Жди меня

Вера Козубская

Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни
Объём: 14169 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Лукьяновна сняла с себя одежду, в которой возилась в огороде, обмылась холодной водой, оделась в чистое и пошла на лавочку, где уже собрались её подруги по возрасту. Высокая и худощавая, она в свои 85 лет была ещё достаточно крепкой старухой. И в огороде сама управлялась, и курочек обихаживала, и в доме у неё был больничный порядок.
-У тебя, баба Лена, в доме совсем не пахнет старостью, - заметила как-то почтальонша, выдавая ей пенсию.
- А что, старость по- особому пахнет? – удивилась Елена Лукьяновна
- А вы как думаете, - ответила ей почтальонша. – В иной дом зайдёшь, глянешь – кругом чистота,порядок, а запах ветхости так и шибает в нос.

На лавочку она собиралась так же тщательно, как и по делам в одну из многочисленных контор, которых в последние годы расплодилось как блох у собаки. В разговорах участвовала мало, разве что, услышав очередную историю о ком-то из односельчан, вспомнит, что о таком случае уже читала. Сама она в пересудах участия не принимала как в силу своего характера, так и потому, что мало знала людей в селе. Её занесло сюда по случаю. Сначала в селе появилась сестра – приехала к дочери. Но та вышла удачно замуж во второй или в третий раз и уехала. И когда сестра заболела , то кроме Е лены за ней некому было ухаживать. Она с трудом продала свою хату в красивом но заброшенном лесном краю и перебралась на юг.
Похоронив младшенькую и оставив часть здоровья в оформлении наследства, Елена Лукьяновна всё обустроила в доме на новый лад. С племянницей она рассчиталась, после чего та напрочь забыла о тётке. Своих детей у Лукьяновны когда-то было двое. Но сына она похоронила ещё в войну, когда воспаление лёгких лечить было нечем. Мальчик сгорел за две недели. У неё даже фотографии его не осталось. А дочь… Дочь где-то затерялась на российских просторах. Сначала присылала о себе весточки, а потом они стали приходить всё реже, пока совсем не исчезли. Лукьяновна не пропускала не одной передачи «Жди меня», всё надеялась, что дочь её ищет. На новое место жительства от неё не пришло ни одного письма, а из деревни, где жила раньше, тоже ничего не приходило. Может, за эти годы и сама деревня исчезла, и письмо дочкино могло вернуться назад. Она порывалась сама написать на передачу, да всё откладывала. Поехать бы… Да где взять сил? На лавочке часто обсуждались истории из этой передачи, и она в них тоже принимала участие, но о своих проблемах ни с кем не говорила.
Когда старушкам говорить было не о чем, они начинали ругать новую власть. Любую власть в любое время есть за что ругать. Люди редко с достоинством переносят испытание властью, каким бы ни был общественно-политический строй. Уж Лукьяновна-то это знала. И однажды, когда подруги на лавочке стали вспоминать былые времена, нахваливать партийное начальство страны Советов, она не выдержала:
- А вы его знаете, это начальство? Вы с ним по жизни сталкивались? Ни когда оно за столом служебным сидело, ни когда красивые речи произносило?.. А я знаю. Я так хорошо его знаю, как вам и не снилось.
Все сразу смолкли и уставились на «кацапку», как называли за глаза Елену Лукьяновну. Ведь по большому счёту никто о ней ничего не знал. И сестра в своё время не особо распространялась. Ну, рассказала , что Елена была деревенской учительницей – так когда это было. Она уж и сама о том редко вспоминала, с того времени один почерк красивым остался – с наклоном и нажимом даже шариковой ручкой. Не любила она вспоминать прошлое. Ну, прошло и прошло. Ностальгией не страдала. Видимо, потому, что было в её прошлом такое оскорбление её женского достоинства, которое, однажды пережив наяву, она ещё раз даже мысленно переживать не хотела. Но тут старухи невольно всколыхнули былое – и оно встало перед ней во всём своём безобразии. Хотя безобразием всё происшедшее считала только она. Другие бабы на такую судьбу жаловались бы взахлёб. А ей и спустя пятьдесят лет было стыдно.
Началось это даже раньше, она тогда после окончания учительского техникума была направлена на работу не в школу, а в районо. Высокая, красивая, с огромными голубыми глазами и роскошными волосами, она очень сильно отличалась от своих сверстниц. И потому сразу привлекла к себе внимание всех холостяков, занимавших мало-мальски заметное положение в элите района. А самое главное – внимание 1-го секретаря райкома. Это был маленький, тщедушный, кривоногий ,мужичок тридцати с небольшим лет. Но вот умные, проницательные глаза, высокий лоб и прямой римский профиль невольно закрывали все недостатки фигуры. Елене льстило внимание такого человека, но поначалу серьёзно о нём не думала. В районо, где работали в основном женщины, её , пацанку, сразу завеличали по имени-отчеству. Особенно после того, как «первый» в поездку по району для проверки школ взял не старшего инспектора, а её. Но любить… Нет, она его так и не полюбила. Да и согласие на замужество не сразу дала. Вошла в роль и помучила вволю. Да и то сказать, они рядом смотрелись не лучше, чем Людмила с Черномором. Она ему и сказала об этом.
-Согласен на звание Черномора, Кощея, Горыныча – только б ты со мною была, - преданно глядя ей в глаза, говорил человек, перед которым стояли на вытяжку все руководящие работники района. И она сдалась. А почему бы и нет. Квартира секретаря райкома намного удобнее каморки бабки Аришки, которую она снимала до замужества..
Когда началась война, у них уже было двое детей, сын только родился. Мужа призвали в самые первые дни войны, вернее, не призвали – ушёл сам, добровольцем.
-Прости, Алёна. Я должен. Береги детей и жди меня.
Легко сказать – береги. Лена перебралась в деревню к матери. А дальше оккупация, страх, что дознаются, чья она жена, смерть сына, гибель брата в бою за их деревню, депрессия матери, котрой накануне приснился вещий сон. Всё это так измотало её, так измучило, что от былой красоты мало что осталось. От мужа уже давно не было никаких известий. Она ждала, выглядывала почтальона, как и все деревенские бабы. Сказать, что за годы замужества Елена полюбила мужа, едва ли можно. Она об этом просто не задумывалась. Ей хватало только его любви. А вот во время войны к сердцу подступала такая тоска, что хоть волком вой. Хотелось поплакать у него на груди, пожаловаться, что нет у них теперь сыночка, нет их Витеньки, что ей очень плохо без него. Но она даже не знала куда писать. Но вот однажды принесли письмо и ей. Но оно было написано чужим почерком. И Елена долго не могла его открыть.
-Маша, возьми ты, не могу, - протянула она сестре конверт дрожащими руками. Когда сестра его открыла, из конверта выпала фотография. На ней была довоенная Лена с маленькой Валюшкой. Почерк был не только чужим, но и с каким-то странным наклоном в левую сторону. Это Лена потом уже рассмотрела, когда знала его содержимое наизусть. Да и что трудного было запомнить всего несколько фраз: «Здравствуйте, незнакомая Лена. Пишет вам фронтовой друг вашего мужа. Александр умер у меня на руках. Посылаю вашу фотографию, он носил её около сердца. Последним его словом было ваше имя. Прощайте – Иван».
Оплакав мужа и свыкнувшись с мыслью, что она теперь вдова, Елена отправилась с письмом в сельский совет. После чего её дочери назначили пенсию за погибшего кормильца. Дни пошли за днями. Тяжёлые, голодные, но мирные. Дочка, школа, хозяйство, забота о больной матери – всё это занимало время, но делало жизнь однообразной и неинтересной. И этот чёрный день… Начался он так же, как все остальные. Но вдруг её прямо с урока вызвали в учительскую.
-Елена Лукьяновна, вас приглашают в сельсовет, - сообщила директриса. –С вашими детьми займётся Светлана Ивановна, у неё «окно».
-А вы не знаете, зачем?
-Не знаю. Моё дело передать.
В сельском совете её встретили не просто холодно, а даже с какой-то враждебностью.
-Как вам не стыдно, Елена Лукьяновна, получать пособие за погибшего мужа в то время, когда он жив, здоров, - произнёс председатель сельсовета с издевкой.
-Жив? Жив! – она опустилась на стул и растерянно заулыбалась.
-Не притворяйтесь, что вы этого не знали. Он работает секретарём парткома на большом заводе. Хотите сказать, что у вас не было? – продолжал обвинять её председатель, сам в прошлом фронтовик, отец четверых детей. Но зря он усердствовал. Елена его уже не слышала. Она тяжело поднялась со стула и молча вышла. «Вот как получилось. А что же письмо… Оно ещё тогда показалось нам странным. Да и Машка, когда читала, высказала предположение, что уж очень почерк похож на Александра Иванычев, да вот только наклон…»
…Елена Лукьяновна затрясла головой, словно хотела выключить память, как телевизор. В дому уже стало совсем темно. Надо же, и не заметила. « удружили соседушки, помянули дьявола, а он и выскочил из памяти, как из табакерки». Она встала, задвинула шторы, включила свет, а что делать дальше – сообразить не могла. «Отжила уж, видно, своё: что было при царе-Горохе - как на ладони, а что сейчас хотела сделать и не вспомню». Но такая самокритичность от прошлого её не спасла. Она снова оказалась там, в деревне, в начале пятидесятых. Вот лихорадочно кидает в сумку необходимые для дороги вещи, вот снова бежит в сельсовет узнать, где он, этот завод, в каком он городе. Вот умоляет директрису отпустить её всего на неделю.
Свою поездку она и сразу-то не совсем хорошо помнила, когда вернулась. Всё было как в тумане: вокзалы, пересадки, переполненные вагоны. А вот как пришла на завод – помнит до мельчайших подробностей. Даже старика-вахтёра, не пожелавшего её пустить в здание заводоуправления, как сейчас перед глазами видит. Но потом-то он не только пустил её, но и рассказал, на каком этаже и в каком крыле находится кабинет секретаря парткома. Расположила…
Она подошла к двери и остановилась перевести дыхание. Сердце бешено колотилось. Что там за дверью? Кто там? А может однофамилец? Бывает же… Но, видимо, бывает где-то там, далеко, в рассказе попутчицы. А перед не за столом сидел самый настоящий, живее всех живых её муж – Булавин Александр Иванович. Сидел, склонившись над столом, и что-то быстро писал. Но ей не надо было долго вглядываться и гадать: он или не он. Она его узнала сразу, мгновенно.
-Приём закончен, - сказал он, не поднимая головы, - записывайтесь на следующий день.
Елена Лукьяновна решительно подошла к столу и молча остановилась. Он поднял голову и остолбенел. Затем встал, снова сел и быстрыми движениями стал перебирать бумаги, совсем не глядя на них. Его взгляд был устремлён на женщину, которую он давным-давно вычеркнул из своей жизни и выбросил из памяти вместе с их совместно нажитыми детьми и своей неземной любовью.
-Лена…Алёнушка… Ты… Как?.. Прости. Прости, если сможешь. Так получилось. Я расскажу, ты обязательно поймёшь. А дети? Как там Валюшка, Витенька?
И только услышав имя покойного сына, она словно очнулась: - Нет Вити, умер он, еще во время оккупации умер.
Александр Иванович засуетился, позвонил в колокольчик, чтобы секретарша принесла чаю, но потом вспомнил, что отпустил её ещё до окончания приёма граждан по личным вопросам. Посмотрел на часы и позвонил в гостиницу, чтобы приготовили номер.
-Не имеет значения – люкс, не люкс – главное, чтобы моя гостья могла спокойно отдохнуть. Как это – нет? Найдите! – В его голосе опять зазвучали металлические нотки, точно такие же, как и в словах «прием окончен».
-Ну вот, Леночка, сейчас пойдём поужинаем, я всё тебе расскажу, а завтра и решим, - метал в голосе сменился на слюни. И Елена поняла, что этот человек ей совсем не нужен, этого человека она не знает. А Александр Иванович торопливо рассказывал историю своей жизни, прожитой им вдали от неё, от Елены Лукьяновны.
-Я был очень сильно ранен, Алёна. Тяжёлое ранение, в живот. В полевых условиях редко кто с таким выживал. Она выходила меня, вытащила с того света. Чувство благодарности, а потом… Ну, ты знаешь как это бывает. Я понял, что не могу её бросить, вот и написал тебе сначала левой рукой, не получилось – одни каракули, потом наклон поменял, тренировался долго.
-А честно нельзя было, Саша? Честно написать, что встретил другую женщину, полюбил… Чтобы я не переживала того позора в сельсовете, когда меня, учителя, при родителях детишек, которых я воспитываю, обвинили в обворовывании государства. Или тебе было жаль денег на воспитание детей? И так ладно бы. Только правда мне нужна была, правда.
-Не мог я, Алёнушка. Не мог. Боялся скандала. Карьера опять-таки. Да и Наталья ничего о семье не знала, -оправдывался Александр Иванович. По его рассказам, так его и пожалеть надо было ещё, а не обвинять. Но жалеть этого человека не хотелось. Она словно знала, что всё было немножко не так, как он рассказывал. О том, что политрук как с женой живёт с молоденькой врачихой, в полку знали все. И начальство, и бойцы. И его ранение было лишь продолжением, а не причиной их связи. И об этом Елена Лукьяновна узнала, только гораздо позже.
Уезжала она из ненавистного города рано утром. Ни видеть своего бывшего мужа, ни говорить с ним она больше не хотела. Нервный срыв был таким сильным, что уложил её в постель на долгие месяцы. Спасибо сестре. не оставила в беде. В школу, где все знали, как её бросил муж, Елена Лукьяновна возвращаться не хотела. И переехала в другой район, выбрав самое захолустное село, где в одной комнатушке занималась сразу с тремя классами. От алиментов отказалась раз и навсегда. О замужестве больше и слышать не хотела. Не сложилась жизнь и у дочери.
- Найти бы её, Господи! Да ведь сегодня же понедельник! Что это я жду, надо телевизор включать, там же «Жди меня»!
Она ждала этого не один год. А когда услышала, что её ищут, не совсем в это поверила. Но искала не дочь. Молодой человек лет 35-ти обращался к ней с экрана: Бабушка, если ты жива, откликнись. Мама перед смертью очень просила найти тебя и попросить за неё прощение. Если же бабушки нет на свете, может, кто из родственников подскажет, где её могила…
Дальше Елена Лукьяновна уже ничего не слышала. Сердце остановилось мгновенно – то ли от радости, то ли от горя. А внук продолжал объяснять всей стране, как его найти.

© Вера Козубская, 2010
Дата публикации: 23.11.2010 18:11:17
Просмотров: 2537

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.