в кремле

Юрий Сотников

Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 15431 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Я недавно на улице нашёл пропуск в кремль и в следующий выходной пошёл к президенту.
Он живёт в соседней москве на два этажа выше меня. Квартирка у него побольше, соответственно должности – и машина есть чёрная, блёсткая, которая возит его туда да обратно. Сам я редко вижу этого высокого мужа, больше по телевизору – говорят, он работает как раб на галерах, с утра и до поздней ночи – но знакомый мне рассказывал, что сейчас он один, без жены холостяк.
Поэтому цветочки и торт я не стал с собой брать – мы же, надеюсь, нормальные мужики – а прихватил бутылку хорошей водки, плавленый сыр да тарелку квашеной капустки. Она у меня хорошо получается: хрусткая, не особо солёная, а с приятной горчинкой деревянной кадушки, которую подарил мне мой дед, сермяжный шеф-повар с благородной душой.
Я позвонил; всё же думая что президента сегодня нет – у него совещанья, доклады, приёмы. И мне снова придётся снимать с себя галстук – штиблеты – костюм – и улыбку паяца. А он как нарошно открыл – простецкий сосед в семейных трусах.
Я здорово удивился. И это вождь? маленький лысенький голенький? да туда ль я попал.
- Вы ко мне, гражданин? Извините. Оденусь.
Он. Точно. Его голос с другим не попутаешь. С ним он летал в истребителе, с ним гладил амурского тигра: вроде мягкий, а схватит за сердце – и амба, инфаркт. Много начальников, услышав сей голос, со страху обделались.
Но я, слава богу, строитель. Мужик. Мне что вождь, сталевар, золотарь – всё едино.
Он вышел в трико, и в футболке – с собой на груди.- Вот теперь здравствуйте. Вы по делу. Рассказывайте.
А я стою как дурак на мэ букву. В моей голове изза его отрывистой речи болтаются какие-то огрызки слов и предложений, и я чувствую, что если сейчас начну их бессвязно выкладывать на тарелку с капустой, то они там сразу заквасятся, стухнут.
- Знаете что? Мы ведь с вами русские люди. Так давайте присядем за стол, а то я, наверно, похож на безмозглого олуха.
Наконец-то и он улыбнулся. Понятливый малый – видать, из крестьян.
- Ну конечно. Заходите, располагайтесь. А я пока всё приготовлю, накрою.
Он проводил меня в просторную залу; усадил на мягкое кресло, словно барин манилов барина чичикова; и мне даже стало неловко отвлекать его, может, пустецкой беседой, когда здесь на земле у него много проблем и забот.
Вот! В голове родилась умная мысль увлечь человека тем, что ему интересно. Пусть о себе расскажет, пусть даже пожалуется – выплеснет радость побед и едкую горечь страданий. А то ведь я часто в разговорах якаю, как особо важная персона, не давая людям высказать своё наболевшее.
Из приглушённых динамиков полилась нежная симфоническая мелодия. Не знаю чья – но так стало приятно. Президент набрызгал себе из пузатого бочонка бокал светлого пива, а я немного застенчиво не долил до края мелкую рюмку водки. Стол не ломился от яств; но – икра, балычок, пахучая свиная нарезка, и длинный бледноватый язык – видно, ктото много болтал на работе, а у них это строго.
Легонько чокнувшись стекляшками, мы выпили по первой и посмотрели друг на дружку иначе. Без ранжира; а просто как смотрят два соловья на одной ветке, ожидая кто же из них затянет изначальную трель, чтобы потом к ней мелодично вязаться новыми коленцами.
Хозяин спросил меня первым:- Кем вы работаете?
- Строителем,- отвечаю ему.- Уже двадцать лет,- а сам поглядываю на сытную закуску, но от неловкости пока что трезвой беседы хрумкаю одною капусткой.
- Да вы не стесняйтесь, пожалуйста.- Президент долил себе полупустой бокал, и нарочно взяв себе крохотный кусочек балыка, мне же насыпал целую гору съестного в тарелку. Он удивительно тактичен да вежлив, так что кажется то ли их специально обучают манерам, то ль это врождённое благородство позволяет ему вести себя искренне, не чинясь.
- Спасибо.- Мне и самому сразу захотелось правдолюбства, и я налил вторую рюмку.- Трудно бывает в гостях: и есть хочется, и брать стыдно, потому что вдруг это у хозяев последнее.
Он вытер губы салфеткой; сложил её вчетверо; ответил:- Да нет. Нас хорошо обеспечивают.
- А кем вы работаете?- брякнул я. И тут же всё вспомнив, опешив над глупостью, сам над собой расхохотался. И он смеялся вместе со мной:- Вождём работаю! Президентом!
После этой весёлой минутки беседа легче пошла. Мы поговорили о бабах слегка – он мне фото семьи показал, без подробностей – я ему про свою любовь, безответную; припомнили бога да веру, чуть-чуть порицая церковников за религиозные распри; а потом за политику взялись, и крепко.

- Слушай,- говорю я ему, положив кулак народного гнева в тарелку с капустой.- Демократия подлинная – это власть народа. Но нигде в мире о такой не знают. На слуху в нашем отечестве всё больше диктатура чиновников, а заграницей вместо знамени болтается поникшая на древке застиранная тряпка западной свободы. Наши российские бюрократы подвластны одному рьяному вожаку, президенту. Он самый сильный, справедливый самый, но иногда и клыкастый. Это лишь его территория, его прайд. А вот на западе вожаки помельче, слабее – потому что долгая мирная жизнь, без войн и революций, ослабила хватку. Вот и объединяются они в партийно-монопольные стаи, чтобы блюсти каждой свои интересы... Но они не народ, а всего лишь обманчивые хлюсты, дорвавшиеся к власти.- Я зачерпнул горстью подмокших от страха бюрократов с тарелки, и отправил их в рот, пережёвывая чтобы не застряли на выходе.
- Да знаю я всё.- Он грустно махнул мне рукой, как новенький умный пёс в большой конуре, которому судьба навязала старое окружение мелких вшей да клопов, и даже по прошествии лет он не смог от них избавиться.- Чиновничья номенклатура как карточная колода, истёршаяся с лица и рубашки. Рыла у всех морщинистые да помятые, так что чувствуется как весело на них походили и станцевали вниз головой во время юбилейных попоек и презентуйных оргий. Костюмы у начальников хоть и от всевозможных версачей, но следы алкоголя, помады и блевотины въелись навечно – не смыть.
Верховный властитель и сам, волью невольно вливаясь в номенклатуру, становится всего лишь вельможной королевской картой, которую пусть и трудно сначала побить – но со временем бьют, набирая козырей компромата.
Королю кажется, будто именно он играет этими шестёрками, вальтами и дамами, поэтому он и тасует всю жизнь свою старую колоду – только он глубоко да нижайше ошибается; сих краплёных – хоть шваль, иль повыше – подбрасывает ему крупный туз, тот что крапил их взятками подношениями услугами. Но и больших тузов повсеместно выцеливают мелкие сёмки да сявки, нанятые для выполнения весомого заказа козырными десятками.
Скушно и страшно жить в карточной колоде у золочёного ломберного столика... А приходится. Ты понимаешь меня?- И он тяжело вздохнул, принимая на себя мирскую обузу величия; будто розовый утомлённый слон, объясняющий серенькой моське, что такое земная поклажа и груз – а та, дура, бегает только и лает на всех, хвост свой задрав.
- Понимаю,- сказал я ему, хотя ну ни хрена не мог понять его обязаловки перед хиленькой подленькой свитой; ведь тех совсем просто и легко пнуть под задницу, как бы они ни визжали.- Во все времена цивилизационной эпохи человеки делились на классы. Вожди и солдаты, попы и рабы, дворяне с холопами. То ли бог действительно так разделил нас – а может быть, просто отпетые хитрецы с самых давних времён морочат всем голову. Чем помешает родному отечеству справедливое народовластие? когда все работают на всеобщее благо, к которому и собственный карман полной мошной притулился.
Скорее всего что человеческое разделение нужно слабым особям для вознесения себя на придуманный пьедестал. В самом деле: кто поспорит, что к власти и деньгам в большинстве своём рвутся низкие ущербные люди, в душе у которых превалируют зависть и лень, лицемерие с жадностью, трусость да злоба. Говорят, будто это власть золота так развращает – но нет – именно подлые качества душ и приводят их к трону уже бездуховным отребьем... Ты согласен со мной?- Мне стало интересно: продаст он как сильный мужик, хоть и своих, приближённых, но прохиндеев; или будет до конца защищать их, как уже увязший в нечистотах посрамлённый король.
- А чего вам, революционирующему народу, всегда хочется от нас, тонкой интеллигенции - такой умной, милой да уважаемой?- Он ехидно глядел как бабкаёжка, собирающаяся переколдовать меня с веры на суеверие; и видно, что заманчивые мысли встрёпано бродили в его приглаженой голове.- Чтобы открыто и честно возглавила, стала светочем ярким на стремнине эпохи; и даже потом, уже рубя гильотинами продавшие и разворовавшие интеллигентские головы, народ будет униженно плакать, целуя окровавленные уста - родненькая! солнце моё! не солги, не своруй, не хитри.
А чего ждёт революцинирующая интеллигенция от грубого народа? - ярости и взрыва, которыми можно снести старый ненавистный ей уклад жизни, а потом возглавить словом и делом этот хаосный поток недовольства. Народ прост в своём гневе и его очень легко обмануть, тем более что интеллигенты, пылая вождистской праведностью на глазах у толпы, в душе своей таят прехитренное иезуитство, взращённое бунтующими веками... Так берите сами власть в свои руки, чтобы потом никого не винить.- Он почти что рассердился: как пистолет, которому привели приговорённого, а теперь долгими разговорами пытаются того перевоспитать с высшей меры на низшую; обидно же.
- Да как же мы возьмём у вас власть, если вы постоянно притворяетесь нами, и нам кажется что это мы сейчас у власти.- Я тоже обозлился, как поначалу равнодушный человек в равнозначном кругу правых и виноватых, которые требуют от него выбора, а он не знает к кому примкнуть.- Правители всё выворачивают наизнанку. Революция вроде бы замышлялась для доброго дела, для вызволения народа из рабства распутных властей и им продавшихся духовенств – но когда красные порубили белых, то пришли над людьми покомандовать новые псевдо-рабочекрестьянские пройдохи, владетели душ да земель.
Или во второй мировой войне победили мы, русские сермяжные мужики; а вот жить стали лучше финансовые воротилы, буржуазные германцы, итальяшки, австрияки: потому ли что они глубоко покаялись перед богом – как говорят те, кто видел их стоящими на коленях в слезах – то ли гдето в потайных загашниках припрятали награбленное и потом раскрутились на эти денежки.
Демократия тоже покоя мне не даёт; молодая она да глупая – пустой злобы в ней много, и жадность сверхов перехлёстывает. Таскается по огромному миру с железными кулаками, суёт любому прохожему в нос и по лбу, не давая даже человеку раздумать – какое от неё благо. Поэтому каждому, кого из простых безоружных ни спроси, большим злом она кажется, превеликое горе. А те кто посложнее – с наганом при власти – горой за неё стоят, танками да ракетами за неё в небо пуляют.... Что? не правду я говорю?- Мне захотелось провести его по местечковым кабинетам, и найти в них хотя бы одного человечка, который года три отработал на производстве иль в сельском хозяйстве, да не выше мазутного работяги; а то все ведь из этих не голышом родились, а в костюме при галстуке.
- Я не просто пуляю, как ты говоришь; я родину собираю в единое целое из мелких кусочков, которые мне достались от прошлого разгильдяйства.- Он сердито, медленно, но крепко сжал свой кулак, показывая с каким напряжением разобщённых государственных суставов ему пришлось это делать, какой паралитизм мышц, сухожилий и нервов довелось перебороть в организме.- Да; часто умному правителю приходится нанимать на большие должности мелких пройдох, потому что они исполнительны и трусливы, они всегда поддержат сильного хозяина, боясь за свою слабую шкурку. В лихие для отечества годины именно это помогает не расшвыряться нашей земле в разные стороны, когда множество сильных но глупых князьков рвут родину на части, спеша урвать свою самостийную долю. А пройдохи хоть и лживы, жадны и завистливы, но всегда исполнительны.... Они были нужны мне как воздух в то время, ты веришь?- Приложив руку к левой груди, он потом истово покрестился, глядя молебно в небеса; но мне почему-то подумалось, а вдруг у него как у всякого верховного вождя сердце тоже с правой стороны.
- Значит ты всё сознаёшь!- Я, убеждённый глубоко и кроваво, поднял над собой красный стяг великих перемен; во мне вызревала революция духа.- Что не коррупция главная беда нашей власти. А холуйство. Самые крупные руководители набирают себе помощниками холуёв помельче, чтоб заглядывали в рот; те, в свою очередь, вербуют соратниками ещё более тщедушных лакеев, чтобы не перечили; ну, а последним остаются совсем уже чахлые рабы, почти головастики в этом тухлом болоте стабильности. Какие же могут быть прорывные идеи в стране, которой правят трусливые кабальники, кабинетные клопы и тараканы? Им не нужны во власти творцы, таланты и созидатели, которые могут взомутить вонючую воду мертвящего покоя, утопив в ней насекомых хозяев нынешней жизни. Беда отечеству, когда в нём настоящими людьми командуют презренные гниды.
- Ну ты так не говори, а то ведь я и обидеться могу. Если рассержусь, куда ты бежать будешь? Заграничного паспорта, я знаю,- он хитро проницательно посмотрел как лис на мышу,- у тебя нет в помине, а на просторах родного отечества я тебя всюду найду.
- И что со мной сделаешь?
- Да ничего. Приведу тебя в свой кабинет, и буду снова дважды, трижды доказывать в чём ты неправ.
- Доказывай – я слушаю и почти тебе верю.
- В том что мне тоже больше по душе творцы и созидатели.
- Тогда почему же ты не берёшь их на работу? Аааа, боишься. Они ведь не станут заглядывать папочке в рот, ловя его каждое слово – а если что, то могут и по уху съездить.
- Думаешь, я их боюсь? Да я с малого детства борьбой занимался. У меня сотый дан – золотой пояс.
- А ну давай, завали меня!
Мы сдвинули столик к окну; поклонившись, раскорячились как медвежата и пошли друг на друга; побарахтались, а через минуту я его придавил лопатками к полу.- Вот так, дружище. Низы уже не могут жить под верхами по-старому.
Он, я смотрю, раззадорился: портрет на футболке был очень красен лицом, азартен и по-спортивному зол. Поэтому второй раз он меня запечатал подмышку серьёзно, болезненным приёмом. Я похлопал обмякшей рукой по ковру:- сдаю-усь!
- Вот так-то, дружок. А верхи не хотят жить с низами по-новому. Но я их заставлю, поверь.
Можно долго разговаривать за жизнь, тем более что эта вечная тема, в отличие от мгновенной смерти, неисчерпаема. Но пора было расходиться. За один вечер став добрыми искренними товарищами, уже хотелось не потеряться снова вдали, найдя друг друга и на земле и на марсе. Привалившись к двери, и глупо, наверное, улыбаясь, я думал о президенте: путёвый мужик оказался.

И всё-таки странная жизнь у правителей. Командуют где-то у себя в столицах, на царских двориках, при сиятельной свите – а думают, будто управляют страной да народом.
Глупости. Народ живёт своей судьбой, в которой нет места указам, докладам, депешам – а касаются они его, может быть, лишь по праву всеобщего объединительного государствования. Какие словечки тяжёлые – не в подъём. Гораздо важнее для мужика иль бабы сиюминутная радость, да и невзгода – чем обещанные властными фантазёрами химеры завтрашнего дня.
Мы настолько оторваны друг от друга, что кажется если б началась революция иль какая другая година, то правители вместе со свитой перетащили бы трон и всякие к нему погремушки в тайное безопасное подземелье – и там продолжали играть в царей, и скрещивались, и склющивались, покуда не вымерли.

© Юрий Сотников, 2016
Дата публикации: 03.09.2016 16:29:00
Просмотров: 1971

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.