Второй дом. Часть 1

Виталий Шелестов

Форма: Повесть
Жанр: Просто о жизни
Объём: 81337 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

I

Батальонные тактические учения с боевыми стрельбами затягивались: из штаба округа, словно по мановению волшебной палочки, объявились ряженые в полевую с иголочки форму инспектора-наблюдатели, дабы, как можно догадаться, прошерстить, проскоблить и пропесочить оскоромившихся. А такие выявились довольно скоро: третья рота, в отсутствие приболевшего её командира, с двумя необстрелянными лейтенантиками-выпускниками и очумелым от вороха навалившихся задач и проблем замполитом, раз за разом проваливалась.
Ещё в первый же день прибытия на полигон недосчитались заправочного «КрАЗа» и полевого кухонного «газика». Первый неудачно сманеврировал на одном из поворотов, задев боковиной палисадник частного сектора и всполошив ближайшее население, выбежавшее поглазеть на марш колонны. Не замедлили явиться к месту столботворения военная автоинспекция и тамошняя администрация в лице представителя сельсовета. Разборки затянулись на несколько часов, пострадавшая сторона требовала материальной компенсации за ущерб, виновники старательно ремонтировали и заколачивали передавленный штакетник в угоду любому вмешавшемуся в перепалку, пока не составили акт, согласно которому третья рота в течении суток обязывалась всё исправить и по возможности отработать на сотках требуемую компенсацию. Ввиду сильной занятости личного состава на учениях полковой штаб распорядился откомандировать в распоряжение потерпевшей стороны пару бойцов из комендантского взвода. Какими словами те обкладывали третью роту – уже другая история.
Что же касается кухни, то их машина стала колом на трассе километрах в двадцати от полигона – заглох двигатель. Никакая заводка прикуркой и вручную не помогла, требовалось вмешательство ремонтно-аварийной службы, а пока решалась дальнейшая судьба «газика» с его водителем и пассажирами, время текло, и третья рота вынуждена была тешиться пошлым афоризмом замполита, что якобы не на хлебе едином должна базироваться воинская дисциплина. А покамест всем заняться обустройством полевого расположения и продолжать окапываться…
Увы, на этом напасти продолжали сыпаться на роту отовсюду и беспрерывно. Выпускники – молодые командиры взводов, желая, как часто водится, с самого начала наладить и укрепить свой офицерский статус, вызвались добровольно отправиться в первую же ночь на огневые рубежи для рекогносцировки, установки и проверки на готовность и мобильность учебных мишеней. Батальонное руководство охотно пошло навстречу сему предсказуемому энтузиазму, поскольку работы подобного рода всегда были тяжкой повинностью и ложились в основном на плечи заезжих подразделений, что учатся здесь стрелять, водить, орать, бегать, прыгать, одним словом – воевать. Целый взвод отправился пехом вслед за новоиспеченными командирами в ночь готовить рубежи к первым намеченным стрельбам. Ставили каркасы, обтянутые плотной бумагой, фанерные фигуры в виде вражеских боевых единиц, ровняли окопы и бруствера, проверяли целостность кабелей… К утру так хотелось жрать, что готовы были грызть эти самые мишени вперемешку с лейтенантами, которых возненавидели довольно скоро. Ненависть усилилась, когда выяснилось, что молодые комвзводы забыли в порыве энтузиазма прихватить средства связи, и запыхавшийся посыльный, срочно отправленный к ним батальонным штабом, вместе с рациями передал сердечные приветы и наказ фигурировать дальше в качестве обслуживающего персонала стрельбища без отрыва от производства, т.е. когда придёт очередь воевать – милости просим, только потом как можно скорее обратно к мишеням, и про связь не забывать…
Старший лейтенант Усольцев, ротный замполит, впервые, пожалуй, ощутил на собственной шкуре, что значит быть полевым командиром (в хорошем смысле этого слова), а не плацо-казарменным зазывалой, коим, по сути, являлся до сей поры. Одно дело, когда ты правая рука и воспитательно-идеологическое подспорье комроты, глашатай всего передового и просветительного, совсем другое – сотня орлов под твоей эгидой и открытым небом, причём далеко не все жаждут выказать чудеса доблести и отваги. Особенно если в «котелке» маячит другой котелок, с гречневой кашей и подливкой, а тебя заставляют тащить на полигон боекомплект и наглядно-вспомогательное барахло, которое и приспособить-то негде и незачем, кроме как наколотить топориком для ночного костерка…
Отстрелявшись на первом этапе через пень-колоду и увещевания незавидных перспектив со стороны батальонного руководства, третья рота уныло разбрелась группами по распределённым точкам: кто снова на огневые рубежи с присмиревшими лейтенантами, кто охранять боевую технику, кто в оцепление по всему периметру полигона, а кто назад в лагерь для прочих мелких и средних поручений и нарядов. Людей, как всегда в подобных ситуациях, катастрофически не хватало, и латать дыры приходилось кем и как угодно, чтобы хоть в какой-то степени поддерживать общий ход процесса. К вечеру второго дня прикатила наконец «поварёшка», заимствованная у роты матобеспечения, и когда солдаты вытянулись живой струёй к «покорителю бездорожья» с пустыми котелками, к Усольцеву прискакал штабной посыльный с приказом немедленно явиться к комбату. Тот выругался про себя и, торопливо застёгивая портупею, рысью шуганул к походному КП, оставив в палатке нетронутый обед-ужин стынуть на радость лесным насекомым.
— Тут вот какое дело, Усольцев… — Командир батальона майор Бережной развернул на складном столике топоплан местности и стал по нему водить пальцем, что-то выискивая. – Утром позвонили в штаб полка из областного управления связи, а оттуда сообщили мне, как всегда в самый подходящий момент… Оказывается, на территории нашего театра боевых действий где-то в северо-западной части проложен их подземный кабель. Сделано это было давно, и схемы с расположением местных коммуникаций у них где-то затерялись. Ну и, как часто бывает, со временем срочно понадобились, и теперь рыщут-свищут в панике. Потом, понятное дело, бумаги сами отыщутся, но сейчас эта лавочка в положении роженицы, которой без кесарева сечения абзац. Вот и обратились к нам за подмогой. Загвоздка, как я меркую, здесь в том, что их люди без официального согласования с нашим, полагаю, не только полковым руководством, сюда не попрутся, тем паче при боевых стрельбах. А это, сам понимаешь, сопряжено со штабной волокитой, которая неизвестно ещё сколько времени отымет. Тут надо не только давать отбой учениям и неизвестно сколько ждать, но и менять кучу мероприятий и графиков, перекраивать учебный план и всё такое… Так вот, чтобы эта канитель не затянулась, начальство решило попробовать обойтись собственными кадрами. Через пару часов сюда привезут из части спеца из сапёрной роты, и он на ночь глядя попробует своим детектором-реконом отыскать этот долбаный кабель и нанести его вот на этот план.
Бережной протянул Усольцеву лист. Оба склонились над ним.
— Ориентировочно кабель протянут вот здесь, – палец комбата прочертил овал в левом верхнем углу карты. – Могут даже остаться следы траншеи в виде холмиков или выбоин, да и растительность в том месте должна отличаться. И главное: при закладке кабелей ставятся по ходу бетонные или металлические столбики с табличками. Конечно, за столько лет их могли своротить гусеницами или даже снарядами, но есть вероятность, что могут кое-где сохраниться, а это облегчит задачу и сэкономит время на поиски.
— Здесь непонятно другое, — заметил Усольцев. – Территория полигона – она же всё-таки при военном ведомстве. И как могло произойти, что такой важный гражданский объект, можно сказать стратегического значения, оказался в неположенном месте?
— Вопрос, конечно, интересный, — вздохнув, проговорил комбат. – И думаю, что не мы одни сейчас им задаёмся. Может быть, когда в своё время участок передавали или какую-то его часть присоединяли к нам, землеустроители что-то профукали или напортачили с актом сдачи. Или же кто-то из наших предшественников допустил косяк с приёмкой, от ошибок никто не застрахован. Теперь это выяснять – впустую, даже если и найдут виноватых, нам от этого не полегчает. Однако раз уж так вышло, проявлять, как это ни банально звучит, армейскую смекалку нашему брату не впервой. Постараемся, так сказать, направить ход истории в нужное ему русло. Лучше всего было бы, конечно, послать туда кого-нибудь из офицеров, да сам видишь, каждый на вес золота, в любой момент может понадобиться здесь.
— Ясно, товарищ майор…
— Ночную стрельбу временно отодвинем на сутки. Твоя рота пока не задействована, поэтому выбери из своих бойцов кого-нибудь порасторопнее, желательно старослуживого, и чтобы по карте мог ориентироваться. Сапёру в одиночку, сам понимаешь, на этом полигоне что свинье в тундре, – заплутает мигом, да ещё в темноте. Можешь ещё кого-нибудь в подручные выделить. И пусть выдвигаются как можно скорее, к утру желательно бы раздолбаться с этой проблемой, чтоб её юзом… Да, и не забудь выдать им рацию, а то у вас в роте на этот счёт последнее время умельцы хороводят…

Младший сержант Луконин, срочно вызванный к замполиту несколько минут спустя, внимательно и, понятное дело, с некоторым скептицизмом выслушивал его указания и инструкции. Шуровать непонятно куда и отыскивать непонятно что за почти двухлетнюю службу не являлось для него сюрпризом, и это новое задание, свалившееся пыльным кулем на голову, никакого смятения в душе не произвело. Разве что раздражения вперемешку с едкой досадой прибавило: в самом-то деле, сколько можно уже грызть гранит проблематики, так все зубья скоро искрошишь. Видать, покрыл анафемой кто-то многострадальную третью роту ещё в незапамятные времёна…
— У сапёра, конечно будет при себе «147-я «пешка» или что-то в этом роде, но перестраховаться не мешало. Возьмёшь у Кривицкого «моторолу», знаешь, как с ней обращаться?
— Приходилось…
— Ведь насколько я помню, – продолжал Усольцев, – у тебя гражданская специальность вроде как с топографией связана?
— Геодезист, технарь до призыва окончил…
— Вот-вот, значит в топокартах должен сечь, верно ведь? Кустарник от строительного сооружения на плане местности отличишь, север с югом не перепутаешь?
— Обижаете, тарщ-старш-нант…
— Шучу-шучу, хотя сейчас хохмить самое времечко… В общем, постарайтесь к утру найти. Место я тебе указал, там неподалёку должны быть кто-то из оцепления, так что смело бери их себе в подмогу. Информируй меня ежечасно, как продвигаются дела. Ну и если всё обойдётся как надо, парочку увольнительных по приезде в часть гарантирую… Есть какие-то вопросы?
— Расположение кабеля, если обнаружим, прямо сюда наносить?
— А больше некуда. Постарайся, чтобы гражданские не обхохотали потом: обрисуй грамотно, как положено топографу или кто ты там… Мы потом копию на чистовик сделаем, не хуже ихних планшетов будет…
Выйдя из палатки комсостава роты, Луконин аккуратно сложил карту и засунул её в походную командирскую сумку, выданную в качестве дополнения замполитом. «Круто выгляжу, – усмехнулся он про себя. – Теперь бы ещё фуражку да портупею для полного шика – и прощай дембель, остаюсь верен тебе, минобороны». Затем направился к командному пункту метрах в полуторастах от расположения, куда, по словам Усольцева, должны были привезти из части будущего напарника из инженерно-сапёрной роты.
Ждать пришлось недолго: через полчаса, приплясывая в темноте фарами ближнего света, на КП подвалил полковой «уазик». Оттуда вылезли начальник штаба батальона капитан Лисовский и прапорщик с продолговатым металлическим коробом, где, как можно было догадаться, содержался прибор для обнаружения всевозможной подземной дряни. До сих пор Луконин видел похожее только в кино, и его даже разобрало любопытство, чего, признаться, уже давненько не испытывал: сие невинное чувство в армии поощряется разве что взысканиями. Он подошел к машине.
— Луконин? Это тебя отправляют на кабель? — быстро спросил его начштаба. – Отлично… Андреич, – повернулся он к прапорщику, — вот тебе в подручные боец. Толковый, располагай в полной мере.
— Вообще-то двоих было бы самое то... — прапорщик, недовольно сопя, подгонял с помощью карабинчиков ремешки в коробе. Лисовский снова повернулся к Луконину.
— Там будут люди из оцепления, — поспешил заверить тот. – Как минимум двое. При желании можно ещё парочку кликнуть, они по всему периметру разбросаны.
— Ну тогда полный ажур, — усмехнулся прапорщик, доставая из кармана портсигар. Он был уже немолодой, по армейским меркам предпенсионник: морщины на лбу, с проседью усы, «вещмешочек» на должном месте, создающий проблемы со шнуровкой ботинок, размеренная неторопливая речь. – Сколько расстояния до предполагаемого клада?
— Где-то три с полтиной по прямой будет, – не совсем уверенно ответил Луконин. – Но лучше в объезд, на ходулях разве что к утру дотопаем. Повсюду рытвины, траншеи, воронки, а на «уазике» минут за двадцать примчимся.
— Дорогу хорошо знаешь? – вмешался водитель, сержантик из комендантского взвода. Его беспокойство можно было понять: возит не только полковое начальство, но и ранжиром повыше: окружную прокуратуру, дивизионное управление, генштабовские инспекции. «Козлик», понятное дело, к походно-земляной жизни не приспособлен.
— Да уж не хуже своих пяти, — фыркнул Луконин. – Выруливай только аккуратно, тропка петлять любит.
— Луконин тут каждый кустик изучил, с закрытыми глазами пулю отыщет, — с лёгкой иронией и одновременно гордостью заметил начштаба. – В своё время кто-то из батальона здесь рожок с патронами схоронил, так наш скаут-разведчик за полчаса отыскал.
— Так то нетрудно было, тарщ-ктан, по следам марша и огневой линии с погрешностью тридцати метров в стороны… — начал было скромничать Луконин, но прапорщик оборвал:
— Ладно, не будем трёп гнать, садимся и потарахтели. Раньше закончим – больше поспим…

Военный полигон представлял собой равнинный участок-трапецию, у малого основания которой с восточной стороны находились командный пункт, площадка для стоянки техники и территория расположения подразделений. К западу участок всё более расширялся, давая места направляющим директрисам и войсковым стрельбищам с огневыми рубежами; линии огня имели нечеткие границы в основном у большого основания на западе полигона, поскольку пуля – она всё ж таки дура, особенно когда выпускает её лицо-аналог, и потому может залететь куда не следует, а уж если дурить начинает снаряд…
Во избежание нежелательных появлений на территории посторонних лиц и предметов, по периметру участка, в более или менее доступных местах выставлялись подобия сторожевых постов, задачей которых было не допустить вторжения. А вероятность оного была достаточно велика, особенно в летнюю пору: кроме ни в чём не повинного зверья, в полигон могли запросто вторгнуться невежественные натуралисты: ягодники-грибники, собиратели трав, даже охотники, не считая хмельных любителей загородных пикников или просто пьяных, временно упустивших ориентирование на местности. Натыканные повсюду табличные запреты не всегда принимаются во внимание, часто просто не замечаются в азартных поисках лесных и полевых даров, а иногда и завлекают предприимчивую окрестную ребятню в надежде отыскать боевые сувениры различных предназначений.
На одном из таких постов (хотя само понятие носило если не символический, то в какой-то степени топографический характер) двое солдат коротали время у костерка, разведённого с самого начала их прибытия на место. Дабы дежурство, неизвестно когда сменяющееся, не казалось постылым и бесплодным, костерок использовался не только в качестве источника света и тепла: в золе пеклись картошка и яблоки, непонятным для посторонних образом тут оказавшиеся. Сей факт с большой долей вероятности никто и не собирался исследовать, особенно если учесть, что из продовольствия у бойцов по прибытии имелись только две пачки сигарет, да и теми располагал один из них, судя по выправке – второгодник. Другой служивый вид имел более уставной, из чего можно было предположить, что ряды защитников отечества пополнил не так давно.
Кругом было тихо, лишь ленивое потрескивание горевшего сухостоя нарушало гробовую идиллию полуночной глуши. Обоим почему-то не пришло в голову, что пальба и канонада с полигона уже несколько часов как смолкли, хотя ночным стрельбам полагалось быть уже в самом разгаре. Бойцы находились в том полудремотном состоянии, когда вроде и окутан пеленой сна, а органы осязания полностью настороже: любой посторонний звук, будто невидимая вспышка, заставляет очнуться и мгновенно перенестись из полуастрального состояния в реальность (комары со своим писклявым зудом не в счёт). Во всяком случае, более древний боец медитировал успешнее; именно он учуял более закалённым инстинктом приближение к месту их священнодействия автомобильного рокота. Встряхнулся, коротко зевнул и посмотрел на другого: тот не подавал признаков активной деятельности. «Солобон…», – усмехнулся про себя и бросил в напарника веткой.
— Эй, дровишко! Хорош гнить, дембель проспишь!.. Полоневич, ёшкин кот, линзы протри, кажись смена едет!..
Второй боец, встрепенувшись, поднялся на ноги и стал вслушиваться в ночи.
— Да говорят тебе, едут сюда. Неужто не слышно?.. Ладно, приедем в часть, займёмся твоими мембранами…
Звук мотора становился всё отчётливей, опытным слухом можно было определить, что машина едет осторожно, притормаживая на малейшей ямке.
— Что-то не нравится всё это мне, — пробормотал первый. – Ну-ка, припрячь хавчик, только поскорее.
Полоневич кинулся с вещмешком к костру и принялся лихорадочно запихивать внутрь запечённые трофеи с ближайшего селения. К тому моменту, когда полковой «уазик» выехал на полянку из малозаметной в темноте просеки, улики были аккуратно спрятаны за поваленной неподалёку сосной.
Из машины вышли трое: все были хорошо знакомы первому бойцу. Нерешительно прокашлявшись, тот подошёл к Луконину и поинтересовался:
— Инспекция какая-то или проверка бдительности?
— Всё вместе, плюс белка и свисток, — нехотя ответствовал за Луконина прапорщик, доставая с водителем из машины короб. — Лопата с собой имеется, секьюрити?
Поскольку первый боец, поджав губы и плечи, недоумённо поводил головой, а Полоневич лишь хлопал глазами, ответить за них поспешил Луконин:
— Это оцепление, тарщ-прапщик, им не до земляных работ, будут отвлекать дозор тащить.
— Верно… — Прапорщик, усмехнувшись, принялся доставать из короба детектор, при виде которого даже водитель застыл в неподвижности. – Как это я стугодумил, картофан печь можно и без неё…
Оба солдата скромно опустили глаза…
Прибор внешне напоминал увеличенный пулемёт Дегтярёва, на конце ствола которого крепился небольшой обруч, а вместо станины была прикреплена ручка с какими-то чёрными кнопками на сплющенном торце. В коробе находились ещё всевозможные провода, трубки и прочая зиповская мелочёвка.
— Так, воины… – Прапорщик выпрямился и обвёл глазами почему-то всех. – Мобилизуйте-ка серое вещество и постарайтесь припомнить, не попадались где-то здесь в округе бетонные или металлические столбики, желательно с табличками. Они должны указывать местонахождение и направление подземных коммуникаций. Для особо одарённых – это трубы и кабеля, зарытые в землю, где им сподручнее находиться без нежелательного стороннего воздействия сил природы и гомо-сапиенса разумного…
На некоторое время снова воцарилась тишина, затем Полоневич, робко кашлянув, промямлил:
— Я, кажется, видел что-то похожее…
Все повернулись к нему.
— Отсюда далеко? – уточнил прапорщик.
— Да нет, метров пятьдесят, не больше. Хворост для костра собирал и наткнулся случайно…

Слегка покосившийся бетонный столбик с облупившейся желтой краской и пятнами лишайника обнаружить можно было действительно случайно, поскольку место вокруг обильно поросло лещиной и кустами боярышника. Однако следы окопок, вероятно, проделанных ещё при возможной закладке кабеля, говорили о том, что столбик здесь неспроста. Это подтверждали выбитые на нём непонятные стороннему оку литеры и цифири, означающие, должно быть, специальный код для определённых служб. Прапорщик, внимательно оглядев его при свете фонарика, покивал головой:
—Да, похоже, что он. А ещё таких не находили поблизости?
— Никак нет…
— Ладно, сделаем попытку хотя бы отсюда плясануть… Ты, сержант, тащи сюда «рекон», а вы двое – коробку с остальными причиндалами. Только умоляю, гвардейцы – ничего не просыпайте на пути, тут каждая шайбочка может быть на вес золота…

II

Зарытый и забытый в недрах кабель обнаружили на удивление скоро. Сначала пообломали вокруг кусты и ветки, затем Федотов (так звали прапорщика), одев на плечо детектор наподобие гранатомёта и напялив громоздкие наушники, несколько минут колдовал, сгорбившись, вокруг столбика, шаря по замшелой поверхности обручем.
— Та-ак… — Он выпрямился, сбросил наушники на плечи и оглядел бойцов, задумчиво шевеля усами. – Вычислить-то мы его вычислили, а вот дать направление – это уже сложнее… Эх, ещё бы хоть один сторожок такой найти, мигом бы справились…
Луконин подался вперёд:
— А если дедовским способом попробовать – фоновым полем, так сказать?
— Че-во? – Федотов с хмурым недоумением уставился на него.
— Никогда не слышали? Нужны два куска проволоки – по полметра, не больше, ещё лучше – пара сварных электродов. Загнутыми берёшь по одному в руки и аккуратно прочёсываешь местность предполагаемой закладки.
— И что дальше?
— Там, где кабель, проволока или электроды начинают шевелиться в руках, надо только не зажимать их, чтобы загнутые концы были почти свободными. А если оба куска распрямляются в одну линию – значит, легли параллельно подземке.
— Интересно… И откуда ты про это знаешь?
— На «гражданке» в технаре учился по части геодезии, так на полевой практике у изыскателей-проектировщиков стажировались. Вот они такую штуку и показывали. У них постоянно с собой пачка электродов имелась для таких случаев. Реагирует, кстати, не только на кабели, но и другую подземку: водопровод, канализацию, дренажные трубы…
— Н-да-а… – протянул Федотов, в изумлении оглядывая младшего сержанта Луконина. – Воистину, век живи – век учись… А самому довелось такое применять?
— Пару раз, когда посылали наличие одной мелиоративной системы проверить. Действовало безотказно.
Федотов аккуратно положил детектор на траву и принялся шарить в коробе.
— Такой подойдёт? – он протянул небольшой моток медной проволоки.
— Пожалуй… — Луконин внимательно ощупал и, отогнув конец, попробовал разломать. – Тонковата, но должна сработать…
Дважды перекусив моток, соорудили из кусков проволоки г-образные прутики. Луконин, благо теперь он являлся главной действующей фигурой с согласия Федотова, приказал детектор и короб с ЗИП-ом отнести подальше, чтобы не создавали лишнего фона, после чего, взяв в неплотно зажатые кулаки малые загибы этих кусков и сложив по-молитвенному руки на груди, принялся медленно, будто канатоходец, прохаживаться вокруг столбика. Все стояли поодаль, затаив дыхание. Воцарилась такая тишина, что казалось, и комарьё угомонилось в ожидании чуда.
— Есть!
Прутики в руках, поддавшись невидимым импульсам, медленно раздвинулись в стороны и замерли. Луконин осторожно вытянул из кармана галифе компас и внимательно сверил по нему направление, в котором они залегли.
— Запад-юго-запад, двести пятьдесят по азимуту... Теперь с обратной стороны…
Он обошёл столбик и медленно проделал такую же операцию с другого направления.
— Здесь кабель сворачивает… Север-северо-восток, примерно двадцать по азимуту. Вот так… – он вытянул руку сообразно разгибу проволоки.
— Это как раз в сторону большака, — поспешил заметить и тем самым внести свою лепту старший из оцепления боец. — Столбик вкопали в месте разворота.
— Нас интересует не большак, а как пролегает кабель на территории вашего театра боевых действий. Вернее – уже нашего, – усмехаясь, проговорил Федотов и обратился к Луконину: – По всей закладке сможешь вот так прозондировать?
— Элементарно, Ватсон! – бодро ответствовал тот, и тут же спохватился: — Виноват, тарщ-прапщик…
— Ничего… – Федотов поймал себя на мысли, что рядом с этими бойцами зачастил усмешками и подковырками. — Раз уж ты направляющее звено, тебе и флаг в руки…

Как вскоре выяснилось, кабель не шибко и задевал территорию полигона: зафиксировав направление и сверяя его таким образом проволочными кусками, Луконин с Федотовым двинулись в юго-западном направлении, время от времени делая остановки и по очереди дублируя нехитрую операцию с распрямлением «мини-локаторов», как окрестил эти спасительные медные обломки Федотов. По ходу были обнаружены следы ещё двух развороченных сторожков, подтверждавших верность их действий. И часа не прошло, как всё было закончено, после чего более поднаторевший в картографических делах Луконин вычертил на плане при свете фонарика штрих-пунктир и подписав его закодированными символами, обнаруженными ещё на первом столбике.
— Так положено, — заметил он, складывая лист с планом местности и засовывая в замполитову сумку. – У тех, кто этим в своё время занимался, обязательно будут такие же загогулины в картах и реестрах. Пусть не думают, что мы тут лаптем щи хлебаем.
Хоть и прозвучало несколько самонадеянно, прапорщик Федотов своего восторга не скрывал. Весь первоначальный апломб с примесью сарказма куда-то улетучился.
— Тебя мне сам боженька послал, — с нескрываемым облегчением говорил он, когда шли обратно к машине и костру. – Я ведь, когда ехал сюда, даже не представлял, с чего начинать. Будь уверен, замолвлю словечко в штабе, поощрят стопроцентно. Во всяком случае, как минимум ещё одна лычка обеспечена. Сколько ещё служить?
— Да пару месяцев осталось…
— Оно сразу видать, не зелень зачумленная, что пару слов связать не может, всюду за ручку водить надо. Вот если бы срок службы хотя бы вдвое увеличить, таких бы спецов армия могла наковать, а! Как считаешь?
Луконин сдвинул головной убор и почесал в затылке:
— Что верно, то верно. Только бы ещё неплохо со всем семейством тарабанить: мамы, тёти, сваты-кумы…
Федотов расхохотался…
По приходу на место, где водитель-комендач, завернувшись в плащ-палатку, выводил у костра глоточную серенаду на тему о неумолимом ходе солдатской службы, а бойцы из оцепления с беспокойством оглядывались в ожидании, Луконин настроил рацию-«моторолу» и вызвал замполита. Тот ответил мигом:
— На связи…
— Луконин говорит… Кабель обнаружен, расположение проследили. Он совсем немного задевает самый угол северо-западной части полигона, правее дальнего огневого рубежа. Я нанёс на план его направление с погрешностью на метр-полтора, не больше. Кроме того, найдены следы тех самых бетонных сторожков, про которые говорили, они подтверждают наличие кабеля. И ещё один цельный, но он уже за территорией, хотя его я тоже обозначил.
— Молодцом, парень… Все остальные целы-здоровы?
— А куда им деваться! Мы же не мины раскапывали.
— Ну, мало ли… Ладно, я телеграфирую комбату, а вы дуйте поскорее на ка-пэ… Да, кстати! Ты там случаем Савельева нигде не встречал?
— Здесь он, вместе с Полоневичем в оцеплении.
— Ну, мать вашу!.. Он же механик-водитель, с техникой рядом быть должен, какой сапог его туда отправил?.. Хотя уже догадываюсь, опять эти два «свистка» услужили… Н-ну, помощники… Значит так. Меняешь его там, пусть едет сюда, а сам остаёшься с Полоневичем. Не тебя учить, что делать надо. И не забудь передать Федотову топоплан с рацией. Всё понял?.. Эй, ты не заснул часом?
— Так точно… В смысле, понял всё.
— Понимаю, тяжко, но я ведь не случайно именно тебе доверился. Держись, братец, твои заслуги родина будет помнить… Ну всё, конец связи…
Луконин отключил «моторолу» и с досадой повернулся к Савельеву – тому самому, что был за старшего до их прибытия сюда:
— Всё слышал? Стало быть, на передке без тебя никуда, езжай таранить до победного конца.
— Чтоб их… — Савельев с не меньшей досадой сплюнул. Его можно было понять: в сравнении с пребыванием здесь, в тихом уголке на лоне природы, пусть даже и несколько видоизменённой, тряска в бронированной самоходке по колеям и ухабам полигона казалась экзекуцией.
Все засобирались, водитель «уазика» затолкал плащ-палатку в задний отсек салона и, сладко потянувшись, мечтательно процедил:
— Ща бы горячего кофейку с чипсами…
Прапорщик Федотов, уложив в салон короб, подошёл к Луконину. Тот протянул ему сумку с рацией.
— Спасибо за помощь, царица полей. Метод твой запомню, когда-нибудь наверняка пригодится. Насчёт словечка – всё в силе… Как звать-то?
— Сергеем…
— Держи петуха, Серёга, авось когда-нибудь сведут ещё пути-дороги…

Когда удаляющийся в ночной тиши звук мотора окончательно пропал, Сергей повернулся к выжидательно глядевшему на него Полоневичу:
— Выспались тут хоть? Можешь шпарить как на духý, мне вся эта система знакома как облупленная.
Боец робко улыбнулся и пробормотал:
— Ну… более или менее.
— Тогда, если нет возражений, я всё-таки прикорну до рассвета. Третьи сутки уже пошли, как горизонтальное положение не принимал, скоро как лошадь научусь стоя дрыхнуть… Только гляди, как услышишь посторонние звуки – немедленно тормоши, не боись, не проглочу спросонья.
Полоневич быстро покивал и негромко, словно опасаясь быть услышанным посторонними, пролепетал:
— Может, перекусить чего хотите?
Сергей, уже было собравшийся прилечь у тлеющего костра, с удивлением поднял брови:
— А вам что, сух-пай выдавали?
— Да нет, просто…
Полоневич сходил к тайнику с припрятанным вещмешком и, вернувшись к костру, развязал лямки.
— Вот…
Сергей коротко и с пониманием дела рассмеялся:
— Ну как же! Узнаю брата Колю, а ещё самого себя этак с годик тому назад. Наш брат просто себя уважать перестанет, если трофеями не разживётся, особенно в такую пору… А ведь верно, как на этот долбаный учебный центр прибыли, — кроме порохового дыма с матюками, ничего больше и не глотали…
Сергей неторопливо сжевал пару картофелин, затем подложил под голову старый комбинезон и улёгся на бок лицом с костру. Ему, собственно, почему-то вовсе не хотелось спать, просто заняться на этом новом месте, да ещё в такое время суток, было абсолютно нечем. Разве что поддерживать огонёк, но ведь для этого есть Полоневич, с которым, кстати, вести как воспитательно-профилактическую работу, так и беседу «за жизнь», вовсе не прельщало. Амбиции старослуживого в отношении «духов» Сергея никогда не щекотали. Он придерживался им самим выдуманной нехитрой тактики стороннего нейтралитета: держал молодых от себя на расстоянии, жёстких методов не применяя и в то же время не запанибратствуя. Так было удобнее: ни к чему не обязывало, в глазах пожилого солдатского бомонда не роняло, озлобления у младших призывов не вызывало. Такой либеральный подход, если его правильно использовать и преподнести, нередко имел преимущества перед оголтелым и закостенелым «не давай спуску, как когда-то не давали тебе». По крайней мере, с ним младшему сержанту Луконину служить было проще и в какой-то степени даже веселее: иной раз сарказмом можно добиться куда большего, нежели истошным рёвом с пинками, не говоря уже о нервотрёпке.
Что же касалось рядового Полоневича, то он вообще не представлял для Сергея никакого интереса: безликое серое существо, абсолютно ничем не выделявшееся из среды прочих молодых бойцов. Мышонок, волею судьбы попавший в суровый армейский водоворот. Тихий, исполнительный и бесперспективный. Дотянет с грехом пополам срочную, да и сгинет в родные пенаты, без сожалений и особых хлопот. Впрочем, и на «гражданке» таких не особо замечают: среднестатистическая обывательская единица с твёрдым окладом и минимальными потребностями. Гражданин Корейко без миллионов…
Был, правда, случай, когда Полоневич всё ж таки отличился, если это можно так назвать. Произошло сие ещё весной, в карантине. Роту совсем недавно прибывших несмышлёнышей подняли утром, как положено уставными 45-ю секундами, вывели на зарядку, утренний кросс и так далее. Осмотр, построение к завтраку и… одного на перекличке недостаёт. Бойца Полоневича словно корова слизала. Собирались уж было подымать тревогу, как кто-то ненароком подсёк взглядом в самом углу казармы на верхнем коечном ярусе мирно дремлющего под байковым одеяльцем солдатика. При побудке на него в суматохе лихорадочного облачения не обратили внимания, а полусонные дневальные и вовсе упустили с поля зрения, если учесть местоположение «объекта». Полоневич же, по его словам, просто не услышал сержантской команды и спешного гомона поднятых сослуживцев, что, разумеется, подверглось немалому сомнению, и остаток карантинного срока койка на верхнем ярусе в углу оставалась практически нетронутой: её хозяин отбывал положенное у входа в казарму в качестве петушка-дневального. Историю эту некоторое время вспоминали со смехом как показательный пример «боеготовности номер один», а лейтенант-артиллерист Тулейко, командовавший тогда карантином, с ухмылкой заметил: «А может, так оно и правильно: граница на замке, а ключ — под подушку…»
Теперь, правда, у Сергея бродили иные мысли: его слегка подтачивало беспокойство, всё ли правильно было сделано при наложении линии кабеля, пускай совсем незначительно затронувшего их территорию. Уж почитай два года, как не вычерчивал, навыки могли и притупиться. К примеру, в отношении условных знаков или привязки на местности. Впрочем, штабных умельцев по этой части должно хватать, разберутся, кому положено…
Сергей всё-таки задремал, — тем чутким сном бывалого служаки, когда крохотная частица собственного «я» продолжает бодрствовать, витая где-то рядом и продолжая реагировать на внешние явления. Полоневич же, стараясь не шуметь, неторопливо хлопотал у костра, время от времени с любопытством поглядывая в сторону новоявленного представителя армейской элиты. По-видимому, где-то втайне ему хотелось в чём-то походить на младшего сержанта Луконина; естественное стремление любого молодого парня быть крепким и независимым хотя бы в отношении самое себя подчас не всегда даёт позитивные отголоски, даже если и развивается порой в нужном направлении. Личная харизматика – штука довольно тонкая, основанная сложнейшими психологическими и даже, можно сказать, стратегическими аспектами, что постичь не каждому по зубам (в переносном, разумеется, смысле, хотя кое-кто, и не только в армии, воспринимает сие буквально). А начальничье уважение и авторитет в равноценной солдатской среде, благоприобретённые Лукониным за два года службы, (надо признать, не всегда безупречной), свидетельствовали о верном направлении его служебного кредо. И потому любопытство в адрес его персоны, в чём-то даже граничащее с благоговением, не оставляло в эти спокойные часы ночного бдения рядового-срочника Александра Полоневича. Здесь не было и малой толики зависти, — многие из нас сами нередко вот так восхищённо созерцают какого-нибудь героя спортивных арен или киношного брэнда, не делая попыток отождествлять его и собственные амбиции.
Между тем погода начинала проявлять беспокойство; занялся небольшой прохладный ветерок, лесные шорохи постепенно набирали силу, а комары залютовали пуще прежнего. Полигон продолжал безмолвствовать, что, естественно, было на руку постам оцепления, однако не могло не вызывать беспокойства. Ведь как известно, затишье, да ещё временное ― не всегда предвестник лучшей жизни. А если вдобавок и внешняя среда принимает зловещее обличье, впору задуматься всерьёз. Тревожное предчувствие окутывало Полоневича какой-то неясной, и в то же время ощутимой пеленой; он хмуро поводил глазами вокруг, точно в ожидании внезапного нападения с любой стороны, и ему очень хотелось теперь, чтобы его старший напарник пробудился от спячки, громко отзевался, свистнул, харкнул, выругался, ― всё равно что, лишь бы хорошо знакомыми звуками и действиями разогнал эту мутно-отёчную ауру тоскливой жути, непонятно каким образом проникшей извне.
Младший сержант Луконин словно бы услышал его внутренние мольбы и хотя не сразу, но спустя некоторое время стал выказывать признаки неохотного пробуждения. Медленно ворочаясь и коротко похрюкивая, он затем слегка приподнял голову и сонно огляделся вокруг.
— Ф-фу ты, чёрт! ― забормотал он. ― Какая-то хренотень привиделась...
Зевая, поднялся, кашлянул, сплюнул в сторону от пляшущего костра (в армии многие обретают уважение к суеверным приметам) и отошёл в сторонку по насущному. И Полоневичу при виде всех этих предсказуемых и самых обыденных утренних процедур действительно сделалось легче и покойнее на душе. Он даже заулыбался, отвернувшись и делая вид, будто собирается подбросить в огонь ещё хвороста.
— Однако душновато стало, — заметил Сергей, воротившись и глотнув из фляжки холодного чаю, заваренного ещё по прибытии на стрельбище. ― Не иначе циклон в нашу сторону ползёт. То-то на КП молчком-сморчком… Хреново, братец! ― Он повернулся к напарнику: — Небесные хляби, как пить дать, и проблем добавят, а их и без того по самые ноздри, и срок пребывания в этом гадюшнике увеличат. Пока не отбомбимся по полной, хрена лысого отсюда уедем. Вот уж поймали, что называется, везунчика, теперь до конца стрельб не соскочит.
— Может, ещё стороной обойдёт, ― робко вымолвил Полоневич, приняв протянутую ему фляжку и деликатно изображая, что тоже не прочь утолить жажду.
— Вряд ли… ― Сергей с прищуром оглядывал затянувшуюся сплошным грязно-синеватым слоем западную часть неба и кусал губы. ― Ветрюган, хоть и слабый, тянет с той стороны сплошняком. Так что будем, скорее всего, в самом эпицентре. Вот почему никаких звуков с командного: уведомили сводкой… Так, хотел бы я знать: приедут за нами или снова придётся костылями перебирать до самого лагеря? Хоть бы рацию оставили, стратеги без телеги, у самих-то небось по три штуки на рыло!
— Будем ждать?
— Пока ничего не остаётся, но если заколотит всерьёз и надолго ― ноги в руки и хотя бы под какой-то навес. Ты ничего такого поблизости не наблюдал?
Полоневич медленно покачал головой:
— Если только у большака. Там у обочины старая автостоянка, вроде и крыша в наличии есть…
— Не годится, ― поморщился Сергей. ― Знаю это место, по расстоянию уж проще в лагерь ковылять. Да и запрещено нашему брату с полигона отлучаться даже при всемирном потопе. Патруль ежели заарканит ― прямиком в казематы гарнизонной губы… Знаешь что? Топор же при себе? Пока время терпит, давай подобие вигвама сплетём. Вон та осина, ― он вытянул руку в сторону деревца неподалёку, ― послужит опорой, каркасин нарубим, и обтянем чем попало на первый раз. Всё же лучше, чем под открытым небом…
В отделении послышались раскатистые переборы подступающей грозы…

III

— Та-ак… Похоже, и тут выбора не имеется… Но всё равно давай поддонами шевелить, просто так стоять в любом случае нет смысла.
Если бы младший сержант Луконин повнимательней вгляделся в своего новоподчинённого, от него бы не ускользнула разительная перемена, происшедшая в том. Со стороны могло показаться, будто солдат только что телепортировался из некой тропической области, где свирепствует лихорадка, и теперь как раз наступило время очередного приступа. Его трясла мелкая дрожь, лицо приняло схожий с пергаментом оттенок, нос и скулы заострились, а глаза, расширившиеся чуть ли не вдвое, источали ужас затравленного существа и бегали туда-сюда, как у небезызвестных кошачьих часов-ходиков, только побыстрее. Луконин, не замечая всего этого, нагнулся, взял топор и отправился рубить стойки для предполагаемого укрытия. Когда спустя несколько минут он вернулся с охапкой жердин, Полоневича на месте уже не было. Не придав этому особого значения (мало ли зачем могло понадобиться отойти в сторонку), Сергей спешно натыкал жерди вокруг осины и решил, что неплохо бы их стянуть поверху какой-нибудь тесьмой или, на худой конец, ивовым прутом. Оглянулся вокруг: Полоневича по-прежнему рядом не было.
— Эй!.. ― уже с лёгким раздражением окликнул Сергей. ― Как тебя там… Полянский! Нет… Тьфу, куда ты пропал?! Голос подай, человече!..
В этот момент совсем неподалёку шарахнуло так, что слегка заложило оба уха. Ветер резко усилился, с деревьев посыпалась старая хвоя и пожухлая листва. Костёр, уже и без того едва тлевший, заалел от внезапного дуновения и сделался вместе с головешками похожим в рассветном полумраке на миниатюрного Змея-Горыныча, бросавшего вызов стрельбищу и источавшего в его сторону злорадные языки пламени. Полы и рукава комбинезона шевелились, и казалось, у костра лежит кто-то ещё, не совсем разбуженный надвигающейся бурей.
— Да куда ты запропастился, чучело инопланетное?! Я что, как собачонка тебя вынюхивать должен?..
Грозовые раскаты с шумом и треском леса вперемешку, словно издеваясь, накрывали голос Сергея, как разлаженный духовой оркестр мольбы усталого дирижёра. Первые капли с остервенением шрапнели захлестали вокруг, добавляя в общую дьявольскую какофонию сплошную барабанную дробь. Жердины, предназначенные было для укрытия, повалились на траву и раскатались в стороны. На расстоянии дальше вытянутой руки всё кругом расплывалось в огромную вязкую палитру из зелёных и серых тонов…

Сергей обнаружил Полоневича неподалёку — в заросшей воронке, оставленной, вероятно, шальным снарядом с незапамятных времён. Тот лежал неподвижно, полусогнувшись и уткнув лицо в сырой мох. Ливневые потоки, быстро появившиеся от уже сплошного обвала с туч, наполняли это место с жестокой неумолимостью стихии; казалось, вот-вот закрутит центробежная сила и начнёт засасывать внутрь.
В первое мгновение остолбенелому Сергею пришло в голову, что парня убило грозой, ― до того неестественно и вместе с тем логично выглядела картина. Затем всё-таки некоторые признаки жизни стали проступать сквозь серо-зелёную пелену, застилающую глаза: пальцы на руках лежащего мелко подёргивались, слабый стон, больше похожий на мычание, улавливался сквозь шум хлещущей воды и басовитый рокот сверху. Сергей плюхнулся рядом на колени и осторожно перевернул тело. Прильнул ухом к груди: хвала Всевышнему, мотор не заглох, остальное ― наживное…
— Эй, дружище… Да как же там тебя, забыл… Говорить можешь? Приём, воин!..
Глаза у Полоневича были тусклыми, зрачки запали куда-то вверх и не реагировали на оклики, только веки иногда подёргивались…
— Вот это попал… ― растерянно бормотал Сергей, откинувшись на спину и подставив лицо падающим струям. ― Как же его могло так переклинить?.. И связи никакой… Деваться некуда, только волоком, на горбу долго не наковыляешь… ― Он снова покосился на лежащего и простонал, скрипя зубами: ― Ну, блин, как в Великую Отечественную!..
Добираться к лагерю можно было двумя путями: либо напрямки ― через стрельбища и огневые рубежи с брустверами, окопами и гусеничными рытвинами; либо как приехали, держась колеи, оставленной комендантским "уазиком", пока её не размыло. Первый ― короче, второй ― безопаснее; вероятность заплутать в такую водоверть одинакова, разве что во втором случае тебя не примут за движущуюся мишень. Хотя какие там стрельбы сейчас, за пять метров ни бельмеса не узреть!..
… Первые метров сто Сергей тащил напарника, взвалив на плечи. Вначале показавшийся на удивление лёгким, Полоневич постепенно набирал вес по мере продвижения. Сергей, сознавая, что это полная ерунда, не мог-таки никак выбросить эту назойливую мысль из головы, тем паче что другие в неё никак не лезли. Однако думать о чём-то другом, кроме как о навалившемся грузе, да ещё непонятно в каком состоянии, было невмоготу. Стараясь по мере возможного беречь силы, он уже не окликал своего подчинённого, убедившись, что это бесполезно, только время от времени осторожно встряхивал, прислушиваясь к звукам, издаваемым у него за спиной. То были всхлипы, выдохи, странное хлюпанье, ― и всё это вперемешку с прерывистым, когда шипящим, когда свистящим, дыханием, которое служило доказательством того, что рядовой Полоневич продолжает цепляться за жизнь вопреки всем небесным, земным и прочим канцеляриям, непонятно по каким причинам решившим вдруг зачислить его в свои списки, реестры, кадастры, чёрт бы их все сожрал…
Сергей не заметил покрытого травой и опавшей хвоей соснового щупальца-корневища, залёгшего на колее, вдоль которой он продвигался. Он лишь почувствовал его сквозь подошву сапога в тот момент, когда поскользнулся и грянулся плашмя со всем одушевлённым грузом за спиной. Вспыхнула ли настоящая молния поблизости, или же то были ослепительные сполохи в глазах от удара оземь, трудно было понять… Когда в сознании вновь стали проявляться ощущения реальности происходящего, Сергей, отдуваясь и хрипя, медленно выполз из-под придавившего тела напарника, повернулся на спину, и тут его прошила с правого бока такая резь, что спёрло дыхание и свело судорогой лопатки. Перед глазами, всё ускоряясь, поплыли зелёные и серые пятна, бликуя и то увеличиваясь, то уменьшаясь в размерах, голову сдавило, в ушах раздался монотонный звон, и он снова в полном изнеможении опрокинулся в мокрые заросли папоротника.
На сей раз сознание как будто не угасло, но пока судорога унималась и постепенно отпускала, Сергею казалось, будто прошли часы. Он медленно отдышался, нарвал вокруг листьев папоротника и обтёр ими лицо. Затем прощупал на себе место, где резануло: как будто всё на месте, вот только стоит глубоко вздохнуть ― и опять словно паралитик…
Стараясь дышать мелко и размеренно, Сергей осторожно приподнялся и на карачках подполз к распростёртому ниц телу рядового Полоневича. Перевернул на спину и собрался было приложиться ухом к его груди, как увидел струйку жёлтой слизи, медленно вытекающую из уголка его рта. Сергея вырвало тут же, прямо на своего напарника, и он опять в бессилии уткнулся в него лицом. Они ещё непонятно сколько пролежали таким образом, а низко нависшие тучи продолжали выжимать свои потоки на одиноко лежащие фигуры в растрёпанном солдатском обмундировании посреди давно забытой просеки…

Стараясь не терять из виду размокшую колею, Сергей волок за собой бурлацким способом бесчувственное тело с признаками жизни, выражавшимися разве что в булькающих звуках и мелкой дрожи. Пришлось вернуться назад к кострищу и забрать брошенный поначалу комбинезон. Расстелив его как можно пошире, Сергей уложил сверху Полоневича и, чтобы по ходу не сползал, перетянул его с помощью брюшного пояса и оторванного хлястика, обмотал эту нехитрую систему в несколько оборотов одним рукавом комбинезона, а другой связав с обеими рукавами снятого с себя кителя. Только таким образом, перекинув полы растянутого кителя через плечо, можно было двигаться дальше. Нести, как в начале, взвалив на спину, было равносильно самоубийству: повреждённая грудная клетка не позволяла согнуться. Лишь став, не сгибая спины, на колени, перехватив на левое плечо обшлаг кителя, так же струной аккуратно поднявшись на ноги и затем развернувшись по ходу, можно было затем мало-мальски передвигаться со скоростью "семи вёрст в неделю и только кустики мелькают". Но и тут возникала куча проблем: груз поминутно застревал на любом сучке-корешке, при малейшем развороте приходилось сперва максимально подтянуть его дальше по прямой, а уж потом, сбросив с плеча скрученные полы кителя, становиться на колени, передвигать и разворачивать в нужную сторону, после чего впрягаться по новой и осторожно двигаться дальше…
Колея, дважды помеченная "уазиком", в обычных условиях была бы хорошо обозначена, тем более, что ещё до этого не раз использовалась по тем или иным причинам, но теперь её видимые признаки проступали сквозь водную пелену и мглу бушевавшей стихии как в полузасвеченном оптическом приборе ночного вѝдения. Размытые полосы с едва заметными отпечатками протекторных фигурок плясали у Сергея перед глазами, будто сплетённые тела длинных-предлинных змей в таинственном и зловещем танце ― предвестнике недоступного для понимания кровавого ритуала. Это впечатление усиливали стекающие по лицу и подбородку розоватые капли: где-то на пути хлестнуло по лбу колючей иглистой веткой, и кровь из рассечённого надбровья вперемешку с дождевыми струями всё время застилала глаза; приходилось делать короткие остановки и оттирать их запястьем, поскольку на ходу это было почти невозможно и крайне опасно ― нарушалась координация и можно было с немалой долей вероятности снова распростереться ничком в грязи, и на этот раз надолго…
Чудовищно хотелось пить; фляга с остатками протухшего чая была оприходована после падения, дабы прополоскать рот и заглушить привкус блевотины. Сергей пытался было дать глотнуть Полоневичу, но тут же оставил эту затею: тот никак не реагировал, и потому мог попросту захлебнуться. Чтобы хоть как-то унять тошнотворную жажду, Сергей при остановках поднимал кверху голову и открытым ртом ловил горьковатые дождевые капли ― милосердное подаяние свыше. Отвратный скрип в зубах от микроскопической дряни, забивающей полость рта, вызывал новые желудочные спазмы, и приходилось часто задерживать дыхание, чтобы предотвратить очередной приступ рвоты.
Между тем обложной ливень стал потихоньку редеть, и эпицентр грозового циклона смещался куда-то в сторону полигона. Громовые перекаты уже не закладывали ушей, их звуки напоминали скорее недовольное ворчание успокаивающегося гиганта, которого потревожили из-за пустяков. Однако легче от этого не сделалось: несмотря на то, что Сергей, употребив свой полевой китель в качестве средства перемещения, оставался в одной надетой поверх торса майке-безрукавке, его всё равно распирала духота. Оголяться же "по форме номер один", в лесу, где для кровососущего гнуса даже такой водопад не преграда, было просто безумием. И без того ему казалось, что вся летучая и ползучая шмакодявочная орда целыми полчищами подбирается к нему в предвкушении долгожданной пирушки. Он даже время от времени исторгал яростный вопль: "А-а хрена вам!!.", и этот выпускаемый изо всех уголков души пар летел не только в адрес кровожадной лесной мелюзги, но и всего сущего, волей обстоятельств зашвырнувшего его вместе с напарником в эту адскую круговерть…
Приблизительно на полпути к расположению, по его расчётам, должен был находиться другой пост оцепления, перекрывающий накатанную просеку, ведущую к полигону от большака, ― по ней часто проходили колонны боевой техники, отправляясь со стрельбищ в расположения частей. Это был в какой-то степени запасной стратегический путь передислокации отдельных подразделений на случай боевой тревоги, и знали это немногие ― лишь те, кто на нём побывал и наверняка кое-кто из штабных. Сергей очень надеялся застать там дежуривших, чтобы на худой конец отослать в батальон гонца за подмогой. Или же вместе с ними продолжать тянуть дальше. Ну, а если уж они решили дать от грозы стрекача и переждать её где-нибудь в местечке поукромнее… Сергей гнал от себя мысли о таком вполне возможном варианте.

Трудно сказать, что было бы вернее: госпоже ли Фортуне надоело забавляться, виляя перед ними задом, и та кокетливо выставила на обозрение свой пышный фасад, солдатская ли совесть удерживала бойцов из оцепления Шамшурина и Лебедева не покидать надлежащего местопребывания, какие ли причины другого характера заставили их терпеливо дожидаться смены, закутавшись в плащ-палатки и лениво поводить глазами в стороны. При внимательном рассмотрении глаза те у обоих бойцов отнюдь не выражали отчаяния и вызова окружающему миру; напротив, в них отражались сравнительное благополучие и оптимизм по поводу грядущего, что давало бы повод оказавшемуся рядом и узревшему излучаемую благодать офицеру произвести осмотр вещмешка, который бойцы укрыли от непогоды пуще самих себя. Ведь там, как нетрудно было догадаться, кое-что булькало…
— Не понял… — Благополучие в глазах одного вдруг сменилось изумлением. К месту их бдительной вахты кто-то с непонятными звуками медленно продвигался.
— Зверюга какая-то… — полувопросительно забормотал другой, вслушиваясь. — Сохатый или кабан…
— Кабаны и сохатые не матерятся вполголоса, — неуверенно возразил первый, подымаясь с насиженного комбинезона. — Скорее всего, Савельев или его "душара". Учуяли, волки, наш…
Он не договорил, застыв на месте и раскрыв рот. Второй, поднявшись на ноги, последовал его примеру. Уже рассвело, и можно было хорошо разглядеть, как на прогалину медленно выползал младший сержант Луконин, которого оба не сразу и распознали: полураздетый, мокрее мокрого, всё лицо в кровищи, и волочит за собой неподвижный груз в виде не то спящего, не то в доску пьяного другого бойца. Во всяком случае, первое впечатление было именно таким.
Луконин сбросил с плеча скрученный рукав кителя и, пошатываясь, направился к ним. Понадобилось некоторое время, чтобы отдышаться, прежде чем заговорить. Постовые, ясное дело, опомнились быстрее.
— Серёга, едрит твою!.. Откуда ты взялся? Кого тащишь, уж не ротного ли часом с гауптвахты? И кто тебе бубен расклепал?
Сергей наконец отдышался и, судорожно сглатывая, сипло забормотал:
— Там… как его… Полянский, кажется. Скорее всего, молнией шибануло… Но живой, надо его скорее в лагерь…
Солдаты подскочили к лежавшему телу, подёргали его и с сосредоточенностью бывалых знатоков принялись оспаривать друг у друга диагноз:
— Не-е, это не от молнии, а то бы весь почернел. Скорее всего, волной оглушило… звуковой…
— Ты ещё течения с отливами вспомни, а то и цунами. Ежу понятно, в коме он. Надо шоковую терапию делать… Давай попробуем, я видел, как надо…
— Э-э, Мечников с Пироговым! — одёрнул их вовремя подскочивший Сергей. — Вообще добить его решили? Тут каждая секунда решает, а они симпозиум устроили!.. Хватайте топоры и срубите пару колов для носилок. Волоком мы его далеко не утащим по такой хляби.
Быстро высекли берёзовые жерди, обмотали их плащ-палатками с разных краёв, соорудив таким образом подобие временных носилок. Аккуратно переложили на них Полоневича и выпрямились, в тревожном ожидании переводя глаза друг на друга.
— Будем меняться по кругу, — проговорил Сергей, поикивая и часто сглатывая. — Один шурует спереди и по возможности расчищает путь. Топать надо осторожно, а то навернёмся, как я давеча на скользкой коряге, теперь согнуться толком не могу… Слушайте, у вас воды чуток не найдётся? В глотке, что в засохшем колодце, капли с веток по ходу слизывал.
Шамшурин с Лебедевым коротко переглянулись, и последний, кашлянув, достал из вещмешка пластиковую бутыль с мутновато-желтым содержимым:
— Мало-мало есть…
— Чего это? — Сергей понимал, что вопрос излишний, просто само вырвалось.
— Квасок, однако… Тонизирует и мобилизует, сейчас в самый тык, особенно для тебя. Прости, сразу не докумекали…
— А-а… — Сергей сделал несколько глотков; брага подействовала тут же, в пустом желудке приятно заиграло, и предстоявший марш с носилками уже не стал казаться очередным тяжким испытанием.
— Ну что, пацаны, двинули…

IV

Кратчайший путь уже лежал не по колее "уазика", а вдоль отходной линии танкодрома, протянутой параллельно северной границе участка. Мелколесье здесь чередовалось с закочкаренными лужайками, кое-где с мелким торфяным слоем, не представлявшим для боевой техники серьёзных помех при возвращении на командный пункт. Здесь была вероятность встретить если не передвижное средство, то хотя бы людей, отправленных вместе с операторами связи для восстановления и ремонта мишенных устройств или повреждённых циклоном кабелей: ливень почти прекратился, и лишь в отдалении были слышны постепенно редевшие отзвуки поднебесной канонады.
Поначалу казалось, будто нести лёгонького и щупловатого Полоневича не потребует титанических усилий, и первые десятки метров по относительно пересечённой местности солдаты преодолевали чуть ли не вприпрыжку. Они даже перебрасывались короткими репликами, Лебедев отпустил шуточку по поводу эвакуации невооружённых сил. Однако со временем начинали сказываться бессонница, нервное напряжение, взмокшее обмундирование и духота. Слабо заболоченные участки, где стояла выпавшая вода, старались по мере возможности обходить, но потом, когда носилки стали порядком оттягивать руки, двигались напролом, меся чавкающей кирзой торфянистую жижу, с кряхтением и сдержанными матюками. Сергей время от времени доставал из кармана галифе командирский компас и сверял нужное им направление: он наметил его ещё на дальнем посту, перед тем как начать выдвигаться оттуда, и теперь как заведённый повторял про себя, чтобы не улетучилось из памяти: "Восток-юго-восток, девяносто пять…"
Шамшурин с Лебедевым вначале было вяло отмахивались, когда Сергей при коротких остановках предлагал кого-то из них сменить на носилках, ― ты, дескать, и так уже намахался будь здоров, рубись и указывай кратчайший путь, а мы уж как-нибудь сдюжим, не малохольные… Но по мере продвижения благородство скукоживалось под тяжестью обстоятельств, и парни с неохотой уступали требованиям младшего сержанта, давая небольшой отдых занемевшим ладоням и мышцам предплечий. Пластиковая бутыль переходила из рук в руки, пока Шамшурин не откинул её опустевшей в валежник со словами: "Таперича будем взбадриваться военными маршами…"
И хотя все трое с надеждой поглядывали всё время в сторону полигона, никаких признаков возможной подмоги оттуда не замечали. Им даже начинало казаться, что учения отменили, все давно погрузились и укатили восвояси, забыв про них и предоставив собственной участи.
— Может, зря мы ломанулись, подождали бы ещё, ведь могли же в конце-то концов машину прислать со сменой или просто забрать из-за непогоды, — неуверенно высказал предположение Лебедев во время одной из остановок, тоскливо взирая на опорожнённую бутыль.
— Бред городишь, — устало возразил ему Сергей, отвалившись спиной к ближайшему деревцу. ― На чём к тебе подъедут, на "бээмпухе", что ли? "Газоны" сюда на честном слове приползли, самих наверняка буксировкой в часть потянут. "Урал" с боеприпасами если только какой полоумный дотумкает выделить…
— Это верно, — уныло подтвердил Шамшурин. — Как с самого начала не задалось, так и дальше не слезет. Тяни, пехота, пока жить охота, мамка с папкой подшаманят, кашку из соплей сварганят… Как там братан, дышит помаленьку?
— Никуда не денется. — Сергей подошёл к носилкам и осмотрел их. — Доставим как царевну в балдахине, никакая ворожея порчи не наведёт… Ну что, пацаны, рвём дальше? Совсем ерунда осталась, каких-нибудь полчаса ― и мы на месте…
— Твоими бы мослами да штаны протирать… И-и, вз-зяли!.. И-и, марш!..

Их заметили наблюдатели с командного пункта, которые и доложили дежурному по центру о странном передвижении группы лиц в сторону расположения подразделений. Тут же отправили навстречу двух посыльных, которые и сообщили по рации о случившемся. Дежурившая тут же медицинская "таблетка" рванула следом и, не учтя погодной ситуации, застряла с неподключённым передним мостом в залитой глинистой рытвине, не доехав какой-нибудь сотни метров до парней с носилками. Те, ругаясь и сплёвывая от досады, медленно потащили груз навстречу, поперёк наезженных колейных трасс, то взбираясь на вязкие гребни, то проваливаясь иногда по колено в раскисшее месиво, стоявшее в продавленных гусеницами канавах. Когда, наконец, приблизились к машине, та, рыча обоими мостами, ёрзала на месте, отказываясь трогать вперёд-назад, и пока санитар занимался Полоневичем, все остальные расчищали колею и подкладывали под колёса всё, что мало-мальски для этого можно было приспособить. В ход пошли весьма кстати вырубленные под носилки берёзовые жерди, найденные поблизости ржавый трак и бетонные обломки, невесть каким образом тут оказавшиеся. Водитель яростно высекал окрестный чахлый кустарник и швырял его в сторону машины. Через какое-то время прибывшая туда ещё одна группа солдат дружно облепила микроавтобус сзади и вытолкала его при заводке с "насиженного места", как едко выразился Лебедев, провожая взглядом удалявшегося "пилюлькина" со включённой мигалкой.
Сергея обступили со всех сторон и забросали вопросами. Он устало мотал головой и, медленно бредя в сторону лагеря, бормотал в ответ:
— Откуда мне знать, я же не медик… Ещё вчера выглядел получше… Может, грозой шарахнуло, может ― клещ или змеюка тяпнули… Не знаю, короче, мужики…
— Да уж, вляпался парнишка на полном ходу. Ему сколько до дембеля было?
— Какого там дембеля, пять минут как с поезда, ещё присягу наизусть помнит!
— А нам что ― назад в оцепуху шуровать? — подал голос Шамшурин.
— Не надо уже, — поспешил успокоить его один из посыльных. — Распорядились послать туда других.
— Ты откуда знаешь?
— Слышал, как по связи водила с комбатом балакали. Вас заметили, когда вы ещё из перелеска выползали.
— И как давно это было?
— Часа два уже прошло.
— Ни хрена ж себе! — присвистнул Лебедев. — Слушайте, мы в галактическую чёрную дыру не провалились?
Все засмеялись. У Сергея внезапно потемнело в глазах, всё поплыло кругами, и он грузно припал на колени.
Его подхватили…

Начальник медслужбы полка капитан Шуленков, осмотрев его и аккуратно прощупав грудную клетку, сказал следующее:
— Рёбра твои в порядке, парень, однако необходимо сделать снимок. Не исключено, что где-то трещина. В лучшем случае, разрыв мышцы. А обморок ― это от переутомления и нервного перенапряга. Да ещё, небось, на пустой желудок, верно? И похлеще бывает… Так или иначе, госпитализировать тебя всё-таки придётся. Распоряжусь, когда вернётся Дольский, чтобы тебя отвезли на обследование, всё равно здесь тебе делать нечего. Сколько служишь?
— В будущем месяце приказ.
— Вон оно что… В общем, считай, что служба для тебя закончена. Если, конечно, диагноз мой подтвердится. Мышцы срастаются не в одночасье, будешь ещё по прибытии домой маяться. Хотя… ― капитан неопределённо пожал плечами, ― такой случай у каждого по-своему проявляется.
— А что с… — у Сергея (бывает же такое!) всё никак не всплывала в памяти фамилия.
— Полоневичем? Пока неясно, но что дело серьёзное ― это факт. Могу только сказать определённо: всё произошло на почве сильного нервного потрясения. И внезапная гроза вполне могла этому поспособствовать. Вечером свяжусь с окружным госпиталем, там сообщат, что и как.
— Разрешите, тарщ-ктан, я подскочу к вам узнать…
— А к тому времени, милый мой, ты сам будешь на постельном режиме. Ну-ка, собрал быстренько манатки и на КП ― ждёшь Дольского, он сразу отвезёт тебя в полковой медпункт. Направление на рентген я сейчас выпишу… Шагом марш!

V

Сергея выписали из ПМП через неделю, выдав на руки предписание являться ежедневно для амбулаторных процедур; травма оказалась не опасной, снимок подтвердил лишь версию начмеда о разрыве косой мышцы живота в правой части грудной клетки. Помимо этого, в медкарте было указано отстранение младшего сержанта Луконина от тяжёлых работ и физических нагрузок; это значило, что остаток службы придётся наверняка добивать в качестве "казарменной кукушки" — подменного дежурного по роте. Сергей, имевший привычку в любой неудачно сложившейся ситуации извлекать позитивный фактор, мысленно утешал себя, что хоть под занавес успеет привести в надлежащий вид парадную форму и ответить на ворох писем, скопившихся за последние месяцы в полузабытой тумбочке возле такой же полузабытой койки в расположении. Если, конечно, не снарядят в каждодневный выездной патруль или контрольно-пропускной пункт у входа в часть…
Батальон к этому времени уже отстрелялся и вернулся в полк, живя теперь обычной полковой службой с учебными занятиями, нарядами и работами в разных местах. Уже на подходе к казарме Сергей встретился с начальником штаба Лисовским.
— А-а, Луконин! Ротный следопыт и отличник санитарной подготовки! — улыбаясь, приветствовал его тот. — Прибыл для дальнейших распоряжений!.. Как самочувствие, кости целы?
— Нормалёк, только бока не дают по ночам ворочаться.
— Так отлежал на пуховых перинах? Медсестрички плохо массировали? Ах, дармоедки… Давай-ка зайдём ко мне в кабинет.
Штабное помещение находилось слева от входа, напротив оружейной комнаты, в которой возился с ключами дежурный. Увидев вошедших, он вытянулся во фрунт, подмигнув Сергею: дескать, с прибытием в родные пенаты…
— Присаживайся, — сказал начштаба, кивнув на один из стульев, и сам устроился за канцелярским столом напротив.
Сергей бывал здесь не раз, но для получения распоряжений или что-то ремонтируя; теперь, видимо, предстояло выслушать нечто серьёзное, и он уже догадался, что дело будет касаться последнего случая на прошедших учениях.
— Вот ведь как дело обернулось… — начал Лисовский. — Комиссовали твоего дружка. Списался вчистую.
— Так что же такое с ним произошло всё-таки? — вырвалось у Сергея. — Ходил, бегал — и нате! Думал — вообще не донесём, так скрутило враз!
— Лейкемию у него обнаружили. Слыхал про такую штуку? Болезнь кровеносной системы. А у Полоневича ещё и с костным мозгом в придачу.
— Вот это номер… — ошарашено забормотал Сергей. — Чего только на белом свете не встретишь… И как же его с такой хворью в армию-то призвали?
— Хороший вопрос. Нам с Бережным начмед объяснил так: болезнь эта может длительное время не выявлять признаков, а в какой-то момент внезапно пыхнуть, как бомба замедленного действия, расплыться по всем тканям организма, и человек уже не жилец. Скорее всего, тот циклон с грозой и сыграл роль детонатора в этом случае: резкий испуг, нервный стресс и всё такое… Здесь я, конечно, утрированно выразился, жить наш бедолага будет, вот только в какой степени его скрутило и какими способами это хотя бы приостановить ― уже из другой оперы. Теперь, конечно, медицина с прокуратурой будут нас шерстить по полной, нахлебаемся до отвала, но нет худа без добра: вовремя паренька спасли. И как ни крути, а ты, Луконин, спас человека, отныне ему крёстным приходишься. Мы написали его родным, как всё произошло и благодаря кому удалось предотвратить беду… Чего ты сморщился, не изображай из себя скромнягу!
— Так ведь не я один там его тянул…
— Знаю-знаю… Шамшурина с Лебедевым мы тоже поощрим, молодцы парни. Но основной-то почин был на твои плечи взвален. Они рассказали, как встретили тебя в лесу со злополучным грузом сзади: весь в грязи перемазан, кровища на лице, за беглого зэка сперва приняли… А Федотов, сапёр, тот и вовсе предложил тебе досрочное старшинское звание присвоить. Говорит, чего такие ребята у вас в пехоте делают, не ценим своих кадров.
Сергей усмехнулся:
— Честно говоря, про тот кабель я уже и думать забыл. Никакой там особо сложной процедуры не понадобилось.
— Естественно, забудешь, когда после такое навалилось! Знаю, о чём ты сейчас хочешь сказать: были бы у вас хоть какие-то средства связи, всё обернулось бы по-другому… Что поделать, пока рак на горе не свистнет, тогда только начинаем потылицу чесать. Нам и за это командование вставило по самые подмётки. Будем впредь теперь осмотрительнее, хотя где там всё предусмотришь… А насчёт кабеля ты тоже не прибедняйся: согласовали с гражданскими по всем их стандартам, никакие комиссии не примажутся.
Капитан некоторое время помолчал, с прищуром глядя на Сергея.
— Ну а что ж с тобой теперь делать? — наконец задумчиво произнёс он.
— В смысле?.. — Сергей с недоумением уставился на него, поёжившись на стуле.
— Я к тому, что служить-то тебе осталось с гулькин обрубок, отпуск в качестве поощрения теперь уже как бы поздновато объявлять, это всё равно что грядки в дождь из чайника поливать… Знаешь что? Давай-ка определим тебя в качестве оператора на огневой городок. Караульный пост номер семь. Там прапорщик Агафонов давно уже сетует на отсутствие помощника: надоело, говорит, постоянно выклянчивать в подразделениях солдат для мелких работ и починок. А работёнка там, сам знаешь, не особо канительная: где-то молотком с ножовкой подколдовать, где-то лопатой поковырять. Никаких нарядов и парко-хозяйственных дней… Что скажешь?
Пожалуй, впервые за всё время службы кто-то рангом повыше интересовался его мнением. Собственно, это был тот же самый приказ, только разве что выраженный в несколько ажурной форме: отказываться здесь было не то чтобы неприлично с точки зрения армейской этики, а скорее пренебрежением в адрес расположенного к тебе батальонного начальства (во всяком случае, со стороны вполне могло так выглядеть). Выказывать в такой ситуации амбициозное благородство и мямлить, что, дескать, хотелось бы продолжать занимать место в боевом строю, не казалось теперь уже проявлением воинского долга. Мало кто из сослуживцев оценил бы по достоинству сей акт лицемерного самопожертвования, скорее наоборот: пошли бы реплики о ненужном рвении и желании выделиться среди других, пусть даже и не в прямой форме, но всё равно было бы тошно ощущать себя этаким полугероем-скромнягой, втайне лелеющим для себя очередного снисходительного одобрения со стороны руководства… К тому же предписание начмеда вполне узаконивало право сделать разумный выбор и дослуживать в относительном благополучии.

После этого дни потекли для младшего сержанта Луконина достаточно однообразно, хотя такому однообразию могли бы позавидовать многие, вплоть до нечестолюбивых сверхсрочников и даже офицеров. По утрам он вставал вместе со всеми в расположении, не торопясь приводил себя в порядок, шёл в строю на завтрак, а после развода отправлялся в ротную каптёрку получать старый комбинезон. Облачившись в него, выходил из казармы и, следуя давней привычке не попадаться на глаза полковому начальству, окольными путями двигался мимо офицерских домов и складских помещений в сторону огневого городка, расположенного за пределами части метрах в двухстах. Это и был "пост номер семь", круглосуточно охраняемый часовыми, поскольку там находились мини-ангары и площадки с навесами для временной стоянки боевой техники, из которой велись учебные стрельбы по различным мишеням. Там же проводились занятия по химической и инженерной подготовке. Проще говоря, это был уменьшенный образец полигонного стрельбища с командным пунктом и огневыми рубежами, разве что техника здесь находилась в стационарном состоянии, и механики-водители её, прибывая сюда почти в одно время с Сергеем, лишь покуривали в сторонке, наблюдая за ходом занятий и обмениваясь опытом по части не только армейского быта.
Бывали дни, когда городок пустовал, машины загонялись в ангары, а иные вовсе в парк на территорию части, и тогда Сергей с прапорщиком Агафоновым, нёсшим ответственность за объект, занимались его обслуживанием и мелким ремонтом инвентаря и вспомогательных средств: получали материал, сколачивали и устанавливали мишени на рубежах, проверяли исправность дистанционных систем управления и опять же кабелей, по возможности восстанавливали разбитые пулями и вкладными мелкокалиберными снарядами цели, а также многое другое, требующее постоянного надсмотра и отладки. Агафонов, помимо службы, учился заочно в техвузе, и время от времени приносил на объект тетради с заданиями и рефератами, дабы по ходу выкроить часок-другой и покорпеть над ними в помещении у пульта. Сергей же, воспользовавшись затишьем, приводил в порядок свой почтовый арсенал, запущенный в последние месяцы; некоторые письма ещё оставались нераспечатанными. Не то что в начале службы: тогда, получив любую весточку, Сергей буквально пожирал её глазами, пробегая строчки по нескольку раз, − так радостно и волнительно было ощущать ту неразрывную связь с миром, который остался где-то в недалёком прошлом, и который, казалось, отдалился от тебя на огромное расстояние, а потому тёплые слова, льющиеся со страниц писем, словно растапливали холодную бездну, разделявшую его с тем, что принято считать родным домом…
Время, как иногда выясняется, не только лечит, но и прививает своеобразный иммунитет к кое-каким душевным недугам и тем сторонам характера, которые принято скрывать от посторонних. Иначе говоря, с возрастом начинаешь более терпимо относиться к тому, что ранее казалось непреодолимым и чудовищно ошибочным. Когда Сергей по истечении примерно года службы получил письмо, в котором господствовала мешанина из сбивчивых извинений, пространных ссылок на ещё продолжающуюся молодость, необозримое будущее, а также на превратности внезапностей, и всё это было пересыпано лицемерными уверениями в ошибочности прежних их отношений, он отнёсся к этому достаточно хладнокровно и едва ли не с пониманием. Получи он такое извещение от терпеливой невесты на заре исполнения воинского долга, последствия могли стать необратимыми, а долг не исполненным. Елена была неглупой, она тактично и ненавязчиво в своих посланиях настраивала Сергея на возможность-вероятность уж если не разрыва, то хотя бы тривиального дружеского альянса (последний, как показывает практика, чаще всего даже не принимается во внимание). И потому сообщение о предугадываемом замужестве было воспринято Сергеем как некий со временем ожидаемый и потому предсказуемый вердикт патологоанатома безнадёжному больному: чувствовалось давно, оставалось лишь официально подтвердить. Разумеется, не обошлось без горчичного осадка на душе, безрадостного мужественно-философского апломба о непостоянстве женской природы и неуставного заливания свершившегося факта втайне от начальства в ротной каптёрке после отбоя. Тогдашний собутыльник, хозяин помещения сержант Гринчук, долго хлопал его по плечам и, жуя чайную колбасу, аки заезженный патефон твердил: «Не принимай ты близко к генератору весь этот лепет, Серж. Поверь мне, старому Казанове: верить нельзя двум категориям людей – начальству и бабам, а ты пацан видный, и баб ещё на твоём веку будет столько, что будешь вспоминать этот день со смехом…»
Сергей даже не удосужился ответить на то письмецо; и не потому, что внял доводам захмелевшего каптёра, а просто ответить было нечем. Не посылать же в самом деле бумажный лист с гуталиновым отпечатком подошвы сапога, как это делали некоторые сослуживцы – жертвы девичьего вероломства! Он резонно полагал, что безответным молчанием поставит жирную точку на их взаимоотношениях, кои были недолговечны и хрупки по части испытания временем.
Что же касалось родных, им Сергей последние месяцы отписывал, руководствуясь уже выработанными штампами, дабы не вызывать у них беспокойств и самому не заморачиваться. Дескать, здоров, аппетит в порядке, ещё чуточку терпения. Он ни словечком не упомянул о случае на последних учениях и своей небольшой травме, упросив и батальонное руководство: ежели возникнет необходимость, детали по возможности опустить…

А в конце октября, уже после приказа, когда аппетит как раз начинает пропадать, а письма раздражать, Сергею пришло одно, с фамилией адресанта: «Н. В. Полоневич». Собралась толпа: все, естественно, решили, что это от бывшего сослуживца, и потому не терпелось узнать, каково его теперешнее положение. Однако, вскрыв конверт, Сергей пробежал глазами первые строчки и покачал головой:
— Не-е, мужики, это его родители писали. Вслух не буду, сами понимаете… Скажу позже, как всё прочту…
В письме было следующее:
«Здравствуйте, Сергей!
Пишет Вам Нина Васильевна, мать Саши Полоневича, которого Вы недавно спасли от страшной и непоправимой беды, а значит, и всю нашу семью. Мы даже не знаем, как выразить Вам свою благодарность…»
«Тю-ю, да это и правда не для широкой аудитории, — тут же понял Сергей. — Реготать, конечно, никто не будет, о многозначительных взглядов и намёков по поводу крестин в оставшиеся дни не обойтись… Кстати, как его предки всё узнали, если он ни черта не мог помнить?.. Ах да, Лисовский…»
«… Обо всём мы узнали от начальника медицинской службы вашей части. Он лично привёз нам все предписания и рапорт касательно случившегося тогда на учениях. А потом, неофициально, рассказал, как было дело. Дорогой Сергей, я пишу эти строки с трудом, потому что приходится утирать глаза от слёз. Вы не волнуйтесь, это у меня от радости. Мы все рады, что на свете существуют такие замечательные парни, как Вы. И дело даже не в том, что на вас можно положиться, а просто само сознание, ощущение того, что вы рядом и всегда можете оказать помощь, делает людей пускай самую чуточку, но крепче. Ваша самоотверженность и стремление к благородству — и есть та сила, против которой низость и эгоизм всегда будут пресмыкаться и юлить.
Простите мне эту высокопарность, она вызвана материнским чувством и опять же благодарностью. Уверена, что Вы меня поймёте. Теперь о Саше. Его поместили в московской клинике гематологии и клеточной терапии. Состояние его стабильное и предположительно к весне, а может и раньше, он сможет вернуться домой. До полного выздоровления, конечно, будет ещё далеко, придётся пройти курс амбулаторного лечения, что займет немало времени. Однако, смеем надеяться, самое страшное позади.
Саша много про Вас рассказывал, когда мы посетили его в клинике после первой операции. И мы все очень рады, что у него появился такой друг. Знаете, как-то ему до самого призыва всё не везло с друзьями. Хороших знакомых много, все постоянно интересуются его самочувствием, но это не то, что имеется в виду: настоящего друга, которому можно было бы полностью довериться и рассчитывать, как на себя. А Вы, насколько я поняла, за этот короткий срок службы стали для него не просто товарищем-сослуживцем, но и другом. Ведь как известно, армейская дружба и есть одна из самых прочных.
Дорогой Сергей, пусть то, что я сейчас напишу, не покажется Вам навязчивым, но делаю это от лица всей семьи. Знайте, что в нашем доме Вам двери всегда открыты, и пусть он станет для Вас вторым домом.
Будем с нетерпением ждать Вашего ответа, передайте нашу благодарность и остальным ребятам в вашем подразделении. Им, конечно же, будет приятно узнать, что с Сашей всё обошлось благополучно.
С наилучшими пожеланиями.
Семья Полоневичей.

P. S.
А также горячий привет Вашим родным по увольнении в запас».

Сергей ещё долго сидел, уставившись в пол и озадаченно поджав губы. Затем медленно поднялся с табурета и прилёг рядом на свою койку, заложив руки за голову, чего, кстати, до сих пор никогда не делал в неуставное время, в отличие от многих «стариканов», валившихся порой прямо в обмундировании не по причине усталости, а больше из куража (разумеется, в отсутствие офицеров и старшины). А было как раз время отхода ко сну, когда нижние чины в казарме предоставлены сами себе: латаются, мотаются и трепаются. Койка младшего сержанта Луконина находилась, как и положено, в уютном отдалении от нежелательных глаз, что позволяло обдумать и переварить только что прочитанное.
Нельзя сказать, чтобы это письмо произвело на Сергея произвело шибко глубокое впечатление. Будучи по своему характеру натурой не особенно впечатлительной, скорее даже почти неуязвимой в плане душевных и психологических тонкостей, он никогда не затруднялся самоанализом и старался обходить стороной те моменты, где были хотя бы намёки на откровенность. Полагая, что у каждого должен быть какой-нибудь свой мир, где он может и должен оставаться самим собой и не выставлять изнанку души напоказ, Сергей и от других не требовал подобного; во всяком случае до сей поры ему не приходилось ломать голову над идеалистическими подходами к сущему, иначе мигом окажешься уложенным на лопатки суровой действительностью и циничным прагматизмом современного быта, столь уже глубоко втиснутого в рамки заштампованного чистогана, что одно упоминание о самоотверженности и благородстве может быть воспринято за клоунаду.
И всё же было в этом послании нечто большее, чем просто искренняя благодарность. Появилось странное ощущение, что писал вовсе не чужой человек, с которым он, Сергей, знаком ещё с незапамятных времён, и который долгое время не подавал вестей. Он не мог найти этому объяснения и теперь лежал, уставившись в одну точку, как будто получивший небольшую временную контузию. Пожалуй, до сей поры ему не доводилось принимать столь откровенных излияний в своём трогательном расположении к нему. Даже родные не выказывали подобного, что, конечно, не означало отсутствия прочных родственных чувств к сыну и брату; видимо, хорошо зная Сергея, его достаточно твёрдую и чуждую сентиментальности натуру, все они считали лишним изъявлять то, что всегда было и так ясно. И поэтому строки письма неизвестной ему женщины вызвали некоторое смятение в голове, которая не привыкла перебирать у себя слишком глубоко нагромождения причин и следствий, а уж тем более – у других.
«А я ведь даже имени его не знал, — сконфуженно подумалось вдруг. — Саша… Ко мне на «вы» обращался… Точно ведь, я и фамилию никак не мог вспомнить, даже после того случая всё заикался… А тут, оказывается, у меня второй дом появился… И надо же, почти земляками оказались, в соседней области проживают, пару-тройку часов на авто… Их понять можно: парнишка мог запросто в ящик сыграть, если верить медикам. Потому и дифирамбы в мою честь. Всё как будто логично… и в то же время сам чёрт не разберёт, чего мне теперь со всем этим делать…»
«А с чего это я так расквашнился? — спустя какое-то время вновь ударился он в размышления. – Ну, прислали благодарственную, ну, расчувствовались, наконец! Это же вполне естественно! А что «дорогой» и «двери открыты», — так сам бы на их месте не то ещё написал… В общем, сделаем так: отвечать надо по любому, так что завтра быстрёхонько что-нибудь накатаю под свежую голову, типа: мои поздравления за благополучный исход, гран мерси признателен и прочее, да отослать с припиской, что вот-вот буду уже дома, так что в часть не пишите, мол. А там глядишь, и проскочит без всяких тормозов. Не хватало ещё, чтобы меня боготворили, как звезду экрана! Так, глядишь, и крылья за спиной вырастут…»
Приняв решение, Сергей нехотя поднялся с койки и направился к выходу — подышать кислородом перед отбоем. С недавних пор это вошло у него в привычку.

© Виталий Шелестов, 2017
Дата публикации: 18.02.2017 15:30:07
Просмотров: 2146

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.