Опаленные войной. Глава 4. Толя.

Олег Русаков

Форма: Повесть
Жанр: Историческая проза
Объём: 7699 знаков с пробелами
Раздел: "Опаленные войной. книга 1"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

ОПАЛЁННЫЕ ВОЙНОЙ.
(ВОЕННАЯ ИСТОРИЯ МОЕЙ СЕМЬИ)
Повесть в очерках.

ГЛАВА 4. ТОЛЯ.

Осень 1941 года бросала листву под сапоги неумолимо ползущих к Москве фашистских оккупантов. Их сапоги неистово смешивали слезы, кровь, и грязь Российских просторов. В этом месиве сгорали деревни и города, поля и леса, наступающие и отступающие солдаты вместе со своей техникой. Сгорали и огромная масса людей, состоящая из отдельных судеб, живущих на этой многострадальной территории Русского мира. Фашисты безжалостно вторгались в судьбы миллионов Русских, Украинцев, Белорусов, прерывая и уродуя их жизни, или изменяя их жизни непоправимо косой автоматных очередей. Разноцветная листва русской осени падала под сапоги фашистов, пытаясь хоть как-то остановить серые орды. …Именно в эту осень начинаются мои первые воспоминания о собственной жизни. Именно это время расставило свои правила и исключения на всю будущую жизнь и смерть близких и не близких мне людей.
Сентябрь 1941 года застал нашу старую деревню Кушелово и ее окрестности в ожидании и страхе перед возможностью оккупации. Война гремела совсем недалеко, хоть и до Москвы менее 150 километров. Самолеты с крестами пролетали не один раз. Иногда они сбрасывали здесь бомбы в страхе долететь до Москвы, которую, несмотря ни на что, хорошо охраняли от воздушных атак германцев. В сентябрьском воздухе уверенно стояло предчувствие, что враг вот-вот канонадой постучится в дверь.
Многие организации и районные власти поселений и территорий, попадающих под немца, старались перемещать своих людей и предприятия на восток, судорожно желали сохранить людей от безжалостного кованого сапога. Невозможно спасти всех, но необходимо спасти кого-то. Вот и наше районное начальство организовало эвакуацию семей работников власти. По тому, как это происходило было видно, что это приказ или установка.
Мне было всего три года. Сестренке – Танечке один год… даже и того не было. Я не мог запомнить всего, что происходило тогда, хотя бы потому, что не понимал происходящего, но общая суматоха, озабоченные лица взрослых, холодеющий звон приближающегося горя остались в памяти гнетущим не плачущим ожиданием. Жили мы недалеко от Кушелово, по месту службы Папы. По рассказам Мамы мы с сестренкой очень плакали, и некогда было нас успокаивать.

…Вдруг в избу забежал Отец, он все время был на службе, дома не появлялся сутками, и громким дребезжащим голосом, не позволяющим никаких возражений, объявил, что мы срочно выезжаем. В голосе была абсолютная уверенность и громадное сомнение в происходящем. И не было ни минуты на раздумья.
Не более чем, через час, погрузив теплые вещи, одеяла и подушки, что попались под руку, мы уже ехали по проселку в телеге запряженной уставшей лошадью на родину в Кушелово, а Отец опять ушел на службу... навсегда… Телега трясла нас 25 километров. Как и сколько времени мы ехали – не помню. Добрались до дома на другой день через ночь. В Кушелово вместе с теткой Сашей, сестрой отца и моей крестной матерью мы ждали машину, которая увезет нас неизвестно куда – в эвакуацию. Тетка Шурка была молодой активной комсомолкой 1924 года рождения, ей еще не исполнилось 17 лет, и все ее почему-то называли Лёлей. Вместе с нами дома помогали собираться в далекие дали неизвестности мои бабушки: Баба Марья - бабушка со стороны мамы и Баба Катя – бабушка со стороны отца. Машину ждали и соседи с маленькими детьми.
Полуторка приехала вечером к четырем часам. Кузов уже загружен до предела узлами и детьми, куда, каким-то образом, запихнули и нас. Ехали с семьей друга отца, тетя Полина и три их дочери, одна моя ровесница, две другие чуть постарше, загрузившихся ранее. Наши отцы служили в милиции и были военнообязанные. Так они и пропали в гуще события 41го года на горящих осенних полях Подмосковья в неравных боях, вцепившись зубами в родную землю, мешая врагу двигаться к ощетинившейся и не хотевшей покориться, Москве. Были и другие пассажиры, но их я совсем не помню. Бабушки, как и многие другие односельчане, оставались в деревне, ожидая развязки узлов 1941 года.
Мы с мамой сидели в кузове на вещах. Мама на руках держала сестренку. Я лежал глубоко на тюках. Именно в момент, когда машина тронулась, дернувшись по неровной дороге, я понял, что мы уезжаем. А как не хотелось никуда уезжать от родного дома и устоявшейся детской жизни… слезы… рев… Лелю посадили в кабину. Поехали. В деревне насторожились старики, с ними младшая дочь бабы Марьи Александра, ее все звали Шура 1928 года рождения, и четырнадцатилетний Виктор – сын бабы Кати брат Лели. Не хотели они уезжать из деревни, надеясь на лучшее. Надеясь, что не пустят немца к Москве.
Ехали долго. Ничего не помню. Меня укачало, и я уснул на мягких узлах. Погода была солнечная и теплая. Золотая осень средней России убаюкивала малышей, не понимающих происходящего. День сентября 1941 года катился к закату вместе с колесами нашей полуторки.

Проснулся в темноте. Вокруг ни одного огонька. Во мраке всех перегружали в какой-то дом, по крайней мере, так мне показалось. Но это был не дом, а вагон. Я ведь не знал еще, что такое …вагон, не видел его никогда. Что такое вагон мне еще предстояло узнать, и узнать так, что запомнить это как большую часть своей жизни.
Посередине вагона стояла круглая черная железная печка. По дощатым стенам коричневого цвета сколочены нары в два яруса, из еще пахнущих не ошкуренных свежих досок. Языки пламени в печке давали свет, создавая красный мерцающий полумрак, на крашенных стенах, привыкнув к полумраку, можно было рассмотреть подробности обстановки где мы будем жить в ближайшее время. Изучение этих подробностей было очень интересно – такого я не только не видел никогда, но даже не представлял в своих детских мечтаниях. Окраска событий в красный огненный свет придавала происходящему дьявольские пугающие очертания, забыть красные всполохи на лицах матерей и стенах грубого дома – не смогу всю жизнь.
Было совершенно тихо. Ребятишки, как и я зачарованно рассматривали полумрак вагона. Женщины развязывали тюки, доставая из них еду, белье, разбирались с постельным скарбом, справляя нары на сон. Движения женщин и их теней были медленные и плавные, как под водой, будто это происходит не наяву, а во сне, из которого нельзя проснуться. В этой гнетущей тишине помню запах. Запах был большим и тяжелым, только потом через годы я узнал, что это был запах железной дороги, запах железа, запах паровоза, который, дымя и набивая давление пара в котлах, повезет нас в таинственную и не добрую эвакуацию. Какое странное, очень длинное, не кончающееся слово – «Эвакуация». Я не понимал тогда этого длинного слова… но мама его сравнила с прогулкой, так я себе его тогда и представлял.
Все устали от бесконечных событий и суеты. Вагон дернулся, как будто его ударили, дернулся второй раз, колеса загудели об рельсы, и мы поплыли, постукивая на стыках. Взрослые дети и женщины присев вокруг печки, в пол голоса, обсуждали сомнения в правильность своего отъезда в чужие края. Какие еще муки ждут там впереди, когда вернемся, где наши мужья, с дубинами в руках идущие против танков, как там наши родные оставшиеся в Кушелово на пороге возможной оккупации, сколько времени еще отнимет эта проклятая война, сколько эта война отнимет жизней. Вздохи, всхлипывания… Господи помоги им… Господи помоги нам… Господи помоги нашим солдатикам остановить врага. Господи помоги не сгинуть в прахе побоища нашей Родине.

Продолжение по ссылке: http://www.proza.ru/2016/07/17/133
Стихотворение "Отец" : http://www.proza.ru/2017/01/16/1121

Русаков О. А.
2016
г. Тверь.

© Олег Русаков, 2023
Дата публикации: 15.06.2023 08:07:02
Просмотров: 861

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.