Самсон

Кямал Асланов

Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 18609 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Пожелтевшее от времени, оно лежало на самом дне нижнего ящика письменного стола, где обычно откладывается то, что в своё время забывают выбросить. И я, возможно, не скоро добрался бы до него, если бы в связи с переездом на новую квартиру, не затеял генеральную разборку бумаг.
“ Уважаемый господин Н! – читал я знакомые строки, - Наша семья с большим вниманием ознакомилась с Вашим предложением. Мы готовы забыть случившееся и предать его забвению. Но, понимая ваши огорчения, мы просим понять также и наши чувства. Ведь в нашем лице ваш старик оскорбил и унизил не рядового парикмахера, а представителя древнего рода потомственных цирюльников брадобреев…»
Дочитав до этого места, я отложил в сторону бумагу и вспомнил отца. Высокий, поджарый, он к тому времени действительно был уже глубоким стариком. Хотя никто ему его лет не давал.
“Почётный председатель комитета ветеранов”, “Член общества охраны памятников старины”, “Ответственный секретарь комиссии содействия армии и флоту”, “Общественный инструктор по работе с молодёжью”. Кто только не пытался заполучить его в члены своей организации.
Бывший высокопоставленный государственный деятель, в те годы уже персональный пенсионер, как воздух, нужен был людям для придания им необходимого авторитета и веса. Да и оставшиеся со времён старой службы связи в государственном аппарате немало способствовали продвижению тех или иных инициатив представляемых им организаций. Вот они и эксплуатировали человека на всю катушку.
Благо, что подобное отношение вполне устраивало и отца. Столь необходимое на пенсии ощущение постоянной восстребованности не давало ему расслабляться и помогало держать себя в форме.
Каждое утро мы просыпались от звона его чайной ложечки в стакане. Это означало, что отец снова, как всегда, поднялся раньше всех, успел сделать утреннюю прогулку, умылся, согрел чайник и уже завтракает на кухне, готовый “к труду и обороне”, как шутили мы тогда между собой.
На рядовое заседание очередного попечительского совета человек в последние годы собирался так же, как прежде, на государственную службу: тщательно выбритый, в аккуратно отутюженных брюках, которые гладил всегда сам, не доверяя маме.
Это исключение из правила ещё раз подчёркивало его особое положение в семье, где отец всегда решал только проблемы стратегического порядка. За всё остальное он лишь платил. Не вникая в суть. За свет и газ, за новое пальто для него самого или ремонт канализации. Приносил два раза в месяц деньги и молча клал перед мамой на стол.
За это она создавала и постоянно поддерживала дома вокруг него особую атмосферу, где покой её мужа считался высочайшей семейной ценностью.
Если отец отдыхал после работы, никто в семье не смел повысить голос, даже если находился в звуконепроницаемом колпаке в самом дальнем от него углу квартиры; если глава семьи смотрел телевизор, мы, чтобы узнать, чем закончились приключения очередной прекрасной бразильянки из нового телесериала, вынуждены были ждать или пройти в другую комнату к другому аппарату.
Отца берегли от решения внутрисемейных проблем. Государственному мужу не подобало заниматься вопросами детского питания и гардероба собственных чад и домочадцев. Он не должен был опускаться до решения такого рода задач. И отец старался так жить…
Хотя это и давалось ему с трудом. Глубоко небезразличный к судьбе своих близких, он не мог подолгу оставаться в стороне от их дел. Потому присутствие отца мы чувствовали постоянно.
Вот мы с сестрой за его спиной решаем кроссворд и почти шепотом обсуждаем вопрос: как называется столица Либерии. А отец сидит, углубившись в кресло, перед телевизором в дальнем от нас углу комнаты и, казалось бы, весь внимание, смотрит свою любимую передачу.
И вдруг раздаётся его голос:
-Монровия.
И сразу становится ясно: он здесь, он всегда был тут и всё слышал. Хотя даже не повернулся голову в нашу сторону.
Или другой случай - мать на пороге уговаривает нас одеться теплее, -уже зима, на улице прохладно, можно простудиться. А мы отказываемся, мы спешим, нам не до этого.
И тут из глубины квартиры доносятся слова отца:
-На улице мороз.
И наши руки сами тянутся за тёплыми шапками. Потому что знаем – в противном случае будет долгий разговор, в конце которого нам снова в который раз придётся прослушать историю о волосах.
Этого любимого повествования отца, которое он вспоминал всякий раз, когда хотел поставить нас на путь истины. Рассказ о том, каким “охламоном” был в молодости он сам, какие длинные волосы носил, как пренебрегал общественным мнением, не считался со старшими, попадал в неприятные истории. И как наш мудрый дед в те годы в одночасье наставил сына на ум, заставив его постричься чуть ли не насильно.
Событие это, как мы понимали, сыграло в его жизни когда-то ключевую роль. Хотя со стороны и выглядело малоубедительным. (Стрижка и вдруг перелом в жизни!)
Но дело в том, что оно имело свою подноготную, которую отец сам никогда не открывал.
За его спиной эту историю с удовольствием договаривала нам мать, из рассказов которой вырисовывалась несколько иная картина.
Наш отец в молодости и действительно сводил с ума всех девушек города своими длинными, вьющимися по плечам красивыми волосами. Но при этом и что-то там, кажется, между делом пописывал. Потому что был вхож в некоторые окололитературные и околотеатральные круги. И по слухам его в те годы часто видели в редакциях иных газет и толстых журналов, а также на премьерах ( что очень важно!) известной в городе особы и первой красавицы, позже Народной артистки республики, лауреата Государственной премии, депутата Верховного совета Надежды Филипповны Уваровой, имя которой в наши дни в присутствии отца в семье не упоминалось никогда.
Мы могли лишь молча переглянуться с мамой за его спиной, когда многократно стянутое и перетянутое пластическими операциями лицо старой актрисы изредка мелькало на экране телевизора. Увешанная орденами и высокими регалиями, она в наше время уже больше представительствовала на сцене, чем играла. И в таком виде, несмотря на всю хирургию, никак не подходила на роль роковой обольстительницы.
Но нашей маме явно льстило, что она смогла в своё время отбить папу у такой знаменитой женщины. Потому мать настаивала, что в молодости Уварова считалась первой красавицей в городе.
В семье отца в своё время знали, что их наследник «похаживает» к этой актрисе старше него лет на десять, но до поры до времени смотрели на это сквозь пальцы, как на очередное увлечение молодости. Даже с некоторой тайной гордостью, мол, знай наших! Даже сама Уварова не устояла!
Дед встревожился и засучил рукава лишь тогда, когда поползли слухи, что молодые стали подумывать о браке, что ради своей возлюбленной наш будущий отец хочет поступить на работу в театр.
Вот тут-то дед и сделал то, что сделал. В результате чего отец в одночасье лишился своих замечательных кудрей. А заодно и кое- чего посущественней.
Ибо, решив закрепить достигнутое, (ковать железо, пока горячо), дед поспешил также срочно обручить уже покорённого сына с девушкой из достойной семьи
И наша будущая мать при первом свидании получила неприятный сюрприз. Мало того, что вместо обещанного знаменитого городского красавца с волосами ей подсунули стриженного, так ещё и новоиспечённый жених оказался в ужасном состоянии. На него в тот период жалко было смотреть.
Неизвестно, какой разговор произошёл у него накануне с Уваровой, да и состоялся ли он вообще. Но отец предстал перед мамой тогда, как разбитая вдребезги дорогая кукла. Он едва поддерживал разговор, прятал глаза, избегал общественных мест, вечно, к месту и не к месту, вспоминал о каком-то Самсоне (Лишь много позже мать догадалась, что разговор идёт о библейского герое, сила которого тоже заключалась в волосах), и в целом казался почти невменяемым.
По словам матери, все недавние дружки отца подняли его тогда на смех.
Однако я всегда думал, что дело обстояло совсем не так. Я вспоминал многих известных мировых волосатиков от Байрона до Леннона, пытался представить их постриженными наголо и… видел перед собой совсем другие неузнаваемые лица. Потому мне представлялось, что, отец тоже испугался сам. Уступив нажиму деда, сделав старику одолжение, он тогда недооценил педагогический талант предка. А когда спохватился, уже было поздно – стриженный отец не узнал в зеркале себя. И неожиданно потерял самого себя в своих глазах.
Потому маме в те дни стоило немалых трудов, преодолевая собственное сопротивление, убедить будущего супруга в том, что для неё он хорош и без волос. Ради этого она шла на всё – терпела его занудство, выслушивала бесконечные жалобы, сносила капризы, мирилась с демонстративным безразличием к собственной персоне и так далее.
Отчаявшись, она в какой-то момент даже хотела в ту пору для убедительности постричься и сама. И не успела осуществить задумку только потому, что неожиданно дрогнул противник.
Медленно, но верно он вдруг начал сдавать позиции, стал соглашаться с её доводами, принимать их, как истину в последней инстанции, параллельно проявлять к девушке внимание, приходить на свидания с цветами, говорить комплименты и так далее.
Оказалось, что мама выбрала единственно правильную тактику. Отец нуждался именно в тех словам, которые она произносила. У него словно бы открылись глаза. И, когда мама однажды предложила ему снова отрастить такие же локоны, он уже отказался сам. «Если дело в волосах, тогда что же представляю собой я сам?» - заявил он матери, забыв о том, что то же самое говорила ему совсем недавно ему она.
Ради того, чтобы доказать теперь маме свою искренность и решимость, молодой человек начал демонстративно отказываться и от всех прочих атрибутов прошлой жизни – волос, друзей, писанины. И с помощью новой подруги стал, в конце концов, тем человеком, каким мы его знали потом всю жизнь - строгим, немногословным, застёгнутым на все пуговицы, не позволявшим себе ничего лишнего.
И потому так поразила нас позднее эта чудовищная история, когда она произошла.
Хорошо помню тот день. Мы готовились к встрече Нового года. Отец пошёл стричься. Каждый раз перед праздниками он считал необходимым привести себя в порядок, даже если стригся накануне.
Я стоял посреди комнаты на стремянке и, вдыхая аромат большой пушистой ёлки, цеплял на её верхушку традиционную золотую звезду, когда вдруг позвонили и сообщили, что его забрала полиция.
Звезда выпала из рук и разбилась вдребезги. Вот и кончился наш праздник, – подумал я..
Зачем отец это сделал? Из-за плохой стрижки? Или плохого настроения? Но разве из-за этого ломают зеркала и опрокидывают кресла?
На эти вопросы мы, первоначально, надо признаться, и не искали ответов. Надо было срочно спасать положение, выводить отца из-под ответственности, не дать разрастись скандалу. Это могло дорого обойтись не только ему, но и всем нам.
Кругом царила предпраздничная суета, все спешили по домам к уже накрытым столам, а мы метались по городу в поисках нужных людей и связей. И следует сказать, что в итоге во многом преуспели. Уж слишком заметной фигурой оставался отец в обществе, чтобы делу решились дать ход. Ещё жили люди, которые работали с ним, ещё помнили его заслуги.
Потому шум удалось погасить. Кого-то упросили забрать заявление, принесли извинения, оплатили за причинённый материальный и моральный ущерб, порвали протоколы, успокоили родных.
И только когда все страсти улеглись, перед нами во всей своей неприглядности снова стал вопрос: почему произошёл этот срыв?
Спрашивать об этом отца не имело смысла. Он упрямо утверждал, что дело в испорченной причёске. Хотя мы в ней никакого изъяна не видели. И не понимали, почему отец вдруг, запершись наглухо в квартире, стал стыдиться выходить на улицу “в таком виде”
Он же, наоборот, оставался верен себе даже после того, как волосы отрасли и виски потеряли прежний вид. Потому что, как он говорил, деформация у него произошла чуть не в корнях волос. Вследствие чего виски у него отныне всегда будут расти не симметрично.
Мы, конечно, догадывались, что это пустые отговорки и он стыдится вовсе не волос. Но вот чего именно он тогда стыдится на самом деле? И почему это в итоге вылилась в такую безобразную сцену? Почему именно сейчас? – не могли понять.
А отец же тем временем всё дальше впадал в маразм.
И вскоре якобы для того, чтобы замаскировать “изуродованные” виски, перестал даже бриться. И стал похож на каторжника. Потому что за бородой не ухаживал. Из-за чего она росла неопрятной. Что он тоже стал объяснять необратимостью произошедших в нём изменений.
И напрасно мы убеждали человека, что ничего страшного с его внешностью не произошло, напрасно мать слёзно упрашивала его не запирать себя в четырёх стенах, напрасно вызывали его на очередные заседания президиумов и секретариатов.
Отец в своём решении остался твёрд. И до самой своей смерти, так из дому и не вышел.
В последние дни он стал отказывать себе даже в еде. Говорил, что нашёл диету, укрепляющую корни волос. Но когда он через несколько месяцев умер от истощения, мы остались в твёрдом убеждении, что так наш отец казнил себя за тот дикий случай.
Но почему он произошел – так и осталось для нас загадкой.
И вспомнил я сейчас о ней только потому, что нашёл в столе бумагу. Она лежала сверху в стопке других таких же. Потому, подняв её, я невольно обнажил и остальные. И тем самым как бы снял верхний пласт воспоминаний об отце.
Моё внимание привлекла оказавшая тут же старая газетная вырезка с программой телевидения, сохранившаяся потому, что в неё вложили чью-то старую фотографию.
У нас в семье существовала давняя традиция. Всякая новая программа первым делом по старшинству попадала в руки отцу, затем к детворе, потом к нам, и уже в конце матери. И каждый оставлял на ней свой след, каждый отмечал цветным карандашом или фломастером передачу, которую собирался посмотреть. Так что в конечном итоге газета радовала глаз всеми цветами радуги.
И сейчас, глядя на неё, невольно вспомнилось, чем жила наша большая семья много лет назад.
Изображение нарядной ёлки наверху страницы говорило, что выпуск газеты предновогодний. Именно поэтому программа изобиловала множеством развлекательных передач, ещё более расцвеченными нашими пометками.
Вот дети обвели оранжевыми и зелёными кружками время показа мультипликационных фильмов, вот наши следы оставленные синим маркёром на молодёжных программах и детективных сериалах, вот мама отметила бордовой губной помадой или косметическим карандашом все мыльные оперы. А вот и сделанные красным карандашом пометки отца.
Даже не глядя в программу, я мог с уверенностью сказать, что там отмечены всякие там “Международные обозрения” и “Сегодня в мире”.
Чтобы проверить себя, я посмотрел в газету. Так и есть – вот “Сегодня в мире”, вот Международные, а вот и …
Взгляд споткнулся обо что-то непривычное. Красным папиным карандашом в газете было подчёркнуто “Творческий вечер Народной артистки республики, лауреата Государственной премии, депутата Верховного совета…»
Я поднял глаза и представил себе отца сидящий вечером в одиночестве перед телевизором. Один на один со своими воспоминаниями.
И это поначалу показалось мне трогательным, даже забавным. На старости лет отец, оказывается, помнил о своём давнем увлечении.
Но тут я обратил внимание на дату в углу страницы, и меня словно бы окатили холодной водой. Это была программа тех предновогодних дней, последних праздников в жизни отца.
Такое не могло оказаться простым совпадением. Наутро именно после той злосчастной передачи, он пошёл стричься.
Догадка поразила меня своей очевидностью. Эти два события явно связывала причинно-следственная связь.
Я и сам сегодня уже был в том возрасте, когда такое может вывести человека из равновесия. А отец ведь смотрел всю передачу до конца.
И Уварова в тот вечер уж наверняка постаралась выставить себя в наилучшем виде, напомнить публике о себе молодой, надеть нарядное платье, загримироваться соответственно, скрыв морщины и разгладив складки на лице. (На то они и актрисы, чтобы сыграть нужную роль, в нужный момент в нужном месте). Да и атмосфера торжественного вечера, думаю, сыграла свою роль – цветы, аплодисменты, яркие наряды, красиво убранная сцена.
Отец невольно вспомнил себя молодым, вспомнил свою бесшабашную жизнь, тогдашнюю любовь. И в нём всё всколыхнулось.
В мгновение ока забылись и ушли в тень все крупные и мелкие радости большой прожитой жизни. Провалилась в небытие преданная ему по гроб жизни жена. Растворились в безвестности любящие дети. Ушли из памяти внуки, которых он обожал. Потеряли значение блестящая карьера, которой гордился, и то почитание, которым был окружён.
Всё вылетело из головы заслонённое лишь одной лубочной картиной из прошлого. И пусть не каждая деталь в ней соответствовала истине, кое-что оказалось приукрашенным, а другое, наоборот, затушевано. Улетучились многие несимпатичные моменты, и куда-то, к примеру, пропали всякие грязные истории, пьяные драки, измены подруг, унижения и прочее тёмные подробности, непременно сопровождающие «вольную» жизнь всякого свободного человека. (Таково уж свойство памяти – не хранить плохое и приукрашать хорошее).
Но в результате то, что вспомнил, а точнее, дорисовал в своём воображении отец, показалось ему настолько ярче его реально прожитой жизни, что человек почувствовал себя обделённым, более того, обокраденным, решив, что некогда в парикмахерской над ним жестоко надругались, лишив возможности прожить красивую жизнь, со всеми сопутствующими ей аплодисментами, поклонами и поклонницами.
Потому, раздосадованный, он наутро отыгрался на первой же попавшейся под руку парикмахерской, разбив в ней в сердцах все зеркала и опрокинув кресла.
Его соблазнила и сбила с толку обыкновенная театральная мишура. За что он потом, опомнившись, и казнил себя со стыда так жестоко.

© Кямал Асланов, 2016
Дата публикации: 22.05.2016 00:56:10
Просмотров: 2606

Издание собственной книги - романа, сборника стихов, статей или рассказов - огромный шаг к успеху писателя, поэта или публициста. На сайте http://типография-новый-формат.рф можно ознакомиться с технологиями и условиями работы типографии "Новый формат". Многие писатели и поэты - можно привести в пример Франца Кафку или Владимира Высоцкого - почти не издавались при жизни, в наше же время свободы слова эта проблема решается быстро и качественно с помощью современных, высокотехнологичных типографий.

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.