Ленькин плёс
Владимир Борисов
|
Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни Объём: 66316 знаков с пробелами Раздел: "" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
Ленькин плёс "Товарищу Молотову для членов Политбюро. Строго секретно. Просьба ни в коем случае копии не снимать .Ленин. Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи, трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления:.Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей. .А сделать это с успехом можно только теперь. Все соображения указывают на то, что позже сделать это нам не удастся, ибо никакой иной момент, кроме отчаянного голода, не даст нам такого настроения широких крестьянских масс, который бы либо обеспечил нам сочувствие этих масс, либо, по крайней мере, обеспечил бы нам нейтрализование этих масс . Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать .Ленин". Ленькин плёс. 1. Леонид Прозоров, молодой человек неполных пятнадцати лет, был для своего возраста довольно высок, хотя и тонок в кости, светловолосый и зеленоглазый, последние два года обитающий в Верхотурском Свято - Николаевском монастыре. Положение его в мужской обители было довольно странным: братия не без основания считала, что он проживает в послушниках, но это не совсем так, по крайней мере, о послушании между ним и настоятелем монастыря иеромонахом отцом Апполинарием разговора как-то не случилось. Не числился он также студентом духовной семинарии или иного, какого духовного учебного заведения. Просто в один прекрасный день совсем еще мальчиком, Леонид пришел на всеобщую трапезу, сел за стол рядом с архидиаконом Вениамином, да так и остался в обители – молился, постился, трудился наравне с взрослыми монахами. До иеромонаха доходили слухи о происхождении Леонида Прозорова, о его родстве с градоначальником Санкт-Петербурга и грандиозной ссоре с благородным этим семейством, но сам молодой человек об этом говорить не желал, да и вообще казался выглядеть попроще, хотя достойное воспитание и знание нескольких европейских языков были очевидны. Да и в манерах, нет-нет, да и проглянет нечто утонченное, аристократичное. Отец Апполинарий постепенно переложил на молодого человека всю деловую и светскую переписку, выделил ему как послушнику отдельную келью и вообще относился к Леониду очень ласково, словно к родному…Постепенно Ленька и сам о себе начал думать как о послушнике. Итак, Леонид Прозоров, в эту ночь вновь ворочался без сна на своей постели. Полная, желтоватая в проплешинах луна, с трудом протиснувшись сквозь стрельчатое окно, без зазрения совести освещала небольшую келью послушника холодным безжизненным светом. Но не полнолунье и даже не бесконечные трели соловья облюбовавшего себе высокий и корявый тополь, выросший в двух шагах от кирпичной стены обители, смущали молодого человека. Отнюдь нет. Просто в эту (впрочем, как и прошлую, и третьего дня) ночь к нему вновь явился извечный враг человеческий – лукавый. И хотя нынешней ночью явился он в образе прекрасной девы, а не колченогим и рогатым, тем ни менее это был он: падший ангел. Несомненно... Да пожалуй иначе и быть не могло: такой утонченной женской красоты, да к тому же еще и нагой не смогло бы придумать, нарисовать, создать из ничего хотя и довольно живое, но тем ни менее юное воображение мальчика. …Леониду, несмотря на свой возраст, уже доводилось видеть обнаженную женщину. Дворовая девка в доме его родителей, прислуживающая в бане, пыталась совратить молоденького барчука: облилась будто бы ненароком ключевой водой и, глядя на него в упор развратными глазищами, медленно и показушно сняла с себя мокрые одежды… Но та, что сейчас сидела на высоком табурете почти под самыми образами была необычайно хороша – куда там той, дворовой, Евдокии… Небольшую головку, горделиво посажанную на длинную шею, венчала корона неприбранных слегка волнистых пепельных волос. Продолговатые на восточный манер влажные глаза, цвета густого кипрейного чая, смотрели на послушника зовуще и многообещающе, лукаво и подбадривающе.…Под высокими, хрупкими плечиками, под тонкими выступающими косточками ключиц, увенчанные темными сосками небольшие и явно твердые груди, вопияли о нерастраченном чувстве, манили к себе, отталкивали прочь от себя. Узкие ладошки с тонкими, украшенными розовыми ноготками пальчиками, якобы прикрывающие лобок с темным и курчавым волосом, на деле лишь оттеняли его, делали еще более желанным и недосягаемым.…Ну а про длинные и стройные ноги, маленькие и изящные ступни которых преспокойно покоились на холодных известняковых плитах пола кельи, можно было бы говорить часами, да не жалкими словами известными послушнику, а стихами, Божественными строчками, языком на котором говорят ангелы.… И тем ни менее это был лукавый. Мальчик не сомневался, что лишь его недостаточная вера во Всевышнего, излишнее любопытство да неряшливость в чтении Священных писаний мешали ему воочию увидеть сидящего поодаль мерзкого черта, рогатого и лохматого. Леонид трижды перекрестился и вновь краем глаза глянул на угол под алтарем. Красавица снисходительно улыбнулась и как бы даже зевнула от скуки. - Ну и долго мальчик ты мой, собираешься от естества своего под этой рясой скрываться? Колени, небось, в кровь истер, перед образами ползая, твердость в сердце и душе, воспитывая…Дурашка…Право слово дурашка… Девушка рассмеялась тихим грудным смехом и поднялась с табурета. -Ты полагаешь, что братия и во снах своих столь же праведные, как и наяву? Мальчик ты мой,…совсем еще мальчик… Да разве ж может быть, Ленечка, монашечек ты мой хороший, что ни будь слаще да желаннее чем я? Да что я? Там, в миру, откуда ты так стремишься сбежать много, ох как много женщин лучше, красивее, таинственнее чем я.…Ты. Ты просто-напросто еще совсем мальчик, упрямый словно молодой бычок. Ты Ленечка еще пока не встретил ту, краше и желаннее которой для тебя на всей земле не найдется. Ту, чье случайное прикосновение ты будешь желать словно высшего счастья, словно Божественного откровения… Не веришь? Она подошла к послушнику, с ужасом глядевшему на нее и, наклонившись, поцеловала его в щеку. Нет, скорее даже не поцеловала, а просто прикоснулась к щеке прохладными сухими губами, провела пальчиками по его пылающему лбу, и вновь рассмеявшись, куда-то вышла. Она ушла, но в келье остался отчетливый запах сухого иван-чая, дикой мяты, дамского мыла, розового и пахучего и неуловимый, вернее непередаваемый аромат девичьего тела…Серой, как ни странно, ни пахло… совсем… Прозоров, громко, совсем по-детски крикнул ей вслед – Чур, меня, чур! А после, с головой накрывшись ветхой простыней, раз за разом трижды прочитал «Отче наш», вслух, громко, с ужасом осознавая что, наверное, впервые за последние годы, не понимает слов молитвы да особо и не желает вникать в их величайший смысл. А еще к его величайшему стыду, послушник вдруг почувствовал, что в глубине души, он желает, что бы распутница вновь появилась в его келье. Пусть на миг, пусть даже и не нагая, пусть и лукавый но… Леонид соскочил с кровати, заметался между дверью и божницей, кинулся было к алтарю, потом к окну, залитому лунным светом, но в это время осторожный стук прозвучал со стороны двери. - Да, да…Ты уже вернулась? Ну что ж, входи…Входи и пусть будет что будет… Послушник подошел к двери, но та уже распахнулась, и перед ним тяжело опираясь на посох, узловатую, до блеска отполированную временем палку, появился отец Апполинарий, иеромонах, настоятель Верхотурского монастыря – высокий и худощавый старик. - Что с тобой, Леня? Участливо осведомился старый священник и осмотрелся. После чего подошел к разобранной, скомканной постели и, приподняв угол набитого конским волосом матраса, присел на голую сетку койки. - Отчего ты не спишь, мой мальчик? Мне показалось, что ты с кем-то разговаривал.…С кем же? - Ни с кем, батюшка… Помедлив немного (Леонид впервые солгал своему духовному отцу), проговорил послушник и поцеловал старческую руку. Просто соловей поет прямо напротив окна.…Вот и не спится… Иеромонах согласно кивнул головой и, водрузив на нос очки в тяжелой ореховой оправе, проговорил, поглядывая поверх стекол. - Да сынок, в этом году соловьи удивительным образом запозднились.…Уже конец июня, а они все еще поют…Странно.…Но полноте о соловьях. Довольно. Я мой мальчик, пришел к тебе в этот час не для того, что бы обсуждать их трели.…Нет. Есть вопросы более серьезные… Леонид, тебе что ни будь, говорит имя Давыдов Сергей Иванович? Послушник недоуменно качнул головой и, испросив разрешения, присел рядом с иеромонахом. Тот улыбнулся и, положив тяжелую ладонь мальчишке на плечо, продолжил: - Ну а про старца Сергия ты наверняка слыхал? - Да, отец Апполинарий, слышал.…Еще бы не слышать, когда и мед, и воск, и прополис к нам в обитель поступают из скита старца Сергия. Хотя самому мне в скиту старца Сергия бывать не доводилось. - Да сынок, тут ты совершенно прав и сегодня, сейчас же, ты отравишься к нему в скит… - Зачем же? Буквально второго дня я видел в трапезной почти полный бочонок меду. Думаю не меньше чем с полпуда… - Нет. Священник помолчал словно в сомнении, но должно быть решившись вновь качнул головой. - Нет. Меду я думаю, братии на ближайшее время хватит. - Тогда за что!? За что вы гоните меня из обители, отец Апполинарий? Послушник упал перед стариком на колени и разрыдался…Бессонные ночи не прошли даром для мальчика: он стал слезлив и нетерпелив. -…Да что с тобой юноша? Никто тебя не собирается прогонять…Ты мне, да и всей братии очень полюбился.…Многие хотели бы сделать тебя своим приемником. Отец Каллист, тот на чьих плечах держится забота обо всех печах обители, мне про тебя все уши прожужжал, дескать, из отрока Леонида может получиться прекрасный печник, он, мол, глину сердцем чувствует.…А Вениамин Зыков, архидиакон нашего монастыря уверен, что твой голос мог бы украсить любой, даже столичный церковный хор. Но боюсь что события, происходящие сегодня в нашей отчизне, там, за стенами обители, перевернут не только твою судьбу, но и судьбу всего православия… - Это вы о чем, батюшка? Удивленно проговорил послушник, глядя на старого священника и вытирая слезы… - Да о декрете совета народных комиссаров РСФСР от 23 января 1918 года.…Неужели ты мой мальчик так и не понял, что отделение церкви от государства и школы от церкви, это индульгенция на предстоящее разграбление и уничтожение нашей церкви как таковой? Всей, всей церкви мой мальчик. …И нее только православной… Но обо всем этом мы с тобой, надеюсь, еще поговорим, позже.…А сейчас, ты как можно скорее оденешься и через северный выход покинешь обитель. Постарайся, что бы тебя никто из братии не увидел. Я, конечно, полностью доверяю всем своим братьям, но как знать, насколько они окажутся стойкими, если вдруг ими вплотную займутся товарищи чекисты.…Все мы сынок, прежде всего, просто люди, и все мы боимся боли, побоев, голода и пыток.…Но ты молод, и благодаря своему возрасту, ты можешь много больше, чем большинство из нас, и я, я вынужден обратиться к тебе с большой просьбой. Послушник вскочил и, простерев к настоятелю руки горячо, словно клятву проговорил. - Отец Апполинарий. Я постараюсь выполнить любую вашу просьбу.… Любую.…И как бы это не выглядело пафосно - знайте, что ваша просьба для меня больше чем просто просьба.…Это приказ! Мальчик повернулся к алтарю и торжественно, троекратно перекрестился. - Ну – ну, довольно. Верю. Иеромонах улыбнулся и снял с плеча небольшой холщевый мешок. - Здесь, в этом мешке собранны главные и наиболее ценные реликвии нашего монастыря. И дело не в том, что они золотые или украшенные драгоценными камнями. Нет. Многие оклады на наших иконах сделаны также из золота и вес их несравненно больше чем те предметы, что лежат сейчас перед тобой. Ценность их заключена в том что они сделаны величайшими художниками, ювелирами, иконописцами своего времени и несомненно являются достоянием всей России, а не только нашей обители и уж тем более не новой страны советов… Вот, к примеру, панагия «Божья Матерь Знамение». Священник положил на ладонь небольшую иконку округлой формы. Тот час же по сводчатому потолку кельи послушника рассыпались сотни разноцветных, мельчайших бликов. Холодный лунный свет, впитав в себя тепло золота и крупных драгоценных камней, рассыпался вокруг и окрасил пальцы иеромонаха разноцветными всполохами. - Смотри мой мальчик, внимательно смотри. Священник поднес панагию почти к самому лицу послушника. -Иконка выполнена из золота, эмали и драгоценных камней по окружности. Камни не ограненные, а просто отшлифованные. В то время еще не умели огранивать драгоценные камни. Сама иконка написана на плоской раковине. Ты видишь, каким пурпуром сияет и переливается перламутр. Этой реликвии уже более четырех сот лет. Вот эти жемчужины окружающие нимб Божьей Матери уже дважды меняли, жемчуг, как ты, наверное, знаешь, умирает от времени… Иеромонах отложил панагию в сторону и аккуратно вынул из мешка тяжелый наперсный крест, упакованный в бархатную тряпицу. - А вот этот крест подарен нашей обители лично первым императором и самодержцем всероссийским Петром Алексеевичем. Здесь уже ограненные каменья. Смотри: смарагдов такой величины и такой воды в мире найдется единицы… Отец Аполлинарий старательно упаковал панагию и крест и вновь убрал их в мешок - Здесь более пятнадцати предметов. Даже по дореволюционным, твердым ценам, это многие сотни тысяч рублей, а сейчас и говорить-то не приходится. Я сначала предполагал спрятать эти ценности на территории монастыря, но я уже стар и у меня нет уверенности в собственной стойкости, а то, что большевики будут выбивать из меня сведения о схороне всеми возможными способами, не сомневаюсь ни на секунду. Данные об этих ювелирных изделиях и священных для всех православных реликвиях есть во многих каталогах.…И не только Российских. Ну а когда чекисты придут, ты уже будешь достаточно далеко, да и точного места, куда ты спрячешь этот мешок, я знать не буду, а значит и не смогу рассказать.…Да и отец Сергий тебе что-нибудь, да и подскажет… - Ну что вы такое говорите, Отец Аполлинарий? Начал, было, послушник, но в это время со стороны улицы раздался громкий в ночи топот колес и звук подъезжающего автомобиля. - Беги! Беги Леонид! – вскричал, вскакивая настоятель. - Это они! Это могут быть только они! Беги через северный выход! Но не на станцию.…На железной дороге тебя быстро найдут. Найми, какого-нибудь извозчика попроще, одним словом Ванька. Их обычно много на базарной площади стоит. Вот, возьми, рассчитаешься. За пару таких червонцев тебя любой из них не только до Миасса довезет, но и до Харбина… Священник улыбнулся, вложил в ладонь мальчика несколько золотых Николаевских червонцев и, поцеловав Леонида в лоб, подтолкнул к двери. - Беги, беги сынок! И да поможет тебе Бог! Он перекрестил убегающего послушника и направился к двери. - Какой же я дурак!?- мысленно костерил себя Отец Аполлинарий, нарочито медленно подходя к высоким, запертым монастырским воротам. - …Отправил мальчишку за тридевять земель, а еды ему не заготовил.…Какой же я дурак… Мрачные предположения настоятеля монастыря подтвердились, как только он и подоспевший монах распахнули тяжелые, кованные металлическими полосами главные ворота монастыря. Невысокий худощавый мужчина, упакованный во все черное и кожаное, включая плоскую, граненую фуражку, поигрывая желваками небритого лица, не глядя на иеромонаха Аполлинария, протянул сложенную вдвое бумажку, и презрительно поигрывая влажными, ярко-красными губами проговорил: - Я Валёк Антон Яковлевич, председатель комиссии при ВЧК по вопросам религии и культуры. Прошу вас собрать всех своих подопечных в помещении Крестовоздвиженского собора. Всех без исключения. После чего, скрипнув кожанкой, повернулся вполоборота к сопровождающим его солдатам и, убирая на грудь сложенный вчетверо мандат, проскрипел: - За мной товарищи, ну смелее же… 2. Ленька, приподняв полы старенькой застиранной рясы, торопливо пробежал мимо центрального храма, возвышающегося в предутренних сумерках темной безликой глыбой. Скоренько перекрестился на лампадку, чей трепещущий огонек метался в нише над главными воротами, бросил прощальный взгляд на небольшой погост, где покоились в основном монахи обители, и направился к северным воротам. В полуподвале, примыкающем к воротам, мальчишке сквозь темные стекла показался внимательный взгляд сторожа, отца Паисия, но решив, что это ему поблазнилось, послушник как можно тише приоткрыл тяжелую калитку и юркнул в образовавшуюся щель. …Город спал. Лишь на базарной площади заметно было какое-то движение: торговки раскладывали свой немудреный товар (в основном первые овощи), и вяло перебрехивались с извозчиками, сидящими чуть поодаль на деревянных ящиках расставленных кружком возле небольшого костерка. Торговцы потрохами разжигали огни под большими трехведерными котлами. Пахло дымком, несвежим мясом и конскими яблоками. Над крышей трехэтажного кирпичного здания Дворянского Собрания, волглой от росы тряпкой, недвижимо висел красный флаг, густо отмеченный голубиным дерьмом. Послушник подошел к извозчикам, усиленно не замечающим молодого человека и, подчиняясь скорее интуиции, чем разуму обратился к рябоватому мужичку с вздорной бороденкой и круглой аббатской проплешиной на рыжеволосой, слегка тронутой сединой голове. - Послушайте братец, а нет ли у вас желания проехаться до… Ванёк, а именно так обзывают извозчиков, большую часть из деревенских, немедленно подскочил к мальчишке. - Ну, вы бы еще, ваше «степенство» во весь голос закричали, куда вам нужно.…Ведь последнему ерандачнику глядя на ваше таинственное лицо ясно, куда вас нужно отвезти.…А кстати, куда вас нужно отвезти? Мужик не дождавшись ответа по-доброму усмехнулся и из кармана ветхого своего пальтеца, выудил папиросу с длинным мундштуком. - Вот видите, святой отец, какие дорогие папиросы курю? А ведь еще неделю назад в рот не брал…Купчишка, из бывших со мной папиросами рассчитался.…Я его в Кунгур доставил.… Вот теперь и курю, что бы добро задором ни пропадало. Кашляю, а курю… Извозчик, словно впервые видя, начал рассматривать папиросную пачку. - Ишь – ты, Дессертъ №40. - пробурчал он наконец, убирая папиросы. - Грех это, курение…Большой грех. Проговорил послушник, отгоняя ладонью от себя табачный дым. - А нужно дяденька мне в Миасс. - Вы имеете в виду город Миасс, молодой человек? Так это же более пятисот пятидесяти верст! - Пятьсот двадцать… Неожиданно поправил болтливого извозчика послушник. – Мы с папенькой в пятнадцатом году к тамошнему Генерал-губернатору на день ангела ездили… -Тем более! Ванек театрально замахал руками и словно невзначай оттеснил Леонида к ближайшей таратайке. Небольшая лошадка рыжеватого окраса взглянула на послушника большими грустными глазами и громко вздохнула. - Тем более, значит вы, дорогой мой государь должны понимать, что поездка эта удовольствие довольно дорогое. Опять же лошадке на пропитание…Она же скотинка не понимает, зачем ей вдруг за тридевять земель ехать приходится…Она же не верблюд, ей ежедневно кушать хочется… Послушник пошарил в кармане штанов одетых под рясой и вынул Николаевский червонец. - Вот вам дяденька лошадке на фураж и нам на время дороги, что ни будь покушать, если можно? -Это можно! Это мы мигом все организуем! Ванек схватил золотой и, сдернув с какого-то крючка своей таратайки большую корзину с плетеной крышкой, скачками побежал к торговым рядам. Молодой человек прислонился к пролетке и с тоской посмотрел на распахнутые монастырские ворота, которые отсюда были хорошо видны. Что происходило в монастыре, послушнику было неизвестно, но двоих часовых в длинных шинелях и с винтовками с примкнутыми штыками трудно было не увидеть на фоне светлых, недавно побеленных крепостных стен. Вздохнув, Леонид забрался в двуколку и, опустив как можно ниже откидной верх коляски, задумался в ожидании извозчика. - …Ети его мать, этот наш военный коммунизм! Возница появился незаметно откуда-то сбоку. Из-под полуприкрытой крышки корзины торчали зеленые перья лука, виднелся большой пучок красно-пестрого редиса. - В Екатеринбурге говорят: все рынки позакрывали. Здесь покамест еще можно кое-что раздобыть, если конечно деньги есть.…И самогон есть и мясо коли пожелаешь…Даже кокаин…Вы как молодой человек, кокаинчиком пока еще не балуетесь? - Да полно вам шутить. Кстати, как мне к вам, дяденька обращаться? Послушник откинулся в коляске и словно невзначай убрал за спину мешок с золотом. - Да звать величать меня особливо и не стоит…Матвеем матка нарекла.…Но уж если есть охота обозваться по-настоящему, то зовут меня Матвеем Титовичем. Ну а фамилия наша – Саломасовы. Нас, Саломасовых в селе нашем, почитай каждый второй.… Да и село промежду прочим тоже Саломасовкой прозывается. Ну а ты, малой, ты зови меня запросто - дядя Матвей…Я к этим отчествам непривыкший. Ванек впихнул тяжелую корзину со снедью послушнику под ноги и, усаживаясь на козлы, проговорил уже более серьезно. - Мы с вами перекусим чуть погодя, за городом…Что-то мне сегодня здесь неуютно…Да и на рынке бабы всякий вздор про монастырь балакали.…То ли чекисты на двух автомашинах приехали, то ли наоборот монахов в два автомобиля впихнуть умудрились. Одним словом давай-ка мы с вами мало-помалу отсюда двинем. Сердцем чую, линять пора… 3. …Отобедали они уже ближе к вечеру, когда утлая двуколка дяди Матвея (которую он отчего-то постоянно величал фаэтоном отскрипела, отстучала всеми своими соединениями верст пятьдесят, и за высокими стволами сосен уже виднелись высокая кирпичная мечеть и серые, скучные постройки железнодорожного вокзала небольшого, заштатного, безымянного городка. - Екатеринбург скоро. Бросил в сторону легкий, узнаваемый взгляд Ванек и полез в сапог за ножом. Большие, богато смазанные ядреной горчицей куски отварного говяжьего сердца, ели они с черным, липнувшим к пальцам хлебом и запивали горячим чаем. - Ты кушай, кушай сынок… Саломасов исподволь подпихивал послушнику куски побольше, да посочнее. Как если бы это был не совсем чужой ему парнишка, послушник, а свой, кровный отпрыск. - Дядя Матвей, а у вас дети есть? Леонид, насытившись, прилег возле костерка и, пожевывая травинку рассеянным взглядом посмотрел на Ванька. - Был пацаненок. Как не быть? Чай мы с женой не хуже других были… Извозчик достал свои знаменитые папиросы и, прикурив от веточки, откинулся на ствол пихты, шершавый и гнутый. - Был у нас мальчонка. Три года ему уже сполнилось.…Как раз на Крещение и сполнилось…Мать его уже отпускать со двора стала, с соседскими детьми погулять и вообще.…А в ту пору (как сейчас помню, весной дело было), у соседской сучки течка приключилась.…Кобели со всей округи сбегались. Я не знаю, что да как там произошло, я в ту пору рыбалил с батей, но только разорвали псы сынишку нашего.… Начисто порвали Васятку… Попа и того позвать не успели… Жинка моя по первости на могилку ежедневно ходила, потом реже и реже.… Пить стала…Дня без водки, прожить не может…Меня уже и не признает…Мне так думается: скоренько вообще сгорит. Водке, так ей все едино, будь-то мужик или же напротив, баба. Матвей приподнялся и подбросил в огонь сосновых сучьев. Послушник лежал на траве, на боку, положив мешок под голову и поглядывая на пламя костра, слушал мужика рассеянно и невнимательно. - Я как сынка похоронил, как с поминками разобрался, так сразу же к Катьке Солдатенковой, ведьме нашей деревенской побежал. Хотел ей суке в глаза посмотреть, за что она на нас порчу наслала? Что мы ей такого плохого сделали? Не успел. Сбежала тварь подколодная…Знала, ох знала что я ее кончать приду…Дом ейный я, конечно, подпалил, но х*ли толку: ни сына, ни ведьмы… - Да как же вы так, дядя Матвей? Встрепенулся вдруг послушник и даже приподнялся. - Ведь это же все предрассудки…Я, наверное, знаю что предрассудки. Ведьма, порча…Ерунда какая-то.…В наше время и подобные пережитки. Саломасов фыркнул и, закурив, проворчал. - Ты паря по всему видать из городских, вот и не знаешь ничего.…А в любой деревне, в любом селе тебе первый попавшийся пацаненок столько про все эти как ты говоришь предрассудки, расскажет, что у тебя голова кругом пойдет.…Ишь ты, мать его итить, предрассудки… - А это, по-твоему, что? Тоже пережитки и предрассудки!? Рассерженный извозчик схватил пылающую головню и сшибая сапогами обильную росу направился к лесу. Заинтригованный послушник поспешил вслед зав ним. 0т головни, что держал перед собой Матвей Саломасов, от ее неверного, дрожащего света, еще с час назад приветливый лесок, обступающий небольшую речушку, сейчас, в плотных вязких сумерках казался таинственным и жутким. Блеклыми зеленоватыми пятнами светили в траве светляки. Почти касаясь воды кожистыми крыльями, с тонким писком взад и вперед носились летучие мыши. Неожиданно какая-то крупная птица, должно быть неясыть, громко загребая крыльями влажный вечерний воздух, с шумом пролетела перед ними, и тотчас же послушник увидал на корявой иве уронившей свои ветви почти до самой воды сотни обрывков грубой ткани, шелковые ленты и расшитые тонким узором женские рубахи . - Что это? Ленька с ужасом смотрел на полуистлевшие обрывки ткани, на грубое женское лицо, вырезанное на стволе ивы.…При неверном свете факела, губы этого лица казались черными. - Да нешто, вы, дружок мой ситный, позабыли, что сейчас, самый разгар Семика?…Иными словами мы с вами, дорогой вы мой монашек, оказались в излюбленном месте обитания русалок, да еще в эту пору.…А эти ленты, обрезки ткани, рубахи, не что иное, как попытки местных баб задобрить русалок. Уж больно они, русалки, стало быть, до мужиков охочи… насмешливого превосходства селянина над горожанином, сейчас охрип и сел, слышался блеклым и неубедительным. - Они, Ленька в эти дни до мужчин страшно голодные.…Как заприметят случайного прохожего, мастерового или пастуха подвыпившего, а то вообще такого как ты, молоденького Фому неверующего, так сразу петь начинают.…И что характерно: знают, сволочи, кому какую песню спеть…Тем, кто попроще – «Бродягу» или «Разлуку», а городским да образованным так большей частью романсы… - Ты прислушайся паря. Как знать, быть может тебе русалка, что-то особенное и пропает. Они замолчали, вслушиваясь и тот час странная, страшная ночная тишина, лишь изредка прерываемая треском горевшей головни опустилась на них. - …Что же ты, дружок мой ненаглядный, что ж ты Ленечка, монашечек ты мой разлюбезный, на меня там, в обители, внимания не обращал, все под одеяло прятался, а сейчас, здесь, из-за русалок, из-за этих нелюдей с их холодной кровью и любовью неверной, в ночь, заполночь не спишь? Неужто меня им, полурыбам болотным предпочтешь, глупенький? Услышал вдруг послушник голос своей полуночной гостьи с распутными глазами цвета густого чая. Услышал смешок ее волнующий и много обещающий, и тот час, покраснев горячей и душной волной глянул Леонид нас своего попутчика, а тот вдруг бросил факел в реку и широко перекрестившись с криком, побежал к своей лошадке, к угасающему костерку…Необъяснимый страх тот час изгнал из души послушника угасающие отголоски усмешек развратницы, и он, так же с криком, и, не разбирая дороги бросился вдогонку за извозчиком. И все казалось Леньке, что сзади, по правое плечо его спешит за ним кто-то в белой до пят, влажной и холодной Минутою позже, когда и Ленька, и дядя Матвей слегка успокоились возле костра, в который извозчик подбросил, целую охапку сухого соснового лапника, Саломасов закурив, поинтересовался… …- Ну что Ленька? Теперь удостоверился? - Не знаю, дядя Матвей…Честное слово не знаю… Мальчик перекрестился, поцеловал нательный крестик и вглядываясь в звездное небо поверх сосновых крон проговорил устало и кротко… - …Они, может быть, и есть, русалки ваши, но вот то, что истинно православному человеку их бояться не следует, в этом я уверен… - Ну, ну Ленечка, я вроде бы тоже крещенный, а одно, боязно… Хмыкнул Ванек и, бросив окурок в костер, пододвинулся поближе к огню. А Ленька, лежа на спине и улыбаясь, провожал взглядом улетающие в ночное небо алые искры костра. Он лежал и слушал, как где-то в лесу шебаршит листвой еж, скрипит о шершавый сосновый ствол сухая ветка, да чуть слышно журчит в зарослях камыша безымянная, попахивающая болотцем речушка. А еще он слушал, как Матвей Саломасов, явно любуясь своим голосом, пел старую, грустную песню. Пел громко и нескончаемо долго… «У церкви стояли кареты: Там пышная свадьба была; Все гости роскошно одеты: На лица их радость легла. Невеста была в белом платье, Букет был приколот из роз – Она на святое распятье Тоскливо взирала сквозь слез. Горели венчальные свечи, Невеста стояла бледна, – Священнику клятвенной речи Сказать не хотела она. Я видел, как бледный румянец Покрыл молодое лицо; Когда же священник на палец Надел золотое кольцо: Из глаз ея горькия слезы Ключом по лицу потекли. Завянут прекрасные розы, Напрасно их так берегли! Я слышал в толпе говорили: Жених неприятный такой, Напрасно девицу сгубили. И вышел я вслед за толпой. Мне стало так тяжко и больно, Что жизни своей был не рад, И громко сказалось невольно: Счастлив мой соперник – богат». 4. …- Ну, вот и все паря. Приехали. Мать ее через коромысло! Извозчик остановил лошадь легким движением вожжей и звучно высморкался. Прозоров, еще не до конца проснувшись, с трудом выбрался из тесной таратайки и, охлопывая лошадь по теплому боку, прошел вперед по лесной дороге. - Да... Похоже, что и в самом деле приехали… Подумал он, разглядывая огромную, разлапистую ель, лежащую перед ним. Дерево со стволом в обхват толщиной, вывернув корнями длинную плоскую ямину в серой, подзолистой почве, упало аккурат поперек дороги. Судя по поникшим лапам, по осыпающей, блекло-зеленой хвое, дерево упало уже давно, так что дорога эта была явно не из самых оживленных. - Ты уж меня прости Ленька, но дальше я не поеду… Извозчик подошел к послушнику и присев на ствол ели полез в карман за папиросами. - Ильмень вот он, за поворотом.…От силы пару верст наберется…Ты по молодости лет, за час обернешься, а мне в случае чего придется круг давать, да не по дороге, а все больше по просеке.…А там знамо дело: камни да булыги.…От моего фаэтона в час одни рессоры останутся… Ванёк любовно глянул на свою пыльную, ветхую таратайку, на не менее пыльную и старую лошадку бухарских кровей и, втоптав окурок в дорожную пыль, приподнялся… - Так что не обессудь, отец святой.…Рассчитаться бы надобно… - Да, да, конечно… Послушник, за эти дни привыкший к неожиданным оборотам речи говорливого извозчика, протянул николаевский золотой червонец и спросил, вглядываясь мужику в глаза. - Этого хватит или еще добавить? - Да ты что, мальчишечка!? Извозчик торопливо спрятал монету в карман и, обхватив тонкую юношескую ладошку молодого человека своими мозолистыми руками, крепко, до хруста в суставах сжал ее. - Еще бы не хватило.…Да я теперь дров на зиму вдвое обычного куплю, да и бабе своей гостинцев привезу как ни как… Спасибо тебе, Леня. Спасибо тебе Леонид, Александров сын.…А я больше и не взял бы.…Даже и не проси…Мы Саломасовы, завсегда совесть имели… Дядя Матвей повернулся чтобы уйти, но вдруг словно передумал и положив мальчишке руку на плечо проговорил обеспокоенно. - Ты парнишка с мешком-то своим бесценным лишний раз не светись,…сейчас такие ухари по рынкам орудуют: оглянуться не успеешь, как все твои богатства вырежут…Ты его лучше в лесу, где зарой, да место запомни…Верно, говорю: целее иконы твои будут. - А откуда вы, Дядька Матвей про ценности – то мои узнали? Как догадались?... Ленька стоял перед извозчиком набычившись, как молодой упрямый воробушек. - Да трудно паря тут не догадаться… Саломасов рассмеялся громко и заразительно. – Уж больно громко ты мальчишечка во сне разговариваешь.…Каждую ночь только о мешке своем заветном бредил.…О мешке да, о лукавом, что в девицу переодевается. Откровенно говоря, иной раз слушать тебя боязно было.…Так что до свидания, Леня. Даст Бог еще, когда свидимся… Ванёк еще раз крепко пожал руку послушнику и уже более не оглядываясь, направился к лошади… Послушник с трудом перелез через поваленную ель и, отряхивая рясу от налипшей хвои направился по дороге в сторону озера, близкое присутствие которого ощущалось уже особенно очевидно и по свежему, слегка влажному ветерку, блуждающему среди сосен и кедров, и по тревожному, скрипучему крику озерных чаек… За его спиной всхрапнула чем-то недовольная лошадь, и раздалось удаляющее пение начисто лишенного музыкального слуха Ванька. «Зачем ты безумная губишь Того, кто увлекся тобой, Ужели меня ты не любишь, Не любишь?! Так Бог же с тобой! Зачем ты меня завлекала, Зачем заставляла любить? Должно быть тогда ты не знала, Как тяжко любви изменить»!.. - …До Ильмень - озера-то, я, к примеру, добрался, но вот как мне отыскать в этом лесу скит? Молодой человек, огляделся по сторонам и, не заметив в окружающем его лесу ничего представляющего хоть какую-то опасность, быстро, но основательно запрятал среди корней сосны растущей почти на самом берегу, свой небольшой, но явно тяжелый заплечный мешок, присыпав его пыльным песком и желтой хвоей. - Береженного Бог бережет… Удовлетворенно подумал Прозоров, и с трудом взобравшись на гранитный утес, далеко выступающий в озеро начал разглядывать обступающее озеро тайгу. В нескольких местах мальчишке вдруг показался тонкий почти прозрачный намек на дым от костра который впрочем, легко мог оказаться и паром, поднявшимся над болотцем или студеным ключом. Красота вокруг царила необыкновенная. Поросшие тайгой горы шаг за шагом отступали все дальше и дальше от озера становились все прозрачнее и голубее. И тем более страшными и неприступными на фоне голубых гор казались гранитные скалы и утесы, возвышающиеся над верхушками елей и сосен. Неожиданно влажную озерную тишину прервал длинный протяжный звук напоминающий стон, и на ровном идеально чистом стекле озера вдруг закружилась, завертелась большая, быстро растущая воронка. Пораженному Леониду, казалось даже, что в глубине, в самом узком месте этого бучила на какое-то мгновенье обнажилось каменистое дно озера. Коловращение закончилось так же неожиданно и быстро, как и началось и уже минут через пять озеро вновь дышало тишиной и вековым равнодушием. Тишина и спокойствие, навалившиеся вдруг на молодого послушника, утомленного долгой дорогой в тряском экипаже сделали свое дело и тот, обхватив колени руками и привалившись спиной к теплому камню, уснул. Уснул крепко и быстро, как засыпают дети, даже не заметив, как светловолосая нагая девица, подошла к нему, сторожко приспособилась рядом и, погладив мальчика по щеке длинными тонкими пальчиками, так же уснула… 5. …Проснулся Леонид от холода. Его одежда и без того не ахти какая теплая, сейчас была откровенно влажная от росы, а теплый по вечеру камень, на котором спал послушник за ночь остыл. Мальчишка вскочил, схватил тяжелые ботинки за ушки и, поджимая пальцы ног, постарался как можно скорее спуститься вниз, к озеру. На берегу, когда он сидя на прибрежной, чахлой травке обувался, яркий луч солнца упал на воду и тут послушник заметил небольшую церквушку о трех куполах, стоящую на противоположном берегу озера. - Балда!- радостно вскричал, мальчишка, вскакивая с влажной травы... - Уж если кто-то и знает о том, как отыскать скит старца Сергия, так это, несомненно, священник из местной, Миасской церкви. Прозоров зачерпнул пригоршню озерной воды, показавшейся ему необычайно теплой и, ополоснув лицо, поспешил в Миасс, по пути проверив то место, куда он по совету дяди Матвея спрятал мешок с реликвиями… Шагалось легко и радостно и Ленька улыбаясь во весь рот словно впервые разглядывал светло-золотистые стволы сосен, отлакированные листики брусники и темно-оранжевые, причудливо изогнутые цветы саранки, растущие в здешних лесах в изобилии… - Господи, хорошо-то как! – не удержавшись, во весь голос прокричал Ленька и прибавил шагу… -…Да действительно: «У церкви стояли кареты»…- удрученно проговорил послушник осматриваясь…За кованным церковным забором в ряд выстроилось около десятка странного вида экипажей – открытых пролеток, с притороченными на заду пулеметами. Стреноженные лошади стояли тут же, рядом с одноэтажным зданием бывшей церковноприходской школы, над дверью которой висела вывеска под стеклом. «МИЛИЦIЯ КОМИТЕТА ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ». Над церковной площадью с жужжаньем носились крупные оводы. Терпко пахло конским навозом и махоркой. Послушник робко прошел мимо пожилого вислоусого мужика одетого в странную форму темно-синего сукна, судя по крупным складкам и резкому запаху краски, явно выданной совсем недавно. Часовой крепко спал, стоя на широко расставленных ногах, прислонившись к дверному косяку церковных ворот. На груди спящего краснел странный значок в виде щита и крупным номером 1834 под ним. В церкви стоял крепкий, влажный запах запущенья, свежей побелки и махорочного дыма. Иконостас над царскими вратами смотрел на вошедшего послушника черными пустыми глазницами. В углу кучей валялись хоругви вперемешку с метлами и штыковыми лопатами. В полумраке храма, на полу, над широким отрезом красной материи ползал молодой, чахоточного вида красноармеец с кисточкой крепко зажатой в прокуренных зубах. - Простите, пожалуйста, вы не подскажите где мне можно отыскать настоятеля этого храма? Ленька склонился над художником тщетно пытавшемуся вставить пропущенную букву У в уже написанный лозунг «Милицiонер, бдь бдительным!» Тот недовольно заворочал большими глазами под сросшимися бровями и, вытащив кисть изо рта, усмехнулся. - Это ты отца Якова никак ищешь? Так он нынче безработный.…Сам видишь, церковь под дом милиции отдали.…А он небось опять на озере рыбалит.…Если конечно трезвый.…Ну а коли пьяный, то тоже на озере, но только спит… - А на озере это где? - Где, где? В манде…– Художник пьяно хихикнул и махнул кистью куда-то в сторону. - Да там, за мостками. Там, где раньше господские купальни стояли… Он снова зажал кисть зубами и опустился коленями на испорченный кумач. - Спасибо, спасибо огромное… Убито выдохнул Ленька, и вновь протиснувшись мимо спящего милиционера, вышел на церковный двор, под не по-утреннему жаркое солнце. Под высоким, раскидистым тополем в рваной колыхающейся его тени длинноногая девчонка торговала сахарными петушками, нанизанными на длинные оструганные палочки. Торговлю вследствие полного отсутствия покупателей, трудно было назвать оживленной. Девчонка, иногда опасливо оглядевшись по сторонам, быстро пробегалась острым язычком по своей сладкой, поблескивающей разноцветной карамелью продукции. Ленька, сам того не заметив оказался напротив молоденькой торговки и опомнился лишь тогда когда молодая проказница притиснувшись к нему почти вплотную, весело расхохоталась. - Ну и долго вы собираетесь своим затрапезным видом отпугивать от меня всех моих покупателей? Ленька от неожиданности вздрогнул и, отскочив в сторону, уперся спиной в твердый и теплый ствол дерева. - Да что же вы такой зашуганный, молодой человек? А еще в женихи набивается…Вы видели(обратилась она к несуществующим свидетелям),в женихи набивается, а сам от каждого куста шарахается… - Да ни в какие женихи я не набиваюсь! Больно надо… Возразил, наконец, Ленька, и только сейчас рассмотрел, какие у девчонки этой оказывается красивые глаза, зеленые, словно недоспелый крыжовник и огромные, мало что в пол лица.…И что еще у нее вздорный, курносый носик и ослепительно белозубая улыбка и что пахнет от нее необычайно сладко и зовуще – жженой карамелью. Уже через несколько минут они познакомились и, весело болтая ногами, сидели на старой, брошенной телеге, смеялись без особой на то причины и попеременно лизали разноцветные петушки, к легкому Ленькиному разочарованью оказавшиеся одинаковыми на вкус. Где-то через час, когда все петушки были съедены и тонкие палочки от них валялись в мелкой, блесткой от слюды пыли, девчонка вдруг всплеснула руками и трагически прошептала, оглядываясь куда-то в сторону. - Господи, а что я теперь скажу маме? Ни денег, ни петушков… - Тьфу! – пренебрежительно сплюнул послушник и небрежно подал Саше золотой червонец. - Да ты что, Леня.…Где я тебе смогу разменять эти деньги? Да и откуда они у тебя? Ты что, разбойник, какой? - Да какой же я разбойник, Сашенька? Да Бог с вами.…Да я… Неожиданно к церкви громко стреляя вонючим выхлопом подъехала машина с квадратной кабиной и дощатым кузовом. Из кабины вышел невысокий мужчина в кожанке и командным голосом бросил красноармейцам, сидевшим в кузове на скамейках. - Товарищи, вы покамест можете отдохнуть…побродить по городу, но что бы через пару часов были здесь, как штык. - Не сумлевайтесь, товарищ Валёк, будем… Гаркнул один из красноармейцев, выпрыгивая через борт автомобиля… -…Валек? Сморщил лоб мальчишка, и словно что-то вспомнив, заторопился. - Ты прости меня Саша…Мне бежать надо…Честное слово очень надо.…А я к тебе еще приду.…Непременно приду.… Сюда… - А как же деньги, Леня? Раскрыла девчушка розовую ладошку, на которой маленьким солнышком светилась монетка… - ...Oh, mademoiselle,ont été donnés à vous cet argent...Paupières serait leur de ne pas voir la... – сердито прошептал послушник и робко затронув взъерошенные, горячие от солнца отливающие золотом волосы Саши направился прочь с церковной площади… - ...Ох, мадемуазель что…? Недоуменно прошептала девчушка, попеременно поглядывая то на золото монеты, то на удаляющуюся долговязую мальчишескую фигуру в старенькой, застиранной и пыльной рясе. …От некогда довольно роскошных городских купален осталось лишь две полуразрушенные кабинки для переодевания и дощатый настил, мосток, уходящий далеко в озеро. На мостках сидел, свесив босые ноги по - не здоровому полноватый старик в широкополой шляпе некогда белоснежного фетра и серой толстовке. Длинные сальные его волосы были собранны в пучок, несолидный и жидкий. Небольшая удочка о двух коленцах, прижатая к настилу толстой книгой в красной обложке лежала рядом со спящим рыбаком. «Записки об ужении рыбы». Аксаков. «Товарищество печатания, издательства и книжной торговли И.Д. Сытина и К°» Наклонившись, прочитал оглавление Ленька и присел рядом со стариком на теплые, темные доски. Тот проснулся, и словно продолжая некогда прерванный разговор, спросил послушника. - А что отрок, не доводилось ли вам когда бывать в Париже? Неужто и там тоже рыбу на удочки ловят? - Был с мамой на всемирной ярмарке в 1908 году.…Пробурчал удивленно мальчишка. Но тогда я был совсем еще маленький, и рыбалкой не увлекался.…Хотя нет, вспомнил: рыбаков под мостом возле Notre Dame de Paris стояло довольно. - Ну а я вот увлекся.… Приход отобрали.…Матушку, солдаты по злобе сапогами забили, а я иудово семя рыбалю, вместо того, что бы ходить по площадям и их, господ новоявленных, анафеме всенародно предавать…Трус я, отрок, жалкий трус. Самому себе противен.…Да к тому же еще и к питию неравнодушен, стал… Трус и пьяница. Священник выудил из воды граненый полуштоф, привязанный за горлышко бечевкой, и зубами вытащив притертую деревянную пробку, сделал два крупных глотка. - Ты как отрок, приобщишься? – он протянул послушнику бутылку. - Нет, отец Яков. Спасибо конечно, но я не пью…Мне бы старца Сергия отыскать, вы случаем про такого ничего не слышали? - Сейчас, милый еще глоточек и все, все что знаю расскажу. Иерей глотнул еще водки, вытер кулаком навернувшиеся на глаза слезы, и плотно забив пробку, махнул нетрезво рукой. - Там. Там на острове, что с крестом и живет твой старец. Если еще жив конечно.… Как только пригрело, нынешние решили к нему наведаться,…на двух баркасах пошли к острову… Старик вдруг захохотал и снова потянулся к бутылке. - Что там было, никто достоверно не знает, но известно только одно, что вернулись они слишком уж скоренько. Опухшие все, рожи словно у китайцев гладкие, глазки щелками…Люди говорят, что старец на них всех своих пчел натравил.…У него там, на утесах, ульев да колод около сотни якобы.…Так вот чекисты после того случая, у всех местных рыбаков лодки конфисковали, дабы никто старцу хлебушка или иного какого провианту не смог подвезти…Так что о нем уже около трех месяцев никто ничего не слышал…Но люди говорят, что дескать на том берегу, возле Безымянного утеса есть якобы брод…Сам я не ходил, но вроде бы пройти в тихую погоду можно.…Опять же если Бог даст. Там в водах озерных дескать частенько коловращение случается, и якобы даже второе дно есть…Есть или нет, одному Богу известно, но утопленников частенько к берегу прибивает…Хотя не исключаю, что и самоубивцы среди них есть. Расстрига размашисто перекрестился, икнул утробно и снова уснул. Мальчишка поднялся, прошелся по мосткам, поглядывая на прозрачную воду и вдруг, подчиняясь странному мальчишескому импульсу, быстро разделся и, сложив одежду на ботинки, прыгнул в воду. - …Эй, старик! Да проснись ты, пьянь церковная!… Услышал подплывший к мосткам Ленька чей-то громкий окрик, и на всякий случай, поднырнув под настил. Доски над головой юноши прогнулись и задрожали, и чей-то, ему показавшийся знакомый голос вновь прозвучал, уже более миролюбиво. - Отец Яков. К вам случайно послушник Верхотурского Свято - Николаевского монастыря, Леонид Прозоров не подходил? Мальчишка еще совсем, лет пятнадцати-шестнадцати…Худенький такой парнишка.…Эй, сукин сын, уснул ты что ли!? Или вслед за своей матушкой тебя на небеса отправить? Так это мы враз… Ленька, замерев под мостками, услышал глухой звук удара по лицу. - Приходил, приходил товарищ начальник послушник. Откуда и как его звать не сказал, но интересовался, как добраться до скита старца Сергия… Священник заплакал было, но вскоре продолжил, захлебываясь в слезах и сплевывая в воду кровавые слюни… - Да вон, его одежда на мостках лежит.…Купается, значит где-то парнишка… Ленька не стал дожидаться, как дальше развернуться события и, вынырнув из-под мостков, схватил в охапку свою одежку вместе с ботинками, и широко загребая одной рукой поплыл прочь от берега. - Стой! Стой б**дь, стрелять буду! – раздались громкие крики с настила и несколько винтовочных выстрелов, прозвучало почти одновременно. - Сидорин, мать твою! Стрелять только по конечностям…Мне он живым нужен… - Да хрен тут, товарищ Валек попадешь по конечностям.…Сами видите, как солнце слепит.…Да бесполезно, уйдет гад… Было последнее, что услышал послушник и радостно улыбнувшись, уже не торопясь поплыл к утесу, к сосне, где лежал припрятанный его мешок… 6. - …Как же, однако, они быстро меня отыскали? Натягивая на себя выжатую, но все равно отчаянно мокрую и прохладную одежду, поражался послушник. - Нечего было с дядей Матвеем лясы точить. Надо было ночами не дрыхнуть, а ехать.…Вот и все.…Тоже мне, русалки… Мальчишка разгреб хвою руками, схватил мешок и тут заметил, как через перелесок к нему направляется кучка красноармейцев, относительно быстро добравшиеся к утесу берегом… - Ну, уж дяденьки нет! Вам меня не догнать… Мальчишка, пригнувшись, поспешил прочь от берега, по тропе, ведущей на высокую каменистую скалу, торчащую над лесом, словно гигантский гнилой зуб. - Там где-нибудь, в пещерке или расселине схоронюсь, а ночью поплыву на остров… Решил для себя Прозоров, поднимаясь все выше и выше…Громкий, пронзительный крик встревоженных сорок, лучше всяких слов говорил о том, что погоня продолжается, и что преследователи идут в верном направлении. - Небось, кого-нибудь из местных прихватил этот товарищ Валек? Уж слишком они хорошо в здешних лесах разбираются. Затравленно думал Ленька пробираясь среди голых, гранитных утесов. Лес поредел, и впереди темнела лишь голая, плоская вершина… - Вот тебе и пещерка, вот тебе и расселина… Удрученно прошептал послушник, вползая на вершину… - Добегался… Леонид затравленно оглянулся и уже более не скрываясь, поднялся во весь рост. Да и глупо уже было прятаться – солдаты цепочкой поднимались все выше и выше. Еще минута, от силы две и их фуражки и шинели, украшенные красными лоскутками, появятся на уровне плоской верхушки шихана. Прозоров судорожно поправил на плече мешок и со страхом подошел к самому обрыву. Ветер тот час же облепил фигуру мальчика грубой линялой чернью рясы, тяжело надавил на плечи и спину, словно подталкивая послушника к пропасти. Леонид глянул вниз и зажмурился. Гранитная почти отвесная стена, у подножия которой раскачивались темно-зеленые ели, возвышалась над зеркалом озера саженей на пятнадцать - двадцать. - Господи, страшно- то как! Да как же я без покаяния-то, Боже? - А прыгать-то совсем и не обязательно… раздался уже знакомый послушнику голос председателя комиссии при ВЧК- Валека. - Отдай нам мешок и можешь катиться куда хочешь. Мальчишка резко обернулся и встретился с насмешливым взглядом чекиста. Тот сидел на заляпанном желтыми кляксами лишайника валуне, и вытирал со лба мутные капли пота. Кожаная фуражка Антона Яковлевича куда-то запропастилась и среди рыжеватых, мокрых от пота кучерявых его волос, Ленька явно разобрал два небольших слегка изогнутых рога. -Так ты опять здесь!? Расселся! Вскричал, отступая к самому краю обрыва, послушник и схватив первый, попавшийся под руку камень, бросил его в нахального Лукавого. - Ну, что сказать? В меткости тебе не откажешь… Рассмеялся председатель комиссии и с деланным испугом посмотрел куда-то в бок, туда, куда улетел камень. …- Ладно, засранец, хватит трепаться, давай мешок и уматывай куда хочешь. Чекист приподнялся и протянул руку к мальчишке. - Тебе!? Черту кожаному!? Святыни!?- Послушник вдруг решительно перекрестился и, не поворачиваясь к обрыву, сделал шаг назад. - Куда!? Стой. Стой сука! – закричал Валек и ринулся вслед за Прозоровым. - Да куда вы, товарищ начальник? Белены что ли объелись? Попридержал его за ворот кожанки ближайший красноармеец, пожилой мужик с удивительно белесыми, как у поросенка ресницами. - Ну что вы, товарищ Валек, словно маленький. Сейчас перекурим и спустимся как-никак.… Теперь-то спешить особливо некуда.…Отмаялся парнишка, отбегался… Красноармеец перекрестился и направился к товарищам, опасливо заглядывающим в пропасть. - Ну, хорошо, товарищи, покурите минут пятнадцать, отдохните и будем спускаться… Председатель комиссии при ВЧК на ватных ногах от запоздалого страха вернулся к своему валуну и тоже закурил. - Чуть было за монашком в пропасть не бросился, чумной… Услышал он чей-то насмешливый голос, но даже не поднял головы. Перед глазами его, все еще стояла худенькая фигурка парнишки в застиранной рясе, парнишки делающего шаг назад… - А видать мальчонку-то нашего Бог и впрямь бережет? Удивился тот, что с белыми ресницами и, прикрываясь ладонью от солнца начал вглядываться в пляшущие, слепящие глаза блики прибрежных волн большого озера, раскинувшегося сразу же за ближайшим ельником. Все сгрудились на краю и в самом деле увидели послушника стоящего на берегу. Он, словно забыв о преследователях, о своем невероятно удачном падении, как завороженный смотрел на ближайший остров, где среди низкорослых берез и ив возвышался большой, каменный, грубо вытесанный крест. - Это как же такое возможно? Здесь же метров тридцать до земли будет…Неужто и в самом деле чудо? Смуглое лицо Валека побледнело, стало каким-то нездорово – серым, пепельным. Пальцы чекистаа привычно сложились в щепоть, но заметив откровенно насмешливый взгляд красноармейцев, желание перекреститься у Антона Яковлевича пропало. - Да нет здесь никакого чуда, председатель комиссии при ВЧК по вопросам религии и культуры … Проговорил степенно, не торопясь коренастый, в годах уже красноармеец и вяло, некрасиво козырнул. - Ленька мальчишка худощавый, стало быть, легкий … Солдат заметив пристальный интерес начальства, ожил, начал жестикулировать… - Здесь под обрывом болотце похоже когда-то было.…Вот ели и вымахали…Сосны те песочек более всего уважают, да что б посуше, а ели нет…Елям влага нужна. - Сидорин, твою мать.…Да причем здесь ели, тупица!? Валек полез было за папиросами но, глянув случайно на обрыв, маячивший в двух шагах, как можно непринужденнее отошел от пропасти подальше. - Да как причем ели? Заметно обиделся красноармеец. - В елях вся разгадка.…Кабы монашек на сосны упал, то обязательно бы разбился. У старых сосен ветки высоко над землей начинаются. А у елей лапы иной раз до самого мха опускаются.…К тому же растут они под наклоном.…Вот пацаненку и повезло. Мне думается жопу – то он себе, конечно, отбил, не без этого, но больше ничего серьезного… Сидорин рассмеялся и, снисходительно глядя на Антона Яковлевича, еще раз повторил, тем самым закрывая тему. - В елях – то вся разгадка, товарищ начальник.…В елях.… 7. …Мальчишка бежал по песчаному берегу из последних сил. Мокрые от пота длинные волосы жесткими, жгучими прядями хлестали его по глазам. Промокшую рясу, послушник давно уже сбросил и теперь бежал в одних кальсонах и грубых монашеских ботинках. Тонкая, темно-лиловая его тень, спотыкаясь о сизую, до одури пахучую полынь, росшую вдоль берега, бежала скачками, длинная и так же обессиленная. Мешок, темный от пота послушника, болтался как неприкаянный, в кровь, стирая выступающие мальчишечьи лопатки. - Да что мы за ним словно мальчики который день бегаем? Белоглазый остановился и снял с плеча карабин. - Товарищ председатель комиссии , разрешите я этого монашка сниму? Право слово, сниму и вся недолга… - Я тебе сниму. Я с тебя живого шкуру сниму, рядовой Карноухов. Ты знаешь, сколько один крест Петра первого стоит? А сколько Панагия? А сколько подаренное Елизаветой малое кадило? Вот то-то.…А если ты, по простоте своей душевной чуть-чуть промажешь и вместо послушника попадешь в мешок? Возмущенный Валек даже сбился с ритма и вместо бега перешел на какую-то странную, подпрыгивающую иноходь. - Ну ладно. Пес с ним. Согласился Карноухов и, бросив карабин на плечо, двинулся вслед за начальником. - Все равно ему некуда деться. Попался он. Вон там, впереди, скала в воду уходит.…Поверху ему не пройти, не успеет, а по воде вообще смерть: там воронка, не приведи Господи. В год утопленников с десяток будет, а то и поболее…. Это я так, навскидку говорю, я вообще-то местный.…Родился тут, под Чебаркулем… Проговорил он, задыхаясь и заметив, что его давно уже не слушают, бросился догонять Валека. …Гранитный утес вырос перед запыхавшимся послушником неожиданно и Леонид даже в первый момент не сразу поверил в его реальность. Шлепнув несколько раз по его прохладной, бугристой поверхности, он, уставившись в равнодушное вечернее небо, туда, где, несомненно, должен был находиться создатель и, размазывая крупные слезы по впалым и грязным щекам, зачастил: устало и безнадежно. - Господи, да что же это такое? Да неужели я настолько грешен перед тобой, что ты так свободно, походя, распорядился моей жизнью, моей судьбой? Господи, если это так, то пусть будет так, на все твоя воля, но если ты хочешь, сможешь сохранить жизнь твоего верного раба Леонида Прозорова , дай, прошу тебя, дай хоть какой-то знак.…Ну, хоть какой-то… Мальчик резко обернулся на скрежет влажного песка и сквозь слезы увидел приближающихся к нему красноармейцев… Неожиданно ловко и безбоязненно, крупная чайка опустилась на воду и, покачиваясь, широко раззявила рот в громком, безобразном крике… - Ну конечно. Как я сразу не догадался?…вот же он, знак-то! Вскричал послушник и, сбросив надоевшие ботинки, побежал к воде. - Стой пацан! Туда нельзя! Там бучило! Смерть там, вернись… Закричал белоглазый Карноухов и словно показывая пример остальным: остановился. Остановился и Валек, с ужасом глядя на тонкую, загнанную фигурку послушника. - Господи! Дай, дай ему шанс.…Пусть он уйдет.…Пусть, пусть он пройдет по воде.…Ты же можешь…Ты же можешь, я знаю… Товарищ Валек, рухнул на колени, на прохладный и влажный прибрежный песок и дрожащими руками, задыхаясь, начал рвать на себе рубаху в поисках нательного креста. - Пусть, пусть он пройдет по воде.…Пусть… Широко раскрытыми глазами, полными слез и наивной надежды, смотрел Антон Яковлевич в спину уходящего по солнечной дорожке мальчика, и, позабыв и про партийный долг, и про многодневную усталость погони, радостно осознавал, что силуэт послушника в бликующем сиянии усталого солнца, становится все тоньше и тоньше. - Спасибо Господи… Шепнул чекист неосторожно и улыбнулся. - Спасибо… - Ну, это уж хрен ему… Проворчал пожилой солдатик Сидорин, старательно прицеливаясь в спину мальчишки. - Мне скоро шестьдесят стукнет, а все одно, ни разу никакого чуда не видел.…Не видел, да и видеть не хочу особливо… …Выстрел прозвучал громко и гулко, многократно повторившись заблудившим среди гор, эхо. Чайка, сверкнув яркими пуговицами глаз, поднялась и громко шлепая крыльями по воде, улетела в строну ближайшего острова, прочь от красноармейцев. Пестрые, черно-белые сороки сорвались с прибрежных деревьев и с криком закружили над головами мужиков, над обагренными закатом водами плеса. И лишь мальчишка, бледный, словно церковная свечка на фоне темного, почти черного утеса не шелохнулся. Постояв какое-то время полубоком, укоризненно разглядывая своих преследователей, он безвольно опрокинулся на спину, и, раскинув руки, легко и покойно погружаясь в воду, поплыл в сторону водоворота. …Глухо и медленно, как сквозь слежавшуюся вату до сознания Антона Яковлевича дошел звук, сам факт выстрела, и механически проводив взглядом погружающееся в воду тело мальчишки, Валек резко вскочил с колен, и слепо шаря руками по кобуре нагана, пошел на Сидорина. - Ты! Ты, б**ди кусок! Я же сказал не стрелять.…А ты… Он завизжал, противно, по-бабьи и вцепился в воротник шинели стрелка. Его оттащили от побелевшего Сидорина, силой повели прочь от утеса, и лишь Карноухов миролюбиво обняв Валека за талию, тихо и убедительно проговорил, отбирая у чекиста оружие. - Да бросьте вы так переживать, товарищ председатель комиссии при ВЧК по вопросам религии и культуры.…Ну, подумаешь, пацана кончил…Делов-то на копейку.…Он один черт, из поповских, чуждых нам элементов…Его не сейчас, так позже, один хрен к стенке бы поставили. Вы уж мне поверьте, поставили бы.…А мы сейчас придем в город, через милицию отыщем хороших пловцов и достанем мы этот ваш мешок. Ей-ей достанем…Успокойтесь… Опустошенно и устало, с трудом перебирая ногами по песку, припорошенному желтой хвоей, Валек шел рядом с премудрым Карноуховым и с ужасом осознавал, что сегодня он совершил, скорее всего, непоправимую ошибку, наверняка поставившую большую жирную точку на его революционной, партийной карьере. 8. …Полосатый, юркий бурундук протяжно свистнул и поспешил вверх по шершавому стволу сосны. На голову пришедшего в себя мальчика, посыпалась шелуха и легкие, пересохшие иголки… Послушник охнул и, приподнявшись с податливого теплого песка, краем глаза заметил сидевшего рядом с ним старика, старца Сергия. Длинные темные пальцы старца перебирали тяжелые четки, выполненные из кроваво-красного граната пиропа. Бусины со стуком падали одна на другую, четко ограничивая один псалом от другого. Потемневший от воды мешок лежал тут же, в тени раскидистого ажурного папоротника. - Отец Сергий, я, что ли жив? И это, в самом деле, вы? Да как же такое может быть? Ведь в меня же стреляли: я сам слышал… Господи, да не сон ли это? Ленька даже недоверчиво прикоснулся к прохладной руке старика. Тот отложил четки и, взлохматив волосы на голове мальчишки, улыбнулся. - Ну что, везунчик, пришел в себя? Я уж было собирался тебя будить.…А то, что жив, остался, после всех своих передряг, так все в руках Божьих.…Надо думать не время тебе еще перед отцом нашим предстать… Старец подтащил к себе мешок и вынул из него панагию. - Заступница наша, «Божья Матерь Знамение», грудью своей заслонила тебя.…Это ли не чудо!? Чудо конечно.…Но многим ли дано чудеса подобные узреть? В наше-то, дикое время.…Отнюдь нет, мой мальчик, отнюдь нет… Он протянул панагию мальчишке и снова вернулся к своим четкам… Аккурат промеж тонких, искусно вырезанных из золота ладоней Божьей Матери, торчала деформированная винтовочная пуля. Выпавшие осколки перламутра и эмали, глубокие трещины и сколы обезобразили панагию, но сам лик девы Марии оказался нетронутым и показался в этот миг Прозорову еще более прекрасным и печальным. Ленька дрожащими пальцами водил по обезображенной иконке, бессмысленно прислушиваясь к отчетливому стуку темно-красных бусин, странным образом перекликавшемуся со стуком его, Ленькиного сердца. …Стук.- Господи, еще бы чуть-чуть и меня не стало бы… …Стук.- Меня, еще ничего в своей жизни не сделавшего и не совершившего… …Стук.- Меня, столь слабого в вере, так и не решившегося на постриг… …Стук.- Меня, так и не познавшего что же такое женщина… …Стук.- Меня, меня, меня…. Старик забрал панагию из дрожащих пальцев мальчика и аккуратно словно слепой пробежался по ней пальцами. - …Ну а про воронку здешнюю, так это совсем просто…Она имеет привычку все что засасывает, чуть поодаль от себя и выплевывать.… А ты Леня, от удара пули сразу сознание потерял, вот водички озерной-то и не хлебнул…Оттого и выжил, после бучило нашего…Так что мальчишечка, у тебя на голове, небось, не две макушки, а целых три…Кстати, как звать-то тебя отроче, кого в молитвах благодарить за сохранность святынь? - Прозоров я, Леонид…- мальчик поднялся было, но тут же охнув, опустился на песок. - Прозоров значит.…Ну-ну…Похоже что из тех Прозоровых будешь…Ну-ну.. Старец вздохнул и, затянув веревку мешка, приподнялся… - Ты вот что Леня…Ты в нашу обитель не возвращайся ныне…Нечего там тебе делать.…Нынче в обители лишь кровь да разор… - Отец Сергий (снова попробовал, приподнялся Леонид), ну а мне теперь как быть? Что отцу Апполинарию передать? - Нет больше отца Апполинария, нет. И передавать тебе больше нечего, да и некому…Братию свою я завсегда сердцем чувствовал, а нынче нет, не чувствую…Холодно там, где сердце-то.…Ох, как холодно и тоскливо…Мертвый он, иеромонах наш, отец Апполинарий.…Непременно мертвый.…Ну, а ты вьюноша, ты сейчас для всех как бы утопленник: и для красных, и для сродственников твоих, Прозоровых, и даже для наших, монастырских…Ты сейчас всю свою жизнь перевернуть можешь, с чистого листа начать…Ты Леня недельку, другую пережди, а потом к нынешним за документами приходи…Сирота, мол…Жертва войны.…Ну и фамилию какую попроще выдумай…Иванов там или Петров…Я меркую, сейчас с твоей фамилией в России житья не будет…Им дворянство, впрочем как и священнослужители сейчас словно кость в горле…Так что уж лучше Ивановым…Худо-бедно, а бумажку какую ни будь они тебе выдадут… Выучишься…Женишься…Детьми обзаведешься…Мальчик родится- совсем хорошо: род твой не прервется, не угаснет. А то, что фамилия будет другая, так это не печаль …Фамилия - что? Фамилия – пустяк…Кровь главное.…А там как знать: вдруг Россия снова кульбит выбросит, и снова в России Прозоровым жить будет не зазорно и неопасно… Старик помолчал, с любовью глядя на бледного заплаканного мальчика. - То, что с собой на остров не зову, не обессудь: слаб ты еще Леня, очень слаб: не доплывешь, а я уже не в том возрасте, что бы тебя через все озеро на закорках держать. Да и к тому же, боюсь, они вскорости за меня снова возьмутся, на этот раз уже всерьез. И здесь уже пчелки не помогут.…Так что, Леонид Прозоров, прощай. Будет возможность, поставь за меня свечечку…Записку о здравии или, напротив, за упокой писать не торопись.…А вот свечечку поставь… Старец бросил мешок за плечо, обнял мальчишку, поцеловал его в лоб и размашисто перекрестив, направился к воде… - Дай Бог тебе здоровья, Леонид Прозоров.…Дай Бог. И с родителями своими, когда все уляжется если получится, помирись. Негоже при живой-то матери в сироты рядиться…Негоже… …Долго, ох как долго стоял Ленька на берегу пустынного озера и смотрел на далекий остров, где на фоне берез и корявых ив темнел гранитный крест и где в неверном ломаном отражении перемешались небеса и воды, и уже навсегда исчез из виду уплывающий старец. Неожиданно для себя, мальчишка вдруг весело и беззаботно рассмеялся, и, сполоснув заплаканное лицо теплой, отдающей хвоей и тиной озерной водой, направился в Миасс, где под высоким широколистым тополем торгует сахарными петушками длинноногая, смешливая девчонка Саша. *...Oh, mademoiselle,ont été donnés à vous cet argent...Paupières serait leur de ne pas voir la... *...Ох мадемуазель, дались вам эти деньги...Век бы их не видеть... « Дорогой и незабвенный товарищ Дзержинский. Хочу довести до вашего сведения, что гр. Валек Антон Яковлевич, председатель комиссии при ВЧК по вопросам религии и культуры в момент исполнения своих непосредственных обязанностей, неоднократно проявлял слабохарактерность и нерешительность, а также был замечен в излишней мягкотелости по отношению к служителям культа. С пламенным революционным приветом красноармеец Карноухов, член партии ВКП(б) с 1914 года». С тех пор плес между безымянным утесом и островом Веры на озере под городом Миассом, в народе прозвали Лёнькиным. Вместо эпилога. Священнослужители Екатеринбургской епархии, репрессированные в 1918-1944 Спасо-Николаевский мужской монастырь Верхотурье Аполлинарий (Мосалитинов), иеромонах Верхотурского монастыря. Расстрелян 18 июля 1918г. на ст. Карелино. Иоакинф (Питателев), монах Верхотурского монастыря. Расстрелян 17 октября 1918г. на ст. Карелино. Каллист (Опарин), монах Верхотурского монастыря. Расстрелян 17 октября 1918г. на ст. Карелино. Зыков Василий Осипович (архидиакон Вениамин),1869 г.р., диакон Верхотурского Николаевского мужского монастыря. Приговорен 22 июня 1921г. к двум годам принудительных работ. Освобожден досрочно. Медведев Константин Петрович (архимандрит Ксенофонт) 1871 г.р., настоятель Верхотурского Николаевского мужского монастыря. Приговорен 22 июня 1921г. к двум годам принудительных работ. Освобожден досрочно. Приговорен 22 октября 1925г. к двум годам лагерей с последующей ссылкой на три года. Мотов Келсий Иванович (иеромонах Келсий), 1875 г р., священник Верхотурского мужского монастыря. Приговорен 22 октября 1925г. к одному году лагерей. Снегирев Петр Фаддеевич (иеромонах Паисий),1871 г.р., священник Верхотурского мужского монастыря. Приговорен 22 октября 1925г. к одному году лагерей с последующей ссылкой на два года. © Владимир Борисов, 2015 Дата публикации: 21.02.2015 14:40:17 Просмотров: 3320 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|