкусу, достаёт кошелёк. Всё это время тутовник не подаёт никаких признаков жизни, и счастливый гражданин совершенно забывает об опасности. Бедняга! Наконец всё выбрано. Вот уже продавщица отсчитывает сдачу. И в это самый момент коварное дерево наносит удар. Сочные чёрные ягоды обрушиваются на расслабившегося гражданина неожиданно, как повестка в военкомат. И каждая вторая попадает в цель. По рубашке и брюкам мгновенно расползаются жёлтые, красные и чёрные пятна. Отстирываются они, между прочим, очень и очень плохо. Честно говоря, вообще не отстирываются. Настроение мгновенно портится и не хочется уже не еженедельника “Футбол – Хоккей”, ни журнала “За рулём”, а хочется совсем другого, более возвышенного. Хочется броситься на мерзкое дерево с бензопилой “Дружба”, облить его керосином, поджечь и топтаться потом на останках. А град ягод сыпется и сыпется и издевательски шелестит листва, хоть на улице ни дуновенья. Старый тутовник смеётся. Прекрасно зная всё это, Женя и близко не стал подходить к злополучному киоску, хотя и мерцало там что-то заманчивое. Рубашка дороже! Обойдя тутовник по широкой дуге, Женя открыл калитку, выкрашенную зелёной краской, и вошёл в детский сад. Странным был этот детский сад. Небольшое, старинное, совершенно не приспособленное для этих целей здание и громадный, заросший деревьями двор. От внешнего мира двор был надёжно ограждён глухими стенами окружающих домов и высоким, выше человеческого роста, забором. Одна стена была особенно интересной. Ещё со времён гражданской войны, со Стодневных боёв, хранила она следы в виде многочисленных выщерблин от пуль и снарядов. Сколько уже поколений детсадовцев ковырялось в этих отверстиях, мечтая вытащить оттуда самую настоящую пулю! Когда-то и Женя занимался этим увлекательным занятием. Увы, безнадежно. Пока младший брат одевался, путаясь в пуговицах, Женя невольно слушал разговор двух женщин, обсуждающих предстоящую поездку детского сада в Сухуми. - Ну что вы, милочка, это же так удобно! – убеждала собеседницу высокая полная женщина с шиньоном на голове. – Представляете, почти месяц в Сухуми! Солнце, море, витамины! - Да, но всё-таки, - сомневалась вторая, низенькая, худая, но тоже с шиньоном. – Столько времени не знать, что с ребёнком.… Да и насчёт питания я тоже сомневаюсь. - Ну что вы! Какие могут быть сомнения! У нас прекрасные воспитательницы, замечательная заведующая! - Да, но… - Никаких но! Вы и сами не заметите, как пролетит этот месяц! Кстати, и сами немного отдохнёте. Вам это не помешает, моя дорогая. - А я слышала, - худенькая не заметила подначку, - что несколько лет назад был случай. Поехали вот так же на море. И что вы думаете? Воспитательницы молоденькие девочки, а там мужчины все такие горячие. Ну, вы понимаете.…В общем, дети оказались почти без присмотра. Вернулись все грязные, исхудавшие, а некоторые даже с голодным поносом. Женя много что мог рассказать про этот случай, но решил благоразумно промолчать. Брат застегнул, наконец, пуговицы и теперь удивлённо разглядывал носки, делая вид, что совершенно не представляет, на какую часть тела их следует надевать. - Да я тоже что-то такое слышала, - отмахнулась полная, - но не всему следует верить. Это всё завистники! Я уверена, дорогая, что в будущем все садики будут выезжать на всё лето к морю. И детям полезно и родителям удобно! - В будусем садики никуда ездить ни будут, - вступил в разговор пятилетний карапуз в очках. – В будусем возластёт немо-ти-ви-ло-вання плеступность. - Петя, не говори ерунду, - с видимой строгостью произнесла худенькая. Однако в голосе её слышалась гордость за сына, оперирующего такими понятиями. - Никакая мамоська, это не елунда! А есё у всех будут такие маленькие телефонсики, дазе у ребятисек. В калмасках. - Ой, ну и выдумщик он у вас, - засмеялась полная. – Это что же, за каждым провода будут волочиться? А розетки где бу… Что-то оглушительно бабахнуло, тихонько зазвенели стёкла. Женщины испуганно замолчали, малолетний прорицатель нахмурился, брат мгновенно напялил носки. - Граждане, сохраняйте спокойствие! – возник из ниоткуда знакомый голос. – Для паники нет никаких причин! Х*лиганами был взорван памятник основателю города генералу Ермолову. Ситуация полностью под контролем! Без паники! Спокойствие, только спокойствие! Сон №4. Песня лети, песня лети… Пустынно и неуютно пространство перед Советом Министром. Только по краю широкого тротуара росли небольшие деревца, и летом солнце простреливало этот квартал насквозь, накаляя его, как сковородку. Женя прозвал это место “Через Солнечную сторону”2, по названию одного из фантастических рассказов. Впрочем, сейчас ранняя весна, и лучи заходящего солнца даже приятны. На Жене модный плащ болонья, коричневый костюм и белая рубашка с тонким, в тон костюму галстуку. Почти как у “Биттлз”. Женя дошёл до угла Совета Министров и вместо того чтоб переходить дорогу, свернул налево. Нет уж дудки! Пусть дураки здесь переходят. Проспект перед узким мостом делал резкий поворот налево, и почти сразу же – направо. В результате здесь постоянно скапливались машины, особенно если шел длинный “Икарус”, с трудом вписывающийся в поворот. Когда уже только новый мост построят? Сколько лет обещают! Вместо того, чтоб прыгать между машинами, Женя прошёл мимо Министерства Финансов, Горисполкома и спокойно перешёл совершенно пустую дорогу – в эту сторону машины почти не ездили - возле “Детского Мира”. Когда-то здесь был “Гастроном”, и одна из его витрин собирала толпы людей. Там сидел толстый мохнатый медвежонок и пил сок из большого стакана. Впрочем, многие считали, что это было вино. Механическими движениями робота, игрушка запрокидывала голову, и красная жидкость из бокала постепенно исчезала. Затем медвежонок подмигивал, опускал бокал, и он сам собой вновь наполнялся соком, или – вином. Медвежонок вновь запрокидывал голову, и всё повторялось сначала. Дети восторженно вопили, взрослые завистливо облизывали губы. Рядом с входом в сквер имени поэта М.Ю. Лермонтова, который, как известно, очень любил Кавказ и даже воевал здесь, собралась небольшая кучка людей. Все разговаривали по очереди, как в школьном спектакле и до невозможности вежливо. - Улица Дагестанская пересекает проспект Орджоникидзе, любезный, - говорил интеллигентного вида старик в фетровой шляпе, - это каждому известно. - Да, что вы говорите! – не соглашалась женщина с авоськой. – Где Дагестанская, а где проспект? Дагестанская идёт к Консервному заводу. - Ва, что ты такое говоришь? – возмущался пожилой чеченец в каркулевой папахе, на которую был надет страшный дефицит - полиэтиленовый пакет. – Дагестанская вообще в Черноречье. Раньше она называлась Алхан – Юртовская, и это было правильно! Женя подивился такому дремучему невежеству земляков, подождал разъяснений, но голос молчал. Ну и фиг с ним! Не очень-то и нужно! Женя быстрым шагом двинулся к мосту, но тут его внимание привлекла афиша рядом с киоском на противоположной стороне улицы. В этом киоске продавали билеты в театр и на концерты, а на афише могло быть вообще всё что угодно. Что там было сейчас, отсюда разглядеть не удавалось, но рядом стояла корова, усиленно махала хвостом и смотрела прямо на Женю. Как назло, в автомобильном потоке не было ни малейшего просвета. Ладно, посмотрим на обратном пути. Корова возмущённо взревела и уронила на асфальт лепешку, величиной с небольшую сковородку. У дверей в гостиницу “Чайка” было многолюдно, рядом стоял милицейский газик. Жене ещё было рановато ходить по ресторанам, но именно там он и оказался, причём совершенно непонятным образом. Сон всё-таки! Ресторан гудел. Играла музыка, в полутёмном воздухе плавали клубы табачного дыма, слышался стук ножей и вилок, звон бокалов и чавканье веселящейся публики. Похоже, здесь был сегодня какой-то банкет. Середину зала занимал длинный стол, ломившейся от разнообразной снеди. Чего тут только не было! Многого Женя никогда и в глаза не видел. Сидевшие за столом были все уже изрядно навеселе, но продолжали есть и пить с завидным аппетитом. Во главе стола восседал молодой человек с густыми иссиня-черными волосами. Молодой человек был занят важным делом – смачивал минералкой этикетки на многочисленных бутылках. Затем он аккуратно снимал этикетки с бутылок и приклеивал их на стенку. Ассортимент бутылок был богат, и стена постепенно превращалась в настоящее панно. При этом молодой человек не пропускал ни одного тоста и был уже в заметном подпитии. А тосты следовали один за другим и большинство из них были посвящены молодому человеку. - Выпьем за здоровье нашего дорогого Иосифа! - Уважаемый Иосиф, разрешите поднять этот бокал за Ваш уникальный талант! - Иосик, друг, давай выпьем! - Иосик, а говорят у тебя парик. Можно подёргать? Молодой человек молодецки опрокинул большой бокал коньяка, закусил ложкой икры и проговорил с набитым ртом: - Подёргай, подёргай! Только я потом тоже у тебя кое-что подёргаю. - Да ладно, Иосиф, не обижайся! Товарищи! Друзья! Попросим нашего уважаемого гостя, новоиспечённого заслуженного артиста Чечено-Ингушской республики спеть песню про наш замечательный город! Просим, Иосиф, просим! Молодой человек принялся отнекиваться, но гости были по-пьяному настойчивы и он сдался. Зазвучала музыка, артист встал, пошатываясь, поднял руку, икнул и запел: Я на свете повидал немало Древних и красивых городов. Но таких, как Грозный, не встречал я, Не видал нигде таких садов! Песня, лети! Песня, лети! Обойди все горы! Песня лети, всем расскажи, как живёт наш город! В парках слышен листьев тихий шорох, В быстрой Сунже катится вода, Ты расцвёл и вырос милый город, Город счастья, дружбы и труда! 3 Пел певец. Чистый, сильный голос заполнил всё пространство, смолкли разговоры, прекратился стук вилок, стихло чавканье. Притихли пьяные посетители, в дверях застыл с раскрытым ртом швейцар, и казалось, сами стены застыли в изумлении. Мощный голос вырвался из ресторанного зала, заполнил всю гостиницу. Замолчала шумная компания боксёров на третьем этаже. В соседнем номере нечёсаный гражданин оторвался от “Голоса Америки» и выключил свою “Спидолу”. Песня вырвалась из здания и полетела дальше. Выпала недокуренная сигарета из разинутого рта дежурного милиционера. Остановились прохожие, оторвались друг от друга влюблённые, затормозили автомобили. Пел певец. Песня, лети! Песня, лети! Обойди все горы! Песня, лети, всем расскажи, как живёт наш город! Здесь чеченец, русский, ингушастик Умножа… - Иосиф Давыдович, Иосиф Давыдович! - громким шёпотом закричал лысый человечек неопределённого возраста, дёргая певца за рукав. – Ингуш счастье! - Чего? – недоумённо спросил певец, возвращаясь на землю. - Надо петь: “Здесь чеченец, русский, ингуш счастье”. - А я как? - А вы поёте: “Здесь чеченец, русский, ингушастик…” - А надо как? - Надо: Здесь чеченец, русский, ингуш счастье. Ингуши – это народ такой. Неудобно… - Ингушсчас…Тьфу! Язык слома… Кто такую херню написал? - Поэт. Музаев. - И какой дурак это поёт? - Вы. - Что?! – совсем не мелодично взревел молодой человек. Лысый попытался что-то объяснить, но не тут-то было. Певец схватил со стола отмокнувшую этикетку коньяка “Вайнах” и с размаху прилепил её человечку на лоб. Вид маленького лысого человечка с коньячной этикеткой на лбу, судя по всему, артисту очень понравился. Он пьяно захихикал, замахал руками как мельница и вдруг резким движением снял с себя скальп. Зал ахнул, дамы в ужасе закрыли глаза. Но не хлынула кровь, молодой человек не упал замертво. Никакой это был не скальп, а самый обыкновенный, вернее совсем необыкновенный, но всё-таки – парик. Молодой человек двумя руками напялил парик на лысого и зашёлся в диком хохоте. Несколько секунд зал мог лицезреть фантастическую картину: друг перед другом стояли два совершенно преобразившихся человека. Один - маленький, только что бывший лысым, а теперь с шикарными чёрными волосами и с коньячной этикеткой на лбу. Другой, внезапно ставший лысым как полено, совершенно не напоминал теперь вальяжного молодого артиста. Картина продержалась совсем недолго: лысый молодой человек сорвал парик с чужой головы, определил его на место и вновь превратился в импозантного мужчину с прекрасной причёской. После этого он схватился двумя руками за скатерть и резко дёрнул её на себя. Посыпались на пол тарелки, зазвенели разбитые бокалы, покатились бутылки, завизжали дамы, кто-то упал. Разбушевавшийся артист ещё раз дёрнул скатерть, окончательно отправив на пол поразившую Женю снедь, схватил стул и стал колотить им по бесстыдно обнажённому столу. В зал уверенным шагом вошли два милиционера, сзади семенил испуганный метрдотель. - Гражданин, предъявите документы! – обратился старший к молодому человеку. Тот посмотрел на представителя власти мутным взором и неизвестно зачем сообщил: - Наша милиция нас бережёт. И на наши деньги жрёт! - Спокойно, сержант, - неожиданно уверенным начальственным тоном вмешался лысый человечек, - спокойно! Какие ещё документы? Вы хоть знаете кто перед вами? Заслуженный артист Чечено-Ингушетии Иосиф Давыдович Кобзон! Будущая звезда всесоюзного масштаба! Будущий депутат верховного Совета! - Да, звездом - буду! И депутатом - буду! И ещё много кем… тоже, - скромно подтвердил молодой человек. - Вот когда это всё будет, тогда и хулиганить можно будет. А пока – ваши документы! - Послушайте сержант, - повысил голос лысый, - вы хоть знаете, кто ему вчера диплом вручал? Лично первый секретарь Обкома! Вы что, неприятностей захотели? Они вам будут гарантированы! Сержант заколебался: неприятностей ему не хотелось. Но тут будущая звезда схватила очередную отмокшую этикетку и ловким движением наклеила её представителю власти на лоб. Милиционеры отбросили сомнения, схватили хулигана за руки и повели к выходу. Тот не сопротивлялся. - Чеченец, русский ингуш счастье, - неожиданно нараспев произнёс задержанный артист, бросил на лысого до невозможности довольный взгляд и запел: Здесь чеченец, русский, ингуш счастье Умножают в дружеской семье. Дорогая, милая столица, Расцветай на радостной земле! Песня, лети! Песня, лети! Обойди все горы! Песня, лети, всем расскажи, как живёт наш город! Жерла труб и нефтяные вышки Подпирают гордо небеса, Озаряют голубые вспышки Строящихся зданий корпуса. Песня, лети! Песня, лети! Обойди все горы! Песня, лети, всем расскажи, как живёт наш город! А когда в долине сумрак поздний С чёрных гор приходит темнотой, Миллионы звёзд включает Грозный, Мой рабочий славный город мой! Через несколько минут от гостиницы отъехал милицейский газик. Из его приоткрытых окон, заглушая всё вокруг, несся мощный молодой голос: Песня, лети! Песня, лети! Обойди все горы! Песня, лети, всем расскажи, как живёт наш город! ________________________________________________ 2 – Речь идёт о рассказе” Через Солнечную сторону” Алана Нурса 3 - Песня о Грозном (О. Фельцман - Н.Музаев) Сон №5. Правила движения для осликов Переходить на другую сторону лучше всего было здесь, на углу Партизанской. Дальше светофоров долго не будет, а пересечь улицу Ленина без них, конечно, можно, но только если повезёт. Когда-то у этого светофора каждый вечер толпились пацаны с ближайшего куяна. Стояли, ждали и даже не особенно шумели, боясь, что прогонят и не увидят они то необыкновенное зрелище, ради которого они здесь и собирались. А посмотреть действительно было на что! Каждый вечер, с мая по октябрь, по улице Ленина возвращался к себе домой старьёвщик на ослике. Нет, старьёвщик не сидел на ослике, он сидел в довольно большой повозке, а ослик эту повозку вёз. Каждый день старьёвщик, выполнив свой план по сбору старых, а иногда и не совсем старых вещей и расплатившись за это в основном свистульками и мячиками на резинках, возвращался к жене и детям. Каждый вечер старьёвщик – маленький унылый еврей – принимал после рабочего дня бутылочку креплёного. После этого он в повозке уже не сидел, а почти лежал. Опущенная голова его качалась в такт движению, глаза были всегда закрыты. Может, снилась ему волшебная страна, где полно старых, но ещё крепких вещей и пустых бутылок и за ними не надо мотаться по всему городу. А может, он видел себя великим скрипачом, шахматистом или директором базы утильсырья. Что мы о нём знаем? Короче, старьевщик мечтал, отпустив вожжи, а всё остальное делал ослик. Он прекрасно знал дорогу домой, мало того – он отлично знал правила дорожного движения. Он двигался только по правой стороне, никогда не обгонял идущий впереди транспорт, пропускал пешеходов на “зебрах”. И он отлично знал, для чего существует светофор. Если горел красный свет, ослик останавливался и ждал, пока не зажжётся зелёный. Только после этого он, взмахнув хвостиком, двигался дальше. Всем было очень интересно, что же будет делать ослик-автолюбитель, если светофор сломается, но так никто этого и не дождался. Ослик “сломался” первым. Женя перешёл дорогу и скорым шагом двинулся вперёд, привычно лавируя среди многочисленных прохожих. А прохожих на этом квартальчике, застроенном старыми-престарыми одноэтажными домами, в любое время было на удивление много. Впрочем, не так уж это и удивительно – вон, сколько здесь магазинов и магазинчиков. Сначала кондитерская, потом овощной, с вином на вынос, затем парикмахерская, ателье мод, фотоателье, крошечный обувной. Недавно в этом магазинчике Женя купил страшный дефицит – немецкие полукеды. Ещё надо учесть, что сразу за дорогой “Ландыш”, где вечно не протолкнуться. Вот вам и объяснение. - А ведь совсем скоро всё это снесут, - раздался уже привычный голос. Женя остановился, огляделся: ни радиоточки, ни коров нигде не было. - Приземлено мыслишь, - усмехнулся голос. – Радиоточки и коровы – это так, чтоб привычнее было. Так вот, поломают это скоро, всё поломают. И здесь, и рядом, до самой филармонии. Построят одно длиннющее девятиэтажное здание, от Дзержинской и аж до Пролетарской. Народу в нём будет жить – уйма! И магазины в нём будут, “Алмаз” например. И ещё много чего будет, и тротуар будет широкий, не то, что сейчас. А вот народу на этом тротуаре столько не будет уже никогда. На той стороне будет, а на этой – ни фига. Чёрт его знает почему? Как-то тут станет неуютно. Так что ты запомни всё это, а лучше зарисуй. Хотя нет, забыл, ведь все твои рисунки сожрёт во.… Тогда запомни, запомни, как следует. Ладно, заговорился я – ты иди, иди, не останавливайся. Женя пожал плечами – ну поломают и поломают. Давно пора. Чёрт знает, какое старьё в центре города! Вон на доме выбито – “1887 годъ”. Ужас! И запоминать тут нечего – всё и так прекрасно помнится. Можно даже с закрытыми глазами идти, только прохожие мешают. Вот сейчас будут вечно закрытые двери и окна аптечного склада. О, - аптекой запахло! Потом нужно перейти Дзержинскую, это и с закрытыми глазами можно – машины тут раз в час бывают. Теперь до самого моста только одно здание – поликлиника с телефоном на углу. Интересно, а его скоро сломают? Вот уж ни капельки не будет жалко! Такое впечатление, что в нём одни живодёры собрались. То нарыв на шее без наркоза прокалывали, то скобки из ноги выдирали – бррр. А как тогда иголку в зуб загнали, а он, маленький дурак, взял и закрыл рот! Женю передёрнуло. Вот сломали же этот дурацкий деревянный дом на другой стороне. Теперь на его месте прекрасное, всем известное здание – “Океан”. Современное, красивое – приятно глянуть! А старое и не жалко ни капельки, ну разве что, чуть-чуть. Уж очень вкусное рядом с ним продавали мороженое. Теперь такого почему-то нет. А, ерунда всё это! Будет ещё и получше, научатся! Стоящую у поликлиники “Волгу” Женя заметил издали. Во-первых – это была единственная машина, стоящая на обочине. Во-вторых, в лобовом стекле автомобиля красовалось унылое лицо великана. Лицо – так и хотелось сказать “рожа” – занимало всю правую половину стекла, даже немного не помещалось. Было совершенно непонятно, где же находятся все другие части великана – руки, ноги, туловище. Женя знал, где находится всё остальное, но всё равно зрелище завораживало. Это был Увайс Ахтаев, самый высокий в Грозном - и не только – человек, в прошлом баскетболист. По слухам его рост немногим не дотягивал до двух метров тридцати пяти сантиметров. Глядя на эту голову, казалось, что слухи недобирали не меньше десяти-двадцати сантиметров. Сидел великан на заднем сидении, лицо же при этом буквально упиралось в лобовое стекло. Правое переднее сидение в “Волге” было снято, и всё равно Увайс сгибался в три погибели. Машину с громадным лицом, “приклеенным” к лобовому стеклу, можно было часто видеть в городе. За рулём всегда сидел шофёр, говорили, что это брат великана. Взрослые тактично отводили взгляд от добродушного страшилища, а дети…Дети бесстыдно обступали машину, разглядывая невиданное чудо. Женю, помнится, тоже очень интересовал вопрос, каким же образом великан умудряется залезать в машину. Увидеть этого так и не удалось. Женя перешёл улицу Валентины Терешковой, оставил позади автоматы газводы у входа в сквер. Привычно скользнул взглядом по афише кинофильмов: ничего интересного нигде не наблюдалось. Сунжа совсем обмелела, вода текла еле-еле. Судя по тому, какая была зима, скоро всё это изменится. Как бы наводнения не было! Берега густо заросли деревьями, надёжно скрывающими гранит набережной. Как всегда посередине реки - прямо из воды - торчали неизвестно как попавшие туда два металлических рельса. Вода около них бурлила завихрениями и если смотреть долго-долго, казалось, что рельсы плывут. Плывут, разрезая воду, будто корабль. Вот и театральный киоск, а вот и та самая афиша. Рядом – Женя уже не удивлялся – стояла корова и объедала куст. На шее у коровы вместо колокольчика висел маленький транзисторный приёмник. Женя подошёл к афише, всмотрелся: на листе бумаги типографским шрифтом был набран довольно странный текст. ЛУЧШИЙ ОТДЫХ! В ДНИ ВЕСЕННИХ КАНИКУЛ! Туристический поезд по маршруту ГРОЗНЫЙ – БАКУ – ТБИЛИСИ – БАТУМИ – СУХУМИ – СОЧИ – ГРОЗНЫЙ МАССА ПОЗНАВАТЕЛЬНОГО! НОВЫЕ, НЕИЗВЕДАННЫЕ ОЩУЩЕНИЯ!! ПАМЯТЬ НА ВСЮ ЖИЗНЬ!!! ТОРОПИТЕСЬ УСПЕТЬ – БОЛЬШЕ ТАКОГО У ВАС НЕ БУДЕТ!!! Женя прочитал объявление раз, потом ещё: что-то в нём было не так. Корова оставила куст и смотрела требовательно, чего-то ожидая. Женя на всякий случай перечитал ещё раз, пожал плечами. Ну, и что тут такого особенного? Язык, правда, уж слишком навязчивый, видать новые веяния. А так – обычная вещь. Знает он такие поезда – ездил. Интересно, конечно, никто не спорит. Но чтоб какие-то новые ощущения, да ещё неизведанные? Это уж враки! - Эхе – хе! Ты даже представить себе не можешь, насколько они для тебя неизведанные…, - мечтательно произнес транзистор знакомым голосом. Женя оглянулся: немногочисленные прохожие не обращали на корову с говорящим приёмником абсолютно никакого внимания. Похоже, они вообще не замечали ни её, ни Женю, ни странную афишу. Опять сон? - А чего тут представлять? - немного смущаясь неестественности происходящего, пробормотал Женя. – В Баку я был, в Тбилиси, Сухуми и Сочи тоже. Остаётся Батуми. Что там может быть такого…неизведанного? - Господи, какой же ты ещё маленький! – приёмник аж захрипел. – Ты даже не понимаешь, о чём идёт речь! Причём здесь какие-то дурацкие города? Нет, пора тебе взрослеть, пора. Не раздумывай – бери билет и ты узнаешь, что это такое! - Да что это? – Женя уже ничего не понимал. – Что за загадки? - Комментариев не будет, - сухо сообщил голос. – Слово я назвать могу, но оно у тебя пока что ассоциируется со всякой ерундой. Езжай, езжай, а то так и будешь болтаться, как сам знаешь, что в проруби, не веря, что это действительно существует. - Ну хоть намекни, - голос всё-таки умудрился заинтриговать Женю. – На что хоть похоже? Как это? - Как? – задумчиво повторил голос. – Приблизительно вот так. Затем в приёмнике зашипело и защёлкало, как будто кто-то настраивал станцию, заиграла непривычная музыка, и мужской голос пропел: Это как дышать и думать не надо, Это как взлетать, Это как падать.4 Ничего Женя не понял, но почему-то по спине пробежал холодок, и на секунду сдавило сердце. Корова удовлетворённо кивнула и вновь принялась за куст. - Молодой человек, молодой человек! – пожилая женщина в кокетливой шляпке нетерпеливо дёргала Женю за рукав. – Молодой человек, я к вам обращаюсь! Скажите, пожалуйста, где находится посёлок Войкова? Как я могу туда проехать? Вы что, заснули, молодой человек? _________________________________________ 4 – “Тучка”. Татьяна Залужная (Любаша) Сон №6. Брод Трудно, ох трудно подавить желание пройтись вечерком по этой улице. Манит она, как магнит, как вид женских ножек ранней весной, притягивает как пачка сигарет в тринадцать лет и не отпускает как любимая книга. Ведь это не просто улица, это брод! Для чего существуют улицы? Чтоб по ним ходить и ездить, чтоб можно было найти нужный адрес, попасть в детский сад, школу, на работу, в ресторан или на кладбище. Для чего нужен брод? Чтобы по нему пилить, пошвыриваться, шлифовать, хилять. Чтоб людей посмотреть и себя показать. Чтоб узнать новости, чтоб посмотреть, кто во что одет, чтоб похвастаться обновкой, чтоб завязать романчик. Чтоб поднять настроение, чтоб глотнуть воздуха свободы, чтобы избежать абстиненции, чтоб почувствовать, что ты не один в городе. Очень, очень нужен брод, просто необходим. Ветер в голове, а я влюблённый Во всех девчонок своего двора. В мире столько мест, Где я ещё ни разу не был. Ветер в голове, портвейн креплёный И песни под гитару до утра, А над головой распахнутое настежь небо. 5 Кто и когда определил границы брода? Скорее всего, никто специально их и не определял, это произошло само собой. А может и не совсем само собой, теперь это уже неизвестно. Зато известно совершенно точно, что брод – это часть проспекта Революции, ограниченная улицей Мира и проспектом Орджоникидзе. Конечно, границы эти не являются чем-то непроходимым, вроде границы СССР. Часть публики доходит до сквера у первой школы, пересекают трамвайные пути, но их не так уж много. Основная масса фланирует именно по этим двум с половиной кварталам. Есть одна интересная гипотеза, объясняющая, почему так. Понятно, центр города, площадь и так далее. Это всё так и есть. Но что в городах страны Советов самое дефицитное? Конечно же, общественные туалеты! А без них какие могут быть прогулки? Здесь их целых три – один, подземный, у пятого жилстроительства, другой, в виде домика неизвестного архитектора, в парке у Дома Пионеров и третий – за “Машиностроителем”. Шутка, конечно, но кто его знает… Короче, именно здесь самая высокая плотность бесцельно слоняющихся грозненцев, именно здесь лучше всего понимаешь, что такое броуновское движение, именно здесь даже воздух особый. Пахнет сиренью, акацией, вонючкой и свободой. Трудно, ох и трудно сдержать желание пройтись здесь вечерком. А и не надо сдерживать! До свидания на трамвайной остановке времени ещё немало – можно сделать небольшой крюк. Женя свернул налево, прошёл через небольшой сквер и сразу попал в плотную толпу. Вот она - граница брода. Слева театр Х. Нурадилова, справа – магазин “Спорттовары” и галерея автоматов газировки на самом углу. Когда-то давным-давно, лет пять назад, Женя с друзьями занимались здесь увлекательнейшим занятием – испытывали неразменную денежку. Делалось это просто – берёшь трёхкопеечную монетку, просверливаешь в ней дырочку, пропускаешь туда тонкую леску, завязываешь. Всё - удочка готова. Теперь можно кидать её в щель автомата, выдёргивать, снова кидать и пить газировку пока из ушей не польётся. Или, ещё откуда. На самом деле всё сложнее: требуется известная сноровка. Главное – знать, когда выдёргивать монетку, а то сразу застрянет. Женя сноровку имел, и упивались они крем-содой и лимонадом до полного посинения. Иногда, правда, мешал мастер из парикмахерской, окно которой выходило прямо на автоматы. Кричал, ругался, милицией грозил. Эх, было время! Театр этот тоже штука интересная. Спектакли в нём идут разные, на чеченском и русском языках. Вообще-то труппа там сильная и играют здорово, главное темпераментно. Но иногда бывает очень прикольно и тогда весь город какое-то время только и повторяет: “Ассаламу 1алайкум Владимир Ильич!”.Это из “Ленинианы”. Или взять случай в “Ромео и Джульетте”. Идёт спектакль, на чеченском, естественно. В зале полно и русских, но наушники мало кто надевает – всем интересно послушать живую речь. Да и играют актёры так темпераментно, что даже жители Вероны могли бы позавидовать. И вот наступает момент, когда Ромео под балконом Джульетты. Юный влюблённый читает положенный текст, Джульетта кокетливо прикрывает личико платком и сверкает огромными глазищами. Но вот монолог закончен – пора отвечать. Джульетта молчит, только в прекрасных глазах появляется растерянность – она забыла текст. Бывает.… В зале повисает напряжённая тишина, раздаются первые смешки. И тут Ромео, как настоящий рыцарь, желая спасти положение, произносит: “Джульетта! Суна хьо йеза!” 6 Джульетта от удивления роняет платок и продолжает молчать. Ромео в порыве страсти лупит себя в грудь кулаком и орёт: “Суна хьо йеза! Текст! Дела да!” 7 При этом в раздражении бьёт он себя слишком уж сильно, голос его звенит и вибрирует - кажется, что Ромео говорит из бочки. Джульетта удивлённо выкатывает глаза, зал ревёт в восторге, Ромео, ловя момент, повторяет всё на бис и в зале начинается истерика. Так рассказывали, а было ли… Женя пока не поздно протолкался на проезжую часть и, бессмысленно улыбаясь, двинулся дальше. Народ пилил вовсю, совершенно не соблюдая правила движения. Молодые, юные, взрослые, семейные пары с детьми сталкивались, останавливались, разворачивались, смеялись, шептались. - Здрасьте! Здрасьте! - Привет! Как дела? - Привет! Лучше всех! - Керла хун ду? 8 - Хума дац. 9 Здесь знакомились. - Девушка, можно с вами познакомиться? Меня Саша зовут. - Нельзя, я на улице не знакомлюсь! Таня. Здесь оценивали наряды. - Смотри, какое платье! Ух, мне бы такое! А сидит, как на корове! Здесь обменивались новостями. - Слышал, вчера Ермолова взорвали? - Опять? Это уже пятый раз за год. Сколько же бюстов надо иметь? Не иначе где-нибудь склад есть. Здесь делились сокровенным. - Я со своим разойтись решила. - Да ты что?! Пьёт? Изменяет? - Если бы! Представляешь, он со мной по броду гулять отказывается, гад! Здесь рассказывали удивительные истории. - А потом мы ещё по огнетушителю.… А он говорит: “Не буду”. А я: “Не уважаешь?”… А он: “Не буду!”. А я ему – хрясь! А он – брык! А я ещё – хрясь! А он.… А я… Чего только не услышишь на Бродвее! Справа остался позади магазин “Спорттовары”. Давно надо бы зайти купить китайских шариков для пинг-понга, да всё не до того. Даже подумать странно – каких-то полгода назад времени было полным-полно, приходилось постоянно придумывать, чем бы заняться. Теперь же только и считаешь, сколько осталось до встречи. Женя глянул на часы: времени ещё достаточно. - А благодаря кому всё это, а? – раздался знакомый голос. – А ты ещё сомневался, раздумывал, брать ли путёвку на тот поезд. Женя завертел головой, но ни коров, ни прочего антуража на этот раз не было: голос возник прямо в голове. - Да что ты к этим коровам прицепился? Не в них дело. Ты лучше подумай - стоит ли сомневаться, когда тебе такие советы дают. Учти, мы далеко не каждому помогаем. Ладно, гуляй, пока всё идёт правильно. Чего ему надо? А, неохота сейчас думать! Слева, за огромными деревьями показался кинотеатр “Машиностроитель” и тут же всё заглушили звуки стрельбы и взрыв хохота сотен зрителей. Что это там сегодня идёт? А ясно – “Фантомас разбушевался”. Как обычно все балконы дома с молочным магазином были забиты – почему бы не посмотреть кино на халяву. Когда-то Женя очень завидовал тем, кто жил в этом замечательном доме. Как же, каждый вечер могут смотреть кино бесплатно! Народу становилось всё больше, приходилось постоянно лавировать. Всё-таки брод не для одиночных прохожих. Женя сдал вправо – там плотность гуляющих была всегда почему-то поменьше. Осталось позади кафе “Арфа” и самое популярное в городе фотоателье; огромные акации и вонючки, подсвеченные фонарями, стеной закрывали дом. Дальше пошёл невысокий старый дом с железным балконом. Это институт, где учатся, вернее, усовершенствуются учителя. Чем бы дитя не тешилось! За ним магазин, куда Женя и не заходил ни разу – “Алмаз”. Ну, какой интерес смотреть на кольца с брошками? Перекрёсток с Чернышевского буквально забит народом. Господи, сколько знакомых! Как бы не задержаться! Ну, вот, пожалуйста! - Привет, Жека! Давай с нами! - Привет! Не, ребята, не могу. У меня дела. - Знаем мы твои “дела”. Видели. Совсем ты в подполье ушёл, на теннис не приходишь, в футбол не играешь. Смотри, Жека, ничем хорошим такое не кончается – надо же иногда и выходной брать. - Да ладно, оставьте вы его – вон уже на часы поглядывает! Удачи, Женя! Пока. Уфф, вырвался! Сколько там натикало? Нормально. А всё-таки до чего же хорошо здесь дышится! Говорят, что это феномен толпы: всем хорошо – и тебе хорошо. Иду, тусуюсь, руку в карман. Жаль, промахнулась пани Каплан. …………………………… А над головой распахнутое настежь небо. 5 Мелькнули вечно закрытые занавесками окна жилого дома и вот уже и Аракеловский. Конечно ещё открыт и в посетителях, будьте уверены, недостатка нет. Можно спорить, что больше всего народу в двух отделах – в кондитерском и особенно в винно-водочном. И уж тем более ясно, куда потом эти покупатели направятся. Правильно, на ту сторону. Или в сквер у библиотеки Гайдара или в сквер у Дворца пионеров. И вряд ли их заинтересует огромная доска почёта, нет - им нужны свободные скамейки, чтобы можно было спокойно поднять настроение бутылочкой “Ркацители” или на худой конец “Портвейна 777”. Вот как раз очередной гонец выходит, а на улице его уже ждут. - Ну что, двинули? - А ты что взял? Сухое?! Что, водки не было? - Ох, посмотрите на него – водки! Здесь тебе, Петя, не Москва – в Грозном водку не пьют. - Как не пьют? Охренели? - Не, ну пьют, конечно. Но редко, Петя, очень редко. Ладно, не хрена здесь свои порядки устанавливать – вот будем у тебя в гостях, тогда другое дело. Ты даже не представляешь, какой это кайф – грозненское “Ркацители” тёплым вечерком! Пошли, Петя, пошли. Из окошка в торце кинотеатра “Юность” на установленный прямо на тротуаре экран падал луч света: крутили кино. Надо же, на этот раз не вечные “Новости дня”, а мультики. Даже зрители есть, и некоторые совсем маленькие. Вон, пожалуйста, - маленький фантазёр в очках из группы младшего брата. - Петя, ну перестань! Смотри, какие мультики интересные! – шиньон у Петиной мамы сегодня был просто сногсшибательный, величиной с трёхлитровый баллон. - Нисего не интересные. Хоцу домой! – надо же Петя звук “р” говорить научился. - Ну что дома делать! Не хочешь кино, пойдем, погуляем – смотри как народу много. Вот вырастешь, сам будешь каждый вечер гулять, а маму не пригласишь. -Не хоцу я гулять! А когда вырасту, никто узе гулять вечерами не будет. Все будут по домам сидеть и теливизор смотреть. А есё мозно будет играть в игры прямо на телевизорах. Будут такие…приставки. Хоцу домой! - Опять фантазируешь? Горе ты моё! Ну, пошли домой, пошли. Никакой личной жизни! Женя, выстояв небольшую очередь, напился холодной вода из фонтанчика. На фонтанчике красовалась надпись “Подарок из Еревана”, но вода была своя, грозненская. Площадь Ленина была плотно забита двигающимися в разных направлениях любителями вечернего моциона, и Женя двинулся по тротуару. Впрочем, и на тротуаре народу хватало. Остался позади малюсенький кинотеатр “Юность”. Когда-то Женя, ещё детсадовец с нетерпением ждал, когда же их поведут смотреть мультфильмы. Кинотеатр назывался тогда “Новости дня” и маленьким не казался. Около “Горного родника” пришлось вообще подождать пока из дверей выйдет очередная компания любителей молочного коктейля. Сразу захотелось взять запотевший стакан, мелкими-мелкими глотками хлебнуть обжигающе холодного напитка. Нет, так нечестно – потом, вместе. Арка “Пятого жилстроительства”, на крыше здесь стоит самая большая в Грозном антенна – ажурная конструкция метров пяти высотой. Говорят, её хозяин принимает кучу всяких телепрограмм, и даже смотрел чемпионат мира по футболу ещё в 1966 году. Счастливчик! Так, магазин “Техническая книга”. А вот сюда надо зайти обязательно – кисточки совсем истрепались, да и краски пора бы купить новые. Наконец-то народу стало поменьше и Женя, не доходя до “Когиза”, свернул наискосок через площадь. Аллейка перед обкомом, как всегда, пустынна, даже на лавочках никого нет. Само здание обкома, величественное как Дворец дожей, молча и снисходительно смотрит на людскую суету. Шелестят в сумерках платаны. Красиво здесь, чисто, но как-то неуютно. Зато по соседству народу полно. Здесь тихий смех, шёпот, музыка. Здесь пахнет детством, ожиданием чуда, здесь никогда не бывает плохой погоды. Здесь прохладно в любой зной, здесь самые удобные столики и самое вкусное на свете мороженое. Конечно, это кафе-мороженое, павильон, конечно – это Подкова. Кто здесь не был хоть раз в жизни? Вряд ли есть такой чудак в Грозном, разве какой-нибудь ненормальный. И то очень трудно представить себе такого урода. Не зря даже обком в народе называют пристройкой к “Подкове”. - Вот за это, наверное, её и снесут, - грустно усмехнулся голос. - Как снесут? – не выдержал Женя. – Не может быть? Когда? А что построят? - Скоро, совсем скоро, года через три. А построят обком. - Обком? Так же есть же уже один! - Ну и что? Они потом и третий построят. Правда, этот тогда отдадут. Так что запомни получше “Подкову”. Женя аж немного расстроился. Надо же додуматься, обком вместо “Подковы”! Хорошо, что это ещё не скоро будет: три года – это целая жизнь. Сквер за “Подковой” был сегодня малолюден, лишь на лавочках наблюдались парочки, да изредка кто-нибудь спешил с остановки. У самого выхода на лавочке расположилась слегка знакомая компания, от которой нормальные люди старались держаться подальше. Вот здесь запросто могла быть и водка и кое-что похуже. Женя свернул на соседнюю аллею, но скоро остановился за деревом, чтоб немного посмотреть. А посмотреть действительно было на что! От лавочки под грубые шутки отошёл Витя-лилипут, одетый в короткие штанишки на лямочках. Витя-лилипут был в Грозном личностью довольно известной. Обитал он около музучилища, нигде, конечно, не работал, жил очень весело, и непонятно на какие шиши. Компания у него была соответствующая – карты, водка, девочки, тёмные делишки. Время от времени кто-нибудь из компании исчезал на несколько лет, сменив вольную жизнь на казённый дом. Витю, конечно, никто не сажал. Лилипут всё-таки. Сейчас компашка готовилась к одной из своих любимых шуток. Шутка называлась “Мальчик хочет писать” и основывалась на антропологических особенностях главного героя. Вторичные половые признаки у Вити как у всех лилипутов были выражены очень слабо, и в сумерках его вполне можно было принять за пятилетнего ребёнка. Зато первичные половые признаки, словно по закону компенсации были.…Как бы это сказать помягче? Довольно большие. Просто непропорционально громадные, если честно. И вот Витя-лилипут одетый как маленький мальчик стоит вечером в парке, ожидая своих жертв. Долго ожидать не приходится – от остановки спешат приобщиться к прекрасному две девушки. Девушкам лет по шестнадцать – как раз, что Вите с компанией и надо. Витя становится рядом с клумбой и – о, актёр – превращается в малыша, потерявшего маму. Малыш громко плачет, утирая кулаком вполне настоящие слёзы. Какое женское сердце сможет выдержать такую картину? Никакое не сможет, даже очень, очень молодое. Девушки останавливаются, начинают сюсюкать, успокаивать: - Мальчик, мальчик, не плачь! Что случилось? Ты что потерялся? - А-а-аа! – отвечает мальчик немного низковатым для его возраста голосом. – Мама-аа, сказа-а-ла ждать здесь-сь! А я писать хо-чу-у-у! - Ну, так в чём дело? – всё-таки девушки ещё очень молоды. - Я не могу са-а-амм! - Ах, вот в чём дело! – материнский инстинкт затмевает жертвам глаза, и они, довольные, что могут помочь маленькому человечку, начинают снимать ему бретельки штанишек. Финал наступает очень скоро. Парк оглашает дикий девичий визг, который не может заглушить даже мужской хохот и грубые шутки со скамейки. Булькающим смехом заходится “маленький мальчик”. Штанишки его спущены, первичные признаки – совсем наоборот. Укоризненно шумят ветками ивы. Всё, хватит, пора! Остановка уже рядом, времени осталось всего ничего, а Лена никогда не опаздывает. Вон уже на мосту показался трамвай и чует сердце – это тройка. Ещё минутки три и всё это – брод, вечерняя публика, даже Подкова - станет мелким и ненужным. Ещё минуты две, уже даже меньше – и ничего больше на свете будет не нужно. И никто больше не будет нужён. Ещё минута… ______________________________________________________ 5 - “Страна чудес”. Сергей Галанин 6 - “Джульетта! Я тебя люблю! “ (чеченск.) 7 – Клянусь Богом! (чеченск. Правильно –“ Дела дуьхьа”) 8 – Какие новости? (чеченск.) 9 – Никаких. (чеченск.) Сон №7. Кинжал для Политбюро Кто сказал, что в Грозном не бывает настоящей зимы и даже не нужна тёплая одежда? Отрезать ему язык! Или нет, это слишком просто, пусть лучше пройдётся сейчас в пиджачке по улицам. Вот тогда и посмотрим! До чего же всё-таки холодно! Наверное – 15, а то и больше, в смысле – меньше. Короче, собачий холод! Женя поёжился, поднял воротник пальто и постарался натянуть шапку пониже на уши. Ничего из этого не вышло, вот дурацкая конструкция! Мочки уже пощипывало, опустить бы у этой шапки уши, да ещё и завязать потуже, но это будет уж слишком смешно: всё-таки не Сибирь. Не Сибирь, однако, почему-то москвичи, приезжая в Грозный мёрзнут тут и при – 10, хотя у себя там для них это вообще не мороз. Говорят, всё дело в грозненской влажности. Может быть, может быть. Водоёмов особых нет, но вокруг горы и ветер здесь редкий гость. Был слух, что как-то даже хотели пробить в Терском хребте небольшой туннель для проветривания. Чёрт его знает, может и правда? Женя ещё раз попытался натянуть шапку пониже и нырнул в “Чеченский” гастроном. Здесь было тепло, суетно и полно запахов. Сначала шли запахи рыбы, сыра и молока; во втором зале всё забивал аромат мандаринов, зато в третьем! В третьем зале, в самом маленьком было не протолкнуться, а пахло здесь… Чем только не пахло! Конфетами и шоколадом, пряниками и вафлями и опять мандаринами. Новый год всё-таки! Женя потолкался минут пять у витрин с конфетами “Мишка на севере” и “Ну-ка отними”, с шоколадом “Алёнка” и “Гвардейский”, поглядел на гирлянды, развешанные по всему залу, и вышел из магазина На улице теплее не стало. Впрочем, времени осталось не так уж много, как раз пройтись, не спеша, вокруг квартала – торчать на остановке ещё хуже. Кстати, а куда можно будет пойти в такую холодрыгу? Выбор небогатый – только в кино. А куда ещё – домой? Отпадает – бабушка, брат. Кафе? Какие это кафе, это скорее столовые. Есть правда одно – “Лакомка” возле вокзала, но в том-то и дело, что одно. Нет, здесь вам не Рио-де-Жанейро! Некуда с девушкой пойти! Очкастый фантазёр из детского сада уверяет, что в будущем кафешек разных будет полным-полно. Но он много чего говорит! Тем более что по его словам в Грозном почему-то так не будет. А на вопрос - как будет, начинает плакать. Странный он какой-то! Значит, остаётся только кино. И, конечно же, не в “Космос”: там ещё холоднее. Остаётся “Родина” и “Челюскинцев”. “Челюскинец”, конечно поуютнее с этими лесенками, переходами и несколькими залами. Ладно, посмотрим. Женя свернул на Пролетарскую, прошёл мимо окон гастронома, превращённых морозом в ледяные витражи, миновал арку с изящными чугунными воротами. Как всегда они были распахнуты настежь, и как всегда туда заезжал очередной грузовик – ненасытное чрево “Чеченского” гастронома принимало товары. Небольшой домик с уютными занавесками на окнах, и вот уже Краеведческий музей. Старое одноэтажное здание с резными фронтонами и изящной оградой на крыше. Снаружи здание выглядит совсем крошечным, зато внутри всё не так – там можно бродить долго-долго. Впрочем, музей начинается уже на улице: прямо перед входом стоят на постаментах три чугунные пушки. Пушки настоящие, старинные, отполированные до блеска тысячами прикосновений детских рук, ног и других частей тела. Когда-то и Женя с удовольствием лазил по этим пушкам, представляя, как он пуляет ядра во вражеские крепости. Сейчас у пушек никого нет – всё-таки слишком холодно. Может в музей сходить? Это было бы оригинально – целоваться в зале первых пятилеток! “В греческом зале, в греческом зале!” Надо будет предложить Лене ради смеха. А вообще-то музей очень интересный. Первый зал так себе – колоски какие-то, уродцы в пробирках. Зато второй! Кого там только нет: волк с оскаленной пастью, снежный барс с тушей горного барана, лесной кот величиной с небольшую собаку. Ну, и конечно, косули, кабаны, орлы и ещё куча всякого зверья. Чучела конечно, но как здорово сделаны! Встанешь лицом к стеклу, за которым раскинулись плавни Терека и кажется, что ты там, в этих похожих на джунгли зарослях, что вот-вот из-за того дерева выскочит хаус и оскалит страшные свои клыки, увидев человека. Бр-р, здорово! Дальше тоже интересно. Прекрасно сделанные макеты первобытных стоянок с фигурками людей из папье-маше. Сцены охоты на древних зверей. В детстве очень хотелось утащить некоторые фигурки домой, вместо оловянных солдатиков. Дурной был. Кстати в этом маленьком зале был рабочий выход во двор музея. Как-то Женя в поисках туалета вышел через эту дверь и увидел фантастическую картину. Во дворе плотными рядами стояли бюсты генерала Ермолова. Гипсовые основатели Грозного застыли, глядя в затылок друг другу пустыми глазницами. Вот, оказывается, где их штамповали на случай взрывов. Так понятное дело никакой взрывчатки не хватит! Были в музее и обязательные залы, посвящённые Революции, Гражданской и Отечественной войнам, первым пятилеткам. Тоже интересно, но.… Зато в последнем зале вечно толпился народ, разглядывая накрытый стеклянным колпаком макет нефтезаводов. Там - под колпаком - кипела миниатюрная жизнь! Без устали работали нефтяные качалки, таинственно поблёскивали колонны и сновал туда-сюда миниатюрный паровозик, волоча за собой цистерны с бензином. Макет был сделан так здорово, что в детстве Женя мог следить за ним бесконечно, мечтая захватить момент, когда откроются двери и крохотный машинист выйдет из кабины. Был ещё один зал, с которым у Жени были связаны очень неоднозначные воспоминания – зал средних веков. Особенно привлекал пацанов стенд с вооружением средневекового горца. О, там было на что посмотреть! Кольчуга и круглый щит, шлем и лук, шашка и несколько замечательных кинжалов. Стенд этот просто притягивал, сводил с ума, вводил в искушение. И однажды – ввёл! Тогда никакой сигнализации в залах не было, их роль выполняли женщины-смотрительницы. И вот как-то произошло то, что и должно было произойти. Пятеро двенадцатилетних шалопаев действовали строго по плану. Двое отвлекали работниц музея умными вопросами, ещё двое стояли на атасе. Пятый – Женя – с замиранием сердца перешагнул через ограждение и дрожащей рукой потянул кинжал. Не грянул гром, не ожили строгие манекены – кинжал неожиданно легко выскользнул из ножен. Сразу перестали дрожать руки, прошёл озноб, по телу пробежал приятный бодрящий холодок – старинный кинжал с удовольствием вернулся к человеку. О, что это был за кинжал! Мечта любого пацана, да что там – любого мужчины! Отделкой золотой блистает мой кинжал; Клинок надежный, без порока; Булат его хранит таинственный закал — Наследье бранного востока. 10 Золотой отделки он не имел, ручка была украшена только арабской вязью. Зато клинок! Небольшой, сантиметров тридцать, он поражал каким-то таинственным матовым блеском и совершенно неправдоподобной остротой. Клинок запросто резал самое твёрдое дерево, перерубал толстые гвозди и при этом оставался совершенно цел и невредим. Они играли с этим кинжалом, наверное, недели три, а потом - попались. Незнакомый мужчина застал компанию врасплох. Убежать не удалось, мужчина оказался очень настойчив и убедителен, и кинжал перекочевал к нему в обмен на тридцать рублей и обещание не сообщать в милицию. Какие же они были дурачки! Интересно сколько это кинжал мог стоить сейчас? Ведь это явно был булат: Женя прекрасно помнил еле различимый узор ковки на клинке. Да, жаль! Музей кончился, теперь его сменило гораздо менее привлекательное здание. Вот уж куда заходить нет никакого желания. Да и вряд ли у какого нормального человека оно может появиться – ведь это “Кожно-Венерологический диспансер”! Как-то Жене пришлось там побывать – “поймал” опоясывающий лишай, так до сих пор неприятно. И ведь вроде ничего там такого ужасного – ни бормашин, ни клещей. Но впечатление гнетущее, особенно эти картинки на стенах достают. Да ещё дурацкое чувство, что воздух буквально наполнен всякой гадостью типа бактерий, и все они только тебя и ждут. Бр –р! Нет, до чего же холодно! Уже и пальцы на ногах начало пощипывать. Несмотря на толстые носки! А ведь ему это противопоказано, может кончиться очень нехорошо. Может, надо было сегодня дома посидеть? Ну да, холодно – дома, дождь – дома. На фига такая жизнь нужна! Ничего, проскочим – не в первый раз! Да и не так уж холодно, если честно. Вон бабушка рассказывала, что раньше в Грозном было гораздо холоднее, даже Сунжа замерзала. Правда, у старых вечно так – всё у них раньше было и лучше и больше. Зима холоднее, лето жарче, черешня крупнее, вода мокрее, а люди, понятное дело - добрее, смелее и умнее. Хотя, с другой стороны, может, и замерзала Сунжа. Чего бабушке врать? Да, придётся сразу идти куда-нибудь греться. Как бы так предложить, чтоб Лена не догадалась? Хорошо в Киеве было, на каникулах – там такой проблемы не было. Там вообще никаких проблем не было – целая неделя сказки! Ни уроков, ни родителей, почти полная свобода и всё почти время – вдвоём. Если бы ещё и ребят с классной не было.… Да бог с ними – пусть завидуют! Только зачем же родителям доносить? И началось: “Так вести себя нельзя! Тебе сначала надо школу закончить, в институт поступить! И вообще, известно ли тебе чем это может кончиться?” Да что они могут понимать? В их-то возрасте! Небось, забыли уже всё. Нет, неправильно устроена жизнь. Надо пенсию давать молодым, лет так до двадцати пяти. Чтоб пожить в своё удовольствие. Ну а уж потом можно и на работу. Женя завернул за угол, на Интернациональную, миновал вход в диспансер, арку двора, старый жилой дом. Впереди уже прекрасно видна Партизанская с трамвайными рельсами, почти построенный “Дом Радио” на противоположной стороне. Осталось миновать ещё одно здание, вот уже и табличка над дверью видна. Это здание известно не очень, а зря. Впрочем, Жене оно было известно прекрасно. Здесь располагался Художественный фонд и когда-то там буквально блистал Женин дедушка. Блистал, правда, довольно своеобразно. Дед был художником и в сорок восьмом году угодил в лагерь. Причина этого Жене была неизвестна – дома об этом говорить не любили. Что-то там было связано с портретом Сталина. Освободился дед в пятьдесят шестом году и вернулся домой совсем другим человеком. Весёлый уверенный в себе мужчина исчез, остался где-то там, в ледяных просторах Колымы. Женя смутно помнил угрюмого, вечно подвыпившего старика часами молча сидящего в кресле перед окном. Несколько лет дед вообще не прикасался к кистям и краскам, потом понемногу жизнь взяла своё. Появилось у деда какое-то странное увлечение – он обожал рисовать портреты членов Политбюро. Рисовал их постоянно – карандашом и углем, на листе ватмана и обрывках газет. Через некоторое время дед мог изобразить любого из них, что называется с закрытыми глазами. Самое интересное, что такое вроде бы бессмысленное умение не только сделало деда довольно известной личностью, но даже позволяло ему зарабатывать неплохие деньги. Происходило это в эпоху оттепели и выглядело довольно забавно. Стоило приехать в город какой-нибудь высокопоставленной комиссии или партийному деятелю их обязательно вели в Художественный фонд. Дед садился перед мольбертом с чистым листом, выпивал рюмку водки – стаканов он не признавал – и выжидательно смотрел на заказчика. Заказчик некоторое время смотрел на бумажку, где у него были написаны фамилии членов Политбюро. Затем, выбрав, называл фамилию или просто номер – тогда у небожителей была строгая иерархия, и они всегда назывались в одной и той же последовательности. После этого заказчик, ещё немного стесняясь, называл выбранную им часть члена Политбюро. Например, глаз, или ухо, или нос. В этом и было всё дело. Дед изучил портреты лучше, чем филателист свою любимую марку, чем главбух квартальный отчёт. Никакой военный не знал так своё табельное оружие, самая любящая мать не помнила так своего первенца. Дед знал и помнил каждую чёрточку, каждую мелочь и мог изобразить их в любом состоянии и в любой последовательности. В результате получалось вот что. Деду говорили: “Глаз”. Дед рисовал на пустом листе глаз. Потом ему говорили: “Ухо”. И на положенном расстоянии появлялось ухо. Затем, например, волосы. Скоро заказчики, войдя в раж, начинали усложнять задание. И на листе в совершенно произвольной последовательности появлялись: пиджак, нос, ещё один глаз, ордена, галстук, ещё ухо. Заказчики удивлялись, заказчики смеялись, хлопали в восторге себя по ляжкам, затем с не меньшим восторгом хлопали водку. В таких случаях дед прекращал творить и смотрел на заказчиков грустно и укоризненно. Ему тут же наливали. Через некоторое время бессмысленный набор ушей, глаз и галстуков превращался в законченный портрет, с которого строго смотрел член Политбюро под номером N. Его тут же убирали с глаз долой, а дед получал новое задание. Заказчики всячески пытались сбить его с толку, называли части лиц и пиджаков политических деятелей в любой, самой, как им казалось, дикой последовательности. Наливали деду всё больше водки. Всё было бесполезно – дед работал как копировальный автомат. Он даже мог рисовать одновременно несколько политических деятелей. Правда, это стоило дороже. В таких случаях в мастерской ставили несколько мольбертов; дед ходил от одного к другому, изображая то глаз, то подбородок, то галстук. Как гроссмейстер на сеансе одновременной игры. Говорят, феерическое было зрелище. Последние годы дед очень болел, целыми днями лежал, облокотившись на высокую подушку, и молчал. После инсульта правая рука у него не действовала, и он до самого последнего момента пытался рисовать левой. Конечно же, своих знакомых членов Политбюро. Так и умер. Женя завернул за угол и чуть не столкнулся с оглядывающейся по сторонам женщиной. - Молодой человек, а где здесь улица Терешковой? - Вам в другую сторону. Вон туда. - Да-да, вы совершенно правы. Как я могла забыть? Сама не знаю что это со мной.… А не знаете, на этой неделе землетрясения не будет? Не знаете? Ну, да…ну, да… На остановке народу почти не было – видимо трамвай был не очень давно. Женя прошёл до угла с Ленинской и стал ждать. Издалека, со стороны Минутки, прилетел злой холодный ветер, ударил в лицо. Женя смотрел, не отворачиваясь. Мелкий снег иголками вонзился в лицо, слепя глаза. Женя смотрел, не отворачиваясь. Наконец около филармонии из снежного тумана вынырнул трамвай, прошел полквартала. Наконец стало видно, что это “тройка”. И сразу стало тепло. ____________________________________________________________ 10 - “Поэт”. Михаил Лермонтов Интерлюдия. Самый зелёный город Уважаемые товарищи! В последнее время в средствах массовой информации стали появляться странные, я бы даже сказал провокационные заявления. Некоторые безответственные товарищи, которых после этого и товарищами называть неудобно, болтают чёрт знает что. Одни из них утверждают, что самым зелёным городом Северного Кавказа является город Ставрополь, другие отводят эту почётную роль Нальчику. Третьи, видимо совершенно выжившие из ума, называют Махачкалу. Махачкала – самый зелёный город! Бред!! Уважаемые товарищи, мы ответственно заявляем, что самый зелёный город на Северном Кавказе – это город Грозный, столица Чечено-Ингушетии! Тот, кто в этом сомневается, просто никогда не был в нашем славном городе и даже представить себе не может, сколько там зеленых насаждений, сколько деревьев и цветов! Сейчас мы вам всё это покажем, и ваши сомнения рассеются как дым. С детства помнится Жене эта картина. Ещё за городом лежит снег, а в городе - грязь, ещё на календаре февраль, а иногда и январь. Ещё не набухли почки на деревьях, ещё даже подснежников нет, а в городе уже пахнет весной. Впрочем, при чём здесь подснежники? Это в других городах весна пахнет подснежниками, а в Грозном весна пахнет черемшой. Тем, кто не жил в Грозном, бесполезно описывать этот запах, всё равно ничего не поймут. Не поймут даже жители других городов Северного Кавказа. Они в глупой самоуверенности думают, что знают всё о черемше. Не знают они ни черта! Что могут знать они, убогие, если продавалась черемша у них пучочками, как укроп и петрушка. Кошмар! В Грозном черемшу мерили всегда только на килограммы, а съедал каждый грозненец за недолгий сезон не менее центнера этого удивительного растения. Бедные греческие боги, сидели они на своём Олимпе и лопали нектар, не зная, что такое черемша. Поэтому и вымерли! Недолго длится благословленный сезон черемши, но за это время её запахом пропитывается весь город, а слухи достигают самых краёв нашей необъятной страны. Потом приходит настоящая весна, и Грозный перекрашивается в зелёный цвет. Всё помнит Женя, каждую мелочь, каждое дерево, каждый цветок. Но как это описать? Ведь не поверят же, чёрт возьми! Клёны! Как забыть грозненские клёны, как забыть эти аллейки, где кроны деревьев соприкасаются вверху, где тень и прохлада в любой зной. А их плоды? Крутясь, как вертолётные винты, медленно планировали они на землю. Их так и называли – “вертолётики”. А играли ими в детстве в “солдатики” или “топорики”. Берёт каждый по “солдатику”, цепляет другого и дёргает. У кого “солдатик” развалился – тот и проиграл. Очень увлекательная и познавательная игра! А ещё под клёны подделывались другие деревья, не клёны. Их так и называли – неклёны. Или паклёны, или клёны татарские. Отличить их было непросто. А платаны! Как забыть эти гордые деревья у обкома? Росли они, конечно, и в других местах города, но здесь выглядели особенно величественно. Не мудрено – такое соседство обязывает. Ну, про тополя как-то и говорить неудобно. Каких их только в Грозном не было! Как-то в шестидесятых годах даже обнаружили совершенно новый вид, неизвестный советской науке. А где вы видели столько акаций? Акация белая с её неповторимым запахом, заполонявшим в пору цветения весь город. Акация жёлтая или софора, в плодах которой можно было найти маслянистую липкую жидкость. Дёвчонки в младших классах красили этой жидкостью ногти. А ещё акация гигантская или гледичия, выраставшие выше самого высокого дома. Выделялось своими громадными твердыми, как железо колючками, которые находили у детей самое разнообразное применение. В длиннющих бурых стручках скапливалась сладкая волокнистая масса похожая на мёд, а из тёмно-красных семян можно было делать бусы. А ещё альбиция с ярко-розовыми цветами, ближайший родственник акации. Летом во многих местах города асфальт становился чёрным от падающих плодов тутовника. Взрослые проходили эти места с опаской – упадёт такая ягодка на одежду, потом не отстираешь. А кроме тутовника ещё и алыча, и вишни, и орехи. В частном секторе черешня и яблоки. Во дворах и на балконах – виноград. И абсолютно везде в городе – абрикосы. Причём собственно абрикосами в Грозном называли только деревья, дающие крупные, не меньше персика, плоды. Остальные снисходительно называли курагой. В скверах, и не только, цвели каштаны, осенью их плоды просто усеивали сквер Лермонтова. Правда, это были каштаны конские, несъедобные. Тем не менее, каждую осень какие-то личности собирали в скверах эти каштаны мешками. В детстве Женя был уверен, что эти люди кормят ими лошадей – ведь каштаны-то конские. Встречалась и настоящая экзотика. Например, катальпа с длиннющими стручками. Маклюра с зелёными плодами, похожими на теннисные мячики. Были и лианы: кампсис с оранжево-красными цветами и глициния – с фиолетовыми. В сквере Лермонтова круглый год росли и даже цвели кусты юкки, выбрасывая длинные стрелы с ярко-белыми цветами. На лето в клумбах высаживали агавы и даже пальмы, правда в восьмидесятых годах это дело пришлось прекратить. Из агавы грозненцы научились гнать текилу, а на пальмах некоторые граждане после посещений гастронома стали замечать обезьян. И, конечно же, никогда не забыть айлант высочайший, короля грозненских деревьев, вернее королеву. Это потому что айлантом это дерево никто не звал, наверное, мало кто и знал что у него такое красивое название. Все звали его просто – вонючка. И надо сказать было за что - в пору цветения мерзкий запах накрывал город как газовая атака под Верденом. Но королевой вонючка была не поэтому. Это невзрачное дерево обладало поистине неукротимым духом. Оно росло везде. На улицах и во дворах, в скверах и на клумбах, на крышах и асфальте. И нигде его никто не сажал. Достаточно было малюсенькой трещинки в бетоне, чуть-чуть земли в ней и будьте уверены – там вырастет вонючка. А уж если кто не выдержал и решил срубить айлант, то делать надо это умеючи. Надо обязательно выкорчевать корни, собрать и сжечь все ветки и веточки. Иначе будьте уверены – вырастет у вас на месте одной “королевы” пять, а то и десять. А ещё липы и ивы плакучие, вязы и дубы, ясени и буки, форзиция и бирючина, жимолость и лохи узколистые, ели обыкновенные и голубые, кизил и лещина. А ещё сирень, заросли которой достигали третьих этажей, а запах сводил в мае с ума. А ещё мушмула, шалфей, бульденеж, ипомея, теликрания, крокус, спаржа. Боярышник. А ещё, кипарисы и эвкалипты, секвойи и баобабы. А ещё… Темнеет, на Грозный опускается ночь, дурманит голову от запахов сирени, акации и вонючки. Кружатся кленовые “вертолётики”, падают каштаны, прыгают по веткам пальм обезьяны, засыпают на баобабах коты и кошки. В далёком Иерусалиме Евгений Борисович ложится спать и снится ему родной город, город красивых людей и удивительных растений. Таких уже нет и не будет никогда. Сон №8. До Пионерской? - Женя, ты знаешь, что это за дом? - Где? Не вижу. - Ну, как же ты можешь видеть, если ты смотришь на меня? Повернись направо, увидишь. - Не хочу направо, не хочу налево. Не хочу смотреть на дом – хочу смотреть на тебя! - Не насмотрелся ещё? - тихо засмеялась Лена. – Что, так и будешь всё время идти? Тогда мы обязательно в кого-нибудь врежемся. - Не врежемся! – уверенно объявил Женя. – Ты же заметишь. - Не замечу, я тоже смотрю на тебя. - Кошмар! Тогда точно врежемся! Ладно, давай по очереди смотреть вперёд. Какой там дом тебя интересует – этот. Это дом муллы Гуссейнова. Памятник архитектуры. А зачем ты на меня смотришь? - Много будешь знать…. Знаешь, говорят, там потолки зеркальные? У тебя глаза голубые. - Знаю! - гордо заявил Женя. – Всё знаю. Глаза голубые, специально для тебя подбирал. И потолки правда зеркальные, сам видел – у них шторы были неплотно закрыты, я и заглянул. Ты хотела бы жить в квартире с зеркальными потолками? - Ты наглый самодовольный хвастун, - строго сказала Лена,- и ещё ты, оказывается, плохо воспитан. Что я в тебе нашла? А у них по всему потолку зеркала? Не знаю, как-то это слишком. - Да нет, только в зале, говорят. Почему это – плохо? Я исправляюсь, вон уже продавщицам, как и ты, говорю “пожалуйста”! А может.… Слушай, Лена, а ты хотела бы спальню с зеркальным потолком? Во кайф! Знал мулла толк в жизни! - Фу! Зеркала на потолке в спальне – извращение, - скривилась Лена. – И вообще в спальне темно! - Так что мулла по-твоему дурак был? Нет, ты представь только, - Женя мечтательно закатил глаза. – Горит мягкий свет. Лежишь ты на широкой кровати, смотришь в потолок и поглаживаешь гурию по обнажённой… - Же-ня! - … руке, конечно. Хотя…лучше не по руке. И я хотел бы, чтоб это была не гурия, а… - Женя, прекрати! Что это с тобой сегодня? - голосом учительницы произнесла Лена. И мягко добавила. – Ну, правда, ты меня в краску вводишь – смотри, мурашки на руках. Женя скривил лицо, изображая крайнюю степень обиды, не выдержал, рассмеялся и еле успел увернуться от толстого мужика с большой коробкой. Теперь рассмеялась Лена. - Ладно, мадмуазель, идя навстречу Вашей скромности, я прекращаю недозволенные речи. Посмотрите, панна, налево. Видите двухэтажный дом на той стороне? Это первый жилой дом, построенный после революции в Грозном. Там даже табличка была. А сейчас, мисс, мы переходим улицу Субботников. Названа так, потому что ей никакие субботники уже не помогут. Видите, мисс, какое здесь движение? Можно предложить взять Вас за руку? Если по ней, конечно, ещё не ползают мурашки. Лена засмеялась и взяла Женю под руку. Женя немедленно напряг мышцы, выпрямил спину и стал дышать реже. - Что, умер? Болтун с голубыми глазами! - Если это смерть, то я согласен. А серьёзно, я до сих пор не могу привыкнуть – мне сразу кажется, что я становлюсь великаном, выше всех домов. Я дурак, да? Лена прижалась крепче, Жене показалось, что он уже достал головой облака и больше уже ничего не надо. Чуть погодя, он выдернул голову из облаков, повернул её налево, столкнулся с бездонной вселенной глаз и понял, что, пожалуй, ему хочется ещё кое-что. - Что замолчал, мой гид? – улыбнулась Лена. – Вам чего-то не хватает? - Мне не хватает очень многого, - начал Женя и увидев, что Лена нахмурилась, тут же добавил, - не обижайся, это всё связано только с тобой. Ты хотела бы здесь жить? - Где? В поликлинике МВД? Нет, не очень – там лекарством пахнет. - Уела, молодец! – восхитился Женя. – Нет, просто в этом доме, говорят, очень хорошие квартиры. Большие, просторные. Я бы – хотел. Знаешь сколько комнат должно быть в квартире? Столько же, сколько человек живёт, плюс ещё одна. А в поликлинике этой есть ещё один важный недостаток – там очень узкие лежанки. Лена быстро глянула на него, улыбнулась, приоткрыла рот, чтоб что-то спросить, передумала. Глянула снова на добротный солидный дом и всё-таки не выдержала. - А зачем тебе столько комнат, если не секрет? - Секрет, но тебе скажу. Разве плохо, когда у каждого есть своя комната, где никто не мешает? А в общей можно собираться для…да мало ли для чего. Вот, например, было бы у нас так, я бы тебя пригласил - в свою комнату. И никто бы не мешал. А так…бабушка, брат, будут все туда-сюда ходить, мешать. Вообще-то - это минимум, а по-хорошему нужна ещё столовая, чтоб не лопать на кухне, и ещё я бы хотел кабинет. - Губа не дура! А кто это всё убирать будет? - Это вопрос! Я пока ещё не придумал, - сознался Женя и хитро глянув, добавил, - но точно не жена. Справа потянулось здание общежития ГНИ, кучки студентов сновали через широкие двери. Лена молчала, как будто что-то обдумывая, и изредка бросала на Женю короткие взгляды. На ветках деревьев уже распускались первые листья, в воздухе пахло весной и свежеприбитой пылью. Женя решил не открывать рот, пока Лена что-нибудь не скажет, честно помолчал две минуты и не выдержал. - Не люблю общежития. Как они там живут? Лена посмотрела на него долгим взглядом и Жене почудилось, что ждала она чего-то совсем, совсем другого. Опустила глаза, вздохнула, взяла Женю покрепче и сказала каким-то нервным тоном. - Смотри, Женя, дворец спорта. Осенью ты уже будешь там заниматься, он же твоего института, да? Женя почувствовал, что что-то произошло. Что – он понять не мог, спросить стеснялся, однако настроение мгновенно изменилось. - Ну, в институт я точно поступлю, обязан. А заниматься…Кто его знает? Может, я без тебя заболею от тоски, и мне дадут освобождение. - Опять? – жалобно спросила Лена. – Сколько можно, я же не на край света уезжаю? - Не на край, - уныло согласился Женя, - два часа лёта. Или три? Скажи еще, что будешь постоянно приезжать. - Конечно! – удивилась она. – После каждой сессии! Что с тобой, Женя? Ты мне не веришь? Женя остановился, помолчал, свернул с тротуара к пятиэтажному дому с телефонной станцией. Лена шла рядом, напряжённо ожидая. Под высоким, почти уже совсем зелёным клёном Женя остановился, взял осторожно Лену за плечи, повернул к себе - Знаешь, мне последнее время сны странные снятся, даже и не поймёшь сны ли это. Коровы странные, голоса… Что-то они мне все говорят, говорят, предупреждают. - Есть меньше надо на ночь, - посоветовала Лена, посмотрев на Женю слегка тревожным взглядом. – А о чём предупреждают? - Не помню…. Но чувствую – что-то нехорошее. И вроде скоро… Ты не смейся – я серьёзно. Я даже не понимаю уже, когда сон, когда – нет. Может и сейчас сон? Коров вроде нет.… Но это не обязательно. - Женя! – растерялась Лена. – Ты шутишь так? Что-то мне это не нравится. - Какой там - шучу! Ничего себе, шутки! – Женя помолчал, вспоминая. – Вот смотри, даже песни какой-то отрывок помню. Странная песня, никто её не знает – я спрашивал. Я знаю тысячи слов, Но промолчу, Я за святую любовь Зажгу свечу И помолюсь за тебя перед богом, Пусть у тебя будет светлой дорога, А у меня в этот час у порога… Ночь… прожитых дней вуаль Ночь… грешной души печаль Ночь… прошлое гонит прочь В ночь, в тёмную ночь…11 Лена вздрогнула, спрятала лицо у Жени на груди, затем чуть отстранилась и, глядя на него широко распахнутыми глазами, стала повторять и повторять успокаивающе: - Это только сон, Женечка. Это только сон! Нет никого, только мы, только мы! Их было двое. Женя видел только родные глаза и, растворяясь в этой вроде бы знакомой, но совершенно ещё неизведанной Вселенной, почувствовал, как внезапные тревоги стали уходить, уходить, уходить... И желая прогнать их полностью, он сказал вроде бы в шутку. - А если ты там влюбишься в кого-нибудь? В высокого, уверенного – столица всё-таки, хоть и… - Да что же это такое? – В её голосе послышалась мука. – Ты что, поссориться хочешь? Лена на секунду отвернулась, как будто ей срочно понадобилось глянуть на трамвайную остановку. Когда она вновь глянула Жене в глаза, голос уже был спокоен. - Это тебе тоже твои голоса наговорили? А про тебя что они говорят? Или в Грозном влюбиться невозможно? - Нет, голос про тебя ничего не говорил. Это я сам.…Прости. А про меня, про меня непонятно. - Непонятно, влюбишься или нет? - Да нет, Лена, нет! Я чувствую – там речь идёт о чём-то другом. О помощи какой-то… Ладно, ерунда это всё, проехали! – Женя тихонько прикоснулся к её щеке, провёл пальцами по шее и, ощутив, как вздрагивает гладкая кожа, понял, что тревоги больше не осталось. Лена смотрела на него распахнутыми глазами, они были как её улыбка. И губы были полуоткрыты. Тогда Женя наклонился и бесконечно осторожно коснулся её губ своими. Их было двое. Женя оторвался от её губ. Несколько мгновений они стояли молча, глядя друг другу в глаза и, наверное, последний раз почувствовали счастье. Они этого ещё не знали. Потом Женя глубоко вздохнул, наклонился и поцеловал её снова. В небольшой церквушке на улице Ленина зазвонили колокола. Звон, томительный и умиротворяющий, прошествовал по улице, накрыл почти совсем уже зелёный клён и двух то ли детей, то ли взрослых под ним. - Какая хорошая примета! – улыбнулась Лена. - Колокола звонят к обедне, то есть к обеду, - объявил Женя, - а они дело знают туго! - И молчит! – воскликнула она и полезла в сумочку. – Погоди, у меня же шоколадка есть для голодающих. Во! Держи! - Это разве еда? – уныло глядя на прямоугольник “Гвардейского”, протянул Женя. – Впрочем… - отломил половинку Лене. Женя разом заглотил свою пайку и стал демонстративно следить, как Лена аккуратно откусывает маленькие кусочки. Лена засмеялась, протянула ему микроскопический кусочек. Женя слизнул его с руки и закатил в восторге глаза. - Жень, а почему ты на вечер идти не хочешь? - А чего я там не видел, - рассеяно ответил он, не сводя глаз с шоколадки. Куча людей, тебя все будут приглашать, а я сойду с ума от ревности и похудею. Не хочу на вечер – хочу зажиматься, целоваться и … - Стоп! На ещё кусочек, остынь. Зажиматься, как ты изволишь выражаться, можно и под музыку. И целоваться можно – в щёчку. - Фи! Как ты долго ешь! Я не хочу в щёчку! – объяснил Женя. – Не хочу мимоходом. И вообще – не хочу стоя. Я хочу сидя, а ещё лучше лёжа, как древние греки! - Болтун! – последний кусочек бывшей шоколадки проследовал Жене в рот. – А на лопате ты ничего не хочешь? Грек тоже мне.… И всё равно, как первый раз уже не получится никогда. - Это в Баксане? – он немного подумал. – Ну почему? А в Киеве, что хуже было? Помнишь, как мы заперлись в пустой комнате? Там были кровати с металлической сеткой и даже без матрацев – даже сесть было невозможно… Инквизиторы! - А в дверь всё время кто-то ломился, пока не вылетел стул, ножку которого ты засунул в ручку, – подхватила Лена. – Нет, первый раз, в палатке – это…это… - Помню, я Лена, помню, - мягко сказал Женя и тут же засмеялся. – А в поезде? Вот уж представление для всех было! Колокольный звон затих, и сразу стало заметно, что уже скоро начнёт темнеть. А значит надо идти, и сказка опять кончилась, как кончается она всегда. Только гипсовые пионеры на кинотеатре “Родина” никуда не спешили со своими горнами. На мальчике сидел, прихорашиваясь, голубь, мальчику было всё равно – он смотрел вдаль взглядом разведчика. Что он там видел? Может, счастливое будущее. - Ну что пошли? – видно было, что и ей хочется другого. - Не люблю я улицу Ленина после Родины, - рассеянно заметил Женя.- Заборы, заборы - спрятаться негде, если приспичит. Фи, мадемуазель, я же не об этом! Вот уж, каждый думает в меру своей испорченности! – Лена шутливо стукнула его по спине. – Я имею в виду, что даже поцеловаться негде.…Слушай, знаешь Петьку-предсказателя? Ну, я тебе рассказывал? Так вот он утверждает, что в будущем целоваться будут где угодно – на улице, на площади, в транспорте. - Кошмар! – засмеялась Лена. – Интересно, мы доживём до этого его будущего? - Доживём! Он странный пацанёнок. Говорит, что трамвай с улицы Ленина скоро уберут. Ну, это и так всем известно, только он говорит, что это будет очень скоро. Домишки эти все сломают и понастроят девятиэтажек. Называться они будут…подожди, подожди.… А, “Богатырь”! Он даже утверждает, что туда перенесут кинотеатр “Юность”, только он будет очень большой, широкоформатный. - А макухой в его будущем там будет пахнуть? Ну, что пошли, - повторила Лена. – До Пионерской? - Пошли, - вздохнул Женя. - Только давай до Минутки. А на Пионерской, я в магазине колбасы куплю. И они пошли. Может быть последний раз, но они этого не знали. Их было двое. __________________________________________________________ 11 – “Ночь” (С. Трофимов) Сон №9. Последняя весна Чтобы ни с кем не встречаться, Женя перешёл на другую сторону проспекта Революции, бесцельно постоял около Госбанка, по привычке поглядывая в сторону школы. Опомнился, прошёл по Комсомольской до сберегательной кассы, опять остановился. Прошло уже больше недели, но привыкнуть, что больше не надо никого ждать, пока никак не получалось. Хлопали двери сберкассы, впуская и выпуская народ, жаждущий материального благополучия, светило майское солнце, а на душе было тоскливо и пусто. Крытый фургон свернул с Комсомольской, засигналил перед закрытыми воротами двора Госбанка. Когда-то это был очень интересный двор, наверное, единственный в своём роде. В нём вперемешку находились и кабинеты работников банка, и жилые квартиры. В некоторые квартиры надо было подниматься по узким металлическим лестницам снаружи дома. Поперёк двора на разной высоте были натянуты верёвки, на которых постоянно сушилось бельё. Работники банка морщили носы: в кабинетах стоял неистребимый запах борща. Чтобы во двор, из которого можно было попасть в святая святых банка, не ходили все подряд, на воротах постоянно дежурил милиционер. А ещё во дворе был громадный подвал. Подвал этот, по преданиям, переходил в подземный ход, который тянулся аж до самого вокзала. На случай внезапной эвакуации. В пятом классе у Жени жил здесь друг Мишка и они потратили немало времени на поиски подземного хода. Давным-давно расселили отсюда всех жителей, давным-давно Женин друг переехал в микрорайон. Так и остался не найденным подземный ход и вряд ли кто теперь его найдёт. Домой идти не хотелось, не хотелось вообще ничего. Женя прошёл мимо входа во двор Совета Министров, где когда-то был летний кинотеатр” Экран”, дошёл до перекрёстка с проспектом Победы, потоптался на месте. Направо пойдёшь, налево пойдешь… Женя повернул направо. По случаю тёплой погоды половина столиков пивного павильона была заполнена. Пива что ли выпить? Честно говоря, пиво в Грозном поганенькое, но все давно привыкли. Да и не скажут вслух об этом. Как же – патриоты, однако когда завозят пиво из Орджоникидзе, хватают его ящиками. Пива тоже не хотелось. Женя опять повернул направо, миновал студию звукозаписи, прокуратуру, вход во двор и остановился опять на том же перекрёстке. Налево уходил квартал с аптекой, овощным и “Столичным”. Когда-то “Столичного” не было, а был художественный музей и казался он просто огромным. Давно уже переехал музей к “Букинистическому” и давно он уже не кажется огромным. Стоп, стоп, да разве три года это давно? Ну, это как посмотреть – сейчас и неделя кажется годом. Ну, и куда дальше? Ноги, не дожидаясь решения, повернули опять направо. Занятно - движемся по кругу. Около школы уже никого не было, но лучше на ту сторону не переходить. Женя двинулся мимо кафе, поглядывая одним глазом на ту сторону, и внезапный крик застал его врасплох. - Беляшики! А вот бе-ля-шики! Горячие беляшики! Эта продавщица стояла у входа в кафе, казалось, всегда. И год назад, и пять лет. Её звонкий голос слышался в школе и летом, когда окна были закрыты и зимой, когда закрыты были даже форточки. Захотелось есть. Первое за сегодня осознанное желание. Как там: “Любовь приходит и уходит…” Беляши Женя конечно покупать не стал – на фиг они нужны, когда можно взять замечательные грозненские пирожки с котятами. Никаких котят в пирожках, конечно, не было, но название почему-то приклеилось. На самом деле это были пирожки с требухой. Стоили они всего четыре копейки и были необычайно вкусны. Часто можно было видеть, как люди брали их десятками, вместо обеда. Самое интересное, что пирожки эти были известны далеко за пределами Грозного, давно став одной из его визитных карт. Женя, обжигаясь, откусил горячий пирожок и чуть не поперхнулся от неожиданности, услышав знакомый голос. - Ты даже и не представляешь, как долго эта женщина будет продавать здесь пирожки. Не менее двадцати лет! А если всё пойдёт у нас с тобой как надо, то, пожалуй, и гораздо дольше. Здрассти вам - объявился, наконец! И для чего? А чтоб объяснить, в чём же заключается этот таинственный план. Оказывается, чтобы толстая тётка могла орать тут ещё лет сто. Вот здорово! И время-то выбрал подходящее, гад! А сколько намёков было, сколько многозначительности! А не пойти бы вам уважаемый… - Спокойно, Женя, спокойно! – сам голос был до омерзительности спокоен и рассудителен. – Всё совершенно не так. Давай поговорим чуть попозже, например, в сквере Лермонтова. А пока поешь пирожка, остынь. Скотина, ещё издевается! Хотя, почему бы ни послушать? Женя, механически жуя ставший вдруг невкусным пирожок, прошёл мимо кафе, мимо узкой арки старинного двора. Из фотоателье в подвальном помещении выходила женщина с маленькой девочкой. Девочка капризничала и требовала, чтоб ей немедленно дали обещанную фотографию. Когда-то лет в пять, Женю тоже фотографировали здесь. Пожилой мастер долго ставил его на стул, потом долго устанавливал декорации, постоянно советуясь с мамой. Женя устал стоять на неудобном постаменте, к тому же у него начало почему-то сильно урчать в животе. Наконец мастер остался доволен композицией, отошёл к своему аппарату, скрылся на секунду под чёрным покрывалом, вылез и объявил, что сейчас вылетит птичка. Женя вылупил глаза, боясь пропустить такое замечательное явление, и вдруг громко пукнул. В тесном помещении звук получился ужасно громким, похожим скорее на раскаты майской грозы. Женя от неожиданности дёрнулся и упал со стула. В это время вспыхнула вспышка. Женю всё-таки сфотографировали на стуле, этот снимок и сейчас дома, в семейном альбоме. Другая фотокарточка лежит отдельно, её показывают далеко не всем. На карточке запечатлён маленький мальчик с выпученными от страха глазами, застывший в неловкой позе прямо в воздухе. Женя доел пирожки, скомкал бумажный пакет, огляделся. Интересное дело, каких-то полгода назад он, не задумываясь, бросил бы бумагу прямо на тротуар, а сейчас вот почти автоматически ищет урну. Это ведь Лены влияние; казалось бы, теперь можно и не стараться, а вот надо же… Урна нашлась на удивление быстро. Большая, чугунная, и как их только тягают? Женя прошёл гастроном, который в округе называли довольно странно – “На ступеньках”. Ступеньки у магазина, конечно же, были и даже довольно высокие. Совсем недавно Женя покупал здесь маленькую горькую шоколадку с не очень подходящим названием – “Гвардейский”. Нет, пожалуй, две. Какая теперь разница…. Рядом со ступеньками примостилась женщина с весами и целой кучей динамометров. Тут были и обычные, кистевые, и спинные и целое устройство для определения силы бицепсов. Обычно в посетителях недостатка не было. Женя остановился у входа в Детский мир, затерявшись среди покупателей, и стал разглядывать противоположную сторону. Надо же новое здание нефтяного института ещё выросло. И довольно ощутимо. Такими темпами, пожалуй, скоро и построят. А ведь поначалу все говорили, что это будет ещё один долгострой, как новый театр на Грознефтяной. И ведь начали не так давно. Лет пять, наверное. А раньше на этом месте чего только не было. Большее место, конечно, занимал школьный двор или, скорее, поле. А вот здесь - прямо у дороги - была станция Юных Натуралистов. Станция покупала по какой-то смешной цене у населения живых мышей. Мышами там кормили змей. Смотреть на кормёжку тем, кто принёс больше трёх мышей, разрешали бесплатно. Женя посмотрел один раз и больше не пошёл – долго, нудно и совсем неинтересно. Мишка из “банковского” двора окрестил это действие Глотательно-пищеварительным запором. А чего он собственно выглядывает? Почему ему собственно надо прятаться? Не будем мы прятаться, а прямо сейчас дорогу и перейдём. Тем более что как раз сейчас там нет ни одного человека. Женя быстрым шагом перешёл дорогу и, не оборачиваясь, двинулся в парк. Ещё недавно это вход был отмечен двумя высокими колоннами с фонарями, а весь сквер был отделён каменной оградой, украшенной бетонными вазами с цветами. Ограда была не очень высокой и, начиная с пятого класса, считалось особым шиком перемахнуть через неё, небрежно придерживаясь одной рукой. Сейчас ни ворот, ни ограды не было, в сквер можно было заходить откуда угодно, что народ и делал, не особо обращая внимание на газоны. Бюст Лермонтова стоял на высоком постаменте посреди клумбы. Между прочим, была у памятника одна интересная особенность. Если посмотреть на затылок Михаила Юрьевича, то правое ухо было раза в два больше левого и сильнее оттопыривалось. В анфас эта особенность была незаметна. Великий поэт смотрел задумчивым взглядом куда-то мимо Детского мира. Почему-то казалось, что Михаил Юрьевич смотрел не в прошлое, что было бы естественно, а в будущее. Что он там видел, в далёком завтра? Может счастливую жизнь в прекрасном городе двухтысячного года, как на давнем рисунке Жени? Спросить бы у него, что будет с ними - с Женей, с Леной, со всеми. Спросить бы. Но ведь не ответит каменный истукан! Перед памятником на лавочке сидел Петя со своей мамой. Повзрослел Петя, ну да ему же в школу в этом году. А маму и не узнать сразу – исчез её знаменитый шиньон! Мальчик ел жареную кукурузу из пакета и что-то рассказывал. Интересно где они кукурузу взяли, её ведь уже сто лет не продают. - Да знаю я мамочка, он Бородино написал и ещё много-много. И всё равно его взорвут в будущем! Точно тебе говорю! Надо же, Петя все буквы произносить научился! А предсказывать не прекратил. И какое-то у него будущее не очень приятное получается. - Замучил ты меня, сынок, своим будущим! Лермонтова-то за что взрывать? Он же не Ермолов! Правда, он тоже что-то там писал. “Злой чечен ползёт на берег…” - Не мам, не за это. Его просто с Чеховым спутают. - Час от часу не легче! Пора тебе прекращать эти фантазии, ведь в школу скоро! Чехов-то тут при чём? Потом хоть восстановят, надеюсь? - При чём Чехов сам не пойму. Там вообще какая-то ерунда начнётся. А что потом, мамочка, я смотреть боюсь. Там что-то очень-очень страшное будет. Везде дым, огонь.…Нет, не хочу смотреть! Пойдём лучше к фонтану. Женя свернул направо и двинулся по аллейке вдоль забора стройки. Здорово всё-таки эта стройка обезобразила вид. Тут ведь ещё одна аллейка была – липовая. Где она теперь? Дальше были теплицы, куда в пятом классе Женя бросил громадную дымовушку. Каждый день в теплицы привозили навоз на подводе. Пока его разгружали, лошадь поедала упавшие с деревьев каштаны. А здесь были ничем не ограждённые проходы в школьный двор. А вот тут посередине был общественный туалет в довольно большом отдельном здании. Здание было старое, полукруглое, с маленькими окошечками наверху. Даже украшения были - какая-то лепнина. Короче, знатное было здание и на туалет-то не очень похожее. Как-то лет пять назад Женя стал свидетелем занимательного случая. Два прилично подвыпивших мужика, явно не из Грозного, сидели на лавочке недалеко от туалета и спорили. - А я тебе говорю, что это планетарий! Точно. Я такой в Норово... Новороссийске видел. - Сам ты планетарий! У пране…, у пла-не-та-рия крыша круглая. Чтоб на небо смотреть. Сортир это, Вася. Сортир! - Нет, не сортир! Где ты такие сортиры видел, Жора? В сортирах всегда народу полно. А тут полчаса сидим и никого. Ни мужика, ни бабы. Где ты видел, чтоб за полчаса в сортир ни одной бабы не зашло, а Жора? - Не, не видел. Странно. А какая же твоя гитопиза? Не – ги-по-те-за? - А вот такая! Это – планетарий! А не заходит туда полчаса никто, потому что там сейчас сеанс! Понял, Жора? Женя повернул направо, спустился по широкой лестнице к фонтану и остановился. Пусто, как же здесь сейчас пусто. Фонтан ещё не работал, нигде не было ни одного человека, даже на лавочках. Вид лавочек живо напомнил другую картинку. Ярко светит вечернее солнце, играет радуга на брызгах фонтанных струй. В сквере полно народу, где-то играет музыка, лавочки все заняты. Каким-то образом им тогда удалось всё-таки примоститься и минут десять сидели они, взявшись за руки и глядели то на фонтан, то друг на друга. Женя подошёл к чугунной ограде, опёрся локтями и стал глядеть на бегущую внизу воду. По весеннему полноводная Сунжа плескалась всего лишь в метре от Жениных ботинок, казалось, что набережная плывёт. Шум воды заглушал все звуки, и Женя чуть не вздрогнул, услышав знакомый голос. - Ну и что же теперь ты делать думаешь, Женя? Женя оторвался от воды, задумчиво осмотрелся. На крыше гостиницы “Чайка” рабочие второй месяц устанавливали конструкцию для бегущей строки объявлений. Зажглась реклама на крыше поликлиники, приглашая хранить деньги в сберегательной кассе. Спешили по своим делам пешеходы на Ленинском мосту, медленно двигался “Икарус”, испуская облака чёрного дыма. Что делать? - Не знаю, - сказал Женя еле слышно и опять уставился на воду – Совсем не знаю…Может, перелезть через ограду… и туда… - Брось, Женя. Не надо со мной кокетничать. Тебе конечно очень плохо, но ничего такого уж особенного не произошло. Ничего особенного?! Ну, наверное, можно и так сказать.…Только яркий и бесконечный мир стал сразу тусклым и мелким. Только стало непонятно вдруг, зачем теперь жить. Только не выходит теперь “дышать и думать не надо”. А так… да, ничего особенного. - Я всё прекрасно понимаю. Всё! Ты не поверишь, конечно, но я прекрасно знаю, что ты сейчас чувствуешь. А там, где пир стоял, теперь - чума И я боюсь, что я сойду с ума Без тебя. Без тебя. Без тебя. 12 - Похоже? Только нечего здесь не поделаешь – часто, ох как часто, Женя бывает и так. - Почему? - Почему приходит любовь? Почему она уходит? – продекламировал голос. – Ты слишком многого требуешь от меня, Женя. Я не знаю. - Значит, она всё-таки ушла, – тихо спросил Женя, - любовь? Насовсем? - Ушла, Женя, ушла, - грустно ответил голос. Не ударила молния, не обрушились небеса, не потекла вспять Сунжа и даже не обрушился Ленинский мост. Ничего абсолютно не произошло в этом таком теперь чужом мире. Ничего. - Ушла, - повторил Женя. – И ушла, конечно же, только от меня. Выходит я предатель? -А вот этого не надо! Даже думать так не смей! – голос немного помолчал. – Какое же это предательство, дурачок? Это – жизнь. Дай бог тебе никогда не узнать, что такое предательство близкого человека. Даже думать не смей! Ладно, пусть не предательство. Действительно, он же не специально! Но как тогда назвать его поведение в тот день? Гадство, и сейчас всё как перед глазами! Они стоят рядом, только Лена смотрит прямо на него, а он старательно отводит взгляд. “Что случилось, Женечка? – спрашивает Лена. - Почему ты меня избегаешь?” Воспалённый мозг не может найти ни одного слова и Женя, глядя куда-то мимо скривившись, мямлит: “Тороплюсь, спешу”. И не успевая отвернуться, замечает, как искажает родное лицо недоумение и обида. Больше она не подошла. - Повёл ты себя, конечно, по-хамски. Но ведь не со зла, не специально. Сам был слишком ошеломлён случившимся. Плюс обыкновенный эгоизм, чрезмерная забота о себе любимом. Это тоже не преступление. Это пройдёт. Женя выпрямился, оторвавшись от созерцания текущей воды, облокотился на чугунную вазу, украшавшую ограду набережной. Летом в этих вазах цвели цветы. - И что же теперь делать? – спросил Женя. - Во-первых, не жалеть себя. Ей, между прочим, ещё тяжелее. Во-вторых, не терзать себя - ты не виноват. Вообще никто не виноват. В-третьих, не смей чувствовать себя предателем. Это не предательство, запомни! Это – жизнь. А в остальном… Живи. Забывать – не забывай, но и слишком ковыряться не стоит. Сдавай экзамены, поступай в институт. Это не конец жизни, и даже не ещё не конец истории. Больше я тебе сейчас ничего не скажу. Соберись, и ты ещё почувствуешь, как это – “дышать и думать не надо”. Мы ещё встретимся, Жека! Голос исчез. Ничего особенного он вроде и не сказал, Женя и сам себе твердил нечто подобное. Но вот чудо – стало легче! Женя постоял ещё немного, наблюдая, как зажигались фонари, плюнул в проплывающую по Сунже ветку. Не попал и пошёл домой ____________________________________________________ 12 - "Без тебя" В. Пеленягрэ Сон №10. Make love, not war Трамвай оказался тройкой, и на один короткий миг еле-еле кольнуло сердце. Впрочем, мало ли почему оно там может покалывать? Прошло уже полгода – всё забылось, ну, почти забылось и не фига ковыряться, как говорит голос. Женя пробил билет, сел у окна с левой стороны. Народу было на удивление мало, был шанс, что до самого конца никому не придётся уступать место. Говорят, в России никто никому место и не уступает, даже пожилым. К чему бы это? Трамвай шёл мимо Полежаевского сквера, ставшего с недавних пор очень и очень уютным. Или просто раньше не до того было? Справа показалась первая в городе шестиэтажка с кафе “Дружба” на первом этаже. В шестиэтажке у Жени жили одноклассники и когда-то они катались туда-сюда на одном из первых в городе лифте. Катались буквально до одури, пока не прогоняла их строгая лифтёрша. А возле кафе почему-то вечно пахло подгорелыми чебуреками. До чего же короткие переезды между остановками. Каких-то три квартала – и остановка. Главпочтамт. А слева – тоже громадный двор, если пройти его насквозь, можно выйти и к технической библиотеке, и к Гипрогрознефти. Трамвай повернул налево - ещё один большой двор. Этот двор Женя не любил, там однажды по глупости он попробовал анашу. А ещё там жил Бабрецов – невысокий крепкий и очень противный паренёк. Женин одноклассник и тайный Ленкин воздыхатель. В это трудно было поверить: уж слишком не подходил он на эту роль. Однако это было именно так. Поначалу его постоянное к ним внимание Женя склонен был объяснять завистью и естественной склонностью Бабрецова всё испортить, поломать и нагадить. Всё это было как раз в его характере, и так и остался бы Женя в неведении, что и в такой поганой душонке могут кипеть страсти. После выпускного Бабрецов навязал Жене драку во дворе напротив “Дома мод”. Был он немного пьян, причины объяснять не пожелал и только талдычил: “Целовался, целовался, а теперь…гад!” Отомстить, значит, решил. Женя казался ему лёгкой жертвой, как же – худой, в местных разборках не участвует. Откуда ему, убогому, было знать о бурном Женином детстве? Откуда он мог знать о драках с “московскими” в пору, когда Женя ещё жил за Сунжей. Драки бывали внезапными, жестокими, почти без правил. Сколько лет уже прошло, а тело всё прекрасно помнило. Через несколько секунд Бабрецов валялся на земле с разбитым носом, держался руками за пах и хрипел: “Мы с тобой ещё разберёмся, гад!” Нет, про это не надо! Ещё чуть-чуть и полезут в голову совсем ненужные воспоминания. Хватит! Трамвай, истошно визжа, завернул на Красных фронтовиков. Слева мелькнул недавно построенный “Салон Красоты”, затем маленький дом нефтяника Харчичкова, увитый самыми настоящими лианами. Справа медленно проползло помпезное здание “Дома Политпросвещения”. В окно смотреть надоело, ничего нового там не увидишь. И так ясно – проехали улицу Чернышевского. Точно – вон и землянка Ермолова с постоянно взрываемым бюстом генерал-губернатора. Слева – “Управление связи”, чуть дальше “Дом писателей”. Ничего интересного! Вот разве что Облсовпроф. Таких зданий в городе больше нет. Небольшое, аккуратное, с разноцветными витражами и куполами. В детстве Женя думал, что это пряничный домик из сказки братьев Гримм. Ну, а дальше – “Дворец Пионеров”, “Кукольный театр” и так далее. Как бы ни хотелось пропустить взглядом это место – не получилось. Улица Полежаева.… Здесь, на вечно пустынной улице, всего лишь какой-то год назад длинной цепью стояли автобусы, толпились школьники старших классов, родители. Автобусы отправлялись в Баксан, в горный лагерь. Один из них должен был увезти и Лену, увезти на целый месяц. Женя, ничего ей не говоря, всё последнее время судорожно пытался достать путёвку. Повезло в самый последний момент, и вот теперь он носился среди толпы, заглядывал в автобусы, проклиная себя за то, что ничего не сказал заранее и, боясь, что сюрприз может оказаться испорченным. Конечно же, всё обошлось, и провели они этот месяц в одном отделении в соседних палатках. Первый поход, первая ночь в одной палатке, поцелуи до утра.… Надо же, как спокойно всё вспоминается. Это хорошо. Правы, кто говорит, что всё ещё будет не раз. А это, первое, останется в памяти навсегда. Я хочу вам рассказать, Как я любил когда-то - Правда, это было так давно... 13 Женя отвернулся. Это здание никаких ассоциаций не вызывало, разве что толпа людей встречающих стройного, прямого как палка человека в папахе. Человек этот – конечно Махмуд Эсамбаев, а здание – театр Лермонтова. Говорят, как только будет закончена “стройка века” на Грознефтяной, театр перенесут туда. А здесь, по слухам, будет филармония. Значит, старую филармонию на Пролетарской снесут. Жаль. А вот и институт, теперь его, Женин институт. Поступать или нет – сомнений не было. Не в армию же идти! Нет, уж увольте. Вот сейчас отвезём в военкомат справочку, а то задолбали, и – прощай, оружие! Сидящие рядом два пожилых мужчины повысили голос и спорили теперь уже на весь вагон. - А я тебе говорю – было вчера землетрясение! Баллов пять. У меня люстра шаталась – значит не меньше пяти баллов. - Это у тебя, наверное, соседи сверху танцы устроили. - Какие танцы в два часа ночи? Я что тебе – дурак глухой?! И музыки не было! - Ну, тогда, значит, они кое-чем другим занимались. Не понимаешь что ли, старый хрыч? - Чего это я не понимаю? Всё я понимаю, и не такой уж я и старый! А что ты имеешь в виду? В трамвае засмеялись. Дед обиделся и стал бурчать себе под нос, что в его время никто люстры по ночам не тряс. С трудом сдерживая смех, Женя отвернулся к окну. Промелькнул сквер Чехова с виднеющейся в глубине большой библиотекой. Трамвай, снизив скорость, проскрежетал через мост. В это время дед, соскучившись по вниманию публики, начал на весь вагон рассказывать про грозненское наводнение 58-го года. По его словам выходило, что дожди, мощные как тропические ливни, шли несколько недель. Сунжа вышла из берегов и затопила весь город. На расстоянии трёх кварталов были затоплены подвалы и первые этажи. Жители в панике покидали дома. Мосты не работали и разъединённые дикой рекой родственники заранее прощались со своими близкими. От рёва воды можно было оглохнуть, смотреть на Сунжу не мог ни один смельчак, даже он. А ревущая река мчалась со скоростью истребителя, унося с собой лошадей, коров, сараи, дома, машины. Женя вместе со всеми так заслушался, пытаясь представить это феерическое зрелище, что не заметил, как трамвай миновал Партизанскую. Не ёкнуло сердце, не захотелось оглядеться в поисках знакомой фигурки. Это хорошо. Давно пора – её уже и в городе нет. Хватит! Женя сошёл на следующей остановке, около нового дворца спорта ГНИ, перешёл на другую сторону. Здесь, перед кинотеатром “Родина”, испокон веку стоял маленький жилой дом с горшками герани на подоконниках. Здесь у родителей когда-то жили друзья, поэтому бывали здесь часто. В гостях Женю обязательно ставили на стул и просили рассказать стихотворение. В четыре года Женя знал множество стишков, с удовольствием их рассказывал, и родители не упускали возможности похвастаться своим эрудированным чадом. Правда, чадо пока ещё не всегда чётко выговаривало шипящие, но так получалось даже более обаятельно. Вот и в тот раз, Женя привычно залез на стул, рассказал несколько стихотворений. Зрители хлопали, хвалили и юный артист, опьянённый успехом, решил обрадовать публику кое-чем новеньким, услышанным им на улице. Женя вдохнул побольше воздуха и звонким голоском продекламировал с “выражением”: Ах, ты птицка-невелицка, научи меня летать! Недалёко, невысоко, только к милому в кловать! Почему-то никто не захлопал. Тогда Женя внёс коррективы и рассказал очень смешное стихотворение про дядьку – неумеху, который всё ломал: Проезжий капитан влюбился в нашу Нинку, Сломал ей патефон и швейную масинку. И кое-что есё, и кое-что иное, О цём не говолят, Цему не усят в школе! На этот раз успех был колоссальным, но Женя предпочел бы о нём забыть. В кинотеатре “Родина” как раз окончился сеанс, и публика густым потоком валила из бокового выхода. Пришлось пережидать. Кинотеатр был уже старый, Женя помнил его, сколько и себя. И два гипсовых пионера на крыше стояли, казалось всегда, разглядывая что-то в неведомой для людей дали. Когда-то Женя всё ожидал, пионер-мальчик задудит наконец в свой горн и сразу начнётся что-то волшебное. Весной, показалось, что чуть-чуть не дождался. Показалось. Кинотеатр имел два зала – зимний и летний – большое фойе и нечто вроде зала ожидания. Когда-то – Женя ещё помнил – в этом зале на балконе играл оркестр и был полно танцующих. То ли они приходили сюда специально потанцевать, то ли коротали время до сеанса, кто его знает. В фойе продавали мороженое, газировку и много чего ещё. С этой газировкой однажды вышел конфуз. Бабушка повела Женю в кино. На новый фильм “Человек-Амфибия”. Бабушка была ещё сама молодой, носила шляпку и очень любила кино. А про этот фильм столько рассказывали! Перед сеансом Женя выпил два стакана газировки. Как назло, его любимой грушёвой не было. Вообще ничего не было, только крюшон. Пришлось пить крюшон – нельзя же идти в кино, не выпив водички. Начало фильма Жене понравилось – море, корабли, дно океана. Но когда из клубящейся пузырями бездны выскочил Морской Дьявол, Женя ужасно перепугался и залез под сиденье. Ему казалось, что здесь его чудовище не достанет. Напрасно бабушка минут десять уговаривала его вылезти, рассказывала, что это не Дьявол, а очень хороший человек Ихтиандр. Женя не поддавался. Наконец ему показалось, что поуговаривали его уже достаточно, да и ноги устали. Женя вылез, стал с интересом следить за экраном, забыв про чудище. И тут дал о себе знать крюшон: Женю вырвало. При этом он умудрился сохраняя свои новые шорты направить весь крюшон бабушке на платье – оно же не такое красивое. Человека-Амфибию Женя посмотрел очень не скоро, а крюшон не пил больше ни разу в жизни. Женя постоял возле кинотеатра, посмотрел афишу – ничего интересного – и свернул на переулок Ивановский. Странный это был переулок. Казалось, что начинается он только отсюда, от Родины. Фиг вам! Переулок продолжался и на той стороне Ленинской. Только он хитро прятался за домом с телефонной станцией. Женя вышел на небольшую аллейку и двинулся направо, вдоль забора летнего зала кинотеатра. Однажды он с пацанами пробовал смотреть кино с этого забора – не понравилось. Сидеть было очень неудобно, а изнутри вдоль забора какие-то садисты понасажали колючих акаций. Справа тир, потом двор школы, номер которой Женя всегда забывал. Слева – небольшой магазинчик и общественные бани. Интересно сколько ему было лет, когда его туда водили. Жене казалось, что он смутно помнил этот момент. Во всяком случае, потом он не любил афишировать сей факт своей биографии – зал-то был женский! Женя перешёл улицу Интернациональную, прошёл мимо университета. Почему-то народу здесь всегда было намного меньше, чем возле ГНИ. А ведь здание большое! Может, им собираться больше трёх запрещают. А может, они рассасываются по скверу, который у них прямо напротив главного входа. А за сквером – ещё один корпус и общежитие. Они его почему-то называют “аппендикс”. Удобно. Но всё-таки университет расположен неудачно, то ли дело наш институт! Дальше пошёл частный сектор, до самой Московской, а по-простому – до “Еврейской слободки”. Где можно купить чёрный пистолет? Где можно купить анашу, морфин, промедол.… Да ясно, всё это продаётся на Еврейской слободке. Там есть даже то, о чём вы не подозреваете. “Вам нужна атомная бомба? Пожалуйста, сделайте заказ заранее”. И угораздило же военкомат разместиться в таком месте. А может это специально? Чёрт его разберёт. Как сказал один умный человек бюджеты Министерства обороны и “Еврейской слободки” очень похожи – оба они строго секретны. Перед входом во двор военкомата два призывника размешивали в ведре извёстку. Рядом стоял капитан с унылой физиономией и тоскливо смотрел куда-то вверх. Женя проследил за его взглядом и обомлел: на высоте трёх метров, почти под самой крышей, виднелась до невозможности наглая надпись. Красной краской прямо по побелке было написано: “Make love, not war”. Капитан явно собирался уничтожить крамольный призыв с помощью наспех отловленных призывников. Хорошо, что третьего им не надо, ещё не хватало извёсткой измазаться. Женя быстро прошёл во двор, пока капитану не пришло в голову, что три лучше, чем два и зашёл в кабинет третьего отдела. В кабинете имели место быть: женщина-делопроизводитель и майор – начальник отдела, что само по себе уже являлось маленьким чудом. До этого Женя видел майора только один раз и то мельком. Ему даже бумажки на подпись оставлять приходилось, видимо у майора помимо основной работы имелись многочисленные обязанности, не дающие ему возможности находиться на рабочем месте. По защите Родины, естественно. Сейчас майор сидел за столом и выписывал что-то из толстенной книги. Женя отдал справку, сел и стал ждать пока женщина заполнит бумаги дающими ему право на получение высшего образования и гарантирующие, что однажды его не загребут прямо с занятий. - Что, поступил? – спросил вдруг майор хриплым голосом. Женя даже не сразу сообразил, что обращаются к нему, настолько неожиданно было услышать голос этого неуловимого защитника государственных интересов. - Поступил, вот справку принёс, - осторожно ответил Женя, а в голове уже начали тенью проноситься нехорошие предчувствия. Но майор был настроен по-деловому. - Поступил – это хорошо. Нам нужны грамотные. Слышь, студент, а ты английский знаешь? - Да так, более-менее, - Женя автоматически выбрал роль простачка. - Иди, помогай, - майор на такое определение внимания не обратил, видимо ему было достаточно “более”. Женя осторожно подошёл. На столе у майора обнаружился “Большой Англо-Русский словарь”, открытый на букве “M”. - Видал, небось, какая-то гадина стену нам изукрасила. Вот сижу, перевести пытаюсь, сам-то я в школе немецкий учил. Смотри, написано: Make love, not war”. Я тут выписал всё, но ни хрена понять не могу. “Not war” – это ясно. Нет войне. “Love” – это тоже понятно, любовь. А вот у этого “Make” целая куча значений – и делать, и создавать, и сочинять. Я думаю перевод такой: “Создавайте любовь, нет войне”. Херня! Козёл безграмотный какой-то писал. Что скажешь, студент? Правильно я с буржуйского перевёл? Женщина подшила все бумажки, поставила штамп, и Женя сразу потерял осторожность. - Товарищ майор это звучит так: “Занимайтесь любовью, а не войной!” - Как-как? - Занимайтесь любовью, а не войной! – с удовольствием повторил Женя. - Занимайтесь любовью? – в недоумении повторил майор. – Как это? Ты чего мне дословный перевод даёшь, студент? Ты мне скажи, как это по-русски будет.14 Да, не читал майор иностранных книжек, не читал. А в уставе такого нет, это точно. - А по-русски для этого дела приличных слов нет, - кокетливо произнесла женщина-делопроизводитель. - И ты туда же? Да, что вы мне голову морочите? Хватит шутить – дело-то государственной важности! - Ну, Владимир Владимирович, ну напрягите воображение, - зашептала женщина. – Чем вы очень любите заниматься? Ну? - Чем люблю? Водочку защища…тьфу! Родину защищать. - А ещё, Володя? Для души и тела? Ну! Утром сегодня! – женщина грациозно выгнула спину и уставилась на майора, как будто приглашая прямо сейчас заняться любимым делом. На лице майора недоумение сменилось пониманием, понимание – смущением, смущение – злостью. - Так это что? – взревел майор. – Это значит - е…, ой прости Катя. Это…это…когда.…Это как.…Это половой акт, что ли? – наконец нашёл подходящее определение майор. – Ах, суки, козлы недоделанные! “Занимайтесь любовью!” Ишь, придумали. Интеллигенты сраные! И какая же сука это выдумала?! Майор с силой захлопнул словарь, затем запульнул им в железный сейф. Лицо его покрылось пятнами, задёргалось правое веко. И тут Женя подлил ещё масла в огонь. - Это девиз хиппи, товарищ майор. - Что! Хиппи!! Эти волосатики!!! Дебилы ху…, прости Катя! Наркоманы! – при этом майор почему-то бросил взгляд на свой сейф. - Ну ладно, ладно, пусть занимаются. Пусть! А мы будем матчасть изучать. Понял, студент! Матчасть, тактику и стратегию! А они пусть любовью занимаются, козлы вонючие! А когда наши танки…Студент, ты знаешь за сколько наши танки дойдут до Парижа? Ничего, ещё узнаешь! Вот тогда мы с ними позанимаемся любовью. Позанимаемся… Майор с размаху треснул кулаком по столу, сморщился и заорал: - ВО ВСЕ ДЫРКИ! ВО ВСЕ!! Слышь, студент – ВО ВСЕ ДЫРКИ!!! ________________________________________________________ 13 - "Girl" Джон Леннон, русский текст Александр Артюхин 14 – В это сейчас трудно поверить, но в описываемое время выражение “заниматься любовью” было почти совсем неизвестным. Встретить его можно было только в иностранных книгах и изредка в фильмах, да и то, если цензура проглядела. Сон №11. Ура, ура, я шишечку нашёл Пожалуй, это был самый запущенный сквер в центре Грозного. Официального имени у него никогда не было, а в народе называли по-разному. Сквер у музучилища, например. Но чаще всего называли почти ласково – “Музыкальный скверик”. Уже по одному только названию было ясно, что главная достопримечательность сквера – это его соседство с музыкальным училищем. Сам же сквер представлял собой довольно жалкое зрелище. Ещё не очень давно – Женя ещё застал те времена – сквер был молод, чист и ухожен. В нём даже люди гуляли! Дома где-то валялась фотография, на которой Женина мама прогуливала его в старомодной, похожей на ракету, коляске. На заднем плане там виднелась густая клумба и полные скамейки отдыхающих. Сейчас совсем, совсем не то. Нет, ну в самом деле - что тут может привлечь нормальных людей? Захудалая клумба, где сорняков не меньше, чем цветов? Облезлые, требующие ремонта скамейки? Перегоревшие лампы в некрашеных светильниках? Или обветшалый спуск к Сунже, давно превращённый в общественный туалет? К тому же деревья по-над Сунжей в этом скверике росли особенно густо, почти совсем закрывая вид на реку. Правда, смутно помнилось, что вроде совсем недавно с этим парком были связаны какие-то очень приятные моменты: вечерние прогулки с кем-то, кто был дорог больше всех на свете, что-то связанное с салютом. Но это тоже всё в далёком прошлом. Все забыто - нет больше салюта. Короче, совсем непривлекательное место. А вот Женя был другого мнения. Ему сквер нравился и в другое время он непременно бы здесь задержался. Например, чтоб подойти к чугунной ограде, еле виднеющейся из-за деревьев. Там - в дупле старого клёна - был у них в детстве тайник. Какой только ерунды они туда не прятали! Интересно, цел ли он сейчас? Но только не сегодня, сегодня Женя спешил в музыкальную школу. На Жене новые брюки с клёшем от середины бедра. Ширина умеренная, пусть ненормальные себе и по тридцать пять сантиметров делают, нам и двадцать восемь сойдёт. Вчера двоюродная сестра сообщила по страшному секрету, что там будет что-то просто фантастическое, и обещала провести. Подробности сообщать она отказалась категорически, а может, и сама не знала. Маленький дворик музучилища был полон – столько народу здесь не собиралось даже во время экзаменов. Видать секрет не такой уж и страшный! Впрочем, вели себя все довольно спокойно. Женя немного послонялся по двору, вспоминая детские годы. Конечно же, пошёл взглянуть на выложенную из кирпича надпись со стороны Сунжи. Надпись сообщала, что здесь находится ХРАМЪ БОЖИЙ. Сколько в детстве было споров, почему эту надпись не сбили когда переделывали синагогу в храм музыки. Может, не заметили? Или это была “фига в кармане”? Так, а это ещё что? В самом углу дворика никем не замечаемая стояла корова и жевала папиросу. В воздухе явственно запахло анашой. Начинается! И действительно, началось! Такого зала в музыкальном училище не было сроду, такого даже в филармонии не было! И конечно, забит под завязку. Медленно-медленно в зале погас свет, на сцену вышел молодой парень во фраке и джинсах. Поднял руку, призывая к тишине, немного подождал и произнёс в микрофон: - Раз, раз, раз… Добрый вечер уважаемые друзья! Добрый вечер товарищи дамы и товарищи господа! О, как вас много сегодня! Любят всё-таки музыку у нас в Грозном! Ну что ж, вы не пожалеете – такого вы ещё не видели! И не слышали! Уверен, что вы запомните этот вечер на всю жизнь! И в далёком счастливом будущем - в двухтысячном году – сидя в своём любимом кресле-качалке, будете рассказывать о нём своим детям и даже внукам! А те будут вам завидовать… Конферансье помолчал, оглядел притихший зал и, повысив голос, пафосно объявил: - Да, будут завидовать! Потому что сейчас вы будете присутствовать на премьере рок-оперы, написанной по мотивам незаслуженно забытой оперы великого советского композитора Сергея Прокофьева! Итак, друзья, внимание! Рок-опера! “Повесть о настоящем человеке”. Слушайте, смотрите, радуйтесь! Нет, нет, не надо аплодисментов! Молодой человек явно выдавал желаемое за действительное. Никаких аплодисментов не наблюдалось и близко. Наблюдались наоборот недоумение, шёпот, удивлённые возгласы. А когда начал раздвигаться занавес и тихо зазвучала симфоническая музыка, в задних рядах засвистели, кто-то закричал: «Лажа”! Занавес открылся полностью, шум в зале усилился, раздались смешки. Большую часть сцены была перегорожена натянутым на рамку громадным полотном, получилось что-то вроде киноэкрана. Включилась подсветка и на экране, как в театре теней, возникла картинка, вот только понять её мог, похоже, только душевнобольной. Нижнюю часть занимали какие-то конусы, вверху висели кляксы, отдалённо напоминающие облака, какими их рисуют дети. В задних рядах кто-то громко прокомментировал: “Каламбия пикчерс представляет!” К симфонической музыке постепенно её заглушая добавился звук мотора, на экране появилась тень летящего самолёта и сразу стало ясно, что кляксы – это действительно облака, а конусы – холмы на земле. Теперь в зале все заинтересованно следили, как тень самолётика медленно ползёт по экрану, лавируя между облаков. Вот самолётик достиг середины экрана, внизу на секунду мелькнула тень руки и на самой вершине холма появилась тень пушки с задранным вверх дулом. - Ахтунг! Ахтунг! В небе Мересьев! – рявкнуло из колонок, - Фойя, фойя шнелля! Щицен!! 15 Зал вздрогнул и оживился. Барабанной дробью застучали выстрелы, забабахали разрывами тарелки. Самолётик увеличил скорость, теперь он совершал просто невероятные пируэты, увёртываясь от вражеского огня. К какофонии боя незаметно добавились звуки электрогитар, зазвучала смутно знакомая мелодия и в несколько голосов грянуло: Русский асс! Суперасс! Всех перебьёт он врагов сейчас! В зале восторженно закричали, раздались первые аплодисменты. Оглушающе бухнул большой барабан, на экране опять мелькнула тень руки, и за самолётиком возник длинный хвост чего-то кудрявого. - Попали, гады! - прокомментировали в зале. – Видишь, горит! Тень самолёта наклонилась носом вниз и, вихляясь из стороны в сторону, понеслась к земле. К музыке добавился оглушающий визг. Опять тень руки: и на экране появилось новое изображение – тень человечка под куполом парашюта. Покачиваясь, она медленно опускалась вниз. Самолётик между тем “врезался” в холм – из колонок бабахнуло – и исчез из поля зрения. Парашют продолжал опускаться. Музыка заиграла громче; взлетая над басами, запела соло-гитара и зал взорвался криками, узнавая. - Jesus Christ Superstar! Иисус Христос Суперзвезда! Конечно! Это же музыка из знаменитой рок-оперы! До сих пор Женя слышал только отрывки и то не очень хорошего качества. Класс! Вот тебе и Прокофьев! Парашютист достиг “земли”, опять погас свет. Стало слышно, как на сцене что-то двигают, музыка зазвучала ещё громче, давя на барабанные перепонки. В зале запели: Сверхзвезда! Сверхзвезда! Если ты есть, то явись сюда! Сверхзвезда! Сверхзвезда! Если ты есть, то явись сюда! 16 Зажёгся свет, освещая преображённую сцену. Несколько макетов елок покрытых ватой изображали, по-видимому, зимний лес. В углу сцены, в темноте угадывалась ударная установка и несколько человек с гитарами. Пока уже заметно возбуждённый зал пытался разглядеть музыкантов, на сцене появился новый персонаж. Из-за ёлки выполз мужчина в кожаной куртке и летчицком шлеме. Мужчина затравленным взглядом оглядел зал, сделал взмах рукой и жалобным баритоном сообщил: Скитаюсь по лесу вторую неделю. Уже не фига я не чувствую ног… Лётчик ещё раз оглядел зал, как будто ожидая помощи, не дождался, и неожиданно быстро пополз вдоль сцены. Скоро он скрылся за соседней ёлкой, немного там поковырялся, выполз и радостно объявил: Ура! Ура! Я шишечку нашёл! Её я погрызу и дальше поползу. И мужчина продемонстрировал офигевшему залу еловую шишку размером с небольшую авиабомбу. Зал взвыл. Мужчина что-то там ещё пытался петь – никто его не слышал, от хохота, казалось, дрожали стены. Наконец, видимо поняв, что пора вносить коррективы, на сцену выбежали санитары, уложили лётчика на носилки и скрылись за кулисами. Гигантскую шишечку мужчина из рук не выпустил. Опять погас свет. За пару минут, пока менялись декорации, зал немого пришёл в себя. Во всяком случае, новый акт зрители встретили аплодисментами. Теперь на сцене была операционная – на столе лежал сбитый лётчик в пижаме, вокруг столпилось несколько хирургов в халатах и медсестра. Халаты хирургов были заляпаны пятнами крови, кристально чистый минихалатик медсестры еле прикрывал её роскошные формы. Хирурги столпились вокруг стола, вновь зазвучала музыка из Jesus Christ Superstar, и обалдевший зал услышал очередной шедевр безымянного либретто. Хирурги: Коллеги! Отрежем Мересьеву ноги. Мересьев: Не надо, не надо, я буду летать! Хирурги: Нам ваша гангрена внушает тревогу, Готовьте же скальпель, пора начинать. Мересьев: Не надо, не надо, не надо, не надо, Не надо, не надо, я буду летать! Летать, летать, я буду летать! Хирурги: Отрежем, отрежем Мересьеву ноги. Не крылья, не жалко, не ими летать. Медсестра, покачивая задом, принесла громадную ножовку, хирурги встали к зрителям спиной. Музыка смолкла, лишь монотонно гремели литавры и истеричным фальцетом вопил пациент: Не надо, не надо, я буду летать! Летать, летать, я буду летать! Летать, летать, я буду… А-а-ааааа! Падлы!!! Запела соло-гитара, ударник выбил дробь, и хор хирургов торжественно сообщил: Отрезали Мересьеву ноги! Из-за спин хирургов вылетели две отрезанные ноги и с грохотом шлёпнулись на середину сцены. В местах отреза ноги были измазаны красным, одна была почему-то в ботинке. Хор садистов издевательски уточнил: О-о-бе! И на сцену вылетела ещё одна нога. Без ботинка. В зале началось что-то невообразимое: зрители давились от смеха, визжали, хрипели. Жене казалось, что он сейчас задохнётся. В это время один из хирургов оставил операционный стол, подошёл к ногам, внимательно их осмотрел, поднял ту которая была в ботинке и мощным басом объяснил: Это ли-шня-я-я! После этого хирург передал ногу медсестре, и та, грациозно вертя задом, унесла её со сцены. В зале уже не смеялись. В зале выли, в зале стонали, в зале сползали со стульев. Вроде бы вновь гас свет, менялись декорации – никто уже этого не замечал. Лишь только хоть чуть-чуть стихали стоны, кто-нибудь кричал истерично: “Обе!” И всё начиналось сначала. Дальнейшее представление оказалось смазанным. Смотреть мешали слёзы и дёргающееся веко, слушать – истеричные вопли в зале. Последней каплей оказалось, когда больной злым баритоном вывел: Вот алчные звери, отрезали ноги, Отрезали ноги и унесли. Эй, кто там за дверью, ну кто там за дверью, Ну, дайте, ну дайте мои костыли! Народ, давясь от хохота, ринулся из зала. Женя, сгибаясь и всхлипывая, помчался вместе со всеми. В следующее мгновение он оказался у стен музучилища по-над Сунжей. В песок были воткнуты шесты с нанизанными на них автомобильными камерами. На камерах красовались чёрно-белые шашечки как на такси. Недавние зрители хватали камеры, бросали их в воду и плюхались сверху. Скоро вся Сунжа вплоть до Ленинского моста была усеяна плывущими на камерах молодыми людьми. Играла музыка, сверкал фейерверк, и все пели: Не надо, не надо, я буду летать! Летать, летать, я буду летать! ________________________________________________________ 15 – Внимание! Внимание! В небе Мересьев! Огонь, огонь, быстрей! Стреляйте!! (иск. немецк.) 16 – Ария из рок-оперы “Jesus Christ Superstar”. Перевод Я. Кеслера Интерлюдия. Можно ли жить без правды? Уважаемые господа, товарищи, а также дамы и барышни! Уверен, что у вас на языке давно вертится один ехидный вопрос. Ну что ж, давайте! Задавайте, не стесняйтесь! Не хотите? Боитесь? Вот так всегда. А ещё демократия, понимаешь! Ладно, тогда я сам. Конечно, очень интересно ознакомиться думаете вы с положением крупного рогатого скота в городе Грозном. Не менее поучительно узнать, что в этом городе росло так много разнообразной зелени (не путать с зелёнкой), что маленьким зелёным человечкам не было проблемы, где прятаться. Всё это хорошо, познавательно и поучительно скажите вы, но когда же наш гид из радиоточки расскажет нам о самом интересном, о межнациональных отношениях? Ведь это интересует всех в первую очередь! А то развели идиллию, понимаешь! Или это табу? Успокойтесь, никакое это не табу. Это действительно очень интересная и очень сложная тема. и мы не собираемся её стыдливо замалчивать. Расскажем, вернее, покажем всё как на духу. Только очень прошу вас, мои принципиальные, смотрите внимательно, очень внимательно и не делайте поспешных выводов. Итак… Такой картины Женя не помнил совершенно, ни с детства, ни с юности. Он даже сначала не понял, куда это он попал. Грозный ли это? Да нет, вроде всё знакомо, всё узнаваемо – вон кафе “Татабанья”, вон магазин “Красная шапочка”. Конечно Грозный, где ещё может быть такая кленовая аллея? Правда, здорово напрягали чёрное небо, холодный ветер и - главное - просто физическое ощущение неуюта и постоянной опасности. Боже, а что это с людьми?! Люди делились на две категории. Одних было заметно больше, и вели они себя очень странно – двигались медленно, неуверенно, смотрели почти всё время куда-то вниз. А когда изредка поднимали взгляд, можно было сойти с ума – такая там была тоска и безысходность. А ещё все они имели на левой руке красную повязку с буквой “Г” посередине. Если такой, клеймёный прохожий встречался вдруг с “обычным”, то клеймёный тут же уступал дорогу, склонив голову в поклоне. Впрочем, “обычные”” тоже были не совсем обычными. На поясе у каждого висел кинжал, или хотя бы охотничий нож. Господи, да это же чеченцы, а те – с повязками - русские. А буква “Г” видимо обозначает – гаски17. Что за бред! - Смотри, смотри, - шепнул голос, - это так в твоём любимом будущем многие будут представлять межнациональные отношения в Грозном. Смотри внимательно! И Женя стал смотреть. Вот молодой чеченец подходит к пожилой паре, протягивает руку и те с поклоном отдают ему кошелёк. Вот другой небрежным жестом подзывает к себе нескольких с повязками и заставляет их нести свои покупки. Вот кучка клеймёных терпеливо ждёт, когда трамвай заполнят хозяева и только после этого осторожно поднимаются в вагон. Сесть никто из них не осмеливается. Вдруг кому-то из чеченцев кажется, что в трамвае слишком много народа - несколько лишних вылетают на асфальт с разбитыми лицами. Вот очередь в магазине, состоящая из одних клеймёных. Очередь почти не движется. Ещё бы – ведь каждую минуту к прилавку подходит носитель кинжала, не обращая на очередь никакого внимания. Вот несколько чеченцев спокойно и вальяжно выходят из машины, внимательно оглядывают женщин в очереди в парикмахерскую. Один подходит к молодой рыженькой девушке, закидывает её на плечо и несёт к машине. Девушка рыдает и тихо просит: “Помогите!” Прохожие реагируют по-разному. Большинство делает вид, что ничего не происходит, мужчины прячут глаза. - Гады! – шепчет здоровенный мужик с повязкой на руке. - Тише, - шипит его сосед, - ничего с ней не будет. Подумаешь – четверо! Переживёт, ещё молодая. - А чего её-то? – недоумевает высокая женщина с бюстом, для которого ещё не придуман размер. - Пигалица! Ни сиськи, ни письки! Вот как настоящие мужики, так сразу хрен знает, кого выбирают! Я тоже хочу! Меня возьмите! - Сука! – цедит сквозь зубы здоровенный. - Тебе, что своих не хватает? - Своих?! На хрен мне такие “свои”? Вам бы только водку жрать! Да у вас кроме рогов и не стоит ничего! Рыженькая, оцепенев от ужаса из последних сил шепчет: “Пожалуйста, не надо, пожалуйста”. Слёзы текут по её тоненькому, даже сейчас прекрасному лицу и какой-то парень в очках не выдерживает. С отчаянием камикадзе бросается он на защиту, бросается и…падает на асфальт обезглавленный. После этого чеченцы начинают спокойно и деловито отрезать головы всем клеймёным мужчинам подряд. Потоки крови заполняют тротуар, стекают в ливнёвую канализацию и скоро Сунжа окрашивается в ярко-красный цвет. - Да что это за херня? – не выдержал Женя. – Какой маразматик мог такое придумать? Это же полный бред!! И картина изменилась. Опять тот же город, только нет туч и ветра. Светит солнце, по небу плывут лёгкие облачка. Щебечут птички, а люди щебечут ещё радостнее. Все здороваются, все улыбаются, совсем не видно хмурых лиц. - Здравствуйте! - Ассаламу 1алайкум - Доброе утро! Как я рад Вас видеть! - Суьйре дика хуьлда! Дала шун лаамаш кхочуш бойла! 18 - Накъост! Ларлолахь, лами бу! 19 - Извини!. Нохчийн мотт ца кха.20 А-аа, БЛИН! Вот ковыляет русская бабушка согнувшись под тяжестью нагруженной продуктами авоськи. Её догоняет молодой чеченец, берёт авоську и идёт рядом, с трудом приноравливаясь к черепашьей скорости бабульки. Вот, разбившись на группки, играют на перемене школьники. И в каждой из групп есть дети всех национальностей. Вот вежливо переговариваясь, стоят друг за другом в очереди русские и чеченцы, мужчины и женщины. Вот стайка русских ребят, открыв рты, слушают пожилого чеченца, раскрывающего им историю вайнахов. Вот директор фабрики, чеченец, принимает главным снабженцем русского, отказав своему троюродному брату. Вот чеченцы, не глядя на национальность, угощают всех подряд сладостями в честь праздника окончания уразы. Вот русские с удовольствием несут своим чеченским друзьям и знакомым пасхи и крашеные яйца. Вот молодой водитель-чеченец, наплевав на правила, останавливает троллейбус у самой церкви, чтобы две бабушки не пёрлись три квартала. - Дай тебе Бог здоровья сынок! – благодарят старушки. – С Рождеством Христовым! И довольный, что совершил добрый поступок, парень отвечает от всей души. - Христос Воскрес! Вот пожилая русская чета, сидя на кухне дома, который им дали в конце сороковых, спокойно осуждает каким же образом передать этот дом его истинным хозяевам - чеченцам, репрессированным в 1944-м году. А вот идут по улице, держась за руки двое: русский парень и чеченская девушка. Идут и смотрят друг на друга влюблёнными глазами. И улыбаются прохожие, и уступают им дорогу, а следом за ними на деревьях распускаются листья. - Марша г1ойла! 21 - А это что – воспоминания пациента палаты номер шесть? – ехидно спросил Женя. – Чёрт знает, какие ты сегодня сны показываешь. Один другого стоит. И что же вся эта фигня значит. - А эта, как ты выражаешься, фигня значит очень многое, Женя. Вот так приблизительно в твоём любимом будущем, в России, будут пытаться представить межнациональные отношения в Грозном. В твоё, заметь, время. Выбирай, какой миф тебе больше нравится? - Никакой, - автоматически ответил Женя, - что, то брехня, что это. А что, съездить в Грозный и посмотреть им нельзя что ли? Ну, как на самом деле. - Съездить? – задумчиво повторил голос. – Могут, конечно, хоть это очень, очень непросто. Только ничего они там не увидят. - Почему? - Этого я не могу тебе сказать. Просто поверь. - Ну, хорошо, посмотреть нельзя, - Женя и не думал сдаваться. – А спросить можно? У тех, кто там жил? - Спросить можно. И спросят обязательно. Только человеческая память - хитрая штука. Один помнит только хорошее, другой - только плохое, третий - помнит всё, но говорить не хочет. А четвёртый специально врёт, и говорит только то, что сейчас выгодно. Пятый… - А как же тогда правду узнают? – ошеломлённо спросил Женя. - Кому она нужна, правда? – с тоской проговорил голос. – Продать её выгодно нельзя, слушать её никто не хочет. Никому она не интересна. Не правда нужна – а сенсации, страшилки и рейтинги. А, да ты еще и знаешь что это такое. Счастливчик! Живи и радуйся! Мы постараемся, кое-то изменить. - А как же жить, без правды? – растерянно спросил Женя. - Жить – без правды нельзя никак. А существовать – очень даже запросто. В далёком Ванкувере Евгений Борисович ложится спать и снится ему давно покинутый, но так и не отпустивший его город. Город, где было много хорошего и не меньше плохого. Самый обычный город, который вовсе не желал быть знаменитым на весь мир, но судьба распорядилась иначе. Город, каких уже нет, и не будет никогда. ___________________________________________________ 17 – Русский. (чеченск.) 18 - Добрый вечер! Желаю, чтобы все ваши желания исполнились! (чеченск.) 19 - Товарищ! Осторожно, ступенька! (чеченс.к) 20 - Не понимаю по-чеченски! (иск. чеченск.) 21 – Счастливого пути! (чеченск.) Сон №12. Всё проходит? Ну, вот и кончилась сессия! Сдан наконец-то последний экзамен, хотя ещё позавчера казалось, что этого не будет никогда. Теперь можно и расслабиться. Не надо в сотый раз читать одни и те же определения и ловить себя на мысли, что с каждым разом становятся они всё более непонятные. Не надо считать дни до очередной сдачи и ужасаться, как быстро оно тает, в отличие от Эвереста книг и конспектов. Не надо, в конце концов, вставать ни свет ни заря. Кончилась сессия. Свобода! Женя стоял на автобусной остановке напротив института и ждал “двойку”. Лёгкий снежок постепенно прикрывал белым холстом всю грозненскую грязь, ещё более поднимая настроение. Во время сессии снег не шёл ни разу, а сейчас как прорвало! Ещё немного и город преобразится – исчезнет грязь, спрячется пыль, деревья и провода расцветут белыми хлопьями и даже улыбки на лицах прохожих станут обычным явлением. Впрочем, здесь на узком пятачке остановки, грязь сдаваться явно не собиралась. Толпы людей желающих уехать отсюда куда-нибудь в Черноречье, Старую Сунжу или посёлок Калинина каждую секунду превращали свежевыпавший снег в знаменитую грозненскую грязь. А когда они уставали, подходил новый автобус и выплёскивал новую партию невольных борцов со снегом. Рядом толстая крикливая тётка торговала пирожками с лотка. Пирожки горячие и ароматные как всегда шли на ура – очередь из людей и собак не рассасывалась ни на секунду. Люди съедали пирожки, промасленные бумажки бросали в единственную уже переполненную урну, откуда собаки растаскивали их по всей остановке. Впрочем, большинство бросали куда угодно. Всё это стаптывалось в грязь. Рядом торговали семечками и ещё чёрт знает чем. Сзади светился окошками старенький павильон, в котором сейчас помещалась и диспетчерская и нечто вроде закусочной. А в детстве это помещение казалось очень уютным, необыкновенным и притягивало получше любого магнита. Ведь там, у входа, стоял медведь! И не важно, что медведь был гипсовым, крашенным. Зато в лапах он держал огромное блюдо с мороженым и фруктами! Фрукты, и мороженое тоже были гипсовыми. Медведь, уже давно не казавшийся таким огромным и здорово поистёршийся, стоял там и сейчас. Сам павильон тоже обветшал, превратился в павильончик. Внутри было страшно неуютно: никому не нужное расписание автобусов, вечно закрытое окошко диспетчерской и несколько столиков. Откуда на столиках появлялась выпивка, оставалось тайной. Частенько в павильоне можно было видеть местного сумасшедшего, знавшего, похоже, лучшие времена. Он становился посередине зала и спившимся голосом декламировал: Счастье близко, счастье близко, Есть коньяк болгарский “Плиска”. Если к другу чувства пылки – Выбей чек на две бутылки! 22 И хоть он безбожно врал – “Плиски’ в этом гадюшнике отродясь не было, ему наливали. Пойло мерзкого коричневого цвета, шедшее здесь за “Портвейн”. Короче, лучшие годы павильона остались к тому времени в прошлом. От окружающего его когда-то бордюра остались одни воспоминания, столики на улицу выносили всё реже и реже. Женя даже и не знал теперь, чем там, кроме палёного вина, торгуют. Если верить малолетнему предсказателю, скоро здесь всё изменится: павильон снесут, торговок выгонят, построят здание какого-то факультета – Петя путался с его названием. А сзади, в глубине будет стоять новый шикарный жилой дом. Малолетний Нострадамус уверял, что обычным людям там места не будет. Заодно уверял вредный пацан, снесут и “Челюскинцев”. Женя, стараясь не запачкать брюки, пробрался на относительно сухое место, закурил, глянул, не показался ли автобус и увидел корову. Корова стояла в самом начале Первомайской, ничего не жевала и похоже о чём-то усиленно размышляла. Да, давненько Женя уже не встречал этих предвестников поворотов своей судьбы. Выходит, что-то случится! Как не вовремя! Хотя… Честно говоря, несмотря на замечательную студенческую жизнь, чего-то всё же не хватало. Женя старался об этом не думать – потом как-нибудь. Жизнь так длинна. Подъехала двойка, выплеснула толпу, часть из которой тут же устремилась за пирожками. Дома они не ели, что ли? Сашка вышел последний, со свёртком в руке. Они отошли немного в глубь улицы Пушкина, людей здесь не было совершенно, асфальт покрывал ровный девственный слой снега. В свёртке оказалась большая бутылка портвейна и немного колбасы. Стаканов им и не понадобилось. Через несколько минут приятное тепло разлилось по телу, прогоняя всё лишнее. Впереди длинный зимний вечер и они могут занять его чем угодно. Свобода! Свобода – свободой, а вот куда бы пойти, чтоб не было мучительно больно… - Жека, - затягиваясь “Стюардессой”, сказал Сашка, - а ты знаешь, что в школах сегодня вечера встреч выпускников? Женя этого не знал. Он с интересом разглядывал на чистом снегу отпечатки от своих рифлёных подошв: выглядело красиво. Почему-то вспомнилась корова. - Может, в третью двинем? Там ещё наши будут - как пить дать. И девочки там, говорят…, - Сашка облизнулся. Что касается девочек, его информации можно было доверять полностью. - А пошли лучше к нам, - неожиданно предложил Женя, и ему показалось, что в голове его кто-то одобрительно крякнул. Сашка даже обрадовался. В первой школе он ещё не был и жаждал восполнить пробел. Сколько идти от площади Орджоникидзе, даже и по свежему снегу? Театр Лермонтова, переход, вопреки правилам по диагонали, и вы уже в сквере. Неработающий по случаю зимы фонтан, аллейка, где столько раз играли в футбол, слева – станция Юных Техников. На Комсомольской, как обычно, ни одной машины, только снег, снег, снег. А в школе шумно, суетно, тепло и весело. Пахло Новым Годом и давно забытым детством. Правда, коридоры уже не казались такими широкими, двери высокими и только потолки по-прежнему скрывались где-то высоко-высоко. Почему-то стало грустно. Зря он сюда пришёл. Пока Женя раздевался в тесной раздевалке, Сашка куда-то исчез. Нашёлся он уже в актовом зале в окружении трёх девушек. Девушки смеялись и смотрели на Сашку влюбленными взглядами. На секунду оторвавшись, Саня представил друга, девушки скользнули оценивающим взглядом, сказали: “Очень приятно”, - и повернулись к Сашке. Женя к этому уже привык. Начиналось всё как-то незаметно, потом всё больше и больше. Практически в любых компаниях он оставался один. При этом его поведение совершенно не имело значения. Он мог посидеть весь вечер в углу, мог приглашать танцевать всю женскую часть вечеринки. Результат всегда был один и тот же – когда приходила пора разбиваться на пары, Жене пары не находилось. Особо странно, что та же самая женская половина всегда признавала его одним из самых “интересных”, как они выражались молодых людей. Фактически так оно и было, тем не менее.… Чувствовали они что-нибудь, что ли? Мистика! Впрочем, стоит заметить, что и Женя относился к такому положению вещей довольно спокойно. Обидно, конечно, и уверенности не прибавляет, но не более того… Женя прошёл в открытую дверь зала, по ушам ударила музыка, по глазам – мигающие лампы. Надо же, цветомузыка! Он пробрался по стенке к широкому подоконнику, легко подпрыгнув, уселся, прислонившись спиной к холодному стеклу, и стал оглядывать зал. Зал был полон. Пожалуй, и во время выпускного здесь не было столько народу. Стояли кучками, о чём-то, разговаривая в этом шуме, переходили от одной компании к другой, танцевали. Женя спокойно и даже заинтересованно оглядывал зал по кругу, узнавал знакомые лица, приветственно кивал, поднимал руку. В одной из кучек оживлённо переговаривались три или четыре, одетых ничем не примечательно девушек. Одна стояла спиной, да ещё в довольно густой тени. Женя и разглядеть ещё ничего не успел, но вдруг в зале стало страшно жарко. В панике прислонился спиной к замёрзшему стеклу – ледяные узоры мгновенно растаяли. В висках застучало, дышать стало тяжело. Лена, продолжая разговаривать, повернулась вполоборота и Женя, чтоб не упасть, схватился двумя руками за подоконник. Прошло почти два года. За это время Женя убедился, что на кольце царя Соломона была написана абсолютная правда: “Всё проходит”. Давно уже не осталось никаких чувств, так – только размытые воспоминания о времени, когда он был выше облаков. Они даже встречались несколько раз – Лена действительно приезжала после каждой сессии. Ничего, кроме неловкости, эти встречи не принесли. Как ни пытался, Женя так и не смог увидеть в ней ту девочку, без которой он не мог прожить когда-то больше дня. Всё прошло. И даже слова “тороплюсь, спешу” уже не вызывали такой жгучий стыд, не заставляли смотреть на бабушкины таблетки. Всё проходит. Прошло и это. И вот, оказывается, что ничего не прошло. Просто согласно каким-то вывертам подсознания спряталось где-то далеко-далеко внутри. Спряталось, дождалось момента неизвестного даже богу, и распрямилось как стальная пружина. Удар был силён. Частично его помог смягчить портвейн, но всё равно …. Женя сидел на подоконнике, прислонившись спиной к приоткрытому окну и ему было жарко. Его трясло. Два года…Улица Ленина, по которой ещё ходил трамвай. Дурацкий спор о том, кто и где в кого влюбится. Шоколадка на двоих, сто граммов колбасы в магазинчике на Пионерской. И последний поцелуй под колокольный звон. Их было двое. А через день – начало конца, отдаление, отчуждение и, наконец, полный разрыв, спровоцированный им в ту последнюю их весну. Два года! - Я же тебя предупреждал, что это ещё не конец истории, - давненько он не появлялся, то ли ангел-хранитель, то ли вещун. Почти два года. Два года! И что же теперь делать? Он ведь даже не знает, как она жила. Может, у неё есть кто-нибудь? Может, она его давно забыла? Может.… Да какая к чёрту разница! Подойти и поздороваться, пригласить! Прямо сейчас. Плевать на два года! Это же Лена! Лена! …А если… - Никаких “если”, - голос стал жёсток. – Подойти и пригласить - она будет счастлива. Откуда знаю? Ну, ты даёшь – подумаешь, бином Ньютона! Давай Жека, давай. Вы ждали этот момент два года! Давай, всё будет как раньше, даже лучше. Давай! Женя нервно вздохнул, сполз с подоконника и пошёл через зал. С ним сталкивались – он не замечал, ему что-то говорили – он не слышал. - Здравствуй, Лена! – голос его был уже спокоен, он давно неизвестно для чего научился скрывать чувства. - Женя? Привет! Рада тебя видеть! - Потанцуем? – Женя осторожно взял её за талию, стараясь, чтоб не дрожали руки: “А глаза у неё ещё больше стали”. Лена положила руки ему на плечи: “А он всё такой же”. Из колонок неслось что-то ритмичное - они не замечали, медленно кружась. Стараясь не касаться друг друга, стараясь прикоснуться друг к другу вроде бы нечаянно. Они ещё не были двое. - Как живешь? – первая нарушила молчание Лена. – Как дела? - Нормально! – бодро ответил Женя, глянул в её глаза и добавил. – А вообще-то, нет. Лена удивлённо распахнула глаза и Женя вновь, через два года утопая в уже почти забытой Вселенной, наклонился и прошептал ей на ухо: - Плохо мне без тебя, Лена… Глаза распахнулись ещё шире, и Женя заметил в них радость и благодарность. Увидел два года непонимания, муки и надежды. Сквозь влажный блеск разглядел, как уходит непонимание, как пока ещё робко всё заполняет надежда. Уже почти полный уверенности он ещё раз вгляделся в уже немного узнаваемую Вселенную и… вздрогнул от омерзения. Где-то на дне он увидел себя два года назад: ошеломлённый, не понимающий что с ним происходит, смотрел он куда-то мимо и, хамством прикрывая растерянность, цедил сквозь зубы: “Тороплюсь, спешу”. Женя нервно вздохнул, сполз с подоконника и пошёл к выходу. С ним сталкивались – он не замечал, ему что-то говорили – он не слышал. На первом этаже почти никого не было. В поилке Женя подставил лицо под струю холодной, как лёд воды и стоял так, пока не заныли зубы. Выпрямился, пригладил волосы, уставился бессмысленным взглядом в поцарапанное зеркало. С зеркала на него глянул семнадцатилетний юнец с непривычно короткой причёской и наглым взглядом, под которым угадывалась полная растерянность. Юнец скривил губы и, глядя мимо Жени, произнёс: “Тороплюсь, спешу”. Женя вздрогнул, отпрянул от зеркала, ударился о край раковины. Юнец в зеркале исчез, теперь там отражался молодой человек с длинными влажными волосами. - Ну, что ты цирк устраиваешь? – мягко укорил голос прямо из зеркала. – Как ты теперь с мокрыми волосами пойдёшь? Придётся ждать. - Твоя работа? – оглянувшись по сторонам, спросил Женя. – Это ты мне показал как…как… - Я показал тебе как тебя, дурака, встретят, - прервал голос. – Только это! Понял? - Но…но я же видел, видел. Она не простила… - Ничего ты не понял! Ты опять про это? Пойми – она давно забыла. - Но я видел! - Совесть ты свою видел! Совесть! Вещь хорошая, но не до такой же степени! Я же тебя просил не ковыряться! А может, ты боишься, что тебе не раскроют навстречу объятий? Может, ты хочешь, чтоб она тебя ещё и пожалела? Не дури! Возвращайся, приглашай на танец и снова будет “дышать и думать не надо”. Женя вытащил сигарету, украдкой затянулся пару раз. Действительно, чего он теряет? Ну, отошьют… - Не выдумывай, - откликнулся голос. Женя подошёл к старой широкой лестнице и стал медленно подниматься. Конечно, не отошьют, голос ещё ни разу не врал.… А если он просто ошибается? - Когда это я ошибался? Давай быстрее! Да, не ошибался, но это было раньше. Откуда ему знать, что было за это время. Откуда ему знать, что, он, Женя теперь всегда остаётся один, сколько бы девушек вокруг не было. Любых! - Знаю, всё знаю! Но это не любая, Жека – это Лена! ЛЕНА! У тебя, что совсем крыша поехала? Женя подошёл к двери зала, остановился. В зале гремела музыка, слова песни, совершенно неразборчивые поначалу, постепенно, к ужасу Жени, становились всё понятнее. Тороплюсь, спешу! Тороплюсь, спешу! Женя повернулся и обречённо двинулся вниз, в гардероб. - Вернись! Немедленно вернись! – голос пытался заставить. - Опомнись! Это тебе только кажется, сам подумай – не бывает таких песен, – голос пытался воздействовать логикой. - Ты же всё равно не выдержишь, дурачок. Это сильнее. Сопротивляться бесполезно! Ты только вспомни, вспомни! Пять минут и всё будет как раньше! Даже лучше, ты даже не представляешь насколько лучше, Жека! – голос соблазнял. Женя повернулся и вновь стал подниматься по лестнице. Каждый следующий шаг давался всё трудней, хотя душа стремилась всё сильнее. Парадокс! Наконец Женя понял – чтоб привести тело в соответствие с душой, надо ещё немного выпить. Напрасно что-то пытался кричать внутренний ангел, напрасно перед входом в школу угрожающе выстроились аж две коровы, напрасно. Женя скользя по заснеженным улица, за пять минут преодолел и “Столичный” и “Пятое жилстроительство” и даже упал всего три раза. В “Аракеловском” остатки разума всё-таки взяли верх, и Женя купил бутылку “Российского” вместо портвейна. Прошёл Минпищеторг, детскую поликлинику, дошёл до угла с Августовской, немного подумал и перешёл на аллейку. Снежные хлопья летели всё сильнее и сильнее – редкая для Грозного погода и, конечно же, хорошая примета. Знаменитая кленовая аллейка, летом похожая на зелёный тоннель, сейчас казалось сказочным подземным ходом, прорытым гномами в толще снега. Мерцающие светильники усиливали сходство. Народу на аллейке было полно, – малый брод всё-таки. Женя тщетно попытался найти укромный угол – куда там! Везде смех, санки, стайки возбуждённой молодёжи, швыряющих снежки – Жене тоже досталось. Может, спуститься в подвал с фотоателье рядом с “Красной шапочкой”. Нет, там тоже не протолкаться. Кто-то уже пытается превратить в снеговиков знаменитые фигурки медведя и Красной Шапочки с волком, давших название магазину. К тому же там, рядом, в английском доме опорный пункт милиции. Нет, отпадает, придётся переходить проспект. На другой стороне проспекта Орджоникидзе всё было не так, казалось, что он пересёк невидимую границу. Аллейка вроде бы та же, но чахленькая. Снег тот же, но людей нет совершенно, и только доносится музыка из ресторана “Кавказ”. Женя сел на скамейку, открыл бутылку и сделал длинный глоток. От обилия мыслей казалось, сейчас лопнет голова. Разве так бывает? Ведь два года, целых два года - ничего. Так, вспомнишь иногда. И вдруг…Что же он, оборотень? Или как этот…одуванчик. Полюбил, разлюбил, опять полюбил. А может – аж застучало в висках – просто скучно стало? Голос, молчащий уже непривычно долго, грустно отозвался прямо в сердце: В катакомбах любви невозможно пройти без ошибки, Если это любовь, и тем более, если всерьёз. 23 По хребту пробежал холодок. Женя поднял бутылку трясущейся рукой, глотнул, не ощущая вкуса, и чуть не поперхнулся – перед ним стоял чёрный человек в ореоле света. Человек шевельнулся и оказался обыкновенным парнем лет двадцати пяти. Это просто фонарь светил ему в спину. - Безумству храбрых поём мы песню! – усмехнулся парень. – Что, приспичило? Здесь же ментов полно: и в ресторане, и вон там опорный пункт. Не боишься? - Будешь? – Женя протянул парню бутылку. - Блаженным надо помогать! – парень присел рядом, взял бутылку, хлебнул. – Что за трагедия? Баба бросила? - Нет, - Женю передернуло и парень, заметив это, усмехнулся. – Я бросил. - Опаньки! Молодец! – хлебнул ещё. – А с чего же тогда трагедия? - А с того! Бросил, а теперь опять нашёл. Нашёл, понимаешь?! И не знаю, как …подобрать. Парень с интересом, как в зоопарке на непонятное животное, посмотрел на Женю, допил вино и спросил: - Слушай, чего тут на холоде сидеть, ещё ментов дождёмся? Пойдём вон в хачапурную. Не мохай – угощаю. Не хочешь? Ну ладно, давай тут, не один ты такой смелый, - парень вытащил из кармана бутылку чего-то креплёного, открыл, сунул Жене. - Понимаешь старик, ты всё очень усложняешь. Все твои мозги – гордость эволюции – заполнены сейчас одним. Как привлечь свою бабу.…Ну, хорошо, хорошо – девушку. Или она уже не девушка? Всё, всё – не буду больше. Парень глотнул из бутылки, утёрся снегом, скривился и, повернувшись к Жене, горячо зашептал: - И ты считаешь, что это любовь! Да и не один ты… Поэты, певцы, романы.…Да хрен с вами – называйте так. Только на самом деле – это просто половое влечение. Погоди! Слушай! Половое влечение - один из основных рефлексов человека, не менее важный, чем рефлекс пожрать или рефлекс безопасности. Остальное всё – это лирика. Парень взял Женю за рукав и затараторил, как пономарь: - Всё это только половое влечение, только рефлекс. И с бабой перепихнуться и изнасиловать, чтоб самоутвердиться, и даже онанизм – всё это только рефлекс. Вот и любовь – это тоже половое влечение, то есть рефлекс. Только люди слабые стали слишком: не хотят себе признаться, вот и понапридумывали всякой романтичной фигни вокруг. А это всего лишь рефлекс! - Мне пора, - Женя попробовал освободиться. - Подожди, подожди! Ты вот страдаешь тут на холоде. Хрен с тобой – пусть это любовь, раз уж так это теперь называют. А что такое любовь? А, чувак? А это приманка, придуманная природой для продолжения рода. “Плодитесь и размножайтесь!” И заметь, про любовь – ни слова. А знаешь, как возникает эта ваша самая любовь? Как находятся эти пресловутые половинки? Думаешь, это что-то возвышенное и таинственное? Хрена! По ДНК они находятся! Знаешь, что это студент? Природе или богу надо, чтоб человек не вымер как вид. А чтоб потомство было здоровое, надо чтоб у родителей было подходящие сочетания ДНК. Вот тебе и “половинки”, о которых поэты блеют. Женя, наконец, освободился и встал. Теперь они стояли рядом, недопитая бутылка осталась на скамейке. - Сейчас, сейчас, я тебе скажу что делать, - парень вдруг стал спокойным. – Выбирают, в основном, бабы. Они эту информацию воспринимают – ого как! Во-первых, по поведенческим сигналам, ну по поведению. Если ты уверенный, наглый, здоровый значит и потомство будет здоровым. Вот они и липнут к наглым. Ещё по запахам выбирают. Есть такие ферменты летучие – феромоны. Вообще-то они почти не пахнут, зато в них полная информация о ДНК. Болен, или здоров, честолюбив или ни хрена тебе не надо! Всё там есть, чувак, всё! Так что ты не купайся слишком часто, они в подмышках обитают, ну и между ног, естественно. Там обязательно! Что он несёт? Как будто канализацию прорвало…. Повернуться, уйти? - А совсем забыл! Всё-таки мы не животные, люди! Венец эволюции, мать его! Поэтому, бабы, не забывая, про всё остальное, смотрят на и самое главное – на общественный статус и бабки! Как у тебя с этим? Хата, предки с положением? Если нет, то хреновы твои дела, старик.…Скажу тебе откровенно: из всех женщин, любивших меня, только две не заикались о меркантильных интересах. Это, поверь очень маленький процент, и даже им я не верил. Ведь, в конечном счете, основная цель женщины как любой личинки, оплодотвориться в комфортных для потомства условиях. Не пойдет она в шалаш с “любимым”, а если пойдет, сбежит быстро. Личинкам подшёрсток нужен и желательно подороже! Остаётся надеяться на феромоны. Ты побегай, вспотей получше и давай вперёд, к своей. Глядишь, ей твой запах, пардон, ДНК и понравится! Стоит рядом. Ботинком по голени, по опорной ноге. Сразу же – в пах. А как согнётся – в морду! Правда парень выглядел довольно крепким, но Женя был уверен, что всё получится. Сколько раз проходило! Сначала по голени! Видимо парень что-то понял. Он неожиданно быстро отскочил на пару шагов назад. - Ты чего?! Псих? Да нужен ты мне? Ему лучше хочешь.… Давай, давай продолжай в том же духе, псих несчастный. Любовь! - парень презрительно скривился. Лечиться тебе надо! В Брагунах! Женя сделал шаг, парень метнулся к скамейке, схватил бутылку и почти бегом бросился через дорогу, к булочной. Женя постоял секунду, стряхивая с себя мерзкое чувство. Да, прошёлся за положительными эмоциями! - Надо было старших слушать, - ворчливо произнёс голос. – Надеюсь, урок ты извлёк. Кстати, в школу можешь не возвращаться – они уже сходили в гости к классной, пока ты тут лекцию слушал, и сейчас собираются уходить. Ещё можешь успеть. Женя успел. Августовская пролетела за несколько минут, заснеженная, белая, весёлая. Вот уже и громадный двор с “Гастрономом”, “Спортивным” и кафе “Арфа”, разделённый на две части маленькими домиками посередине. Вот и первый подъезд. Только в квартире уже никого не было: ушли пару минут назад, сказала классная. Женя бросился к трамвайной остановке кратчайшим путём: через раздвинутые прутья ограды. Он успел заскочить в трамвай уже на ходу. И сразу стало ясно, что всё это было зря. Компания одноклассников, с неизвестно каким образом приставшим к ним Сашкой, расположилась на нескольких сиденьях. Все были возбуждены и веселы, громко переговаривались, шутили. Женя конечно подошёл, выслушал причитающуюся ему порцию приколов, сам что-то наврал в ответ. Лена сидела у окна. Заметила, конечно, но не было никакой возможности что-нибудь понять. Рада ли? Нет? Да и сидела она с подружкой, с которой жила в соседнем доме. Позвать? А что придумать? Нет, момент был упущен окончательно. К тому же неожиданно Женя понял, что перебрал. Решит, что алкаш – ещё не хватало! Внезапно заболели колени и ступни. Резкая, пульсирующая боль, как от бормашины. Наверное, переохладился. Ничего, завтра всё будет хорошо. Иначе и быть не может! Женя доехал до Партизанской, попрощался, вышел и тут же сел на встречный трамвай. Завтра надо быть в форме. _________________________________________________________ 22 - В. Шефнер 23 – Т.Раджабов Сон №13. Дом на Сайханова Женя ждал. Суббота тянулась невыносимо медленно. Он то слонялся без толку по квартире, заваливался на диван и тут же вскакивал, боясь заснуть. Давным-давно приготовлена чистая рубашка, поглажены брюки и начищены ботинки. Осталось только побриться, но это лучше бы перед выходом. А день тянется и тянется, хмурый февральский день. За окном холодное низкое небо, снег застыл, уплотнился, от вчерашнего великолепия не осталось и следа. На улицах снег был уже тёмно-серым от песка и грязи и только по краям ещё сверкал вчерашней белизной. Женя решил ехать часа в два-три, раньше вроде бы неудобно: выходной. Нет, как же всё-таки медленно тянется время. Женя не мог ничего делать, телевизор раздражал, в книжке одну и ту же фразу перечитал раз пять, но так и не понял. Он то и дело забывал, что он собирался делать в следующую минуту, по несколько раз переспрашивал одно и то же. Наконец извёлся окончательно, извел всех домашних, скурил полпачки сигарет, оделся и вышел. Влажный холодный воздух сразу попытался забраться под пальто, под свитер, под рубашку. Женя поднял воротник, поплотнее запахнул шарф и стал решать, как ехать. Можно было дойти до “Дома Моды”, сесть на седьмой автобус, а от Автовокзала пройтись пешком или пересесть на трамвай. Можно доехать до Минутки, а там опять же пересесть на тройку. А можно сразу сесть на тройку. Он, не задумываясь, выбрал третий вариант, пересёк заснеженный садик Полежаева, перешёл улицу Мира в неположенном, зато очень удобном месте – чуть дальше улицы Космонавтов и сразу оказался на трамвайной остановке. Ветерок приносил запах чебуреков из кафе на углу, которое уже переименовали в “Национальные блюда”. Впереди угадывался стадион “Динамо”, в магазин “Радуга” постоянно заходили люди – обычный субботний вечер. Для всех – да. Но только не для Жени. Трамвай оказался прилично заполненным и сесть удалось только на Партизанской – Женя тут же решил что это хорошая примета. Остановку недавно перенесли, так как трамваи по улице Ленина больше не ходили, да и не улица это теперь была – проспект. А трамвай теперь шёл по улице А.Шерипова – неуютной, ничем не примечательной. Женя сидел у окна с правой стороны, с таким же успехом можно было сесть слева. Всё равно в ранних сумерках смотреть не на что. Парочка пятиэтажек, ЧИГУ, какая-то фабрика – вот и всё. Впрочем, была тут одна достопримечательность – бюро похоронных услуг, но это, согласитесь, на любителя. Затем трамвай повернул на Пионерскую и смотреть до самой Минутки стало совсем не на что. Минутка изменилась. Построили ещё несколько новых домов, появились магазины. Только подстанция по-прежнему торчала ни к селу ни к городу, рядом с ней всегда казалось, что воздух прямо наполнен электричеством. Посередине площади застыла стройка – по слухам там делали подземный переход с магазинами. А пока все эти лотки и павильончики липли к остановкам, создавая толкотню и грязь. Народу в вагоне прибавилось на удивление мало, даже место никому уступать не пришлось. За окном почти стемнело и только редкие фонари выхватывали из мрака почти одинаковые дома частного сектора. Людей видно не было. Постепенно спокойствие покидало Женю. То ему мерещилось знакомое лицо в окне встречного трамвая, и он долго смотрел назад. То он жалел, что не поехал прямо с утра - тогда бы она точно никуда уйти не успела. Хотя, куда сейчас можно пойти – в такую погоду? Не гулять же! Разве что в гости к кому? Нет, ерунда это всё! Дома она. Дома! Тёмнота за окном кончилась внезапно: только что улица Сайханова была похожа на дорогу посередине села, по которой по недоразумению пустили трамвай. Раз – и всё переменилось. Справа возникла громада “Химзавода”, похожая на декорации для фильмов ужасов. Это не тот “Химзавод”, где делали спирт и полиэтилен, это – Чечено-ингушский химзавод, маленький. Маленький, но очень, очень вонючий. Краски там вроде бы выпускали. Сама улица стала заметно шире, движение резко усилилось. Это сюда влился транспорт с ул.Левандовского и ещё прибавились машины справа, из Заводского района, перевалившие через безымянный мост в километре отсюда и проехавшие всё это расстояние вдоль городских теплиц. Вон они, уходят куда-то далеко-далеко. Цветов там выращивают…Немеренно! Но главное изменение возникло слева. Там как будто бы из ничего появилась ещё одна улица – Дербентская с автобусной остановкой, на которой стоял двойной “Икарус”. “Автовокзал” – конечная остановка семёрки. Сам вокзал чуть дальше, со всеми соответствующими атрибутами: толпами народа с вещами, объявлениями диспетчера, которые невозможно было разобрать, подходящими и отходящими автобусами, залом ожидания и вонючим туалетом. Сверху красовалась рекламная надпись, приглашающая в Грозный. На перекрёстке стоял местный дурачок в телогрейке подпоясанной офицерским ремнём и с игрушечным автоматом за спиной. На ремне болталась пустая кобура, в руках дурачок держал милицейский жезл, на рукаве сверкала красная повязка. Он стоял тут всегда – и летом и зимой, и в дождь и в снег. И не просто стоял – регулировал движение. Размахивал жезлом, орал на проезжающие машины, да ещё умудрялся свистеть в детский свисток. К нему все давно привыкли, беззлобно посмеивались, и даже бывало, платили “штраф” на бутылку. Всё, почти приехали. Слева мелькнула военная часть с радиолокатором, справа уже потянулись коробки “хрущёвок”. В вагоне зашуршал сроду не включающейся динамик, из него посыпалась пыль, упала дохлая оса. Женщина-водитель грубоватым голосом произнесла: - Остановка “Сайханова” Или “Городок”? Нет, всё-таки “Сайханова”. Короче, кому-то там пора выходить. Женя вышел через переднюю дверь и ему показалось, что женщина ободряюще улыбнулась. На улице со стороны Черноречья дул колючий ветер – пришлось сразу поднимать воротник и плотнее укутываться шарфом. Вокруг спешили по своим делам люди, из ресторана доносилась приглушённая музыка – все, как и два года назад. Женя перешёл дорогу, двинулся по знакомому пути и сразу заметил, что оказался в какой-то мёртвой зоне. К другим домам шли люди, у других домов играли дети, а у этого не было никого. Совсем никого. Только три коровы стояли почти рядом с нужным подъездом. Понятно: ангел-хранитель решил помочь. Ну что ж, мы не гордые – отказываться не станем. Женя подошёл к подъезду, огляделся – действительно никого – и закурил сигарету. Все три коровы повернулись к нему с осуждающим видом. - Чего уставились? Сейчас докурю и пойду. Коровы не отворачивались. Женя, с досады скурив только половину сигареты, решительным движением открыл дверь и вошёл в подъезд. Там было тепло, тихо и пахло чем-то смутно знакомым, очень приятным и совершенно неподходящим для подъезда стандартной “хрущёвки”. Женя постоял вспоминая. Не может быть! Это же.…Это же… Точно! Так пахли волосы у Лены. Так пахли у неё волосы почти два года назад, ранней весной, под зеленеющим клёном на улице Ленина по которой ещё ходили трамваи. Он тогда ещё слопал обе шоколадки. Женя сделал первый шаг, поднялся на первую ступеньку. Так пахли у неё волосы когда она глядя ему в глаза повторяла как заклинание:”Это только сон, Женечка. Это только сон! Нет никого, только мы, только мы!” Женя бросился по лестнице, переступая сразу через две ступеньки. Так пахли у неё волосы и тогда – в палатке, и тогда – в поезде, и тогда… Женя не замечая ни ступенек, ни этажей поднимался и поднимался по этой бесконечной лестнице. Вот уже до заветной двери не больше десяти ступенек – три шага. Два шага… Внизу на площадке хлопнуло неплотно закрытое окно, с улицы ворвался холодный ветер и помчался по подъезду, завывая: “Тороплюсь, спешу. Тороплюсь, спешу, спешу…спешу…шу…шу”. Женя замер на месте. “Торорлюсььь… спешу-у-уууу…” Вмиг всё изменилось. Вокруг обшарпанные, требующие покраски стены. И запах… Подгорелая картошка, борщ и прокуренные стены. Что там говорил этот…вчера? Феромоны? Точно – феромоны. Исчезло чувство радостной уверенности, почти всемогущества, вновь навалились сомнения и робость. Женя постоял перед заветной дверью, тронул тонкое дерево, которого не раз касалась её рука. Уже почти безнадежно посмотрел на звонок, повернулся и медленно побрёл вниз. Коров стало уже четверо, они полностью перегородили дорожку к дому. Впрочем, людей в радиусе тридцати метров по-прежнему не наблюдалось. Женя сел на мёрзлую скамейку, вдохнул сигаретный дым вместе с холодным воздухом, сплюнул. - Фер-рромоны.… Вот же гад! - Наслушался? – спросил голос. – Ты теперь всему верить будешь, лишь бы собственную трусость оправдать? - Да я не то, что поверил, просто.…Как представишь, что всё это только химические реакции…. - Становится неприятно, - закончил за Женю голос. – Дурачок! Это только у насекомых так – вдохнул феромонов и готов. Люди всё-таки не насекомые, хотя…многие выше этого и не поднимаются никогда. И представь, прекрасно себя чувствуют. Не думают они ни о чём особенно, ни в чём не сомневаются, а только следуют природе. Уж они-то не станут помнить два года какую-то там фразу. Женя погасил недокуренную сигарету, поплотней запахнул шарф. Пришёл очередной трамвай, от остановки двинулась кучка людей. Интересно, а если кому-нибудь сюда потребуется, пропустит их “ангел-хранитель”? - Не отвлекайся! Женя, ты знаешь меня уже давно – разве я хоть раз соврал тебе? То-то же! Так вот, хорошенько послушай и пойми – забудь эту фразу, выкинь её из головы. Тебя давно простили, Женя! Понимаешь? Мало того, она вообще не помнит обиды! А вот остальное всё помнит. Женя порывисто вздохнул, подавившись холодным воздухом, закашлялся. От кашля из глаз потекли слёзы. Или это не от кашля? Простила! Не помнит! Сколько раз он представлял, как он объясняет, как это вышло! Что он тогда сам был ошеломлён и не представлял как себя вести. Эта фраза не давала покоя ему всегда, всё время. И неважно, что никаких чувств тогда уже не было. И вот свершилось - голос, конечно же, не врёт. Это же…это.…Даже слов нет.… Простила. Забыла! А вот забудет ли он когда-нибудь? - Забудешь, если пойдёшь сейчас и позвонишь, вместо того чтоб сидеть и курить на морозе. Смотри, уже посинел весь. Иди! Да действительно холодно, ноги совсем озябли. Женя встал, попрыгал, постукал ногами друг о друга, похлопал руками. Коровы смотрели с удовольствием. Внезапно в голове всплыло: “Ты побегай, вспотей получше и давай вперёд, к своей”. Женя остановился. - Слушай, г-голос, - специально вслух спросил Женя, - два года прошло.…А может у неё там десяток т-т-таких? - Ага, два десятка, - усмехнулся голос, - и все такие же дурные. В себя пришёл? Это хорошо. А если и так? Одиннадцатым не согласен? Не знаешь? Ладно, успокойся никого у неё нет. Пока нет! Она до сих пор надеется, тебя дурака ждёт! - М-м-меня? - Тебя, тебя, кого же ещё! Тебя! Смотри!! Опять знакомая дверь. Женя поднял руку, нажал два раза на кнопку звонка, отошёл на шаг и стал зачем-то снимать перчатки. Замёрзшие руки не слушались. Легкие шаги за деревянной границей, дверь немного приоткрылась и вдруг рывком распахнулась настежь, вырвавшись из рук стоящей на пороге девушки. - Ты?! – почти неслышно спросила Лена. – Женя? Из-за бьющего в глаза света Женя видел только силуэт и не мог разглядеть не только глаза, но и лицо. Но ведь это…. Надо что-то сказать… - П-п-привет! – прохрипел Женя. – П-пойдём п-пог-г-гуляем? Силуэт шагнул из прихожей, сразу превратившись в такую забытую, такую знакомую, такую…такую…Лена! Не сводя с Жени глаз, она пыталась поймать ручку двери, а из квартиры уже кричал женский голос: - Лена, кто там? Это к тебе? Не стой на пороге – дует! Лена, наконец, поймала дверь, одной рукой втянула Женю в прихожую, другой - захлопнула дверь. Они стояли в тесной прихожей и смотрели друг другу в глаза. Что они пытались там разглядеть? Что можно разглядеть в глазах в тёмной прихожей после почти двух лет почти что невидимости? Что-то видимо, можно. - Л-лена! Лена, мне плохо без тебя. Оч-ч-чень плохо. Лена только сейчас заметив, что всё это время держала Женю за рукав, подняла руку, робко коснулась его щеки. Женя, уронив кое-как снятую перчатку, провёл пальцами по её волосам, коснулся шеи. Лена вздрогнула. - Господи! Женя. Да ты весь дрожишь! Руки ледяные! Немедленно раздевайся, будем чай горячий пить. Женя попробовал расстегнуть пуговицу на пальто, застывшие пальцы не слушались. Лена бросилась помогать. Теплые мягкие пальцы встретились с холодными негнущимися, обоих ударило током и сразу стало легко, сразу стало как раньше. - Сейчас, Женя, сейчас! Какой же ты холодный! Как долго.… Сейчас! Тогда Женя наклонился и бесконечно осторожно коснулся её губ своими. Это как дышать и думать не надо, Это как взлетать, Это как падать. Порыв ветра попытался проникнуть под плотно запахнутый шарф, и Женя открыл глаза. Коровы по-прежнему стояли рядом, но тактично смотрели в сторону. Больше никого рядом с ледяной скамейкой не было. Ощущение, что он только что был там, у Лены, было настолько полным, что Жене стало жарко. Он поднял руку, вытер выступивший пот и вздрогнул – рука была в перчатке. - Голос, - тихо позвал Женя, - это правда? Не отвечай.…Знаю, что, правда… Голос, ты кто? Зачем ты мне помогаешь, что тебе надо? Голос долго не отвечал. Стих ветер, мигнул, погас и снова замигал фонарь рядом с подъездом. - Кто я? А ты не догадался?... Это не важно, да и не могу я тебе всего рассказать. Видишь ли, Женя твоя судьба удивительным образом оказалась связана с судьбой тысяч и тысяч людей…. - Тётки с пирожками…, - прервал Женя, скривившись – по суставам “побежали” мелкие колючие иголки. - Да, и тётки с пирожками и ещё очень-очень многих, ты даже не представляешь. Но, поверь, пожалуйста, поверь, лично для меня это не главное. Я хочу, чтобы ты был счастлив. - Счастлив…, - повторил Женя, - да ты это уже говорил. Тогда, про выставку. Счастлив – это хорошо. А будет ли счастлива она?! Или тебе на это наплевать – она же не нужна для всех этих тёток с пирожками! Будет ли она счастлива со мной? А, ангел-хранитель? Ведь я уже один раз её…Ладно, пусть не предал, но разлюбил. И где гарантия, что этого не случится вновь? Где? Может, таким как я вообще счастье противопоказано? Может, я только несчастья приносить умею?! Чего молчишь, голос? - Да что там говорить! Ты слово вставить не даёшь! Знаешь, Жека, пожалуй, ты её всё-таки не любишь. Ошибся я. - П-п-почему это? – ошарашено вскрикнул Женя. - Да потому что слишком много думаешь! – взревел голос и Женя вздрогнул. – Потому что слишком много решаешь, планируешь, пытаешься объяснить, боишься обидеть и боишься обидеться. Хочешь больше всего на свете и сомневаешься: “А достоин ли? А не обижу ли?” Это хорошо, конечно, но всего должно быть в меру. Тебе не приходило в голову, что все твои сомнения, оттого что ты боишься привязаться? Знаю, знаю, ты боишься, привязавшись, потом принести несчастье. Но так нельзя! Тогда живи один – никого не обидишь! Нет, не любишь, пожалуй. Иначе бы ты не философствовал тут два часа – вон уже окоченел весь. А ведь тебе нельзя – забыл? Иначе ты давно бы уже целовался с ней и не думал бы ни о чём, даже о том, что дышать надо! - То есть, вёл бы себя как те, которые как насекомые? – усмехнулся Женя. Голос хмыкнул. - Ты не прав – я её люблю. Теперь я знаю это точно. И ты прав – я слишком много болтаю. Да и коровы эти мне уже надоели… Фонарь мигнул последний раз и загорелся ровным, ярким светом. Стих холодный ветер, разошлись тучи и на ясном небе зажглись мириады звёзд. Коровы выстроились в ряд и уставились на Женю восторженными глазами. Замолчал такой знакомый голос и лишь где-то на краю сознания пронеслось восторженное: “Неужели…” Он встал с надоевшей скамейки, быстрым шагом вошёл в подъезд. Где он увидел обшарпанные стены? Где мерзкие запахи? Замечательный подъезд! Лучший в городе! Спеша, Женя начал подниматься сразу через две ступеньки и сразу ноги пронзила боль. Он остановился – боль немного отступила, притаилась. Женя подождал, поставил ногу на следующую ступеньку и чуть не взвыл. Дикая боль пронзила всё тело снизу доверху. Миллиарды мелких иголок вонзились во все суставы и суставчики тела, даже в те, о которых человек и не подозревает. Женя двумя руками схватился за перила, он ещё пытался подниматься и самое странное, что ему это даже удавалось. Тогда иголки стали вибрировать как в бормашине. Женя закричал, но продолжал пытаться поднять пылающую ногу на следующую ступеньку. По ногам и рукам, по локтям, по пальцам, повсюду пробежали судороги, в диком темпе забилось сердце. Резкая боль прыгнула под лопатку и уже понимая, что ему это не выдержать, уже проваливаясь в спасительную холодную темноту, Женя закричал: “Лена-а-а!” Изо рта вырвался еле слышный хрип и уже не в силах сдерживать боль и отчаяние он кричал и кричал и, наконец, сознание милосердно оставило его. Сон № 14. Поездка по Грозному Скорая помощь стремительно неслась по вечернему городу. В считанные минуты промелькнули трамвайная остановка, ресторан “Вечерний” с гремящей музыкой, Автовокзал с толпами ожидающих. За окном стремительно убегали назад одинаковые дома улицы Левандовского. Женя лежал, надёжно привязанный к кушетке, подпрыгивая на ухабах вместе с машиной. Ему что-то вкололи и боль немного, самую малость, отступила. Теперь суставы выворачивало, как будто их крутили гигантскими плоскогубцами, а на ухабах в них вонзались гвозди. Сердце работало с перебоями, как испорченный будильник. Сознание Женю вроде бы не покидало, а впрочем, кто его знает? Мыслей никаких не было – одни обрывки. Надо было раньше.…Всегда так… Листья на клёне уже распустились. Лена, я не специально. Почему же каштаны конские.…Отрезали Мересьеву ноги.… Да вколите вы ещё, гады. Пожалуйста! “РАФик” вновь вынырнул на Сайханова, обогнал на Минутке двойной “Икарус” с надписью “Утро гор” и, увеличив скорость, помчался по проспекту Ленина. На ровном асфальте машина пошла помягче – “иголки” немного притихли. В открытую перегородку стало слышно, как в кабине шофёра работает приёмник. Диктор что-то сказал, и напористый мужской голос запел под странную дёрганую музыку: Дороги наши разошлись И мы не встретимся случайно, Надежды наши не сбылись И ненадежны обещанья. Ты понял, твердою рукой, Судьба карает безответных И уповать на бога тщетно- Богам дороже свой покой. 24 Почему разошлись? Ведь это же ненадолго – месяц, ну два, как в пятом классе. Можно будет письмо написать. Промелькнул кинотеатр “Родина” с застывшими пионерами. Им не холодно. А клён сейчас без листьев, ему тоже не холодно. У деревьев не бывает.…Ах, как больно! Шофёр свернул на Партизанской, поневоле снизив скорость, помчался к трамвайному мосту. И здесь Партизанская.…Всё время Партизанская. Первый раз встретил, первый раз…Остановку вот перенесли, а всё равно помнится та, рядом со сквером. Быстрее бы! Трамвайный мост, поворот направо. Институт. Кинотеатр “Челюскинцев”. Первомайская – теперь уже рядом. Шофёр покрутил приёмник и чистый женский голос грустно и устало запел: Святая наука расслышать друг друга Сквозь ветер на все времена Две странницы вечных любовь и разлука Поделятся с нами сполна. Две странницы вечных любовь и разлука Поделятся с нами сполна. Чем дальше живем мы, тем годы короче Тем слаще друзей голоса. Ах, только… 25 Действие укола начало проходить, раскалённые иглы опять взялись за суставы. Пока ещё, как бы предупреждая. Но в глазах сразу потемнело. В приёмном отделении моложавый врач усталым голосом уговаривал заплаканную женщину: - Женщина успокойтесь, успокойтесь, пожалуйста. Ничего страшного не случилось. В Грозном прекрасные врачи, ничуть не хуже чем в Москве. Через пару неделек будет ваша девочка как новенькая. Кода дошла очередь Жени, он уже почти ничего не видел, временами терял сознание и желал только одного – чтоб всё это быстрее кончилось. И не важно, с каким результатом. Сил терпеть раскалённые, вибрирующие иголки во всём теле больше не было. - На что жалуемся? Эй, парень, ты меня слышишь? - Надо было раньше, - прошептал Женя. – Почему не получается? Наверное,…мне нельзя. Всем можно, а мне.…Не надо было… тогда…лечить. А теперь? Назад нельзя! Губы тёплые…рука. …Не выходит.…И в горн он тоже не дунет… Почему? Я ведь тоже…живой. - Парень! Что болит? Где больно? Ты меня слышишь?! Что это с ним? - Чёрт его знает. Что тебе здесь, Москва – диагноз на ходу ставить. Похоже на ревмоатаку. - Похоже! – передразнил моложавый. – Вы что ему ввели? Сколько?! Так, обожди-ка. Женя почувствовал холод стетоскопа, попытался сказать про ревмокардит – мышцы не слушались. - Слушай, обожди! – вспомнил врач скорой помощи. – Тут такое дело, короче. Странный какой-то вызов. Звонок непонятный… Короче, при нём история болезни была Не знаю! Говорю же - странно!. На, держи Моложавый мельком глянул в тонкую папку, ещё раз вслушался, матернулся. - В кардиологию! Быстро, быстро! Вера – промедол! Бегом, бегом я сказал!! Пришло спасительное забытьё и сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее стало прогонять боль. Боль пыталась огрызаться, но забытьё было сильнее и упорнее. Оно обволакивало боль, мягко успокаивало, уговаривало, и боль сдалась. На Женю опустилась спасительная дурманящая темнота. _______________________________________________________ 24 - "Дороги наши разошлись"(А.Романов-Е.Маргулис) 25 – Б. Окуджава Интерлюдия. Заколдованный город - Итак, уважаемые, мы должны констатировать, что эксперимент дал отрицательный результат, - произнёс низкий властный голос. В голосе чувствовалась усталость и разочарование. – Говоря проще, эксперимент окончился полным крахом. Последняя попытка показала полную бесперспективность продолжения работ в этом направлении. Честно говоря, мы уже давно это подозревали, однако просто обязаны были довести его до конца. Уж очень многообещающими могли быть последствия. Жаль! - А я надеялся до конца и уверен, что если бы мы немного рискнули и оказали влияние на второго участника, всё бы кончилось совсем не так! Достаточно было короткого сообщения! – отозвался знакомый голос. - Вы имеете в виду девушку? – спросил женский голос. – Но ведь, насколько я знаю… - А кто бы ей послал это сообщение, Вы? – перебил властный. Что-нибудь вроде: Если он уйдет - это навсегда, Так что просто не дай ему уйти. 26 - Не обижайтесь, мы высоко оцениваем Ваш метод работы. Да, это возможно подействовало бы.…Но кто бы установил с ней контакт? Вы? Она бы Вас не услышала. Ей нужен свой куратор, а это удорожание проекта минимум на порядок. Но главное не это! Вы все забываете несколько вещей. Впрочем, вы непрофессионалы. Первое – контакт с реципиентом возможен только, когда у него начались необратимые процессы. Проще говоря – перед физической смертью. Для одновременного контакта с несколькими кандидатами нужно, чтоб эти, простите, события совпали. Совпали по времени хотя бы приблизительно. К сожалению, мы ещё далеко не всё можем, в смысле времени: мы вынуждены ждать. Ждать, простите, последних дней жизни реципиента. А ей ещё жить и жить! - Да, я забыл, извините, - виновато согласился знакомый. - А вот я что-то запутался, - включился ещё один, беспокойный. – Выходит эксперимент тянется уже давно? - Эксперимент продолжается почти десять локальных лет. Эх, какая была задумка! – мечтательно произнёс властный. – Какую провели работу! Было просканировано несколько десятилетий текущей реальности и более полумиллиона жителей Грозного. В результате мы обнаружили тринадцать точек временной неустойчивости. То есть таких моментов, когда будущее неустойчиво и при точно рассчитанном вмешательстве его можно направить в нужном нам направлении. - Нам – это кому? – произнёс беспокойный. - Нам – это нам! Человечеству, если хотите. Или вы считаете, что возможность скорректировать бедующее так, чтоб “Чеченский кризис” завершился без этой кровавой бойни, чтоб Грозный остался цел… - Это он не подумав, сказал! – торопливо перебил голос с характерным акцентом. - Так вот, - продолжил властный, - были найдены тринадцать человек. Это в Грозном. Каждый из них потенциально мог бы изменить течение событий, и войны бы не было. Тысячи людей остались бы живы. Город – цел. Для этого каждому из них нужно было бы кое-что совершить, изменив свою жизнь. Иногда – кардинально, иногда – чуть-чуть. Всё было просчитано миллионы раз, промоделировано на лучшей технике. Каждый кандидат получил индивидуального куратора – самого близкого… человека, если можно так сказать. И всё лопнуло! В пространстве раздался шум, некоторое время все говорили одновременно. - Почему? – строго спросил голос с акцентом. – Вы же говорили, что шансы очень велики! Почти сто процентов, да? - Да, говорили! – повысил голос властный. – Мы пока сами не понимаем. Мистика, прямо. Извините. Непонятно! Каждый из кандидатов должен был совершить какое-нибудь действие, которое в реальном варианте он не совершал или совершал, но неудачно. Действия совершенно разные: вовремя вступить в КПСС, или наоборот – не вступать, поменять работу, выбрать иную профессию, вернуть любимую девушку, наконец. Чаще всего ничего сложного. - Ну, если учёба в военном училище – ничего сложного…, - буркнул новый голос. - Повторяю, чаще всего – ничего сложного! Но дело не в этом. Мы были готовы, что кто-нибудь совершить требуемое действие не сможет. По разным причинам. Но чтобы все тринадцать кандидатов…. Этого не может быть… но это так! Ни один, вдумайтесь, ни один не совершил требуемое! Мистика! Заколдованный город какой-то! - А что в других местах было иначе? – спросила женщина. - В других местах всё прошло прекрасно! Вы, надеюсь, понимаете, что такое изменение истории требует участников не только в Грозном? Были найдены точки и люди в нескольких городах: в Москве, Питере, Свердловске. И там всё прошло как по маслу! А у вас.…Нет, просто мистика. Моделирование давало 99.86% успеха. Вдумайтесь – тринадцать кандидатов и такой процент! Должно, обязано было получиться! Хоть у кого-нибудь, хоть у одного. Но.… Взять хотя бы последний случай. Ведь, строго говоря, вмешательство дало положительный результат. Он же всё-таки решился! И тут эта ревматическая атака! Она не должна была случиться так рано! Обычно инкубационный период заметно дольше, это должно было произойти только через сутки. Но иногда бывает и так. И это как раз 0.04%! Властный голос помолчал и продолжал с горечью: - И так каждый раз. Каждый! Каждый раз вмешивались эти самые 0.04%! Нет, как хотите, но это просто заколдованный город! - Послушай, уважаемый, - недоверчиво спросил голос с акцентом. – Я не понимаю, как в наше число мог попасть этот, последний. Не обижайся, я правду говорю. Что мог сделать такого, чтоб не началось войны, человек, который даже к своей женщине подойти не смог. Это же, не обижайся, слабак. - Слабак, говорите? – нехорошим голосом переспросил властный. – Ладно, не будем уточнять, что не смогли сделать ни Вы, уважаемый в реальном варианте, ни Ваш реципиент…. А по поводу “слабака”. Никто, надеюсь, не думает, что одно, даже тщательно высчитанное, изменение может повернуть историю. Это просто как…спусковой крючок. Образуются новые события, создаются и множатся новые цепочки, история поворачивает на новый путь. Это как снежный ком. - Слабак, значит? – повторил властный. – Вам бы только кардинальные решения. Секунду.… Будьте добры гляньте вот сюда. Вот так пошли бы события если бы, как Вы говорите, “слабак” смог бы совершить то, что требовалось. Некоторое время стояла тишина. Первым не выдержал беспокойный: - Ва Дела! Не может быть! Иштта хир дац! 27 - Господи, как такое может быть! Что же мы суки наделали?! - Г1оза ма хиларг! 28 – закричал голос с акцентом. - И это без кардинальных решений? Как? Как он смог, этот…парень? - Это…это…фантастика! – в женском голосе послышались слёзы. – А это ещё что? Это наш…город? В абсолютно чёрном пространстве постепенно проявлялось видение. Громадные небоскрёбы пронзали облака. Небоскрёбы соединялись между собой на разной высоте ажурными… мостами с висячими садами, фонтанами. В небе порхали лёгкие летательные аппараты. А внизу.… Внизу, в тени деревьев угадывались старый обком и нефтяной институт, кинотеатр “Космос” и музыкальное училище, магазин “Красная Шапочка” и павильон “Подкова” Скверы Полежаева и Лермонтова были усыпаны конскими каштанами, играла радуга на фонтанах. Шумели клёнами Августовская и Первомайская аллейки, и летели вниз, крутясь в воздухе, зелёно-жёлтые “вертолётики”. - Да, это Грозный, - мечтательно проговорил такой знакомый голос. – Каким он мог бы быть, если бы…Я…он нарисовал его в четырнадцать. Думал, что так будет в двухтысячном. Ошибся…Мы все ошиблись. Долгое молчание нарушил властный. Теперь его голос можно было назвать так только формально. Никакой властности в нём не было, а была тоска и смущение. - Извините, но в силу загруженности мы не просматривали Вашу… его жизнь в реальности после…после…ну Вы понимаете. Мы только знаем, что он опоздал. Как жили дальше? Справился ли с …э…э… ударом? Был ли счастлив? - Вы знаете, что было написано на кольце царя Соломона? – в звенящей тишине спросил до невозможности знакомый голос. - Конечно! – как-то даже разочарованно ответил властный. – “Всё проходит. Пройдёт и это”. - Верно. Только говорят, что была ещё одна надпись – на ребре кольца. И было там написано: “Ничего не проходит!” ________________________________________________________ 26 - М. Леонидов 27 – Боже! Не может быть! (чеченск.) 28 – Чёрт возьми! (чеченск.) Эпилог Спасительный дурман понемногу оставлял Женю. Женя сопротивлялся, цеплялся из последних сил, он не хотел возвращаться в мир. Там его поджидала дикая злобная боль, выворачивающая всё тело и превращающая человека в животное. И там его ждала другая боль – она не трогала тело, но била не слабее первой. Женя заворочался, застонал, пытаясь попросить ещё один избавительный укол, и проснулся. Евгений Борисович лежал в полной темноте, которую расцвечивали только приглушённые мониторы многочисленных медицинских приборов. На них можно было увидеть всё: давление, пульс, содержание холестерина, показания электрокардиограммы и много чего ещё, о чём обычно человек и не думает. Евгений Борисович не смотрел на них. За долгое время он свыкся с мыслью, что однажды на всех этих мониторах побежит прямая линия. Он не верил заученно-радостным уверениям врачей. Они знал – они лгали во благо. Сегодняшний сон уверил его, что момент близок, очень близок. Ну и фиг с ним! Сколько ждать можно? Зато, какие сны! Хорошо, что он заказал не про войну. Что война? Войны были и будут пока.…Нет, очень хорошо, что он опять всё это увидел. Он, правда и не забывал, но как прекрасно ощутить всё заново. А что не вышло? Что ж – значит так суждено. Хотя.… Вот запищат скоро все эти приборы, потянут прямые линии.…И если правы те, кто говорит, что это ещё не конец, что есть жизнь после смерти.… Если они правы, то он попробует ещё раз. И на этот раз ему уже ничего не помешает! Хлопнула дверь, в палату проникли шум и медсестра Юля. Молоденькая девочка прошла к окну, потянула за шнур, и в палату хлынул яркий утренний свет. Такой свет бывает и во Владивостоке и в Иерусалиме и в Ванкувере и в многих-многих местах. Но только на планете Земля. Такой свет был когда-то и в Грозном. - Доброе утро, Евгений Борисович! – сказала медсестра. – Пора принимать процедуры. - Доброе утро, Юленька! – бодрящимся голосом ответил Евгений Борисович и вздрогнул. Он, наконец, узнал этот такой знакомый голос из сна. Ночь и тишина, данная на век, Дождь, а может быть падает снег. Всё равно, - бесконечно надеждой согрет, Я вдали вижу город, которого нет…. Где легко найти страннику приют, Где, наверняка, помнят и ждут. День за днём то теряя, то путая след, Я иду в этот город, которого нет…. Там для меня горит очаг, Как вечный знак забытых истин. Мне до него - последний шаг, И этот шаг длиннее жизни… 29 _______________________________________________________ 29 - Стихи Регины Лисиц _____________________________________________ Май – Август, 2008. Волгоград © Константин Семёнов, 2008 Дата публикации: 01.10.2008 13:18:21 Просмотров: 3470 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|
Отзывы незарегистрированных читателейелена [2011-05-15 17:04:30]
вспомнила свой город уехала в 1978 весь ужас войны знаю со слов мамы она сейчас живет со мной папа погиб в 1995 в январе жили на ул.стадионная в пос.строителей по фотографиям со спутника вижу воронку стадиона пытаюсь найти дом жалко погибших людей моя семья живет в крыму боюсь что может повториться сюжет автору долгих лет и здоровья побольше г.керчь Ответить Ольга [2009-01-31 23:56:27]
Да,... страшно и то время осталось на фотографиях... Плохая смерть была у Вити-лилипута и у его жены -они жили недалеко от меня. Есл бы он знал тогда... Ответить Константин Семёнов [2009-02-01 00:03:43]
Он жил рядом со мной не помню до какого времени. Потом я его след потерял.
Если бы мы все знали всё... |
|