Розовый пряник и хрущёвская оттепель

Николай Талызин

Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 13987 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Вот ведь, говорят, что была хрущёвская оттепель... А я по малолетству её не помню: я жрать хотел!

Начало шестидесятых. Для молодёжи это — тёмный лес! Да и для более старшего возраста — дела давно минувших лет... А пройдет ещё десяток-другой годков? Кто вспомнит? Было что? И вообще, что же там было? Вот для того, чтоб хоть что-то вспомнилось и запомнилось, я расскажу маленькую историю из своего детства. Даже не историю, а так — эпизод.

Дело было в приполярной Инте. Был такой, и пока ещё есть, надолго ли? небольшой шахтёрский городок между Воркутой и Печорой. С географией разобраться не долго, а вот хлеба нам давали на семью так: полбулки чёрного и полбулки белого, а если батон берёшь, то плюс только полбулки чёрного. И не важно, сколько в семье едоков. Семья и всё тут! Молоко тоже привозили, но, когда по три литра начёрпывали продавщицы из алюминиевого бидона, а когда по два... Если не успел занять очередь, то значит и не хотели твои детки молочка-то. А бидончики эмалированные помните? А? С крышкой скользящей и звенящей. Классно было с ними по сугробам и гололёду. Вся тропка от магазина молочная...

Так вот, я про хлебушек-батюшку. Батя мой, шахтёр-проходчик, а потом и вовсе — посадчик. Такую профессию только старые горняки и знают. Ну и ладно, молодым это не надо, они в шахту не стремятся: менеджеры и юристы поголовно... Однако отцу в шахту тормозок требуется. Ах, да! Вам же ещё надо растолковать, что такое тормозок. Это харчи шахтёрские, «ланч» по-теперешнему. В лаву под землю в то время обеды не доставляли...

Так и приходится отвлекаться о рассказа. Продолжим-таки. Берёт батя тормозок: пару ломтей хлеба. Представь, что от полбуханки хлеба отмахнуть два ломотка: что останется? А ещё он перед работой позавтракал. А потом усталый и голодный, как последний зверь из тундры, только из-под земли, от чертей, почти из ада поднимался на поверхность...

А нас сперва двое было у родителей, а потом и ещё братишка родился. Как вам на две половинки пять ртов? Оттепель... Голодуха!

А промеж ломтей в томозок надо бате что-то положить, однако. Когда масло, если повезёт и мать отстоит с нами очереди. Чаще — маргарин или смалец. Вот и опять-таки для молодых приходится объяснять: смалец — это свиной топленный, часто присолённый жир. После Нового года бабушка с Дона посылку присылала: с солёным салом, с салтисоном, с куриными яичками.. А у нас на Севере яиц не было. К Пасхе собирались улицей и за несколько тысяч километров командировали две-три хозяйки в столицу. Те скупали по паре ящиков яиц. Встречали улицей, распределяли по семьям и компенсировали расходы. Выходил русский северный бизнес: три-четыре цены. Но по десятку-полтора нам яйца красили. Хотя и отцы были коммунистами, а мы пионерами и комсомольцами впоследствии. Так, что врут теперешние «демократы» и «либералы»: красили яйца, и на Красную Горку катали их по ещё не освободившихся от снега пригоркам! Врут, как бывший комсомольский вожак утверждаю! И «битлов» слушали, и ни один вечер в школе без «Шезгарес» и «Ролингов» не проходил. И «Дип Пёпл» пласты имели. За выпивку и курево на комитет комсомола вызывали, напевая «Гёрл» и «Лоретби»... Простите за транскрипцию, но старые рокеры меня поймут.

Опять отвлёкся, всё это было на семь-девять лет позже, а пока - «хрущёвщина». В России, на Украине, короче, на Большой земле было несколько легче. Там хоть и испортился хлеб, стал «Забайкальским», но он был. Были подсобные хозяйства, огороды, бахчи, уже немало рабочих имело дачные участки. И были колхозные рынки... Они же тоже как-то помогали. У нас в тундре не было ничего: ни дач, ни подсобных приусадебных хозяйств, ни рынков-базаров. Если северный Бог смилуется, то даст за лето пару «окон», чтоб грибов и ягод чуток собрать... Лето здесь короткое, зато малоснежное. А когда ещё выбраться отцу: была шестидневка. В единственный выходной предстояло дров запасти-наколоть, угля в сарай привезти-перекидать.

Как было сложно маме нас накормить: отец возьмет тормозок. Поднимется на-гора, опять надо кормильцу семьи что-то на стол подать... Эх! А хлеба давали по полбулки белого и полбулки черного... Основная еда для нас была каша: пшённая, пшеничная, по праздникам гречневая... Если молока полный бидон нальют, то с молоком, а, если давали два или полтора литра, то только на блины. Мука, какая есть, о белой только мечтали. В варенье помакали, тем и сыты.

Теперь чуток о варенье, масле и мёде. Да и о сухофруктах.

Летом в городе оставалось мало народу. Все, кто мог, уезжали на Юг, в Россию. Оттуда волокли вёдра вишнёвого, абрикосового варенья, мёд, сухофрукты. Что не могли унести и увезти, отправляли посылками, благо почта работала исправно. Теперь представьте: старший мой брат двенадцати лет тащит по Комсомольской площади из метро к Ярославскому вокзалу два ведра варения! А в ведре-то килограммов по пятнадцать-восемнадцать! Автор этих строк с пятилитровым бидончиком мёда, это тоже около восьми килограмм, рюкзак и ещё сумчёнка... Про родителей вообще молчу: верблюды вьючные завидовали! Чем потом и жили...

Мой брат старший до сих пор масло сливочное не ест. Как-то мы были у дедушки с бабушкой на Дону. Выстояли тоже очередь, благо родственников тьма: взяли на всех почти полную коробку масла. Кто не знает или не помнит: в коробке двадцать килограмм масла. С хлебом на Дону было полегче. Взрослые ушли в гости к кому-то, а нас с братишкой оставили с белоснежной булкой пшеничного хлеба и коробкой масла. «Ешьте, сколько хотите!» А до этого мы с братишкой кабанчика объедали: дедушка напарит дерти поросёнку, мы с ложками под крыльцо, где свинячье варево стынет. Соскребём ость с мякиной и лопаем. Так-то. А вы: оттепель хрущёвская... Вернёмся к коробке масла. Я наелся быстро, много ли надо в пять-то лет. А брат ел долго и много. С запасом на всю жизнь: до сих пор не ест масло сливочное. Да его и не стало совсем почти. Маргарин, который стали называть спрайтом. Слово непонятное, а продукт и подавно чудный. Раньше было понятие, с войны от немцев пришло, «эрзац». Эрзацкофе, эрзацмасло, эрзацшоколад... Суррогат, значит, ненатуральное. Теперь не только суррогатный эрзацпродукт в нашем рационе, вся жизнь суррогатный эрзац...

Мой сегодняшний рассказ о розовом прянике. Так я его хотел попробовать... Я обещаю, дойдём мы до пряника, впрочем, попробуем ли? А тогда так хотелось! Пряник необычный: розовый...

Следующее маленькое отступление: почему мой брат не любит мармелад. Это история уже о послехрущёвском времени. Ушла власть родителя якобы «оттепели», стало как-то и несколько легче. Кое-что на прилавках стало появляться. Мама купила коробку трёхслойного мармелада накануне какого-то праздника. В коробке сладостей всего-то три слоя, разделённых калькой, бумагой такой. Всего-то три-четыре килограмма... Я до сладостей не очень охочь, а старший братишка ел досыта. На десятилетие вперёд наелся: до сих пор воротит его с мармелада.

Что-то совсем я отвлёкся от своего розового пряника. Ну, а как же, надо в суть дела ввести, ведь не каждый знает, что такое салтисон, эрзац, дерть, камерон... Всё я растолковать не смогу, а камерон на на пути ещё встретится, когда за пряником розовым двинемся...

Мороз прёт за сорок! Нередко и далеко за пятьдесят. А то метель-пурга поселится на недельку-две, лишь трубы печные от бараков торчат из-за сугробов. Глянешь в окно, а том серость: лёд на пару сантиметров поверх стекла и снег, снег, снег...

Соседка тётя Нина рано утром уходит занимать очередь за хлебом и молоком. Продавцы хоть и знают все семьи нашего шахтёрского посёлка, но возможно, что всем и не хватит продуктов. Как завезут. Как роторные снегоочистители и грейдеры дороги пробьют к нам, сколько хлебозавод продукции выделит. Мама печку топит, старшего брата в школу собирает, а меня пяти-шестилетнего в магазин к тёте Нине в очередь за хлебом-молоком с бидончиком и авоськой. Вот опять, как теперешней молодёжи рассказать, что такое «авоська»? Сейчас с пакетами из магазина выходят, а тогда как бы из сетки сумка была - авоська.

Ползу по сугробам, благо маленький и лёгкий: глубже, чем по пояс, не проваливаюсь. А возле камерона наледь высотой под два метра. По льду надо ещё умудриться взобраться, а потом спуститься. Когда в магазин идёшь, то на заднице съезжать даже весело. А вот когда домой с молоком... Тут не каждому удавалось пройти, не пролив дефицитного продукта. Скандал дома гарантирован!

А почему камерон? А хрен его знает. Уже позже во взрослой жизни я узнал, что был с таким именем британский инженер. Может в честь его. А у нас камерон и камерон. Большой сарай, из которого выходила огромная труба, или мне по малолетству так казалось, из неё брали воду водовозы. А ниже патрубок меньшего размера, там жители вёдра наполняли.. Труба камерона никогда не замерзала. Что там в сарае было, я не знаю. Позже, благодаря прогрессу и росту благосостояния, по всему посёлку поставили кирпичные будки-колонки, отапливаемые электротэнами. Но в большие холода они всё же перемерзали. А камерон закрыли, позже снесли. С водоснабжением стала беда. Наши отцы и паяльными лампами грели, и кипятком с солью отливали замороженные колонки....

Восьми утра ещё нет, солнце вообще через несколько месяцев появится. А я иду в очередь к тёте Нине. Они, жёны шахтёрские, на морозе стоят, магазин ещё закрыт. А я подойду, когда нас уже в барак запустят, в котором магазин-то наш. Полбулки белого, полбулки чёрного и два-три литра молока. Молоко на блины... А батя из шахты поднимется, то ему блины, как коту мухи: ему жрать надо. Хорошо, если бабушка сала пришлёт, будет что ему на тормозок взять...

А если батон берёшь, то только полбуханки чёрного на семью... И всё...

Когда я в магазин собираюсь, то не хнычу, но ползти по сугробам охоты нет. Мама иногда для стимула или из жалости немного копеек даст на карамельки-подушечки. Они без обёрток, без фантиков продавались. А я больше любил кизиловые подушечки в коробке картонной. Они были «голенькие», то есть не осыпанные сахарным песком, и кисленькие. Кизиловые, ведь. И ещё в коробочке! Это не то, что в газетный клочок продавщица насыпет с сахарной пылью пополам. Однако стоили они дороже... Не всегда мне столько копеек давали. Я копил медяки, но предприимчивостью не отличался, впрочем, как и теперь: то брат что-то задумает, надо ему помочь. То сам на тетрадку, книжку или карандаш потрачу...

А тут в магазине появились розовые пряники. Обычные иногда бывали, а эти огромные и розовые! Продавались поштучно. Но дорого, аж по пятнадцать копеек! Почти как пирожное в кинотеатре. Про кинотеатр и его буфет как-нибудь потом расскажу, а сейчас про пряник, про розовый. Вообще-то я пряники не любил, но этот не простой — розовый!

Кому-то «оттепель» Хрущёва, а я жрать хотел, таки! Жрать хотел, мяса, сыра, хоть крошку... А тут по полбуханки хлеба... Морозище! За ночь сгорает по несколько вёдер угля в печке, но всё равно плинтуса в инее. Вокруг бараков горы шлака и мусора, дымятся, пока не провалятся под многометровые сугробы. Пойдёшь в сортир, а задницу подтирать не надо: примёрзло, однако... Утром умываться, а в рукомойнике сосок не шевелится: заледенел.

Был ещё ход с продуктами: съездить на станцию. Там железнодорожное снабжение чуть лучше. Иногда выкидывали тушёнку, сгущенку, мясо настоящее. Но это около двадцати километров на автобусе с пересадкой. И никакой гарантии, что будут продукты. Да и не одни мы такие умные. И там очереди.

В этот день у мамы не было медных монет. Она мне дала на конфету аж пятнадцатикопеечную. Это же как раз на мою мечту. На розовый пряник!

Пролетел в считанные минуты до магазина, даже ледяную горку камерона не заметил. Рановато прибежал, пришлось стучать коленями и ладошкам, пока в магазин запустили. Но и там только что печку растопили, зябко очень-очень. Пока хлеб разгрузили, молоко подвезли, ждали, когда горловины фляг оттают, чтобы открыть их. Ещё немало прошло времени в очереди. Наконец-то я и хлеб, и молоко купил. Да выдвинулся в обратный путь. Дорога скользкая, как бы молоко не пролить... И вдруг нащупал в варежке монету. Ах же, пряник-таки? Забыл!!! Не купил... Розовый...

Стою на обледеневшей тропе между магазином и камероном, носом шмыгаю, плакать начать боюсь: в одной руке бидончик с молоком, в другой авоська с хлебом. Заплачу, слёзы замёрзнут, а вытереть нечем, руки-то свободной нет. Возвращаться назад боюсь-таки, вдруг подскользнусь, молоко пролью. Вон, уже кто-то расплескал...

И тут, как мне тогда казалось, моё спасение:

- Что, хлюпаешь, что случилось? А? - мальчишка на пяток лет меня старше. Я и звать-то как его не знаю. Помню, что у него обидная кличка, но скажешь, то непременно в ухо получишь. Тут уж точно молоко не донести...

- Пряник розовый за пятнадцать копеек забыл купить...- шмыгаю промёрзлым, хоть и укутанным в шарф носом.

- Давай свою копейку! Жди! Я мигом! - и побежал,- Жди, я сейчас!

Жду. Промерзли ноги в валенках. Руки заскорузли, еле бидон и авоську держат. Вернулся в магазин. Очереди уже нет, кончился хлеб. А на витрине красовались — вон они — розовые пряники... Мальчишки, моего «спасителя» не было нигде...

Молоко я донёс. И хлеб тоже.

Есть не стал. Ни в завтрак, ни в обед. Долго сидел в углу на диване, ни с кем не разговаривал, якобы книгу читал. Но не плакал. Слёзы сами текли...

Что было потом? Потом эта сучья «оттепель» хрущевская закончилась. Я пошёл в школу, наступило время относительного благополучия, которое теперь называют «застоем». Голодное время закончилось, хоть изобилия и не стало. До сих пор, кстати...

А пятнадцать копеек? Тот мальчишка? Через несколько дней старший брат выведал мою обиду. Пятиалтынный вытряс с воришки: очень жёстко, даже жестоко. Он, мой брат, и сейчас сильный и не такой добрый, как я. Хотя у него мирная профессия — электромеханик. А я, как бы наоборот, военное окончил когда-то.

А розовый пряник? Вкусный? - Не знаю. Не пробовал... Я сладкое не особо люблю. Он так и остался детской завистливой мечтой и воспоминанием о хрущёвской оттепели, будь она неладна...

© Николай Талызин, 2015
Дата публикации: 09.12.2015 10:31:07
Просмотров: 2307

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Рецензии

Владислав Эстрайх [2015-12-10 08:47:49]

Интересно) И, кстати, вырос я в 80-90-е, но объяснять, что такое сальтисон, смалец, авоська - вовсе не нужно) Жёлтые и красные авоськи начала 90-х очень хорошо помню. Может, конечно, совсем молодые уже и не поймут. И свои "розовые пряники" у нас в 90-е тоже были.

Ответить

Николай Талызин [2015-12-10 09:26:15]

Владислав, благодарю Вас за отзыв.
Рассказ написан "для молодых". Один уважаемый литератор в рецензии на рассказ "Пока не развеялся махорочный дым" упрекнул меня, что я пишу для старшего поколения, и мой рассказ долго не проживёт: вымрет аудитория. "А слабо написать для молодёжи?"
Короче взял меня на "слабо".
Написал.
Молодёжь читает. Отзывается. Особенно на Литсовете, в Избе.
Ваш комментарий тому подтверждение, что и более молодое поколение интересуется и читает подобные сочинения о "давно минувших днях".
С уважением Николай.