Опыты на себе. Роман. Часть 1. Элегии.

Никита Янев

Форма: Роман
Жанр: Экспериментальная проза
Объём: 23870 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Содержание.
1. Элегии.
2. Год одуванчиков.
3. Богослов.
4. Улитка.
5. Свет и лары.
6. Полый герой.
7. Опыты на себе.
8. Дневник Вени Атикина 1989-1995 годов.
9. 2000.
10.Соловки.
11.Мелитополь.
12.Дезоксирибонуклеиновая кислота.
13.Не страшно.
14.Мама.
15.Телевизор, дочка и разведчицкое задание.
16.Попрощаться с Платоном Каратаевым.

1989-2003.

ЭЛЕГИИ.

…

Был парк. Был сумрак. Было неприкаянье
И невозможность знать, зачем душа и тело.
Зачем молчание вселенной и минут,
Лишь тусклый их отсчёт в продымленном пространстве.

Жгли листья осени, деревья были голы,
Дома пусты как ящики со светом.
И был вопрос, и женщина над ним,
И друг с открытым сильным взглядом.

…

Огромный холод. Пепельные звёзды.
Ещё, застывшая и мокрая от ночи,
Как фотография безжизненная, площадь.
Лотки, ларьки, витрины магазинов,
Решётки ярмарки, фанерные домишки.
Покойный лист в квадратной чёрной луже,
Обнажена от листьев ветка клёна.
Глухая осень. Капли на плаще.

…

Этот мертвецки пьяный ночной город,
Замерзающий от одиночества.
Везде натыкаешься на твои глаза.
И только вид из окна квартиры
Находишь сносным и даже милым,
Закурив сигарету и затягиваясь в перспективу.
Немного похожий на рыбу в аквариуме,
Хватая ртом растворённый воздух,
Успеваешь только не задохнуться.

…

И сон приходит как свободный отдых
И девушка, и вечер, и любовь
Погружены в терновый омут ночи.
И в небе отдаются как шаги
Все наши гордые земные ожиданья.

…

Нестоящих песен печальные песни и крики.
И что тебе нужно, ну что тебе нужно, завистник.
Как будто не это завещано Богом тебе, просветлённый.
Как будто не с ним ты прожил, бесконечно влюблённый.

Становишься будто точёный фигурами мыслей
Не этим же трепетом, скрытным, больным и тревожным.
Ведь только заложник, стерёгшийся горя заложник
Ты был и останешься только минутный и близкий.

Как вспышка оранжевых игл, проникающих в качество пряжи,
Как слово простое среди бесконечных бумажек
И папок конторских, исчисленных пеплом в руины.

Последний живой посреди бесконечно унылой равнины
Сходящихся смыслов и вновь расходящихся их отголосков.
Работою сердца и солнца на времени плоском.

…

Раскованность словом испытав на своей шкуре,
Становишься не в меру косноязычным.
В такие минуты готов поклясться, что на Амуре
Голубые плавки, словно он на пляже столичном.
Но в общем-то время тела
Почти равно дыханию дня и ночи.
И если что и делается зрело,
Так это то, чего хочется не очень.
Впрочем, не нам судить ни в дождь, ни в снег, ни в солнечную погоду
Как дела наши отзовутся.
Но это знание порою сковывает ступени дня, колпак юрода
Приспособление, чтоб не сломаться, где нужно согнуться.
Называемое в народе прытью,
В былые времена безбожностью,
И многие другие предметы, чтобы бытью
Каждого индивида сочетаться с возможностью
В желательно благополучнейшем браке
С настурцией на окне,
Чтобы за место в жизни драке
Слабым казаться только жене.

…

Глаза тростниковая чуткость.
Болотная птица улыбка
Кричит из дремучего сна.
Шершавые губы волненье
Пахучего тёмного ветра.
И чёрная тина ресницы
Светают над озером глаз.
Рождение, песни свободы,
Рождение женского лика.
Природа сама опьянела,
Осмыслив зовущие силы
В горящем смущеньем лице.

…

И чесотка пространства, и мокрый погром,
Следы ветра с дождём на стекле на ветвях.
Одиночество, птицы кричат и дождём,
Будто вытертым пледом укрыта земля.

…

Слова задыхаются в полночи гнева, кивками
Роняя солёные слёзы в ресницы.
Их ломкий озноб декорирует тонкий испуг
Крадущейся следом, на смерть непохожей надежды.
На листья ложатся от влажного солнца слепые
Пылинки дождя и наполнены ветром
Качаются головы старых тяжёлых ракит.
И воздух наполнен снованием спиц, шевелением пряжи,
И шорохи, иглы сшивают куски разноцветных наитий.
Потоки хрустальны, цветы фиолетовы, звёзды сиреневы, люди
Смеяться наверное так научились у жизни.
И ты в своих тенях один словно губка вбираешь подобия мира,
В ладони сметая их все до последней до крошки.
И стройный орнамент врастает в твои гобелены.
Потоки хрустальны, цветы фиолетовы, звёзды сиреневы, люди
Смеяться наверное так научились у жизни.

…

На лице города сегодня были кровавые подтёки
И я их разглядел, когда садилось солнце.
А сейчас ночь и дома пусты как пустые разговоры,
Тусклый свет сочится из редких окон,
И в лужи скользят затаённые слёзы.
Кому нужны они,
Разве сияющим фонарям есть до них дело.
И нужно принять эту скорбь в себя
Как если бы это была скорбь или надежда на спасение.
И нужно написать стихотворение,
Чтобы всем чертям стало тошно от стечения
Столь странных и властных обстоятельств.
И нужно обойтись без вымогательств.
И город подарит как добрый приятель
Букет свежих ночных роз,
Поцелуй незнакомки,
Тайну молчальников бульваров
И грубый металлический смех
Начальников постаментов,
Восседающих на слезящихся
От нежности и похоти площадях.

…

А разве не для радости и смеха
Красивые счастливые ладони
С морщинками судьбы на месте сгиба
И губы, полусмытые в улыбке,
И незаконченные кистью жизни смертью
Глаза лучи, глаза озёра счастья,
И ожиданья, и надежды, столько
Ещё не бывшего копили, что за жестом,
За приближением, прикосновеньем слова
Стать песней расплескавшихся страниц,
Поэзией дыхания и книгой,
Наполненной стихотвореньем чувств,
Всего лишь отыскать себя в себе.

…

Здесь скоро Новый год, отличный праздник.
С сухим позвякиваньем сыплется в ладони
Холодный снег. Привычка видеть
Рисует город в белые тона,
Багровые, сиреневые. Невод
Прозрачных веток не пускает небо
Сюда на землю. Здесь шаги и лица,
Неоны и как призраки дома
Плывут в разводах сонного тумана,
Сжигая свечи люстр навстречу ночи,
Включая разноцветные лампады
Навстречу завтра. Грузные тома
Листаются и книга бытия
Полураскрыта на странице – вечер.

…

Я демобилизуюсь, я пытаюсь скрыться.
Но безнадёга, армия во мне.
Она за мной как многоликий Янус.
Она вошла в дома, в деревья, в голос.
И гарнизонный дух во всём, и построенье скоро,
И мальчики дубовые стоят,
И в них тоска. И жёлтые разводы
В нестиранном белье. И самоволки в небо.
И женщины с которыми так просто
Договориться. И казённый орден
За смерть другого. И топор. И плаха.
И так мне страшно видеть человека
Сквозь мутное стекло глухой команды,
Что я опять срываюсь и бегу,
И на бегу запоминаю только локти
И мутную полоску жёлтых лиц.
Я ненавижу лишние тона.

…

Глазное яблоко, глубокое как комнат
За стёкла уходящий томный мир,
Из наблюдения на улице, а так же
Воспоминания зелёных водоёмов собачьих глаз
В гостях на кухне друга,
Перелилось в меня и продолжалось
Короткими и яркими словами.
Так для письма по полостям предметов
Мне видимых мой взор предназначался
И был расправлен на клочке бумаги
Животною привычкой забирать
Вглубь омута зелёного, в глубины
Сетчатки и придатков сытых нервов,
Как некую добычу, всё, что свеже
Той новизной, нетронутой словами.
Благополучием пыхтящий 21-й
«газ», женщина с покупками, трико,
приросшее к балконному канату.
Стекло подъезда, пропускающее в чрево
Той какофонии, что есть домашний быт,
Помноженный на цифру «сорок пять».
И все кивали, были тонки взмахи,
И в солнечных свободах словом дружбы
Я радовал затворницу судьбу.

…

1.

Кто ты поэт?
Человек, убивающий чувства на краски.
Тело своё умерщвляющий радостным криком:
Да я живу среди вас, полуголые тени,
Да я живу и несу в себе песню,
Чтобы о ней горевал, неосознанно чувствен,
Мир, словно в дым, весь окутанный в память,
В день, когда я перестану дышать и рукою
Лёгкой и страстной к коленям её положу
Дар свой, пропетый всей жизнью на выдох!

2.

Как рассказать про музыку души
Тебе, мне незнакомый начинатель
Каких-то строгих и слепых сопоставлений
Себя и мира, мира и себя.

Зачем она нужна тебе, ты спросишь,
Не знаю, но пою на перекрёстках
О том, что вижу в этот светлый час.

Пришла пора незримых соответствий
И голос мой наполнен ожиданьем,
Натянут как струна, доверен ветру.

Пусты и голословны уверенья,
Но если я замалчивать их стану
Не дотянуться до большой надежды,
Которая вся в том и состоит,
Что ты, мне неизвестный, меня слышать
Так захотел, что я тебе пою.

…

Мне от тебя достался этот образ.
И что-то промелькнуло в пониманье,
Воспоминанье облика, улыбка.
И что-то, что зовётся тайной жизни,
Меня не оставляет и поныне.
Что за навязчивая это связь, с которой
Я рассчитался издавна, сполна.
И я теперь боюсь, я собираю
Как по крупицам минувшее чудо.
Особенно зимой мне видеть больно
Его в домах, которые когда-то
Коробками со светом назвала.

…

Это слово было птицей
В год, до оного созревший.
Это слово – дом, сгоревший
Пеплом звёздной медведицы.
Это право не из лёгких,
Кто здесь судит, тот здесь Бог.
Не покинь земной порог
На бессмысленных верёвках.
В этом доме плачет зверь,
Зверь с глазами человека.
Эта комната теперь
Незаполнена. Два века
Ждал тебя её божок,
Ноги босые, котомка
С серым хлебом и негромко
Заливается рожок.

…

Тело сухое в волнах безнадёжного счастья
С смертью боролось, вставали босые лучи.
Ветви кривые толклись в электрической хляби,
Утро сочилось сквозь пыльные синие шторы,
Где-то с порога звенели шаги в коридорах,
Утро сочилось как кровь молодого майора.
И с эполет проливалось сквозь синие крыши
Бедное солнце, забытое кем-то в кармане
Канувшей ночи и бледные тени глотались
Сытым зевком сквозь гранитные стылые скулы.
Птицы парили, трава поднималась над пылью,
Пахло резиной, бензин поливальных машин
Красил асфальт, что павлина, студёное небо
Пилось глотками и щурило глаз на прохожих.
Сны молодыми майорами в небо стремились,
Белые лошади в небо несли их аллюром,
Мертвенный гном уходил в голубое жилище,
Голуби мылись и кошек совсем не боялись,
Бороды брились по случаю, что надоели.
Утро звенело трамвайными стёклами в крышах,
Стыли глазуньи и мамы кричали из кухонь,
«завтракать марш». Допивая иллюзии сна,
гневно кивая в трюмо на свои отраженья,
пятна трусов шевелились в подобьях зарядок.
В общем, творилось обычное нужное дело,
Тело сухое в волнах безнадёжного счастья
С смертью боролось, вставали босые лучи.

…

Это счастье, это мука,
Это адская докука,
Это жуткая тоска.
Снова тянется рука,
Синий дым, перо, чернила,
Удивлённая могила
Умолкает на века.
Снова музыка, тоска.
И в прозрачном облаченье,
Сдержана, обнажена,
Руки в траурном сплетенье,
Муза, странница, жена.

…

Как же не живые, посмотри, как корчат
Сдержанные муки веточку сосны.
В пальцах раскалённых, на огня ладонях,
Брошенную в пламя веточку сосны.
Слышишь, слышишь крики гибнущего тела,
Вот последний выпад страшного огня.
Ветка изогнулась, закричав без силы,
И с зелёным дымом тёплая душа
Полетела в небо, голубое странным
Светом примиренья, хвойна и чиста.
И осталось пепла сизое стремленье
Быть достойным праха веточки сосны.
Так же имя наше, погасив для боли,
Понесут живые в домик мертвеца.
Веточка сирени, стебелёк агоний,
Кипарисный венчик, малая душа.

…

Лица снежинок стремятся в ладони,
Каплями сделавшись, плачут и тают.
Чьи-то шаги или просто порывы
Тёмного ветра, приникшего к ночи
Стеблем тугим. Напрягается зренье
Окон агоний. За тонкой слюдой,
Знаю, не ищут, но только находят
Сцены, известья и долгие жесты.
Тайными знаками пишется вечер
Как удивительный сон без названья.
Если я здесь одинок, то виденья,
Тело моё в эту ночь покидая,
Снова вернутся. А те, кто покинул,
Значит нашли, что совсем не искали,
Тонкую душу, янтарные краски,
Вне искажений судьбою родство.

…

Сложивший многотысячную дробь,
Не помнящий законов и родства,
Не ведающий музыки столетий,
К созвездиям направивший полёт
В тарелке трёхсекундных созерцаний,
Ты ничего не сделал здесь такого,
За что бы я любил тебя, и всё же,
Твой тёмный след засасывает лето
На всех широтах и частотах бытия.

Собравшие на пестиках ладоней
Пыльцы хватившей на мгновенный жест,
Холодные как Ледовитый океан
И чувственные как сиамские коты
К моменту наступления любви
На все задворки и уделы каменных домов,
Вы нравитесь мне больше за одежды,
Красивые тела и ловкий голос.

А есть ещё сомнительное дело
Катать до хрипоты картавый шарик
Налипших на сомнения советов,
Выращивать кривые шампиньоны
Холёных слов, науськанных тоской.
Судьба не знает музыкальных пауз,
А только лёгкий ненавязчивый пинок,
Давай, давай, копи, не сумлевайся,
Трава растёт, дожди идут, деревья любят,
Дома дают покой, дороги помнят.

…

Слова на стебле фразы были сочны
Как ягоды рябины или клюквы,
Как солнечные кисти винограда,
Налитые чернильною глюкозой,
Что кровью. Не затем ли эти числа
Росли, что выходя из небытья,
Отряхивая слизь налипшей ткани,
Уже глядя незрячими зрачками,
Сквозь матовую плёнку материнства
На то, что было чердаком или подвалом,
Ты отзывал судьбу свою в утробу,
Но та уже громоздко шевелилась
Мешочком тела с куколками чувств
В углу на неподметенном полу.
А ты потом в чернильной лихорадке
Всё вспоминал, на кончике пера
Распятый, в капле крови синей
Мешая память с половодьем чувств.
И разводил сознанье, как косу
Разводят, клинопись рассыпав.
Сочил его под корни луговые,
Испарина, задышка и работы
Вливались в запрокинутые руки
Рывки косые. Вместе со словами
Разрушенные гнёзда покидали
По нитке травы, стрелами ложились
На тёмную широкую ладонь
Земли или уже твоей судьбы.

…

Складки плаща целомудренно-девственной ночи.
Ночь покрывала пространство от неба до неба.
Ночь шевелилась огнями и плавала птицей.
Чёрным крылом отражалась в колодцах бессонниц.
Снами была, нечастыми, странными снами.
Ветки качала, врала в изменённые лица.
Где-то в дороге мосты, города посылала.
Стрелочник ночь, маневровый трудяга.
На переездах грудила пустые вагоны.
В доме путейца глядела сквозь тёмные стёкла
Вслед убегающим теням ночного движенья.
Ночь неспроста завела себе память.
Кто ты, поэт, не поэт, переводчик из речи
Капель дождя на стекле проходящих составов,
Дела ей нет. Все дороги стремятся
Снова в себя. Их поэтому дело
Быть незаметными в людях, в постройках, в работе.

…

На что я здесь имею право,
Как я могу людей злословить,
Как я могу казаться нищим,
Когда любить не прикасаясь,
Пусть не закон, пусть лишь догадка,
Меня в одежды одевает
Любимца, короля, инфанта.
В кривозеркальном королевстве
Прямых надежд на вечность чувства
Ладонью в черноту опущен
Реки, подвешенной под небом,
Пустым наитием случайных
Прикосновений в неизбежность.

…

Краски. Тишина.
Полночь. Не видна
Ни одна звезда.
Чёрная вода
Хлынет в окна. Ночь.
Это Бога дочь.
Тайна. Глубина.
И на дне рассудка,
Первая уступка,
Дрогнет вышина.
И сойдёт на землю
В голубом хитоне,
И в глазах утонет
Странник Вифлеемский.

…

Эти люди умеют любить,
Эти люди не могут забыть,
Ни горячей петли, ни огня,
Веру взявшего ради меня.
И поэтому помнить нельзя,
И поэтому всё это я
Совершил и отрёкся и пьян
Наступлением нового дня.
И какой-то другой человек
В незнакомой мне комнате станет
Узнавать и любить и настанет
Золотой нескончаемый век.

…

Кресло. Стол. Кривой ночник.
Я разделся и приник
К белой плоскости постели.
Что за странные пастели,
Что за близкие тона,
Пустота и глубина.
И на дне её как рыбы
Ходят мысли, что могли бы
Стать картиной мести дней
На холсте вселенной всей.
В них тоска, и смех, и боль,
И последнее позволь.

…

Первое слово, забытое слово, простое.
Лягу ничком в эти низкие травы, запомню
Это дыханье земли, этот лёгкий, возвышенный трепет.
Чем я отвечу, во мне только парус навстречу надеждам.
Маленький мальчик, который всегда удивлялся
Этой огромности мира под соснами лета.
Это всё ты среди музыки моря свободы,
Где инструменты настроены быть незаметнее чуда.
Вот ещё, слёзы, возрадуйся, господи, милый,
В лужах дома отражались и были виденьем,
Этим ночным узнаванием жизни,
Всем что тебе посылалось вдогонку. Тревоги.
После рожденья их столько скопилось, сочти их
И раздавай как монеты сомнительно нищим.
В этих солёных сухих задыханиях счастья
Вырастет день непохожий наивный и свежий
После дождя или после холёного горя.
Белые руки клади на ближайшие судьбы,
Верь им ужасно, они неспроста нынче рядом.

…

Жить по канонам канувшей эры
Иль по закону загнанной веры.
Выбора нет. Всё живёт настоящим.
Дни наступают, каждый летящий
Мог бы сложить себе песню свободы
И поглядеться в текущие воды
Музыки мира. Что он увидел.
Где-то за тысячу вёрст на граните
Цвета и ночи поющее тело
В первых одеждах, чёрных и белых.
Стебель кувшинки сквозь мёртвую нежность
Чёрной воды говорил неизбежность
Всякого взгляда в себя. По наитью
Мёртвого мира, подобен открытью
Жизни в доселе невиданных далях
Строчкою Бога проступит в скрижалях.
Жизнь человека. Пепельной книги
Предначертанья, событья, вериги.

…

Белая, странная, хрупкая стая фламинго
На островах неизвестных, далёких и близких.
Птицы как вестники смерти, как вестники ночи
На обнажённом хрустале холодных наитий.
С ними мне больно и всё же не так одиноко
Как среди вас с вашей музыкой хмурого бала.
В ней колдовства не осталось, одни содроганья,
И на полёт не похожи бескрылые крики.
Есть люди-рыбы и люди-хорьки, люди-кошки.
Птица на розовом небе, о сонная птица,
Чья ты стрела, в чью ты грудь послана.
Зевс громовержец, богини небесного свода
Грустные парки и грубые боги свободы
Белые боги с точёными лицами станьте
Первой дорогой на те острова ожиданья,
Где я смогу стать такой же спокойною птицей,
Розовой птицей, одетой в одежду фламинго.
Горсть задыханий и крылья касаются крыльев,
Снова мы вместе, сплелись наши руки, мы вместе.

…

1.

За рогом изобилия гонясь,
Стал у дороги новолуний князь.
Стал у дорогу его чёрный конь,
Он слез с коня, сказал, иди за мной.
Конь тонкою точёною ногою
И нервною игрой могучих мышц
Был пьян в ту ночь. А князь, его хозяин
Крался над берегом дымящейся реки
К той заводи пустынной, где ночует
Его добыча будущая, смерть.

2.

Лунная невеста,
Черноголовая лебедь,
На сумасшедшем аркане,
Князю она отдалась.
Вняв его хмурую волю,
Превращены были в птицу
Трое под траурным небом.
Ночь настигала погоней,
Стрелы дождей посылала,
Но быстрота новолуний
Птицу манила к себе.

2.

Видите в море тюльпанов
На островах Безмятежных,
В скалах Зелёного мыса,
В странах Лилового моря
Князя седых новолуний
На его верном коне.
С ним грациозная лебедь
В жёлто-зелёных одеждах,
Море смеётся навстречу,
Травы им дарят дыханье,
Вновь приближается вечер,
Длится немое признанье.

…

Смерть настигала каждую минуту,
Рвала из губ кусок ночного неба,
Рвала из губ осколок сигареты,
Из телефона голос забирала.
И обрывалась длинными гудками,
И вешала обрывок разговора
Под небом, за глазами, на ветру.
Юродствуя и корчась где-то сзади,
Звала не оглянуться ни на миг.
И только ты над нею была властна,
Но что-то понимала и смирялась,
Такая доля, право. Я же гордый,
Мой гнев сродни безумиям богов
За право быть единым и всевластным
Хотя бы для тебя, моя тревога.
Был так наивен этот голос духа,
Покинутого всеми и судьбой,
Что только вниз по каменным ступеням
Была дорога. Падать на колени
На дне души у мёртвого колодца
Вчерашних ожиданий и молиться
За право быть с тобой. Я опускался
И ничего не видел из-за спин.

…

Боль ушла, она осталась,
Белой чистота страницы
И любимые предметы
Любят меньше, чем казалось,
Потому что в них осталась
Та, которая так любит
И которой нынче нет.
Потому что показалось
Ей и мне, ещё кому-то,
Что мы в ссоре, что мы делим
Мир на качества влиянья.
И такого униженья
Вынести не могут книги,
Лампа, стол, цветы и стены.
Все они забылись тайной
И на дне их созерцанья
Дышит лёгкая усталость.
И в глаза роняет знаки,
То лениво и печально,
То красиво и тревожно,
Упоения бедой.

…

Полумёртвого года опавшие строчки.
Упоений не жди. Унижения нет.
Что ещё неизвестно они напророчат.
Что ещё неизвестно напишет поэт.
Для тебя ль предназначено это виденье,
Для другого какого родства.
Просто тихой правдою стихотворенье
Опадает на руки, касаясь едва.
И ресницы дрожат удивлением зыбким,
И качается ветка, и птица кружит,
И на всём протяжении этой улыбки
Чёрной шиной машина по асфальту шуршит.

…

Колдует руками своими Сильфида,
Хрустальные двери судеб открывая
Пред лицами смертных. Ложится удача
На свод приподнятого в небо лица.
Черты удивительной ясности мира
В дожде сквозь стекло проходящих составов,
С мостов в заливные луга одиночеств,
С небес на разбитую шашечным строем
Усталую землю, любимую Богом
За то что одна она в целой вселенной
Такая, зелёная и голубая,
На горе как женщина разноречива
И тысячу жертв лишь за то уплатила,
Чтоб в недрах себя узнаванье творить.

…

Нести себя им делалось всё легче,
Холёным душам в пальцах одиночеств,
На дно колодцев жизни погружённых
Корнями непрестанного вниманья
За лицами, слагающими правду
Деревьев, настроений, мостовых,
В одну картину импрессионистов,
Которых неизменно поставляла
По смерти жизнь в алхимии природы
Кривые ходы в потаённом мире
Коры растений, мозга, так же в землю,
Которая сведя перечисленья
В химическую формулу суглинка
Под пахом солнца зачинала вновь.

…

Прятался, прятал, плакал и ныл,
Был ожиданием, голосом был.
Плыл утончённый, полуживой
Голос по воздуху жизни домой.
Возгласов белых и голубых
Плавился в нём фиолетовый стих.
И вырастал в форме белых стихов,
Нежных цветов, фиолетовых слов.
Грусти ночной, упоений вечерних,
Нагромождений глыб музыки вчерне.
Фраза событий о профиль лица
Опустошалась в пределах кольца
Всякого слова. Вкруг музыки суш
Пауза рук и сплетение душ.
С кем это было, когда, никогда.
Вечер, молитва, сиянье, звезда.

…

И брошенный лучом на мостовую
От скудно источающего свет
Пророка одноглазого, лампады
То ли окна, а может фонаря,
Какою-то неясной бродит тенью
Под сводом поднебесного пригляда
Мой современник, тоже человек
С неверно обобщёнными чертами,
На фоне городских полночных стен
Иль в залитых суетностью светила
Перстах божественных, как нравится кому.

…

Боролась в клавишах души
Ладонь с запястьями на целом
Куске льда, бились туго плети
И рассечённой кожи мякоть
Впивалась в воздух краснотой.
Обугленно кричали пальцы
Как птицы в заповедь зари
И постояльцы пьяной ночи
На белоснежной неге истин
Марали в чёрное листы.

Багровой тенью трепетали
Младого Эроса ресницы
И в ученически скрижали
Вносилось божеской десницей.
Аз повелел повесить мёртвых
И заслонить на время солнце,
О, вождь четвёртыя когорты,
Восток, довольно, пусть прольётся.

И это было так красиво,
Что память каждого предмета
Накапливалась пониманьем
И в воздухе прозрачном плыло
Их голосов переплетенье.
Хрустальных слов перечисленья
Душою, верящею в Бога,
То всё росли, не пресекались,
То затухали как событья
И умирали как живое
Одно лишь может умирать
На белой плоскости тетради.

…

Жизнь сгущается
И ощущаются
В пальцах начатки слов.

Дождь, зелёная
Влага влюблённая
Дышит в костры зрачков.

Воздуха солнечность,
Гулкость безоблачность
Напоминает стихи.

Где как в собраниях
Память накапливает
Мысли, дела, грехи.

Пауз заранее
Музыка ранняя
Прежде ещё всех слов

Есть начинание,
Вздох и молчание
Комнат, деревьев, стихов.

И окружение
Это не дремлет,
И норовит пропасть.

И темнотою
Вновь окружённые
Люди уходят ждать.

Страны, и годы,
И континенты,
И населенья могил.

Китежа-города
Взгляды-моменты,
Трудно-спокойный мир.

…

И на светящемся плацдарме остановки
Сухой сюжет, иль драка, иль лобзанье.
Чуть гуще листьев тень и есть минута,
Из проносящихся случайных лабиринтов
Вдруг выпадет ответ твоей догадке.
Так словно ива деревом глядится
Хрусталь сосуда пруда или речки,
Так человек пред зеркалами ночи
Перемещенье освещенья вида
Форм мирозданья, так, нипочему
Встающих, отражаяся друг в друге
Лишь на минуту мысленного взмаха,
Узнать себя и потерять себя.
А человек, он здесь не принимаем,
Ведь человек всё может полюбить
И жить всё дальше, дальше, хоть до неба,
Тогда как его дело быть собой,
Перемещеньем освещенья вида.

1989.

© Никита Янев, 2011
Дата публикации: 11.01.2011 13:09:23
Просмотров: 2902

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.