Каждый выбирает для себя
Наталия Кравченко
|
Форма: Эссе
Жанр: Литературная критика Объём: 8706 знаков с пробелами Раздел: "Все произведения" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
Прочла книгу М. Борцовой “После бала” и сразу следом – В. Соколовой “Око на сердце”. Они поразили меня своим контрастом. Не в уровне таланта (у каждой – свой мир, своя правда, своя жизненная ниша), а контрастом женской и человеческой судьбы. Абсолютная полюсность, антиподность, взаимоотрицаемость. Объединяет одно: одиночество. Не фактическое, социально-анкетное (обе работают, имеют детей, какой-то круг друзей и родных), а то – вопиющее в пустыне, воющее на луну, одиночество непонимания, не-внимания, одиночество души, которое трудно постичь непоэту. Но – какие разные попытки выхода из него, какие диаметрально противоположные способы поэтического и жизненного существования. У одной – бегство в себя, в “сны о тебе”, отчаянный прыжок в бездну, в омут своих страстей, в “трёхмерную плоскость” жизни. У другой способ спасения себя и своей души сконцентрирован в нескольких строчках: Всю жизнь искать и не найти любовь единственную, всё же я поняла в конце пути, что я Тебя искала, Боже. Изверившись в земной любви, в человеческом тепле, она выбирает то, что незыблемо, что не предаст. Все мои мысли – о Боге. Нету родней никого. “Каждый выбирает для себя”, – как сказал Левитанский. И всё же – чья истина мне ближе? В книге Борцовой восхищает многое. Прежде всего – мощь дарования: удивительное богатство языка, буйство красок, роскошь метафор, прорывы в такие экзистенциальные высоты и глубины, что дух захватывает. В её рассказах есть что-то от Т. Толстой и Л. Петрушевской одновременно, во всяком случае, у меня были именно такие ассоциации. Стихи тоже хороши, но рассказы – много сильнее, потрясение от них перекрывает впечатления от стихов, которым, на мой взгляд и вкус, порой не достаёт естественности, органики, мешает погоня за эффектной строкой, “красным словцом” в ущерб подлинности и простоте. А вот в рассказах – ничего ни убавить, ни прибавить. И как всё в них бесстрашно откровенно, как, говоря словами Белинского о Лермонтове, “страшно сильно и взмашисто!” Да, многих будет коробить и шокировать их натурализм, чернушность, сгущение мрачных красок. Но я вижу в этом безоглядную смелость художника, его способность идти до конца в выявлении сути вещей, отсутствие страха перед дисгармонией жизни. У В. Соколовой есть строчки: “В общем, мало не покажется, кто взглянуть в себя отважится!” Борцова из тех, кто отважился. И там открылось такое... (“Лекарство от бессмертия”, “Когда я буду бабочкой”). Но не спешите бросать камень. У Ромена Роллана в “Очарованной душе” есть место, где он рассуждает о нравственной чистоте, не отождествляя её со стерильностью. “Я не люблю, – писал он, – беленьких блеющих барашков, у которых капелька молочка висит на мордочке. Тот не человек, кто не боролся с жизнью и не оставил в её логове клочков своей шерсти. Нужно, нужно пройти и по грязи, и по терниям! Но не увязнуть”. Валерия Соколова или, скажем, её лирическая героиня – полный антипод борцовской. В памяти всплывают лермонтовские мрачный Демон и ясная, безгрешная Тамара, саркастический Печорин и сердечный Максим Максимыч, пушкинские страстная Зарема и невинная Мария... Но они не так уж страшно далеки друг от друга, как это может показаться. Себя казнить и миловать должна лишь потому, что вечно я одна. Себя кормить, поить и одевать, купать себя, укладывать в кровать... И нет просвета в призрачной судьбе. Как надоела я сама себе! Это крик женской души, боль одиночества, не находящего выхода, души, отчаявшейся найти родную душу и узревшей её в Боге. Мир прославляет грех и плоть, и ту любовь, что ранит сердце, но есть любовь сильнее смерти, которой любит нас Господь. Воплощённая жажда чистоты, детская доверчивость миру... В этом мире, полном гадости, не хватает людям радости. Как же велика потребность души в добре и свете, как не хочется ей мириться с мерзкой действительностью! Задыхаясь в этом смраде, я взываю: Бога ради! Дай мне воздуха глоток! Дай мне воздуха глоток, а не этот газ угарный, чтоб сияла лучезарно лишь любовь сквозь бисер строк. Ишь чего захотела! В памяти всплыло мстительное Елагинское: Ах, как эти мечты вдохновенны! Только музыка вовсе не та! А не хочешь ли розовой пены, что струёй потечёт изо рта? В жизни всё не так благостно, как в наших сладких мечтах и молитвах. Там и грязь, и мрак, и боль, и смерть. Это просто, так просто, так просто – нас Господь для любви сотворил. Не всё так просто, как нам бы хотелось. Вспомнились кстати стихи Л. Миллер: Тебе – жестокие уроки, а ты – рифмованные строки. А ты – из глубины души про то, как дивно хороши прогулки эти меж кустами ольхи. Твоими бы устами... Люди обычно негативно реагируют на всё мрачное, трагичное, безысходное в литературе. Я помню, сколько было нареканий на мои книги “Письмо в пустоту”, “Ангелы ада” именно по этой причине. Даже со стороны самых верных читателей встречалось непонимание и неприятие. “Милая Наталия Максимовна, –писала мне одна из них, – не концентрируйте Вы в своих стихах тоски и разочарований! Так хочется, чтобы Ваш дар расходовался на светлое и доброе! А в общем, я хорошо понимаю, что никакие советы ни к чему (это я о своих призывах идти в “осиянный храм”). “Стихи не пишутся – случаются”. И не слушайте Вы старую больную бабку, которой хочется, чтобы её наболевшую душу тихонько нежили и гладили и напевали ей сладким голосом райские песни”. Как всем нам этого хочется, и молодым, и старым. Всё это славословие Бога в сущности – мольба о любви. Вера выполняет роль надежды, утешения, анестезии. Не плачь, мой Ангел, ну пожалуйста, не плачь! Пусть жизнь моя не так сложилась, как хотелось. Приходит память, как безжалостный палач, и боль души куда страшнее боли тела. Ну как можно судить по законам поэтики эти вырвавшиеся из души строки: И когда тебе на свете одиноко будет очень, попроси, как просят дети, я приснюсь тебе, сыночек. Вера в неземное замыкает человека на своих грёзах, обрекает его на ещё большее одиночество. Не средь земных чумных пиров, там, в небе, средь иных миров моё созвездие сияет, и пусть меня не слышат тут, но там мои стихи прочтут, а, может быть, уже читают. В этом её духовный стержень, её спасение, но и – её обречённость. А здесь-то, средь чумных пиров кто будет порядок наводить? Не царское это дело? Надо “отважиться” и на это. На то ты и поэт. Борцова отваживается на такой взгляд. Она не хочет себя тешить и убаюкивать сладкими сказками. Она безжалостно видит правду и не боится сказать её. Даже ту, которую пока только предчувствует. А ведь стихи, как известно, сбываются! “Как Вы не боитесь такое писать?” – спрашивала Цветаева Ахматову. Борцова не боится. В этом доме давно паутинная ряска – на обед и на завтрак, и даже на ужин. В этом доме... А может быть, страшная сказка, что никто никому в этом доме не нужен? х х х Рыдать в пыли, у плахи...Боль – извечный рок жены. – Последыш мой, мой сын, мой Бог, мы миру не нужны?! х х х На просторном на свадебном ложе пусть пылают не розы – ножи. Накажи за меня её, Боже! И меня за неё – накажи... Так что же я выбираю для себя? Мир страстей? Свет Божьих истин? Человеку нужно и то, и другое. Но истина, как всегда, где-то посередине. Вспомнилось стихотворение Ирины Снеговой о старухе-соседке, которая рассказывала о том, как любил её покойный муж-сапожник. Зимой мой хозяин тачает, бывало, а я уже лягу, я спать мастерица. Он встанет, поправит на мне одеяло, да так, что не скрипнет под ним половица. И сядет к огню в уголке своём тесном, не стукнет колодка, не звякнет гвоздочек... Дай бог ему отдыха в царстве небесном! И тихо вздыхала: – Жалел меня очень... В ту пору всё это смешным мне казалось, казалось, любовь чем сильнее, тем злее, трагедии, бури... Какая там жалость! Но юность ушла. Что нам ссориться с нею? Недавно, больная, бессонницей зябкой, я встретила взгляд твой – тревога в нём стыла. И вспомнилась вдруг мне та старая бабка, – как верно она про любовь говорила! Это стихотворение о вечных ценностях, о вечно кем-то избитых истинах. Когда я его прочла на лекции – оно перекрыло впечатления от всех стихов, прочитанных накануне, люди слушали его со слезами на глазах. Слишком поздно мы всё это понимаем, к сожалению. Как соблазнителен демонический мрак Борцовой, как банален свет вечных истин Соколовой. “Отвергаю рай, где проститутка свеча! Выбираю ад, где ангел в снегу!” – писал Л. Губанов. Это выбор безоглядной, оголтелой, нетерпеливой и нетерпимой юности. Но приходит зрелость души, и она выбирает иное... О как наука эта нелегка! У каждого в миру своя дорога. И, слава богу, на земле пока мне есть кого любить помимо Бога. 2005 г. © Наталия Кравченко, 2010 Дата публикации: 18.12.2010 15:45:08 Просмотров: 3244 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|
РецензииЛилия Менковская [2010-12-18 16:35:03]
Примите в свою аудиторию, пожалуйста: буду Вашим читателем.Интересно и, главное, не скучно.
У меня вопрос по лексике, если можно. В Литве, в переводах и не только, (на лекциях в университете, например), стали избегать глагол "имеет."Хотя литовцы, пытаясь говорить по-русски, "имеют" этот глагол где надо и не надо.В русскоязычных кругах, вероятно, повлияла сленговая среда, опошление понятий по типу "голубой".Но пытаются доказывать и литераторы, что такое использование этого глагола, как, например, у Вас: Не фактическое, социально-анкетное (обе работают, имеют детей, какой-то круг друзей и родных),не желательно, неверно. Следовало бы сказать -есть дети. Как по Вашему мнению,в современном русском языкознании этот глагол не чувствует себя неуютно? Ответить |
|