Простой советский негодяй.
Олег Павловский
|
Форма: Роман
Жанр: Проза (другие жанры) Объём: 13240 знаков с пробелами Раздел: "Петроградская сторона" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
. ЭХ!.. __________________________________________________________________________ Мы позволим себе небольшое лирическое отступление... Простой советский негодяй Гарик Халяев заколотил, застучал в стену деревянным кулачком, закричал противным голосом: -- Вставай, Вася! Вася, вставай! Вставай, Вася! Вася, вставай! Можно подумать Халяев не знал, что Вася в отпуске! Знал, злодей, Иначе не стал бы будить в такую рань. – Вася, вставай! Вставай, Вася! - продолжал верещать Халяев, колотя кулачком в стенку. – Я уже... Вася стоял в дверях халяевской комнаты. На спине у Васи номер 27 размашисто написанный мелом, в руках бидон и термос – оба полные. Честный советский труженик Василий Заблудший час назад был выпущен из мед. вытрезвителя без головного убора и сильно страдал, стоя в очереди за пивом от холодного утреннего ветра – его и сейчас слегка лихорадило, но он терпел закусив ворот пальто. Халяеву стало все ясно и с Васей, и с пивом, и с тем, что он, Халяев, опоздал на работу, то есть проспал. Честный труженик Заблудший ждал – он привык ждать. Он ждал короткого замыкания, когда перекручивал провода, вывинчивая лампочку в коридоре, ждал когда мастера хватит удар, запарывая очередную деталь, ждал зарплаты, ждал открытия магазина и, надо отдать ему должное, почти всегда своего дожидался. Вася ждал, а Халяев уже кричал в телефонную трубку так, что японский болванчик на комоде то вздрагивал, то качал головой. – Иван Палыч! Вы меня слышите?! Я вас не слышу! Кричите громче, я из ОБХСС звоню! Здесь интересуются сколько цемента отвезли к вам на дачу и сколько к Пал Иванычу... Кто сволочь?! Я ничего не знаю, Иван Палыч, без паники – вы меня поняли? Кто-то накапал, а я ничего не знаю – не падайте под стол, они ничего не слышат, я из автомата выскочил позвонить, я сейчас уезжаю за город, без паники, Иван Палыч... Халяев закурил и снова взялся за телефон. - Пал Иваныч? Это Гарик. Говорите тише, я только что из ОБХСС. Старый болван раскололся, меня уже трясли, ноя как партизан – вы меня поняли? Ничего не знаю. Ну что вы, что вы! Всегда... Позвоните Иван Палычу, пусть оформит мне командировку, уеду за город от греха... Не стоит благодарности, Пал Иваныч... Старому кретину – ни слова, пусть только командировку оформит. В понедельник позвоню. Халяев бросил трубку и начал надевать штаны. Заблудший ждал. Пена сочилась из-под крышки бидона и, собираясь в ручеек, стекала на ковер, но Гарик этого не замечал, Гарика уже захлестнул привычный ритм трудового дня. – Ну что?! – закричал Халяев скрипучим фальцетом председателя домового комитета, – Что, Заблудший, начинай сначала?! – Начинай сначала, – согласился Заблудший, – звоните скорее, у них смена. – Инспектора Бабуна, срочно! – Гарик снова налег на телефон, – Бабун, ты? Седлай коня. Сейчас на галерее должны толкаться два сопляка с бабой. На бабе куперовский танкер, у рыжего выбиты зубы, у блондина на пузе крест, зовут его – Билл, в заднем кармане у него полтораста долларов, у рыжего в черной сумке четырнадцать пар джинсов «фалмер», фирма приличная, предлагает баба, ее не берите, доллары мне, четыре пары штанов вам – остальное отдайте, надо по божески к людям относиться! Да, Бабун, загляни в медвытрезвитель, возьми у дежурного постановление на Заблудшего Василия и сунь ему в ж... да, сосед. Спасибо в конверте принесешь. Пока. Гарик напялил очки и посмотрел на Васю немигающим прокурорским взглядом. – Дождался, нарушитель? Иди на кухню, вынеси на помойку ведро... Доберусь до тебя! – Дождался, – сказал Вася и поплелся на кухню, оставляя на паркете пахнущий морем и кораблями – короче пахнущий Одессой, морем, пивом и кабаком след. Гарик накинул халат. Каминные часы отбивали десятый час. Японский болван вздрогнул и вновь закачал головой. Гарик охнул и ухватился за телефон. – Алло! Алла Григорьевна? Это Игорь Алексеевич, депутат. Какой депутат? Не ваш, Куйбышевского депутат. Это не Алла Григорьевна? А кто это? Ах, сам Григорий Аланович, зав отделом... тоже не плохо... По какому делу? Так жалуются на вас! Передовиков производства жилплощадью не обеспечиваете. Да, потомственный рабочий, честный советский труженик Заблудший Василий с семьей. Куда заблудший? Никуда. Это имя собственное у него такое. Двое детей в антисанитарных условиях... Вообще-то я педагог. Не мое дело? А чье... Халяев закурил и снова набрал номер. – Алла Григорьевна? Ну, наконец-то! Это Гарик, лапонька моя. Слушай, мамочка, у тебя какой магнитофончик? Так я и думал... Есть «панасоник», только для тебя. Что это такое? Ты все равно не поймешь. Послезавтра заеду – я как раз в командировке. Слушай, детка, когда вы наконец освободите мою квартиру от разных скобарей и ненормальных? Я все-таки депутат, мне принимать негде. Ну да, двое детей... Мало? А сколько надо? Хорошо... Халяев вышел на кухню. Вася уже сбегал на помойку и теперь, сидя на подоконнике, похмелялся пивом. – Где Клавдия? – строго спросил Халяев, вынимая из холодильника пепси-колу и лед. – Спит. А что, – испугался Заблудший, – что-нибудь... – Разберемся. Или быстрей в вытрезвитель откуда пришел, – не дергайся! – иди к дежурному, – не дергайся я сказал! – отнеси две банки пива, скажи от Халяева и покрутись там немного. Гарик вытащил из холодильника коробку «дубльголд». Вася зашаркал ботами к выходу, Гарик наполнил два бокала льдом и пепси-колой. Тем временем по коридору крался еще один жилец халяевской квартиры, скромный советский служащий Какашин – пенсионер, прелюбодей и шизофреник с бутылкой вермута в руках. Но проскользнуть незамеченным мимо Халяева ему не удалось... – Куда, рожа ползучая!? – гаркнул Гарик голосом тюремного эскулапа, – Чужих жен спаивать, женской слабостью злоупотреблять? – Негодяйский негодяй! – шипел Какашин, стараясь вырваться из цепкой халяевской пятерни накрепко защемившей ворот его суконной гимнастерки, – Все тебе! Баба – тебе! Васька за водкой поскакал – тоже тебе! – В дурдоме сгною, паршивец! – и Гарик отвесил скромному служащему Какашину такую оплеуху, что тот сразу вспомнил и транспорт с красными крестами, и санитаров, и аминазин в обе ягодицы. Прихватив поднос с пепси-колой, негодяй Халяев триумфально прошествовал по коридору и скрылся в комнате супругов Заблудших, закрыв за собой дверь на два оборота ключа. . . . . . . . Старик Какашин медленно шел по карнизу, держась за стену скрюченными канцелярскими пальцами, привыкшими к чернилам, копировальной бумаге, к липкому от вермута стеклу – к чему угодно, кроме шершавой поверхности стены, ухватиться за которую не было никакой возможности. Да, не каскадер Какашин, не каскадер. Однако его смелость, подстегиваемая отчасти пролетарским вином, заслуживала пристального внимания. Один из шлепанцев он уронил в бездну лежащего глубоко внизу двора. Тогда Какашин скинул и второй – эх! тапочки мои вы милые! – и налегке двинулся навстречу собственной злой судьбе... Гарик выпил стакан пепси-колы – надо было освежиться. Он уже выполнил свой мужской долг, но значительного удовольствия не получил. Заблудшая Клавдия спала мертвым сном, раскинув на простынях свои белые руки и ноги. Гарик снова полез на Клавдию, преодолевая возвышенности и впадины ее роскошного тела... Скромный советский служащий Какашин прильнул к оконному стеклу потным лбом, но и мгновенно замутившееся стекло, и полумрак в комнате Заблудших не помешали ему разглядеть как трясется дырявый диван, мелькает грязная задница Халяяева, как раскачиваются в такт ей мощные бедра и колоссальные груди проснувшейся, в конце концов, Клавдии. Этого Зрелища слабые нервы Какашина не вынесли. Он схватился правой рукой за голову, левой за сердце и рухнул вниз, только тесемочки его синих галифе затрепетали на лету... Депутат-негодяй Халяев не разрешал соседям пользоваться его телефоном и ему пришлось покинуть спящую Клавдию и, прихватив поднос с бокалами, отправиться в свои скромные апартаменты. – Хэлло! Ху из ит? Ай эм Гарик! Май диа Джон, ай хэв ю повидать ту дэй! Гив ми двести долларов плиз. А я гив тебе двести двадцать и один большой бутилка рашин водка! Один, а не два бутилка, от два бутилка ты умрешь... Ай эм покупать «панасоник». Гуд? Ез, оф кос, гудбай, бэби! Халяев включил кофеварку и плеснул в рюмку коньяку. – Алло, Аллочка? Скажи спасибо дяде Гарри! Будет тебе «панасоник». Не сомневалась? Еще бы! Пусть ваш дурак Гришка не хамит мне по телефону. Готовьте документы, у Заблудших скоро родится еще один, я распорядился.. Как нет квартиры? В комнату его, мерзавца, в две комнаты! Не поедет? Тогда поедет на сто первый! Пьяница, нарушитель порядка, каждую пятницу в вытрезвителе... Ну, целую, крошка. Ты там подумай – нельзя ли моего шизика в богадельню засадить? Растленный тип, патологическая сексуальность, представляет опасность... Пока. Последняя мысль старика Какашина пронзившая его затуманенное низкопробным алкоголем существо во время непродолжительного полета с четвертого этажа была о двадцати тысячах рублей спрятанных за старой печной заслонкой, а также о коробке из-под монпансье «ландрин» доверху наполненной золотыми колечками и разноцветными камешками с той памятной зимы сорок третьего, когда Какашин... Эх, Клава! На этом мысли советского служащего оборвались навсегда. Халяев, услышав шум во дворе, выглянул в окно и опрометью бросился к телефону. – Бабун, ты? Все в порядке? Это у тебя все в порядке... Никого не надо присылать, оставь себе... Да, дарю. Бабун, слушай сюда! Седлай коня, хватай миноискатель и дуй ко мне! Никого с собой не бери. Что случилось? Да так, перстенек под диван закатился... Часика на полтора не больше. Жду! Халяев соскочил с тахты и заходил по комнате, напевая: – Насмерть грохнулся кретин – где ж он денежки хранил? – и далее: – Дурачине Бабуну ничего я не скажу! И побежал за отверткой, и засуетился – замочек ножичком открыл, газетки расстелил в простенке и у старой печки в какашинской комнате: – Умер старая какашка – дяде Гарри повезло! Вася Заблудший по дороге домой выпил две бутылки розового крепкого, а третью засунул за пазуху и шел, придерживая правой рукой драгоценную ношу. Да вот не удалось ему поговорить по душам с Халяевым – уже через минуту он сидел в чулане запершись на крючок и смотрел в щелочку – не идут ли менты проверять его, Заблудшего, вид и поведение. Идут родимые, с миноискателем идут! Халяев им двери открывает! Пропал Вася, совсем пропал. И Заблудший заткнул уши, закрыл глаза и с головой накрылся дырявой рогожей... – Бабун, давай сюда миноискатель и снимай штаны... снимай говорю, после разберемся что к чему... Халяев втолкнул приятеля в комнату Заблудших, а штаны повесил в прихожей. Сам же, нацепив наушники, ринулся в комнату старика Какашина, где и включил прибор на полную мощность... Эх, Какашин! Эх, Клавдия! Эх, Вася, каково тебе в чулане? Эх, не видать тебе звезды, Бабун, глупый ты дурак, инспектор... Ну и негодяй! Ну и негодяй этот Халяев! Выдался Гарику тяжелый денек. Отослав мертвецки пьяного Бабуна на службу вместе с бесполезным теперь аппаратом, уложив Заблудшего возле спящей Клавдии, он заклеил дыру в стене куском обоев и, опустившись на тахту, вытянулся во всю длину своего короткого, тощего усталого тела. Какашинские миллионы лежали там, куда не проникла еще ни одна, за исключением его, халяевской, лапа. Гарик включил телевизор, налил себе коньяку и снова лег – ему стало скучно. Немного погодя Гарик набрал номер телефона, едва не затерявшийся в его обширной памяти. – Алло! Рига? Это Союз архитекторов? Мне, пожалуйста... А-а-а, здравствуй мон шер ами... Давно, давно... Что, у вас праздник? Просто вечеринка? Так ты не очень занят? Нет-нет, машина мне не нужна, у меня пока есть... катайся на здоровье. Скучаю, скучаю... Все некогда, столько дел... Скучаю, представь себе. Жениться? Да, собираюсь скоро. На свадьбу? Да я сам к тебе приеду! Кто невеста? Не знаю, целиком полагаюсь на твой вкус... Нет-нет, никакой рекламы! Желательно, чтобы блондинка. Брачное объявление? Ну да, снимет комнату не старше двадцати двух, светлую, с гаражом... Кто? Ну, мой дорогой, сам знаешь... Простой, советский... ГРАДСКАЯ Л. Она сидела в машине без номеров и помахала Краевскому рукой, и он пошел не оглядываясь и по обыкновению слегка сутулясь. Он ее так и не узнал, он не помнил, как и где ее встретил, почему она показалась ему знакомой. Просто он не встречался с ней несколько лет, или встречался, редко и из юного, ни на что не похожего существа она превратилось в существо вполне взрослое, без каких-либо, как ей самой казалось, предрассудков – но это было неправдой, ей только казалось, что предрассудки ее исчезли, испарились вместе с ее, опять таки как ей самой казалось, жизнью. Нет у нас прошлой жизни – времена могут быть разными, но жизнь все равно одна. Нельзя стать человеком, если ты им не был – в таком случае о каком прошлом может идти речь? Краевский как всегда оказался в курьезной ситуации. Но может быть именно эта ситуация, абсурдная и занимательная одновременно, даст повод продолжить наше повествование. Может быть ничего еще не кончилось, может только начинается то, чему и надлежит быть. Начинается сейчас – ранним утром, поздней весной замечательного, что ни говори, года. . . . . . . . . . . . . . . . © Олег Павловский, 2012 Дата публикации: 26.01.2012 00:50:44 Просмотров: 3157 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|