Мир лилового неба 6

Юрий Леж

Форма: Повесть
Жанр: Фантастика
Объём: 13430 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Продолжение повести.

К вечеру серое столичное небо, так неласково встретившее Мориса у воздухоплавательного причала, посветлело, пелена дождевых облаков истончилась, и, кажется, перед самым закатом было готово выглянуть блеклое осеннее солнышко, но – не успело.
Едва легкие смугло-сиреневые сумерки начали сгущаться над городом, как на одном из перронов Северного вокзала появился преобразившийся из неприметного простенько одетого скромного паренька, способного легко затеряться в любой толпе, фон Лестов – в кашемировом, длиннополом, распахнутом пальто черного, как глухая ночь, цвета, в легком темно-синем кашне под ним, в солидном, простого классического покроя костюме-тройке цвета маренго и модном цветастом галстуке, завязанным широким узлом. Следом за ним, казалось, повзрослевшим в респектабельной одежде лет на пять, вокзальный носильщик в серо-зеленом поношенном, но крепком и ухоженном мундирчике с надраенной до зеркального блеска латунной бляхой на груди бойко катил тележку с парой объемных чемоданов, заполненных свежеприобретенными сорочками, нижним бельем и – для веса – самыми разнообразными книгами. Сам же Морис держал в руке маленький саквояж, заполненный дорожным несессером, привычным револьвером и тремя сменными барабанами для него и армейской аптечкой, прозванной в народе «на всякий случай».
Вагон первого класса, к которому направлялся по довольно-таки пустынному перрону фон Лест, казалось, появился здесь из тех давних времен, когда роскошью считались зеркала, темная, полированная бронза, красное дерево и мягкие, приглушенных тонов персидские ковры. И проводник у приоткрытой, будто заманивающей в приятное и комфортабельное путешествие двери вагона был под стать: холеный, важный, в добротной, расшитой позументами, явно неновой, но ухоженной униформе, с пушистыми, седыми бакенбардами, – такому не чай пассажирам разносить и постельное белье собирать, а играть в каком-нибудь провинциальном театре характерные роли хладнокровных до сумасшествия дворецких.
Остановившись возле входа, Мориц небрежным жестом скомандовал предупрежденному заранее носильщику тащить чемоданы во второе купе, а сам, не торопясь, докурил ароматную, «богатую» папиросу и швырнул окурок под колеса вагона. Случившегося с ним преображения Лихо, казалось, не замечал вовсе, ощущая себя в шкуре молодого преуспевающего, пусть и мало кому известного, фабриканта вполне комфортно и достоверно; что ж, бывали в его беспокойной жизни гораздо более стремительные и контрастные перемены.
С демонстративным уважением кивнув почтительно замершему у вагонной двери со склоненной в приветствии головой проводнику, фон Лест неторопливо прошел в поблескивающее бронзой, залитое светом, смягченное коврами помещение скорее уж фешенебельной миниатюрной гостиницы на колесах, чем транспортного средства, по пути едва не столкнувшись с возвращающимся носильщиком, успевшим умело разложить его чемоданы под купейный диван в бархатной темно-шоколадной обивке и на верхнюю полку над входом в купе.
Плотно притворив за собой дверь, Мориц с привычным профессиональным вниманием оглядел тесное пространство, в котором ему предстояло провести остаток вечера и приближающуюся ночь и лишь после этого повесил на вешалку пальто, расстегнул и кинул на диванчик рядом с поставленным туда же саквояжем пиджак, присел, откинувшись на спинку, и вздохнул с легкой грустью. По роду его гражданских занятий, да и по долгу службы Лихо до сих пор не доводилось ездить в такой роскошной обстановке, да и сейчас произошло это совершенно случайно. «Повезло тебе, – ухмыльнувшись, сказал действительный тайный советник несколько часов назад, прослушав в телефоне голос кого-то из своих помощников. – Референтишка мой напутал, решил, что билет до Зольного мне лично нужен и заказал, понимаешь, первый класс в «Северном Сиянии». Так что, придется тебе, уважаемый фон Лест, в дороге изобразить из себя очень состоятельного и предприимчивого человека…» «Ну, это-то как раз довольно легко», – подумал тогда в ответ Морис. Фамильные доходы семьи фон Лестов позволяли любому носителю этого имени не работать ни одного дня в жизни, чем, правда, никто из них в обозримом прошлом не злоупотреблял. Но и те деньги, что получал Лихо, как от гражданской открытой, так и тайной, истребительной деятельности давали ему возможность вести вполне респектабельный и даже роскошный образ жизни, совершенно не напрягаясь при подсчете расходов… если бы не вбитая в подсознание еще домашним, детским воспитанием привычка не выделяться и не ставить себя выше простых людей.
Плохо различимый за звуконепроницаемыми окнами купе первого класса прогудел сигнал тепловоза где-то в голове состава, лязгнули – и тоже едва слышно – межвагонные сцепки, слегка тряхнуло, и экспресс, потихоньку набирая скорость, двинулся вдоль перрона. Морис присел на диванчик, расстегивая пуговицы жилета – там, внизу, в левой поле был, по словам Урбуса, вшит небольшой анонимный жетон сотрудника Управления Имперской Безопасности, дающий, опять-таки по заверениям главного «медведя», очень широкие полномочия его владельцу, а главное – признаваемый на Севере по негласной давней договоренности с Советом Старейшин. Небольшой овал значка и рельефное непонятное изображение на одной его стороне легко прощупывалось, но при этом совершенно не выделялось через тонкую ткань. «Такой выдается только с моего личного разрешения, – с легкой стариковской хвастливостью сказал про жетон советник. – Даже Канцлер не знает, сколько в Империи людей с этим знаком…» Пустяк, конечно, для привыкшего чаще всего обходиться собственными силами и тщательно изготовленными фальшивыми документами Лихо, но чем-то приятно тешащий самолюбие.
В купе легким поскребыванием по дверному полотну постучался проводник, пожелавший узнать не надобно ли чего горячительного или, напротив, прохладительного пассажиру, а заодно и уточнивший, в котором часу оный собирается ложиться почивать. Морис, рассеянно глядя куда-то через плечо театральному дворецкому, попросил для себя крепкого чаю с лимоном и сахаром – бессонницы он не боялся – а насчет постели распорядился подготовить к полуночи, как раз хватит времени выспаться, в Зольный экспресс прибывал утром, в восемь сорок.
Чай появился через несколько секунд, будто проводник только и ждал этого распоряжения, держа наготове кипяток и заварку, впрочем, как успел высмотреть краем глаза наблюдательный фон Лест, вагон пустовал более, чем наполовину, кроме второго было занято еще два купе из восьми, и особой рабочей нагрузки у проводника не было. Запершись изнутри – хватит уже неназойливых, но совершенно теперь ненужных услуг от театральных бакенбард – Морис отхлебнул кисловатый от лимона, но все равно крепкий на вкус напиток из тонкого, с изящным узором на стекле стакана, пристроенного в мельхиоровый, начищенный до блеска подстаканник, а потом извлек из поддиванного чемодана небольшую, но богато иллюстрированную, изданную лет сорок назад в городе Безумного Царя книжку «Редкие и уникальные ордена и медали экзотических стран», навязанную ему тайным советником.
«Чтобы хоть как-то перевести разговор на нужную тему, – развел руками Урбус. – Другого ничего не придумать, да и бесполезно все это. Не по вражеским тылам едешь и не к заграничным недругам. Тут как-то попроще надо, без всяких долгих комбинаций и хитроумных ходов…»
Фон Лест раскрыл наугад книгу и, рассматривая фотографию бразильского ордена Святого Лаврентия, выпущенного лет двести назад в десятке экземпляров и представляющего из себя настоящее произведение ювелирного искусства, вернулся к чаю. Незаметно для самого себя, может быть, от непременной поездной скуки при поездке без попутчиков, может быть, просто от природной любознательности и профессиональной привычки обогащаться любой информацией, Морис увлекся перелистыванием раритета, с интересом разглядывая отличные фотоиллюстрации лаосского ордена Розового Лотоса, сиамского – Белого Слона, парагвайского – Черного Креста.
Отвлекся от книги фон Лест только, когда в купе заметно потемнело, а значит, судя по времени поездки, поезд выбрался за пределы столичной губернии. Не включая света, Морис переложил со столика на диванчик библиографическую редкость и, давая отдохнуть глазам, посмотрел в окно на лилово-сумеречный пейзаж ранней осени. Сливаясь почти в непрерывную полосу, за окном мелькали окружающие железную дорогу высокие деревья, заслоняя собой потемневшее небо, на котором – то ли из-за густого леса, то ли из-за сплошных облаков – невозможно было разглядеть, не вспоминая уж о звездах, даже Светлую спутницу планеты.
Очнувшись от созерцания проносящейся мимо уже мрачной сплошной черноты – сколько он так просидел во тьме, прильнув лицом к стеклу – фон Лест не понял, хотя раньше чувство времени не устраивало ему неожиданных сюрпризов. Протянув руку, Морис щелкнул выключателем бра, и мягкий, комфортный свет залил купе, окончательно освобождая от заоконного дорожного наваждения. Заодно уж включив и радио – транслировали по поездной сети какую-то легкую ненавязчивую музыку, видимо, из классических сочинений прошлых веков, нынешнюю, с её настойчивыми тревожными ритмами, фон Лест опознал бы сразу – пассажир роскошного купе вытянулся на диванчике, сдвинув к стене и пиджак, и саквояж… и вспоминая…

…– Этой весной, в конце марта, норги разбомбили лагерь восьмого штурмового батальона северян, – чуть монотонно, будто зачитывая казенную бумагу, проговорил Урбус, одновременно сгребая со стола и закидывая, казалось, в совершеннейшем беспорядке в саквояж разложенные на столе чужие артефакты. – Это был тыловой запасной лагерь, там батальон отдыхал после боев и пополнялся личным составом и оружием. Налет, как налет, ничего, казалось бы, особенного, потери – в пределах нормы, повреждена часть построек, но… среди пострадавших оказался унтер-офицер Вальтер Зольный… уроженец города Зольного.
«Я тоже уроженец этого города, – подумал фон Лест и перед самим собой блеснул отменной памятью и умением во время применить имеющиеся знания: – И Вальтера помню, хоть прошло почти восемнадцать лет, и я его ни разу не видел взрослым…»
– …в госпиталь унтер-офицера Зольного доставили в бессознательном состоянии: перелом обеих ног, травмы грудной клетки, множественные ушибы, небольшое осколочное ранение спины и контузия средней тяжести. Его практически сразу отправили на операционный стол и, как водится в таких случаях, все, что было найдено в карманах мундира, попало под опись в госпитальную каптерку.
«Никогда бы не подумал, что кто-то из санитаров или каптерщиков наших военных госпиталей подрабатывает на «медведей», – подумал мельком Морис, на мгновение становясь тем, кем был с рождения – северянином.
– Среди обыденных солдатских вещей, найденных у унтер-офицера Зольного попалась и одна очень необычная…
Советник опустил руку в саквояж и извлек оттуда фотографию. «Даже не искал… – обратил внимание фон Лест. – Будто сидит там, внутри, маленький гномик-референт и подсовывает своему начальнику прямо в руку то, что нужно на текущий момент…»
– Не буду объяснять очевидное, – сказал Урбус, протягивая снимок довольно небрежного карандашного рисунка собеседнику. – Северяне никогда напрямую не работали с Управлением Имперской Безопасности, предпочитая собственную военную разведку и контрразведку, но вот по коду «странный гость» сотрудничество осуществляется в самом полном объеме, хотя – фактически негласное.
Морис вгляделся в изображение: широкий крест с явно растянутыми оконечностями, странная, готическая свастика посолонь из четырех элементов в самом центре, несколько невнятных цифр на нижней, широкой части самого креста, – вот и всё.
– Думаю, что ты всё понимаешь, – продолжил советник. – Проверили по каталогам, опросили экспертов… вещица эта явно не из нашего мира. А тут еще… Вальтер Зольный, едва очнувшись, затребовал этот крест, хотя сам к церкви Разгневанного Христа никакого отношения не имеет. Впрочем, этот крест, похоже, так же…
– Позвольте сказать очевидное? – поинтересовался Морис, перебивая собеседника.
– Не надо, – поморщился Урбус, отрицательно покачав головой. – Зачем? Ты все правильно понял. Может быть, этот крест такой же орден чужого мира, как и тот, что я тебе только показывал. Может быть – древняя семейная реликвия, я знаю, как на Севере относятся к этому и какие порой странные вещи становятся талисманами на века. А может быть – это ключ… к иным мирам, в которых не всегда и все благополучно.
«Кто-то не только приходил к нам, но и уходил отсюда? – едва сдержавшись, чтобы не произнести это вслух, самому себе задал вопрос фон Лест и тут же ответил: – Разумеется. Иначе откуда такая уверенность в существовании ключа к чужому миру?»
– Всякое может быть, потому-то – мне нужна определенность.
«А не один северянин не станет не только откровенничать, даже и разговаривать о семейных делах с имперцем, будь тот хоть самим Канцлером, – мысленно продолжил за советника фон Лест. – А со мной – будет, тем более, что мы росли в одном городе, бегали по одним улицам, разве что – в разные школы ходили… однако что-то долго Управление Имперской Безопасности подыскивало нужную кандидатуру для контакта с Вальтером Зольным…»
– Интересующий нас унтер-офицер пробыл в госпитале почти все лето, – вернулся к конкретике задания Урбус. – А потом его отправили долечиваться домой, в родной город. Как я понял из врачебной тарабарщины, переломы у него срослись не очень-то правильно, и это сказалось на мышцах ног, хотя списывать со службы бойца с таким опытом, конечно же, никто не торопится… следовательно…

© Юрий Леж, 2013
Дата публикации: 23.05.2013 11:04:10
Просмотров: 2167

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.