Дыхание Красного Дракона. Часть 1 гл. 6

Сергей Вершинин

Форма: Роман
Жанр: Историческая проза
Объём: 17961 знаков с пробелами
Раздел: "Тетралогия "Степной рубеж" Кн.III."

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

— А вот бы и не сбег. А на оборот. Это вы все в стеснении. Потому и одни. А Софья Корнеевна по полудню развалиться голая на лавке, и знай себе почивает. Давичи, по неведенью, в избу бывшей штаб-палаты зашел дед Иван. Увидел ее и обомлел. Думал, скончалась барыня от мигрени и я тело ее пышное обмывать готовлю.
От сказанного Акулиной, Анна, не желая того, прыснула чаем.
— Будет, Акулина! А то, так и подавится можно.

«Дыхание Красного Дракона» третья книга из тетралогии «Степной рубеж». Первую «Полуденной Азии Врата», и вторую «Между двух империй», смотрите на моей странице.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЕЛИЗАВЕТЫ ВТОРЯ РАЗВЛЕЧЕНИЯМ.

Глава шестая.

Стояло тихое апрельское утро. День был облачный, но в воздухе разлился запах весны, и от этого аромата Шустовой стало до слез не по себе. Пряча нахлынувшую тоску от Акима Ивановича, инженер-поручика Тренина и других близких ей людей, Капитанша решила прогуляться в гости к Акулине до строившегося верхнего форштадта. Немного пообщавшись с матушкой Александрой у входа в церковь, Шустова покинула крепость через главные ворота, перешла мост оборонительного рва цитадели и направилась к форштадту, который солдаты крепости называли по старому — слободкой…
Исходя из противоречивых распоряжений Правительственного Сената последних лет, Сибирский и Оренбургский наместники заселяли оборонительные линии на границе со Степью крайне медленно. По велению Елизаветы от 1742 года [1] из возможных переселенцев были полностью исключены малороссы, а так же государевы люди. Подати выбывших в Сибирь свободных от помещичьей крепости крестьян [2] ложились общим бременем в подушный налог оставшихся в Великороссии посошных. В губерниях Русского Севера, — оплота староверов-безпоповцев, с которых, по возобновленному в 1752 году указу Петра [3], и так взимали в казну двойную подать и рекрутский набор, новые обстоятельства обложения вызвали массовые недовольства с участившимся самосожжением.
Попытка четыре года назад пересилить на Оренбуржье грузин, волохов и черногорцев потерпело неудачу. Люди гор не хотели жить в степи. На новые земли охотно ехали только казанские татары, но их было мало. Занимаясь по большей части торговлей, они не могли разрешить стратегию заселения края.
К концу пятидесятых годов политика империи по освоению новых земель сложилось так, что основным притоком людей на линии крепостей степного порубежья стали люди, в чем-либо сильно провинившиеся перед империей — убийцы-колодники. Перед возможным противостоянием с Китаем, их подневольность посчиталась Правительственным Сенатом неблагонадежностью, поэтому в январе 1760 года бывший губернатор Оренбурга Иван Иванович Неплюев, был призван срочно исправить предыдущие огрехи Сената по данному вопросу. Получив от государыни звание сенатора и конференц-министра, он был наделен широкими правами и возможностями.
Хорошо зная обстановку на границе со Степью, Неплюев, на первом же заседании Правительственного Сената с его непосредственным участием, напомнил сенаторам проект «Об отставных солдатах» ныне покойного великого рачителя и любителя наук Кирилова. И предложил: при созданных крепостях на Оренбургской, Иртышской и других оборонительных линиях создавать форштадты для отслуживших положенный срок младших чинов за счет государевой казны. Через двадцать лет, но он все же осуществил идею первого руководителя Киргиз-кайсацкой Комиссии по укоренению отставных солдат на новых землях.
Согласно январского указа государыни и ордера бригадира Фрауендорфа, пришедшего в конце зимы из Омска, для солдат крепости Святого Петра, у которых выходил срок службы, были выделены деньги и отведена земля под дома для дальнейшего проживания при фортеции…
Солдатская слобода расположилась вниз по реке под защитой крепостного бастиона. На строившемся форштадте стояло только несколько изб, остальные были лишь размечены, кое-где лежали заготовленные для них бревна. Поскольку дом Крутиковых возвели самым первым, он был в слободе дальним, концевым. По народному обычаю стены под крышу бревенчатой четырехстенки и русскую печь поставили в один день, общими силами гарнизона, хозяевам же остались только мелкие внутренние недоделки, которые они совместно и устраняли.
Когда Шустова вошла во двор, Крутиков сидел на покрытой тесом крыше и прилаживал к ней обязательного в русской избе резного конька — символ плодородия, чтобы в доме было много детей
Анна наверх не смотрела и Спиридон ее окрикнул:
— Будьте здравы, ваше Красивейшество. Пришли глянуть на хоромы наши?
— И тебе не хворать, Спиридон. Вот хожу, смотрю, как наши солдатики в слободе обустраиваются, — ответила она, прикрываясь ладонью от выглянувшего из облаков солнца.
— Строимся помаленьку. Вчерась Кирьяну от поручика Самойлова бревна подвезли. В воскресенье всем миром ставить сруб станем. Кирьян из лазарета выйдет, а изба для него уже стоит.
— Акулина-то, где будет?
— Там она, Анна Матвеевна, — с другой стороны. Самовар, — подарок ваш раздувает.
Анна зашла за дом. Непарадная сторона его фасада выходила прямо к еще незаполненному водой в семь футов глубиной оборонительному рву форштадта и рогаткам. Сразу за ними начинался сосновый лес. Хвойная полоса шириной в пару сотен саженей, отделяла высокий речной берег от болотистой низины, вдоль которой уходила дорога к большаку на Омскую крепость. С правой стороны у Ишима была заготовлена запруда для запуска в ров реки.
На еще плохо утрамбованной земле у недостроенных сеней возилась Акулина, раздувая сапогом мужа ведерного медного красавца. Свадебный подарок Акима Ивановича Тюменева и Шустовой — самовар, закипая, блестел на солнце округлыми боками, словно гренадер на параде…
Как только пропели последние петухи, Акулина отправилась в солдатскую слободу, помогать мужу в постройке дома. День был не воскресный, но Софья Корнеевна еще с вечера заявила, что завтра видеть прислугу не желает, и Акулина не противилась. Утро перешло в полдень и, закончив с засыпкой золы в завалинку, она решила побаловать мужа чаем.
— Бог в помощь, хозяйка, — проговорила Анна, поправляя под платком волос.
— Анна Матвеевна!.. — поднимая взор от самовара, удивилась Акулина. — Вот радость-то! Никак погостевать к нам пришли?
— И погостевать, милая, и погоревать — свой язык почесать да твой послушать. Что же это вас Евграф Евграфович так рогатками подпер-то? Места под огород уж совсем не оставил.
— То, не его вина. Мужики с Трениным говорили, а он им: «По проекту господина де Вобана так положено». Француз — тот барин Вобан. И на беду нашу, крестьянскую, в книге по ферти… фарти… В общем, огородов он в той книге не обрисовал. Но инженер-поручик обещал подумать «об сем недосмотре иноземца». Ведь, Сибирь без огорода, что поп без прихода! — Акулина засмеялась и крикнула: — Спиридон… Анна Матвеевна нас навестила! Слезай с крыши-то! Чай пить будем.
— Угощайтесь без меня, барышни, — ответил сверху Крутиков. — Тут работы, чуток малый остался. Уж закончу… а опосля и попью.
— Пусть сидит, Акулина, — проговорила Анна. — А мы пока посудачим о своем, о бабьем.
— Тогда прошу в дом, Анна Матвеевна, — ответила та, и, подхватив закипающий самовар, направилась к дверям.
Хоромы Крутиковых были еще не обжиты, но в передней половине уже стоял крепкий крестьянский стол и две резных лавки. Над печью Спиридон смастерил полати, в красном углу весела икона, украшенная Акулиной вышитыми рушниками. За плотной из старого бархата шторой, пряталась широкая самодельная кровать без постели и подушек.
— Чего ж, Акулина, закуток-то у тебя без перины и всякой другой бабьей начины? Не пристойно сие для отставного солдата женки — спросила Анна, присаживаясь на лавку.
— Да где же мне взять постель-то, Анна Матвеевна! Ведь я из бывших каторжанок, почитай голой сюда прибыла, без приданного. Деньги, что мы с Катькой Сундуковой от прошлой жизни в волосьях припрятали, ей с Остапом да нам со Спиридоном на обновки к свадьбе, венчание да на избы ушли. Да немного их и было.
— Вам же по пять рублей от государыни на обжитее положено! Да еще три на скотину.
— Ой, барыня! — Акулина отмахнулась. — Как только снега спали, Спиридон ходил в таможню к Родион Петровичу! А тот ему и говорит: «Положено не отказываюсь, но денег у меня нет и до Петровского дня лишней копейки не предвидеться. Вот, — сообщает — когда отведем летний торг с киргиз-кайсаками, посчитаем пошлину с приезжих купцов, тогда и получишь на скотину. А на дом вряд ли хватит. По нынешнему году отставников в крепости много набирается, а казна от осеннего торга вельми худа. Так что, если хочешь строиться, стройся на свои сбережения, или жди когда торг наладиться». А когда он наладиться? То ли в следующем, а то ли и в третьем годе.
— И не дал? — подставляя чашки под носик самовара, спросила Шустова
— Не дал, Анна Матвеевна. Сами строим, и скотину брать будем, Спиридон с Евграф Евграфовичем договорился, — даст три рубля под отдачу бесприбыльную. Чего же нам осени ждать! К Покрову Спиридон в отставных будет! С довольствия его снимут из реестра выпишут. И что тогда? К Софье Корнеевне в услужение идти!..
Акулина замолчала и через вздох добавила:
— Хлеб к чаю будите?
— Спасибо, Акулина. Я вот, тебе принесла, — Анна достала из кармана платочек и развернула. На платке лежало несколько кусков колотого бело-искристого сахара. — Ныне он дорогой! Шестнадцать рублей за полпуда. Попоишь сладеньким Спиридона.
— За гостинец благодарствую, барыня.
— А чего так грустно отвечаешь? Любовь у вас или уже прошла? — снова спросила Анна, обустраивать за столом. — Что-то хмур он последнее время.
— Сама не ведаю, Анна Матвеевна, только холоден он стал, не приветлив, — опуская глаза, ответила Акулина. — Может, не сладка я ему?
— И с чего?
— Разве мужиков поймешь. Вон Андрей Игнатьевич, упорхнул от вас даже не изведав… Ой простите, барыня, не то я сказала.
— Чего там! Я для того, Акулина, и пришла… Некому мне более поплакаться, только тебе. Какой день тоскливо на душе. А сегодня ночью снился он мне. Купается, значится в нашей Ишим-реке, а потом выходит. А портки-то на берегу лежат… Проснулась все в жару, рука промеж ног и рубаха задралась. Я к иконе бухнулась. Плакала да молилась. Молилась да плакала. С утра собралась к отцу Иллариону, на исповеди за грех прошение у Бога попросить, а потом подумала: как же я батюшке такое поведаю?! И не пошла. С матушкой лишь у ворот поговорила, да к тебе заглянула.
— А вы, Анна Матвеевна, представьте, что у вас и не было греха. Мигрень случилась. — Акулина оживилась. — Софья Корнеевна ванну от мигрени примет и велит пахучим маслом ее бока ублажать. Стало быть, я ее ублажаю, тру что есть мочи, а она расспрашивает: как у меня со Спиридоном ночи проходят.
— Рассказываешь?
— Я ей Дарьины сказки пересказываю. Ну те, что она про Ситу и ее мужа Раму рассказывала. И про то, как семя ихние брахманы на землю роняют, чтобы на ней цветы красивые росли. Переиначу Дарьины сказанья на русский лад и говорю с придыханьем, а Софья Корнеевна слушает и бедрами к лавке жмется. Глаза у нее чернеют, а потом обмякнет вся и выдох делает. Пока я рассказ веду, раза два, а то — и три, такое с ней происходит. Иначе не заснет. А как проснется, изрекает: «вроде полегчало мне» и велит по соскам и меж ног водить отварной свеклой.
— Это зачем?
— Чтобы моложе и сочнее быть, Анна Матвеевна. Ей-то уже тридцать, а к ней Александр Андреев каждый вечер бывает. Как-то пришел, а я еще с прической не управилась, уж она так кричала, так кричала…
— Не серчаешь на меня?
— За что же, Анна Матвеевна?
— За то, что оставила тебя при Софье.
— Мы люди привыкшие…
— Послушал бы Андрей Игнатьевич, о чем мы с тобой говорим… Он тогда не на пятнадцать верст - далее сбег бы. Давай, Акулина, лучше чай пить, — проговорила Анна, беря чашку.
— Да и так пьем, — ответила та, — А вот бы и не сбег. А на оборот. Это вы все в стеснении. Потому и одни. А Софья Корнеевна по полудню развалиться голая на лавке, и знай себе почивает. Давичи, по неведенью, в избу бывшей штаб-палаты зашел дед Иван. Увидел ее и обомлел. Думал, скончалась барыня от мигрени и я тело ее пышное обмывать готовлю.
От сказанного Акулиной, Анна, не желая того, прыснула чаем.
— Будет, Акулина! А то, так и подавится можно.
— Зато я вас развеселила.
— Да и сама повеселела, — улыбаясь, ответила Анна. — Налей-ка еще чашечку.
После недолгого молчания за самоваром, Акулина неожиданно спросила:
— Дарья-то все в бани?
— А ты откуда про Дарью знаешь?
— Катька Сундукова поведала, а ей Остап. Мы же с Катькой на каторге в одной железной упряжи были. А теперича соседи. Дома, как и судьбы — рядом.
— Ох уж эти бабы! Так и новый штаб-лекарь прознает. Скажи Катьке: язык чтобы прикусила.
— Скажу. Да она не из говорливых, барыня. Я ее хорошо знаю. Трое нас подруг-то было, я, Катька, да еще Мария. Жаль, что сбегла из-под конвоя у поручика, когда в крепость шли. С ней вам поговорить дюже интересно было бы. Мария обучена манерам разным да наукам, но характер непокорный. Через тот характер и сгинула в степи.
— Мария Мельникова? — спросила Шустова.
— Она самая!.. Анна Матвеевна? Откуда вам ее фамилия ведома?
— Из рапорта Андрея Игнатьевича. Иногда комендант мне позволяет их читать. Жива твоя подруга, Акулина. У киргиз-касаков находится. По ее просьбе к ихнему султану Абылаю и решению киргиз-кайсацкого суда, оставлена поручиком в становище некоего старшины Ер-Назара. А в место нее, отдан нам из плена Николай Привалов.
— Аникей!?..
— Какой Аникей?
Акулина поставила чашку с чаем на стол и тихо проговорила:
— Николай Привалов, Анна Матвеевна, на самом деле брат мой родный Аникей Фирсов. Беглый каторжанин из Оренбурга.
— И ты мне такое говоришь за чаем? Ведь я обязана доложить о сем Акиму Ивановичу!
— Я с Рождества молчала! — воскликнула Акулина, ее недавнее веселье, резко сменилось нервной дрожью в руках и срывами в голосе. — Кому же, как не вам сказать-то! Замучил он меня! Как встретит без свидетелей — пугает. Спиридон подозревает, что любовь у меня с ним. Потому и холоден, стал словно истукан. Одно знает — дом строить. А как приласкать, так нет в нем мужского жара. Всю жизнь мне Аникей поломал, через него я и на каторге оказалась. Не хочу я, Анна Матвеевна, жизнь в новом доме со лжи мужу, вам и другим добрым людям начинать.
Акулина заплакала.
— Но он же тебе брат, Акулина! — пытаясь ее успокоить, проговорила Анна. — Родион Петрович сие обстоятельство разведает, тогда ждут его колодки, рваные ноздри да клеймо.
— Родион Петрович!.. Думаете, зачем Аникей к таможеннику ходит? Наушничает он ему обо всем, что в крепости происходит. Хорошо, что сейчас Аникей с поручиком на заготовке леса, а то бы про задумку деда Ивана штаб-лекарь в тот же день узнал. Вот вы, Анна Матвеевна, такая же барыня, как и Румянцева, чин дворянки имеете. А сколько наветов от Шумейцева коменданту, про себя слышали? И это за труд-то ваш каждодневный по крепости и доброту к солдатам. Софья Корнеевна только и знает грудя напомаживать да с подпрапорщиком амуры вдали от мужа крутить, а у него в почете. Штаб-лекарь, не успел прибыть, ему откланялся. Не коменданту, как то по уставу положено! Шумейцеву поклон отвесил! На воспитанницу вашу, Родион Петрович свысока, да похотливо глядит, мол, одалиска, девка гулящая!.. Аникея же привечает, словно и не звали его никогда Барамтычей — конокрадом, разбойником, татем!.. Неужели, все этого вы не видите, Анна Матвеевна?..
Закрыв лицо ладонями, Акулина окончательно залиться слезами, по-бабьи, навзрыд.
— Ну вот, я к тебе поплакаться пришла, а у тебя и самой рот полон забот! Нос в кислом тесте, глаза на мокром месте! — вздохнула Анна. — Сейчас Спиридон зайдет, а мы тут с тобой кружева плетем. То ли плачем, то ли ревем.
— Простите, — утираясь углом накинутого на плечи платка, проговорила Акулина. — Жалко мне… Вас жалко, себя жалко… Будь она проклята такая жизнь. Сегодня дом строю, а завтра может быть, обратно в колодки закуют и все из-за него — брата родного.
— А я то, дура, думала: почему это Тренин его невзлюбил? Вроде обходительный, вежливый, опрятный. Евграф Евграфович с солдатами душа в душу живет, а тут, ни с того, ни с сего, взял и взъелся на парня. И поручик Самойлов держит его на должном офицеру расстоянии… Постой!.. Коль правда, что Привалов — или брат твой Фирсов, наушничает, то он же сейчас при Андрее на свале леса состоит! Как бы, какую пакость не сотворил!
— Может и сотворит. С него станется.
— Благодарствую за чай, Акулина. Пойду-ка я до коменданта и все ему расскажу. Глядишь, Аким Иванович что-нибудь нам, глупым бабам, да и присоветует. Думаю, о том, что Привалов, — брат твой Аникей, мы пока скажем только Тюменеву. А вот, что Родион Петрович за наушничество умышленно покрывает беглого каторжанина, то огласим в крепости неофициально, через деда Ивана, чтобы солдаты с ним менее душевные речи вели. Нам, Акулина, сейчас не плакать пристало. А мудрый совет нужен, как Шумейцева его же клеветой обыграть, и тебя из беды выгородить.
Анна допила чай и решительно встала. Уже выходя во двор, она обернулась и проговорила:
— Негоже так, без постели. Придешь завтра ко мне. Я тебе, Акулина, приданное выдам. Многого не обещаю, но перину и пару подушек для тебя найду.

Примечания.

[1] Указом 1742 г. запрещено было набирать малороссийцев для поселения в оренбургские крепости, а вместо них повелевалось селить там грузин и волохов. Поселения последних по указу 1756 г., равно как поселения черногорцев и албанцев не дали никаких результатов.

[2] Вопреки расхожему мнению до начала XVIII века Россия была крепостной лишь на четверть своего состава. Северное «черносошное» крестьянство и служилые люди русского юга, «однодворцы», при Петре были привлечены к платежу подушного оклада и составили сословие государственных крестьян. Постепенно, указами последующих за Петром императриц, вплоть до Екатерины II, это сословие стало находиться в таком же отношении к правительству, в каком находились помещичьи крестьяне. Указ от 13 декабря 1760 г. Елизавета дозволила помещикам ссылать своих крепостных в Сибирь, притом с зачислением сосланных в счет возложенного на владельца рекрутского набора.

[3] Указ Петра от 14 февраля 1716 г. об добровольной записи в раскол. С «записных» староверов брался двойной подушный налог, после смерти Петра эта мера к раскольникам была отменена, но в 1752 году возобновлена снова. Был повторен указ Петра I, чтобы нашивать на верхнем платье раскольников медные знаки с надписью: «борода — лишняя тягота, с бороды пошлина взята».

© Сергей Вершинин, 2010
Дата публикации: 16.06.2010 11:30:34
Просмотров: 2663

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.