Селёдка под шубой

Евгений Пейсахович

Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 8562 знаков с пробелами
Раздел: "Такие рассказы"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Из сб. Новая и счастливая жизнь

1

Манжеты рубашки грязны изнутри по краю. Давно такого не было, чтоб мои манжеты чернели от грязи.
Я стираю руками в тёмно-красном пластмассовом трапецеидальном тазу без особой уверенности, что получается хорошо. Тру рукава, воротник, подмышки. У меня хорошо получалось когда-то. Я помню. Давно. В прошлом веке.
Вода в тазу становится убедительно серой. Радости человеку - от созерцания плодов труда его.
На самом-то деле, вода грязна сама по себе, а рубашка – сама по себе. А может, думаю, и в порошок для убедительности подмешивают сколько-то грязи. Тогда – чего бы ни стирал – видимый результат обеспечен. Вода станет грязной. Грязней, чем была, в любом случае. И пузыри мыльной пены будут на ней стеклянно бугриться. Не готовые кануть в канализацию. Принять неизбежное. Сопротивляясь. Боясь.
На дне ванной остается сероватый налет. Если не смыть его душем сразу, придётся потом лить липучую ядовито-голубую жидкость и тереть щеткой, кряхтя. Надпись на синей пластиковой бутылке обещает идеальную чистоту и свежий аромат морского бриза. Липучая жидкость счищает налет неохотно и воняет уксусом так, что щиплет глаза. Душный запах пельменной в захолустном райцентре.
Смыть жидкость со дна и со стенок ванны тоже непросто.
Эмаль незаметно для глаза бугриста. Липучая жидкость проявляет неровности, цепляется за каждую мелкую впадину и не хочет смываться, не готовая кануть.

2

- Как жизнь? – спрашивает Галя.
Она ушла из начальников в архивариусы и тихо радуется маленькой, но спокойной зарплате. Властный голос остался. Как мыльный пузырь на слитой из таза в ванну воде. След законченного процесса. Галин голос бугрится, сопротивляясь. Прежде чем кануть.
- Как жизнь? – начальственно спрашивает она.
- Временно, - говорю я.
- Стоять насмерть, - рычит маршал Жуков и опускает сжатый кулак на разложенную на столе карту.
- Витя, выключи телевизор, - раздраженно требует Галя.
- Щас, серия кончится, - лениво отзывается Витя, который Галю почему-то совсем не боится.
- Лично буду расстреливать каждого, - маршал гневно стучит кулаком по столу.
- В рамках национальных проектов, - говорю я.
- Что? – Галя смотрит на меня в выжидательном недоумении.
- Программа здоровье, - объясняю я. – И доступное жильё.
- Срочно надо выпить, - решает она.
- А чо вы в прихожей-то топчетесь? – возмущается Витя из глубины комнаты.
Ему тоже хочется выпить. Пока мы не за столом, водка не то чтобы недоступна, но не легитимна. Ритуал.
- Щас придем, - обещает Галя. – Игорь руки моет.
- И голову студит, - добавляю я.
- А-а-а, - понимающе тянет Витя. – А сердце он уже подогрел, надо думать.
- Думать тебе вообще не надо, - сердится Галя. – Выключай телевизор, открывай бутылку.
- Сопротивление бесполезно, - мегафонно взрёвывает телевизор.
- Бурной и насыщенной не получается, - говорю я. – Получается вялая и напыщенная.
- Чего? – Галя смотрит на меня непонимающе.
- Жизнь, - объясняю я. – Ты спрашивала, как жизнь.
- А-а-а, - тянет она. – А ты уже, вроде, что-то ответил. Не помню, что именно.
- Скоро вы там? – громко возмущается Витя.
Из всех моих знакомых Витей – этот самый нервный. Он тощий, слегка сгорбленный и, когда выпьет, становится беспросветно нудным. У него впалые щеки и два внука.
- У вас не дождешься, пока вода польется, - объясняет Игорь, выходя из ванной.
Дверь в ванную покрашена в мрачно-розовый цвет. Пугающе розовый.
- Ждать не умеешь, - говорит Галя. – Ждать надо быстрее. А то Витя сердится.
- А потом ржавая идет, - оправдывается Игорь.
- А какую ты хотел бы? – Галя изображает удивление. – Что – специально для тебя чистая пойдет что ли?
- Никак нет, товарищ Сталин, - маршал говорит в тяжелую эбонитовую телефонную трубку не разжимая зубов.
- Господи, да выключи ты этот дурацкий телевизор, - раздраженно требует Галя.
- Я бутылку открываю, - Витя раздражен еще больше, чем его жена. – Сама просила бутылку открыть.
- Я тебе сказала сначала телевизор выключить, - Галя непреклонна, как маршал Жуков.
- Сказала она, главное, - Витино возмущение достигает локального экстремума и рушится вертикально вниз, к нулю, к оси икс, где буква х и стрелка направления. В ней всё. В этой букве. – Ну и что, что сказала. Щас выключу. Чо орать-то на меня.
- Жёлтые тюльпа-аны, - взрывается женский голос, - вестники разлу-уки…
- Да мать-перемать, - говорит Витя.
Он нажал, не глядя, не на ту кнопку на пульте. Переключил программу. Жмет кнопку выключения, но без результата. Девушка не унимается.
- Помнят твои гу-убы, помнят твои ру-уки…
- Вот же, - вяло сокрушается Витя. – Говорят под руку. То открой, то выключи…
- Строгие цветы, строгие цве…- Витя выдергивает шнур из розетки, и девушка умолкает на полуслове. Лопается и пропадает в небытии погасшего темно-серого экрана, как мыльный пузырь в темном сточном отверстии ванны.
Я не успеваю понять, жаловалась она или хвасталась. Я только понимаю, что память у этих ее строгих цветов избирательна. Они запомнили руки и губы, а ноги и гениталии забыли напрочь.
Я вспоминаю Танькину грудь.
- А ты чего вздыхаешь? – спрашивает Галя.
- Вздохнулось ему, - объясняет Игорь. – Отстань от человека.
- Таньку вспомнил, - миролюбиво объясняю я. – То есть не всю Таньку. А так… частично.
- Да ну вас на фиг, - говорит Галя. – Выпьем мы уже сегодня или нет, в конце-то концов.
- Игорь Борисыч, - взывает Витя. Обращаться ко мне или Гале он считает бесполезным. Обращение к разумному началу делает его самого разумным.
- У нас, - говорю я Борисычу, - впереди селедка под шубой. А что впереди у селедки?
- Ну, знаете, батенька, - Игорь разводит руками, насколько позволяет тесное пространство. – Пока она ещё была селедкой, с нее можно было натюрморт написать. Увековечить. С селедки под шубой тоже можно, конечно, но это уже сюр какой-то получится.
- Верещагин получится, - предполагаю я.
- Это который Верещагин, - вмешивается Витя. – Которому за державу обидно?
- Соцреализм получится, - говорит Галя. – А никакой не сюр. И уж тем более не Верещагин. Тут даже костей нет.
- Соцреализм - не соглашаюсь я, – делали из оливье. А не из селедки под шубой.
- Смотря какая шуба, - говорит Витя.
- Зависит от перспективы, Витя, - объясняет Игорь. – А не от шубы.
- А, - хихикает Витя. – От исторической перспективы, значит. А какая у селедки под шубой перспектива?
- В перспективе – по второй наливать надо, - командует Галя. – А то у вас всё как-то… за рыбу деньги.
- За упокой селедкиных душ, - говорю я.
- Они, надо думать, давно уже в селедочном раю, - замечает Витя.
- Думать тебе вообще не надо, - сердится Галя. – Наливай давай. Давно уже, главное. Что ты хочешь сказать? Что я селедку несвежую купила? В следующий раз сам в магазин пойдешь.
- Вот те раз, - Витя слегка ошарашен. – Я чо такого сказал?
- Что селедка несвежая, - возмущается Галя. – Совсем оборзел.
- Я такое говорил? – Витя адресуется к Борисычу, как к воспитателю в детском саду. Как к директору школы. Как к главврачу психбольницы.
- Нет, вроде, - с сомнением говорит Игорь.
- Говорил, говорил, - подтверждаю я. – Селедка, говорит, несвежая, и шуба…
- Вы, Женя, вообще молчите, - прерывает меня Витя.
- Вот именно, - кивает Галя.
- Все тут против меня, - ябедничаю я Борисычу.
Еще немного, думаю я, и, если, конечно, мы доживем, от нас начнет пахнуть старостью. Появится прокисший и затхло-прохладный запах ортодоксии. Нежелания ничего менять. Проветривать. Сами мы его не почувствуем. Не. Так и будем пузыриться, пока не окажется, что сливное отверстие совсем рядом. Тогда начнем лопаться и пропадать.
- Ты пить уже будешь, или нам тебя сколько ждать? – требовательно спрашивает Галя.
- Извини, - говорю я. – Задумался. Бывает со мной. И какой смысл пить всем вместе? Пьем-то все равно же по отдельности.
- Что-то вы, Женя, сегодня того, - говорит Витя, помавая рюмкой над блюдом с селедкой под растерзанной свекольно-фиолетовой шубой с кремовыми разводами майонеза. – Не того, я бы сказал.
- Каждый выпивает в одиночку, - вздыхаю я.
- Он просто Таньку вспомнил, - предполагает Галя.
- Ага, - киваю я. – И Ленусика ещё. Для воспроизводства одиночества обязательно кто-то нужен.
Борисыч сидит рядом со мной на диване и молча сопит в пышные седые усы и бороду. В руке у него рюмка, но вливать водку между бородой и усами он не торопится. Терпеливо ждёт, пока мы объединим усилия.
- Лехаим, бояре, - говорю я. Потому что нельзя заставлять Борисыча ждать бесконечно.
- За воспроизводство, - добавляет Борисыч.
- Чтоб Жене было с кем воспроизводить одиночество, - добавляет Галя.
- Ну вас всех на фиг, - говорит Витя.
В перспективе у нас ночь.

© Евгений Пейсахович, 2014
Дата публикации: 06.03.2014 14:42:20
Просмотров: 3734

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Рецензии

Ольга Рязанцева [2014-03-08 22:09:07]

То, о чем Вы написали, мы видим каждый день. Мы этим сыты по горло. Хочется чего-то красивого, гармоничного, зовущего в неведомые романтические дали. Мне кажется, пишущая братия должна думать о том, для ЧЕГО! мы пишем? Цель какая?

Ответить

Евгений Пейсахович [2014-03-08 23:10:32]

если я буду затруднять себя объяснениями, остаток жизни уйдёт на них. бесплодно.
могу только заметить, что "мы" в конкретном случае звучит чересчур обобщенно...