Глубокое погружение. Часть 3. Командор.

Ирина Хотина

Форма: Повесть
Жанр: Любовно-сентиментальная проза
Объём: 25387 знаков с пробелами
Раздел: "Маленькая повесть"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Его поступь, как и положено, была широкой и тяжелой: «Асфальт - как метафора, как символ беспощадности. Это серое, грязное, бездушное существо имеет свойство вызывать самые страшные свойства человеческой природы, которым бы покоиться в глубине наших душ. Но ему этого мало -- он, подлец, к тому же успешно закатывает под себя чувство доброты, взаимовыручки, единения с природой, а еще хуже – с другими людьми...»
Но послушай, Командор, асфальт сам по себе – это уродливо застывшая масса битума и щебенки, только на какое-то время вносящая дисбаланс в биосферу природы и души. Неделя, другая, и молодая поросль окаймит черную мертвую глыбу веселым венчиком нежно зеленых стебельков. А там, глядишь, распустятся и бутоны, пускай малюсенькие, пускай невзрачные, но цветы. Кто-то даже увидит в этой картине своеобразную красоту, назвав ее без оттенка иронии «городским пейзажем». Чтобы закатать под себя чувства, нужен каток!
«Мы мчимся вперед по этой черной полосе, подрезая слабаков, распираемые осознанием своей силы, сноровки и наглости, торчим в «пробках», вдыхая смрад города, а на самом деле, играем по правилам, которые нам навязал асфальт. И мы проигрываем, мы все время проигрываем ему. В результате оказывается – свою жизнь. Несемся, суетимся, расталкивая остальных, думая что приближаемся к цели. Но это самообман...»
В этом наша проблема, Командор -- ты не видел цели, а для меня она оказалась миражом.

Вновь откинул заученным жестом
Прядь льняных, потускневших волос
Дней минувших потухший повеса...
Жизнь неслась под откос и вразнос:
Дребезжала расхристанным бытом,
На ухабах ошибок тряслась,
Оставляла с разбитым корытом
И похмельною песней рвалась,
По задворкам империй швыряла,
Подставляла под всякую власть,
И - натешившись всласть, - отпускала,
Мордой тыкая в липкую грязь.

* * *

-- Знакомьтесь, Женечка. – Марина Андреевна, дородная молодящаяся дама, на правах хозяйки дома подвела ко мне интересного мужчину, интеллигентный вид которого подчеркивали блеснувшие серебристыми дужками узенькие стеклышки очков. Вот только взгляд за ними совсем не вязался с шаблонным обликом: он откровенно оценивал размер моей груди. – Кирилл. Но с недавних времен зовется Командором.
-- Почему? – Спросила я, понимая, что в таких компаниях не принято молчать и, если тема заявлена, ее нужно развивать.
-- Решил осваивать просторы океанов и морей. – Вмешался еще один гость.
-- Не верьте им – только глубины. Вы, кстати, не ныряете? Рекомендую - море позитива!– Вступил в разговор сам Командор.
-- Кирюше надоела людская возня на земле. – Как-то тяжело вздохнув, проговорила Марина. -- Решил сменить профессию и стать дайв-мастером. Оно, наверное, и лучше. – Посмотрев на него, как-то озабоченно, по-матерински что ли, спросила. -- Тебе еще долго в Москве околачиваться?
-- Через пару недель в Египет. Там отныряю минимум в Красном море. Потом – экзамен и...
-- «... стройная фигурка цвета шоколада помахает с берега рукой». Ах, Кирюша, все это фигня. Читал твой последний материал. Ты же гений! – С некоторой назидательностью и сочувствием проговорил собеседник Командора. Видимо, тема трансформации Командора широко обсуждалось его друзьями, и воспринималась скорее как мало удачная шутка.
-- Гением можно быть и на берегу Индийского Океана. А вот жить в полном говне, извините, надоело.
Да, разговоры пошли интеллектуальные. В эту компанию, или «салон», как декадентски они сами себя называли, меня ввела Катерина Михайловна. Его хозяин, Леонид Бортник, эмигрировал из СССР еще в середине семидесятых, став через полтора десятка лет на земле обетованной известным израильским поэтом, а заодно и прозаиком. Но в середине 90-х, опять пошел наперекор основному потоку, вернувшись на родину, претерпевшую к тому времени коренную метаморфозу. Случилось это отнюдь не по идейным соображениям и не из чувства противоречия, а токмо благодаря существенному материальному вознаграждению, которым оплачивалось его бойкое перо. «Злой гений молодой российской демократии», «серый кардинал Семьи» Б. А Березовский на него в то время не скупился. Бортник активно отрабатывал свои денежки, пиаря нужных кандидатов в депутаты и работая на телевизионный канал олигарха. Когда же Березовскому пришлось переселиться в Лондон, Леонид Аркадьевич превратил из снимаемой им квартиры на Чистых Прудах в своего рода салон, куда приглашалась интеллектуальная и экономическая элита, близкая к правящим кругам, дабы опальный деятель мог держать руку на пульсе власти. Эйфория близости к значимым фигурам сыграла с Бортником злую шутку: рассчитывая на своего щедрого работодателя, он купил эту квартиру, взяв под нее весьма солидную сумму в долг у серьезных людей. Но оказавшемуся в один прекрасный момент персоной нон-грата в Москве, Березовскому такой проект стал не интересен, и он отказался от его субсидирования, что дало недругам повод зло шутить: «Бортник бортанулся». Леонида Аркадьевича хватил «кондратий» в прямом смысле. Немного оклемавшись, с перекошенным после инсульта ртом, он стал искать новых спонсоров. И тут судьба привела его к Катерине Михайловне. Ее не интересовали ни перо, ни связи бывшего израильтянина, но она взяла его под свое покровительство.
-- Я уже однажды спасла его от набитой морды. Он, правда, об этом не помнит. А меня так и не узнал. Это было 17 сентября 1989 года.-- Рассказывала мне Катерина Михайловна перед моей поездкой в Москву.
-- Почему такая точность?
-- Мы гуляли второй день свадьбы, дома, в квартирке мужа. Звонит знакомая и осторожно так спрашивает: «Можно я с кавалером приду?» Нет вопросов, приходи. Мы же не знали, что им окажется Бортник.
-- А что, он был как стихийное бедствие?
-- Хуже, нескончаемый поток отборной матерной брани под жидкие тосты за молодых.
-- Вы ему так не понравились или он вообще против браков?
-- Нет, ему на нас на всех -- свадьбу, гостей, молодоженов -- плевать было. Это всех и задело. Он приехал в Москву на израильскую книжную выставку. Выяснились какие-то проблемы с организаторами. И он их долго и громко решал по нашему телефону, с применением самых выразительных русских слов. Квартирка-то маленькая. А разобравшись, понес на гостей всякую ахинею, мол, все полные идиоты – сидим в этой помойке, когда нас ждет историческая родина. Ну, тут у молодого мужа планка упала.
-- Вы ему по старой привычке помогаете?
-- И по старой, и по новой. – Оборвала меня Катерина Михайловна. – А в твоем случае – Бортник тот самый человек, который окажет реальную помощь. Даже если я оплачу твой проект, без признания его профессионалами тебе не пробиться. Ленька, может, как человек дрянь, но нюх у него звериный. Если его зацепит-- подскажет, что изменить, к кому обратиться, как действовать. Я ведь, Женечка, в этом не разбираюсь. Да и ты литературных институтов не заканчивала, в богемной тусовке не крутилась.

Просторная, отделанная с большим вкусом московская квартира, переговаривалась, пересмеивалась, гудела компаниями усталых, подвыпивших людей, со знанием дела расслабляющихся и за богато накрытым столом во главе с хозяином, и на диванах, где расположилась его жена, и в креслах у огромного аквариума с экзотическими рыбками, предмет особой заботы и гордости хозяйки, и на просторной кухне, и в тупичках длинного коридора. Обсуждались последние новости, последние сплетни, последний анекдот. Нет, среди этого люда, бывалой писательской братии, не было узнаваемых лиц, всем известных фамилий. Но именно на их плечах, способностях, возможностях стояли киты российских СМИ – журналистах разного уровня, пошиба и калибра. Бортник держал двери своего дома широко открытыми. А по утру, как, посмеиваясь над ним, говорила Катерина Михайловна, кропал статейки аналитического характера, которые охотно покупались популярными заграничными изданиями.
Я, как новичок в этой тусовке, фланировала между компаниями, выхватывая обрывки разговоров, в поисках близкой темы. Но вскоре поймала себя на банальной мысли, что на самом же деле ненавязчиво кружу вокруг Командора, стараясь не выпускать его из вида.
-- Да ты посмотри, что из людей прет! Глупость, злость... -- возражал он какому-то толстому дядьке.
-- Поэтому других в асфальт укатывал? А теперь руки умываешь? – В ответ напирал тот на Командора. Тогда это обвинение показалось мне слишком резким.
-- Оставляю их наедине со своей глупостью. Хватит, наигрался в чужие игры.
-- А как же твое любимое: «Я должен быть жесток, что б добрым быть»?
-- Товарищ Шекспир в Беслане не был. Жестокость может быть оправдана, если она льет воду на мельницу моих понятий о добре и справедливости.
-- Раньше ты не был так разборчив.
-- Я заказуху никогда не писал. Если ты имеешь ввиду это. – Моментально набычился Кирилл.
-- Нет-нет, дорогой, вот в этом тебя упрекнуть никак нельзя. Но уж больно перемена разительная.
-- Старо как мир: только глупец не меняет своих взглядов.
-- По-моему, Кирилл, ты обманываешь себя.
-- Я принял единственно возможный способ избежать жестокости по отношению к людям – остаться одному. А еще лучше, с упоительно загорелой блондинкой. – Он остановил меня, проходившую мимо, взяв за руку. – Женечка, вам пойдет бронзовый загар.
-- Кирюша, а может дело обычное – кризис среднего возраста, а? Не ты первый...
-- Удобное состояние – всеобъемлющее своей универсальностью.
-- А почему именно дайвинг? – Решила я вмешаться в разговор, уж коли меня позвали.
-- Потому что он, милая дама, не для всех и не для каждого. Потому что это – море, ветер и волны. Нормальные, природные волны, даже, если они цунами, а не те, которые «гонят». И еще то, что стало редкостью между людьми на земле -- ты помогаешь, тебе помогают.
-- Кирилл, -- не унимался дядька, -- это экстрим. А он требует ответственности за себя самого и за того, кто рядом. Ты готов к этому?
-- Именно этим я усиленно занимался последние три месяца -- наращивал свои атрофированные мышцы добра и чувства локтя.
Дядька недоверчиво покачал головой.
-- Да-да. – Вмешалась в разговор подошедшая Марина Андреевна. – Это все из твоего последнего эссе. Меня впечатлила фраза, которую ты приписал своему напарнику: «С тобой отлично и надежно нырять». Ты не находишь, что сам виноват в том, что с тобой удобно только на глубине? – Она открыто смотрела в его глаза. Теперь в ее взгляде не было ничего материнского. Это был взгляд женщины, в котором были обида, горечь, разочарование.
Он не стал отвечать, молча отошел, чтобы налить спиртного.
Потом сам предложил подвезти меня до дома. Всю дорогу молчал, а заглушив машину, как-то устало спросил:
-- Ну, что пойдем? Только у меня нет презерватива. Ты как?
-- Я -- никак.
-- Тогда, пока.
-- Пока.
Я медленно поднялась к себе. Вошла в ванную. Там в огромном зеркале увидела чужую женщину – шикарную платиновую блондинку, на лбу у которой было написано: «Даю всем». С остервенением стащила парик. Дура! И зачем я его нацепила? Думалось прибавить солидности и привлекательности в незнакомой компании. А получилась безмозглая кукла, которой для полноты картины не хватает бронзового загара. Или дело не во мне? И прав тот толстый, не поверивший ему. И Марина что-то говорила о дискомфорте рядом с ним... А как она на него посмотрела?! Надо просто выкинуть его из головы.
Но, вернувшись в Израиль, в телефонных разговорах со своими новыми знакомыми как бы мимоходом интересовалась, как дела, ну, у того интересного мужчины, кажется Командора, решившего так круто поменять свою жизнь, пока, наконец, не услышала:
-- Женя, послушайте моего совета. – Голос Марины Андреевны звучал глухо. – Кирюша – глубокий, тонкий, ранимый человек, скрывающий эти качества от других. Во многих горячих точках перебывал. А на Беслане сломался.
-- Что значит, сломался?
-- С женой развелся. С работы уволился.
-- Почему?
-- В двух словах не скажешь. – Она тяжело вздохнула. – Перестал устраивать начальство. Из одной крайности понесло в другую. Одно время пить начал с обязательным мордобитием. А сейчас решил от всего убежать таким способом. – Помолчав немного, добавила. -- И характер у него отвратительный.
Это точно! А откуда она взяла, что он тонкий и ранимый? Или он окунул меня в дерьмо в качестве самообороны? Глубокий? Глубину автора можно прочувствовать только в его творениях. Поищем таковые.
Я залезла в интернет. Вот это да! Статьи, злые, резкие, грамотно бьющие в самое слабое место оппонента. Как это ему удается вот так кратко, всего лишь в одной-двух фразах, сформулировать всю суть? Но это – талант. А где же...? Неужели нашла?
«Вот-так, вот-так – елозят дворники по ветровому стеклу, тупо смахивая мокрый снег. Вот-так, вот-так – отсчитывают первые секунды без него, сбрасывая их в прошлое, в пустоту. А что там, впереди? Тоже пустота. Что там может быть, без него? Две пустоты и я, женщина, между ними. И все это называется жизнью. А что же делать в этой жизни с сердцем, которому хочется любви? Вот-так, вот-так -- «учись жить дальше». Как умно! Вот-так, вот-так – « ... сильная и свободная!» Только почему так хочется плюнуть, а еще больше заплакать, даже завыть местами? Плюнуть на них, всех этих невротиков и сволочей, оставивших в моей жизни лишь пустоту. И заплакать по тому же. Вот-так, вот-так – не хочу быть сильной. Разве это так много, быть просто женщиной? Вот-так...»

«Но если ты -- мужчина, который не предполагает, а точно знает, каково это, быть женщиной, почему ты так поступил со мной?» -- Негодующе отбивала я на его E-mail.
Он и тут не изменил себе, сразив наповал своей прямотой: «Я давал тебе шанс быть со мной. Ты им не воспользовалась. Я привык иметь дело с реальными женщинами. Не пиши мне. Виртуальные фантомы мне не нужны и не интересны».
Большего цинизма, абсурда и глупости я еще в своей жизни не встречала! Оказывается, он мне давал шанс. Тонкий, глубокий... урод!
Может, я что-то перестала понимать? Может, жизнь изменила свой формат, утратив всякий намек на светлые чувства, возрождающие ее, и эта существенная перемена осталась мной незамеченной? Один Бог знает, как я хотела любить этого мужчину.

Положу я на плоскость стиха
Трепет мысли и крик подсознания.
Препарирую душу - лиха
Та беда, что начало признания.
И гармонией всхлипнут меха.
Тризну справив, прочтём заклинание
По заблудшим в познанье греха,
Углубившимся слишком...

Наверное, «заклинание» сработало, хотя никак не ложилась последняя рифма. Потому что через пару недель я обнаружила его письмо. Сначала не поверила, перечитав несколько раз. Он как будто и не писал, а рассказывал:: «Хотел развеять привычное течение скучной московской жизни. Но что-то не получается. Вчера был в кабаке. Получил в морду, ни за что, ни про что. Должен признаться, всяческий мордобой по пьяни - моя стихия. Я боксирую вполне прилично, на первый разряд, без ложной скромности. И вот смотрю - стоит эта пьянь, шатается, вот сейчас надо дать ему по коленке, чтоб руки опустил рефлекторно, а потом зарядить в голову прямым и будет нокаут. А я, представляешь, не могу ударить. Ну, если не могу бить человека, подумалось, «закрою» его в ментуру, и все путем. Тут как раз охрана прибежала, повязали хулигана. Я достал сотовый, звонить ментам знакомым. Думаю - сейчас они его упакуют, а я -- в травмпунткт. Там доктору суну денег и получу справку, что у меня сотрясение мозга. Тяжкие телесные повреждения - лет на пять отправлю парня валить лес. И вот смотрю на своего героя - вот он весь мой - что хочу, то и сделаю. А я просто взял и простил, и отпустил. Сильно меня вся эта ситуация озадачила. Окончательно понял, что в Москве, с таким подходом, мне делать нечего -- будет морда бита всегда».

«Нет, ни о чем не пишется и не думается. Могу выслать кое-что из своего нетленного прошлого. Читай зимними «холодными» израильскими вечерами, согревая сердце воспоминаниями о родине. Мне она несколько лет назад представлялась такой. «Москва, Москва... Откуда я знаю эти звуки, запахи, бег ее кривых улочек, что вот сейчас, тесня и толкая друг друга, стремительно вынесут меня в центр, к Кремлю? И сами, кто краешком, а кому повезет, всей своей широтой, прикоснутся к нему, любуясь его строгой статью, и будут терпеливо ждать: а вдруг заметит, оценит, приблизит к себе. Я, наверное, жил здесь раньше. Нет, не в этой жизни – в другой. Вскакивал на ходу в конку, или озираясь по сторонам, призывно кричал «Эй, извозчик!» и мчался кружевом московских улиц... «Ну, пошел, пошел, родимый!..»

«Реинкарнация? Я далек от этого. Про другую жизнь – для образа. Ты слышала что-нибудь про «комплекс Моисея»? Есть у Фрейда такое понятие о состоянии людей с обостренным чувством справедливости и прочее. Опасная штука - из таких людей выходят коммунисты, националисты, террористы, в общем -исты разных мастей. Спектр широк, ибо мир не совершенен, а понятие справедливости вещь весьма индивидуальная. Я устал жить с ним. А морские глубины – это здорово!»
«Может быть ты и права, тема воды захватила меня чересчур. Наверное, с ее помощью стараюсь уйти от «асфальта». Попробовать изменить реальность через свое прошлое? Мистика, шаманизм. Я предпочитаю сознательно творить свою жизнь».
«Не знал, что шаманизм – это область трансперсональной психологии. Спасибо, разъяснила. Было бы забавно узнать, из какой прошлой жизни вырос мой «Моисей» до мешающих мне жить размеров. А любовь? Она тоже оттуда? Нет, нет, я не спорю. Но все это как-то наивно, по-детски, что ли?»
И присылал еще и еще своих рассказов, рассказиков, зарисовок, смешно напуская на себя безразличие, что его, мол, нисколько не интересуют мои впечатления:
Или вдруг выплескивал на меня свою боль: «Люди в подавляющем большинстве путают доброту со слабостью. И это не пустое умозаключение, а продукт моего жизненного опыта, в котором было много обманов и предательств. С одной стороны, совершенно не хочется быть жертвой, с другой, жить в полном дерьме уже тоже нет сил».
Подумаешь, предавали его. Все живут с этим – с обидой, болью, страхами, а кто- то увековечил свое разочарование в злобе и ненависти. Вопрос в том, готов ли ты подняться над этим?
«Странное сравнение: дайв и медитация. Откуда ты это взяла? Для меня погружение в морскую пучину никак не ассоциируется с погружением в бездну подсознания. Хотя ни сколько не удивляюсь, что у кого-то таковые ассоциации возникают. Под водой появляется острое пьянящее ощущение, что тело лишается физической оболочки, устремляясь в неизведанное легкой, свободной душой. Рассказывают о голосах, зовущих на дно. Якобы, это души погибших. Я их, слава богу, не слышал».
Конечно, странное сравнение. Особенно, если все мысли заняты «асфальтом» --основой сегодняшнего твоего миропонимания:
«Правила асфальта таковы, что мы утратили ответственность за тех, кто едет по встречной полосе. А он ужесточает их, заставляя проезжать мимо бедолаг, стоящих и по нашей стороне с открытым капотом или спущенным колесом, вкладывая в нас подлую мыслишку, что они сами обязаны справиться со своими трудностями. А иначе, какого черта вылезли на асфальт, став участниками игры? К тому же, они могут быть элементарными конкурентами. Тогда тем более полезнее оставить их с грустью провожающими бесконечный поток машин, несущихся к вожделенной цели. Вода -- совсем другая стихия! Это – свобода и одновременно крепкая, незримая связь с остальными, выбравшими ее, как свою среду игры. А уж дайв – ни с чем не сравнимый процесс, в котором к тому же нет конфликта участников. Вода и асфальт – два антипода, две системы правил».
Командор, твоя проблема в том, что ты меняешь обстоятельства, не меняясь сам. Вот и выдумываешь про разные стихии. Тебе кажется, что существование в них требует от людей разных моделей поведения. Что на асфальте подлость – это норма жизни, а в воде – она равносильна самоубийству. Ты счастлив, что нашел ту стихию, где наконец-то оказались востребованы самые лучшие и светлые стороны твоей души.

И как подтверждение моих мыслей:
«Ты не представляешь насколько я счастлив на сегодняшний момент, что сумел поменять свою жизнь. Через годик, другой, на каком-нибудь далеком острове с белоснежным песочком, открою свой дайв-клуб и, быть может, еще серф-станцию. Не бойся, Женечка, меняй, решайся на что-то в этой жизни».
Что ты сказал? «Решайся на что-то в этой жизни»? И это все? Это единственное, на что ты оказался способен? Оставить дочь, работу, дом? Ради кого и чего? Ради мужчины, который так и не сказал мне «давай попробуем вместе»? Ах, да. Ответственность. Вот чего ты боишься. И при этом хочешь любви. Ох, как ты ее хочешь: «Любовь. Благодаря ей, мы люди и есть люди. Кто мы без любви?» Сам-то ты умеешь любить? Лично мне ты написал об этом, намекнул, подал какой-то особенный знак? Прости, забыла, я -- всего лишь фантом, а ты -- забыл презерватив.
Потом писем не было. Ушел, что называется, по-английски, не попрощавшись. Хорошо, я сделаю это сама, тем более что давно привыкла говорить за тебя все нужные мне слова.

Поставим точки вместо запятых,
Не объясняя и не прекословя.
Не пригласим случайных понятых
На смерть несчастной, что звалась любовью.
Но дом осиротелый, второпях
Обыщут и свидетелей опросят.
Мы притулимся скорбно на тюках
Воспоминаний. И заплачет осень.

Это я, дурочка, думала о любви. А ты? О чем думал ты? И почему осень, когда на календаре зима, февраль? В Москве, поди, полно снега, сугробы и поземка под ногами, убегающая от колючего ветра. А у нас на Святой земле зима – сплошные дожди, ливни стеной, как московской осенью. Может быть, поэтому и возникла осень? Нет. Всегда что-то уходит осенью, даже если за окном майское солнце. Вот и ты ушел.
Или... или все-таки вернулся?! Я бросилась открывать «входящие».
«Спасибо, что была со мной в эти дни – за сочинением писем к тебе и в ожидании твоих ответов, время пролетело незаметно. Теперь все позади: экзамен сдан, документы получены. Завтра улетаю. Куда, не скажу. Да, еще вот что. На каком-то этапе меня увлекли твои рассуждения о карме. Даже по твоей методике попытался проникнуть в свои прошлые жизни, представляя глубокое погружение. Думаю, из этого ничего не получилось -- в мистике я совсем не разбираюсь. Но если тебе интересно, то пожалуйста. Выглядело все приблизительно так. Сначала свет выхватил небольшое пространство в темноте. Не знаю, видел ли это своими глазами или фантазия нарисовала на половину оплавленную свечу у изголовья кровати? Я был не один, а с любимой. Маленькой такой, хрупкой, нежной и ... рыжей. Я задыхался от счастья и запаха ее волос, от желания и от осознания, что теперь она моя. Это была наша первая ночь. Я задул пламя. Подумалось, что на этом мои эзотерично-эротические бредни закончились. Но вдруг все изменилось, откуда-то четко донеслось: «Проклятые евреи! Смерть душегубам! Жечь их!» Эти угрозы были обращены ко мне! Выходит, я был евреем? Смешно. Хотя, кто его знает. Может быть, поэтому меня так раздражают антисемиты? Но это к слову. Что было дальше? Темнота. А потом -- бой, страшный смертный бой. Я бил так, что под моими ударами трещали кости. До сих пор в ушах стоит хруст. Хотя, поверь мне, в этой жизни я переломал немало носов и челюстей. Но все было напрасно, я не смог защитить ее. Открыл глаза с саднящим чувством горечи и несправедливости, аж кулаки свело. Вот только этот образ, безгранично любимой и любящей женщины, не покидает меня. Теперь знаю, что буду искать -- вот такую же рыжую».

Ищи, Командор, ищи. Я подожду... Если не в этой жизни, то в другой.

Ещё не вылилась строка,
Ещё не выпит кофе,
Не возвели ещё креста,
Не пройден путь к Голгофе.
Ещё всё можно и... нельзя.
Ещё дано любить.
Ещё не задан тот вопрос
Где быть или не быть.
И код, и кода бытия
Связующая нить.
И мы не встретились пока:
И ты, и я,
И жизнь...

*) Стихи Полины Ладаневой.

© Ирина Хотина, 2008
Дата публикации: 15.03.2008 19:54:57
Просмотров: 3105

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.

Отзывы незарегистрированных читателей

Лариса Короленко [2008-12-31 21:23:55]

Зравствуйте, Ирина! Несколько дней назад прочитала Вашу повесть и до сих пор нахожусь под впечатлением. Столько тем, столько планов затронуто: и история, и психология, и эзотерика. Но самое замечательное, свою собственную жизнь начинаешь рассматривать под другим углом.
И написано хорошим современным языком, И очень интересное решение - в первой части сплошные диалоги, а в последней философские синтенции. Но читается на одном дыхании. Концовка замечательная, светлая, грустная, но с надеждой на счастье. Спасибо. И с наступающим Вас.

Ответить

Ирина Хотина [2009-01-02 01:06:36]

Спасибо за теплые слова и за вдумчивое отношение к прочитанному. Повесть, в самом деле, состоит из трех разных частей, мало похожих друг на друга, отражающих разные этапы становления героини. Первая - самая простая и по содержанию и по форме. И героиня в ней наивная, только стоящая на пороге изменений в себе и своей жизни. Вторая - повествование, осмысление героини своего настоящего через прошлое. И третья часть - интернет-роман с умным, противоречивым человеком, к встрече с которым она оказалось готовой, а он - еще нет. Это ответ на вопрос: мы выбираем, нас выбирают, почему выбор не совпадает?