Вовка-9

Юрий Сотников

Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 12668 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

девятый рассказ
Лыжи
Я шёл к Вовке в гости с большим подарком, сам цветя от радости в жёлтое небо солнечного дня. Даже не представляю, как люди могут быть счастливы, получая от других дорогие вещицы – ведь вот же оно, настоящее, когда вручаешь любимому человеку то, о чём он мечтал. И Вовка бы тоже себе купил свою грёзу, но у него никогда не бывает больших денег. Всё, что ему дают за тяжёлую работу, тут же выпрашивают в тесной казематке курящие инопланетяне, которые вечно сшибают у добряков на сигареты. И доброму лопоухому рыжему остаётся только грезить – может удаче, а может быть, богу – под высокой зеркальной витриной универмага.
Господи, как легко стать тобой для бедного блаженного человечка. Ведь Володька меня, земного простолюдина, почитает в молитвах не меньше – и очень хочет, чтобы я вечно жил рядом, но не из-за подарков, а просто глаза в глаза.
Дверь – железную, крепкую – отворил мне широкоплечий коренастый санитар, хмурый бортпроводник их необычного звездолёта. Даже – приотворил: потому что неизвестно, кто там, с моей опасной стороны. А хмур он был не от местных космических неприятностей, а от своего личного флюса.- Привет,- буркнул мне, словно лишние слова могли бы вылететь вместе с зубами, и уже не возвратиться в начетверть опустошённый рот.
- Здравствуй, Виннипук.- Я всё-таки не удержался от иронии к этому сластёне.- Опять страдаешь? а мне Володька нужен. Отпусти его на пару часов.
- У тебя пара часов тянется до самого вечера.- Он всосал в себя свежий прохладненький воздух зимы; потом потрогал зуб языком; видать, полегчало.- А мне перед главным за вас отвечать. Вдруг твой дружок на кого-нибудь кинется?
- Солнце моё,- подпустил я в его хмурость светло-жёлтого дурмана.- Ну ты же знаешь, какой Володька безобидный барашек. Отпусти, а?
- Бараааашек,- протянул он моего Вовку, будто свежуя на шашлычном вертеле.- Ему как раз самое время пришло, чтоб рога опиливать.
Санитар ещё раз тоскливо цыкнул на погоду.- Ну ничего, скоро я их всех тут прижучу.- И ушёл.
А я так и не понял – приведёт ли, нет; но остался ждать с яркой и длинной коробкой в руках.
Ах. Что такое с сегодняшним днём? Полное солнечное затмение; и две лопастые твёрдые ладони, как обычно пахнущие натёртой чесноком корочкой чёрного хлеба, закрывают мне небо.- Сашка? Федька, Николай?- нарошно я поддерживаю эту каждодневную игру, если конечно ко мне подкрадываются сзади, вот как сейчас.
А за спиной кто-то мычит, уже не в силах терпеть искусительный смех: так, наверное, на балу у короля прячет себя расшалившийся придворный, тыкаясь смешливым лицом то в камзол свой, то в причёску очаровательной фрейлины. Вот и мне кое-кто тёплым дыханием греет затылок.
Ну всё – хватит томить молодца.
- Володька, ты?- Я, блатуска!!- Жадные объятия развернули моё тело прямо нос к носу. Глаза радостно обгладывали меня; поцелуй в щёку по-мужски – эх ты, слюнявый щень. И тут он заметил яркую коробку, опёртую на зарешёченное окошко как деревянный таран. С его губ сорвалось тихое – а что это? – словно ему очень хотелось верить в чудеса, которые главврач называет слабоумной блажью.
- Подарок тебе. Открывай.
Вовке стыдно быть наглым, он в смущении от своего нестерпимого интереса; но жадные руки уже с нечеловеческой силой рвали коробку в клочки, и я подумал, как должно быть злобно он может рвать ненавистного врага – так что не дай бог, если в нём это проснётся.

Он очень прост своей яростью и любовью. А мне нравится простота в людях и в себе. Но не пустая безголовая, яво схожая с наглостью, когда грязными ногами неуклюжий слон лезет в чужие отношения и запретные души. А человеческая, когда я могу общаться на равных с патриархом и дворником – не сюся сверху вниз, но и не заискивая.
У меня так пока что не получается. Для дворника всё равно внутри остаётся спесивое небрежение, будто он в жизни достиг много меньшего, а к патриарху я испытываю трепетный пиетет, который совсем неоправдан только лишь высотой его положения.
Принимать каждого из людей как человека могут единственно дети и блаженные. Потому что для них нет должностей, рангов, погон – и один другому, третьему, ровня. И хоть детишки с блаженными вечно малы под присмотром родителей да санитаров, но они истинно свободны.
Вот и сей миг Вовка был свободен и счастлив. Потому что среди разноцветных картонных ошмётков лежали широкие охотничьи лыжи, настоящие снегоступы с добротными палками. На таких можно путешествовать хоть по глубокому рыхлому снегу, или по ледовому насту, и нигде не провалишься, потому что как говорил Пифагор, площадь деревянной опоры превеличивает силу человеческой тяжести.
Только мой подарок был не совсем честен, хотя Вовка и танцевал вокруг него, оглаживая деревяшки руками да нюхая сладкий запах обновки. Я-то знал, что эти лыжи будут круглый год храниться у меня дома, и я в любой момент ими воспользуюсь для своих нужд. А Володька целиком зависит от моих прихотей – приду ль я за ним, заберу ли у санитаров – потому что зимой инопланетян почти не выпускали на улицу одних, боясь их замёрзнуть. Ну кто они на нашей планете? не хозяева и не гости, а вечные дети. И правду сказать, мне было жаль потратить нужные деньги на вторую ненужную пару – а всё же я сознавал, что от своей расчётливой жадности теряю большую толику счастья взамен полноте своего бюджета.

У меня валялись в сарае старые дедовы лыжи, и их я надел на прогулку с Володькой.
Вовка шагает широко, хотя, наверное, ни разу не ходил на лыжах. Он и по жизни размахай: его руки да ноги распахиваются во все стороны, стараясь обнять необъятный мир. А я качусь следом за ним по утаптываемой лыжне, как по течению давно проложенного русла, и кажется мне, что это я сам сопливый мальчишка, а Вовка есть мой настоящий наставник.
Он остановился впереди, поджидая меня; недоумённо шмыгнул носом.
- Тут дальсэ две дологи. По какой мы поедем?
Чувствую: меня разбирает азарт.
- Володя, здесь должен быть камень большой. С мелкими буковками. Давай искать.
Мы пошерстили по заснеженным кустикам, обтрепали их донага; и вижу, что точно – в гуще стоит то ли памятник, то ль памятка путнику. И на нём выбиты словеса: - коль налево пойдёшь, то спокойно в посёлок воротишься, а коли направо потопаешь, то с волшебной природою встретишься.
Я прочитал всё это Володьке вслух, громко да устрашающе. Он оглядывал белый, приятный и спокойный лес, будто маленький рыжий гном огромного грозящего великана.
- А тут плавда написана?- В его голосе слышалась лёгкая дрожь, словно бы он немного подмёрз на ветру: хотя одет был как сибирский кугут, на поддёвки да подстёжки.
- Правда, но ты не бойся. Все чудеса в лесу добрые, для сердца хорошие. Если мы его не обидим, то и он нас не тронет... Поедем направо, Володя?
Я сказал это с интонацией отца, которому строго-настрого велено сходить на рынок за продуктами; а он уговаривает мелкого сынишку, мамкиного соглядатая, зайти в пивной кабачок, и может быть, просидеть там до самого вечера, забыв все наказы. Сынишка хитро отца спрашивает – а ты мне купишь мороженое? – И – я тебе всё куплю, – угодливо отвечает повеселевший отец.

Мы шагнули с Володькой направо – в белый-пребелый лес. Идём по белой тропе, и лишь два тёмных пятна на светлом облике дня – это мы. Деревья как седовласые стражники в зимних заячьих тулупах, сшитых на скорую нитку, так что сквозь мелкие прорехи и рваные дыры видна высокая небесная даль, тоже на что-то похожая – может, на райское ложе, где господь возлежит в краткие мгновения отдыха. Он сейчас видит меня, а я вижу лису, что мышкует на том берегу узкой речки лесной; и только мышь никого из нас пока не заметила, занятая подгребанием корня у сухова замёрзшева кустика.
В этом славном местечке я так и представляю белых лошадей тройку, но не ражую вздыбленную, а тихую – что лошадки с любопытством прядут ушами на звуки лесные, вдыхают ноздрями жирный запах свободы, зачарованно копытя мелким таинственным шагом.
Володьке, снова идущему впереди, то и дело перебегают да перелетают дорожку стаи волков, кабанов, зайцев, лосей и зимующих птиц; он оглядывается на меня – вижу ли? – и я отмахиваю ему руками да палками – всё в порядке, для здешних чудес это обычное дело. Речной лёд своей ясной прозрачностью похож на аквариумное стекло, и сказочное рыбье действо предстаёт словно цирк – кульбиты да мортале жадных зубастых щук подымаются насмех клоунскими шуточками окуньков да голавликов.
- Володя, ты пожалуйста, не заходи глубоко, а то вдруг лёд обвалится.
- Неа. Я тут, у белезка.
У бережка можно. Но на всякий случай я теперь всегда таскаю с собой верёвку. Было дело: однажды спасал собаку из проруби – тоже рыжую – и ничего не боялся; а когда вернулся домой, то меня затрясло от ужаса хуже чем ту псину у тёплой батареи – когда представил себя подо льдом, с выпученными зенками и в крике разорванным ртом. Я, конечно, спасу и Володьку, даже если погибну; но только пусть я не узнаю об этом. Потому что коль бог мне даст – из высокомерной усмешки иль в назидание подвига – явое осознание смерти; то я могу и предать. Могу скурвиться сердцем своим человеческим в ступорном ужасе – оно ж не железное.
- Володя! уходим.
Наши лыжи в глубь леса оставляют за собой след большой двухколейной дороги, по которой теперь всякая мелочь может бегать спокойно, не проваливаясь под снег. Тихо; рыхло; бело – даже ветер сонно улёгся на верхушках деревьев, и как младенец в тёплой люльке почивает до новой вьюги. А среди этой мёрзлой идиллии тыщи животных да птиц и мильёны козявок ждут – солнца, капели, весны. Я-то знаю, когда она снова вернётся – в половине марта; а у природы календаря нет, и она большим своим носом из маленьких носиков вынюхивает забытые запахи – призрачные, манящие, сладостные.
Вот один этот носик показался из-под старого замшелого пня. Я остановился на тропинке, услышав шур-шур. Под лёгкой снежной рыхлостью шебуршила мышь, подгрызая стебли замёрзнувших трав. Надо мною на ветке повисла синица, свища во все стороны об опасности, которой она посчитала меня, такого благожелательного ко всем зверюшкам. Даже если б сейчас из берлоги выполз медведь и уставился голодно прямо в глаза, то я, наверное, смог бы и с ним договориться. Правда, мышутка?
Мышь выпрыгнула из-под снега точно мне на сапог, оглядывая бусинками все прилегающие окрестности, состоявшие вблизи из нескольких пней, кои ей показались многоэтажными домами с уснувшими до весны квартирантами.
- Зачем ты здесь?- спросил я её.- Лучше ползи на помойку, там очень много разного вкусного.
- а ты будешь с помойки питаться?!- возмутилась она.- Вот и я благородная.
Тут мышка снова шмыгнула под снежное одеяло, которое для спанья было ей слишком велико по размеру, но зато укрыться в нём можно ото всяких опасностей. Она раньше меня заметила мелкую белку – наверно, бельчонка – с большим непушистым хвостом. Казалось, будто все волосинки в этом хвосте встрёпанно растут в разные стороны, и бельчонок постоянно грызёт их за это зубами – ругается. А вот его острые ушки были похожи на густо накрашенные ресницы, и я думаю, что он каждое утро бережливо за ними ухаживает, топорща их как локаторы на своей юной макушке.
Но виднее и слышнее всех в лесу дятлы, конечно. Как у них голова не болит, удивляюсь. Меня б не хватило надолго, чтобы длинным носом долбить по дровам. Сразу начнётся мигрень, будто на голову надели кастрюлю с лапшой, и лупят по бокам да по днищу огромным половником. А вот дятлы в порядке, и даже довольны – то червячком, то жуком-короедом.

Я часто смотрю на природные фотографии в толстых блескучих журналах, и завидую людям, побывавшим в этих местах. Горы и хребты белы да высоки, леса и реки зелены да глубоки, так что кажется, и сам я там когда-то бывал, но память моя с камнепадом рухнула в тёмную пропасть, и лежит разбито на дне, стеная – помоги!
Дал бы мне крылья господь, чтобы мог я облететь всю эту красоту не в горячечном бреду сновидений и фантазма, а наяву воспарив, прикоснуться к любой точке земли и пожевать каждую еловую ветку, узнав на свете всякий вкус и огнедышащий запах.
Как много диких, да и домашних животных, которых я никогда не увижу, и с ними не познаюсь. Я совершенно не тоскую о незнакомых людях, но сильно страдаю за неизведанные тайны природы. Вот как сейчас – за мышку, бельчонка, и Вовку.
Ведь лес – это несекретное хранилище без охраны, в котором на воле произрастают тысячи видов зверьков и растений, ещё не занесённых в красную книгу. Но они скоро могут туда занестись, если их товарищи люди будут и дальше так сильно гадить на каждом шагу, устраивая везде свалки, сортиры да пепелища.

© Юрий Сотников, 2015
Дата публикации: 07.11.2015 10:52:10
Просмотров: 1879

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.