Полуденной азии врата. часть 3. гл. 5-7

Сергей Вершинин

Форма: Роман
Жанр: Историческая проза
Объём: 137528 знаков с пробелами
Раздел: "Тетралогия "Степной рубеж" Кн.I."

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

— Не удивляйтесь, мой милый друг, — проговорила она, беря его под руку и отводя в сторону от следующих с утренней мессы благочестивых прихожан. — Известный нам граф, перепоручил лейтенанта де Плесси мне…
— Не поздновато ли вы явились, Ваша милость! Не сегодня, так завтра русские и саксонцы выдубят наши шкуры и вывесят проветриваться на балтийском бризе.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ПОЛИТИКА ЖЕСТКОГО КУРСА.

Примечания автора к главам, в конце данной публикации.

Глава пятая.

Ожидая аудиенции у азиатского властителя султана Абылая уже третий месяц, монах-францисканец тяжело вошел в данные им на двоих с толмачом Хасаном комнаты и обессилено плюхнулся в набросанные на кровать подушки. Настроение, у представителя ордена святого Франциска в Сары-Арка Раймонда де Флера, как-то не сложилось с самого утра. Только проснувшись, он послал Хасана проверить: стоят ли у дверей толенгуты, и тот, подойдя к выходу, кивнул. Это был дурной знак, уже вторую неделю де Флер находился под явным присмотром. Шагу не мог сделать, чтобы рядом не увидеть раскосые глаза, а главное, острые ятаганы этих степных янычар [1].
Иногда месье Раймонд доставал из походного сундучка охранные грамоты: астраханского генерал-губернатора и католической миссии в Астрахани, и они его успокаивали, но не надолго. Что значили эти бумаги там, куда его занесло. В этой бесконечной снежной пустыни, где властвует султан, долгое время не желавший видеть и говорить с представителем просвещенной Европы.
Заставив Хасана стянуть с себя ботфорты и забросив на кровать длинные ноги, он отщипнул ногтем от деревянной стены щепку и сунул в рот. С утра отца Раймонда хорошо накормили и давившее на зубы мясо, мешало думать. А думать было о чем…
Размышлявший на ложе пятидесятилетний мужчина, с немного выпуклыми мавританскими глазами, черными бровями, жестким курчавым покровом головы и усеянным слабой растительностью подбородком, на самом деле был миссионером только на словах. Он вообще не веровал, ни в бога христиан, ни какого-либо другого. Он верил лишь в святую Мадонну и то несколько своеобразно. Не являлся Раймонд и монахом. Даже звали его по иному. Точнее, звали по-разному, в зависимости от ситуации. В большом перечне имен, какими, он имел честь сам себя награждать, были и французский шевалье барон Раймонд де Плесси де Флер и испанский идальго дон Луис Мария Карлос Рональдо эль Палло. Были у него и довольно скромные прозвания, вроде Хитрого Лиса или Изворотливого Пса. Матушка же его назвала Алонсо, и, еще в детстве, к нему привязалось прозвище Рокамболя — дикого, схожего с чесноком испанского лука.
Алонсо Рокамболь родился на солнечном острове Средиземного моря Минорке [2], но в бедном и незнатном доме пленительницы богатых донов красавицы-мавританки Хасинты. Схожее с вольным прорастанием рокамболя детство, он провел у морской гавани города-крепости Пуэрто-Магона, выпрашивая еду у сердобольных монахинь местной обители или бродя с Чапарро и Лисеной по пещерам, где было много человеческих костей оставшихся от древних жителей острова. Познавая тайный мир давно умерших людей, Алонсо закалял характер и вырабатывал в себе храбрость. В лазаньях по руинам острова, сирота Чапарро был ему названным братом, а сестра Чапарро Лисен — общей младшей сестрой. Эту троицу нельзя было разъединить, их видели только вместе и никогда по одному.
Матушка Хасинта родила Рокамболя, когда ей еще не было и четырнадцати, но она уже тогда зарабатывала себе на жизнь площадными танцами и жгучей красотой. Выбивая кастаньетами и каблуками из выпивших идальго, шевалье и джентльменов реалы, пистоли и гинеи. Тем она кормила себя и маленького сына.
Когда Алонсо подрос, то вместе с Чапарро и Лисен стал участвовать в ее представлениях. Вчетвером они создали маленький театр, кроме зажигательных цыганских и испанских танцев они пели романсы, восхвалявшие древние века Испании. Рокамболь выступал, то в роли Фернано Гансалиса, то в роли Мундеры — рожденного благородной мавританкой восьмого сына дона Лары, народного героя-мстителя, безудержно разливавшего кровь мавров за смерть семи братьев и отца.
В ходе войны за испанское наследство [3], Минорка была захвачена англичанами. При заключении Утрехтского мира, король Испании Филипп отдал Пуэрто-Магон, под колониальное правление Великобритании, и стихийные представления на освободительные темы, стали востребованы не только, да и не столько, затаившейся испанской знатью, как простым народом. В выступлениях четверки юная черноглазая Лисена неизменно была женой или подругой главного героя, исполнительницей романсов, а, лихо отбивавший ритм на тамбурине [4] Чапарро его верным товарищем.
Матушка Хасинта почти всегда исполняла роль цыганки-предсказательницы. Хоть она сама была еще молода и привлекательна, все же, постепенно, она отдала исполнение основных танцев юной Лисене, от солнца и моря наполнявшейся красотой женщины. Ритм кастаньет входящей в Фанданго [5] Лисены, изгибы ее страстного тела под удары тамбурина или звуки гитары, призывали испанцев не только отдавать деньги, но вспомнить горячий нрав предков.
Искусство уличного актера, впоследствии, не раз выручало Алонсо. Представляясь, то идальго, то шевалье, он великолепно исполнял роль благородного дона, но играл юноша лишь отчасти. Во время войны за испанское наследство в их дом на Минорке заходило много аристократов, — сеньоров в пышных камзолах, и один из них, вполне мог стать отцом внебрачного отпрыска. Возможно, родителем его был английский сэр или мистер, поскольку, похотливые джентльмены из адмиралтейства Великобритании весьма охотно ухаживали за славящимися красотой и необузданной пылкостью мавританками Минорки. Но вот, кто именно? Алонсо от матери так и не узнал. Он остался шедевром неизвестного мастера, а полотном, на которое в порыве творчества были брошены крупные чернявые мазки, всего лишь была огненная мавританка, страстно исполняющая испанские танцы.
Однажды, в час рассвета, Хасинта не впорхнула в собственный дом, щебеча о случившемся за ночь, как это обычно делала, а вошла, и у дверей тихо села на земляной пол. Она попросила у Алонсо воды и, испив, закрыла глаза. Хасинта выпустила тяжелый вздох и застыла с чашей в руках. На ней был роскошный наряд гитаны [6] красного цвета, и он не сразу заметил большое мокрое пятно под ее правой грудью. Отдавая последние силы, матушка добралась до родного порога и мирно, без напутствия и откровений скончалась. Ее яркий, жизнеутверждающий наряд цыганки и бледное, успокоенное смертью лицо, Алонсо помнил все последующие годы.
Из оружия у юноши был один даго — узкий кинжал для левой руки, длиной примерно в локоть. Сжимая его в ладони, он выбежал на улицу. Юноша не знал, кто убил его мать, но с такой раной, она не могла пройти большого расстояния, и, значит, убийца рядом.
В горении отомстить, Алонсо осмотрел узкую улицу еще спящего города и увидел англичанина. Пьяный, утерявший парик, морской офицер, шатаясь, шел и орал:
— Хасинта!.. Стерва!.. Я все ровно тебя найду!..
Увидев юношу, он скривил губы и, со слюной, издевательски из них выплюнул:
— А… Это ты, отродье шлюхи!.. Где твоя мать? Мы с ней недоговорили.
На даго, до самой рукояти с арабской чеканкой на защитной треугольной пластине, англичанин наделся мягко, не сопротивляясь. Взор моряка застыл в минутном ужасе и Алонсо, проворачивая смертельное стальное жало, смотрел ему глаза, пока они не потухли. Лишь когда враг обмяк, он брезгливо сбросил труп с кинжала.
Названые брат и сестра Рокамболя жили вне города, пасли скот женского монастыря и проводили на пастбище дни и ночи. Лишь вечером, перед закатом, они приходили в город, участвовать в представлениях Алонсо. День пастуха начинается рано, когда Рокамболь принес дурную весть, то не пришлось их будить. Чапарро занимался осмотром овец, а Лисен, пребывая в обычных девичьих мечтах, омывалась у ручья. Красочный рассказ Алонсо, что, мстя за мать, он убил английского офицера, не вызвал на лицах друзей восторга. Одно дело играть храбрецов и их верных подруг и совсем другое быть ими в жизни. Убийство офицера королевских войск Великобритании каралось повешеньем ни только виновного в его смерти, но и тех, кто помогал преступнику скрыться.
Размышлять было некогда, мертвую Хасинту и убитого возле ее дома офицера, наверно уже нашли. Догадаться, кто с помощью даго окончил земной путь британца, не составит труда. Преступника начнут искать именно здесь, поскольку о дружбе Алонсо с Чапарро знал весь город. По совету Лисены, Рокамболь спрятался в одной из пещер с человеческими костями, там, где они проводили детство. Жители острова боялись пещер, считали их входом в загробный мир и обходили стороной. Три дня Алонсо провел в компании отшлифованных временем черепов, которые ехидно улыбались ему, призывая примкнуть, сесть с ними рядом. В детстве Рокамболь их не боялся, тогда черепа казались ему веселыми, но сейчас они смеялись зловеще.
Каждый день к нему приходила Лисена, приносила немного молодого вина, сыра и хлеба. Пока он жадно поедал съестное, запивая вином, она рассказывала, что его ищут по всему острову.
— Алонсо, милый Алонсо! — всегда театрально заламывая руки, проговаривала она, — тебе нужно бежать с Минорки! — И лишь на третий день, к отработанному в площадных представлениях монологу жены героя, Лисена добавила: — Чапарро договорился с одним моряком с португальского судна «Индиго» и тот согласился вывести тебя с острова. Только моряк сказал, что для этого нужно законопатить беглеца в бочку.
— Как законопатить?
— Очень просто… Вечером Чапарро принесет пустую бочку. Ты туда залезешь, а он забьет крышку. Законопатит, и доставит ее на корабль…
Тайно пронесенный на судно, Алонсо покинул Минорку. Чапарро забыл просверлить в бочке дырочки и очень скоро в ней закончился воздух. По шуму волн за бортом Рокамболь понял, что шхуна «Индиго» уже вышла в море, но, постоянно слыша какие-то стихотворные вирши на незнаком ему языке, он терпел сколько смог. От удушья его рассудок стал меркнуть, а витиеватая и возвышенная пиитика все еще не прекращалась. Предпочтя умереть на вольном воздухе, Алонсо выбил ногами дно и вылез.
Всматриваясь вдаль, у борта стоял худосочный, но крепкий, поджарый мужчина. Незнакомец был молод, изысканно одет, но без оружия. Казалось бы, он совсем не удостоил вниманием, неожиданно вывалившегося из бочки юношу с даго в руке.
Простирая взор на спокойную гладь Средиземного моря, мужчина величаво изрек:

«Греция, скошена ты многолетней военной бедою,
Ныне в упадок пришла, силы свои подорвав.
Слава осталась, но Счастье погибло, и пепел повсюду,
Но и могилы твои так же священны для нас.
Мало осталось теперь от великой когда-то державы;
Бедная, имя твое только и есть у тебя!».

При окончании последнего слога, он обернулся к Алонсо и добавил в прозе и по-испански:
— У вас весьма оригинальный способ путешествия, юноша! Надеюсь, вы не наброситесь на добродушного пиита с этой острой штукой?
— С какой стати, мне на вас бросаться!? Если только за ваши стихи…
— Увы, юный незнакомец, они принадлежат не мне.
— Кому же?
— Луцию Сенеке [7].
Алонсо не ответил, окончательно выбравшись из бочки, он поднялся на ноги. Пиит бросил на него мимолетный взор и спросил:
— Ни тот ли вы смельчак, которого ищут в Пуэрто-Магоне, чтобы повесить?
— Я тот, синьор, который отомстил за смерть своей матери и наказал убийцу!
— Похвально… Но вряд ли это вам поможет. Вендетта у британцев не вызовет благородных чувств и попадись вы морякам короля Георга [8], болтаться вам на виселице.
— Это португальский корабль?
— Португальский… и идет в Испанию.
— Тогда нам по пути, — нагло заявил Алонсо, цепляя даго к поясу бутафорского наряда, в котором он обычно играл дона Фернано Гансалиса. Перед тем как запаковаться в бочку, Рокамболь надел камзол и штаны лишь имитирующие синьора, но тогда ему казалось, что выглядит он настоящим идальго.
— Что ж, наверно вы правы? Разрешите представиться: Хосе де Исла [9]. Претендую на умение писать и тяготею к сатирическим сюжетам.
— Д... Алонсо Рокамболь...
— Судя по вашему наряду, юноша! вы не принадлежите к благородным фамилиям. И не советую, впредь добавлять к вашему имени то, что вы так вовремя остановили. По крайней мере, пока… Ваш бумажный камзол и прозвище, говорит мне, что вы уличный актер. И поэтому вам лучше переодеться, и, на время плавания, стать моим неотлучным слугой. А как вами распорядится судьба дальше, уповайте на Господа нашего Иисуса Христа и на святую Мадонну...
На первый взгляд обычная, шхуна «Индиго» оказалась полна тайн от носа до кормы. Ее трюмы были наполнены экзотическим товаром из Индии и Китая, а команда состояла из моряков не пьющих крепких напитков и не бранившихся. Ее шкипер Эстеван Куадрадо нисколько не удивился появлению прямо посреди моря, у единственного пассажира Хосе Ислы курчавого слуги-мавра. Как уже после Алонсо узнал: судно, включая экипаж и капитана, принадлежала ордену иезуитов. Оно ходило по морям под флагом Португалии, принадлежа амстердамской торговой компании лишь номинально. Перевозка грузов служила ей прикрытием для переброски из страны в страну, или через океан, тайных и явных служителей братства Игнатия Лойолы. Оно постоянно курсировало с востока на запад и с запада на восток.
По прибытию в Таррагону, шхуна побыла в порту всего лишь пару часов, высадила пассажира, его слугу и взяла курс на Гибралтарский пролив. До Мадрида Исла и Рокамболь добирались верхом на купленных в городе лошадях. Алонсо никогда не сидел в седле, но, по первому дню сбив зад до кровавых ссадин, он так и не признался иезуиту в этом пробеле своего жизненного опыта. В Мадриде Хосе Исла расстался с внезапно приобретенным слугой, словно вещь, передав его другому синьору, придворному живописцу Мигелю Тобару [10], у которого в течение пяти лет он выполнял самую черную и неблагодарную работу.
Лишь иногда Мигель Тобар брал Рокамболя за город, — в Эскуриал. Находившийся недалеко от Мадрида монастырь, был воздвигнут Филиппом II [11] в память о мучениях святого Лаврентия и, для королей Испании, служил усыпальницей, последним пристанищем. Церковь имени мученика Лаврентия, построенная по образцу собора святого Павла в Риме и шесть статуй царей иудейских, не впечатлили Алонсо. Минорские пещеры с грудами человеческих останков, в одной из которых ему пришлось коротать долгие три дня, тоже были святилищем, особо почитаемой обителью, а теперь это лишь кости. Место, куда давным-давно бояться ходить жители острова.
В Эскориале живописец королевского двора иногда вел диспуты с идальго о современных нравах. Богатые, в изысканных камзолах, они очень походили на отжившие, но еще не потерявшие дар речи и плоть скелеты. Перед глазами Алонсо, сидели осыпанные драгоценностями, зловеще улыбающиеся черепа Минорских пещер, да и только. Ему приходилось прислуживать им, угождать. Они по-прежнему не желали выпускать юношу из своего дьявольского круга.
Кроме роскошных семейных склепов усопших монархов, в Эскориале располагалась большая картинная галерея и была собрана богатая библиотека древних европейских арабских манускриптов, это единственное, что привлекало Рокамболя и оказалось достойным его внимания. Как и полагается слуге сеньора, всегда находясь за спиной хозяина, не умея читать, Алонсо часто рассматривал красивые гравюры в лениво листаемых Тобаром толстых фолиантах. Однажды, располагаясь в удобном кресле и напыщенно философствуя с графом Анри де Аннтире, живописец пролистывал атлас фламандца Меркатора [12], и Рокамболь увидел карту с обозначением местонахождения золотой статуи Мадонны.
«Санта-Мария!», — мысленно вскричал он. Рисунок золотой Мадонны нарисованный как приложение к карте Великой Татарии, поразил его. Изображенная на нем «Zolotaia baba» [13] с сосудом в руках, показалась ему очень похожей на мать. На умершую, но державшую чашу Хасинту. Холодный пот пробил чело Рокамболя. Уже вечером он попытался расспросить Мигеля Тобара о данной карте и о неведомой Великой Татарии, но тот засмеялся и приказал почистить его парадный камзол, изрядно запылившийся в обратной дороге до Мадрида.
Желание хотя бы еще один раз увидеть карту с изображением золотой статуи Мадонны, зажгло сердце Алонсо, и он стал искать того, кто бы смог осуществить его мечту. Таким благодетельным человеком оказался Матиас Анри де Аннтире. В отличие от заносчивого придворного живописца, граф внимательно выслушал Рокамболя, участливо расспросил о его жизни и, узнав, что Алонсо нелишенный дара лицедейства уличный актер, пообещал помощь.
— Я не обязываюсь, вам выкрасть атлас Меркатора из Эскориала, — ответил он Алонсо, снимая с руки перстень с крупным агатом — но, я могу подробно срисовать нужную вам карту. Как вы понимаете, дело это не одного дня.
— Буду вам в этом очень признателен до конца жизни, Ваша милость, — ответил Алонсо, встав на одну ногу и припав к краю плаща собеседника.
— Одной признательности мало… Встаньте! Завтра придете к дому графа де Аннтире. Вы его найдете без особого труда, в Мадриде он хорошо известен. Мои слуги примут вас и оденут как настоящего идальго. Придется вам пока пожить у меня. Лучшие мастера военного искусства обучат вас фехтованию, стратегии и тактике. Учителя танцев: манерам, изысканному разговору и умению обольщать… Вас обучат латыни, греческому, французскому, польскому, дадут познание в восточных языках, в частности, турецкому. Вот, возьмите перстень. Это аванс и порука нашего дальнейшего, надеюсь, плодотворного сотрудничества. И, что это за шутовское имя Алонсо Рокамболь! Отныне вас будут называть как-то по иному. Допустим, дон Луис Мария Карлос Рональдо эль Палло. Молодой испанский идальго из Кордовы…
Копию желанной карты Рокамболь получил через три месяца, но дон Рональдо замкнуто жил в апартаментах влиятельного и богатого графа еще два долгих года. За это время он стал настоящим, а не бутафорским доном. Воинское искусство далось ему легко, чего нельзя было сказать о языках. Если наречия романо-германской группы, основой которых была латынь, он с трудом, но освоил, и мог на них общаться, то турецкий ему никак не давался. Что касалось манер, то их состоятельность или несостоятельность Алонсо имел возможность опробовать лишь на третьем годе обучения. Матиас де Аннтире отпускал его в свет, не представляя персонам королевского окружения и, при встрече, делал вид, что не знаком с приехавшим из Кордовы идальго. Удивительно, но живописец Мигель Тобар и сатирик Хосе Исла, отлично знавшие, кто скрывается под благородным именем Рональдо эль Палло, раскланивались, и приветствовали его как испанского дона.
Наступил 1733 год. В самом начале февраля, двадцатитрехлетний Рональдо был вызван в кабинет благодетеля. Граф де Аннтире сидел за столом, и перебирал ворох исписанных бумаг. Подняв взор, он предложил сесть.
— Пришло время платить по счетам, — без каких-либо предисловий, проговорил он.
— Я готов, Ваша милость, — также кратко ответил дон Карлос Рональдо эль Палло.
— Делая из вас испанского дона, я готовился для других дел, но обстоятельства изменились. Курфюрсту саксонскому и королю польскому Августу II [14] вздумалось вдруг умереть. Польша осталась без головы, и теперь король Франции желает видеть на ее престоле тестя Станислава Лещинского [15]. Сын же, покойного курфюрста Саксонии, Август III [16], законно претендует на наследие отца, и через жену, принцессу австрийскую, его поддерживает Карл Габсбург, а в союзе с Австрией состоит Россия. Польский сейм разделился на партии Потоцких и Чарторыжских. Мелкопоместные же паны кричат на власть и того и другого. В очень скором времени сторонники Лещинского Потоцкие, призовут в помощь Францию. В свою очередь, Людовик в войну против Австрии, непременно, втянет Испанию, а на Россию настропалит Османскую Порту. Назревает новая возня европейских держав, разжигаемая странами, недовольными желанием Австрии и России торговать в Ост-Индии. И предлогом к которой, великолепно послужит, так не ко времени освободившийся польский престол. По этому поводу из Ватикана я получил некоторые указания, в исполнении каковых намерен использовать вас, Рональдо.
— Каким же образом, Ваша милость? — удивился Алонсо и, почувствовав серьезность дальнейшего разговора, попытался увильнуть. — Вы назвали столько знатных имен, что они даже не поместились в моей голове…
— Благородные фамилии лишь вывеска деяний куда более прозаичных, и имена сотворивших их во имя Господа нашего — порой неизвестны. Я предлагаю вам оказаться очевидцем события и стать его негласным участником. Вам не придется сражаться с курфюрстами, королями или императорами. Вашей первоочередной задачей будет стать глазами и ушами могущественного ордена Игнатия Лойолы, которому вы пока не принадлежите, но все в руках Божьих. Вот возьмите…
Матиас де Аннтире выдернул из вороха бумаг лист и протянул Рональдо.
— Что это?
— Патент лейтенанта французских королевских войск на имя барона Раймонда де Плесси де Флер.
— Но, я испанец!
— Вы были им, шевалье Раймонд. В предстоящем вам деле, быть французом гораздо удобнее. Конечно, на сына Франции вы не годитесь. Ваш французский ужасен! Но вполне сойдете, за отпрыска одного из дворян сопровождения в Испанию внука Людовика XIV Филиппа [17] и мавританки. Тем более, ваш прототип действительно жил в Мадриде и, как дитя незаконного зачатия, воспитывался в одном из доминиканских монастырей, но недавно почил от болезни мозга. Упокой, Господи его душу!..
Матиас де Аннтире сложил на груди руки, прочел краткую молитву, произнес «Аминь» и продолжил:
— Соберите все необходимое для дальней дороги и завтра же отправляйтесь в Португалию. В Амстердаме барона Раймонда де Плесси де Флер будет ждать уже знакомое вам судно «Индиго». Оно перенесет вас в Балтийский город-порт Данцинг на Висле, ныне именуемый Гданьском. Потолкитесь возле ратуши, посетите костел святой Марии, проявите себя ревностным католиком. При разговоре со священнослужителями делайте упор на воспитание у доминиканцев. Дальнейшие указание вы получите на месте. Знаком послужит змейка с красным рубином…
Барон Раймонд де Плесси де Флер в точности выполнил все указания графа и вскоре оказался в самой гуще польских событий. Он прибыл в Гданьск, сошелся с местными отцами ордена Святого Доминика и с их подачи, как человек военный, поступил на службу к претенденту на корону Речи Посполитой от Франции Станиславу Лещинскому, в отряд наемников маркиза де Монти. Как и предсказывал граф де Аннтире, за ущемленные права саксонского курфюрста Августа III Австрия и Россия выступила единым фронтом. В свою очередь, объединившись в противостоящий им союз: Франция, Испания и Сардиния, под предлогом установления в Польше законного короля, объявили Австрии войну, и в течение года провели ряд успешных сражений. Испанцы отобрали у Карла VI Гамсбурга Неаполь и Сицилию. Французы взяли Милан, всю Ломбардию до Мантуи, и, захватив Кель, Филиппсбург и Лотарингию, потеснили австрийскую империю на берегах Рейна.
В Польше события по реставрации Лещинского развернулись не так красиво и убедительно. Сторонники Августа III во главе с князьями Чарторыжскими обратились к Анне Иоанновне с просьбой восстановить справедливость и изгнать протеже Людовика из пределов Речи Посполитой, и корпус генерала Ласси двинулся к Варшаве. Несмотря на внутренний хаос, и совсем еще недавнюю неразбериху с наследием Петра, — власть Верховников и прочие неурядицы, русское войско победных навыков не утеряло. К февралю следующего года генерал-фельдмаршал Ласси запер Лещинского в Гданьске.
В течение полугода, отважно защищая тестя Людовика и своего нареченного короля, польские шляхтичи, — сторонники партии Потоцких, держали оборону города. Но к этому времени, ни у французов, ни у испанцев, не оказалось возможности и желания выручить Лещинского из устроенной русскими мышеловки. Они были заняты освоением захваченных земель, готовя за спиной России и Польши мирное соглашение с австрийским императором Карлом. Повод для начала войны был использован, а для мира он оказался ненужным. Из щедро обещанной помощи, Лещинскому служил лишь небольшой отряд французских наемников, в числе которых и был лейтенант де Плесси.
Соблюдая интересы тех коронованных персон, кто, в общем-то, не спешил присоединиться и поучаствовать в потасовке при впадении реки Вислы в Балтийское море, братья славяне упорно били друг друга. Приход в марте-месяце к Гданьску русского вспомогательного корпуса фельдмаршала Миниха, появление у стен города тяжелой артиллерии, осложнили ситуацию. Миних принимает общее командование на себя и шлет в Магистрат ультимативный манифест о покорности законному королю польскому Августу III и выдачи Станислава Лещинского. В противном случае: город он предаст разорению до основания, «покарает грехи отцов на чадах чад их». Но, в надеже на помощь, сдачи не последовало.
Только к началу лета к Лещинскому наконец-то пришла французская эскадра и высадила на берег четыре пехотных полка. Но они не пошли на Гданьск, а встали лагерем в ожидании, что, увидев их мощь, Миних сам отойдет от города. В свою очередь, в стане русского главнокомандующего встречали союзников России саксонцев, уставших от многолетней, с перерывами, войны за Польшу. Изгнание французских кораблей из устья Вислы моряками Балтийского флота под началом вице-адмирала Гордона [18] окончательно решили участь Гданьска.
Оставшийся на берегу двухтысячный десант французов, вступил с Гордоном в переговоры. Моряки Людовика XV сдались русскому вице-адмиралу на условиях, что их отвезут в один из нейтральных портов Балтийского моря. Сам Станислав Лещинский, переодевшись простолюдином, бросил своих верноподданных шляхтичей и тайно бежал на один из спешно покидавших польское побережье французских кораблей. Гданьский магистрат выслал к генерал-фельдмаршалу Бурхарду Миниху парламентеров с предложением трехдневного перемирия…
Храбрость у Алонсо хоть и была, но она всегда сожительствовала с прагматизмом и умирать за неудавшегося господарика Лещинского ему не хотелось. Отчитывая дни осады, уже на втором месяце лжешевалье стал подумывать, как ему покинуть столь негостеприимный край, в который по воле графа он угодил очевидцем. И где тот тайный посланник? Что должен дать ему указание. Объяснить — зачем Его милости все это было нужно, и напутствовать Раймонда де Плесси де Флер в дальнейшем.
Но Алонсо зря нервничал, такие люди как граф, давая своим слугам путевки в жизнь, награждая подложными титулами и званиями, никогда не отпускали их на волю. Посланник появился в Гданьске, дня за два до его сдачи русским войскам, когда наступило затишье в кратком перемирии. Братом во Христе оказалась сестра — юная русоволосая красавица с большими синими глазами. Спускавшийся по ступеням костела святой Марии Раймонд ни за что бы не подумал, что именно это прекрасное творение господне и есть, так долго ожидаемый им посланник, если бы она не подняла левую ручку, и на запястье зловеще не сверкнул красный рубин, закрепленный в браслете в виде змейки.
— Не удивляйтесь, мой милый друг, — проговорила она, беря его под руку и отводя в сторону от следующих с утренней мессы благочестивых прихожан. — Известный нам граф, перепоручил лейтенанта де Плесси мне…
— Не поздновато ли вы явились, Ваша милость! Не сегодня, так завтра русские и саксонцы выдубят наши шкуры и вывесят проветриваться на балтийском бризе.
— О нет!.. Я только, что прибыла из лагеря генерал-фельдмаршала Петра Петровича Ласси и могу сказать вам, что при сдаче, велено французов не трогать и сопроводить с большим почетом до ставки самого главнокомандующего. Бурхард Христофор фон Миних большой эстет, любитель Франции и французов, и вам ничего не грозит.
— Но, как же вы оказались здесь?
— Милый друг, там, где не может пройти оружие, красота просочится. Или вы думаете, что для этого пустяка, я обладаю чарами недостаточно!
— Напротив. Я хотел сказать…
— Довольно лирики! — оборвала она. — Станислав Лещинский бежал из города и уже сегодня к полудню это станет известно в ратуше. Предупредите французов, чтобы в общей панике они не наделали чего лишнего. Как военнопленных, вас с почетом сопроводят до Санкт-Петербурга, представят императрице и отпустят. К тому времени подготовьте мне подробный отчет обо всем, что происходило в Гданьске, буквально по дням. И главное: какое влияние доминиканцы имели на Лещинского.
— Но, где мы встретимся снова?
— Там и встретимся…
— Где?
— В Санкт-Петербурге… В слободе французских мастеров найдете пристанище медика Иоганна Лестока [19]. А до этого встреч со мной не ищите. Если в стане у генерала Миниха, случаем, свидимся, — не признаю…
На следующий день к русским из Гданьска был выслан парламентер с извещением, что Станислав Лещинский бежал из города. Командующий русскими войсками генерал Бурхард Христофор фон Миних приказал открыть огонь по Гданьску из всех имеющихся орудий, но уже на утро дня третьего, смилостивился, принял почетных горожан Гданьска у себя в полевом стане, где были оговорены условия сдачи. Полякам было позволено ехать, куда пожелают, а французов, от имени императрицы Анны Иоанновны в качестве гостей пригласили ко двору. В Санкт-Петербурге в их честь был дан обед с присутствием многих иностранных послов.
На этом обеде лейтенант короля Людовика впервые увидел китайского мандарина [20], но тогда, знаку свыше, он не придал никакого значения. Алонсо и не предполагал, насколько судьба изобретательна, и, что с сановниками Сына Неба по жизни он столкнется еще не один раз. Все внимание Раймонда де Плесси, как и остальных французов, поглощала русская инфанта дочь Петра Елизавета. Она непринужденно общалась с гостями по-французски и резво входила в пляс. При танце ее распущенный, свободный от пудры, завитый в локоны и украшенный живыми цветами волос плясал вместе с ней. После обеда, беседы, маленьких сувениров от императрицы, в виде табакерок, французам предоставили полную свободу, и Алонсо отправился на поиски Варвары Ольшанской.
Дом в слободе французских мастеров, где проживала Ольшанская, принадлежал не кому-нибудь, а лейб-медику цесаревны Елизаветы Иоганну Лестоку. Ловелас шевалье Лесток прибыл в Россию в качестве хирурга в 1713 году. Несколько лет занимался лечебной практикой при дворе и за соблазнение малолетней дочери одного из царедворцев был сослан Петром в Казань. После смерти первого российского императора, имея дурную славу развратителя, он все же вернулся в столицу ко двору Екатерины, где доминиканский монах Рибера познакомил медика с юной венерой Варварой. Со временем девочка выросла, и Лесток потерял к ней влечение, что нельзя было сказать о Ольшанской.
Синеокая красавица обладала не только непорочным взглядом, но и цепкими, острыми коготками, спрятанными за пеленой мнимой невинности. Кроме своей непреодолимой тяги к совсем юным созданиям, шевалье Иоганн грешил шпионажем в пользу Франции, и попытка отделаться от нее деньгами закончилась для Лестока длинным монологом Варвары о том, какие сведенья и куда, он отсылал. Свидетельство, Слово и Дело Ольшанской против монахинь Ивановской Предтеченской женской обители с последующими за этим казнями, окончательно убедили медика цесаревны Елизаветы, что с девочкой лучше не шутить.
Прибыв из Польши, сестра тайного союза «Покаяние святого Доминика», и, еще более тайная, сестра светских братьев во Христе, расположилась в его петербургском «пристанище» как хозяйка. Лейтенанта де Плесси она приняла в окружении цветов, обвивающих летнюю беседку красно-желто-зелеными гирляндами, и шутливо произнесла:
— Вы неплохо выглядите, барон! Время плена пошло на пользу. Даже поправились.
— Все, как и говорила, Ваша милость.
— Вы принесли отчет по Гданьску?
— Да.
— Давайте...
Поучив от Алонсо указанные бумаги, Варвара протянула ему запечатанный сургучом пакет. Кокетливо улыбаясь на его удивленный взгляд, она ответила:
— Это рекомендательные письма насчет вашей персоны шевалье Раймонд от лейб-медика Иоганна Лестока к французскому послу в Стамбуле маркизу Вильневу. Вы вольны отказаться, но тогда вас повесят: англичане за убийство, испанцы за присвоение благородного имени. Французы отправят на галеры за фальшивый офицерский патент… Конечно, можете скрыться, где-нибудь на вершине мира, но и там вас найдет проведение Господне в лице братьев Христовых. Мой вам совет: езжайте в Малую Азию, милый друг! Я слышала, что вам интересны поиски золотой Мадонны начертанной на карте Великой Татарии Меркатора? В Стамбуле, наверно, сохранились старинные рукописи Византии, в прочтении которых можно отыскать много интересного и по Золотой Бабе. Кроме того, Крымское ханство, куда вы непременно попадете, и есть часть той страны Татарии — Поволжья, Полуденной Азии и Сибири. Эти земли фламандец и отчертил на своей карте. Вам непременно стоит там побывать. Ну, езжайте же!
Ее повелительный тон вдруг стал мягким, синие глаза смотрели прямо на него уже не с приказом, а с вопросом.
— Я согласен.
— Слава Господу нашему! — выдохнула она, делая едва заметный жест рукой. По цветочным гирляндам беседки пробежали две легкие тени.
— Во веке веков. Аминь! — добавил он и поклонился.
Алонсо понял, что своим согласием ехать в указанное красавицей место, он избежал смерти, дыхание которой, уже нависло над ним провидением, но было отражено синими очами Варвары. Его раздирали внутренние противоречия: с одной стороны за эти годы он внешне стал господином, а с другой — из слуги превратился в раба, передаваемого иезуитами из рук в руки. Идущее в разрез с «волей Господа» мнение взбунтовавшегося раба, обычно, совпадало с его последними словами.
Лейтенант де Плесси уехал в Турцию с закостенелым страхом где-то в спинном мозгу и метаниями души. Подчинился зловещему обаянию дочери Лилит [21], — сестры исполинов, борясь с противоречивыми желаниями и бушующей от негодования кровью отпрыска мавританки.
В Стамбуле Алонсо пробыл недолго. Посол Франции при дворе султана Махмуда [22] маркиз Вильнев, благодаря письмам Лестока, отнеся к нему доброжелательно, но держать при себе не стал. С первым же идущим на полуостров Крым судном, отправил его в Бахчисарай. Столица Крымского ханства была небольшой, около двух тысяч домов, треть которых населяли христиане: греческие и армянские купцы. В центре города находился ханский дворец со многими строениями и садами, к нему примыкали роскошные дома сановников и различных христианских миссий, из которых выделялась скромная обитель братьев Христовых, двухэтажное каменное здание с молельней и непременной для иезуитов библиотекой.
По прибытию Алонсо на полуостров, бахчисарайский дворец занимал Каплан-Гирей. Смена Гиреев [23] на крымском ханстве была столь скоротечна и непредсказуема, что некоторые из них за свою жизнь становились правителями Крыма дважды, а то и трижды. Поэтому вели они себя во дворце не как хозяева, а скорее как гости. Временщиками с необузданной жаждой к подаркам, чувствовала себя в Крыму и высшая знать, — калга, нур-эд-дин, султаны [24], с многочисленными женами и наложницами. Только обветшалые здания гаремов с суетящимися во внутренних дворах толстыми евнухами, да минареты с тощими муэдзинами, надрывно призывающими правоверных к молитве, вот и все что осталось от когда-то грозного, опустошавшего разорительными набегами Украину и Россию Крымского ханства. Острого осколка Великой Татарии, которую хотел отыскать Алонсо. Постоянная смена правителя, по указке из Стамбула, без соблюдения каких-либо правил привела крымских татар к лени, безволию и безразличию. В их, по-прежнему высокомерных, но опустошенных долгим вассалитетом Турции глазах, была лишь жажда сиюминутной наживы.
Но, по настоящему, истинным хозяином в Крыму была даже не покорившая полуостров Порта, а многочисленные посланники могущественных западноевропейских держав. Кланяясь, расточая раскисшему на бахчисарайском троне хану и его приближенным изысканные любезности, эти деятельные хозяева крепко держали в своих руках богатое на торговые пути в Азию Причерноморье. И если хан становился им в тягость, то, не меняя льстивых выражений лиц, они его смещали. Зависимо от ситуации, или только на время, или навсегда. Впрочем, ко второй четверти бурно развивающегося века, такое, вполне уже закостеневшее положение Крымского ханства устраивало и его правителя, и тех, кто от имени хана сноровисто управлял полуостровом. Это даже устраивало простых татар, часто оплачивающих подношения иноземных послов Бахчисараю своей кровью, поскольку многие поколения крымчаков, щедрыми дарами европейцев, были приучены только грабить и убивать. Последнее время, в связи с малостью огнестрельного оружия и пушек, по-прежнему надеясь на быстрого коня, острую саблю и меткий лук, они уже не достигали тех оглушительных успехов, как еще столетие назад, но ничего другого крымские татары делать не умели, а главное — не хотели.
Узнавая историю Великой Татарии, особенно все, что хоть как-то связанно с Золотой Бабой, лейтенант де Плесси нес службу во французской миссии и выполнял различные ее поручения. Он ездил с подарками к запорожским казакам-мазеповцам [25], после полтавских событий обосновавшимся в Крыму, но год назад ушедших обратно в украинские степи. Получив от Крымского хана приказ: выступить на защиту Станислава Лещинского, они не пошли в Польшу, а попросили у Анны Иоанновны российского подданства. Долгие переговоры барона де Плесси с сечевыми атаманами, намеки французского посланника о возвращении в Крым, казаки отвергли, и он вернулся в Бахчисарай ни с чем.
Вторая его миссия оказалась тоже провальной. По тайному распоряжению Вильнева, Раймонд де Плесси де Флер пытался отговорить калмыцкого хана Дондук-Омбо, кочующего на Кубани под властью турецкого султана, от возвращения обратно в калмыцкие степи, но безуспешно. Приняв на себя власть над улусами астраханских калмыков, тот не внял доводам де Плесси и, вместе с подвластными ему людьми ушел в Россию. После двух неудавшихся посольств, Алонсо попал в немилость. Во французской миссии ему больше не поручали ничего важного, и он полгода кормился лишь отчетами, через бахчисарайских иезуитов, регулярно посылаемых в Санкт-Петербург госпоже Ольшанской.
В голове Рокамболя перепуталось и перемешалось все, что только могло. Мысли ходили по ней зигзагами, и он был уже не в состоянии за ними уследить. Когда под благовидным предлогом: восстановления законного короля в Польше пана Лещинского, Франция и Испания отхватывали у слабо-противившегося тому Карла VI Габсбурга, смачные куски Священной римской империи германской нации, находившийся в Крыму под именем лейтенанта де Плесси, Алонсо уже не понимал, на чьей стороне находится. С кем он и против кого в этой многоходовой европейской партии за обладание цивилизованным миром. Посылаемые им синеокой красавице отчеты, не содержали ничего важного. В них он лишь описывал, с какой жадностью принимают дары от французов бахчисарайские сановники ханской крови, но Алонсо все ровно регулярно получал за них вознаграждение и даже похвалу.
К весне 1735 года Раймонд сам превратился в развозчика монарших милостей короля Людовика XV по всему полуострову и Дикому полю. В качестве знатока тюркских наречий и соглядатая, во французской миссии к нему приставили турка в красной феске. Маленький, округлый словно горшок, толмач Хасан был родом из Анатолии. Несмотря на приличный вес и короткие ножки, он был невероятно подвижен и силен. Непонятно откуда берущаяся энергия фонтаном била из горшка, по воле Аллаха названного Хасаном, наполненного скороговорками и непомерной жадностью. За время совместных поездок по крымским, кубанским и калмыцким улусам, Хасан так погряз в воровстве, явном вымогательстве у миссии подношений, для несуществующих мурз, которые попросту оставлял себе, что у него совершенно не оставалось времени наблюдать за бароном.
Опасаясь разоблачения, Хасан стал прививать де Плесси привычку жить на широкую ногу, делился с ним прибытком от воровских дел. К лету, доля шевалье Раймонда, от обкрадывания французской казны, возросла до половины общего объема. Благодаря Хасану, Алонсо научился жить рабом крымского хана, миссии Версаля, братьев Христовых, — самого Господа! и, в то же время, быть независимым, по крайней мере, материально. Связанные воровством гораздо сильнее кровных уз, турок из Анатолии и сын мавританки Хасинты с Минорки могли полностью положиться друг на друга, и, в преддверии войны хана Каплан-Гирея с Россией, у них появились планы, идущие в разрез с политикой императоров, королей, ханов, а главное братьев иезуитов.
В 1735 году под давлением Франции султан Махмуд заключил весьма невыгодный мир с Персией. Уже несколько лет с переменным успехом султан Порты вел войны в Азербайджане и на Кавказе, а теперь отдал шаху Надиру Армению и Грузию, чтобы начать новую войну с Россией и Австрией, совершенно ненужную Турции, но необходимую Франции для подержания амбиций тестя Людовика XV Станислава Лещинского в Польше. Все старания стамбульского эмиссара Анны Иоанновны Ивана Неплюева предотвратить войну, аналогично, ненужную и России, но усиленно разжигаемую послом Франции при турецком дворе, окончились его срочным отзывом в Санкт-Петербург.
Тем временем, благодаря интригам маркиза Вильнева в Стамбуле был свергнут сторонник дружбы с русскими визирь Али-Паша, и на его место назначен Измаил-Паша. Новый визирь Османской Порты начал с того, что затребовал от Кабинета министров Анны Иоанновны выполнения мирного договора, подписанного Петром после неудачи в Прутском походе, где России указывалось не вмешиваться в дела Польши. В Санкт-Петербурге, тоже нашлись желающее повоевать. При дворе, пошли проплаченные Францией разговоры, что пора уже избавиться от столь позорного для империи, вынужденного соглашения Петра с Турцией. Придиркой к нарушению договора послужила Кабарда, которую обе стороны считали своей окраиной. А также проход по российской территории крымской орды на Кавказ для войны с персами и пограничные военные столкновения татар с русскими войсками.
Версаль добился своего. Еще не успевшая оправиться от драки за интересы Августа III курфюрста саксонского с Францией, Испанией и Сардинией, не заключившая с ними окончательного мира и потерявшая в той потасовке многие Средиземноморские территории, Австрия Карла VI Габсбурга совместно с Россией развязала на Востоке очередную священную войну. Но с первого же месяца боевых действий все пошло не так, как бы хотелось французам, желавшим на фоне войны с Турцией от Карла только покладистого соглашения о мире. Если Австрия, как, видимо, и предполагалось, от Порты терпела поражение за поражением, то русские войска взяли Азов, и уже летом 1735 года, стремительно миновав Перекоп, генерал Миних буквально ворвался на полуостров.
Известие о том, что, хорошо ему знакомый российский фельдмаршал, захватил дворец Крымского хана и полностью выжег Бахчисарай, настигло лжешевалье де Плесси на дороге из Кафы [26]. Он перевозил очередные дары Каплан-Гирею, тайно пришедшие от Вильнева морем из Стамбула. Переговорив с Хасаном, Алонсо согласился с доводами говорливого турка, о том, что их дальнейший путь бесполезен. В Кафу же возвращаться было просто глупо. Утерю богатого груза на двух выносливых мулах, всегда можно было списать на русских, вопрос стоял в другом, — куда его спрятать? чтобы он действительно к ним не попал.
Когда Алонсо был в ставке Дондук-Омбы, взаимопонимание с правителем волжских калмыков у него случилось неважным, зато с молодой женой хана Джан и ее отцом, кабардинским владельцем, на то время гостившим в улусе зятя, они сложились. И даже стали дружескими. Об этом обстоятельстве де Плесси не стал докладывать, ни маркизу Вильневу, ни Ольшанской, но вспомнил на придорожном совещании с турком. По предложению Хасана, они направили тяжелогруженых мулов к Азовскому морю, в противоположную от Бахчисарая сторону. Стараясь не привлекать к себе внимание, Алонсо с Хасаном добрались до его побережья, в одном из бедных селений наняли малую рыбачью лодку и переправились через Керченский пролив.
В Кабарде отец ханши Джан приветил их по-кавказки, гостеприимно. С песнями, танцами стройных кабардинок и молодым вином. Он очень гордился, что принадлежал к старинному роду узденей [27] князя Темрюка, дочь которого, в крещении Мария [28], была женой Ивана Грозного. Кабарда напоминала Алонсо Минорку, дочери и жены адыгов были очень похожи на жгучих мавританок. Но в отличие от доведенных обстоятельствами до проституции женщин родного острова, они вели себя гордо с достоинством и, как ему показалось, их побаивались даже важные и неприступные мужчины Кабарды, с непременными кинжалами у пояса.
Только весной следующего года де Плесси и его слуга Хасан оказались в улусе ханши. Джан встретила курчавого сына мавританки ласково. Приняв от Алонсо в дар треть того, что удалось с таким трудом дотащить до калмыцких улусов, — вторую треть добычи они оставили в Кабарде, — она отправила толмача Хасана на дальние пастбища, а барона оставила у себя, гостем десятилетнего сына Рандула.
Вместе с наследником, ханша имела намерение отправиться для молений с подношениями к Далай-ламе — Океану мудрости священного Тибета, поэтому встретила француза доброжелательно. Выслушав сбивчивый рассказ Алонсо о его повторном посольстве к калмыкам с подарками от маркиза Вильнева, она с улыбкой выявила участие, пообещала свое покровительство перед суровым ханом и недвусмысленно намекнула:
— Страна небожителей [29] приветила у себя миссию капуцинов. Бедные христианские монахи, чьи принципы не позволяют иметь у себя мирские излишества, не могут позволить подношения Далай-ламе, восседающему в Белом дворце. Они будут очень благодарны барону, за те европейские безделушки от короля Франции, что он, собственноручно возложит к подножью статуи великого и нескончаемого в совершенстве Будды Шакьямуни [30].
Гордая, с огненным взором кабардинка, не терпевшая пререканий соправительница хана Дондук-Омбы, безделушками называла золотые украшения миланских ювелиров, что были изъяты французами из владений австрийской короны при ограблении Милана и предназначались для красавиц гарема Каплан-Гирея за войну с Россией, за кровь подданных их высокочтимого мужа. Кроме того, это была та незначительная часть добычи, которая еще оставалась у Алонсо, после подарков кабардинскому узденю, калмыцким мурзам и доли отданной Хасану. Но лжешевалье и лжепосланник согласился отдать и ее, поскольку обратной дороги у него не было. Обстоятельства, в общем-то, мало зависимые от турок и крымчаков, заставили фельдмаршала Миниха остановиться. Нехватка продовольствия и отсутствие должного тыла, большая оторванность от линии российских крепостей не давала русской армии удержать то, что уже было в ее руках. Ко всему, добавились и роптание сразу двух Биронов — генералов и ближайших родственников герцога Курляндского, основательно не советующих безудержному Бурхарду фон Миниху идти войной дальше. Фельдмаршал смирился, он отказаться от похода на Кафу. К зиме, русские войска вернулись обратно на Украину, тем самым, руша надежду лжешевалье на списание пропажи отправленных с ним драгоценностей, за счет русских варваров.
Вместо Каплан-Гирея, не сумевшего оказать Миниху сопротивление, к 1736 году в Бахчисарае снова обосновался Менгли-Гирей предшествующий Каплану, но, шесть лет назад, свергнутый собственными мурзами. Освоившись во дворце, словно на гостином дворе, он стал искать по всему Крымскому полуострову куда-то запропастившегося де Плесси, с предназначенными теперь его гарему дарами посла Франции, и готовить ответный поход на Россию.
Несмотря, что лжешевалье так и не отыскался, два года спустя, хан все же осуществил свои намеренья на счет России, но времена страшных бедствий от набегов крымчаков безвозвратно прошли. Грозно гикая и улюлюкая, татарское войско потолкалось у пограничных крепостей российской империи, разорило несколько малых селений и вернулось в Крым. В качестве оплаты за такие малоэффективные подвиги, Менгли-Гирей получил от Вильнева лишь напоминание о том, что где-то в Крыму или на Кубани уже кочуют предназначенные ханскому гарему дары от короля Франции, с их подробным перечислением на бумаге и с подписью «…с глубочайшим уважением к вам маркиз Вильнев».
Разослав по всему полуострову и Кубанским степям своих нукеров на розыски исчезнувшего де Плесси, Менгли-Гирей был в ярости, когда ему доложили о безрезультатном поиске француза. Алонсо оказался в сложной ситуации, даже свалив все на русских, он вряд ли остался бы в живых, попадись башибузукам хана. Вильнев уже распорядился его судьбой, и спасало от лютой смерти лжешевалье де Плесси де Флер, или полублагордного дона Рональдо эль Палло, только нахождение последнего на российской территории, в личном улусе калмыцкой ханши.

Глава шестая.

Такого поворота событий несчастный Алонсо, хотевший всего лишь немного поживиться за счет крымского хана, представить себе уж никак не мог. Дело даже было не в неудачном походе крымчаков на Россию. К тому времени, когда Менгли-Гирей еще собирал многотысячное татарское войско для сокрушительного набега, Вильнев уже получил указание из Версаля обернуть разжигаемую им политику войны в политику мира. Причиной же столь резкого версальского зигзага в сторону мирного соглашения Турции с Россией послужило следующее обстоятельство:
К 1736 году, официально объявший себя шахиншахом Персии Надир, в силу многих причин, оказался союзником России. Одним из таких факторов был Гянджинский трактат, заключенный с Персией годом ранее. Согласно, впоследствии осужденному псевдопатриотами соглашению, императрица Анна Иоанновна отказалась от Дербента, Баку, отдала обратно Ширван, Гилен, Мазендеран и Астарабад, персидские провинции, в результате Персидского похода при Петре отошедшие к российской империи. Как показало время, уступка Надиру оказалась ложкой к столу. В результате мирного соглашения с султаном Махмудом того же года, Персия снова стала владеть частью Кавказа и Прикаспия. Вполне удовлетворенный приобретениями Испаганской империи на западе, сын тулупника из Хорасана оказался мудрее от рождения коронованных особ, затеявших войну в восточной Европе. Не имея территориальных претензий к русским, он лишь пообещал Османской Порте военную помощь, и тем посулом, временно, не опасаясь Турции втянувшейся в противостояние с Россией и Австрией, направил войска в сторону Индии.
Сменив в Персии религиозное господство шиизма на преобладание суннизма и, умело, используя разногласие среди афганских племен, за три года Надир полностью подчинил своей власти Бухарское и Хивинское ханства, и обширные земли Афганистана. Сунниты-пуштуны стали основой его огромного войска, которое, после краткого отдыха, он направил к берегам Ганга. В 1739 году армия великого могола шаха Мухаммеда [31] потерпела сокрушительное поражение от персов и шах-ин-шах Надир победоносно, но относительно миролюбиво вошел в Дели.
Через три дня, после триумфального шествия Надира по городу, там вспыхнуло восстание, но оно было жестоко подавлено, как в таких случаях полагалось, с горой отрубленных голов у главных ворот Дели. Еще через какое-то время, согласно древнему обычаю Востока, скрепляя вассальное соглашение с Персией, поверженный шах Мухаммед, потомок великого Бабура [32], не ропща, выдал свою дочь за сына неблагородного, но всесильного Надира. После роскошной свадьбы из Дели вывезли все достойные внимания ценности, включая Павлиний трон индийского могола [33]. В Калькутте и Мадрасе торговые агенты Ост-индской компании заговорили о новом страшном нашествии могучих азиатов, совершенно забыв о том, что Индия и есть Азия, и европейцы в ней лишь приглашенные гости.
…Если и случилась подготовленная закономерность, которую обычно предпочитают называть стечением обстоятельств, то не благодаря, а вопреки. Случилось с подачи поистине великих и до конца еще неоцененных российских государственных деятелей вроде Волынского, Неплюева, Татищева… Кирилов и Тевкелев, инициаторы создания в заложенной у ворот Полуденной Азии крепости с немецким названием Оренбург и первой Российско-индийской торговой компании, так и не смогли осуществить ими задуманное. Кирилов скоропостижно скончался в апреле 1737 года, работая над подготовкой первого русского каравана в Ташкент.
Возобновление Великого шелкового пути, шло через пень в колоду, поскольку засилье при дворе Анны Иоанновны «бироновщины» вообще подавляло в России всякую более-менее здравую мысль. Подтверждением тому был Белградский мир, по которому, императрица отказалась от ряда блистательных побед русского оружия и согласилась лишь на уступку Портой Азова и куска украинской степи между Бугом и Днепром. По договору, несоразмерному победам фельдмаршала Миниха, посредником в котором была все та же Франция, азовские укрепления должны были быть срытыми. Черное море по-прежнему оставалось не доступно для российских купеческих кораблей, даже со Стамбулом торг велся лишь через турецкую сторону. А Кабарда по данному соглашению объявлялась землей ничейной, с правом любой из прилегающих к ее границам империй вымещать на ней свою ненависть или выказывать земле адыгов невмешательное сочувствие.
На самом же деле, гением Петра прорубавшая окно на запад, и заимевшая выход в Балтийское и Белое моря, сухопутная Россия уже издревле обладала огромным преимуществом перед могучими морскими державами. Прямо у восточных границ, рвущихся в Европу «Птенцов Петровских» пролегал Великий Шелковый путь, который крепко связывал ее со всей Азией, до Китая и Индии включительно. Внушение России всякой бесполезности попыток обратиться лицом к восходящему солнцу, забывчивость заполонивших Санкт-Петербург иноземных преобразователей варварской Московской Руси, их животрепещущие описания дикости кочующих по Дикому полю казачье-татарских орд, о неумеренной кровожадности среднеазиатских ханств и прочие, часто подогревались тайными подношениями.
Разносторонний, но направленный ажиотаж, порой просто бредни на тему азиатов, не были пустословием, они являлись ничем иным, как общеевропейским планом отдаления России от богатых торговых дорог Востока. Тех самых, сухопутных дорог, к которым Европа доступа не имела, но всеми силами и способами пыталась его приобрести, воинственно подбираясь к южному Шелковому пути сразу с двух сторон: через бывший оплот генуэзцев — Крымский полуостров, и почти государство в государстве — Ост-индские торговые колонии.
К началу столетия, первенство в торговле с Индией настойчиво удерживала Англия. Ее Ост-индские фактории путем огромной ссуды своему королю и Палате лордов, на процветание Великобритании, добилась отмены пошлин и таможенных осмотров. Монета, что она чеканила, была признана английским платежным средством, компания получила право суда в индийских факториях. Обретя привилегии от Великого могола, с 1720 года английская Ост-индская компания начинает колониальные войны с мелкими княжествами и вытеснением из Бенгалии французов.
Все финансовые возможности этой огромной торговой империи употребляются на то, чтобы изгнать из Индии старых европейских соперников и, ни в коем случае, не допустить туда новых. Строго соблюдая свои интересы в ост-индских землях, Франция была готова отстаивать их силой оружия и лишь в одном она оставалась солидарна с политикой агрессивной Англии — не впускать в Индию, ни Австрию, ни Россию.
На общем фоне дипломатических хитросплетений весьма невыгодное мирное соглашение между Кабинетом министров Анны Иоанновны и Диваном Османов, при посредничестве того же маркиза Вильнева, лишь кажутся очередной русской глупостью. Причиной им послужили не только безволие Анны Иоанновны, навязанное российской императрице Курляндским герцогом. Несомненно, «бироновщина» сыграла и в этом публичную роль, но далеко не решающую. Воротилами ост-индских компаний, исподтишка, повсюду были брошены тайные камни раздора. Круги разошлись внешней и внутренней политикой многих европейских и азиатских держав. Именно эти камни и вызвали межгосударственные и междоусобные войны всего столетия. Они же были причиной витка грабежей торговых караванов и насилия по великому Шелковому пути.
На первый взгляд целая, цепь событий не связанных между собой, но это только если не рассматривать их детально. Возможно, даже не зная того, в них были втянуты почти все императоры, короли и курфюрсты Европы. Также Россия, Османская Порта, ханы Средней и Полуденной Азии, персидский шахиншах, джунгарский хунтайши и Великий могол Индии, а впоследствии, афганский шах Ахмад и Сын Неба Цаньлун. Видимо тоже по случайности, но к 1741 году кабинет-министр Артемий Волынский сложил голову на плахе, Неплюев к тому времени был в опале. Попал под следствие и Татищев, угодил в Петропавловскую крепость, и только смерть императрицы Анны помешала ему последовать за Волынским. В связи с разбирательствами по «Оренбургскому делу», из Киргиз-кайсацкой комиссии в Санкт-Петербург отозвали Тевкелева, и даже множественная просьба хана Абулхаира и владельцев Меньшой орды: вернуть мурзу Кутлу Мамета обратно на порубежье со Степью, почти на десятилетие не изменила высочайшего решения.
В результате загадочного убийства хана Жолбарса в Ташкенте, подвигнувшего Абулхаира на необдуманные действия — захват Хивы. Над еще неокрепшим российским форпостом в Полуденной Азии Оренбургом, нависла угроза уничтожения сразу с персидской и джунгарской стороны. В борьбу за интересы европейских торговых факторий в Индии, были вовлечены не только могущественные владельцы, но и, по воле заранее подготовленного случая, много разного отребья: авантюристов, подобных Алонсо искателей приключений. Совершенно не желая того, он попал на арену геополитических интересов могущественных держав, как куряти в ощип…
Второй приход лжешевалье де Плесси на просторы Волжской Калмыкии весной 1737 года не имел статуса посла какой-либо из стран Белградского трактата, но об этом знала только ханша Джан. Мужу она представила его как посланника от маркиза Вильнева. Дондук-Омбо правил калмыками вполне независимо и сориться с Россией или Крымом, он не хотел. Только настойчивая просьба молодой жены вызвало у него мягкое неудовольствие и согласие оставить француза, но не при ханской ставке, а в улусе ханши.
Последующие два года, Алонсо провел в Калмыцкой степи. Этот весьма короткий отрезок времени на пути бесконечности, сильно изменил Дондук-Омбо, хан долго и протяженно болел, лишь сухие летние дни приносили ему облегчение. С каждым приступом кровавого кашля правителя, на калмыцкие улусы надвигался очередной вопрос престолонаследия. Влиятельные зайсаны все чаще и чаще прелюбострастно посещали улус Дондук-Даши, внука хана Аюки [34] от старшего сына Чакдоржабы. Дондук-Омбо тоже был внук знаменитого повелителя волжских калмыков, но от его младшего сына Гунжепа. Во многом властью он обладал благодаря назначению «главным калмыцким народаправителем» от императрицы Анны Иоанновны и все же проводил в Калмыкии весьма независимую от России политику. Управление хана Дондук-Омбо совершенно не нравилось в Санкт-Петербурге и только его плохое здоровье, неминуемый приход скорой смерти, оставляло Кабинет министров в ожидании.
Новый фаворит России Дондук-Даши был частый гость у астраханского губернатора, и, особым чутьем матери, Джан понимала, что над ее малолетним сыном нависла угроза отлучения от власти. Возможно, смерти. В течение этих лет она твердила мужу: «Поскольку Белая царица [35] видит приемника власти волжских калмыков в Дондук-Даше, то его сыну Рандулу лучше опереться на джунгарского хунтайши». Но хан отмалчивался. Только в 1740 году, когда ему стало совсем плохо, ханша Джан, наконец-то, уговорила умирающего мужа объявить на общем курултае калмыцких улусов своим наследником Рандула и отправить ее с посольством в Лхасу, к стопам Далай-ламы, чтобы тот оповестил Будду Шакьямуни о великом прошении хана.
Для особой значимости поездки, которая так долго откладывалась, ханше и понадобился барон. Каждый год Джан посылала в Тибет верных людей. Отправляясь в Страну Небожителей под видом паломников, они приносили кабардинке сведенья, чем жила Лхаса и кто обивал пороги Белого дворца Поталы. От них Джан и узнала о капуцинах живущих там уже много лет. Умной женщине не составило большого труда, понять, что поддержка хитрых и изворотливых христианских монахов ей будет совсем не лишняя, и шевалье станет тем самым мостиком, что соединит с ними ханшу волжских калмыков. Если француз сумеет договориться с капуцинами, то и Далай-лама, без лишних вопросов, осветит перед Буддой нового правителя Калмыкии.
Путь посольства наследника хана Дондук-Омбо Рандула на вершину мира Тибет пролегал через степь, аральские улусы Младшего жуза, и по Сырдарьинской долине в земли Джунгарии. Перед выездом, обратно в услужение Алонсо вернули турка Хасана. Осваивая под седлом сноровистого жеребца кабардинской породы, он не без восхищения наблюдал, как настойчиво женщина-мать покоряет дорогу в водруженном на верблюде шелковом домике, снося неудобства и пренебрегая возможными опасностями ради великого будущего своего сына.
Барон де Плесси де Флер не был свидетелем долгого и тайного, в уединении шатра, разговора Джан с Галдан-Цэреном, но по тому почету, с каким ханшу и наследника волжских калмыков Рандула проводили по зюнгорским землям до самой границы с Китаем, беседа у кабардинки с джнунгарским хунтайши закончилась обоюдовыгодным соглашением.
На подходах к Лхасе их встретил дажень провинции Уй, оказывая тем ханше Джан и ее сыну княжеские почести. При этом, наместник господина Десять тысяч лет и Будды наших дней в Тибете, не забыл сделать акцент на вассальные отношения волжских калмыков к Поднебесной. Круглый и улыбчивый мандарин в расписанном единорогами халате и красным дин-даем [36] с павлиньих пером на черной атласной шапочке, вежливо указал ханше ее место под Небом. Издревле Китай — Срединное царство [37], считал себя центром Вселенной. Такое восприятие мира приняли и маньчжуры, покорившие его двести лет назад. По китайскому мировоззрению, все народы населяющие «Великое Ничто», включая и самих маньчжур, являлись подданными правящего ныне в Поднебесной императора Цаньлуна маньчжурской династии Цин и никак не иначе.
Тонкости китайского дворцового этикета шевалье де Плесси де Флер познал от худого и высокого монаха, с морщинистым лицом — Орацио де ла Пенны. Узнав, что в Лхасу прибыл некий французский барон, он пригласил его для беседы, в обитель христианских проповедников. В жилище скромное, но недалеко от Поталы, Белого дворца Далай-ламы, соединенное с ним внутренними двориками с роскошными садами.
Глава капуцинов Страны Небожителей, принял гостя среди ярких благоухающих цветов, диковинных и совершенно неведомых европейцу. Несмотря на власяницу бурого цвета с давшим название ордену капюшоном, веревочный пояс, вериги для бичевания и прочие атрибуты, брат Орацио не походил на человека с недостатком образования, или ума, «достоинствами», которыми весьма любили награждать капуцинов иезуиты, доминиканцы и прочие собратья по вере.
После первых же слов общения на французском, де ла Пенна исказил гримасой лицо и спросил:
— Вы не француз?
— Нет, Ваша милость, — медленно ответил Алонсо, не видя смысла упорствовать в обратном. — Я испанец. Дон Рональдо Мария Карлос, эль Палло.
— Это уже ближе к правде, но не истина.— Орацио сделал паузу и растянуто произнес по-испански, — Что ж…идальго… Тогда перейдем на привычный вам язык.
Алонсо лишь кивнул. Внутренне он сжался до маленького комочка и был готов любыми путями ускользнуть от брата Орацио. Ему почему-то вспомнились слова пани Ольшанской: «Вы, конечно, можете скрыться, где-нибудь на вершине мира, но и там вас найдет проведение Господне в лице братьев Христовых». По странному стечению обстоятельств или закономерностей, по-видимому, явным только иезуитам, Тибет и являлся, той самой макушкой мира, где тоже не обошлось без вездесущих монахов. Что де ла Пенна, несмотря на хламиду капуцина, принадлежал к тайному ордену Игнатия Лойолы, Алонсо даже не сомневался.
— Как вы оказались в свите ханши Джан? — тем временем, снова спросил монах, сверля лжешевалье глазами. — И сколько времени вы находитесь при ней?
— Три года, Ваша милость. К ханше меня послал посол Франции в Стамбуле маркиз Вильнев, — ответил Алонсо, но внезапно охвативший его страх, подмывал сказать больше, и он добавил: — На самом деле, Ваша милость, мной руководят и направляют Короткополые... [38]
От последних слов гостя взгляд брата Орацио стал острым словно шило. Он долго и пристально смотрел на Алонсо и, лишь что-то тщательно обдумав, спросил:
— У вас есть ко мне послание?
— Нет, Ваша милость, — выдохнул Алонсо.
Начать разговор в спасительном направлении ему удалось, но надо было срочно закреплять удачу. Никакой змейки с красным рубином или чего-то подобного, у лжешевалье не имелось. На его вооружении оставались только слова да еще кое-какие имена. Несмотря на влиятельность при испанском дворе, граф, по чьей воле он прошел путь с запада на восток и в итоге оказался на вершине мира, был слишком молод, чтобы его знал брат Орацио, пребывавший в Тибете около двадцати лет. Значит, для условного знамения де Аннтире не годился, но он вспомнил, как, однажды, дом графа навестил седой человек в сутане. Матиас де Аннтире показал ему Рокамболя, не представив тому Алонсо и назвав воспитаннику гостя. Лишь когда они удалились, шуршание портьер донесло до слуха пасынка братьев Христовых, благоговейное имя человека в сутане.
— Отец Лаврентий, которого близкие к нему люди именуют просто «человек в сутане», — осторожно ответил он, — посылая меня к маркизу Вильневу, лишь дальновидно предположил, что Господь приведет его слугу к вам, брат Орацио. Поэтому никаких письменных или устных распоряжений для вас он не передал. «Но если такая встреча произойдет», — сказал отец Лаврентий, перед моим отъездом из Мадрида, при графе де Аннтире, — то подчиняйся брату Орацио де ла Пенне, словно труп» [39].
— Риччи [40], как всегда мудрит, — обмяк взором монах. — У него это с юности… Хорошо, дорогой барон. Коль так решил Лаврентий, то и мы, ни звания, ни имени менять не станем. Осматривая Лхасу, будь ближе к ханше Джан. Сильно от нее не отдаляйся, а я подумаю, как тобой распорядиться в дальнейшем.
После разговора с братом Орацио, у Алонсо появилась жуткая потребность разбавить воспаленное страхом сознание крепким вином, но этого он не мог себе позволить. Проживал он в обширном доме наместника Поднебесной и за ним неустанно присматривал услужливый и доброжелательный Ю-Чжень, в расписанном дикой кошкой халате. Китаец был молод, но, судя по наряду, имел офицерский чин не меньше лейтенанта. По общей наивности подданные Поднебесной думали, что европеец не различает их рангов, но, прочитав полученное от иезуита руководство, лжешевалье вполне логично предположил: грозного зверя тот носил не за улыбчивость в прислуживании.
После разговора де ла Пенной, Алонсо всю ночь снились смеющиеся скелеты Минорских пещер, а утром, вместе с ханшей Джан, он был приглашен на представление Докшитского танца Цам [41]. Где с помощью тибетских лам и знакомого ему китайского офицера скелеты ожили в страшном танце. Не желая того, уличный актер Рокамболь стал участником затянувшейся пьесы, возможно, трагедии по финалу которой, только что умершие герои не встают к зрителям на поклон.
В Лхасе малое посольство волжских калмыков пробыло всего три дня, болезнь Дондук-Омбо и его возможная скорая смерть заставила ханшу Джан сократить свое присутствие в Стране Небожителей до очень краткого визита. Получив от Далай-ламы благословение, властвовать волжскими калмыками сыну хана Рандулу, и заручившись из уст Океана Мудрости словесным утверждением сего, она отправилась обратно. Алонсо покорно и даже преданно покинул Лхасу вместе с ней. Джан не настаивала на его дальнейшем сопровождении посольства калмыков. При выезде из города, она подозвала француза к плавно качавшемуся на верблюде шелковому домику и, будто мимоходом, обмолвилась: «За помощь в моем обращении к Далай-ламе монахи-капуцины смерено просили: отпустить тебя по первой же просьбе, и если ты того желаешь, то можешь меня покинуть». Но теперь у барона де Плесси де Флер была новая задача, и оставлять ханшу без своего внимания было еще не время.
В день отъезда из Лхасы у лжешевалье состоялся последний разговор с братом Орацио.
— Укрепление шахиншаха Надира в Средней Азии, брат мой, и приход мусульман Персии на земли Великого могола, — напутственно проговорил тот, вручая ему власяницу и атрибуты монаха-капуцина — вельми неугодны Господу нашему! И не входят в планы торгующих в Индии христианских морских держав. Макушка мира высока, но и за нее долетают нужные вести. От наших братьев из Пекина пришло сюда слово тайное, что в Степь британцами был послан тайный агент Джон Кестель. Жительствует он у киргиз-кайсацкого хана Абулхаира под видом художника и пытателя наук естествознания. Твой путь, брат мой, будет лежать к Аралу, через земли этого хана. Как станет угодно Господу нашему, — французом ли, испанцем или монахом-капуцином, но попытайся выведать: чего Кестель добивается от степного владетеля Абулхаира? Об том, тайно скажешь в Астраханской католической миссии отцу Иннокентию. И добавь, что ханша Джан, угощая меня кумысом и ища во мне поддержку в возвеличивании сына у стоп Далай-ламы, доверительно поведала: зюнгорский хунтайши Галдан-Цэрен внял мудрому слову советников Далай-ламы и ныне готовит поход на Оренбург. И упаси тебя Бог, брат мой, свернуть с избранного тобой пути!..
Известие, о котором поведал Алонсо брат Орацио, несколько запоздало. Исходя из Рима, оно проделало долгий путь, обогнув Африку океаном, достигла Макао [42] и добралась до Тибета с явным опозданием. Джона Кестеля, которому было поручено всевозможно, но будто нечаянно брошенным словом, отговаривать владельца Меньшой орды от любого соглашения, относительно прохождения русских торговых караванов по земле киргиз-кайсаков, в Степи уже не было. Не сидел в родных улусах и хан Меньшей орды. Во власти ослепляющей злобы за коварное убийство двоюродного брата Жолбарса, хивинскими ходжами в одной из мечетей Ташкента, он собирал батыров на справедливое возмездие.
По возвращению, оставив позади земли Кашгарии, посольство калмыков не пошло к Волге тем же путем, — через Ташкент и земли аральцев. Ханша повелела следовать южнее, в обход Кокандского ханства, — на Самарканд и Бухару. Джан намеренно изменила обычный маршрут паломников от Страны Небожителей по Сырдарьинской долине до Арала. Благословение от Далай-ламы на правление Волжскими калмыками для ее сына, проходило без ведома России, и кабардинке не хотелось усугубить это обстоятельство еще и сопровождением данного посольства воинами Галдан-Цэрена, к тому времени вторгшихся в приделы Сары-Арка и дошедших почти до Оренбурга. Желая сохранить путешествие в Тибет в тайне от Кабинета министров Анны Иоанновны, она решилась на столь непредсказуемый путь домой, через недавно завоеванное персами Бухарское ханство.
Но все обошлось. Посольству Джан повстречались воины шахиншаха, наместник Надира в Бухаре оказался столь гостеприимным, что ханше пришлось несколько задержаться в его обществе. Посольство калмыков, как российских подданных, с уважением разместили в лучшем караван-сарае города. Барон де Плесси де Флер не оказался в числе окружения Джан, удостоенного приглашением во дворец к столу наместника. Изнывая от жары и обливаясь теплой водой, принесенной Хасаном из арыка, он скучал под сенью раскидистого дерева, когда к нему подошел человек европейской наружности. Несмотря на безжалостно палящее солнце, поверх белой батистовой рубахи, на незнакомце был бархатный камзол. Его обтянутые шелковыми чулками ноги, были втиснуты в кроткие бриджи и оканчивались черными остроносыми туфлями с крупной пряжкой. Шею обвивал кружевной галстук, а на голове возвышался высокий английский парик.
От столь теплого наряда нежданного гостя, видимо уроженца Британии, Алонсо стало еще жарче, он вылил на руку, из умело выдолбленной под сосуд тыквы, остатки живительной влаги, обтер шею, несколько не заботясь о белоснежности своей сорочки, и бросил ее слуге.
— Принеси еще, Хасан! — проговорил он на французском, и по-испански добавил: — Этот проклятый город принадлежит самому дьяволу!
— Упаси вас Господь, от таких слов! — растянув тонкие губы в ухмылке, по-французски ответил гость, хоть к нему Алонсо и не обращался.
— На проповедника вы не похожи, синьор! — грубо поддержал предложенное ему общение бывший слуга уличных представлений Рокамболь. — Да и какого черта! В этом пекле Господь бог прибывать не может.
— Пытаясь предостеречь вас от бездумно брошенных слов, я совершенно не имел в виду христианские воззрения. Бухара и одноименное городу ханство, с недавнего времени принадлежит испаганскому шаху Надиру, и в таком контексте, вы высказались опрометчиво…
— Чего я сказал против Сонцезарного?..
— Что «...город принадлежит дьяволу». Поверьте, до слуха наместника шахиншаха в Бухаре ваши слова дойдут без какой-либо поправки на жару. Но я здесь по другому поводу: мне сказали, что ваш слуга Хасан искал купцов, отбывающих караваном в Оренбург. Позвольте полюбопытствовать, зачем?
— Для начала назовите себя, синьор!
— О, простите! Причиной этому жара, а не дурной тон! Капитан английской морской службы Джон Эльтон.
— Дон Рональдо эль Палло, — ответил Алонсо, решив представиться англичанину испанцем. — Но, что потерял морской офицер в песках Азии?..
— Я же вас не спрашиваю, что делает благородный идальго при свите калмыцкой ханши?
— Зато справляется о моем интересе к Оренбургу.
Принимая из рук услужливого Хасана наполненный водой сосуд и обливая лицо, Алонсо заметил, что несколько капель мутной влаги из арыка угодила и на безупречный галстук морского офицера. От этого или от сказанных испанцем резких слов, Эльтон произвел недовольную гримасу, но все же не ушел.
После непродолжительной паузы он произнес:
— Если сначала вы желаете узнать обо мне, то извольте. Но, услуга за услугу… Вы расскажите мне, зачем стремитесь посетить Оренбург.
Алонсо кивнул и снова облился водой.
— Служа русской императрице, я непродолжительное время, — получив согласие, охотно начал рассказ неожиданный гость, — но находился в Оренбурге, при обер-секретаре российского Сената Кириллове. Последним, была составлена инструкция по заведению на Аральском море флотилии и города-порта в устье реки Сырдарьи, для этого производства меня и прислали к нему из Санкт-Петербурга. По осени, года тому три назад. Весной следующего, обер-секретарь умер, но, я так и остался в крепости, выполнял совершенно несвойственные морским наукам обязанности, возложенные на меня от нового наместника Татищева. Им же, — Татищевым, вместе с поручиком Миллером я был направлен в Ташкент с торговой миссией. Не дойдя до места каких-то двух дневных переходов, мы подверглись ограблению. Караван был разорен дикими киргиз-кайсацкими ордами. Я оказался пленен и теперь вынужден служить шахиншаху.
— Если вы служили в Оренбурге, то, наверное, слышали о находившемся при киргиз-кайсацком хане неком естествоиспытателе и художнике Джоне Кестеле?
— Слышали я о своем соотечественнике! Вы меня удивляете, дон Рональдо!
— Вот к нему я и направляюсь. По крайней мере, пытаюсь отбыть из этого пекла.
— Услуга за услугу, дон Рональдо, — напомнил ему об уговоре капитан.
Не долго думая Алонсо выложил англичанину все, что знал о маркизе Вильневе и о посольстве ханши Джан в Лхасу. Утаив только разговоры с братом Орацио и то, что он на самом деле не является посланником короля Франции при калмыках, лжешевалье, с неописуемой легкостью, поведал капитану Эльтону все знакомые ему хитросплетения Версаля. О подбивании турецкими эмиссарами, с подачи галантной Франции, башкир на восстание против России и об не получивших положительного результата переговорах, по возвращению в Крым, с Запорожскими казаками и Волжских калмыками...
В откровенности мнимого посланника Вильнева не было ничего необычного. Пересекаясь на дорогах шпионажа, разных мастей авантюристы из Европы частенько с потрохами сдавали тех, кому служат, получая в обмен потроха противостоящей стороны. Такое «джентльменское» соглашение и называлась «услуга за услугу», оно было выгодно обоим собеседникам, приносило быстрые деньги, а в особых случаях, награды и даже почет и славу.
Не покидая спасительной тени раскидистого дерева, за какие-то два часа, Алонсо узнал от Эльтона, что по поводу ост-индской торговли Англия забила тревогу еще в 1731 году. Подписываясь под соглашением по признанию прагматической санкции Карла VI, Великобритания и Голландия обязали престарелого австрийского монарха, немеющего наследников по мужской линии, ликвидировать основанную им в Остенде [43] Восточную торговую компанию, тем самым, объявляя в Ост-Индии монополию, уже существующих там европейских факторий. Чтобы соглашение было выполнено, Соединенное Королевство без каких-либо особых претензий молчаливо взирала на события вокруг польского престола и негласно помогала Франции втянуть Австрию и Россию в войну с Турцией. Продвижение русских оборонительных линий в Полуденной Азии, основание Оренбурга, настолько взволновали невозмутимый Туманный Альбион, что в киргиз-кайсацкие степи, под видом естествоиспытателя и художника незамедлительно был послан Джон Кестель. Результатом его задушевных бесед с Абулхаиром и его ближними людьми был поход Меньшей орды на хана Волжских калмыков Дондук-Омбо, отказавшегося идти в Крым и присоединиться к Турции против России.
— Но, дон Рональдо, — продолжал Эльтон, — нужного вам мистера Кестеля в Оренбурге уже нет. Он отъехал в Санкт-Петербург. В связи с моим переходом на службу шахиншаха, меж британским и русским имперскими дворами разразился дипломатический скандал, и ему пришлось покинуть Россию. Но, я советую вам оставить ханшу и найти более надежного покровителя.
— Отчего же?
— Весной в Ташкенте убили киргиз-кайсацкого хана Большой орды. Хан тот, приходился братом Абулхаира. А убили его, по имеющимся слухам, хивинские ходжи, и не исключено, что он захочет отомстить за сродника.
— Хотите поссорить Россию с Персией?
— Что вы, дон Рональдо! Мы и не думали, но разве вам неизвестна кровожадность азиатских правителей?! Их алчность и скудоумие. Им и невдомек, что захват Хивы может повлечь за собой обозначенные вами последствия. Войну России с Персией.
— И когда эти последствия ожидать?
— Думаю, не раньше сентября-октября. У вас еще есть возможность поменять ханшу — поданную России, на сюзерена преданного испаганскому шаху. Но времени осталось, не очень-то и много. Услуга за услугу, дон Рональдо. Разрешите откланяться.
Человек в бархатном камзоле, парике и остроносых туфлях, поклонился и исчез, так же внезапно, как и появился. Говорил ли британец правду? или притворствовал, не имело для Алонсо никакого значения. Главное, что он вынес из разговора, надобность ехать в Оренбург отпала сама собой. С лжешевалье сняли тяжкий груз, водруженный на его плечи братом Орацио. Странно, но его совершенно не испугала перспектива оказаться заложником чужих игр. Единственно, кого он по-настоящему боялся, были отцы-иезуиты, и от ощущения, что возложенная на него миссия неожиданно окончилась, ему стало даже прохладней…

Глава седьмая.

До степного озера-моря посольство калмыков добралось в конце ноября 1740 года. От аральских владельцев ханша узнала, что хан Меньшей орды Абулхаир с наскока захватил Хиву и объявил шахиншаху: отныне ханство хивинское в русском подданстве. Повелев сопровождавшим ее ламам, поблагодарить великого Будду Шакьямуни за то, что данное событие не настигло ее и сына, когда они пребывали во власти грозного Надира, Джан поспешила к Волге.
Астрахань Алонсо посетил только весной следующего года. Отыскав в русско-татарском городе с минаретами мечетей и куполами православных соборов малоприметную каплицу Святой Римской церкви, он с трепетом вошел в ее чертоги. Ватными, непослушными ногами лжешевалье с трудом перешагнул порог миссии Христовых братьев. Во дворе католического молитвенного дома его с поклоном встретил пожилой монах. Узнав, что желанный гость, преодолев дальний и опасный путь с Тибета к Волге, прибыл от брата Орацио де ла Пенны с вестями к отцу Иннокентию, он поспешил сопроводить барона во флигель.
В главе астраханской миссии иезуитов не было ничего необычного. Напротив, это был классический служитель канонической церкви: сухой, седовласый, с прямым и немного излишне загнутым к верхней губе носом. Он бережно держал в правой руке малый молитвенник, закинутым в листы указательным перстом, прижимая его к сутане фиолетового цвета. Падре Иннокентий оказался весьма сух и на слова. Его вопросы были хлестки как выстрелы. За каких-то полчаса он вытряс из полуживого от страха Алонсо все, что тот узнал от брата Орацио и капитана Эльтона, историю паломничества ханши Джан, возвращение с Тибета через Бухару, и повелел вернуться обратно в калмыцкие улусы.
— Если ханша желает видеть владельцем Ногайских степей своего сына, — проскрипел он, найдя пристанище молитвеннику на столике, — что ж, помогите ей в этом.
— Но как, Ваша милость?
— По воле всемогущего Господа нашего, прошлой осенью в Петербурге почила Анна Иоанновна, известная противница влияния католической церкви на внутренние дела России, и воцарилась Анна Леопольдовна. Объявивший себя регентом при малолетнем Иоанне Антоновиче, еретик Бирон повержен! В апреле сего года, рукой новой императрицы подписан манифест «О винах бывшего герцога курляндского». Он приговорен к четвертованию, но, к сожалению, помилован, и теперь держит путь в Сибирь.
— Простите, ваша милость, но я пока не вижу связи межу этими событиями и моим влиянием на ханшу.
— Очень жаль! Вы производите впечатление умного служителя нашего братства. Дондук-Омбо на смертном одре, если он еще не определился какой из миров избрать, надо ему помочь. Падре Мариана [44] учит нас, что для блага Римской церкви и спасения душ христианских, братии ежечасно ее оберегающей, самим Господом дано право: «разрушать подданных от присяги и низлагать государей». Вы же испанец! Неужели не знакомы хотя бы с кратким руководством трактата «Институт тираноубийства», своего великого земляка?
— Все мы люди Господа, Ваша милость. Труды профессора де Марианы осуждены Римом. И не мне…
— Какие пустяки…— оборвал его падре. — Позволю себе напомнить вам теорию искусства применять казус! Или вы и образцами казуистики [45] не владеете?
— Помню только основы, Ваша милость. Я слишком долгое время жил среди дикарей, и уже многое подзабыл.
— Немудрено, — смягчился отец Иннокентий. — Я и сам, знаете, стал забывать сие искусное словострастие! Вот послушайте:

«Во многих случаях у нас нет полной уверенности в том, что мы поступаем согласно с нашими обязанностями. Из двух представляющихся нам взглядов на данный вопрос каждый может опираться на известные основания, но ни один из них не может считаться несомненно достоверным, а является лишь вероятным, правдоподобным. При этом оба противоположные мнения могут иметь за себя равное число оснований или в пользу одного из них может быть приведено большее количество оснований, а в пользу другого — меньшее. Самое правдоподобие может опираться или на основания внутренние, или на внешние. То есть на авторитет сведущих лиц, заслуживающих уважения и доверия учителей и авторов. От более или менее правдоподобного мнения различают более или менее безопасное мнение. Более безопасное мнение — то, следуя которому легче избегнуть нарушения законов, чем, следуя противоположному…».

Пребывая в доме графа Анри де Аннтире, Алонсо прочел много книг братства посвященных казуистике и из нагромождения терминов вынес простую истину: религиозные нравственные и юридические принципы можно толковать исходя из случая, заведомо тебе благоприятного. Главное, умело его поднести, подкрепить слова авторитетными изречениями ученых мужей прошлого и настоящего и вопрос решится в твою пользу. Слушая Его милость, он лишь услужливо клонился в почтении, ожидая продолжения монолога, но его не последовало.
— Но менее безопасному мнению можно следовать даже и тогда, когда оно менее вероятно, — изрек отец Иннокентий и перешел к конкретике: — Думаю, именно такой казус, нам и представился. Подскажите его ханше. И пусть незамедлительно посылает в Санкт-Петербург просьбу об утверждении калмыцким верховным народаправителем своего сына. Господь бог, вельми не терпит нерешительных людей. Сейчас или никогда! Естественно, в числе посольства калмыков поедете и вы. В Петербурге встретитесь с нашей тайной сестрой Варварой Ольшанской. К случаю, кажется, вы ее знаете?
— Знаком по Гданьску…
— Вот и мило. Она объяснит вам дальнейшие действия по возведению на ханство принца Рандула. Если все пройдет, как задумано, ханша будет нам обязана властью сына, а это, в дальнейшем, принесет богатые дивиденды…
Помогать Дондук-Омбо определиться, барону де Плесси де Флер не пришлось, когда Алонсо прибыл обратно в улус ханши Джан, то узнал, что старый хан умер. По совету лжешевалье вдова не стала медлить, и придала казни семь самых влиятельных зайсанов волжских калмыков, хотевших провозгласить в своих улусах власть Дондук-Даши. На общем хурале [46], в окружении служителей Будде Шакьямуни, она подняла к солнцу присланную великому Аюке из Тибета, печать на власть и объявила, что теперь Далай-лама благословил ханом Рандула. Не дожидаясь решения Белой царицы, гордая кабардинка сама, во всеуслышание, нарекла своего сына новым верховным народаправителем.
Посольство калмыков Санкт-Петербург встретил холодами, промозглой осенней сыростью. Сколько ханша не торопила, главное в ее жизни событие, раньше октября посланники с волжских степей от хана Рандула не успели добраться до чертогов Белой царицы. Как и велел отец Иннокентий, по прибытию барон де Плесси де Флер снова посетил слободу французских мастеров и отыскал дом Иоганна Лестока.
Во внутреннем дворике лейб-медика Елизаветы Петровны по-прежнему стояла летняя беседка, только она была усыпана не яркими цветами, а желтыми увядшими листьями и вместо радости навивала грусть неотвратимо уходящего времени. Семь лет Алонсо не видел обладательницу змеевидного браслета с красным рубином, и ему стало любопытно, как сейчас выглядит синеокая красавица. При упоминании отцом Иннокентием о пани Ольшанской, у него в жилах вскипела кровь, подобное чувство сын мавританки испытывал лишь однажды в юности, когда впервые увидел Лисену, обмывающую девичий стан у ручья. И в Гданьске, и на крымском полуострове у испанца не было недостатка в женщинах. Гордая кабардинка Джан, ненавязчиво, заботилась об том, чтобы ночи он проводил не один, но такого блаженного чувства у Алонсо не появлялось. И вот оно возникло в третий раз, нежданно, от мимолетного взгляда на беседку. Воспоминания заполнили его тело и привели душу в смятение, вытеснив из нее даже обычный страх перед встречей с Ее милостью.
Варвара совсем не изменилась, она была словно стоявшее за окном петербуржское утро — прекрасна и холодна. Ольшанская приняла гостя в будуаре [47]. Роскошная обстановка дамской комнаты, аромат исходящих от собеседницы благовоний и ее пленительно-откровенный наряд, созерцаемая через тончайшую ткань грудь, совсем уж не расположил барона к разговору о политике.
— Мой милый друг, — ласково проговорила она после ничего не значащих слов этикета, — прелести моего тела, видимо мешают вам сосредоточиться на главном. У меня есть два варианта решить эту проблему. Первый, — вы ненадолго покидаете меня, и я одеваю что-нибудь скромное и благочестивое. Второй, — мы вместе навещаем мою постель. В зябкое и хмурое утро, так хочется согреться горячим южным мужчиной!
— Я предпочитаю остаться, Ваша милость, — блеснув черными очами, выдохнул он.
Ольшанская улыбнулась.
— Называйте меня Варварой…
Алонсо лежал на мягкой перине и рассматривал лепнину на потолке, все еще не веря, что обладательница браслета с красным рубином находится рядом. Что он обнимает ее обнаженные округлости, а она нежно поглаживает его взорвавшуюся излияниями плоть.
— Мой милый друг, — прикрыв угасшее мужское желание краем одеяла, проговорила Варвара, — надеюсь, вы не подумали, что я отдалась вам из-за любви?
— Вы хотели согреться.
— И это тоже… Разве было бы лучше если вместо дельного разговора вы глазели мне в декольте и нагромождали в воздухе фразы, одна глупей другой. Мой личный опыт, а он весьма немалый, говорит о том, что в постели мужчины откровенны, как нигде. К тому же, на время они перестают думать нижней частью своего тела и вспоминают о своей голове.
— Цель оправдывает средство…
— Не совсем. Мужчина — есть, и цель, и средство. Женщина же, тварь Господня, существует для достижения оного, и во благо оного! Теперь поговорим о вашем деле. Я получила послание падре Иннокентия, где он просит всячески посодействовать ханше Джан, в ее желании возвести сына в ханы волжских калмыков, и, не теряя времени, справилась о положении сего обстоятельства. Вывод: кланяться с прошением Анне Леопольдовне, посольству калмыцких владельцев не имеет смысла.
— Почему?
— Не спрашивайте!.. Это вельми опрометчиво, мой милый друг. Правды вы, все равно, пока не изведаете, а неприятности наживете. Лучше обратитесь посольством к дочери Петра Великого. Иоганн Лесток, после моей с ним беседы, милостиво согласился, устроить тайную встречу посланников ханши с Елизаветой Петровной. И не бойтесь обращаться к ней: «Государыня наша», «Матушка-защитница» и прочее, прочее, прочее.
— А если узнает императрица?!
— Если и прознает, то не ко времени ей сие станет…
Прибывшие к имперскому двору калмыки, несмотря на все увещевания, не послушали французского барона и не пошли на поклон к Елизавете, а обратились с прошением в Кабинет Министров. Остерман принял их с почетом и заверил, что передача калмыцкого ханства почившего Дондук-Омбо его сыну Рандулу дело решенное, и беспокоиться уважаемой ханше Джан не о чем. Хитрый лис дипломатии обошелся одними словами, лишь клятвенно пообещав, что патент от императрицы будет прислан и торжественно вручен новому хану при наличии всех калмыцких владельцев в самое ближайшее время.
С тем калмыки и уехали. За неделю до ноябрьской ночи 1741 года, после которой Анна Леопольдовна лишилась престола. «За многие вины перед дочерью Петра Великого» Андрей Иванович, Остерман Иоганн Генрих, был предан суду и сослан в Березов, вопрос официального назначения Россией «главного калмыцкого народаправителя» остался открытым до весны.
В 1742 году астраханским губернатором был назначен Татищев и, от имени Елизаветы, он объявил наместником Калмыкии Дондук-Даши. Джан, вместе с сыном бежала в Кабарду во владения отца. Скитание вдовы и молниеносные набеги ее сторонников на улусы, отвергнувших благословление Далай-ламы подданных покойного хана, продолжались в течение двух лет.
В 1743 году шевалье де Плесси де Флер ездил в Испагань, с письмами отца Иннокентия, предназначенных для католического монастыря в Новой Джульфе [48], и поручительствами армянской торговой общины Астрахани, для соотечественников в Персии. Через братьев во Христе, при персидском дворе барон искал сочувствия для ханши Джан, но, озвученная им просьба, от имени владельцев Кабарды и богатых армянских домов Испагани: помочь несправедливо обделенной вдове и ее малолетнему сыну, осталась без ответа. Надир принял француза ласково, долго беседовал, угощал восточными сладостями, но ничего конкретного так и не пообещал, кроме как сделать бедную женщину почетной гостьей, и позаботиться о детях Джан, осиротевших без Дондук-Омбо.
Чтобы прекратить разразившуюся в калмыцких улусах династическую смуту, указом Елизаветы от 1744 года кабардинка с сыном, — несостоявшимся наследником ханской власти, и ее остальные дети, были приглашены астраханским губернатором Татищевым в Санкт-Петербург, где Рандул получил титул князя [49].
Последующие шесть лет Алонсо провел в Стамбуле, посветив их изучению старинных манускриптов Византии о Великой Татарии. Он так и не оставил мечту юности: отыскать золотую статую азиатской Мадонны, то что ему удалось узнать из древних трудов и многочисленных рассказов жителей Поволжья, открыло ему, что указанная на карте Меркатора «Zolotaia baba», находиться в Сибири или на Синегорье, в северных землях киргиз-кайсаков.
В Мадрид идальго из Кордовы дон Луис Мария Карлос Рональдо эль Палло попал только в 1750 году. Снова став испанцем, он посетил дом графа Анри де Аннтире, но его духовного наставника, там не оказалось. Четыре года назад на испанский престол взошел новый король Фердинанд VI и, подчиняясь новым веяньям, страна благородных идальго словно огромный галиот легла на другой галс, сменила курс профранцузской политики на проанглийскую. Через братьев Христовых, Алонсо узнал, что Матиас де Аннтире отбыл с миссией в Китай. Ими же, он был представлен министру морского ведомства маркизу Эсенаде [50].
В чине капитана королевского флота Рональдо эль Палло был послан в Южную Америку, но очень быстро снова оказался вне закона. По договору 1750 года между Испанией и Португалией семь иезуитских поселений Парагвая, включая богатый Асунсьон, должны были отойти Иосифу I [51] королю Португалии. Братья Христовы, обладавшие в Парагвае никем неограниченной властью, не пожелали подчиняться этому соглашению. По сути дела, иезуитская республика [52] начала борьбу за независимость и Алонсо покинул испанский флот вместе с кораблем, на котором нес службу.
Занимаясь каперством, грабя португальские суда, он удостоился прозвища Хитрый Лис, а индейцы называли его Изворотливый Пес, и не напрасно. Открытая война Христовыми братьями была проиграна, им пришлось покинуть Парагвай и применить куда более привычные методы сопротивления. Но и здесь они потерпели поражение. После неудачной попытки Авейро [53], в 1758 году убить короля Иосифа, им пришлось покинуть Португалию. Для ордена святого Игнатия на десятилетия наступали тяжелые времена, окончившиеся их повсеместным изгнанием и запретом на существование. Будто предчувствуя такой печальный исход, шхуна «Санта-Хасинта» идальго эль Палло, в 1755 году покинула Южную Америку и ушла в Европу, где разгоралась Семилетняя война. В 1756 году капитан де Плесси де Флер поступил на службу к Людовику XV, двадцатипушечный каперский шлюп «Санта-Хасинта» был включен во французскую эскадру, для захвата у Британии Минорки.
Когда десант герцога Ришелье высадился на холмистый остров, капитан де Плесси был одним из первых, кто ворвался в Пуэрто-Магон. Безжалостно разя англичан, он метался по знакомым с детства улицам и остановился только у родного дома. Жилище танцовщицы Хасинты было пусто, его уже лет двадцать не посещали люди. Оно стояло холодным и мертвым. Состояние когда-то гостеприимного и веселого дома, напомнило Алонсо зловещую пещеру скелетов.
Ему померещилась мать: она по-прежнему держала чашу, но, ни красного платья гитаны, ни золотистой кожи на ней не было. Пытаясь согреть об сосуд для питья лишенные плоти костяшки длинных пальцев, Хасинта смотрела на сына, умаляя пустыми глазницами отыскать статую Мадонны и облечь ее прах в золотые одеяния. Боясь помутнения рассудка, Алонсо поспешил покинуть родной очаг. Продолжая поить клинок кровью англичан, повинных в смерти матери, он старался изгнать из головы навеянное ему безумие.
На следующий день капитан де Плесси де Флер отыскал нареченную сестру. Стройная девушка, площадная танцовщица Лисен превратилась с сухую монахиню католической обители, что находилась на острове. При встрече на монастырском дворе у прачечной, она тяжело присела на каменную скамью и поведала Алонсо, что после его побега, англичане схватили Чапарро и повесили, как пособника преступника. Сестры обители спрятали Лисен в монастыре, где она прожила все эти годы под другим именем.
Слушая неторопливый рассказ, когда-то пылкой и говорливой подруги Фернано Гансалиса и прочих персонажей совместных уличных выступлений, Рокамболь удивлялся: насколько она изменилась к сорока годам. Огонь в черных глазах Лисен иссяк. Она не заламывала театрально руки, и не поизносила: «…Алонсо, милый мой Алонсо…». Потеря брата и многолетний тяжелый труд в монастырской прачечной высушили девушку, превратив ее в старуху.
Капитан шлюпа «Санта Хасинта» Раймонд де Плесси без сожаления покинул Минорку, навечно, оставив там Алонсо Рокамболя и всех, кого когда-то знал, этот вспыльчивый долговязый юноша. Война за островные колонии, содержащие морские пути в Индию и Китай меж флотами Франции и Англии, для барона вскоре стала привычным делом, но через пару лет ему пришлось покинуть службу французской короне и собственный корабль. Нанеся несколько смертельных ударов шпагой, заносчивому любимцу герцога Ришелье шевалье де Були, он снова стал испанцем и вместе с десятком товарищей бежал в Турцию. Отыскав Хасана, после определения хана Рандула в российские князья, прозябавшего на продаже разной, никому не нужной мелочи на рынке Анатолии, он напомнил товарищу по былым скитаниям на дорогах Великого Шелкового пути и о карте Меркатора.
Закупив все необходимое, для долго путешествия, они, сначала отправились в Астрахань, заручиться благословением и необходимыми охранными грамотами от падре Иннокентия и армянских торговых сообществ. В католической миссии, прибывшего из Стамбула монаха-францисканца падре Раймонда, в миру барона де Плесси де Флер, ждала приятная встреча. Вместо разговора с сухим священнослужителем, проповедником казуистики, он угодил прямо в устеленную прохладными шелками постель прелестной и пышной Варвары.
В отличие от несчастной Лисен, пани Ольшанская лишь несколько расширилась в бедрах, отчего, для барона стала еще привлекательней. Безудержно утолив страсть зрелой женщины его горячими ласками, сестра тайного союза «Покаяние святого Доминика», и, еще более тайная, сестра светских братьев во Христе, перешла к разговору:
— А вы изменились, мой милый друг! — Во что вы облачились? И куда делась та робость, с которой вы взирали на меня, — лет так …надцать тому назад?
— Несмотря на наряд францисканца, я по-прежнему слуга братьев Христовых и готов исполнять прихоти, Вашей милости, — ответил он, пробуя избежать холодной синевы ее проницательных очей.
— Не лукавьте! Такие как вы, милый друг, не ищут службы, а при любой возможности пытаются ее избежать. Коль вы прибыли в Астрахань по своей воле, значит, именно вам понадобилось сила и власть ордена.
— Мне нужны охранные грамоты, для поездки в киргиз-кайсацкие степи.
— Когда-то, милый друг вы не сумели убедить калмыков обратиться к Елизавете. Сейчас бы вам это очень способствовало.
— Почему, Варвара, в ту ночь вы мне прямо не сказали о грядущем перевороте? В моем арсенале имелись бы аргументы, а не пустые слова! И посланники ханши меня бы послушались.
— Мой милый друг! Разве такие события, как смена власти, прямо оговариваются? Это всего лишь казус, о котором, так любил говорить мой предшественник в Астрахани падре Иннокентий, и за обедом подавился косточкой астраханского арбуза. К сожалению, и у меня случился казус! Сил ныне поубавилось. Пытаясь свалить канцлера Бестужева, коего сам к императрице и приблизил, лейб-медик Елизаветы Иоганн Лесток и мой покровитель угодил в Углич, на опальное поселение. Мне удалось скрыться от ищеек Тайной канцелярии, но я навсегда лишилась возможности влиять на Санкт-Петербургский двор, и это меня гнетет больше всего на свете! Долгих десять лет я провела в Польше, словно монастырская затворница, прозябая в кельях сестер-кармелиток, но Господь наконец-то лишил разума хитрого и мстительного канцлера. Как-то, года полтора назад, Елизавета впала в забытье, а Бестужев, думая, что ей уже не подняться, стал распоряжаться всем сам. Приказал фельдмаршалу Апраксину [54] отвести войска к России. Самоуправство стоило ему дорого. Теперь монстр, любитель британского спокойствия при русском медведе, в опале и я… А что я!.. — Варвара обронила слезу из бездонных озер, что разместились на подушке меж немного остренького польского носа. — Такого грубого промаха, братья мне не простили. Ведь это я посоветовала Лестоку приблизить к Елизавете Бестужева. Но оттудова мне было знать, что будущий канцлер окажется настолько жадным, и его очень скоро перекупят англичане!..
Варвара зарыдала. Она плакала так, словно причиной ее слез послужила не политика, а изменивший с другой любимый мужчина. Лишь поцелуи Алонсо, без остатка покрывшие все ее тело успокоили Ольшанскую. От всхлипов, она перешла к стонам наслаждения и, яростно комкая простыню, закричала…
Бывшая сестра тайного союза «Покаяние святого Доминика» и прочие, прочие, прочие, немного слукавила. Несмотря на десятилетние вынужденное отсутствие, она все же сохранила в России некоторое влияние, особенно среди армян торгующих в Астрахани. Многие тайные пособники доминиканца Риберы, в поволжских городах не были известны братьям иезуитам, это позволило Варваре вернуть должное своей особе положение.
Конечно, в каплице она занимала скромное место, была лишь ее владелицей и ревностной прихожанкой, но именно Ольшанская полностью заменила почившего от казуса падре Иннокентия в астраханской католической миссии. Ей не составило труда снабдить барона де Плесси де Флер в образе монаха-францисканца охранными бумагами от губернатора Астрахани, калмыцкого хана и владельцев Башкирии. Восседая на осликах, отец Раймонд и его спутники, наряженные в скромные власяницы монахов нищенствующего ордена, отправились в киргиз-кайсацкие степи на поиски золотой Мадонны…
— Господин, — обратился к Алонсо Хасан, склоняясь перед испанцем, с задумчивым взором.
— Чего тебе? — раздраженно спросил он, выплевывая разжеванную щепку из-за рта. Разве не видишь, что мои мысли далеко отсюда.
— В руках Аллаха нет ничего ближнего, как нет ничего дальнего, господин. Пришел слуга султана и просит вас проследовать за ним в большую залу для аудиенции.
Задумчивость лжешевалье исчезла мгновенно. Он резко встал и, поверх камзола, спешно натянул рясу.
— Я готов. Впускай...

Примечания.

[1] Янычары — (от тур.: ени-чери — новое войско) личные воины турецкого султана, набирались из бедноты и принявших ислам рабов. Толенгуты казахских ханов, в своем большинстве из простонародья, плененных башкир, калмыков или беглых от российского правосудия казаков, набирались по такому же принципу.

[2] Минорка — самый маленький из Балеарских островов, на севере холмист, на юге равнины. Много бухт и заливов.

[3] Война за испанское наследство — оставшееся после смерти бездетного Карла II Габсбурга наследство Римской империи германской нации, в самом начале XVIII столетия было предметом притязаний со стороны Франции, что показалось решительным вызовом по отношению мировых амбиций Англии. Против планов Людовика XIV в сентябре 1701 г. Англией, Голландией и Австрией был заключено венное соглашение, к которому потом примкнули Дания, курфюрст бранденбургский, большая часть князей Германской империи, Португалия и Савойя. Могущественной европейской коалиции противостояла Франция, имея в союзе только Испанию, курфюрста баварского и курфюрста кельнского. Война между Габсбургами и Бурбонами велась одновременно в Нидерландах, Германии, Италии, Испании и на морях. В итоге Франция потерпела поражение. Разорение, мор и болезни среди истощенного войной и голодом населения сделали продолжение на годы затянувшейся войны невозможным и Людовик начал переговоры о мире. Коалиция потребовала, чтобы Франция отказаться от Испанских Нидерландов, от Милана, от французских владений в Вест-Индии и в Южной Америке. В 1713 г. возглавляемой Англией коалицией и Францией был заключен Утрехтский мирный договор, но Австрия продолжала борьбу против Франции и Испании до 1714 г., когда, наконец, в Раштадте и между ними был заключен мир. По итогам войны за испанское наследство больше всех выиграла Великобритания, получив во владение Гибралтар, острова Минорку (Порт-Магон), Санта-Доминго и французские владения в Северной Америке — Акадию, Гудзонов залив, Ньюфаундленд. Кроме того, Англия заключила с Испанией выгодный трактат, предоставлявший ей исключительное право продавать в Испанской Индии 5 тыс. негров.

[4] Тамбурин (бубен) — ритмический ударный музыкальный инструмент. В отличие от барабана, обтянут не с обеих сторон, а с одной. Состоит из обруча, на котором натягивается кожа. В продольных отверстиях обруча прикреплены маленькие медные пластинки в виде тарелочек, издающие бряцание. К обручу иногда прикрепляются бубенчики (пустые металлические шарики, с дробью в середине, с небольшими отверстиями по бокам и ушком в верхней части). В странах Восточной Европы — тамбурин применяются в разных танцах: в арагонской хоте, болеро, фанданго, сегидилье, тарантелле и сальтарелло. В XIX столетии Тамбурин стали использовать в опере или симфонической музыке там, для придания музыки народности. Тамбурин имеет большое распространение. В России и на Востоке он более известен как бубен.

[5] Фанданго — старинный танец. В Испанию, вероятно, попал из Африки, в Фанданго много общего с танцами негров. Кроме Испании танец распространен в Малой Азии, в Грузии и в Кашмире. Танцуется под аккомпанемент кастаньет, иногда тамбурина и реже — гитары. Фанданго исполняется парою танцоров — мужчиною и женщиною, вначале танец идет медленно, затем делается все живее и живее, превращаясь, наконец, в пляску, полную огня и страсти.

[6] Гитана — испанская цыганка, также цыганский танец.

[7] Сенека Луций Анней (I до н.э. / I н.э.) — уроженец Кордубы, ныне Кордова Испания, сын ритора Сенеки старшего. Римский государственный деятель, писатель, философ, крупнейший представитель позднего стоицизма.

[8] Георг II (1683 — 1760 гг.) — король английский и ганноверский сын Георга I. Будучи наследником престола, был в дурных отношениях с отцом и поддерживал оппозицию против его министров, но, сделавшись королем, оставил власть в их руках. В его правление Англия была вовлечена в войну сначала с Испанией, потом с Францией. Положение Георга как ганноверского государя заставило его стать в борьбе за австрийское наследство на сторону Марии Терезии. В 1741 г. Австрийскому двору Англией была выдана субсидия в 300000 фунтов стерлингов. Король сам отправился в Германию, безопасность Ганновера была для него важнее интересов Британии. Английские деньги тратились, лишь только королю Георгу представлялось, что Ганноверу грозит малейшая опасность. В конце царствования во главе управления Соединенного Королевства стал сэр Питт, при котором власть монарха в Великобритании очередной раз подверглась ограничениям и стала совсем незначительна.

[9] Исла де Хосе Франциско (1703 — 1781 гг.) — испанский сатирик, иезуит. Его проповеди отличались чистотой и правильностью слога и явились живым протестом против упадка и вульгарности современной ему испанской литературы. Сатирический роман, «Fray Gerundio» написанный де Исла на эту тему, имел огромный успех в Мадриде, но вместе с тем создал автору множество врагов. Инквизиция выразила Исле порицание и запретила книгу, но он был скорее номинальным. Изгнание в 1763 г. иезуитов из Испании сильно потрясло Хосе де Ислу, он уехал на Корсику, затем в Болонью.

[10] Тобар Алонсо-Мигель (1678 — 1758 гг.) — испанский живописец севильской школы, ученик Фахардо, развившийся через изучение произведений Мурильо и подражавший ему столь хорошо, что написанные им картины нередко можно принимать за оригиналы этого мастера. С 1729 г. был придворным живописцем короля Филиппа V и в 1734 г. сопровождал его в Мадрид. Лучшею работою этого художника считается «Скорбящая Богоматерь». Из прочих его картин известны «Мадонна», «Портрет Мурильо», «Святой Иосиф с Младенцем-Спасителем» и «Мальчик, пускающий мыльные пузыри».

[11] Филипп II (1527—1598 гг.) — король испанский. Сын и наследник Карла V. с 1554 г. считался королем Неаполя и Сицилии, а с 1555 г., после отказа отца от престола, провозглашен королем Испании, Нидерландов и обладателем всех заморских владений испанской короны привел ее к почти полному банкротству. У Филиппа II было много любовниц, но не они разоряли государственные финансы. В частной жизни король не был расточителен. Бесконечные войны, почти всегда неудачные, варварское преследование трудолюбивого и торгового населения за религиозные убеждения гораздо больше способствовало обнищанию Испании к концу его жизни.

[12] Меркатор, Герард Кремер (1512 — 1594 гг.) — картограф, родился во Фландрии. Интересуясь математикой и физикой, Меркатор занялся изготовлением глобусов, точных астрономических инструментов и гравированием на меди. Скоро его мастерская приобрела известность, но в 1544 г. в Нидерландах начались гонение по религиозным воззрениям и в 1552 г., он уехал в Германию, в Дуйсбург. Созданный им «Атлас» был осуществлением только части плана Меркатора, хотевшего представить наглядно устройство всего мира, дать описание Земли, как ее понимали в древности и как она представляется в новейшее время. Ученый хотел начертать хронологию всех важнейших событий и генеалогию властителей и героев, но кроме «Атласа», ему удалось осуществить только издание хронологии, древней географии (Птолемея). Последний выпуск «Атласа» Меркатора вышел уже после его смерти, в 1595 г в издании сына Румольда. В 1604 г. внуки великого мастера уступили медные доски «Атласа» одной из амстердамских фирм, что, в течение столетия, позволило Голландии держать первенство в картографии. Герард Меркатор был весьма разносторонний ученый. Занимаясь земным магнетизмом, он первый указал на несовпадение северного магнитного полюса с географическим, и предложил принять меридиан, проходящий через магнитный полюс.

[13] «Zolotaia baba» (Золотая баба) — от Урала по всей Сибири и Алтаю распространены легенды о данном божестве под разными именами: Калтась — на Урале, Алтын-Арыг — на Алтае, в Сибири золотую бабу называют Сорни-Эква.

[14] Август II Фридрих Сильный (1670 — 1733 гг.) — второй сын Иоанна-Георга III, курфюрста саксонского, и датской принцессы Анны Софии, с 1694 по 1788 гг. курфюрст саксонский, а с 1697 г. король польский. При вступлении на престол Речи Посполитой, Август II обязался вернуть Польше уступленные шведам провинции. Но польские магнаты не хотели войны, и, исполняя обещание, король вел ее войсками и на средства Саксонии. Началась Северная война и Август вступил в союз с Данией и Россией, но с 1702 по 1708 гг. шведы дважды разбивали саксонское войско и, под давлением Карл XII, польский сейм лишил Августа престола и избрал королем Станислава Лещинского. Чтобы спасти Саксонию, Август согласился на Альтранштадтский мир и отказался от Польши. Узнав о поражении Карла под Полтавой, Август объявил этот мирный договор недействительным и снова соединился в союз с Петром. Началась новая война со шведами, возгоревшаяся с особенною силою по возвращении Карла XII из Турции, и только смерть последнего в 1718 при Фридрихсгалле положила ей конец. В 1719 г. им было заключено перемирие со шведами, при посредничестве России, перешедшее в окончательный мир. Август II был снова признан польским королем. Ему не удалось подчинить себе поляков силою оружия, и он привлек их к себе блеском и пышностью своего двора, вся тяжесть содержания которого легло на несчастную, разоренную долгой войной Саксонию. Фавориты и фаворитки и разные шарлатаны, обещавшие изготовить жизненный эликсир, поглощали неимоверные суммы. Науки мало пользовались его покровительством, а искусства он поощрял лишь настолько, насколько они служили его страсти к роскоши и постройкам. Умер Август II Фридрих 1 февраля 1733 г в Варшаве и погребен в Кракове.

[15] Лещинский Станислав (1677 — 1766 гг.), — сын великого коронного подскарбия и посла польского в Турции Рафаила Лещинского, воевода познанский. В 1704 году по требованию шведского короля Карла XII был избран конфедерацией великопольской шляхты королем польским в место объявленного низложенным Августа II. В 1706 г., по альтранштедтскому договору с Карлом XII, Август признал Польшу за Лещинским, но после полтавской битвы объявил этот договор недействительным. Лишенный шведской поддержки, Лещинский отказался от короны и удалился во Францию, где на его дочери Марии женился Людовик XV…

[16] Август III Фридрих (1696 — 1763 гг.) — курфюрст саксонский король польский. Сын и наследник Августа II, был воспитан матерью в протестантстве, но римской курии удалось изменить его религиозные воззрения. Во время путешествия, предпринятого им в 1712 г. по Германии, Франции и Италии, он был тайно обращен в католицизм в Болонье, хотя открыто признал себя его приверженцем лишь в 1717 г. в Саксонии. На решение Августа III стать католиком повлияли виды на польскую корону и на брак с австрийской принцессой. После смерти отца, несмотря на старания Людовика XV возвести на польский престол Станислава Лещинского, он, частью польской шляхты, был провозглашен ее королем. На варшавском сейме 1736 г. курфюрст Саксонии Август III Фридрих был официально признан королем Польши. Не обладая способностями отца, от него он унаследовал страсть к роскоши, по его примеру содержал блестящий двор и тратил громадные суммы на приобретение картин и прочее.
[17] Филипп V Бурбон (1683—1746 гг.), — внук Людовика XIV, по матери племянник Карла II, последнего из габсбургских королей Испании. С 1701 г король Испании. В союзе с Францией вел войны за наследство Габсбургов с Австрией, Англией, Голландией, Португалией, Савойей и Пруссией, в результате которых Испания потеряла много своих земель. В 1723 г. Филипп отрекся от престола в пользу своего сына Людовика, но через 8 месяцев тот умер, и по просьбе министров и дворянства, в 1724 г. он снова вступил в управление страной.

[18] Гордон Томас — родился в Шотландии, племянник сподвижника Петра I Гордона Патрика. В 1717 г. был принят на службу в Балтийский флот и служил России до 1741 г., в последние годы в чине вице-адмирала занимал должность главного командира Кронштадтского порта.

[19] Лесток Иоганн (Жан) Герман (1692 — 1767 гг.) — из старинного французского дворянского рода, получил медицинское образование. С 1713 г. российский придворный в звании лекаря. Из-за близости к Елизавете Петровне сыграл важную роль в перевороте 1741 г., поддерживал связь между цесаревной и французским посланником Шетарди, а также шведским посланником. После воцарения Елизаветы Лесток, будучи ее лейб-медиком и поверенным самых интимных тайн, оказывал большое влияние на нее и внешнюю политику России, неизменно интригуя в пользу Франции, от которой получал регулярное денежное содержание. В 1743 г., за подобные для Франции содействия получил от прусского императора Карла VII титул графа. В 1745 г. А. П. Бестужев-Рюмин перехватил переписку Лестока с Шетарди, скомпрометировав его в глазах императрицы. В 1748 г. Бестужев-Рюмин добился ареста Лестока как политического преступника. Смертный приговор был заменен ссылкой. В 1762 г. Лесток помилован Петром III с восстановлением в чинах и возвратом конфискованного имущества.

[20] Мандарин — такое экзотическое название китайские сановники получили от прибывших в Поднебесную португальцев. Оно произошло от санскритского слова мантрин — советник, но искаженное ими как «mandarim». В Европе это название прижилось, и уже с XVI в. стало употребятся повсеместно позднее оно прочно закрепилось за Китаем и в европейской литературе.

[21] Лилит (Ночная) — в Таргуме (древний перевод Пятикнижия) царица Смарагда, по раввинистской традиции первая жена Адама и мать исполинов и бесчисленных злых духов. Позднее, преследующее детей ночное привидение.

[22] Махмуд I (1696 — 1754 гг.) — сын Мустафы II и преемник на престоле Ахмеда III, с 1730 г. султан Турции, пришел к власти через восстание янычар. На фоне столкновения союзников Порты крымских татар с Россией, в 1735 г. заключил мир с персидским шахом Надиром, возвратив ему завоеванные провинции. В 1736—1739 гг. вел войну с русской императрицей Анной Иоанновной и австрийским императором Карлом VI. По мирному договору с Австрией к Турции отошли земли северной Сербии и малой Валахии.

[23] Гиреи — династия крымских ханов, правившая полуостровом с начала XV по конец XVIII столетия. Родоначальником крымской династии ханов был Хаджи-Гирей. Он основал в Крыму независимое от Золотой Орды владение и в 1437 г. разбил генуэзцев, которые пытались покорить крымских татар своей власти. Хаджи-Гирей поддерживал дружеские отношения с Польшей и враждовал с государством Московским. После смерти Хаджи в 1466 г. ханом стал его младший сын Менгли-Гирей, уже при нем Крымское ханство потеряло независимость и вошло в вассальные отношения с турками. С этого времени ханы из рода Гиреев ставились Турцией и могли быть сменены турецким султаном. Менгли-Гирей сблизился с Москвой и в союзе с князем московским Иваном III воевал против Литвы и Польши. После смерти Ивана III крымские ханы стали переходить по очереди на сторону, то Москвы, то Литовско-польского государства, с обоих выпрашивая деньги за помощь, и при случае нападая на обоих. Одно время, именно при Мухаммед-Гирее, в 1521 — 1523 гг. крымскому ханству удалось распространить свою власть на Казань, где был посажен царем брат хана Сагиб-Гирей, и на Астрахань. Последняя недолго была в руках крымчаков, а в 1550 г. династия Гиреев была свергнута и в Казани. Мстя за покорение Казани и Астрахани Иваном Грозным, хан Девлет-Гирей несколько раз нападал на границы Московского государства, в 1555 г. разбил Шереметева у Судьбища, в 1571 г. сжег Москву. С конца XVII в. Россия делает попытки вторжения в Крым. Предпринятые против хана Хаджи-Селим-Гирея походы князя Голицына в 1687—1689 гг., не дали результатов; но уже к половине следующего столетия Россия приобретает сильное влияние на Крым и судьбу правящей в нем династии. В 1741 г. хан Менгли-Гирей II был свергнут с трона, но вмешательство России возвратило ему власть. В борьбе, происходившей из-за Крыма между Россией и Турцией второй половины XVIII столетия, Гиреи играли пассивную роль, склоняясь на сторону победителя. В 1783 г. последний из Гирев Шагин отрекся от ханского достоинства, и Крым был присоединен к Российской империи, сам хан переселился в глубь России, но затем уехал в Турцию, где был казнен.

[24] Калга (обычно старший сын хана) — звание введено Менгли-Гиреем, он имел право на престол, но это не всегда соблюдалось, калга командовал войском. Нур-эд-дин (второй сын хана) — наследник, после калги, его обязанности были различны и не имели строгих очертаний. Султаны — другие ханские сыновья, смотря по личному достоинству — занимали должности начальников ногайских татар и прочее.

[25] В 1701 г. в Сечи было решено заключить союз с Крымом и воевать Московское государство, но запорожцы не получили поддержки хана. Когда Мазепа перешел на сторону Карла XII, Петр писал казакам, убеждая не верить «прелестным письмам» гетмана. Кроме обычного жалованья, запорожскому войску было выслано 12000 рублей, но увещания и подарки не помогли: 28 марта 1709 г. запорожцы поступили на службу короля Швеции. На Украину Петр послал полковников П. Яковлева, И. Галагана с войском и 14 мая Сечь была взята приступом. Петр издал манифест, объявлявший об уничтожении Сечи и предписывавший впредь запорожцев в русские границы не пускать, а тех которые придут поодиночке с повинной, селить в Малой России поселянами. Ушедшие после Полтавской битвы с Карлом XII запорожцы в 1710 г. попытались основать новую Сечь при впадении р. Каменки в Днепр, но указом Петра она была разорена войсками гетмана Скоропадского и генерала Бутурлина. Тогда запорожцы с дозволения хана Каплан-Гирея основали Сечь на территории Крыма в Алешках. Проживая здесь, они служили хану под командою его сераскиров, сохраняя казачий уклад. Притеснения, со стороны крымцев и ногайцев, очень скоро породили в их среде мысль о примирении с Россией и о возвращении на Украину. Попытки в 1716 — 1717 гг. обратиться с прошением к Петру I остались безуспешны, но при Петре II у запорожцев появилась надежда по возвращению в российское подданство. В 1732 г. граф фон Вейсбах представил императрице Анне Ивановне прожект по возвращению запорожцев, но его осуществление отложили до разрыва России с Турцией. В споре за польский престол 1733 г., Турция и Крым стояли за Лещинского, и запорожцы получили указ от хана двинуться в Польшу. Воспользовавшись этим, они поднялись по Днепру и стали кошем на реке Подпольной. Получив от Вейсбаха грамоту императрицы Анны, прощавшую им старые вины и принимавшую их вновь в подданство Российской империи.

[26] Кафа (Феодосия) — как торговое поселение, существовала еще в глубокой древности. Анонимный автор одного из периплов (древнее описание берегов) Черного моря сообщает, что тавро-скифы там вели торговлю с Индией и имели город Ардавду (т. е. город семи богов) За несколько веков до н. э. милетские греки основали здесь колонию Феодосию (богом данная). Она процветала несколько столетий, вела значительную торговлю, преимущественно хлебом, и слыла житницей древней Греции. Побывав в руках Босфорского царства и Рима, город пришел в упадок и позднее был разрушен гуннами. В IV в. н. э. о ней упоминается, как о незначительном местечке, под именем Каффы. В 1260 г. Каффу приобрели у татар генуэзцы, под их владычеством город сильно вырос и сделался центром генуэзских колоний на Черном море. В 1318 г. здесь была учреждена особая епископия. В 1475 г. Каффу завоевали турки, украсили город мечетями, минаретами, роскошными банями и базарами, переименовали его в Крым-Стамбул (Крымский Константинополь), или Кафа. При турецком владычестве город оставался укрепленным торговым пунктом, но со временем сильно обезлюдел. Русские войска вошли в Кафу в 1771 г., по Кучук-Кайнарджийскому миру с Турцией 1774 г. он отошел к России.

[27] Уздени — в Дагестане под узденями разумеется обширное сословие свободных людей, поселян, живших или самостоятельными сельскими общинами, или находившихся в подчинении различных владетелей на правах подданства. В Кабарде уздень понимается как высшее сословие, происшедшее от древних родовых старейшин племени адыге, с которыми кабардинские князья (пше) вступили в соглашение и признали их права не только на землю, но и нажившее на ней население. В XVIII в. узденями в Кабарде являлись всего три фамилии — Тамбиевы, Куденетовы и Анзоровы.

[28] Мария Темрюковна — русская царица, вторая жена Иоанна IV Грозного, дочь кабардинского владельца Темрюка Андоровича. По принятию святого крещения, обвенчана с государем Московским в 1561 г. Умерла в 1569 г.

[29] Страна Небожителей Лхаса — столица Тибета и главный город тибетской провинции Уй. Время построения Лхасы Тибетцы относят к началу VII столетия. В 1642 Далай-лама V перенес свою столицу в Лхасу и построил дворец Потала на руинах древнего дворца Сронцзангамбо. Строительство первого, или нижнего, уровня Поталы, — девятиэтажного Белого Дворца (Потранг Карпо), — началось в 1645 г. На протяжении четырех веков Лхаса служила обителью Далай-лам, являясь центром религиозного паломничества ламаизма. В XVII в. Страна Небожителей была обнесена стеной, но она была разрушена, в период джунгарских набегов на Тибет 1719 — 1722 гг. и взамен ее тибетцы воздвигли вдоль подошвы священной горы Будалы, на протяжении около 15 км., каменную плотину, для защиты городских и загородных зданий от разливов реки Джичу. Город изобиловал роскошными садами. Самые замечательные строения — ламайские кумирни и здания, в которых помещался китайский губернатор. В Европе начальные сведенья об этом грандиозном городе Азии относятся к XIV в.. Первым, из посетивших Лхасу европейцев, был монах Одорико-ди-Порденоне, который прошел по Тибету в период с 1316 — 1330 гг. Три века спустя в 1624 г. Страну Небожителей посетил иезуит Антонио де Андрада. Вскоре в Лхасе появились и другие иезуиты, из которых Дезидери жил там с 1716 по 1729 гг. Упоминаемый в данной книге Орацио де ла Пенна основал в Лхасе капуцинский миссионерский стан, существовавший с 1719 по 1741 г.

[30] Будда Шакьямуни — имя основателя и проповедника буддизма Сиддхартхи Гаутамы (623 — 544 до н.э.), по преданию, происходившему из царского рода племени шакьев в Северной Индии. Буквальный перевод имени — просветленный аскет из рода Шакья. На санскрите Будда означает просветленный, муни — аскет. Иногда Шакьямуни называют просто Шакья, а также Шакья-синха (то есть лев-Шакья), Шакьяпунгава (герой-Шакья).

[31] Мухаммад (гг. прав.. 1719 — 1748 гг.) — великие моголы титул, данный европейцами государям знаменитой тюркской династии, основанной султаном Бабуром (см. ниже) и около трех столетий властвовавшей в Индии. Сами бабуриды этого титула не употребляли, потому что ничего общего с монголами не имели. Бабур называл себя тюрком и гордился своим происхождением. Записки себе и современниках он написал на джагатайском языке. Европейцы впервые узнали о бабуридах от персиян, которые обитавших за Амударьей джагатайских тюрков, называли могул, не разобрав дела, европейские ученые в описаниях Азии сочинили империю Великих Моголов. Настоящий же титул бабуридов был падишах, заимствованный у персиян и принятый Бабуром в 1506 г., вместо прежнего «султан».

[32] Бабур Захиреддин Мухаммед (1483 — 1530 гг.), — основатель державы Великих Моголов в Индии, просуществовавшей с 1526 по 1761г. Потомок Тимура от отца Омар-Шейха, в 1494 г. наследовал власть над землями от Самарканда до Инда. Стремясь подчинить себе Индию, Бабур силой и хитростью овладел Кашгаром, Хотаном, Кундузом, Кандагаром и Кабулом, Расчистив путь в Индию, в 1525 г Бабур двинулся на Дели и уже на следующий год вошел в главный ее город победителем и после пятилетнего господства умер. Талант полководца и правителя, соединялся в нем с любовью к наукам и искусствам. Он оставил потомкам записки на джагатайском языке «Бабур-Наме», описание своей жизни и завоеваний, которые наследовал его сын Хумаюн, основатель династии Великих Моголов.

[33] Павлиний трон (Тухтитаос) — знаменитый трон Великих Моголов в Дели. Он имел вид двух павлинов с распущенными хвостами из сапфиров, рубинов, изумрудов, жемчуга и других драгоценных камней. Его поддерживали шесть массивных ножек из золота, также покрытых рубинами, изумрудами и бриллиантами. Над троном возвышался золотой балдахин на двенадцати колоннах, осыпанных драгоценными камнями, с краев балдахина свешивалась бахрома из жемчуга.

[34] Аюка (1642 — 1724 гг.) — старший сын Пунцука (по русским актам Бунчук, Мончак) властителя таргоутов, с 1672 г. хан волжских калмыков. Воспитанный дедом Шукур-Дайчином в честолюбивых стремлениях, Аюка распространил свою власть и на соседние тюркские племена. Номинально состоя в подчинении императора Китая, он выказывал великую дипломатическую хитрость в сношениях и с Россией. В 1673 г. Аюка заключил с Москвой особый договор, и обязался быть ее союзником. Он ходил вместе с русскими на крымских татар, но не всегда оставался верным данному соглашению и нередко разорял русские города. Такое своеволие Аюки стало причиной заключения с ним еще нескольких подтвердительных договоров, в итоге при его правлении волжские калмыки использовались при подавлении Астраханского и Булавинского восстаний, а также в Северной войне.
35 Белая царица, Белый царь, — обращение правителей Средней Азии и Казахстана к русским государям и государыням XVI — XVIII вв. Здесь слово «белый» означает не цвет лица или кожи, а говорит о высоком положении данной персоны. Русский аналог такого обращения, вплоть до конца XVII в. — светлый или великий князь. В XVIII в. еще остается понятие светлейший князь.

[36] Дин-дай — шарик определенного цвета на головном уборе китайского сановника, нашивки на рукавах, груди и спине его халата, в виде различных зверей, имели значение знаков воинского отличия. Чиновники Китая делились на девять гражданских и девять военных ранга. Единорог на халате, красный пояс, с пряжкой из нефрита и рубинов, красный дин-дай на атласной шапочке приравнивался к европейскому генеральскому чину, а павлинье перо говорило о титуле князя, возможно князя крови т. е. принца.

[37] Древние мыслители Китая представляли Вселенную так: вверху господствовало круглое небо «Великое Нечто», а в низу простиралась земля квадратной формы, а ее центром была поднебесное государство и все народы, что не входили в земные очертания ее границ, но находились под властью Неба, были подданными его сына китайского императора. Кроме Срединного царства или государства (Чжун-го) и Поднебесная (Тянь-ся), Китай также называли, Срединное цветущее государство (Чжун-Хуа), Срединная равнина (Чжун-юань), Восточная заря (Чжень-дань) и Небесная династия (Тянь-чао).

[38] Короткополые — так называли светских, не принявших сан священнослужителя, тайных и явных членов ордена Игнатия Лойолы.

[39] «Духовные упражнения», наставления основателя ордена Игнатия Лойолы, в последствии негласный устав иезуитов гласил: «каждый иезуит должен подчинятся старшему, как труп, который можно переворачивать во всех направлениях, как маленькое распятье, которое можно поднимать и которое двигать как угодно». Воля, силы и совесть каждого члена ордена переданы в руки генерала находящегося в Риме. По правилам ордена, всякий иезуит должен видеть в генерале самого Христа, «должен предоставить провидению, в лице своих начальников, так управлять собою, как будто бы он был трупом».

[40] Риччи Лаврентий (1703 — 1775 гг.) — генерал ордена иезуитов с 1758 г. Во время его генеральства иезуиты были изгнаны из Португалии, Франции, Испании и Неаполя. После уничтожения ордена в 1773 папой Климентием XIV, Риччи был заключен в крепость св. Ангела, где и умер.

[41] Цам (танец богов) — торжественное религиозное служение, совершаемое в буддийских монастырях на открытом месте и привлекающее толпы богомольцев. Цам не приурочен ни к какому историческому событию, ни к какому определенному дню, он совершается тогда, когда впервые был введен в том или другом монастыре. Цель его — показать присутствие божества на земле и отдалить злых духов (шимнусов) от последователей Будды. Обряд состоит в пантомиме, исполняемой ламами, которые маскируются докшитами (гении хранители), т. е. надевают маски, изображающие того или другого докшита, и вместе с шанаками (ламами-созерцателями), выступающими без масок, но в соответствующем одеянии, совершают по намеченному кругу религиозный танец. Докшитский танец Цам обряд ламаистский, но корнями уходящий в шаманизм бронзового века. До начала XX в., был широко распространен не только в Тибете и Монголии, но и в Бурятии, Туве и во многих других местах поклонения Будде.

[42] Макао — основанная в 1557 г. португальская колония в Китае, при устье реки Кантон в 104 км. от одноименного города. Располагалась на маленьком полуострове, посредством узкого песчаного перешейка соединенном с материком. Колония была раскинута на холмах, в 100 м от берега, и защищена фортами. По причине мелководья большие суда не входили в ее гавань и вставали на разгрузку или погрузку в море, на небольшом расстоянии. В XVIII столетии Макао был средоточием восточноазиатской торговли: вывоза в Европу чая, шелка, индиго и ввоза в Китай опиума.

[43] Остенде — город-порт на Северном море в Бельгии. В XVIII в. входил в состав Австрии.

[44] Марианна Падре Хуан де (1536—1624 гг.) — испанский историк, профессор в Толедо, иезуит. Мариана доказывал, что притесненный народ имеет право восстать и убить тирана (трактат «De rege et regis nistitutione» Толедо, 1599). Беспристрастие, побудившее профессора указать слабые стороны ордена иезуитов навлекло на него преследование. Главный в пятьдесят томов труд Марианы «История Испании».

[45] Казуистика (от латинского «казус» — случай) — рассмотрение отдельных случаев в их связи с общими принципами (права, морали и т. д.). В теологии (особенно в католицизме) — учение о степени греха применительно к различным обстоятельствам. В переносном смысле — ловкость, изворотливость в доказательствах, обычно ложных или сомнительных положений, крючкотворство.

[46] Хурал (хурул) — собрание духовных лиц, чествующих Будду, т. е. буддийское богослужение. У волжских калмыков хурал место службы, буддийские храмы, а также собрание народа или его представителей.

[47] Будуар — слово пришло в Россию от французского «boudoir», во Франции произвели его от глагола «bouder» — сердиться, хмуриться, дуться, и этим глаголом обозначались капризы и причуды молодой светской женщины. Исходя из данного понятия, будуаром называли изящно убранную дамскую комнату. Впервые будуары появились во Франции во времена Регентства и введены во всеобщее употребление госпожами Помпадур и Дюбарри, которые в уединенных и с изумительною роскошью украшенных кабинетах принимали своих поклонников.

[48] Новая Джульфа (Нор-Джуга) — В 1603 г. из селения Джульфа под Нахичеванью, шахом Аббасом, в Персию было вывезено около 50 тыс. армян, и размешено близ Испагани, где переселенцы образовали предместье — новую Джульфу. К XVIII столетью в Новой Джульфе было шесть Армяно-григорианских церквей и женский монастырь, а также католическая церковь с монастырем.

[49] Дондуковы и Дондуковы-Корсаковы — русский княжеский род. Дочь князя Рандула Дондукова Иона, вышла за полковника Корсакова, которому в 1802 г. было дозволено именоваться князем Дондуков-Карсаков. Дочь его, Мария, была женой Михаила Александровича Корсакова, вице-президента академии наук (1794—1869 гг.), которому в 1820 г. была передана фамилия потомков хана Дондук-Омбы. Старшим сын Марии и Михаила князь Александр Михайлович Дондуков-Корсаков (1820 — 1893 гг.) генерал-адъютант и генерал от кавалерии, в 1859 г. занял должность начальника штаба Войска Донского и участвовал во введении крестьянской реформы на Дону. В начале последней русско-турецкой войны ему поручено было командовать 13 армейским корпусом, а в 1878 г. князь Дондуков-Корсаков был назначен императорским российским комиссаром в Болгарии. Под его председательством была образована комиссия, которая выработала новое положение об управлении Кавказом, введенное в действие в 1883 г.

[50] Энсенада (1702 — 1781 гг.) — маркиз, испанский государственный деятель. Из бедной семьи, в молодости на службе в военно-морском ведомстве. С 1741 до 1753 г. советник Филиппа V и Фердинанда VI. В 1754 был лишен всех должностей и сослан в Гренаду. После вступления на престол Карла III маркиз де Энсенада был возвращен Мадрид. Во время гонения в Испании на иезуитов снова удален от двора, поскольку считался их тайным покровителем.

[51] Иосиф I Эммануил (1715 — 1777 гг.) — португальский король, сын Иоанна V. Вступил на престол в 1750 г. и предоставил управление страной первому министру Помбалю, сам же предался удовольствиям. Покушение его на жизнь в 1758 г. послужило поводом к изгнанию иезуитов из Португалии. Умер после продолжительной болезни, во время которой регентство принадлежало его супруге Марии-Анне, дочери испанского короля Филиппа V. Иосифу наследовала его старшая дочь Мария I.

[52] Иезуитская республика — до прихода европейцев, Парагвай был заселен бродячими индийскими племенами, из которых наиболее значительным и развитым были гуарани. В 1515 г. испанец Дон-Жуан Диаз де Солис открыл устье реки Параны. В 1528 г. Себастиан Кабот там построил форт Санто Эспериту. В 1536 г. Жуан де Айолас основал столицу Парагвая Асунсьон. С 1542 г. испанское правительство назначало уже для новой колонии специальных управителей. В 1608 г. в Парагвае основали поселения испанские иезуиты, которым скоро удалось здесь создать теократически-патриархальное царство, единственное в своем роде во всей всемирной истории. Иезуиты обратили в христианство и в значительной степени цивилизовали местных индейцев, и те обратились в оседлых поселенцев, занялись земледелием скотоводством и ремеслами. В каждом поселении был священник-иезуит, с викарием, исполнявший не только духовные обязанности, но и обязанности главы местной администрации; ему были подчинены выбранные индейцами кацики, исполнявшие низшие полицейские функции. Все работы на плантациях исполнялись индейцами под надзором этой администрации собирающей произведения труда в особые магазины, из которых выдавала продукты всем в них нуждающимся. Индейцы находились в полном подчинении у иезуитов, которые пользовались властью не особенно деспотически и не пытались насильственно европеизировать индейцев. Господствующим языком в колонии оставался гуарани, и только к середине XVIII в. он постепенно сменился испанским, когда индейцы стали метисами. Настроенные иезуитами они относились враждебно ко всем иностранцам и даже к испанцам, не принадлежавшим к ордену. У иезуитов были постоянные столкновения с гражданскими властями колонии, но они выходили из них по большей части победителями и фактически были совершенно независимыми от метрополии. Еще большей независимости достигли они в 1726 г., когда добились королевского декрета, в силу которого их поселения были изъяты из ведения парагвайских властей и подчинены отдаленному губернатору Ла-Платы.

[53] Хозе Маскаренас-и-Ланкастро дон, герцог Авейро (1708 —1759 гг.) — пользовался при португальском короле Иоанне V большим влиянием, но при Иосифе-Эммануиле был оттеснен Помбалем. Вместе с маркизом Тавора и другими он был признан виновным в покушении на жизнь и поранении короля на улице в ночь с 3 на 4 сентября 1758 г. Подстрекателями объявили иезуитов. В январе 1759 г. Авейро вместе с сыновьями и зятем казнили, имения их конфисковали, а иезуитов изгнали из страны. В 1781 приговор по делу Авейро был подвергнут пересмотру, и по отношению к 6 лицам обвинение было отменено, но постановление суда об их реабилитации не было приведено в исполнение.

[54] Апраксин Степан Федорович (1702 — 1758 гг.) — сын стольника. Воспитывался у своего родственника сподвижника Петра I адмирала Петра Матвеевича Апраксина. По обычаю того времени, он вступил в службу солдатом в Преображенский полк и в царствование Петра II был уже капитаном. Потом перешел в Семеновский полк и получил от императрицы Анны чин секунд-майора. Был в походе под начальством фельдмаршала Миниха — при взятии Очакова в 1787 г., за что награжден чином премьер-майора и деревнями. Затем в 1739 г. был произведен в генерал-майоры. В 1741 г. Степан Федорович встречал на границе посольство шаха Надира, состоявшее из 2200 с лишком человек. В 1742 г. Степан Федорович был отправлен послом в Персию. После был генерал-кригскомиссаром, вице-президентом Военной коллегии. В 1756 г., пожалован в фельдмаршалы и возглавил русскую армию против Пруссии. В 1757 г. канцлер Бестужев фельдмаршала к пределам России, чтобы иметь в своем распоряжении его армию. Лишившийся победы при Грос-Эгерсдорфе, Апраксин был потребован к ответу императрицей и заключен в небольшом дворце близ Санкт-Петербурга. Скончался внезапно под судом.

© Сергей Вершинин, 2010
Дата публикации: 13.02.2010 19:44:45
Просмотров: 3430

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.