Воплощенная мысль

Джон Мили

Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни
Объём: 18679 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Мое, практически с детства, глубочайшее убеждение: новорожденные мысли должны воплощаться, причем, обязательно, потому как, невоплощенные, они обречены на умирание. Однако, все в человеческом мире нуждается в проверке временем: выдержит или нет? Так и с этим тезисом…
Не могу сказать, чтобы совсем уж не выдержал. Вот только теперь, чем дольше живу и гляжу на жизнь юных поколений, тем больше сомневаюсь: а может, лучше не воплощать?.. И часто уже прихожу к выводу: какие-то бывает лучше, чтоб не рождались.

Первый кризис души произошел, конечно же, на любовной почве. Смутные ожидания бродили во мне задолго, бесконечные и бесплодные шарахания
(поскольку не в практической, а в чисто умственной сфере) от одной девочки
в нашем 6«А» классе к другой… а нравились почти все... И вот – случилось! Сердце, напоенное радостью от лицезрения ее, единственной, обожаемого
лица, колотится и замирает; прикоснуться к руке, вроде как нечаянно, по неосторожности – неслыханное счастье! А неслыханное несчастье – зачем она дружит с другим мальчиком?.. Соперник?!. В таком возрасте?!. Господи, может, они еще и целуются?!.
Тенью-невидимкой я следовал за ними повсюду, благо затеряться в нашем маленьком городке почти невозможно: в городском саду, где они, взявшись
за руки, гуляли после уроков; в приморском парке, среди аллей с олеандрами,
источавшими такой густой и сладкий запах, что, надышавшись, от него болела голова. На пляже, затерявшись среди голых мальчишеских тел, я наблюдал, как они весело барахтаются в воде и он, будто нарочно, чтобы позлить меня, ежесекундно касается ее тела. Им было ни до кого; и даже, когда я, расхрабрившись, забегал им вперед и шел навстречу, увлеченные разговором, они проходили мимо.
Я невыносимо страдал. Ревность сжигала мне душу; самые настоящие, и чернющие злоба и ненависть к сопернику были столь велики, накалены до такой степени, что вполне могли (это я сейчас понимаю) взорвать и уничтожить любого. Но, хотя я искренне желал ему смерти, изобретая и придумывая специально для него разные страшные виды казни, тем не менее, ничего не происходило; а будучи по рождению не хулиганом, а напротив, что называется, домашним ребенком, я даже не мог вызвать его на драку, чтобы на время успокоиться жалким видом его побитой физиономии, это потому, что точно знал, что будет как раз наоборот. От полнейшего бессилия что-либо изменить, я перестал за ними следить, заодно, почти перестал есть и забросил учебу. Если отсутствие аппетита мои не слишком внимательные родители объяснили для себя чересчур жаркой для середины весны погодой, то первые двойки в моем дневнике и связанные с ними вызовы в школу (до того я считался хорошим учеником) восприняли очень нервно.
Для начала со мной поговорил папа. Его настойчивые требования объяснить, что со мной происходит, и, в ответ на мое молчание, обещание немедленной порки, ни к чему не привели, вызвав у меня на лице одну лишь кривую ухмылку. (По этому поводу разгоряченный папа поднял уже было руку, но – от природы добрейший человек – почесал ею лысину). Мама выбрала другую тактику. Поздним вечером, не включая свет в большой комнате, завела, усадила рядом с собой на диване, потом молча обняла и приласкала; добившись от меня невольных нервных всхлипов, но не доводя дело до откровенного рева, начала рассказывать о своем детстве: какое оно было нищее да тяжелое; как недоедали, но зато хорошо учились, потому что знали, что от этого зависит их будущее. Между прочим, рассказала, как в шестом классе насмерть влюбилась в одного мальчика, а он не обращал на нее никакого внимания (я тут же навострил уши); тогда, промучившись какое-то время, она подумала и решила завоевать его тем, что из хорошистки станет круглой отличницей. (Замысел мамы состоял в том, что если это произойдет, то он обязательно прибегнет к ее помощи, поскольку способностями и рвением в учебе не отличался, но зато они были соседями). Так оно и случилось: упорно занимаясь, мама стала получать в школе одни пятерки, и мальчик сам обратился к ней с просьбой помочь. Он приходил каждый день, спустя час-полтора после уроков; они вместе делали домашние задания, а потом, вместе же, шли гулять; и через какое-то время их уже звали, и в школе, и во дворе, не иначе как жених и невеста. Они же - смеялись и плевали на это; и, наконец, наступил момент – это уже после окончания института, куда они поступили, конечно же, вместе, - когда они взяли и поженились. И родился я...
Вот это да! Я не знал, и не мог себе даже подумать, что мой папа – кандидат наук, в отличие от мамы, которая до сих пор простой инженер – плохо учился в школе. На мой вопрос папа ответил, что не плохо, а - посредственно, и что это - две большие разницы.
Две большие разницы - при всем угаданном мамой сходстве - были между тогдашней их и сегодняшней моей ситуациями. Начать с того (этого моя умная мама не знала, поскольку я не назвал ей имени моей возлюбленной), что моя нареченная - именно, нареченная, отныне я так твердо решил - ни в какой моей помощи не нуждалась – она всю жизнь была круглой отличницей, так же, кстати, как и ее скотина-избранник. Составить им конкуренцию на поприще учебы?.. Нет, решил я на следующий день, по приходу из школы развалившись на том же диване и едва только начав размышлять, нет, это бесперспективно. Значит, брать нужно чем-то другим. Чем именно?.. Покопавшись в своих достоинствах, я понял, что ни одно из них не подходит.
Ну, например. Несомненное мое, говорили, достоинство - любовь к чтению (приучили родители, когда мне, кажется, еще не было и четырех; потом сами же прятали книжки и ругались, что читаю все подряд, потому, дескать, каша в голове; при этом - опять же, вот противоречие - чрезвычайно гордились, когда приходящие в дом их друзья и знакомые хвалили меня за эрудицию); однако, стоило мне раскрыть рот, чтобы передать содержание очередной проглоченной за день книжки моим сверстникам, как они начинали вовсю от меня разбегаться. Не знаю уж, что служило причиной: то ли моя горячность, когда скороговорка и пузыри изо рта, то ли сбивчивость речи и из-за этого невозможность понять. Короче, этим не завоюешь.
Или взять мою природную доброту. С самого раннего детства, помню, раздавал свои игрушки направо-налево, в школе делился завтраками со всеми желающими, коих было такое великое множество, что самому мне ничего не оставалось и вечно ходил голодный. Далее. Несмотря на категорическое, с какого-то момента, запрещение, в отсутствие родителей у нас дома пасся всякий кому не лень (при этом ребята постарше что-нибудь да уворуют, мне в очередной раз достается, а концов не сыскать). Но, так, подумать: зачем ей мои завтраки и наш дом, если у самой, я знал, все хорошо и «полная чаша»?..
Или (достоинств тогда у меня было не много, но все, как сейчас понимаю, весомые) последний пример: верность дружбе. Помню, чужие пацаны поймали моего дворового дружка и за что-то били. Так я, хоть драться не умею,
не только вступился, но и пострадал - разбитыми вдребезги очками. Как только глаза не повыбивали?.. Однако, и тут... Ей-то что? есть с кем дружить, есть кому защищать...
Вот тут мне пришла на ум – наверное, от отчаяния – совершенно гениальная мысль. Вот она: если достоинства мои не нужны, так, может, тогда... недостатки.
Чего-чего, а этого добра у меня с избытком. Во всяком случае, с точки зрения моих родителей. Главный из них, как они говорили, упрямство: уж если чего решил, так хоть кол на голове теши. Да, это правда: что есть то есть!
Далее, по порядку, идет порядочность... Не удивляйтесь: они говорили не о простой, человеческой порядочности, с которой вроде бы все в порядке (простите за тавтологию), а, как они выражались - о маниакальной. Это означало, что я не маньяк, к примеру, а совершенно нормальный человек, когда бегаю два часа по двору и ловлю покалеченного кем-то воробья, с подбитым крылом, приношу домой, выхаживаю и потом выпускаю на волю. Но, если то же самое касается обычной подвальной крысы... – маньяк! Если я поливаю из лейки посаженные соседями у них под окном и немедленно ими же потом забытые цветы, увядающие от жажды, я – молодец! Но, если приношу из оврага сломанную, опять же кем-то, ветку какого-нибудь дичка и сажаю ее в окультуренный мамой цветочный ящик на крошечном нашем балкончике - опять маньяк!.. И т.д, что называется, и т.п.
Третий серьезный недостаток, в котором они меня обвиняли – сугубый индивидуализм. Я не очень понимал, что при этом имеется в виду, поэтому каждый раз они мне объясняли на примерах. Последний, на тот момент, случай проявления «сугубого» (до сих пор меня смешит это слово): я отказался сопроводить в кино своего дедушку. Кино я любил и люблю, как все цивилизованные люди; но кто ж виноват, что мой дедушка от него просто поехал крышей. То есть, любил настолько, что, если б все время показывали новые фильмы, то, как он сам говорил, не вылезал бы из кинотеатра. Может, если б было действительно так, то и я - тоже. Но, поскольку этого нет, то я не намерен по двадцатому разу смотреть одну и ту же картину, да еще и с дедушкиными глупыми комментариями. Я и нужен-то ему был исключительно для того, чтобы кто-то их слушал.
Дальше шли мелкие и никому не интересные недостатки, такие как: неряшливость в одежде и в быту (то есть, швыряю все, куда попало), отсутствие бережного отношения к вещам (это, как я понимаю, то же самое), привычка свистеть в доме (говорили, денег не будет), ну и еще кой-какие, числом несколько.
По глубокому размышлению, для воздействия на милую моему сердцу из трех основных своих недостатков я выбрал второй. Думал примерно так: возлюбленная моя тоже человек; а раз человек, то совершает ошибки; а раз совершает ошибки, то для достижения своей цели я буду их - маниакально, изо всех сил и начиная с завтрашнего дня – исправлять, и тем заслужу сначала ее уважение, а - со временем - и любовь.
Решение принято. «Новорожденная мысль подлежит воплощению...»

Самой первой ее ошибкой (среда, следующий день, на уроке русского языка), которую мне было очень легко исправить, оказалось неправильно поставленное ударение в слове... забыл какое; но мне ли, читающему человеку, было не знать, что ударение в нем, как и во всем, взятом напрокат у французов, идет на последний слог. Она еще стояла у доски с мелом в руке, когда я стремительно выскочил, молча исправил и тут же вернулся на место. В ее удивленном взгляде я прочел тогда нечто вроде начатков уважения.
Затем, на уроке математики, она как-то неловко повернулась, и ее учебник полетел на пол. Не успела нагнуться, как я подлетел и, опять же молча, исправил ошибку. Тогда во взгляде ее, обращенном ко мне, появилось внимание.
На большой перемене, в то время, как она ела свой бутерброд, с него капнуло масло и на крышке парты образовалось пятно. Я подошел и тщательно стер его своим носовым платком; этот поступок вызвал у нее повышенный интерес, впрочем, как и у всех присутствующих. Одноклассники начали шушукаться, в особенности, девчонки. Но мне на это было наплевать.
Придя из школы домой, я провел анализ произошедших событий и про себя убедился, что нахожусь на правильном пути. Через месяц – это крайний срок!
– бросит дурачка, будет со мной.
В четверг исправил последовательно три ее ошибки: косо стоящий портфель – поправил, ручка брызгала чернилами – подкрутил, после большой перемены неправильно повесила в гардеробе панамку – повесил как полагается.
В пятницу – еще две: сидела, сгорбившись – похлопал по спине; подвернула ногу – самолично отвел к медсестре.
Справедливости ради должен отметить, что всю эту неделю соперник в школу не приходил, по причине: болел. (Кстати, будучи честным человеком, я именно поэтому вне школы не проявлял никакой активности). При этом, что важно, они не встречались, это было мною отслежено.
В понедельник он появился. Конечно же, доложили, понял по его напряженному взгляду. Ну, что ж, дорогой, поборемся...
На втором уроке она уронила тетрадь. Похоже, намеренно, весь класс повернулся и смотрел на меня. Не-е, ребята… мы так не договаривались. Поэтому спокойно сидел, не реагировал. На четвертом, действительно, ошибка: увлеклась, громко заговорила с соседкой по парте. Встал, сделал ей замечание: дескать, мешаешь людям сосредоточиться на занятиях. Посмотрела нелюбезно. Впрочем, может быть, показалось.
После уроков пошли гулять; они впереди, я, на приличном расстоянии, сзади. Преследуемые часто оглядывались, говорили тихо, и, что-то, видно, подозревая, не держались за ручку.
Вторник. Ничем не примечательный день. Разве что убил муху, своим жужжанием мешавшую ей слушать учителя истории; звук от удара учебником по ее парте вызвал в классе маленький веселый переполох.
Среда. Юбилей (неделя) моего маниакального подвижничества ознаменовался по-настоящему добрым делом: у нее лопнула юбка, очень неудачно, сзади и по шву; так на всех переменах стоял возле как истукан, вертясь и прикрывая от нескромных взглядов. Он попытался было меня отогнать. Ответил строгой отповедью: что, дескать, стою, где хочу, и никто не имеет права. Когда таки заметили (тут же поднялся хохот, и она, вся красная от стыда, выбежала из класса), проявил солидарность, вышел тоже (он, негодяй, остался). Правда, ничего хорошего из этого не вышло, поскольку на улице уже окликнул, а она обругала и бегом умчалась домой.
На протяжении всей следующей недели терпеливо исправлял разные ее мелкие ошибки, параллельно отмечал явное охлаждение между ними. Они по-прежнему гуляли после занятий, но уже недолго, и больше молчали, чем разговаривали. Что меня сильно порадовало, так это то, что ни о какой ручке, не то что о поцелуях... Я, во всяком случае, ничего такого не видел. А на пляже он к ней даже ни разу не прикоснулся.
В воскресенье вместе ходили в кино, то есть, они сами по себе, а я с дедушкой (сам напросился). Они прекрасно меня видели, а я, пока дедушка болтал, намеренно и громко дышал им в затылок. Это чтоб никаких поползновений.
В понедельник он, наконец, не выдержал. Подошел на перемене, предложил
драться на заднем дворе школы. Я был давно готов к такому повороту событий, потому сразу и всенародно озвучил его предложение. Потом, встав с ним
рядом и наглядно продемонстрировав всем полное несоответствие наших
физических данных (ростом он был почти на голову выше меня, и, как минимум, в полтора раза шире, из чего следовала вся смехотворность предстоящего поединка, ввиду явной и заведомой предсказуемости результата), я презрительно и гордо сказал: «Что ж, я не трус, драться так драться!» Тут все зашумели, в том смысле, что нельзя обижать слабого, тем более, его бить, а тот, кто это делает - скотина и негодяй (в отношении него чистая правда)! Больше всех старались девочки, которые, видимо, уже представили себе, как это будет: как я лежу в больнице, весь переломанный и в кровавых бинтах. Только моя возлюбленная молчала и, как мне показалось, ненавидящим взглядом смотрела в глаза моему обидчику. Пристыженный общими ором и возмущением, и, в особенности, этим ее взглядом, он постоял, опустив голову, горбясь, как обезьяна, затем сел на место. Битва была выиграна. Причем, полностью и совершенно бескровно – вот что означает для полководца хорошо заранее продуманная стратегия боя.
Прошел месяц, скоро должны были наступить летние каникулы. После того случая соперник был окончательно дискредитирован в ее глазах, соответственно, повержен. Они, как я и предполагал, расстались. Но мне от этого было не легче, поскольку ко мне ее отношение не переменилось. Для нее я по-прежнему был тщедушным, низкорослым и не очень умным мальчишкой, не дававшим себе труда учиться получше и только надоедавшим ей своей мелочной заботой. Она, правда, уже не отвергала навязчивые знаки моего внимания, такие как: дежурство вместо нее по уборке классного помещения, таскание за учителями, опять же вместо нее, учебно-наглядных пособий, равно как выполнение за нее различных работ на чуть ли не еженедельных субботниках. Не возражала даже против ежедневного провожания домой и пару раз была со мной в кино, но все это делала как бы скрепя сердце и из-под палки. Мои летние и долгие последующие попытки ее разговорить ни к чему не приводили; а когда я, рискуя и горячо дыша, завладевал ее руками, последние оставались холодными как лед.
Доносящиеся до нас слухи и, особенно, тут же данное ей, и так любезное моему сердцу, прозвище «невесты», в то время как я слыл «женихом», оставляли ее равнодушной; похоже, она и в дурном сне не могла представить себе нашу будущую свадьбу.
Тем не менее, она состоялась – сработал мой недостаток номер один. Но не он единственный. Упорства в достижении цели (качество, уверен, выработанное моим недостатком за номером три) мне, как оказалось, не занимать; плюс, вскоре выяснилось, что кой-какие способности у меня таки имеются – так говорила профессура института, куда мы с ней поступили, разумеется, вместе. А недавно вот, в подтверждение, защитил на кафедре кандидатскую. Ну, и главное (кстати, то, что я про себя не знал): я оказался совершенный - в чистом рафинированном виде - однолюб. Нужно еще учесть - это немаловажно, - что к тому времени, когда мы с ней после защиты дипломов поженились, я, в результате упорных физических упражнений, прилично подрос и стал крепким молодым человеком, уже кое-как отвечающим, наверное, ее представлению о мужчине. Во всяком случае, в первую брачную ночь она, целуя меня вялыми губами, призналась, что о лучшей для себя партии и не мечтала.

Прожив в браке семь лет, родив и оставив мне двоих детей, она ушла к другому. Любовь – всегда двусторонняя штука, когда-то это нужно признать.
Наша дочь унаследовала привлекательную внешность своей матери, а сын,
за которого очень боюсь – все, даже самые мелкие недостатки отца, к коим прибавились его собственные, такие как: дикий эгоизм; крайний эгоцентризм,
а также черствость по отношению к людям, в особенности, к родителям. Эти основные. Не считая других, портящих мне кровь. К примеру: до невозможности обостренный нюх, вследствие чего дома нельзя позволить себе даже дольки моего любимого чеснока; затем, прадедовская привычка болтать без устали; затем... скажите: сколько можно портить свое плохое, от меня по наследству доставшееся зрение за этим дурацкими компьютерными играми?.. Ну и еще кой-чего имеется, помельче, о чем не сейчас.
Вот я и думаю, и волнуюсь. Ведь не расскажешь ему, как было – не педагогично. И потом, он еще очень молод. Но, что, если вскорости ему самому – гены, проклятые гены! - придут в голову определенные мысли, и моя, несчастная, в том числе? Что, если он посчитает нужным ее воплотить, и, в силу характера, сделает это?.. хуже всего, если в том же... да, даже и в любом другом направлении?..
Боже, что из этого выйдет?!.
Бедные люди!.. Бедные мои внуки!..

© Джон Мили, 2017
Дата публикации: 25.05.2017 20:05:05
Просмотров: 1976

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.