Ода горю.

Никита Янев

Форма: Очерк
Жанр: Публицистика
Объём: 7057 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Огромный холод, пепельные звёзды,
Ещё, застывшая и мёртвая от ночи,
Как фотография безжизненная, площадь.
Лотки, ларьки, витрины магазинов,
Решётки ярмарки, фанерные домишки,
Покойный лист в квадратной чёрной луже,
Обнажена от листьев ветка клёна,
Глухая осень, капли на плаще.
Здесь хорошо, и слава Богу, помнить
Никто не должен, разве бытиё
Не превратило время в мертвеца,
В густой, тягучий отпечаток места,
Которого и не было в помине.
Никто ведь не докажет, что он был,
Тот мальчик с голубым сияньем неба
В нетронутых смятением зрачках.
Те листья пали, кисти тех акаций
Не барабанят в тёмное стекло.
Они укрыли дом с макушкой, время
Неумолимо, но не в этом дело,
А в ускользанье, впрочем, ничего
Уже не сделаешь. Песочные часы
Есть памятник трамваям и столовым,
Кинотеатрам, баням, съездам бонз.
Неточно заведённый механизм,
Как колосс с перебитыми ногами
Обрушивает небо на предмет
Сухого подражания природе.
Но человек и люди просят Бога
Продлить страдание. Да не приходит смерть!
О, Геркулес, каменотёс пространства,
О, дядя Вася, кочегар котельной,
О, Цой с гитарой, мальчик Хой с виной
На кончике лица, о, дядя Мастодонт,
Работник министерства, дюжий малый,
Наивный хам, больной подагрой Сытин,
В прокисшей комнате кочующий ГамлЕт,
К вам не приходит смерть, та лучшая из женщин,
Которою дано вам насладиться,
Сперва измучившись, как записал поэт.
Когда его застала в час владенья
Прозрачным словом женщина с косой,
Он так устал, и быть всё время сильным
Не значит ли открыть ворота смерти.
Крыло не выдержит любого ветра с моря,
А он хотел любого и когда
Запахло гарью и большие птицы
Несли в долину чести и любви
Глухой порыв неугомонной крови,
Он был растерян, ибо влага крови
Уже опустошала и влекла
Такие искажённые черты
В портрет пространства, сдавленного болью,
Что люди умирали от вины.
И кровь смешалась с кровью, каждый видел
Осколок неба с каплею зари,
И ничего, и дым, и скрежет смерти.
Прошло сто лет, а может быть не сто,
Земля зарубцевалась, место раны
Обожжено петлёй или огнём,
Затянуто ромашками и дёрном.
И вот в одной квартире городской
другой поэт встречает оду горю.
За шторой солнце, снег и воздух жизни,
К которому привык он до того,
Что умирать не хочется, но люди
Его оставили, ведь людям нужен свет.
А он склоняется к ночной прохладной мысли,
Что красота, душа, лицо, одежда,
Особенно одежда, только звук
Перед его прозрачным тонким словом.
Действительность пред ним обнажена,
Как женщина любимая, и что-то
Почудилось ему в прожекторах
Холодного и мертвенного света.
1989.
1.
Дело не в записях, дело в совершившемся факте, записи это записи. Ты дыхАешь и вдыхаешь все железные законы и все красивые сюжеты, 100000007 и скоко тебе 90 лет.
Так же и ты когда-то будешь глаза, глаза, глаза, уста, которых нет, пульт управления полётом и точка. На самом деле, всегда был.
Просто раскрытие и вбирание света воплощения, чистилище, надрочка – не что ты начальник, а что ты точка: я – они.
Это не теология, этика, эстетика, это опыт, что если молотком по шляпке и гвоздю промазать, то будет больно.
Сначала надо промазать. Потом испишешь 33 романа про опыт, что больно, страшно и стыдно, и будешь, такой, как двери между тем и этим светом.
На том свете собирают конструкции из всяких деталей, микро и макро. И обнашивают, и они ветшают, на этом. И собирают новые из старых на том.
Есть ещё один свет, точка совпадения того и этого света: пантократор, я, Гена Янев, время, Иисус Христос после распятья.
Это термин. Термин взаимозаменяем, конгруэнтен, тезоименитен, рифмуется со всем на свете, метафоричен, как синоним.
Не будешь совпадением всё время, будешь приходить и уходить, как обыватель, как речка.
Но если говорить про само совпаденье, оно не тезоименито ни тому ни этому свету, оно совпаденье того и этого света.
Но это философия. Нам симпатичней беллетристика. Как забыл на минуту, а потом вспомнил, но уже про другой случай из жизни или из прозы.
Как конёк-горбунок слетал в бездны и принёс золотую рыбку. И она, такая, раскрыла рот и стала рассказывать сказку, экшн, триллер, фэнтези, мелодраму.
А можно не рассказывать, стоко крутят по всем каналам, как технологии и техно. Один Гена Янев скоко тебе 90 лет 100000007 экземпляров пересмотрел, как драма.
И воскликнул, а, как ребёнок, словно догадка, Так это вот что надо было делать, а не сраться со всеми.
Собирать новое кино из старых деталей, как новое вино и старые меха, как Мачу Пикчу и 2012 год.
Ладно, решено, будем делать сайт из 300 фильмов, рукописи «Как у меня всё было» и картинок.
А сами, как проза, будем следить за собой всё время, словно это главное событье.
2.
Убили очередного политика фрики и сразу же открывается новое автоматом, словно в двери залетел кусок вести, когда забирали тело, не могла захлопнуться сразу дверка.
Как когда убил Бананана Крымов в 1987. Сразу становится страшно обывателю и зэку, что обложили, как зверя на травле, сфинксы.
А потом сразу становится легче, что уже 1987, уже издали Шаламова и «Led Zeppin» в «Художественной литературе» и «Мелодии».
На самом деле лучшее время, время иллюзии и утопии, скажут сфинксы. Нет, неправда, сфинксы.
Потом начнутся бандитские 90-е, что каждый сам за себя во внутренней и внешней эмиграции. А пока что «Аквариум», списавший все песни у Боба Дилана, слушают стоя.
Нужно иметь за душой что-то, если хочешь продраться через линию фронта. Даже Распутин не догадался про что его повесть «Живи и помни».
Нужно быть готовым к зоне, нужно быть готовым к смерти, но самое главное, к чему нужно быть готовым, уже сделал.
Искусства – вот настоящая наука. Прогнать свою жизнь через 100000007 рифмованных жизней за скоко тебе 90 лет.
И в остатке будет такая маленькая смерть: ах, пук и яркость, ой, бля, не умер. Всякую минуту, которую вытерпливать теперь всё время.
Как Гена Янев и Гены Яневы-2,3,4, раз дослужился, как дедушка советской армии, пантократор и точка.
Каждая новая иерархия больше, как прапорщик и летёха. Схима важнее послушания, подвиг важнее схимы, точка важнее подвига.
Это не про монахов. Девочки на зоне - в подвиге, расстрелянный политик - в точке, как Бананан и Крымов.
Перед этим лилась кровь, и боль взрывалась, до этого всё время было страшно, как музыка в бананах, как металлический привкус во рту у больного раком.
После этого – свобода, как у точки я, времени ой, бля, не умер.
3.
А оно там само, зуб выпал, остальные зубы распрямились, и дырки не стало.
Самая ходовая версия, хотел напечатать компромат, что пахан людоед, и расстреляли, на самом деле, ничего не меняет про манипулирование и изуверство, что диктатура приходит в фашизм, пока обыватель ищет портал.
Потом находит, а в портале жертва в креогенной заморозке смотрит в тонком сну на свой труп в луже крови на асфальте.
И обыватель в дамках и в сплошной засаде испытывает нежность, как выжатая тряпочка, что нашёл себя.
Хотел ничего не чувствовать в забвенье и ожесточаться в толпе. А нашёл себя в этой точке, как любовь и жертва, как ты смотришь, как ты смотришь.
Февраль 2015.

© Никита Янев, 2015
Дата публикации: 09.03.2015 12:45:51
Просмотров: 2118

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.