Бумажная стрела
Виктор Лановенко
|
Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни Объём: 42089 знаков с пробелами Раздел: "Все произведения" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
Виктор Лановенко Бумажная стрела Рассказ 1. Вторник, четверг, суббота – по этим дням они занимались сексом. Ровно в восемь вечера Жанна выходила из душа, выпивала полбокала красного вина и ложилась в кровать с пепельницей и сигаретой. Жанна была похожа на молодую Софи Лорен и лицом, и точеной фигурой, и, глядя в зеркалА, которые окружали кровать, принимала такую позу и так улыбалась, чтобы еще сильнее подчеркнуть это сходство. Когда Жанна докуривала сигарету до середины, в спальне появлялся Наполеон. Он никогда не вытирал волосы тщательно, поэтому капли скатывались ему на щеки и падали на грудь и на плечи. На красивом лице блуждала похотливая улыбка, рот был агрессивно оскален, как у собаки, которую дразнят палкой, а белые зубы клацали, готовые впиться в нежную женскую плоть. Но больше всего Жанну возбуждали его короткие сильные ноги. Наполеон шел от двери корявой походкой футболиста, на последних шагах разбегался и прыгал в кровать, как в бассейн. Заведенный распорядок плотских утех не менялся с течением лет. Мать Жанны во вторник, четверг и субботу забирала пятилетнюю Танечку к себе домой. Наполеон не верил в любовь. - Есть дружба, а есть зов плоти, - утверждал он. - У нас, Жанка, счастливый случай – мы настоящие друзья и классные половые партнеры. - Мне кажется, - говорила Жанна, - если объединить то и другое, как раз и будет любовь? – Соединим цинк с медью и получим латунь? – потешался Наполеон. – Так? - Вроде того. - Ни в коем случае. Дружба и зов плоти – это металлы, которые невозможно соединить в единый сплав. - А как насчет любви с первого взгляда? – не сдавалась Жанна. – Я сама попалась на этот крючок. С тобой, между прочим. - Глупости, - вздыхал Наполеон, и принимался разъяснять нерадивой ученице. – Иногда, при встрече двух особей, случается, что у них совпадает частота сенсорного осязания. При этом возникает резонанс. Удваивается амплитуда. И, как следствие, происходит выброс половых гормонов. Чего проще? Этот Наполеон был ужасно умным. Недаром получил степень кандидата каких-то наук. И недаром послал эти науки к чертовой бабушке и занялся производством тротуарной плитки, в которой остро нуждался город. 2. Сергей Малышев, хозяин фирмы по производству тротуарной плитки, не зря носил прозвище Наполеон. Как и французский император, он ставил перед собой запредельные цели. Шел к ним упрямо, преодолевая одно препятствие за другим. Он любил своих сотрудников, как Наполеон солдат, и так же не щадил их. Его боялись и уважали. На рекламном щите Малышевской фирмы был изображен Наполеон, в треуголке и с рейсмусовой линейкой руке, напоминающей подзорную трубу. Нарисованный император чертовски походил на хозяина фирмы. Его указательный палец фиксировал на линейке отметку 30 см. Чуть ниже красовалась надпись: «Я покрою весь город!» По мнению авторов плаката, эта невинная двусмысленность должна была привлечь клиентов, однако городские власти сочли рекламу откровенной пошлостью и пригрозили закрыть производство, если Малышев не заменит свои бигборды по всему городу. Срок истекал сегодня. 3. Утром, прибыв на работу, Наполеон столкнулся с выходившим из офиса греком Костей Хронопуло. Костя сколотил огромное состояние, занимаясь перепродажей земельных участков. Переговоры с ним велись давно и обещали вылиться в солидный заказ. - Как здоровье Беллы? – спросил Малышев, пожимая вялую Костину руку. - Я башляю докторам сумасшедшие бабки, - сказал Костя. - Они уже писают в золотые унитазы, а у Белочки с головой все хуже и хуже. Извини, братишка, тороплюсь. В это раннее время в офисе уже работали двое сотрудников – молодой менеджер по имени Артур и помощник Малышева – Леонид Маркович, которого Наполеон переманил из университета, посулив солидную долю от прибыли. - Что с пиндосом? – спросил Малышев. – Он мне сегодня не понравился. Артур проглотил слюну, и кадык на его длинной шее передернулся, как затвор винтовки. - Грек аннулировал заказ, - сказал Леонид Маркович. Костю Хронопуло Малышев знал, как облупленного. Патологически жадный, завистливый, неинтеллигентный, он мог подставить любого ради копеечной выгоды. Но все, что делал Хронопуло, он делал для своей огромной семьи, которую воспринимал, как продолжение собственного организма. Малышев принимал это в расчет. Но где-то ошибся. Обида на самого себя росла с каждой секундой. Внутренние секреции и жЕлезы заработали активно, в крови началась химическая реакция. Пора открывать предохранительный клапан, решил Малышев, иначе разнесет котел. – Артур, ты почему не брит? – спросил Малышев - Сорочка мятая… Ты что – пил всю ночь? Морда, как будто танк прошел. Пил? - Нет. Ко мне приехала моя девушка. Не спали до утра. Малышев принялся барабанить по столу отполированными ногтями. - Чтобы удовлетворить девушку, - сказал он, наконец, - достаточно одного часа. А потом нужно отдыхать. И приходить на работу свежим, как огурчик. - Вы все переводите на секс, - обиделся Артур. - А у нас, может быть, любовь. – Любовь придумали индусы, - мрачно заметил Малышев. Он сидел за начальственным столом, идеально выбритый, в светлом костюме. Он был небольшого роста, но умел так развалиться в кресле, что казался высоким. Аквамариновый галстук и длинные черные волосы, зачесанные назад, делали его похожим на голливудского актера, приглашенного на роль жиголо. - Леня, - тихо произнес Малышев, обернувшись к помощнику, - на хрена нам такие работники? Всю ночь поют серенады, а утром распугивают клиентов своим жутким видом, - он встал, выбросил правую руку в сторону Артура и закричал: - Я тебя увольняю! К чертовой матери! Вон отсюда! Когда дверь за молодым сотрудником закрылась, Леонид Маркович посетовал: - Серж, напрасно ты так. Артур здесь ни причем. - Да пошел он!... Сирано де Бержерак. - А что ты хотел? Любовь – страшная штука. Недаром Купидонов изображают с луком и с колчаном, полным стрел. Прицелится, тюк – и все. Вместо нормального пацана – безвольная скотина. Путается под ногами, распускает слюни и ждет подачки. Жуткое дело, Серж! - Ах, Леня, Леня, - сказал Наполеон, укоризненно покачивая головой, - ты рассуждаешь, как барышня-целка. У твоих Купидонов стрелы бумажные. Запомни, бу-маж-ны-е. Этим оружием сердце не пробьешь. Разве что пощекочешь да насмешишь. Впрочем, хорош чепуху молоть, давай делом займемся. 4. Вторую неделю в городе стояла сорокаградусная жара. Раскаленный небосвод, без птиц и облаков, словно линза, собирал лучи, и выжигал на земле все живое. Ослепительно яркие дома, вдавленные в ландшафт холмов, казались раскаленными до бела. И только по вечерам, когда солнце опускалось в море, жители города распахивали окна, как дверцы духовок. Но в ту же минуту горячий ветер принимался наметать серую степную пыль на подоконники и на кухонные столы, где в закрытых банках стояла мутная вода с толстым слоем известняка на дне. Было два часа дня, когда Малышев и Леонид Маркович въехали на центральную улицу. Малышев сбросил скорость и присматривал место для парковки. С левой стороны, где тень от домов падала на половину дороги, все было занято. Пришлось заглушить мотор на самом солнцепеке. Впереди стоял новенький кабриолет BMW, мерзкого салатного цвета, с открытым верхом и номерным знаком «ЛИЗА». Скромный подарок ненаглядной крошке, с неприязнью подумал Наполеон. Он был зол с утра. И сейчас не удержался – вплотную притерся передним бампером своего джипа к салатной «бэшке». Пусть теперь эта «Лиза» попробует выехать. 5. Чиновник оказался покладистым, а взятка в пределах разумного. Выйдя из кабинета, Наполеон весело сказал: - Леня, нам с тобой повезло - мы живем в стране, где все решает человеческий фактор. В приемной было много народу. Малышев стал пробираться к выходу и тут увидел, немолодую даму. Надменная осанка и снисходительные приветствия, которыми она одарила присутствующих, безошибочно указывали – это чиновница при солидной должности. Она шла, пред ней расступались. Взгляд ее скользил по головам. Но вдруг холодные глаза чиновницы вспыхнули. Малышев из пустого любопытства проследил за ее взглядом и увидел женщину возле окна. Та стояла, сложив по-мужски руки за спиной, и что-то разглядывала на улице. Высокая, стройная, с короткими волосами. Чиновница подошла к ней и окликнула. Женщина обернулась. Она была молодая, и лицо у нее было замечательное. Малышеву показалось, что он уже видел это лицо. Кажется, есть такая картина, но сейчас он, конечно, не вспомнит ни имени художника, ни названия полотна. Редкий тип женщин, у которых душа улыбается, и свет этой улыбки освещает все, к чему они обращаются. Чиновница жестом пригласила в начальственный кабинет, но молодая не согласилась, показала, что там, на улице, у нее дела поважней. О чем они говорили Малышев не расслышал. Далеко. Да и шумно в приемной. Леонид Маркович взял его под руку: - Пойдем, Серж, дышать здесь нечем. Неожиданно женщина у окна слегка повернула голову и встретилась взглядом с Малышевым. Он глаз не отвел. И она не отвела. Они долго, до неприличия смотрели друг на друга. Кто кого? Ему даже показалось, что между ними потрескивает молния, что все посетители видят и слышат эти разряды. Даже чиновница обернулась и неодобрительно покачала головой. У Малышева возникло ощущение, что на него накатывают волны. Как будто он маленькая баржа и волны одна за другой лупят в борт. Ба-бах – четыре балла. Бу-бух! Восемь баллов. Всё, что было аккуратно расставлено в его голове по полочкам, разные там бизнес-планы, долговые обязательства, кредиты, Костя Хронопуло, все это мгновенно свалилось в какое-то мусорное ведро и превратилось в хлам, до которого ему нет дела. Леонид Маркович торопил его. Но Малышев замер на месте и даже пальцем пошевелить не мог. Это было какое-то наваждение. Сон, не сон – пограничное состояние духа, когда кажется, что плоть вылеплена из воска. Зато глаза, уши, нос, все органы чувств ловят какую-то невидимую субстанцию, мучительно-сладкую, завораживающую, заразную, как страшная болезнь. А сердце между тем радостно алкает эту субстанцию. Захлебывается, хлещет субстанцию, как пьяница вино, и не может остановиться. - Кто это? - прошептал Малышев, возвращаясь на землю. Леонид Маркович все время старался ухватить шефа за локоть: - Пойдем, Серж, - говорил он, - пойдем. Я все объясню по дороге. Но Малышев выдергивал локоть из его потных ладоней и повторял, как заводной: - Кто это? Кто это? - Ты поосторожней с этой птичкой, - сказал Леонид Маркович, когда они зашли в туалет, где Малышев решил освежить голову под краном. - Это жена самого Марата. - Депутат, что ли? - Серж, стыдно не знать Марата. Для него депутаты – семечки, расходный материал, - он помолчал и добавил: - А птичку зовут Лизой. - Я вас узнала, Наполеон, - сказала Лиза. Она сидела за рулем своей «бэшки» и терпеливо ждала, когда Малышев даст ей возможность выехать. - Это вы обещали покрыть весь город. Как ваши успехи, бычок-производитель? Малышев скромно потупил взгляд: – Да какой там город. Меня едва хватило на Гагаринский район. Он завел мотор и сдал назад на два метра. Потом вышел и незаметно погладил салатный бок Лизиной «бэшки». - Гагаринский район? – переспросила Лиза и вывернула машину на проезжую часть. Прежде чем уехать, обернулась и крикнула: - Вы сильно меня разочаровали. Я думала, императоры слов на ветер не бросают. 6. Прошло два дня. Может быть, три, Малышев точно не знал. Он утратил способность контролировать время. В четверг пропустил сеанс секса с Жанной, сославшись на плохое самочувствие. Он действительно выглядел неважно. Карие зажигательные глаза, которые прежде замечали вокруг всякую мелочь, теперь смотрели вовнутрь. Казалось, Малышев заглядывал в колодец, пытаясь что-то распознать в темной его глубине. Леонид Маркович подхватил текущие дела. У Наполеона все валилось из рук и, когда требовалось принять решение, он поднимал голову и смотрел на своего заместителя беспомощным, извиняющимся взглядом. Утром в пятницу немного приободрился. Позвонил уволенному сотруднику: – Артур, извини меня, дружок. Я погорячился. Ты это… Давай, возвращайся на работу. И тут же обратился к Леониду Марковичу: – Леня, найди ее телефон. - Чей? - Лизин. – Серж, не валяй дурака, - не на шутку обеспокоился помощник. – Забудь ее! Но тут Наполеон восстал, проявил прежний характер. - Леня! – крикнул он. - Делай, что тебе говорят! Через десять минут перед ним лежал лист формата А4, на котором был записан телефон Лизы. Совершенно новый листок, только из пачки, но Малышев сидел и разглаживал его ребром ладони. Разглаживал и разглаживал, до самого обеда. Потом взял мобильник и набрал номер. – Лиза, - сказал он, - вас беспокоит…, - но тут же осекся, хотя в уме репетировал первую фразу тысячу раз. Но Лиза перебила его: - Узнала, узнала! - сказала она каким-то поддельно веселым голосом. - Вы - бычок-производитель по кличке Наполеон. Чем могу быть полезна?... А, догадываюсь, вам понадобились новые объекты для покрытия? - Нет, ну… Что вы так сразу. Я это…, - замялся Малышев. - В общем, если я не увижу вас сегодня вечером, у меня сердце разорвется на куски. Он услышал в трубке ее протяжный вздох: - Долго же вы собирались. Я вся измучилась. 7. Они сидели в маленьком ресторане, на Корабельной стороне. В полупустом зале негромко звучали песни французских шансонье, свет был приглушен и только кое-где на столах горели светильники, освещая закуски и вина и оставляя во мраке лица. – Разве вас не предупредили, - спросила Лиза, - что мой муж ревнив, как Отелло? - Ревнует – значит, любит, это математическая формула, - сказал Малышев. - Любовь здесь ни при чем. У Марата гипертрофированное чувство собственности. - Скажите, Лиза, а кроме профессии жены, у вас есть какая-нибудь специальность? - Есть, - сказала Лиза. – Пожарная и промышленная безопасность при разработке твердых полезных ископаемых. Малышев присвистнул: - Так вы и в шахту спускались? - Это было так давно, во времена институтской практики. Потом сразу замуж – и прощай твердые полезные ископаемые. - Расскажите, - попросил он, только лишь для того, чтобы слышать ее голос – слегка вибрирующий, перемежающий высокие и низкие звуки. Она стала рассказывать, а Малышев, наклонившись вперед, не моргая, смотрел на нее через полумрак зала и, когда Лиза улыбалась, в уголках ее губ появлялись две полукруглые морщинки, похожие на веселых компьютерных смайликов. От ее улыбки под лопатками у Малышева пробегала дрожь. Он время от времени шевелил плечами, чтобы унять эту дрожь. Потом говорил он. Потом снова она. Как-то незаметно перешли на «ты». Когда Лиза посмотрела на часы, было начало двенадцатого. – Мне пора, - сказала Лиза. - Будь мужчиной, Наполеон, сделай так, что бы я поднялась с этого кресла прямо сейчас, вот сию секунду. Встала и ушла. Иначе будет плохо. Уже плохо. Но с каждой минутой будет всё хуже и хуже. - Хорошо, Лиза, - согласился он. - Я только соберу свою волю в кулак. Соберу и мы пойдем. - В разные стороны. - Ну, разумеется. Мы пойдем в разные стороны, откуда пришли. Значит так, считаю до трех. Раз, - сказал он и умолк, и начал перебирать тонкие Лизины пальцы в своей ладони. - Быстрей считай, - произнесла она, умоляюще глядя на Малышева. - Два, - сказал он и поднес Лизины пальцы к своим губам. - Еще быстрей, - чуть не плача, попросила Лиза. - У моего знакомого есть дача. Здесь недалеко. За городом. Я знаю, где он оставляет ключи. - Наполеон, ты сошел с ума! - Я сошел с ума, - согласился он. - Что же мы сидим? Скорее поехали на эту чертову дачу. Господи, я тоже сошла с ума. Ну, все, конец. В эту ночь оба не вернулись домой. 8. Было пять часов утра, когда два джипа неслышно подкатили к даче Малышевского приятеля. Солнце еще не взошло, и на бледном восточном небосводе горела утренняя звезда. Двери открылись и шесть человек вышли из машин и направились к калитке. Ночью прошел ливень. Дорогие мокасины приезжих утопали в навозной жиже. Мужчины были похожи между собой, как братья. Молодые, высокие, с покатыми борцовскими плечами. Только один выделялся и возрастом, и яркой восточной внешностью. Ему было за сорок. Сквозь черные волосы пробивались несколько седых прядей. Он первым подошел к салатному кабриолету BMW с номерным знаком «ЛИЗА». Верх у машины был поднят. Мужчина поднес ладони к вискам, закрылся, как шорами, и заглянул в окно автомобиля. Смотрел долго. Потом распрямился и молча указал рукой на дом. Когда в комнате вспыхнул свет, Малышев мгновенно проснулся и сел в кровати. Но тут же сильная рука толкнула его обратно на подушки. – Не помню, - тихо сказал мужчина с седыми прядями, - я предупреждал тебя, что к моей жене подходить нельзя? Малышев посмотрел на Лизу. Она лежала молча, закрыв ладонями лицо. - Я хочу выкупить у вас Лизу, - сказал Малышев. - Поздно, - усмехнулся мужчина и, обернувшись к своим спутникам, приказал: - Эту прошмандовку – ко мне в машину. А е**ря будем ломать здесь. Не отходя от ложа. 9. Жанна посмотрела на себя в зеркало и провела руками по бедрам. Всю нормально, она стройна, как и прежде. Подхватила сумочку и собралась выходить, но в дверь позвонили. Явился Леонид Маркович. - Ты в больницу? – спросил он. - Тебе лучше туда не ездить. К нему не пускают. Я разговаривал с врачом. Состояние тяжелое. – Леня, объясни, что происходит? – Эх, Жанна, Жанна, - вздохнул Леонид Маркович. - Не хотел тебя расстраивать… Но все равно узнаешь. Не от меня, так от других. Наполеон снюхался с женой Марата. Девицу зовут Лиза. Жанна начала покачивать головой из стороны в сторону, как будто уже знала об этом, но не верила. - Красивая? – поинтересовалась они. - Так, обычная бабенка. Не понимаю, что он в ней нашел. - Молодая? – спросила Жанна, продолжая покачивать головой. - Ну, как сказать? На пару-тройку лет моложе тебя. Но такая, ни рыба, ни мясо. - Давно это началось? - Недавно, - сказал Леонид Маркович. - Я отговаривал, как мог … Но ты же знаешь Наполеона. Он лучше сгорит на костре, как Джордано Бруно, чем откажется от своего бзика. Но Джордано за идею горел, а этот? Так, минутное помутнение разума. В любовь он не верит. Нет ее – и вся аксиома. - Как ты думаешь, Леня, - спросила она, все так же покачивая головой, - Сережа вернется ко мне? Леонид Маркович пожал плечами: - Марат ему настучал по башке – будь здоров. Может все на место встанет. Жанна повесила сумочку на вешалку, села. - Он не вернется, - сказала она. - С чего ты взяла? - Знаю. - Да и черт с ним, Жанна! – попытался утешить ее Леонид Маркович. - Найдешь другого, в тысячу раз лучше. Только свистни – и полстраны у твоих ног. Я буду первым. - Без него жить не хочу, - сказала Жанна. Она встала и пошла в комнату, грациозно покачивая бедрами, как молодая Софи Лорен. 10. Первый утренний час в больнице напоминает боевую тревогу на эсминце. Медсестры носятся из палаты в палату, нянечки с ведрами и швабрами ругаются с ходячими больными, зав. отделения устраивает на пятиминутке разнос операционной бригаде, забывшей салфетку в брюшной полости коммерческого пациента. Посещение больных в этот час категорически запрещено. Но в это же время через приемный покой прошла молодая женщина. На ней были джинсы и футболка с нарисованным дельфином. Она взбежала на второй этаж и толкнула дверь отделения. Никто не посмел ее остановить. Она шла легко, с улыбкой посматривая на медицинских сестер и приветливо им кивая. И всем казалось, что она главная здесь, главнее заведующего. Дежурная медсестра попыталась, было, задать вопрос, но женщина опередила ее. - Малышев где? – спросила она таким тоном, что дежурная, сама открыла перед женщиной дверь. Возвращаясь, дежурная думала, какое у нее странное лицо, всё в подтеках, наверное, после аварии. Малышев дремал и сквозь сон услышал знакомый голос: - Алё-о! Бычок-производитель. Ты меня еще не забыл? Он открыл один глаз, второй не открывался, и увидел Лизу. Она стояла в проходе между кроватями и осторожно гладила его по щеке. - Ливфа? Как нафла? – прошепелявил он, с трудом выдавливая слова через распухшие губы. - Ну, и видок у вас, товарищ император. - У тебя тофе, буфь фдаов, - попытался улыбнуться Малышев. - Я все-таки женщина. Меня били нежно. По лицу, - она покачала головой. – Вчера поздно вечером звонила твоему врачу, он говорит – ваш Малышев живучий, как таракан. Ему отстучали все мозги, отбили внутренности, а он через пару дней встанет и пойдет домой. Своим ходом. - Не нава пфихоить. - Не надо приходить? Ты гонишь меня? - Пифьмо, - сказал Малышев, переводя взгляд на тумбочку. Лиза взяла конверт и стала читать. - Это последнее предупреждение, - бормотала она чуть слышно. - Второго не будет. Если приблизишься к ней на полкилометра – пуля в лоб. Себя не жалко, пожалей ее. Я сделаю из нее красный тюльпан, - Лиза швырнула конверт на тумбочку и повела плечиком. – Узнаю своего благоверного. Хам. - Он футит? - К сожалению, нет. Шутить он не умеет. - Фто такое квафный… - Красный тюльпан? Потом расскажу. Ты сможешь идти с моей помощью. Нам только спуститься вниз, до машины. - Не фнаю. - Давай попробуем. Малышев сидел в Лизиной «бэшке», навалившись боком на дверь. Его голова, перевязанная бинтами, была запрокинута на край спинки правого сидения. Он косил здоровый глаз на Лизу и улыбался, показывая черные прорехи вместо выбитых передних зубов. - Куфа мы ефем? – спросил Малышев. - В Бахчисарай. К моей подруге. Марат будет искать, поднимет на ноги всё МВД. Надо спрятаться. Иначе пуля и красный тюльпан. 11. Вторую неделю они жили в большом доме, на окраине Бахчисарая. Лизину подругу, цыганку, звали ее Розой. Взгляд у нее был горячий, а губы даже на вид мягкие. Муж Розы, уехал на сезонные работы в Испанию. А двое сыновей проводили каникулы у свекрови, в Молдавии. Все складывалось удачно. Малышев быстро шел на поправку. Он закрывал губами темные пустоты, где когда-то сверкали белые зубы. Научился разговаривать, не шепелявя. Все дни и часы он проводил с Лизой неразлучно. У них была своя комната с одним окном, смотрящим в огромный куст ежевики. Малышев протягивал руку, срывал несколько мясистых ягод и клал их на голый Лизин живот. Потом брал ягоду губами и, поводя головой, рисовал орнамент на двух холмах Лизиной груди, поднимался выше, поглаживая губами ее шею, ухо. Лиза закрывала глаза, начинала тихонько постанывать, как ребенок во сне. Потом она прикасалась пальцами к его плечам так нежно, словно это были не пальцы, а лебяжий пух, и медленно продвигалась вниз вдоль его спины, ощупывая каждую впадину и каждый бугорок. Роза, смеясь, говорила: - Слушай, подруга, вся улица собирается слушать ваши концерты. Я скоро буду продавать билеты. Несколько раз звонила Жанна. Малышев не отвечал. Пора было задуматься о будущем, но каждый раз Малышев говорил себе, завтра, на свежую голову, он все обмозгует и распишет по пунктам. И сделает это блестяще. Он сидел на подоконнике в кухне. Видел, как Лиза вышла из дома, подняла с земли котенка и направилась к калитке. Такой походки не было ни у одной из женщин. Лиза казалась невесомой и вся тянулась вверх. При каждом шаге она как будто хотела оттолкнуться от земли и взлететь в небо. Малышев смотрел на нее и чувствовал, как в животе образуется пустота, такое было с ним однажды, когда он решился прыгнуть с парашютом. Как-то во время их ночных объятий, когда Малышев уже забрался на вершину страсти и вот-вот должен был рухнуть в сумасшедшую пропасть, Лиза вдруг остановилась и сказала: - Сережа, мне плохо. Позже выяснилось, что это не первый случай. Она уже обращалась к врачам и даже прошла обследование в онкологии. Но узнать результат не успела – в ее жизнь вломился Наполеон. 12. Вечера стали прохладней, и Малышев решил уложить черепицу на крыше сарая. Едва он забрался на приставную лестницу, как на крыльцо вышла Лиза. - Сережа, тебе звонят, - сказала она. - Кто? - Не знаю, высветился какой-то номер, - пока Малышев взвешивал степень риска, Лиза ответила абоненту. – Какая-то женщина, - сказала она. – Спрашивает тебя. Звонила Жанна с чужого телефона, с тем, видимо, расчетом, что Малышев не узнает номер и ответит. - Ты можешь возвращаться домой, - сказала она ровным голосом, как будто ничего не произошло. – Я все узнала. У твоей шлюхи рак. - Врёшь! - крикнул Малышев. - Метастазы пошли в голову. Через две недели она будет ходить под себя. - Врёшь, гадина! - Спроси у нее сам. Хотя вряд ли она знает. Анализы сдать сдала, а за результатом так и не явилась. Я понимаю – некогда ей. Торопится жить. 13. С каждым днем Лизе становилось хуже. Малышев решил ехать в город, за результатами ее обследования. Заодно узнает, где и как нужно лечиться, если болезнь действительно присутствует. Врач оказался крупным мужчиной лет 28-ми, с бесформенным рыхлым телом. Только быстрые васильковые глазки оживляли этого сдобного человека. Он повторил то, что Малышев знал от Жанны - никакой надежды. - Док, - сказал Малышев, немного придя в себя, - нужно переписать медицинское заключение. Нарисуй какую-нибудь язву. Или гастрит. - Вы с ума сошли, - возмутился врач.- Я давал клятву Гиппократа. - Сколько я должен заплатить, чтоб ты ее забыл? – спросил Малышев. - Вы шутите? - Сейчас у меня сейчас на руках, - Малышев вынул кошелек и стал пересчитывать деньги. – Вот, одна тысяча четыреста пятьдесят долларов. - Убирайтесь к черту! И деньги уберите, – врач подошел к окну и лег животом на подоконник, крикнул кому-то внизу: - Эй, пацаны! Отойдите от машины! Давайте, проваливайте отсюда, - потом обернулся и сказал с притворным удивлением: - Вы еще здесь? - Док, - не унимался Малышев, - ты скажи, сколько надо. Я деньги достану. - Я сейчас вызову милицию. Света! – крикнул врач, открывая дверь кабинета. - Слушай, Авиценна, не выпрыгивай из халата. Я по лицу вижу, с тобой можно договориться. Так, сколько? - Если вы еще раз появитесь в этом кабинете, то покинете его в наручниках. Уходя, Малышев бросил взгляд за окно. Внизу, на бетонном пятачке, стояла малолитражка «Славута» красного цвета. У порога Малышев не удержался, спросил: - Док, как ты помещаешься в этой машинке? - Света! – еще раз крикнул врач. Малышев покачал головой и вышел. 14. Когда стемнело и в городе зажглись первые фонари, Малышев подошел к длинному зданию, в первом этаже которого помещались магазины, банки и офисы. Его офис был шестой от дороги. Запасные ключи хранились в комнате охраны. Малышева узнали: - Сергей батькович? Что так поздно? - Такая работа, Вова, будь она проклята. - Не забудьте отключить сигнализацию, а то оштрафуют, как в Приватбанке. В сейфе денег не было. Он забрал ключи от гаража, загранпаспорт и пластиковые карточки. Сел за компьютер, проверил, откуда и сколько денег он может снять. Все счета на его имя были заблокированы. Молодец, Леня, быстро подсуетился. На всякий случай вышел на улицу и тут же в банкомате проверил карточки. Всё мимо. Малышев вернулся в офис, лег на диван в общей комнате и стал думать. 15. Врач онкологического отделения был расстроен. У его «ласточки» начал постукивать мотор. Пока несильно, но как предупредили на станции техобслуживания – всякий стук рано или поздно вылезет наружу. Прежде, чем начать прием пациентов, врач открыл атлас автомобиля «Славута» и долго изучал чертежи валов, соединений, смотрел на поршни в разрезе. Он ничего не понимал в технике, и от этого свирепел еще больше. Неожиданно дверь открылась, и вошел невысокий крепкий мужчина. Казалось, от взгляда его темных глаз задымятся страницы атласа автомобиля «Славута». Это был Малышев. - Опять вы?! – изумился врач. – Вы меня достали, - он бросился к двери, открыл ее и крикнул: - Света, зайди! Быстро! - Одну секунду, док, - Малышев поднял обе руки, будто собирался сдаваться. – Выгляни в окно и посмотри на машину. - Что?! – еще больше испугался врач. – Что с машиной? Он кинулся к окну и высунулся по пояс. - Фу-у, - наконец выдохнул врач, с трудом отжимаясь от подоконника. – Вы пришли меня запугивать? Да? - Не туда смотришь, док, - сказал Малышев. - Не туда? - Чуть левее. Рядом с кустами сирени стоит джип «чероки», благородного черного цвета? Видишь? - Вижу. - Он твой. Все вопросы с нотариусом решены. Вот его визитка. Зашла Света: - Вызывали, доктор? - Что? – не понял врач, уставившись на свою помощницу. – А, нет. Иди, иди. И закрой дверь. Я буду занят. Минут сорок. Нет меня. - А … - Я сказал – нет! Спустя полчаса, Малышев держал в руках новое медицинское заключении. - Другое дело, - сказал он, дочитав последнюю строчку. Аккуратно сложил бумаги в пластмассовую папку. Потом спросил: – Док, сколько ей осталось? - Я не гадалка. В любом случае постарайтесь уладить ее земные дела за пару недель. - Скажи, док, только по-честному, на белом свете есть такое место, где ей смогут помочь? - Вряд ли, - покачал головой врач. – Слышал, на Кубе творят чудеса. Но кто знает? – Адрес имеется? – В Интернете можно найти все. - Спасибо, док, за надежду, - сказал Малышев. - Рад был помочь. Заходите, если что. 16. Перед отъездом в Бахчисарай Малышев позвонил домой из автомата. Трубку взяла теща: – Что ты наделал, Сережа? – произнесла она драматическим контральто. - Жанна отравилась. Она умирает в больнице. Сволочь ты, Сережа. Сволочь и подлец. Подожди, не бросай трубку, тебе сирота хочет сказать два слова. Малышев услышал дыхание дочери. Она молчала. - Танечка, здравствуй, это я, твой папа. Ты меня слышишь? - Ага. - Моя ты радость. Я по тебе очень скучаю. Я так скучаю, что стал тоненьким, как твой игрушечный Буратино. - С длинным носом? - С длинным-предлинным носом. - Ты не Буратино. - Нет? А кто? – Малышев услышал, как в трубке что-то зашуршало, потом замолкло. - Алло, Танечка, ты где? Слышишь меня? Через несколько мгновений снова зашуршало, и Малышев услышал голос дочери: - Ты передатель. - Что? Предатель? Это бабушка тебе сказала? Дочь помолчала-помолчала, а потом затянула плаксивым голосом: - Папочка, ты чего домой не идешь после работы? Чего тебе нету? Папочка, милый, приходи скорее. Он хотел что-то ответить, но язык стал деревянным, не желал слушаться. Малышев повесил трубку и, когда выходил из кабины, врезался лбом о стеклянную дверь. 17. Он не переносил больничные запахи и держал платок наготове. В палате лежало пять женщин. Шестая койка была пустая, как раз напротив Жанны. Малышев сел и стал ждать, когда Жанна откроет глаза. Но она спросила, не размыкая век: - Ты вернулся? Малышев заерзал на панцирной сетке, стал озираться на других женщин. Все они смотрели на него и ждали его ответа. - Я пришел тебя проведать, Жанна, - сказал он. Помолчал и тихо продолжил: - Ты не должна так поступать. Дочь… Танечка останется одна. Кто о ней позаботится, кроме тебя? А я… Видишь, я оказался сволочью. Сам не ожидал. - Я вылью ей кислоту. На морду. Запомни это. - Жанна, ты еще молодая женщина, красивая, умная, сексуальная. Ты найдешь настоящего мужчину. Жанна открыла глаза, и Малышев поразился, как глубоко они запали в темные воронки глазниц. – Что? - спросила Жанна. - Ты должна зачеркнуть наше прошлое и смотреть только вперед. Забудь меня. И прости, - сказал Малышев и опустился перед ней на колени. - Вон! – крикнула Жанна, подхватила с тумбочки тарелку с кашей и швырнула в лицо Малышева. Он шел по коридору, выбирал из-за пазухи липкую перловку и думал, так и должно быть. Когда ломается отлаженная жизнь, трещат кости и брызжет кровь. Но разве он виноват, что на этом свете нашлась сила, которая сильнее его – сильнее его воли, сильнее его чувства долга, его представления о нравственности, о добре и зле. Эта сила, как ураган, выдергивает человека из насиженного места и не спрашивает – хочет он этого или нет. А, вообще, я сволочь и подлец, подумал Малышев, теща правильно подметила. 18. Лиза ждала его перед домом, на скамейке. Малышев шел навстречу, улыбаясь до ушей. - Как долго тебя не было, – встрепенулась Лиза. - У нас все в порядке, - сказал Малышев, размахивая пластмассовой папкой над головой. - Вот медицинское заключение. Эх, ты, трусиха. Сто лет будем жить! – он обнял Лизу и стал целовать ее. Она сцепила руки у него за спиной и прижалась так сильно, как будто хотела стать одним целым с Малышевым. Он усадил Лизу на скамейку и протянул папку. Надев очки, она быстро пробегала глазами одну строчку за другой, потом возвращалась и перечитывала снова. - Надо очки заказать посильнее, - сказала Лиза, - в этих все расплывается. - Давай я прочитаю, - предложил Малышев. - Нет, нет, сама, - она просматривала документ снова и снова, а Малышев сидел рядом и терся щекой о ее плечо. - Неужели, обыкновенный гастрит? – вымолвила она, наконец. - Не обыкновенный, а острый. Так недолго и язву заработать. Лиза сложила губы в смешную детскую улыбку. Ее серые глаза смотрели на Малышева с таким выражением, как будто из последних сил сдерживали клокочущую внутри веселость. Малышев только плечами пожал. – А что сказал доктор? – спросила она. - Нам придется заглянуть к нему. Через полгода. Проверить кислотность. Нужно будет глотать кишку, моя радость. Да, ничего не поделаешь. И - диета. У меня там все записано. - Полгода, - Лиза наклонилась и обхватила Малышева руками за талию, а щекой прильнула к его груди, как будто слушала, как стучит его сердце. – Полгода, - повторила она, - шесть месяцев. Сережа, это целая жизнь. 19. Ни разу за 33 года Малышев не пробовал наркоту. Не курил травку, не глотал таблеток, не кололся. Сей грех его миновал. В один из последних дней лета, видя, как мучается Лиза, он зашел к хозяйке дома. - Роза, ты можешь достать хорошую дурь? - Для тебя? – поинтересовалась Роза. - Для меня. - Могу. Дорого стоить будет. - Хорошо, - сказал Малышев. - А уколоть сможешь? - Тебя? - Меня, - он выдержал паузу, добавил: - И ее. - Смогу. И тебя научу. Это просто. Они лежали на широкой кровати. Лиза в полузабытьи, повернув к нему голову, беззвучно шевелила губами, как будто читала молитву. Здесь же, в их комнате, за столом сидела Роза и листала журнал «Караван». Рядом с журналом стояла суповая тарелка со вскрытыми ампулами и двумя шприцами. - Роза, - сказал Малышев, - я ничего не чувствую. - Ты крепкий мужик, - ответила Роза, не отрываясь от журнала. – Подожди, сейчас даст по мозгам, поплывешь, как она. На следующее утро, Лиза лежала, забросив на Малышева ногу, и щекотала языком его ресницы. Неожиданно она куснула его за кончик носа и спросила: - Что же ты раньше не признался, а, наркоман со стажем? - Боялся. Думал тебя это отпугнет. - Пожалуй. А сейчас вот испортил девушку, плут несчастный. Но должна признаться – это было здорово. Малышев выработал план. В Симферополе у него был филиал, которым Малышев владел на равных паях со старым приятелем. Об этом филиале никто не знал, даже Леня. Теперь он сделает так – скинет приятелю свою долю и рванет с Лизой на Кубу. А там помогут. Он уверен. Эти ребята своего вождя поставили на ноги, старика, с запущенной болезнью. А Лиза молодая. В ней полно жизненных сил. Надо только успеть. Успеть! 20. Они выехали на рассвете. Солнце еще не взошло, и было прохладно. Впереди простиралась пустынная дорога. Малышев сидел за рулем, улыбался и радовался тому, что в голове не было мыслей. Еще ни разу в жизни он не ощущал такой легкости на сердце. Может быть, он превратился в птицу? В стрижа, мелькающего в проводах? Утренняя дорога бешено летела навстречу, а пологие холмы с горизонтальными прорезями террас и клеверные поля на склонах, и парадные шеренги кипарисов – все это плыло замедленно. Эту красоту видишь всякий раз, но замечаешь однажды, когда сердце переполнено счастьем. И сейчас Малышев замечал все, что мелькало, летело и проплывало. Только синее небо оставалось неподвижным, как твердь, на которую подвешена суета земная. Едва миновали Новопавловку, как Лиза положила ладонь на свою грудь и попросила: - Сережа, останови. Здесь больно. И тошнит. Он съехал с дороги в ивовые заросли. Когда заглушил мотор, стало слышно тихое журчание мелководной Альмы. - Ты знаешь, - сказал Малышев, помогая Лизе выбраться из кабины, - меня тоже поташнивает. Ага, тошнит натурально, просто блевать хочется. Это всё дыня проклятая. Зря мы ее запивали кумысов. Он уложил Лизу на свой белый пиджак и сделал укол. Она спала, примостив под щеку ладони, как маленькая. Малышев растянулся рядом на траве и принялся рассматривать Лизино лицо. Сегодня глянцевая кожа на скулах заметно пожелтела, а в уголках губ, под глазами и на висках – набрякла, сделалась пористой и рыхлой. Еще недавно мягкий подбородок заострился, и от этого Лизино лицо стало напоминать беличью мордочку. Началось стремительное увядание плоти. Надо спрятать от нее все зеркала, подумал Малышев, все, что лежат в ее сумочке, в машине, надо убрать зеркала заднего вида. Он замер и смотрел на нее долго-долго. Он знал, что Лизе никакая Куба уже не поможет, но изо всех сил старался этому не верить. Он выискивал в чертах ее лица живительные признаки, как ищут и находят иногда родники в выжженной степи. Он трогал ее усыхающие руки, гладил тонкие пальцы. Неожиданно тело Малышева передернулось – раз, другой, третий. Он постарался задавить своей волей этот нервический приступ, но неуправляемые конвульсии рвали его изнутри. Из горла выдавливались стоны. Малышев уронил голову и стал жрать землю. Когда успокоился, почувствовал на затылке Лизину руку. - Что с тобой? – спросила она тихо. - Ничего, - сказал он, поднимая на Лизу улыбающееся лицо, перепачканное травой и землей. – Просто я люблю тебя, как похотливый хомячок. - Сережа, прости меня, - сказала она. - За что? - Ты знаешь. - Понятия не имею,- изумился Малышев. – Но я буду думать. Я умный хомячок. Он поднялся на ноги и увидел на дороге милицейскую «Ладу». Машина медленно двигалась в сторону Бахчисарая. Малышев проводил ее взглядом. Похоже, его тоже заметили и сбавили ход. Чего они разъездились в такую рань, подумал Малышев. И похвалил себя – хорошо спрятал «бэшку», с дороги не видно. Однако нужно торопиться. Лучше не искушать судьбу. 21. Лиза заметно повеселела. Когда Малышев выезжал на асфальт, сняла с шеи газовый шарфик и вытянула руку над головой: - Флаг и гюйс – поднять! – скомандовала она и запела, как горн: - Ту-туру-ту-ту! Ту-туру-ту-ту! Малышев посмотрел направо и сказал: - Вовремя отчалили. Со стороны Бахчисарая возвращалась все та же милицейская «Лада». Проехали Альминский мост. Малышев держал допустимую скорость, не хотел нарываться. Но вскоре заметил, что расстояние между их «бэшкой» и «Ладой» быстро сокращается. Он прибавил газу. И они прибавили. Вскоре тишину над утренней крымской долиной разорвали слова команды: - Внимание! БМВ-кабриолет, номерной знак «ЛИЗА» немедленно остановитесь! Повторяю! БМВ-кабриолет, салатного цвета, номерной знак «Лиза» немедленно прижмитесь к бровке и остановитесь! - Что они сделают с нами? – спросила Лиза. - Да ничего,- сказал Малышев, поправляя рукой волосы, трепещущие на ветру. - Нас не догонишь. - Мы что – взлетим, как птицы? - Если понадобится, взлетим. Ты мне веришь? – спросил он, поворачивая к Лизе загорелое, веселое лицо. - Я тебя люблю, - она перегнулась со своего сидения, обняла Малышева и мягко, словно играючи, коснулась губами его губ. От ее поцелуя по всему телу Малышева побежали электрические молнии. Они простреливали участок за участком и закручивались в спирали, чтобы не пропустить ни одного нерва. По ходу их продвижения вздрагивала плоть, обозначая путь электричества пульсирующими судорогами. Сейчас для Малышева не было ничего роднее и дороже этого тела, прижатого к его груди, этих тонких рук, проскользнувших ему подмышки и мешавших вести машину, и этих упоительных губ, с которых он пил дурман. Он млел, но успевал следить за дорогой, старался не сбавлять скорость. Лиза прижималась к нему, закрыв глаза. Ее короткие волосы развевались на ветру и щекотали Малышеву нос. Впереди простирался участок дороги, напоминавший латинскую букву V, слегка разогнутую. Здесь можно хорошо разогнаться под гору, подумал Малышев, чтобы потом, на подъеме, уйти на легкой «бэшке» от преследователей. Он выжал газ до предела и бросил машину вниз. И в это время увидел вдалеке огромную фуру. Она летела по противоположному склону навстречу им. Кабина фуры угрожающе раскачивалась из стороны в сторону. Низкий тяжелый бампер серебряного цвета, казалось, утюжил асфальт. Расстояние между машинами стремительно сокращалось. Двести метров, сто, пятьдесят, тридцать. «Счастье», - успел подумать Малышев. Одной рукой он прижал Лизу к себе, а другой повернул руль влево. Чуть-чуть. © Виктор Лановенко, 2009 Дата публикации: 31.08.2009 13:29:29 Просмотров: 3972 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|
РецензииВионор Меретуков [2009-09-30 20:59:34]
Не увидеть и не услышать таланта Виктора Лановенко может только тот, у кого глуха и слепа душа.
Есть такое понятие, называется "магия слова". Научить этому невозможно. Это - от Бога. Считанные писатели обладали этим даром. В наши покривившиеся времена таких авторов - раз-два и обчелся. "Магия слова" разнесет в клочья все что угодно. Обладателю сего дара подвластно все: от набившего оскомину сюжета о братках до слащавой мелодрамы. Такой писатель может захватить ваше внимание, даже если будет описывать трагедию погибающей амебы или каплю мочи на стенках писсуара в туалете парижской забегаловки. О таких авторах нельзя писать деревянным казенным языком, разбирая недостатки, словно автор написал не блестящий рассказ, в котором соблюдена известная соразмерность, а статью о поголовье носорогов в Южной Родезии. Удачи Вам, господин Лановенко! Ответить Владислав Эстрайх [2009-09-06 12:26:51]
На мой взгляд, рассказ состоит из нескольких, весьма затёртых сюжетных штампов:
- герой-циник, вдруг осознавший существование любви; - необыкновенная женщина, запертая в серую клетку мужем с наклонностями тирана; - (следствие из предыдущего) побег с возлюбленной от её влиятельного мужа; - герой, скрывающий от женщины её смертельную болезнь и пытающийся сделать счастливыми их последние дни; - "...и умерли в один день" © В итоге получился рассказ, читать который, безусловно, можно. Но ничего нового не предложено, и чувство дежавю сохраняется на протяжении всего произведения. Ответить |
|
Отзывы незарегистрированных читателейВалерий Олейник [2019-08-27 15:24:33]
Здравствуй Виктор !
Рассказ торогает, и не просто трогает, а хватает за определенные места, не буду называть какие, и тащит, заставляя окунаться глубже, нырять до самого дна и сопереживать героям, мысленно стараясь их увести от беды. Хочу ответить предидущему оратору, Владиславу Эйстраху: В истории все сказано, никого ничем не удивишь, мир движется по спирали, любой сюжет устаревает, так и не начав жить. В руках мастера образы оживают, по земле прошли миллиарды, но ни у кого не повторился рисунок отпечатков на пальцах. Виктор мастерски, повторяя природный феномен создал своё произведение, не о-тавляющее читателя равнодушным. Вы напомнили мне одну знакомую, прочитав мой роман, она заявила: - Я про это напишу лучше ! Я рассмеялся, но такова человеческая природа - когда люди видят хорошее, им всегда хочется верить в то, что они сами способны на большее. Спасибо Виктор за замечательный рассказ Валера Олейник Ответить |
|