Услышанное у Вивальди

Анастасия Асаноски

Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 11344 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

В этом мире я странник, мечтатель

Было солнечное ноябрьское утро, из тех ясных, что предвестники незамедлительного холода, из тех нередких для сибирской осени. Однако таким утром и хочется жить, и дышать, и умилительно как-то на лице трепещет улыбка в никуда и никому. В одно такое утро Макнил затянулся первой сигаретой, наливая крепкий кофе в белую глубокую чашку, подаренную какой-то юной, розовой практиканткой. «Какой сегодня четверг… чистый», - подумал Макнил, иронично дернув уголком рта вслед улетавшему слову. Этот день Макнил решил прожить один – и у всеобщих любимцев должен быть выходной. Зеркало в предвкушении дня отразило мужественное красивое лицо, гладко выбритое, и волну темно-русых волос над выгибом густых, несколько заросших бровей. Больше круглые, чем какие-то иные, зеленоватые глаза светились по-волчьи, будто чуя добычу. Серо-коричневое пальто и шляпа не без изыска. Запах корицы чудился повсюду. «Зайти в институт», - вспыхнуло в голове и погасло, оставляя за собой свежий запах жженых спичек. На лестничной площадке раздавалась музыка из «Desperado», пронзая непривычно привычную глухоту бетонных стен. «Что-то есть в этом жгучем брюнете», - подумал Макнил, выпуская струю сизоватого дыма, тотчас же слившуюся с дрожавшим желтушным воздухом подъезда.

В это солнечное ноябрьское утро Юли Кароха с мучительной болью открыла глаза в нежной постели, в ногах тронутой золотистыми лучами. «Черт возьми, это солнце…» - вместо утреннего приветствия. Кое-как оттолкнув утонченной рукой пуховое, льнущее к телу одеяло, Юли села, откинув со лба заспанную прядь неловким движением головы. Ломкое тело понесла она в мраморную ванну, полная нелепых предчувствий, - так всегда с ней бывало в холодные солнечные утра. Она была дитем ночной духоты, тумана, дождя – мглистости, застилающей правду пьяной пеленой. Леденящий мрамор усугубил нежелание жить в этот прекрасный ноябрьский день. Почистив зубы с особой тщательностью, чтобы уничтожить привкус прошлой ночи, Юли отправилась на кухню, щелкнув зажигалкой. На табурете она взялась за овальное зеркало, отломанное когда-то у старого автомобиля, - подобный хлам был ее единственной причудой. Солнце отвратительно осветило медленно проявлявшуюся сеточку морщин около глаз – Юли откинулась головой на стену, глубоко втянув дым и прикрыв глаза. Облизнув неровный край верхней губы, она прикусила нижний и тяжело задышала. Слезы опустошенности поволокой ложились на ее еще прекрасные глаза - с серо-голубой радужкой, темной сверху и высветленной книзу, с мягкими темно-пепельными ресницами, бархатившими взгляд. «Мне только тридцать, а я такая старая…»
Встряхнув копной волнистых коричневых волос, Юли заварила традиционный утренний кофе и оставила его, как обычно, нетронутым. Ей предстоял ежедневный обряд: платье, прическа, дежурные улыбки по случаю и омертвелые вежливые фразы, пьянящий парфюм, который попросту хотелось вылить в унитаз. Это было частью ее работы - и никакое утро не могло изменить этого распорядка. Она считалась элитной проституткой, поскольку имела высшее образование, владела тремя языками, играла на скрипке и давала понять любому клиенту, что он исключительный. Секрет был в том, что она просто принимала людей такими, какие они есть.

И в научном городке вечера полны устремленными куда-то пешеходами, особенно в дни, когда над асфальтированной дорогой садится заржавелое солнце, распространяя свои металлические лучи в туманящемся воздухе. Эти сотни людей застывают в каких-то своих шагах, жмурясь уставшими глазами и млея чувственными телами на обетоненную в пятидесятые года природу.
Макнил неспешно вышагивал по тротуару, что-то мурлыкая себе под нос. Встречая знакомых, он со счастливой готовностью подавал руку и рассыпался ласкающими самолюбие вопросами и комплиментами. Он почувствовал себя королем – королем города. Это непривычное чувство приятно горчило. «Я прижился и здесь», - что-то нелепо радовалось в мозгу.
Перед Макнилом проносились обрывки его прошлого.
Бывало, мальчишкой он таскал мамино зеркальце в резной бересте и подолгу себя рассматривал, развалившись на свеже-зеленом мху. Мать баловала его больше всех и часто, засмотревшись в его ребяческие хитроватые глаза, ворошила волосы, любуясь своим красивым мальчиком.
Потом он вспомнил, как однажды допоздна задержался в соседней деревне. Сумерки густыми чернилами покрывали запашистые медовые поля, на ногах серебрилась росистая прохлада, а щеки пылали от поднимавшейся тяжелой земляной духоты. И как защекотало кожу ниже поясницы, как поднялось неведомое волнение, как заколотилось сердце и выступили первые счастливые беспричинные слезы.
Дерзким юношей хватал он за тонкую талию босую дочку охотника и утягивал ее в глубину душистого бора, где они, растирая розовые лепесточки Иван-чая на пальцах, подолгу вдыхали его аромат, почти не шелохнувшись стоя друг против друга. Взявшись за руки, они бродили по замшелому ковру завороженные, зачарованные гулкой лесной тишиной. И каждая застывавшая капля смолы казалась им концом сказочной истории.
Неожиданное обращение вынуло Макнила из прохладной реки воспоминаний: попросили прикурить. Однако не только это заставило Макнила остановиться и прислушаться. Чиркнув спичкой, он обвел одними глазами горизонт, и спрятав коробок, медленно развернулся назад: что-то необычное, тревожное витало в воздухе, настигая его внутренний слух. Поводя носом по ветру, Макнил вдохнул кубик незнакомого запаха и, прищурясь, начал следить за протекавшими вдоль спинами прохожих и прислушиваться к шедшим позади. Незаметно для себя он оказался перед любимым ресторанчиком в евростиле. «Почему бы и нет?» - выдохнул с некоторым облегчением.

В парфюмированном дыме ресторана редкие звуки столовых приборов и голосов стыдливо прикрывались дуэтом пианино и саксофона. Уютная нежность звучала в приветливых словах швейцара.
- Спасибо, друг, давненько я у вас не бывал.
- Ваш любимый столик свободен. Прошу Вас, проходите.
И приятная улыбка осветила суховатое лицо.
Когда он присел, скользнув глазами по ослепительной скатерти, к нему вернулось утреннее ощущение счастья. Музыка бальзамом лилась ему в сердце, кровью разносилась по телу и баюкала. Глоток красного вина и горьковатый вкус сигары окончательно расслабили нервы – напряжение спало. Отбивая ботинком такт, Макнил погрузился в созерцание окружающего мира.

В это время черный Мерседес плавно подвозил Юли и ее молоденького спутника к «Республике». Подавая руку в тонкой черной перчатке, Юли с жадностью вдохнула темноту, смешанную с выхлопными газами, и удовольствие отразилось на высоких скулах розоватостью. Швейцар бережно помог снять великолепное манто, и она в назойливом сопровождении юнца прошла в зал, оставляя за собой пряный, мускусный шлейф.
День был будничный, тихий, ничто не мешало уюту просачиваться сквозь дымную мглу. Посетители будто подчинялись заданному тону: войдя, начинали медленнее двигаться и приглушеннее разговаривать, утопали в теплых шорохах.

На сцену вышел манерный конферансье и объявил, что сегодня день любителей классической музыки, поэтому в программе заявлены, кроме джазовых хитов, композиции Вивальди и Паганини, чем заставил немного расшевелиться одобрением сонную публику.

Макнил уже давно заметил Юли с юнцом и догадался, в каких они были отношениях. Он отворачивался от них, но несмотря на это, его взгляд постоянно возвращался к этой немного необычной паре. Красные, ровно накрашенные губы и гордый нос этой женщины его раздражали, дразнили. Поначалу он только рассматривал ее как красивую женщину: пышные волосы, элегантное черное платье с глубоким вырезом на спине, подчеркивающем гладкую кожу, красивые зубы. Потом его глаза споткнулись о ее кроваво-красные губы под гордым точеным носом. И в этом лице был вызов, вызов ему, как казалось. Не в силах оторваться, Макнил застыл в усталой задумчивости, сжимая в кулаке ненависть. Глаза его слабо мерцали - по-волчьи, осмысленно.

Юли курила длинную сигарету через мундштук, мало обращая внимания на бесконечный поток слов, хлещущий из тонких, едва опушенных губ юнца, однако не отнимая руки от его влажных ладоней. «Как я устала, скорее бы к делу, потом стопку коньяка и укрыться полотном ночи в кресле, перед камином». Звуки Вивальди вывели Юли из оцепенения, она заволновалась, попросила подлить вина, с жадностью опорожнив бокал. Мальчишка счастливо закивал и начал умолять Юли сыграть что-нибудь.
А перед ней лентой кинофильма вилась полупустая зала консерватории и строгое лицо преподавательницы. Свет несколько слепил глаза, а сердце колотилось сотней звонких молоточков. И вот она берет первую ноту, чувствуя, что напряжение спадает, чувствуя, что она уже не одна качается на волнах музыки, что теплота ползет от пальцев вверх, как начинаются румяниться щеки, и несколько десятков пар глаз дымчато застилаются.
И тут Юли, решившись, встает, подчиняясь тяжелому желанию, подходит к оркестру, что-то шепчет на ухо скрипачу – тот сочувственно кивает, завершая музыкальный пассаж, и отдает скрипку Юли.
Зал совсем притихает, удивленно и подбадривающе кивая довольными лицами. Воздух от тишины начинает подрагивать, становясь проводником далекого предгрозового громыхания.

В пахучих соснах бредет молодая девушка, дико озираясь, ланью приминая буро-зеленые мхи. Она в изумрудном шифоновом одеянии ниже колен, босая. В длинных струящихся темных волосах ее – дикий яблоневый цвет, мелкий, душный.
Вдруг ее уха касается тонкая тишина, она резко останавливается, ловит сырой запах и поднимает лицо в небо, простирая руки –
томительное ожидание…
В зале - первые штормовые ноты Вивальди – пауза - краснота губ плотно сжимается, выпуская мелкую дрожь, - и снова раскаты.
- Эти губы, эти горькие губы…

…И первые зернистые капли падают на лицо, вливаясь свежей энергией в гибкое тело. И девушка начинает танцевать под холодным дождем: ее матовые руки, извиваясь, обнимают стан, сильные ноги кружатся, скользко отталкиваясь от сосновой хвои, спина трепещет выгибом – капли выбивают цветки из волос, струясь холодными ручьями. Дикарка смеется, показывая зубы и розовый язык.
Дождь, немного приутихнув, дает ее стопам посеменить среди сосен…
Потом поддает с новой силой, пронзая выгнутое тело холодным сладострастием. Она ломает руки, то прижимая их к лицу, то отнимая, цепляясь за кирпичные сосновые стволы, пробегая мимо них рысью, царапая крепкие ноги.
Усталая, с отяжеленными волосами, она ивово клонится все ниже и ниже, безудержно кружась под мощным водопадом.
И вот, обезумев, вскрикивает, падая на умытую траву.

- Ненавистные кровавые губы…

Парной воздух свежеет, дождь полушепотом удаляется, оставляя ее жаркой сырой земле.

- Кто ж она? Кто же я? И как жить нам друг без друга?

Устало улыбаясь ровным аплодисментам, Юли берет под руку холеного юнца, который ведет ее до столика, самодовольно ухмыляясь.
Макнил, бледный, точно ватными шагами следует за ними. Его жаркое дыхание внезапно обдает спину Юли, она резко одергивает плечо, впиваясь в огонь волчьих глаз, – ледяная пощечина трещиной на фарфоровой коже…
Макнил, обессиленный, - до швейцара. В гробовой тиши ресторана – перекос кровавых губ – бокал шампанского вдребезги:
- Ваше здоровье, сударь!
Со шляпой глядит вполоборота - на эту женщину - и страшен он: надменен подбородок, лицо бело, а в глазах - слезы.

© Анастасия Асаноски, 2009
Дата публикации: 21.02.2009 19:55:36
Просмотров: 2706

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.