грех
Юрий Сотников
|
Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры) Объём: 9212 знаков с пробелами Раздел: "" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
СОБЛАЗН Грехопадение может и не свершиться наяву, потому что сердечные, душевные, и разумные начала сдерживают своей приобретённой моралью телесную похоть. Если характер в самом деле кремень и нервы железные, то они переборят грязное распутство, поставив над ним как дамоклов меч собственную гордыню. – Как же это случилось? – строго вопросит она своего почти уже блудящего хозяина. – Неужель для того ты пестовал меня много лет, чтобы в мгновение лечь под ударами даже не рубящей сабли, а воспрявшего вонючего хера? – И тогда хозяин не застыдится, нет; но от злого высокомерия перед собой – как будто на сердце подселился преехиднейший враг и нашёптывает предать себя – он заскрежещет зубами в тягостной муке, в страданиях силой прерванного вожделения, но всё же застегнёт на молнию сначала ширинку, а потом и душу. И всё же грехопадение всегда совершается мысленно. Если наяву его можно избегнуть благодаря личным качествам, то над мечтами да грёзами они ну никак не властны. Попробуй прикажи себе не думать о плотских соблазнах – да они тут же назло появляются целой толпой вместо одного, как будто бы тот один, слабенький, предчувствуя нешуточную битву со святостью духа и тела, тут же свистнул в два пальца, и все остальные прибежали на помощь ему, на ходу разоблачаясь сразу до непотребного вида. Чем больше у человека запретов, тем более у него и соблазнов. Если я себе ничего не запрещаю, так мне и не приходится поминутно думать об этом, напоминая себе – не смей! это грех! – Конечно, совсем не значит что я стану блудлив и развратен, избегнув моральных табу – но даже если я десяток раз яво согрешу, то разве осилит моё сотворённое и быстро забытое распутство тысячи мнимых грехов кающегося схимника, который ничего ещё вьяве не сделал но проклинает, убивает себя за одни только мысли – и вечно будет убивать, потому что неисполнимые грёзы вечно терзают душу, любую, даже самую святейшую. ===================== СОБЛАЗН Мне кажется, что существует ещё кроме всех остальных – нет, не грех воздержания – а грех насилия над собой, когда человек мысленно прошёл уже все круги ада, обольстил любые пороки как будто он сам сатана – но людям, да и богу тоже, представляется вседержателем человеческих искушений, гранитной статуей незыблемой воли и святости – внутри себя маясь, прокажённо зудя, и по-младенчески хныкая как повзрослевший ребёнок, у которого отобрали сладкую сиську. Я не сторонник случайного б**дства – если просто в мотне зачесалось, то откажи себе, скрепни; но коль в самом деле любовь, и нет уже радостной, счастливой жизни без этого человека, и просыпаешься с надеждой снова увидеть, хоть мельком, хоть синие туфельки её на ступеньках уходящей в небо лестницы – то люби чаруйся блазнись. =========================== СОБЛАЗН Когда хочется бабу, то в голову кроме неё не лезут другие мысли. Всем телом командует воющий хер, который как мартовский кот противным голоском капризули орёт оглашенно. И нет возможности его убедить что воздержание свято, что всеблагие попы его рекомендуют не только праведникам но и прочим грешным людям, что на том свете ему за униженье зачтётся. - ты совсем уже ёбнулся?!! – визжит он немилосердно, казнительно, как будто я совершил перед ним дьявольское преступление, и теперь уже никаких искупительных деяний не хватит, чтобы вымолить себе прощение. – Если ты, сволочь, меня предаёшь – то я ведь тоже тебя не пощадю! Сдохнешь в забвении женской любви, нежной ласки! А я смотрю на него, безмозглого краснорожего придурка, и не в силах вынести эти мучения, подставляю ему своё крепкое мужское плечо, сильную рабочую руку; он бъётся в моей ладони, дрожит, стонет, объясняясь в любви всем бабам на свете, и мне – а потом изливается слёзно белым потоком горючего плача, и стихает у меня на коленях; я жалею его, дурака – но что я могу поделать, если нет пока у меня иной любви вместо этого патошного суррогата. ========================== СОБЛАЗН Сегодня я шёл по тротуару за одной очень наглой задницей. Долго шёл; мне надо было спешить совсем в другую сторону, но она в своих белых обтягивающих шортах так виляла перед глазами, что я смотрел на неё не мигая, боясь пропустить какую-нибудь особенно соблазнительную ужимку. Сквозь полупрозрачную ткань, мне казалось, были видны даже мелкие прыщики: и именно их бледно-розовая нагота, их маленькая ёмкость, почти осязание на такой крупной заднице, манила меня почти явой доступностью. Кажется, протяни руку да погладь – и на ладони останутся капли пота с неё – а если пальцы просунуть поглубже, во чрево, то с влажных губ её несдержано сорвётся благостный стон. Другие прохожие мужики тоже оглядывались вослед, наверное впечатляясь подобной красотой; но никто не сменил свой путь, предначертания что ли. У всех были дела да заботы важнее этой прелестной задницы; и только я один как будто распрограммировался от сегодняшних обуз, будто бы вытянул из башки и смял в кулаке свою картонную перфоленту, или чип – уж не знаю, что он мне там возложил. Верно, бог глядел на меня сверху, и усмехался – а потом уже взахлёб хохотал – ну куда ты бежишь, перезрелый болван? Она вдвое моложе тебя, она замужем целых три года, есть прекрасный ребёнок-сынок, есть и тайный поклонник. – Но я всё равно шёл, то сбавляя то убыстряя шаги, чтобы не потерять дистанцию – как многоопытный, мудрый, но по возрасту потерявший квалификацию стайер держится за молодым соперником в надежде – а вдруг? – может быть поскользнётся, или оглянувшись пожалеет увядшего мастера. Что за мечты лелеют нас, мужиков, в разглядывании соблазнительных бабьих красот? Во-первых – да и вторых, и третьих – плотское вожделение. Хочу, хочу, хочу; это всегда будет набатным колоколом звучать в каждой мужской голове, долбить по костяным стенкам черепа, вызванивая для других тайное, но самому себе донага открытое, откровенное желание обладать сей красой. И может быть, грубую плотскую похоть даже пересиливает более нежное желание возгордиться этой прелестью – перед собой, людьми и богом, что вот мол какой я значительной силой владею, если такие красавицы предо мною ниц падают. Ах, как бы хотелось узнать, что за грёзы обретаются в женских головках! Ведь они тоже мечтают о нас, обязательно; но то что пишут о дамских фантазьях в дамских журналах, это всё общая полнокровная муть, которая питает весь планетарный бабий организм – а хотелось бы чувствовать сиюминутно каждую маленькую клеточку, хромосомку, инфузорию в туфельках, чтобы в нужный благостный миг подойти да сказать – будь моей! – и не обмануться с надеждой. ========================= БАБУЛЯ Как же мне быть? – я уже в самом деле хочу её смерти. Раньше я думал, будто она не обуза: но теперь мне всё больше хочется избавиться от этой мороки. Неужели я сволочь от этих мыслей, самый паскудный гад. У меня нет любимой бабы, нет достаточных денег, и за счёт смерти бедной старухи, крови родной, я желаю обеспечить своё долгожданное счастье. Наверное, мне уже впору называться садистом раскольниковым – он тоже маялся в своих думах, звал себя тварью дрожащей или право имеет, и хоть трясся как заяц от людского да божьего гнева, но всё же опустил свой топор на седую голову в розовом чепчике. Если б я знал, что она отправится в ад, то мне было бы легче оберегать её здесь. В геенне ужасно: там смрадно от горящей смолы, там зенко от противных уродливых рыл, и гулкое бульканье кипящих котлов, и вожделенные крики чертей вместе с воем бесправных. Тогда б я казался себе спасителем, героем смиренных тягот. Но её место хорошее, я уверен – пусть и не в раю, но где-то на тёплых и мягких перинах вечного покоя. Так зачем мне насильно держать её здесь нестойко подвисшей на костях паралича, коли там безмятежное будущее, и вернее всего несмертельное. Да – я буду, буду, буду ухаживать за ней до конца – но бог свидетель, как я его тороплю. На самом-то деле, конечно же, каждый в такой тягости подыскивает себе оправдание, чистое сердце христа на брелочке, на ладанке. Хорошо тут, у ссаной постели, бывает только схимникам, которые уже с большим трудом но всё-таки отказались от жизненных искусов. А я, грешник, хочу наслаждаться путешествиями и развлечениями – а особенно бабами. Этот твёрдый писюн, что как караульный стоит между ног, вгоняет меня в тоскливую скуку: в голове единая мысль – ну когда же, когда я снова узрею, унюхаю, а потом втяну в себя, раздуваясь стократно, эту божественную благодать. Со стороны, наверное, я выгляжу отвратным бесёнком – и даже не бесом – которого за пакость мудохать до крови не надо, не стоит того, а так просто, по заднице настегать. Разве можно из похоти предавать человека? тем боле, родного. И я тоже себе всякий день говорю – ты желаешь счастья и любви на руинах, старче заживо хороня. Ведь она дышит ещё, ей нравится солнце и белый день; только тёмная ночь её сильно пугает – она почти не спит до утра, покрикивая – ты здесь? ты здесь. Тут я, старая, рядом. Только я каин твой, и хожу за тобой уже через силу, чрез опаску пред высшим судом. Мне кажется, что когда отойдёшь ты в мир тот иной, то сразу услышишь, узнаешь все мои мысли о нынешнем. И меня уже теперь ужасно гложет подступающий стыд пред тобой: мне всё равно, что подумают или скажут обо мне чуждые люди – но ты. Ты. © Юрий Сотников, 2016 Дата публикации: 01.12.2016 13:17:22 Просмотров: 1788 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|