Солдаты трудового фронта

Татьяна Буденкова

Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 17550 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

"И матери, и жёны... Дороги без конца...
Рязанские мадонны - Прекрасные сердца!"
Припев песни "Рязанские мадонны" музыка А.Долуханяна, слова А.Поперечного

Промозглым осенним утром тысяча девятьсот сорок первого года жительница села Покровское Ухолоского района Рязанской области Акулина Винокурова собирала нехитрую котомку: краюху хлеба, смену белья, да лопату не забыть. Похоронив не перенёсшую тяжёлую болезнь дочь, Акулина считалась бездетной и потому подлежала призыву на трудовой фронт. Ну, куда деться? Село в двухстах километрах от Москвы, а раскаты взрывов слышны даже в избе. Да и муж её, Тимоха, бил немцев где-то недалече, и потому имела Акулина тайную надежду свидеться с ним на дорогах войны.
Оставляя на многодетную соседку старую, больную мать и всё своё деревенское хозяйство, Акулина должна была пешком явиться к указанному в повестке месту назначения.
Рассвет, обрисовав проёмы окон, сделал различимыми печь, лавку и кровать, на которой спала мать. Угомонилась только под утро, беспомощно переживая за уходящую на войну дочь. На столе молоко в кринке и хлеб под вышитым полотенцем. Зрение у Прасковьи совсем плохое, вот и переживала Акулина: как она тут без неё? Пойло корове сварено. В общем, всё, что можно предусмотреть и сделать перед уходом, хотя бы на первое время, Акулина по возможности предусмотрела и сделала.
В стойле ворохнулась корова. Стадо ещё не выгоняли. На крыльце послышались шаги, заставив Акулину бесшумной тенью метнуться к дверям. На пороге стояла соседка.
Акулина прикрыла ладонью свой рот и жестом показала во двор. Соседка кивнула, и стала спускаться с крыльца. Долее тянуть было некуда. Перекрестившись на образа, ещё раз глянула на мать, поправила на столе угол полотенца, хотела вздохнуть, но сама себя оборвала: "Чегой-то я? Как на вовсе прощаюсь. Итить пора". И, стараясь не шуметь (пусть мать поспит), вышла во двор.
-Ты, Наталья, хучь из утра, когда корову выгонять, да вечером, как подоишь, приглядывай за ней, - кивнула в сторону дома Акулина.
-Энто уж как говорено было. Не сумлевайся. А днём когда и малой забежит посмотреть, как она, - и грузно переступила с ноги на ногу.
К закату того же дня Акулина добралась до места назначения. Предписано было явиться со своей лопатой и запасом продовольствия на неделю. Дорога шла через Фёдоровку, через Выселки, а собирали всех мобилизованных в Михайловке. Акулина направилась к сельсовету, в окнах которого виднелся огонёк. У крыльца остановилась. Приглядевшись, в темноте нашла щепку, соскребла с обуви налипшую за дорогу грязь, для лучшего вида потёрла пучком травы, одёрнула юбку, поправила на голове платок и осторожно, стараясь не шуметь, приоткрыла дверь.
В полутёмной комнате на сбитых наспех нарах спали женщины, а двое так и вовсе в простенке на полу на охапке соломы. К окну был придвинут, судя по виду, бывший председательский стол. На нём еле теплилась керосиновая лампа, на слабый свет которой и пришла Акулина.
- Не топчись зазря. Подымут затемно. Устраивайся, как сможешь, да узелок под голову положи. А там, кто завтра уйдёт домой на побывку, тебе место будет.
Крупная рыжеволосая женщина, заправив под платок выбившиеся пряди, вздохнув, пожевала губами, устроилась поудобнее и уже в следующую минуту спала так, будто и не говорила ничего.
И тут Акулина под общее посапывание и причмокивание поняла, устала так, что сил нет ни то, что соломки подстелить, а хоть падай, где стоишь. Села на пол с краю, возле спящих на соломе. Разулась, поверх обувки положила узелок вместо подушки, скрутилась в маленький комочек и, прижавшись спиной к одной из спящих, попыталась уснуть. Голова казалась непомерно тяжёлой, гудели натруженные ноги, а сон всё не брал. Перед глазами всплывали картины прошедшего дня. Но самое главное, что не давало покоя её душе, - это мысль о том, что где-то совсем недалеко воюет её Тимофей. "Може, Бог даст свидеться". С этой мыслью сон, наконец, накрыл маленькую фигурку. Ночь продолжалась, спали солдаты трудового фронта.
Ещё деревенские петухи не прокричали, когда в комнату, чуть скрипнув дверью, вошёл сержант.
-Девоньки, подъём! - было в этих коротких, негромко сказанных словах что-то такое, что женщины на нарах зашевелились и, перебрасываясь редкими словами, будто и не спали тяжёлым усталым сном, стали торопливо одеваться.
- Собирайтесь. Новенькая, подь сюда!
Акулина, уже успевшая обуться, подошла к столу, возле которого на единственном здесь стуле сидел сержант.
- Дай-ка гляну твою обувку.
- Да ты не стесняйся! Он нам тут и за отца родного, и за начальство строгое, и за попа, токмо вот мужа никому заместить не желает, - всё та же рыжая баба легонько подтолкнула Акулину к столу.
- Балаболка ты, Марья. Однако баба справная, - говоря всё это, сержант, наклонившись, внимательно рассматривал обувку Акулины.
- У нас тут сухие, да нестёртые ноги - самое главное. С кровавыми мозолями - много траншею не нароешь. Да и с простудой свалишься - тоже не работник.
Удовлетворившись осмотром обувки Акулины, поднял глаза: "С лопатой?"
- Как председатель велел. - Акулина протянула перед собой черенок лопаты, которую на ночь оставляла у дверной притолоки.
Сержант поводил натруженной ладонью по черенку: "Годится".
Отполированный за картофельную копку черенок хорошо помнил руки Акулинины.
-Становись!
Акулина вздрогнула и не сразу поняла, в чём дело. Но женщины быстро выстроились, как потом выяснилось, в том порядке, как работали. Одна из них потянула её за рукав: "Сюды тебе".
Сержант молча, серьёзно оглядывая каждую, обошёл строй.
- Предупреждаю - немец рядом. Так что кому по нужде приспичит - никакого самовольства. Бегать, куда указано. Обед сегодня будет. Обещали солдатскую кухню прислать.
Женщины, негромко переговариваясь, направились к выходу.
Сразу за оградой последнего деревенского дома Акулина увидела извилистую траншею, которая одним концом упиралась в берёзовый колок, а другим вплотную подходила к какой-то старой деревянной сараюшке. Перед траншеей возвышался земляной вал. Подойдя ближе, Акулина увидела, что траншея местами совсем мелкая, а местами её с головой скроет. Вдруг сквозь серое марево тумана на мокрую землю траншеи упал луч восходящего солнца. В берёзовом колке звонко защебетала какая-то птаха. И тут же, перекрывая звуки раннего утра, что-то жутко ухнуло, потом ещё, ещё...
Кто-то громко взвизгнул. Двое кинулись к сержанту: "Убьют тута, как Бог свят, убьют!" Остальные, молча, спрыгнули в траншею.
-Поясняю для новеньких, - сержант сделал паузу, пережидая взрыв, - сюда снаряды не долетают. Но на случай какого шального сидеть в окопе и не высовываться во всё время обстрела. Ясно?
Акулина стояла как вкопанная. Где-то там, под этими страшными взрывами, под пулями, в такой же холодной и мокрой траншее был сейчас её Тимофей.
- Землица! Сколько её Тимофей перепахал! Она должна помочь, спасти его в страшную минуту. Господи, спаси и помилуй раба твоего Тимофея, Господи спаси и помилуй...- молилась Акулина.
Мокрая земля тяжелыми комьями липла к лопате. Акулина, продолжая выкидывать на бруствер тяжелые комья земли, повернула голову к соседке: "В рост надо рыть. Може, наших мужиков спасаем. Да хучь и чужих. Може, и наших кто побережёт".
Соседка по другую руку от Акулины воткнула лопату в землю и, отдыхая, облокотилась на черенок подбородком.
- Бабоньки, бабоньки, перекур объявлю всем. Вместях отдыхать будем, - сержант стоял крайним и вместе со всеми орудовал лопатой. И только тут Акулина заметила, что у него в том месте на галифе, где должно быть колено, расползалось бурое пятно. Она распрямилась, выгнула занемевшие шею и плечи, глубоко вздохнула и, как у себя на картошке, продолжила копать. Пот заливал глаза. И спины уже не чувствовала. А сержант всё не объявлял перекур.
-Иван Фёдорович, очумел що ли? Побойся бога.
-Бабоньки, рядом долбють! Слышь - автоматные очереди доносятся? Негде будет мужикам зацепиться. Войдут немцы в деревню. Попробуй их оттуль выкурить!
Какое-то время все копали молча. Потом услыхали вроде как чавканье по просёлку.
-Перекур! Девоньки, милые, кухня солдатская, и запах, чуете, каша - в ней вся сила наша. Женщины выбрались из траншеи, кто головным платком, кто подолом вытирая потное лицо.
Возница, пожилой солдат, по форме которого ни одна разведка мира не определила бы, к какому роду войск он принадлежит - таким разнокалиберным было его обмундирование, остановил лошадь и прокричал: "Подходить со своей посудой и по одному разу".
Все засуетились, доставая из котомок чашки да ложки. Акулина тоже встала в очередь. Есть хотелось так, что, казалось, живот к спине подвело.
Раздав всем по черпаку каши, возница собрался уезжать.
-Бабы, а начальство-то наше где? Не емши останется. В рощу-то ему бежать не с чего вроде, - Акулина посмотрела по сторонам.
-Есть чего ему в роще делать! Раненый он, щоб повязку поправить, надо портки сымать. Вот он от нас и хоронится.
Мотька облизала ложку. Положила в чашку. Подошла к вознице: "На двоих".
-Кому ж энто? Не слепой покель. Всех отоварил, - возница стал пристраивать черпак, собираясь уехать.
- Не слепой, да глупый. Солдат тут нами командует. Раненый он. Ложь, говорю, на двоих.
- Так бы и сказали! - в чашку шлёпнулись две порции каши. И по дорожной грязи опять зачавкали колёса полевой кухни.
К исходу дня все копали молча. Сил не было ни на что.
-Всё, бабоньки, айда домой.
-Счас бы в баньку, - Акулина помнила, как после копки картошки банька её спасала.
- Кто ж нам её приготовил?
- Нас вон какая орава. Уж по ведру воды принесём. Баня парит, баня правит, - Акулина шла, заложив руку за спину, чуть ссутулившись. Да и другим товаркам было не лучше.
Как-то все засуетились. Сами не заметили, как и воду натаскали, и дров добыли, и натопили. И, как положено, берёзовый веничек в ушате замочен был.
- Так, бабоньки, первым идёт Иван Фёдорович, - хоть никто и думал возражать, но Марья воинственно окинула всех взглядом.
- Покель он в бане, портки бы его простирнуть, на печь сушить положить, а то от крови да мокрой земли совсем заскорузли, - Акулина достала сменную рубаху, примерилась и оторвала подол. - Боязно мне, но, може, кто посмелее - повязку ему поменяет, а я покель портки на речке простирну, - и Акулина протянула оторванный подол.
- Давай, ужо, - Мотька вздохнула, глянула на дверь баньки и, немного приоткрыв, крикнула в дверь:
- Иван Фёдорович, ты, как помоешься, сразу не одевайся, а так накинься чем. Взойду, рану перевяжу.
- Да ежели есть какая тряпица, то я сам...
- Не тяни, сам всех до свету подымишь. Мне сподручней.
В эту ночь уснули не сразу. И негромкий шелест женских разговоров висел в бывшем правлении до тех пор, пока все не помылись. Но усталость взяла своё. Ещё луна не успела подняться над деревней, как сонное дыхание заполнило комнату.
Утро следующего дня было таким же серым и туманным, как и все предыдущие. С неба летели снежинки и таяли на земле, образуя непроходимое месиво.
К будущим окопам подошли молча. Было видно, что работа в этом месте подходит к концу.
- Девоньки, могёт, докопаем, да хучь на денёк-другой домой отпустят? - молодая, красивая девка Настасья с тоской смотрела на свои ноги в остатках размокшей старой пары ботинок.
-Чегой-то тихо. - Мотька покрутила головой, будто стараясь что-то услышать. Все уже привыкли к близкой канонаде, начинавшейся с рассветом каждое утро.
- Всё, бабоньки, заканчиваем здесь и передислокация.
- Никак опять отступаем?
- Нет, забавы ради убиваемся тут!
- Разговорчики, живо все в траншею!
Акулина привычно махала лопатой, стараясь размять спину, руки и ноги. Краем глаза, распрямляясь, поглядывала на товарок. Но что-то в привычной картине было не так. Акулина распрямилась, окинула всех взглядом и увидела: новенькая, только вчера пришедшая молодая женщина машет почти пустой лопатой. Подхватит небольшой комок земли, не спеша выбросит наверх и опять тоже.
-Это що же? Никак самая хитрая выискалась? - Марья уже пробиралась по траншее к новенькой.
-А чего пупы надрывать? Всё одно немцы тута будуть! - взвизгнула новенькая.
-Опреж немцев нашим мужикам тута биться! Може, мужей да братьев своих от смерти спасаем. Дура! - Марья со злости плюнула.
- А нету у меня ни мужа, ни брата. А тапереча, думаю, апосля такой работы уже и дитёв не видать, - и, бросив лопату, вылезла на бруствер.
- Дура и есть дура. Под суд захотела? Мобилизованная ты. И значит, судить тебя будут по законам военного времени, - Иван Фёдорович говорил спокойно.
- А мне всё одно, кака власть. Никуды не пойду. Коровам хвосты крутить да дитёв рожать, хучь при какой власти - бабья участь.
- Да у немцев в Германии своих баб пруд пруди. А тебя, дуру, используют да опосля пристрелят. Не ты первая, плохо, что и не последняя, выискалась. Думаешь, умнее других? Накось - выкусь! - и Мотька сунула ей в лицо фигу.
-Прекратить разговорчики! Уходить нам отселя до обеда, ежели хотите солдатской кухней попользоваться. Потому как ждать нас она будет за Выселками сразу после полудня. Там и новую дислокацию получим, - говоря всё это, Иван Фёдорович продолжал орудовать лопатой.
К ночи этого же дня уставшие и вымотавшиеся до предела, промокшие и продрогшие женщины добрались до нового места дислокации.
Разместились в пустом, видать, давно заброшенном доме. Но рады были и старой развалюхе с печкой.
- Всем разуваться и сушить обувь. А то тут к утру форменный лазарет будет, - Иван Фёдорович сидел на корточках у входа. И было видно, что не уйдёт, пока все обувку на просушку не поставят. Опасался он не зря - женщины просто валились с ног от усталости.
- Ты глянь-ка, глянь, а матушки мои... - Марья стояла возле новенькой и, не понять - то ли с сочувствием, то ли с раздражением, рассматривала её ноги. Зрелище и впрямь было аховым. Не ступни, а сплошная кровавая мозоль.
Та сидела на полу, молча обхватив руками колени.
-У-у -у! И за что ж меня бог покарал вами - бабами... - Иван Фёдорович присел рядом с ней.
- И чего ты молчала? За время-то до того не допустили бы.
- Скажешь вам чего! Токмо и слышишь: дура, да пристрелють. Всё одно сочли бы, нарочно, мол.
- Ну, энтого уже не переделаешь. Значит, завтра остаёшься за хозяйку. Баня, порядок в хате, кипяток. Опять же, ежели картохи у местных раздобудешь - сваришь. Всё. Отбой, бабоньки.
Дни, как вода из горсти, утекали одинаково тяжёлые. Шли медленно, а проходили быстро. Траншеи, окопы, землянки... Сколько их выкопала Акулина? Она не считала.

Всему когда-нибудь приходит конец. И хорошему, и даже плохому. Теперь уже наши наступали, и окопы рыть не надо было. Понарыли столько, что и через полвека не заросли. Рассекают эти военные шрамы земли поля и перелески, сердца и души людские. Проходят сквозь судьбы непреодолимыми границами между жизнью и смертью. Воронками от снарядов, да окопами этими чуть не каждую подмосковную деревню опоясало.
Взвод, в котором вместе с другими мобилизованными женщинами копала окопы Акулина, распустили по домам, выдав демобилизационные документы. Расходились, сдержанно прощались. Как сказала Мотя: "Встретились без радости - разойдёмся без печали". Почти у каждой впереди маячила невесёлая перспектива. У кого за время отсутствия порушилось хозяйство, у кого и вовсе дом сгорел. А кто просто места жительства лишился, поскольку от того места одни печные трубы остались. У Марьи умерла старая мать. Ещё у одной - сразу двое младшеньких братишек погибли. Как отписали родственники, подорвались на найденном снаряде. Кто-то совсем не получал писем и, надеясь на "Бог даст, обойдётся", - с замиранием сердца направлялся в родные места.
Акулина от матери не получила ни весточки. Да и откуда быть? И мать и соседка - обе неграмотные. Мысли лезли в голову всякие: и страшные, и обнадёживающие. Перестали приходить письма от мужа. На запрос, составленный с помощью Ивана Фёдоровича, пришёл ответ, что часть, в которой служил Тимофей, с боями выходила из окружения, и поэтому сведений по многим бойцам, в том числе и по Тимофею Винокурову, на данный момент нет. И Акулина по ночам молилась о спасении мужа своего воина Тимофея.
Иван Федорович, распустив свой женский взвод, снабдив всех документами и сухим пайком на дорогу, остался не у дел. В армию он не годился. Нога после ранения срослась криво и перестала сгибаться. От деревеньки, из которой он призывался, не осталось ни одного двора. Только бурьян на обгорелых деревяшках раскачивался по ветру. Даже узнать о своей семье ему было не у кого. И тогда солдат решил, что будет пешком обходить все населённые пункты, расположенные поблизости от его деревни. Может, так и своих найдёт, али уж узнает, что с ними сталось.
Где на попутках, где на подводах, а где и пешком, Акулина возвращалась домой. И не было на её пути деревни, которую бы война обошла стороной. Вот и соседняя Михайловка. Снаряд угодил в церковную стену. Церковь чудом устояла, но начавшийся пожар уничтожил большую ее часть. От сельсовета остались одни головешки. Деревенские сказали, что немцы в нём штаб устроили, вот партизаны и сожгли вместе с немецким начальством.
И только дорога к Покровскому оставалась прежней. Будто только вчера провожала по ней Тимофея в армию. Не судьба, видно, встретиться им на военных дорогах... да и на после военных тоже. Но тогда солдат трудового фронта Акулина Фёдоровна Винокурова ещё этого не знала. И, перекинув через плечо лопату с привязанным к черенку узелком, возвращалась домой.

© Татьяна Буденкова, 2016
Дата публикации: 02.04.2016 20:48:49
Просмотров: 2043

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.