Осенние ТетрадиДругие форумы данного раздела: > Обзоры конкурсов <> Итоги конкурсов <> Анонсы <> Если есть вопросы по конкурсу "И Мир исчез. Finita la comedia..." < Владислав Эстрайх [2008-02-16 22:16:08] ПРОЗА. Лонг-лист. Произведения, вошедшие в лонг-лист конкурса "Осенние Тетради", номинация ПРОЗА.
Страницы: 1 Владислав Эстрайх [2008-02-16 22:17:14]
1. Зззакружжжилась
…Зззакружжжилась – крылья сложжжить некогда. Заботы, заботы! – зззавал, за день не разгрести… Вон, – узззор: ещё Пра-Пра затеяла. Сколько вложжжено!.. Зззато – возвышает. Традиция, связззь поколений и всё такое… + + + …Снова – экая лёгкость в теле!.. И аппетит… + + + – Ну, чего ты на меня бросаешься? Да жри тожжже, пожжжалуйста! Большое, а глупое. Я-ж – не жжжадная. Не жалко, всем хватит. И ведь – всё равно мимо! – а уж ветру-то, ветру… Разжжжало на конце ножúщи крыло – и машет на меня, и машет: пужжжает, значит. Фу-ты, ну-ты… …Припадок! – как есть, припадок. Аж жжжуть… Вчера вот так же – ни ззза что! – паука зашибло. В углу над Светом. Прямо с сетью и сгинул. Есть в жжжизни справедливость. А пахнет ничего, когда злится, – очень дажжже… Ещё пару зззаходов, для куражжжу… + + + …Одышка. Толстею. Сладкое да мучное, мучное да сладкое... И возззраст ужжже… + + + …Всю жизнь – к Свету стремишься. Головой бъёшься, бъёшься… Как об стену… А может, и нет ТАМ ничего? Игра воображжжения, миражжж? Вдруг – вот помру – и исчезну?! Тогда – зачем я?... + + + …Зззелёное жжжелтеет… Зззнамение. Не к добру. Таракан наскрипел – ТАМ после жёлтого всё белым станет. Врёт, похожжже. Откуда-ж ему-то знать? Только ночами и шастает, ночью – все мошки серы. Да ежжжели-б оно так – неужжжто бы Пра-Пра не возвестила?! Нострадамус усатый… + + + …А ещё, шепнул, – мухи белые воспарят. Тихо. Торжжжественно… Ангелы, должно быть. «…И приидет царствие…». Дожжжить бы… Таракáша – мужжжик умный, а дурак. Бескрылый он. Атеист… + + + ...Жужжжжу. Спать хочется… Ответить Владислав Эстрайх [2008-02-16 22:25:39]
8. Золотым дождем
Золотая седина Золотым дождем ссыпались с деревьев кленовые листья. Умиляться этому можно только находясь за двойными рамами. Но, сквозняк все-таки пробирался в комнату, процеживаясь сквозь щели, дребезжа стеклами. Поежившись, Люба поправила заколку, поддерживающую окрашиваемые волосы. Рука сама потянулась к коробке с надписью «Блондин». Снова и снова она пыталась мысленно подставить свою фотографию из паспорта, сделанную несколько лет назад, к изображенной на картинке девушке. С улицы постучался падающий лист и полетел дальше… Фен сушил промытые со специальным бальзамом «остатки былой роскоши». (Разве могла она раньше за пять минут справиться со своими густыми косами?) Зеркало обожгло рыжизной. Естественный оттенок, не до конца уничтоженный седыми прядями, отказывался растворяться в химическом растворе. Почему-то вспомнились клоуны... Сил изучать свое новое отражение не осталось. Когда-то, в недавней, а может, и далекой юности, она меллировалась. Только то была игра, ничего общего не имеющая с нынешней необходимостью прятать возраст. Вера и Надя, придя из школы, критически оглядели родительницу и вынесли положительный вердикт. Девочки в тринадцать лет такие маленькие! – совсем еще зеленые. Им не понять, что всего пару лет назад мать мечтала, что их троих станут принимать за сестер. Да в тот момент с ее внешностью это бы сработало… Подумать только, каких-то два года и… молодость словно тефлоновой губкой стерлась с лица. Морщин – царапин нет, но возраст чувствуется. А теперь и седина… Дочери, не торопясь, зачерпывали ложками аппетитно пахнущую еду. Любе оставалось созерцать это зрелище. Увы. Очередная диета. От каких только удовольствий в жизни приходится отказываться! Сначала учеба. Потом появился ОН. Встречи в сквере, прогулки под луной, кинотеатры,… армия. Два года полного самоотречения. Ни клубов, ни тусовок, этакая ботаничика. Дождалась, называется. Вернулся. Счастье любви накрыло ее головой. Она отказывала себе во сне, отдыхе, милых сердцу безделушках, так радовавших когда-то, тратя всю себя без остатка на него - долгожданного. Когда неожиданно пришло известие, что их станет трое, будущий папаша сник. «Привыкнет» - успокаивали подруги. Но когда ультразвук показал двойню, срочно влюбился в другую и слинял. С тех пор Люба отказывает себе совершенно во всем. Две-три работы одновременно и полная нищета стали для нее нормой. «Ничего», - успокаивала она себя. «Дети вырастут, отучатся, отдам их замуж… Тогда поживу». Дочери еще не расцвели, а седина и возраст уже проявились. Шагая на работу, Люба чувствовала себя одним из опавших листьев, валяющихся у нее под ногами. Похоже, и ветер считал так же, то и дело пытаясь уволочь ее, сбить с ног, растрепать. Сегодня ей предстояло изображать радость: «Да, покрасилась. Правда мне идет?», принимать вынужденные комплименты... Офис подхватил ее, завертел, закружил, не оставляя места для мыслей, так же, как ветер подхватывал и кружил за окном листья. Любовь возвращалась домой, где ее ждали Вера с Надеждой. На волосы сединой падали первые снежинки, а сквозь белый ковер земли пробивалась рыжизна опавших, некогда зеленых, крон. Она уже ни во что не верила, ни на что не надеялась и даже не мечтала влюбиться. Ответить Владислав Эстрайх [2008-02-16 22:29:55]
11. У подошедшего поезда кружилась вокзальная кутерьма
Урок прощания У подошедшего поезда кружилась вокзальная кутерьма. Бабушки-лоточницы бегали вдоль состава, предлагая товар; проводницы стояли возле своих вагонов, присматривая за пассажирами и принимая отъезжающих; несколько мужчин, пользуясь стоянкой, в одних футболках и спортивных трико курили на перроне. Путейцы в оранжевых жилетах пошли вдоль состава, прутьями постукивая по колёсам: динь-дон, динь-дон. Готов-готов, готов-готов. Поезд фыркал, порой выпускал клубы пара и походил на притомившегося дракона. Из подземного перехода быстрым шагом вышли двое, парень и девушка. Парень в светлой бежевой куртке нёс чемодан на колёсиках, девушка шла рядом, внимательно и как-то очень сосредоточенно высматривая номера вагонов. - Новороссийский? - Он самый. - А седьмой вагон где? - Вон в ту сторону. Они зашагали ещё быстрее, провожаемые недоумёнными взглядами пассажиров и провожающих: стоянка на этой станции полчаса, куда спешить? Девушка – чуть впереди, парень следом за ней, лавируя среди людей на перроне и не отставая ни на шаг. - Простите, это седьмой? - Да. Прошуршали билеты, проводница гостеприимно махнула рукой. - Ваше купе в том конце вагона. Парень как-то нервно усмехнулся, и поднялся вслед за девушкой по узеньким ступенькам тамбура. По коридору они зашагали в обратную сторону. В купе она вошла сама, забрала у него чемодан и, поздоровавшись с оказавшейся в купе попутчицей, спрятала чемодан под сиденье. Не сговариваясь, они направились к выходу из вагона: она всё так же впереди, он за ней. Девушка чуть наклонила голову, словно пытаясь перебороть желание обернуться; осторожно спустилась по ступенькам и отошла в сторону от вагона. Парень просто спрыгнул на перрон и подошёл к ней. Она обернулась. Серо-зелёные глаза встретились с тёмно-карими: серые – ищущие, тревожные, прячущие и не могущие скрыть эту тревогу за насмешливой улыбкой. И карие – тоскливые, потухшие, словно вобравшие в себя темноту утренних холодных туманов, глаза пса, напрасно ждущего своего хозяина. Девушка держала руки в карманах красного пальто, склонив голову на бок. Взгляд скользнул в сторону – и в этот момент парень, сделав ещё шаг, положил руки ей на талию. Она охнула – полувздох-полустон раненого животного. Тоска, до того копившаяся где-то глубоко внутри, словно вода, прорвавшая плотину, получила свободу. Тонкие кисти рук легли на плечи под бежевой курткой, она потянулась, прижалась к нему, будто стараясь быть ещё ближе. Проводница смущённо отвернулась от пары. Парень наклонился, вдохнул запах её волос: смесь мёда, цветов, ванили и ликёра «Бейлис». Того самого, что в кофейне добавляли как-то вечером в кофе; а потом были тёмные аллеи, и тёплые руки, и губы, пахнущие этим ликёром, кофе, чуть сладкие и несмелые… Он захотел снова поймать её взгляд, но для этого нужно было отстраниться. Лёгкое движение – и руки на плечах с силой сжали ткань куртки, девушка спрятала лицо на груди своего спутника. - Нет… Парень поцеловал её волосы, провёл по ним рукой, стараясь запомнить это ощущение и запах её духов. Вдруг она сама подняла голову, посмотрела на него: губы полуоткрыты, словно в ожидании. А в глазах, едва сдерживаемые – слёзы. Это их она прятала на его свитере под распахнутой курткой. Он наклонился к ней, коснулся губами лба, легонько дотронулся губами до её губ… Руки обвили его шею, она снова тихо вздохнула… Пропало всё: проводница, беседующая с подошедшей напарницей. Компания мужичков из поезда, покупающая в киоске пиво. Синие вагоны состава, серое небо, налетевший ветер, стоптанный бетон перрона, пыхтение где-то в недрах поезда, постукивание дорожных рабочих, проверяющих колёса… Они будто вернулись в свой сквер, на тёмную аллею, и до отъезда было ещё так много времени – почти вечность. Снова шуршали под ногами листья, пахло недавним дождём и сырой корой деревьев, а на соседней лавочке ссорилась пара. Господи, они же дети, они не понимают, что теряют из-за этой ссоры… Целый вечер! Целый вечер вдвоём. Ты представляешь?.. Представляю. Мне их жаль. Но они помирятся. Ты думаешь? Уверен. Я тоже. Или хочу быть уверена. Пусть они помирятся… Вокзал вернулся так же неожиданно, как исчез, однако остался серым размытым пятном вокруг них, рядом – но всё равно по ту сторону какой-то невидимой стены. - У тебя лапы совсем замёрзли! Ну-ка, быстро! Она слабо улыбнулась и сунула руки ему под куртку. Даже сквозь свитер парень ощущал озябшие на ветру ладошки – да и будь они тёплые, всё равно ощущал бы… Он набрал было воздуха, чтобы сказать – ведь нужно, обязательно нужно сказать, как же иначе? Девушка внимательно посмотрела на него и улыбнулась – на этот раз не вымученно, а как-то тихо, спокойно, будто угадала его мысли. - Не надо. Он обречённо вздохнул и снова наклонился к её волосам. Она что-то тихо мурлыкала, грея об него руки и склонив голову на грудь. Потом вдруг откинулась назад, так что парню пришлось удерживать её на вытянутых руках, и посмотрела на него со смесью хитрости и внезапного воспоминания. - А конверт где? Парень усмехнулся. - Здесь, в кармане. - Ага, ты, значит, хочешь оставить меня без стихов. Уже второй раз. Специально. - Ничего подобного, я про него помню. Она скорчила ему гримаску и требовательно протянула руку. - Давай сюда. - А может быть, лучше я его потом почтой отправлю? - После того, как бегал за ним сегодня? Тем более что я хочу прочитать это сейчас. - Ну, не сейчас… - он снова потянулся губами к её губам. - В поезде, - прошептала она в перерывах между поцелуями. - В поезде… Какие-то будничные слова, намеренно лёгкие, ничего не значащие, чтобы скрыть всё, что чувствуешь, что рвётся и сдерживается только усилием воли, просто взглядом тех или других глаз, лёгким движением головы: нет. Не говори. Не надо. Он поглядел на часы. Стараясь казаться равнодушным, заметил: - Ещё десять минут. - Пять. - Почему? - Нужно быть в поезде за пять минут до отправления. Губы парня плотно сжались, лоб прорезала узкая морщинка. Даже пять минут – и те украли… Она чуть погрустнела. Стараясь отвлечь его и себя от этих мыслей, высвободила руку из-под куртки и легонько дёрнула его за стянутые на затылке в хвост волосы. Он замер, позволяя ей делать всё, что захочет. Рука чуть погладила его по голове, девушка улыбнулась: - Ты всегда такой мягкий, кот… Рука опустилась чуть ниже, потянула резинку и распустила хвост. Пальцы медленно перебирали пряди волос, касались его головы, шеи, потом перебегали на лоб, подбородок. Будто не доверяя глазам, она старалась запомнить его лицо этими прикосновениями. Он легонько провёл пальцем по её щеке, поцеловал – нежно, застенчиво, как первоклассник. Внезапно он с силой прижал девушку к себе – парень тоже старался запомнить её, каждый изгиб тела, каждую клеточку кожи – там, под этим пальто. Запомнить и, закрыв глаза, потом вспоминать, какие на вкус её губы, как меняется от настроения цвет её глаз. Запомнить запах её духов, волос, тепло кожи, взгляд, улыбку, изгиб шеи, наклон головы, тонкие изящные кисти рук, голос… Поезд вздрогнул и жалобно отозвался гудком паровоза где-то вдалеке. - Пять минут до отправления. Просьба пассажирам занять свои места. Они чуть отстранились, но объятия не разомкнули, продолжая глядеть друг другу в глаза. Мужички с пивом с шутками полезли обратно в тамбур; не спеша, вернулась в вагон прогуливавшаяся по перрону старушка; у соседнего вагона молодая мама строго велела двум своим чадам немедленно идти в купе. Они ещё раз поцеловались и ещё сильнее разомкнули объятия, удерживая друг друга только ладонями: его в её, её в его. Тонкая, смуглая, озябшая – и широкая, светлая, горячая. Проводница молчала, чуть улыбаясь и глядя на пару. Не размыкая рук, они прошли к лесенке: какие-то три шага – но долгие, дольше марафона, дольше всех пройденных до этого шагов, бесконечные, как дорожка Млечного пути. Она ещё раз заглянула ему в глаза. Парень поднёс руку девушки к губам: жест полузабытый, старый, чужой в этом мире скорости и пустых фраз. Жест, много больше, чем фразы – лёгкий наклон вперёд, невесомое касание губами кисти. Уважение, восхищение, нежность, желание – сказанное развеивается в воздухе, но увиденное остаётся в памяти навсегда… Проводница удивлённо смотрела на происходящее. Рука девушки чуть дрогнула, потом кончики пальцев в последний раз коснулись его губ, и она поднялась в вагон. Парень остался на перроне, проклиная правила железных дорог, укравшие их пять минут. Он видел, как девушка прошла по коридору, как вошла в своё купе, повесила там пальто, снова вышла в коридор и встала у окна, спиной к стеклу. Он с тревогой всматривался в её силуэт, такой близкий и одновременно уже далёкий, и не понимал, почему, почему же она не оборачивается! Девушка чуть наклонила голову, поправила свой шёлковый шарф… И тут он понял. Парень как-то судорожно сглотнул, не мигая глядя на мутноватые стёкла вагона. Как бы мимолётен не был жест, но он успел его увидеть: быстро поднесённая к глазам рука, словно смахивающая пылинку с ресниц… В коридоре мелькнул кто-то из пассажиров, она прижалась к стеклу, пропуская его в узком пространстве. Затем медленно обернулась к окну и посмотрела на парня. Он стоял на перроне, сунув руки в карманы куртки. Хвост снова был собран на затылке, и теперь налетевший ветер дёргал его вместо её рук. Девушка зябко поправила на плечах шарф и продолжала смотреть на парня. Минуты, отнятые правилами, медленно убегали в пустоту… Наконец, поезд дёрнулся, уже не проверяя свои силы – собираясь продолжать путь. Вагоны плавно поплыли вдоль перрона. Ещё какое-то время он видел её в окне, затем прошёл соседний вагон, за ним следующий, ещё один… Парень обречённо, в отупении отсчитывал номера, отделявшие её от него. И с каждым номером тоскливо сжимало сердце. Он медленно, будто пьяный, пошёл за последним вагоном, затем вдруг прибавил шаг, почти взбежал по лестнице перехода над путями и остановился у поручней, глядя на красные огоньки уходящего поезда. Рельсы изогнулись раз, другой – и огоньки исчезли. Парень мысленно провожал их до первого виадука, затем второго, и дальше, на юг, куда уходил Новороссийский. Дышалось тяжело, судорожно, будто после быстрого бега, и где-то в горле стоял не проходящий комок. Он с силой, до желваков на скулах сжал зубы. Плакать он не умеет. И поднёс к лицу ладони… От рук всё ещё пахло её духами… Ответить Владислав Эстрайх [2008-02-16 22:37:51]
23. Даша вынырнула из утробы Метрополитена
Остановка на Самотёке Даша вынырнула из утробы Метрополитена. Автобус на противоположной стороне сквера набирал скорость, отъезжая от остановки. "Ну, вот. Теперь неизвестно, сколько ждать следующего…" - горестно вздохнула Дашка, подняла капюшон куртки и нехотя шагнула навстречу порывистому ветру. Ноябрь в Москве, по обыкновению, неприветлив. А уж ноябрьская полночь - тем более. Можно было бы взять такси и за пять минут домчаться до дома, да только в такое время по дневной таксе никто не повезёт, а повышенная плата Дарье нынче не по карману. До зарплаты еще три дня, оставшиеся деньги отложены на продукты да на необходимые мелочи. Конечно, возможен и другой вариант, самый дешевый и неоднократно проверенный - пойти пешком. Если бы не дождь, не противный, до костей пронизывающий ветер, Дашка так бы и поступила. А теперь же она прижалась щекой к ручке зонта, норовящего сорваться со спиц и упорхнуть вслед за летящим впереди полиэтиленовым пакетом, и обреченно засеменила к остановке. Но не к той, которая через дорогу, а на Самотёку, где оборудованы два современных павильончика для пассажиров. Крыша над головой в такую погоду просто необходима. Народ в количестве пяти человек теснился под одним из стеклянных навесов. Остановка хорошо освещалась, и каждый пассажир был, как на ладони. "Сбились в кучу, словно воробьи, - подумала Даша, перебегая наискось Садовое кольцо. - И правильно делают, вон, как завывает ветрило". Она вторично нарушила правила дорожного движения, миновав последний рубеж на красный свет, и присоединилась к ожидающим пассажирам. Те что-то бурно обсуждали - волей-неволей пришлось прислушаться. - Еще чего!? - громко возмущался пожилой лысый толстячок. - А на что милиция? Куда она смотрит? - Вот именно, милиция! - вторила ему важная дама, разодетая не по погоде в каракулевую шубу и высокую старомодную шапку с торчащими соболиными хвостиками. - Это их работа. Я даже с места не сдвинусь. Женщина в подтверждение своих слов демонстративно села на железную скамейку. - И вообще, я автобус жду! - Мужчина хотел произнести фразу категорично и зло, но получилось совсем по-детски. Его капризно оттопыренная губа рассмешила Дашу, и она невольно спросила: - А что случилось-то? Толстяк недовольно покосился на неё и процедил сквозь зубы, мотнув головой направо: - Там пьяный бомж валяется, а этот придурок (он ткнул пальцем в спину обладателя пуховика ядовито-красного цвета) говорит, что умирает. Парень в пуховике обернулся, но не отреагировал на фразу в свой адрес, а сразу посмотрел на Дашу - дерзко и вызывающе. Окинул цепким взглядом сверху донизу, хотел что-то сказать, да, видимо, передумал. Лишь криво усмехнулся и снова уткнулся в мутное стекло павильона. Женщина проследила за взглядом парня, увидела, что на скамейке под соседним навесом лежит человек и, ни секунды не раздумывая, шагнула под дождь. Шагнула, потому что по-другому поступить не могла. «Беду надо предотвращать» – это Даша усвоила еще в детстве. Так всегда говорила ее мать, этого правила придерживался покойный отец, этому следовала всю свою жизнь и она сама. Мужчина лежал с широко открытыми глазами и, не мигая, смотрел в темное небо. В том, что это бомж, Даша нисколько не сомневалась. Она на своем веку повидала немало бродяг, ей было достаточного беглого взгляда, чтобы определить - перед ней именно бомж. Несмотря на то, что он был опрятно одет, не издавал отвратительного запаха, и никаких громоздких котомок – вечного атрибута попрошаек - поблизости не наблюдалось. Выдавали руки: красные, обветренные, все в цыпках и коростах, с тугими узлами на сгибах, с грязью под давно нестриженными ногтями. Выдавали жиденькие, засаленные седины, торчащие из-под вязаной шапочки, нелепой и неестественной в своей белизне посреди ночной ноябрьской сырости. А вот пальто у бомжа было щегольское: кашемир еще не утратил лоск, не наблюдалось потертостей и дыр, пуговицы были в наличии. - Ни фига себе! Вот это штиблеты! Типа Гуччи какие-нибудь. Хорошо живут современные бродяжки, – раздалось сзади. Даша вздрогнула, но не стала оборачиваться, склонилась над вытянувшимся в струнку мужчиной и тихо спросила: - Вам плохо? Я могу чем-то помочь? Дед (а лежащему было не менее семидесяти), оторвался от созерцания неба и сфокусировал взгляд на Даше. - Нет, уже не плохо, - бомж вымученно улыбнулся. - «Скорую» вызвать? Или отвезти вас домой? Где вы живете? Поблизости? Нет? - Лучше милицию вызывай. – Перебил Дашку неугомонный толстяк с остановки. – Пьяный он. Не видишь что ли? - Шли бы вы, папаша, под соседний «зонтик». Я и сама разберусь. – Грубо осадила его Даша и подтолкнула к выходу. Толстяк замахал руками, злобно выругался, но вступать в дальнейший спор не решился, и чересчур резво юркнул в соседний павильончик. Она вернулась к старику и увидела, что тот хватает ртом воздух, неестественно выгнувшись всем корпусом. - Господи, да что же это такое?! – запричитала Даша. – Дед! Ты не помирай только. Ладно? Я сейчас врачей вызову. Ты подожди… Подожди… Она стала лихорадочно рыться в сумке. Мобильный телефон, как назло, затерялся где-то в недрах необъятной торбы. - Вот, возьмите мой. – Молодой человек в красном пуховике протянул ей свой телефон, стараясь не смотреть в сторону старика. – Звоните, сколько хотите. Только извините, я не переношу вида умирающих. Я отойду. Ладно? Объяснить сложно. Поверьте - есть на то причины. Я лучше в стороне постою. - Как кстати, у меня батарейка разряжена. Спасибо. – Дашка благодарно кивнула парню, отдала тому свой зонт и набрала «03». «Неотложка» ответила сразу, но как только диспетчер узнала, что вызов требуется на улицу, почему-то стала выяснять Дашины паспортные данные. - Да не все ли равно кто я? Медицинская помощь-то нужна не мне, а человеку, которому плохо… Никто я ему, никто! Понимаете?.. Откуда мне знать! Я случайный человек…Он задыхается, а вы допрос устроили?.. Бомж, не бомж! При чем здесь социальный статус?! Хозяин телефона стоял неподалеку, сочувственно вздыхал и после очередного восклицания порывался взять у Даши трубку. Но она лишь отмахивалась и продолжала разговор. - То есть, если бомж, то вы вызов не примете? Я правильно поняла? – С каждой произнесенной фразой Дашка распалялась все больше, и на очередной вопрос дотошного диспетчера почти закричала: - Автобус я жду! Это не возбраняется?! Или по вашим понятиям в полночь на остановке женщине находиться аморально? Я не грублю! Грубите вы! И клятву Гиппократа нарушаете вы, а не я! – Она прикрыла трубку рукой и прошептала молодому человеку: - Они отказываются ехать. Что делать? - Давайте, я попробую. – Он взял телефон и очень медленно и внушительно, почти по слогам произнес. – «Скорая»? Назовите ваше имя, фамилию и номер. Вот и хорошо. А теперь будьте добры, примите срочный вызов. - Спасибо вам. – Улыбнулась Дашка, когда молодой человек под ее руководством продиктовал диспетчеру координаты расположения остановки, а также Дашину фамилию и номер ее телефона. – Вы идите. Я теперь одна справлюсь. И «скорую» дождусь. Она повернулась к старику. Тот уже не задыхался, лежал спокойно и по-прежнему смотрел в небо. Только теперь он улыбался. Даше показалось, что с улыбкой у деда разгладились морщинки, он стал моложе лет на десять. Это обрадовало и вселило надежду, что до приезда врачей с бомжом ничего страшного не случится. - Дочка, - вдруг хрипловато сказал дед и пристально посмотрел на Дашу. – Ты иди домой. Замерзнешь ведь. От взгляда старика по телу пробежали мурашки. - И не подумаю! Вот дождемся врачей, вас заберут в больницу, тогда и домой можно. Автобуса все равно ведь нет. Я никуда не тороплюсь. Дашка старалась говорить весело, а сама чуть не ревела. Бывает так: посмотришь человеку в глаза и увидишь его будущее. Предчувствие беды всегда явственнее счастья. Точно душа подает миру сигналы SOS. Передает просьбу о помощи, надеется, просит сострадания и милосердия. Хорошо, если находит… - Упрямая ты, дочка. Только зря медиков побеспокоила. Я ведь знаю, что умираю. И уже ничем не поможешь. Ни ты, ни врачи. Мне давно пора убраться, а смертушка все никак не заберет к себе. А теперь уж время пришло… - Глупости все это, не умрете вы. Только бы «скорая» приехала вовремя… - Дашино сердце разрывалось от жалости к деду. Чтобы не показывать свое волнение и вновь брызнувшие слёзы, она отвернулась к дороге, вроде как высматривая машину с красным крестом. – Что-то их нет… Обычно быстро приезжают. - Ты не плачь, дочка. Что тебе старый, больной бомж? Ты так похожа на мою матушку. Она такая же ненормальная была, всех жалела, со всеми носилась... У тебя дома животных полно? Угадал… Подбираешь на улице кошек и собак... Вот и мама моя тоже всех подбирала. Царствие ей небесное. Скоро увижусь с ней. Дашка опять разревелась. Старик оказался прав: в доме у нее постоянно менялись дворняжки да котята, которых она вечно пристраивала по знакомым. И к бомжам у нее было свое, особое отношение - к таким вот, как этот умирающий дед, не потерявшим человеческого облика и достоинства. Старик хотел сказать что-то еще, но по его телу прошла судорога. Широко открытые глаза уставились на Дашу. Ужас? Мольба о помощи? Что? Что??? Дашку затрясло от страха. Со смертью, вот так – один на один! - она столкнулась впервые. Надо было что-то решать, что-то делать до приезда «неотложки». Она начала метаться: то подкладывала деду под голову свою сумку, то застегивала ему ворот пальто, то просто гладила стариковскую руку. Приговаривала, постоянно приговаривала, подбадривая не столько умирающего, сколько себя: - Еще чуть-чуть. Потерпи. Пожалуйста. Они приедут. Уже скоро. Медицинская служба не торопилась…Зато пришел автобус. Подбежал попрощаться и еще раз извинился парень в красном пуховике. Брезгливо поморщились из автобуса толстяк и дама. Безразлично таращились остальные пассажиры. … - Да где же эта нескорая помощь-то… - Бог с ней, - вдруг ясно и четко сказал дед. – Поздно уже. - Не поздно, они…- начала оправдываться Даша. - Подожди, дай сказать… последнее слово... Ты хорошая… Сердобольная… Это хорошо, что я умираю не в одиночестве… Не страшно теперь… умирать. Спасибо, дочка. Спасибо за все. Не гнушайся, вот – возьми на память… Он протянул дрожащую руку, и она плетью упала вниз. Дашка еле успела подставить ладонь, в которую упал затертый пятак. «1961 год» - машинально отметила Даша. Страх улетучился. Ноги стали ватными, закружилась голова… Кто ж ты, чужой человек? Откуда ты? Почему пустил свою жизнь на Самотёк?.. Прости, дед… прости нас… Через несколько минут издевательски завизжала сирена «скорой помощи». Ответить Владислав Эстрайх [2008-02-16 22:39:54]
44. А ты умелый грибник, дед
Кузьмич 1 - А ты умелый грибник, дед? - Врать не буду, грибки шибко почитаю. Тайна в них имеется. - Какая тайна? - Да несложная. Гриб – душа леса. Посади в степи лесополосу – выдюжит она? Поживи-ка, без души! - А звать тебя как? - Степан Кузьмич Парамонов. Кузьмич. Только ты, сынок, ежели любитель опрокинуть под шумок лишних сто граммов под елочкой - лучше оставайся… - Из бороды Кузьмича выбирается добродушная, но серьезная улыбка. Дед крепок, краснощек, бородат. Основателен. В потертой, бережно штопаной ветровке. На кривых ногах – брезентовые штаны. Натуральный лесовик. - Нет, Кузьмич, баловство алкогольное с серьезными занятиями не совмещаю. - Тогда, ладно. С тестем моим пойдешь, Виталей. Куда – покажу. В лесу не орать – он нервов не любит. А мы с Жорой опушечку прочешем. 2 …Зятя славного деда я увидел еще на вечеринке в Доме писателей – в качестве почетного гостя. Нынче на мероприятиях олигархов непременно называют почетными и дорогими. Модно и умно. Авось, чего-нибудь подкинут на поддержание штанов. Виталий, как выяснилось, недавно возглавил филиал Московского Нефть-банка, потому брызгал во все стороны неподдельной дрожащей радостью и плохо скрываемым самодовольством. Старый приятель Гусев – сорокалетний драматург-новатор и любитель тусовок, шепнул мне тогда: «Купаясь в первой, нераспробованной эйфории он тебе с легкостью отстегнет на публикацию повести. Рекогносцировочку проведем – и дело в шляпе». Дикция у Жоры пошаливает и оттого зигзагообразные «гекогносциговочку пговедем» напитали воздух обнадеживающим фейерверком. Именно Жора Гусев и смекнул, как лучше обработать банкира. Гусев хорошо знал Кузьмича, - тот когда-то дружил с Жоркиным отцом. Но вот каким образом хитрован-драматург узнал про их родство - банкира с Кузьмичом – ума не приложу. По старой памяти, под выходные, Жора отправился к деду, в Солдатово. Затею едва не постигло полное фиаско: выпивал дед скорее символически, стало быть, расположить накоротке его не удалось, лялякать абы о чем тоже не привык, и совсем бы кисло закончилась вылазка - однако! Собравшись прощаться, вынул Гусев из кармашка древние серебряные бимбары – отцовские карманные часы, чуть ли не Paul Moser. Тут дед и спекся. Оказалось, он сам презентовал их лет сорок назад Жоркиному рабоче-крестьянскому папаше. По причине взаимонежной дружбы. А тот ему патефон – в качестве алаверды. В общем, коньяка дед, расчувствовавшись, принял. Гусева за почитание отцовской памяти расцеловал и предложил совместное грибомероприятие, с указанием секретных местечек. Тот, конечно, долго не ломался, лишь спросил - как бы невзначай, наезжает ли кто в гости… Для компании, сугубо, ежели что… Выяснилось: дней через пять прибудет зятек. Осмотреть угодья, с целью вероятной постройки дачи. Заодно прошвырнуться, подосиновиков набрать… Сегодняшнее утро, в продолжение нашего плана, походило на замечательное театральное действо. Справа и слева стояли равными занавесинами прореженные красно-желтым угасанием половины леса. Их делил плосковатый пригорок – вылитая сцена. На сцене красовался суфлерской будочкой стариковский домишко. Пятачок солнца мельтешил проворным софитиком меж комками негустых, но бойких туч. Я открыл багажник своей «Джетты», повытаскивал «снасть»: старую ивовую корзину, кусок ветчины, обернутый вощеной бумагой, булку ржаного хлеба в целлофановом мешочке, соль в спичечном коробке, несколько свежих колких огурцов, нож с коротким широким лезвием, чекушку в газете «Гражданин» - на потом. 3 - И на кой хрен поддался на дешевые уговоры? Ну, съездил пару раз – и достаточно. Нет же! - ворчал вскипевший в духоте тесть Кузьмича. Его импортный кожаный реглан на фоне двора в гусях и банках, нанизанных на штакетины, смотрелся до нелепости шикарно. – Земля, земля. И куда ее – переломанную? Диверсификация флоры… Буераки на каждом шагу, - досадовал банкир. – Кому нужна дерьмовина? Младшая дочь деда - Лизка, как поведал мне Жора, познакомилась с будущим суженым банально: припозднились с подругами в клубе за коктейлями, тут зашла компания подвыпивших, но гламурных мужчин. Самый гламурный, понятно, - Виталий. Узнав о низком происхождении возлюбленной, он поначалу сник. Тем не менее, свадьбу устроили в Чехии. Отца и мать Лиза с собой, конечно, не потащила. 4 …Приехали немного в разные часы. Виталий позже - на шкафообразном «Лексусе». Мы с Гусевым взирали на металлическое чудовище и слаженно качали головами. Кузьмич крякал и ахал: - Надо же, а? И как собирать научились эдакое? Полагаю, не одна тонна железа, а? – и тыкал заскорузлым пальцем в капот. - А Лизка, ишь, заленилась – у родителей не появляется. Поди, в своем институте в бумажках запрела окончательно? - Не одна, папа, не одна, - покуривая Camel, небрежно отвечал Виталий, внимательно глядя на палец тестя. А Лиза к защите готовится…В общем, занята. - Занята, - без выражения повторил Кузьмич, - угу… год без малого как… Ух, блин-компот, ну-ка, - подскочив к зятю, нацелился бородой в сторону узенького миниатюрного мобильника Виталия. Тот, позевывая с опаской, протянул игрушку деду: - Лидия Савельевна опять болеет? - Скажи, пожалуйста! Малявка, но запросто можно хоть в Америку звонить, гутарят, - будто не слыша зятя, заверил себя Кузьмич, возвращая зажигалку хозяину. Поцокал языком, улыбнулся. – Да в Полесск подалась с утра. За сахаром. И табачку мне… Ах ты ж, квятка! – восхитился Кузьмич, увидав золоченую зажигалку Zippo, выпяченную из маленького кармашка Виталиного реглана. Зять, хмыкнув, подкинул вещицу на ладони: - Хотите, подарю? - Мне? - Кузьмич потоптался на месте. – Да с какого переляку? Люблю я, спору нет, мастерами предметы деланные. И все же откажусь. Потеряю еще. - Ну, в сущности, правильно, - пробормотал Виталий, проворно упрятывая несостоявшийся презент в соседний глубокий карман. Солнце совершенно выпросталось из рваных облаков и приплясывало на высокой жердине колодезного журавля. Да и облака скоро испарились. На меня свалилось чувство, схожее с безотчетной нежностью. Даже закружилась голова. Теплое небушко источало запоздалую ласку: лето было прогорклым. Июль сжег все листья и траву; в августе посыпали долгие смурные дожди. Хоть у нас в Прибалтике осадки и привычная штука, но тут учинился явный перебор. Повыходили через края речки и озерца. Обугленная пшеница распухла, картофельные поля превратились в трясину. Народ злился и роптал: опять подскочат цены. В сентябре погода реабилитировалась: вплоть до двадцатых чисел на землю не упало ни капли осточертевшей влаги. 5 Мы шли мимо невысоких липок. Спутник мой прилежно и почти верно насвистывал песни Михаила Круга, ступал уверенно, с видимым удовольствием охаживал веткой мухоморы, попадающиеся по пути. Жара вполовину спала, но по-прежнему царило затишье, и хруст сломанного сучка долгим попрыгунчиком скакал между обнищавших деревьев, пока не замирал в опустошенной чаще. Вместо осмысления зачина нужной беседы, я вспоминал рассказ Гусева: «Я по детству помню - он заядлый, азартный грибник. И тут уже ничего не попишешь. Наберет, скажем, опят, найдет трухлявеющее дерево в траве, присядет и внимает. Отдыхает. Смешной мужик. В августе справил День рождения. Семьдесят шесть исполнилось. Так и говорит – справил. Вообще, Кузьмич дядька непростой. С Белоруссии, а там народ упрямый и дотошный – до безобразия. Это уже слова его старухи – Савельевны. А вообще... В Гомельской области дед совхоз-миллионер возглавлял. Приписывать показатели по мясу не захотел – и вылетел. Из директоров и из партии. Приехали в нашу область. Осели на заброшенном немецком хуторе, в Полесском районе. Места тут для селянина, сам знаешь, отменного качества. Прижились. Отремонтировали домик, колодец, огородик с женой справили, сарай из старой конюшни Кузьмич сладил, баньку позже один фермер помог по случаю построить. Работал вначале скотником, потом ушел в МТС - слесарем. На пенсию подался в начале смутных времен, когда деревня под нож да стакан пошла. Ваучер чубайсовский сменял на брезентовую ветровку. До сих пор ее пользует – пошив-то советский»… Я вздрогнул: банкир, вскричав над ухом: «Белые!», во весь опор, треща валежником, ринулся к полузаросшей развилке старых дорог у крохотного болотца. Там, из-под резных земляничных листков виднелись молодые боровики – как на подбор налитые, крутобокие. Расшалившимися бутузами выглядывали десятки упругих пузатеньких братцев. Суточных – не старше. Подобное везение случается. Природа иногда шутит - по-своему. Я срезал крайний гриб. Удачно: червяк еще не добрался до упругой губчатой мякоти. Виталий, по-жеребячьи гикая, прыгнул дальше. Стильные рифленые подошвы втоптали в мох несколько черных груздей-перестарков. - Сюда иди! Сюда! – нервно звал Виталий. - Приключится же красотища! – я не мог оторвать глаз от увиденного великолепия. - Ага! - Банкир, сопя, принялся драть грибы. Не срезать – драть. - Что ж ты творишь, варвар? – гнев вылетел из меня вперед мысли. - Заткнись. Бери, а не болтай, юннат. - Банкир выпрямился, неспеша отряхнул штанину и ловко пнул по ближайшему грибу. - Подвезло – не теряйся, понял? - Мерзавец ты, - зубы мои непроизвольно сжались. - Ах, вот так? – Виталий изумленно взметнул брови. – Думаешь, я не в курсе, чего ты затеваешь, милейший? И зачем со мной увязался, а? Прозаик-попрошайка! Друзей воспитай своих вначале. Уж больно Жорик - и вашим, и нашим… - Глупый ты, Виталий. Ушлый и недобрый. - Горячая волна стыда и досады прошла по телу. И сразу стало легко. – Повесть моя – для подростков. О первой любви. Ты-то представляешь себе, что существует любовь?! А деньги… Ну, время теперешнее с людьми не церемонится. Вот и на любовь гривенники сшибаем… Я сел в траву, достал ветчину с хлебом и принялся откусывать поочередно. - Геть, крикуны! – Из-за желтых березовых латок с полным ведром маслят на поляну выбрался дед. За его спиной маячил Жора – в налипшей паутине и чумазый. - М-да... – Гусев коротко подивился увиденному в траве. Покрывшийся пятнами Виталий набычился и буркнул Кузьмичу: - Я должен ехать. Довольно тут… идиотизма. Куда идти? Кузьмич глянул на следы «сбора» грибов, на небрежно валяющуюся корзину зятя и покачал головой: - И точно. Полчаса – и обратно двинем. - Вы не поняли! – истерично сотряс воздух сиплый вопль Виталия. – Я! Еду! В город! - А ты езжай, милок. Езжай. – Дед продолжал размеренно срезать грибы, попутно приговаривая ласково и неразборчиво одному ему понятные слова. Коротко выругавшись, Виталий бросился к тропке. Однако не заметил ямку, и потерявшее опору тело влетело точнехонько в куст боярышника. Жора поспешил на помощь горе-грибнику. Старик же так и колдовал невозмутимо над боровиками. - Ступня! Ступня! – застонал Виталий чуть погодя. - Степан Кузьмич, видимо, подвегнул, - Гусев сконфуженно заморгал. Виталий изощренно матерился в разных вариациях, фыркал, бил кулаком по земле. - У дерева посади его. Да не у вяза. У березы. Прислони к стволу. Полегчает. Скоро пойдем, - велел Жоре Кузьмич, поднимая корзину зятя. - Сволочи. Я… Вы… не оставлю… - продолжал спазматически шуметь Виталий, но твердый голос тестя заставил его осечься: - Ну, чего ты пыжишься? Чего небо заглатываешь? Ты ж костями, с кожей, как все. А и хуже. Лесу не грех поклониться, он не город, здесь уважение требуется. А ты топочешь по-барски. Виталий, откинувшись, потирая ногу, принялся тянуть: - Вшивота деревенская… Глупо, а? Глупо… Ни ногой больше. – Из глаз его брызнули слезы – Телефон! Где мобильник? – прошипел несчастный, ощупывая испачканный реглан. - Лови, - спокойно молвил дед, бросая небрежным навесиком трубку. – В землянику уронил. И как не растоптал… вместе с грибами. Бизнесмен. Виталий лихорадочно принялся тыкать кнопки, чертыхался, стонал. Мы уселись втроем под орешником, в теньке. Жора, удрученно сопя, хрустел сухарем. Его «улов» оказался жидковатым: в пакете теснились большей частью сыроеги. Кузьмич охватил руками толстые колени и очевидно прислушивался к себе, к лесу, к последним мгновениям ускользающего, печального, но нужного миру события. Сейчас рядом со мной находился не дедок с хутора - на фоне иномарки Виталия – нет, сам дух леса вознамерился отдохнуть под вековым дубом, а затем отправиться дальше по насущным делам. Черные верхушки деревьев медленно кружили над головами. Солнце остывало, и чистое дыхание наступающих перемен смешивалось со слабыми лучами. - Ты считаешь, я грибы собираю. – Неадресованный никому, и в то же время предназначенный всем, голос Кузьмича звучал мелодично и сильно. - Эх… человек. Я себя здесь собираю. Жил, волтузился, копошился... Пыль ненужная в лесу из человека отходит. Оторвались люди от источника. И едут, несчастные, в золотых экипажах. Виталий безвольно опустил голову. Обескураженным, подавленным нам хотелось еще слов от Кузьмича. Безыскусных, но правильных и честных. Однако больше дед ничего не произнес. 6 Сейчас зима. Полно снега, предчувствий, идей. Новый год на носу. Повесть мою неожиданно взялись напечатать в солидном издательстве. С Жорой Гусевым не пересекались месяца три – и не очень жажду. Впрочем, он позвонил разок – в ноябре. Помню, спешно прокартавил несколько фраз: «стагик», «конопатил кгышу», «пгостудился», «возгаст»… Дальше расшифровывать телефонное Жоркино карканье не хотелось. Я принялся искать старые тетради со стихами, перебирал желтые студенческие фотографии. Налил в стакан водки, но долго не получалось выпить. И заглянул на секунду в тот сентябрьский день на хуторе: - А ты умелый грибник, дед? - Врать не буду, грибки шибко почитаю. Тайна в них имеется. - Какая тайна? - Да несложная. Гриб – душа леса. Посади в степи лесополосу – выдюжит она? Поживи-ка, без души! Ответить Владислав Эстрайх [2008-02-16 22:41:30]
58. Последняя декада августа
Ох, пора моя золотая Последняя декада августа была дождливой и холодной. А я в это время находилась в Пригородном доме отдыха и жила в летнем фанерном домике. Холод проникал даже под два толстых жаккардовых одеяла. Как только дождь переставал, весь люд оказывался на улице – в ходьбе, прогуливаясь по аллеям, согревались. А воздух, настоянный на размокшей сосновой хвое, пьянил и в то же время освежал, будто смывал со всех клеток организма накопившуюся пыльную гарь. На деревьях моментально появлялись птицы, отряхивались и начинали чирикать. Белки, прыгая с ветки на ветку, сбрасывали крупные капли воды, хранившиеся на насквозь промокших листьях. И кто-нибудь из гуляющих непременно обращался к пушистым зверькам: – Ты что это, Пушистик, распрыгался по веткам? Тоже замёрз и теперь согреваешься? А белка как будто понимала, что обращаются к ней, спускалась вниз и с любопытством смотрела на приближающихся людей. И отдыхающие как по команде останавливались и замирали. У кого-то находились в кармане семечки или мелкие орешки, и этот счастливчик осторожно, крадучись, продвигался к дереву с вытянутой вперёд рукой. Белка крутила маленькой головкой, глазки-бусинки бегали от открытой ладошки с лакомством на лицо подошедшего, как бы спрашивая: «А ты не обманешь? Не обидишь меня?» И молниеносно хватала лапками с ладошки, отправляла в рот, вновь хватала и исчезала на верхушках деревьев. Что заставляло отдыхающих останавливаться и смотреть на уже знакомую картину? Красота зверька, его сообразительность и необычайную доверчивость? Красота…. Сколько разновидностей у этого термина? Для меня весь мой отдых вылился в это понятие. Закончился август, а вместе с ним и моя смена. Я оставалась ещё на один срок. Нас перевели в тёплый корпус. Неожиданно и природа сделала нам подарок – установилась тёплая солнечная погода. Все отдыхающие потянулись к реке – купаться, загорать. Пункт проката лодок вновь открылся, и я ежедневно брала лодку и отправлялась в путешествие. А впервые я взяла в руки вёсла много лет назад в этом же доме отдыха. В один из таких же вот тёплых дней, увидев меня, одиноко сидевшую на скамейке у реки, мои соседи по столу предложили прокатиться на лодке. Я согласилась, но с условием, что сяду за вёсла. Борис с Татьяной рассмеялись: «Давай, садись, а мы сзади помилуемся». Так они «миловались» всё наше путешествие. Борис изредка подсказывал, каким веслом выравнивать лодку, как её развернуть. И уже на обратном пути лодка ровно и легко скользила по речной глади, вёсла вдруг показались лёгкими – способствовало этому течение реки. По возвращении Данилыч принял лодку у мостка, а, увидев меня за вёслами, удивлённо спросил: «Вы её не подменяли?» Друзья странно пожали плечами. На следующий день Данилыч доверил лодку мне одной. С его помощью я ловко села в лодку и почувствовала себя королевой на троне. Данилыч оттолкнул мой «корабль» от берега и я с радостью заработала вёслами. И так было всегда, когда я попадала на отдых. И в те сентябрьские дни я наслаждалась катанием на лодке, любовалась красотой прибрежных окрестностей. Но как описать красоту тех путешествий или отдельных моментов? Даже сейчас, по прошествии многих лет, при воспоминании о той поре, душа замирает от восторга, а белый лист остаётся чистым. Помню, как в один из дней, подплывая к повороту реки, услышала кряканье утки. Звук был отрывистый и, как мне показалось, требовательный. Я затормозила ход лодки и стала рассматривать прибрежные камыши и увидела выплывавшее утиное семейство – впереди утка-мама, а за ней по ниточке пять утят. Но утка поворачивала голову назад и грозно крякала «Кря-як!! И тут из камышей поспешно выскочил шестой утёнок с мелкой рыбёшкой в клюве! Он быстро догнал выводок, перегнал его и вдруг приподнялся на лапках и побежал по воде, размахивая крыльями. Это было так неожиданно и так красиво! Но утка ещё грознее закрякала: «Кря-як! Кря-я-як! Кря-я-як!» Утёнок сел на воду и остановился, понуро опустив голову. А выводок, подплыв к нему, вдруг все разом приподнялись и побежали, чуть-чуть отрываясь от воды! Я подумала, что это урок по взлёту. Но что удивительно, тот утёнок остался на воде, не побежал вместе со всеми! Вот упрямый неслух! Не очень-то легко утке справляться с таким резвым утёнышем. Мне хотелось понаблюдать за ними ещё, но наши маршруты расходились – они плыли по мелководью, а затем свернули в затянутый ряской рукав реки. Всё чаще стали встречаться островки золотисто-жёлтых, красноватых листьев, плывущих по реке. Они прибивались к берегам и образовывали разноцветные ковры. Кое-где ещё встречались белые кувшинки, будто фонариками высвечивающие потаённые места. На воде дышалось по-особому: воздух был прозрачно-чистым. Лёгкие, как меха у гармошки, растягивались во всю ширь, а затем медленно сжимались, давая возможность заполниться чистейшим эликсиром жизни. Во всю ширь распахивались и глаза, запоминая окружающую земную благодать. Это была самая золотая моя пора, и запомнилась она на всю жизнь ещё и знакомством с прекрасными людьми. За столом со мной обе смены сидели чудесная семейная пара из Ленинграда. Им было по восемьдесят два года, а по бодрости духа лет на двадцать моложе. Бытует такое выражение – красивая старость. Именно так можно было сказать о нашей землячке Лидии Ивановне Кротовой и Сергее Матвеевиче. В те сентябрьские тёплые вечера к ним приезжали их знакомые из города. И тогда получался импровизированный концерт. У Лидии Ивановны был божественный голос, и она исполняла арии из опер. А я сидела на отдалённой скамейке, превращаясь в слух и наслаждаясь пением. Её голос до сих пор звучит у меня в ушах. Уже позже, когда у нас наладились телефонные переговоры, я узнала, что Лидия Ивановна – доктор медицинских наук, руководитель Ленинградского научно–практического центра по медицинской генетике, а ее супруг, Сергей Матвеевич – ученый-физик. И я благодарна судьбе, что позволила мне соприкоснуться с замечательными людьми, красиво и с пользой прожившими на нашей грешной земле. Лидия Ивановна в шестьдесят четыре года возглавила вновь открывающийся Центр Генетики, проработала более двух десятков лет и только в восьмидесяти семи летнем возрасте ушла на отдых, оставив после себя сто тридцать научных трудов и много детишек, которым помогла появиться на свет. А в наши края её тянула память юности, где в пригородном детдоме она начинала свою трудовую деятельность воспитателем, а их гости были её воспитанниками. Именно она рассказала мне случай из своей практики врача-гинеколога, и он послужил темой для первого моего рассказа (по настоянию Л.И.). И в один из сентябрьских дней я читала его своей подруге Юле, поставив лодку в заливчике, тихо раскачиваясь на волнах и греясь под нежными лучами солнца. В эти же дни произошло знакомство с ещё одной прекрасной семейной парой – четой Деевых: Маргаритой Ивановной и Вячеславом Григорьевичем и их шестилетним внуком Серёжей. Дружба с ними продолжается и сейчас. Они долгие годы жили в Норильске и рассказывали о суровости климата и в то же время о красоте природы в редкие тёплые дни. Много говорили о театральных и концертных встречах со знаменитыми каторжанами Георгием Жженовым, Иннокентием Смоктуновским и другими артистами. Жаль, что в то время я ничего не записывала. Красота – как она многолика, и как радостно, что мне даровано было её замечать. Ответить Владислав Эстрайх [2008-02-16 22:42:47]
64. Филадельфия готовилась к Дню Благодарения.
Ожидание праздника Филадельфия готовилась к Дню Благодарения. "Процветания, Мира, Счастья!" - желал неоновый баннер над брокерской конторой. В углу под крыльцом сидел закутанный в одеяла бомж и читал газету. Я поставила перед ним кулек и хотела сбежать, но он громко окликнул: -Эй! Это что? -Рис. С креветками. -Да ну?- бомж опустил газету. Он походил на молодого Ральфа Финнса.- С чего это? -Просто так,- я чувствовала себя невероятно глупо, оправдываясь перед нищим за подаяние. Не объяснять же этому типу, что Сеня предложил поужинать в Бонте, что на радостях я совершенно забыла о купленной минуту назад еде, что в гостиницу занести не успею, что дурой выглядеть не хочется, что… -Спасибо. Как тебя зовут? -Ольга. -Красивое имя. Я – Бернар. -Пока. -Хорошего вечера! Сеня ждал у входа в сквер. Он успел побывать в спортзале. Влажные каштановые волосы смешно топорщились на макушке. Темно-карие глаза блестели, как черный кофе. Я представила нас вместе под душем. Он увидел меня и улыбнулся: -Проголодалась? -Да. -Молодец!- Сеня взял меня за руку.- Пошли. Я мечтала только об одном: чтобы он вел меня так всю жизнь. А я бы послушно шла следом. Я бы никогда не жаловалась - ни на то, что он сбросил на меня всю работу, ни на то, что придирается. Честно говоря, это были не совсем придирки - просто мне не хватило времени аккуратно все закончить. А считать, кто сколько сделал некрасиво и недостойно. Как я могла до такого опуститься? Легче проинтегрировать дискретную функцию, чем объяснить, почему на следующий день я принесла Бернару бутерброд с сыром. Вероятность этого события была нулевой, но оно произошло. -Зачем ты это делаешь?– подозрительно спросил он. -Не знаю. -Забыл… как тебя зовут? -Ольга. -Ольга? Это немецкое имя? -Русское. -Ты русская? -Да. Мне пора,- я боялась, что меня увидит кто-нибудь из сотрудников.- Пока. После перерыва Сеня зашел ко мне в кубик и протянул распечатку расчета: -Посмотришь? -Давай. -Что ты делаешь на праздники? -Не знаю. Мама хочет, чтобы я поехала к отцу. Это все из-за ее Бори. Всех друзей из-за него растеряла. Мне звонит только с работы, даже поболтать по-человечески не можем. Это его идея. Сама бы она не додумалась до такой подлости. -Оль… -Отец приехал сюда на пять лет раньше нас. Пришел один-единственный раз - чтобы без суда договориться с мамой об алиментах. Даже не взглянул в мою сторону. Когда-нибудь я верну ему все деньги, которые он присылал. Пусть подавится. -Ты не можешь этого сделать. -Почему это? -Во-первых, изменилась стоимость доллара. Но даже если ты посчитаешь сумму с учетом инфляции, это не будет эквивалентом. Чем он занимается, если не секрет? -Адвокат. -О! То есть живет обеспеченно и ни в чем не нуждается? -Наверное. -Когда вы только приехали в страну, эти деньги были для вас важны? Я пожала плечами, догадываясь, куда он клонит. -Твоя мама быстро нашла работу? -Примерно через год. -То есть, минимум год, деньги, которые он присылал, существенно влияли на качество твоей жизни? -Если честно, то да. -Если совсем честно, то не только первый год, а все время? -Да. -Тогда ты не можешь сделать того же по отношению к нему, потому что он ни в чем не нуждается. Какую бы сумму ты ни вернула, это будет жестом черной неблагодарности. Я огорченно молчала, признавая Сенину правоту. -Оленька, все будет хорошо. У него есть еще дети? -Сын, Алекс. Мы никогда не виделись. -Вот и познакомитесь. Брат - это здорово. Когда мы приехали в Америку, родственники объяснили, что в этой стране нищенствует только тот, кто хочет нищенствовать. То есть наркоманы, пьяницы, и преступники. Благотворительность порядочного американца ограничивается сдачей в Армию Спасения ненужных вещей для получения налоговых льгот. Личное общение с бездомными недопустимо и опасно. СМИ ежедневно подтверждают это. В субботу я вернулась к Бернару - удовлетворить свое любопытство и поддержать его существование. По выходным даунтаун пустеет, можно не бояться быть узнанной. -Потом поем,- он спрятал пакет с едой под одеяло. Солнце досушивало росу на чугунных перилах. В кадке с хризантемами копошилась белка.- В России сейчас холодно? -Да. Вся эта лисья красота умерла еще в октябре. -Ты живешь в Филадельфии? -Нет, я тут на практике, до Рождества. -На кого ты учишься? -Актуарий. -Актуарий? -Это тот, кто считает, что все несчастья должны случаться строго по расписанию. Тот, кто приходит в самолет со своей бомбой, чтобы уменьшить вероятность того, что ее принесет кто-нибудь другой. -Звучит хорошо,- рассмеялся Бернар.- За это платят деньги? -Для этого надо сдавать кучу тестов. Расскажи лучше о себе. -Обо мне? Что рассказывать? Я почти все забыл. -Расскажи то, что помнишь. -Что я помню? Помню юг. Луизиана, Миссисипи. Мои родители были музыкантами. Мы все время переезжали. Я и сам был музыкантом. -Правда? На чем ты играл? -Да на чем угодно! Дай мне в руки инструмент, и через полчаса он меня полюбит. -Если ты возьмешь в руки скрипку, то через полчаса заиграешь как виртуоз? Или если сядешь за рояль? -Думаешь, я не умею играть на рояле? Когда-то я этим на жизнь зарабатывал. -Почему ты сейчас этого не делаешь? -Не хочу. -Почему? Ты же еще не старый, у тебя даже седых волос нет. Почему ты стал бродягой? -Захотел - и стал! -Почему? -Потому!!! Я знала, что Сеня откажется пойти в музей, и позвонила просто чтобы услышать его голос. Он был не в духе: -Куда? -На выставку. Сегодня до часу дня бесплатный вход. Ты обещал подумать. -Не пойду! -Окей. -Пока,- что-то щелкнуло.- Фак! Наверное, мобильник неплотно захлопнулся, и я продолжала все слышать. “Твоя швабра?”- голос Грега. Я затаила дыхание, впервые в жизни сознательно подслушивая чужой разговор. Телефон мигнул красной лампочкой и затих. Ком обиды жег горло. Мой благородный рыцарь оказался предателем. Все убеждены, что Сеня делает за меня всю работу. Более того - что ради этого я с ним сплю! Какая мерзость. Город пестрел круглыми рыжими индюшками. На роденовском Мыслителе болтался венок из сухих листьев. Если бы я была мужчиной, то напилась бы в каком-нибудь баре. Бернар шел навстречу. Он оказался на голову выше меня. Большая, видавшая виды, черная куртка висела, как балахон. -Что ты тут делаешь?- удивленно рассмеялась я. -Имеет человек право прогуляться? Размять ноги? -Имеет. Тебя пустят в Макдональдс? -Конечно! Ты приглашаешь меня в Макдональдс? Он набрал столько еды, что моих наличных едва хватило, чтобы рассчитаться. Мы сели в угловой будке. -Ты гуляла в парке? -Нет. Ходила в музей. -Одна? Я рассказала о подслушанном разговоре. О том, как тянула всю работу, потому что думала, что главное - отношения. -Глупо,- заметил Бернар.- Разве он стал бы тебя грузить, если бы любил? -Спасибо. Сама бы я ни за что не догадалась. -Подожди,- он прищурился.- Ты выслушала все это дерьмо - и пошла в музей?! -Угу,- я открыла кетчуп.- Лучше разглядывать картины, чем жевать сопли. -Да? И что теперь? -Не знаю. Надо подумать. Френк, наш босс, не видит, кто что делает. Сеня сам берет и сдает все расчеты. Поскандалить можно, на это много ума не надо. Но мы учимся на одном курсе, работаем в одной группе. Я прикована к нему. -Значит, он будет тебя использовать? А ты будешь молчать? -То, что делает он, останется на его совести. То, что сделаю я, будет на моей. Бернар перестал жевать и задумался: -Ты религиозная? -Я умная. -Может, ты слишком умная? Может, ты так много думаешь, что это мешает тебе быть счастливой? -Быть счастливой мне мешает моя протокольная рожа. -Кто тебе сказал? Ты симпатичная девушка! -Симпатичных девушек не называют швабрами. -Кого ты слушаешь? Вруна какого-то? -Знаешь, какое самое эффективное противозачаточное средство актуария? Его характер. -Здорово!- рассмеялся Бернар.- Думаешь, ты была бы счастлива с этим парнем? -Не знаю. -Ооооо…- он иронично поморщился. -Ооооо!- передразнила я.- Можно подумать, у меня толпы поклонников. С моей внешностью приходится делать первый шаг самой. У меня даже есть набор фраз для таких случаев. -Не важно, кто делает первый шаг. Тебе должно быть хорошо с ним. Иначе, зачем знакомиться? Чтобы пахать за двоих? Как это он не затащил тебя в постель? -Жуй молча! -Окей, окей,- он развернул бюргер.- Тебе нравится твоя работа? -Это элитная профессия. После третьего теста зарплата становится шестизначной. Два я уже сдала: теорию вероятности и финансовую математику. Думаешь, это легко? Успешно сдает только каждый третий. -Окей, но что-нибудь тебе нравится делать? -Люблю путешествовать. На каждую практику еду в другой город. -Правда? Где тебе понравилось больше всего? -В Чикаго. И в Бостоне. Но это все не то. Всю жизнь мечтала о настоящих путешествиях и открытиях,- я отпила коку.- В моем возрасте эти глупости пора забыть. Я должна получить диплом и найти хорошую работу. Буду ли я при этом счастлива, никого не волнует. -Да? А что тебе надо для счастья? -Не знаю. Пошли со мной на праздничный обед?- ляпнула я, и испугалась. Но решила не отступать.- Во вторник. В бальном зале отеля Хиатт. Фирменный обед в честь Дня Благодарения. Сеня не знает, что я слышала разговор. Он даже представить не может, что на его Швабру кто-нибудь позарится. Самое главное: все увидят, что он врун. Потому что, если бы я действительно спала с ним ради работы, то никогда бы не обнародовала своего нового бойфренда. Зачем убивать курицу, несущую золотые яйца? -Ты приглашаешь меня в Хиатт? -Ты можешь привести себя в порядок? Презентабельно выглядеть? -Презентабельный вид стоит денег. -С деньгами туго. Сколько? -Не знаю. Сотню. -Завтра принесу. Я пила чай и листала последний выпуск университетского ежемесячника. Химики очередной полимер нахимичили? Праздничные рецепты? Новые программы для цифровой звукозаписи? Археологическая экспедиция профессора Заурта? Уникальные находки в самом сердце Соноры? Везет же людям! Пещеры? Наскальные рисунки? Красота! Хочу в Сонору! Работы продолжатся в следующем семестре? Группа формируется из студентов нашего университета? То есть, из таких, как я? Нет, из других. Они поедут в Сонору. А я буду сидеть в офисе и считать степени риска - чтобы страховая компания знала, сколько с них содрать за медицинский план. Звонок отца застал меня на кухне. -Ольга? -Да?- я узнала его, хотя никогда не слышала по телефону. -Мы с твоей мамой договорились, что я заберу тебя на День Благодарения,- видимо, он не знал, как представиться, и сразу перешел к делу. -Да, я знаю. -Хорошо. Но есть одно обстоятельство, о котором я должен предупредить заранее. Мне придется работать в пятницу и в выходные. Это значит, что в четверг после… всего этого… я отвезу тебя домой. Он врал. Разумеется, ему приходилось иногда работать по выходным, но сейчас он врал. -Не надо. -Я не отказываюсь от своих обязательств. Но обстоятельства сложились таким образом, что мне надо работать все выходные. Я готов в четверг вечером отвезти тебя. -Глупо проводить пять часов за рулям, чтобы накормить меня обедом. -Ты отказываешься?- он перешел на строгий официальный тон. -Я не голодаю. -Твой сарказм совершено неуместен. Твоя мама права: мы должны чаще видеться, наладить отношения… -Мы никому ничего не должны. -Она также права, когда не хочет, чтобы в праздничный вечер ты сидела одна в пустом номере. -Я могу поехать к подруге. -Ты должна была сказать об этом раньше,- он вздохнул.- Хорошо. Мы увидимся в другой раз. Он не предложил мне приехать самой, дабы не оказаться перед дилеммой: выгнать меня на ночь глядя, или оставить до утра. Он не спросил ни о моей жизни, ни о гостеприимной подруге. Слезы брызнули совершенно неожиданно. Я сидела на табуретке и рыдала долго и горько, как никогда в жизни. В понедельник я сама занесла Френку готовые расчеты. Он удивился, но дал понять, что всегда знал, кто что делает. Его голос был полон разочарования – от того, что я оказалась такой недотепой. Сын Френка смеялся надо мной с небольшой цветной фотографии в фирменной рамке. Отец, наверное, держит у себя в офисе фотографии Алекса. И гордо объясняет всем любопытным, что это его сын. Интересно, что он отвечает на вопрос, есть ли у него еще дети? Мама позвонила после полудня: -Почему ты отказалась поехать к отцу? -Мамочка, все будет хорошо. -Что будет хорошо? Я так переживаю! Но ты пойми, я сейчас не могу… -Ничего страшного. В декабре увидимся. -Ольчик, солнышко… Боря хочет, чтобы мы поехали в отпуск. Он нашел новогодний карибский круиз, очень дешево. Ты не обижайся… -Конечно поезжай! Круиз - это здорово! Я уже не маленькая. Все равно на Новый Год к Ленке сбегу. -А остальные дни? Что ты будешь делать одна в пустом доме? -А что я буду делать в пустом общежитии? В эти дни даже кафетерий закрыт. -Ольчик, понимаешь, Боря все время работает в твоей комнате. Конечно, я могла бы все убрать на время отпуска… Хочешь, я позвоню тете Вере? Они будут тебе очень рады. И отец там рядом. Может быть, он нейдет, наконец, время… -Нет!- я всегда хотела, чтобы мама устроила личную жизнь. Я не была готова к тому, что окажусь лишней в этой ее новой устроенной жизни.- Не надо. -Солнышко… -Мне нужны зимние вещи. -Я тебе все вышлю, это самое удобное. Ты не обижаешься? -Нет. Этого следовало ожидать, но почему-то такая мысль ни разу не пришла мне в голову. Бернар сбежал, прихватив мои сто долларов. Я поняла это, как только увидела пустое крыльцо - накануне мы договорились встретиться именно тут, чтобы вместе пойти на праздничный обед. Бетонные ступеньки отбрасывали тень на на осиротевший угол. Где-то выли полицейские сирены. Ветер тащил раздутый парашютом пластиковый кулек. Пахло хлоркой и канализацией. Неоновый баннер по-прежнему желал процветания, мира и счастья. Плотные гнилые тучи исходили мелким монотонным дождем. Кухонные часы показывали два часа двадцать две минуты. "Филадельфия - город братской любви!"- утверждал толстый квакер на кофейной чашке. Отец смотрел на меня, не отрываясь. Он стал удивительно похож на дедушку Лешу. Я очень хорошо помню бабушку и дедушку. После развода отец часто привозил меня к ним на дачу. Помню, я сидела на перилах веранды, папа обнимал меня за плечи и разговаривал с дедушкой. Потом бабушка позвала нас пить чай. Отец поставил меня на пол, и я вдруг почувствовала, как сильно похолодало - наступал вечер. Я не замечала этого раньше, потому что папа обнимал меня и согревал своим теплом. -Как ты меня нашел? -Позвонил твой бойфренд… -У меня нет бойфренда. -Сеня? -Он никогда не был моим бойфрендом, и я его послала. -Это не помешало ему позвонить твоей маме и сказать, что тебя арестовали. -Меня не арестовывали. Я давала свидетельские показания. -Это также не помешало ему ждать тебя все это время в приемной участка. -Я с ним сама разберусь. -Не сомневаюсь,- отец кивнул в сторону комнаты.- Чья вторая кровать? -Келли. Она все время у бойфренда, мы почти не видимся. -Понятно. Как на тебя вышли? -По кредитной карточке. В кульке из-под еды остался чек. Эти копы, наверное, никогда в жизни не слышали ничего глупее. -Не обольщайся. На этой работе им и не такое приходилось слышать. -Ничего не объяснили. После того, как я опознала тело, показали листик "Разыскивается опасный преступник" - и все. Знаешь, где он ночевал? В приюте Святого Висента. Там круглосуточно дежурят патрульные. Вот уж действительно, спрятался на самом видном месте,- я отпила кофе.- Странно, что Бернар передозировал. Я никогда не видела его под кайфом. Из-за чего такой шум подняли? -Будем надеяться, что мы никогда этого не узнаем,- отец тяжело вздохнул, совсем как тогда, по телефону.- Что ты собираешься делать? -Я записалась в археологическую экспедицию. -Почему археологическую? -Другой нет. -Это хорошо продуманное решение? -Мне осталось учиться один семестр. Потом начнется так называемая взрослая жизнь. Она же блестящая карьера. С одной неделей отпуска в году. Во время которой можно будет восхищаться чужими достижениями по всему земному шару. Эта экспедиция - мой последний шанс. -Шанс на что? -Сделать что-нибудь настоящее, для себя. -А для кого ты училась до сих пор? Я пожала плечами. Глупо было надеяться, что он поймет: -Скорее всего, меня не возьмут - это не имеет никакого отношения к моей специальности. -Наоборот,- он отодвинул чашку.- В наше время самые крупные открытия делаются именно на стыке наук. -Сделать тебе еще кофе? -Нет, спасибо. Собирай вещи, и поехали к нам. -Зачем? Ты же собирался работать все выходные. -Собирался,- он откинулся на спинку стула.- Возьми купальник, у нас бассейн с подогревом. -Я никуда не поеду. Я знаю, я тебе не нужна. Если бы не мама, ты бы никогда не вспомнил обо мне. За все время даже не позвонил не разу. -Могла бы сама вспомнить и позвонить. Я обмерла. -В чем дело? Ты увидела привидение? -Ты не поверишь, но это ни разу не пришло мне в голову. Он махнул рукой, давая понять, что тема закрыта: -Давай, собирайся и поехали. -И что будет? -Праздник!- он тепло улыбнулся и кивнул.- Будет праздник. Ответить Владислав Эстрайх [2008-02-16 22:43:48]
68. Падали листья
Запах цветов I Падали листья. На улице всю неделю лил пробивающий дождь. Птицы, маленькими пушистыми комочками, сидели на ветке сосны. Окна пятиэтажки, словно глаза огромной спящей мухи, ещё не осветились изнутри. Большинство людей уже закончило работать и вот апатично едут в пыльных, душных электричках, чтобы, вернувшись, домой, наконец, таки сесть на мягкий диван и включить яркий свет – разбудить «муху». Несмотря на то, что уже вечер, всё ещё слышан радостный визг играющих детей. -Я, сейчас я! -Нет, моя очередь! -Бе-бе-бе! Я первая занимала Пять мальчиков и четыре девочки облепили, выкинутый кем-то, матрас и весело прыгали на нём по-очереди. Только одна девочка всегда стояла в стороне. Нет, она не была грустной и даже не была расстроена. Она громче всех кричала: «Я занимала! Ну моя же очередь!» Только дорваться до матраса у неё никак не получалось. Мальчики, опьянённые азартом игры, рвались к нему, прыгали, толкались между собой и, вываливаясь на сырую траву, вновь рвались заполучить позицию. Девочки во всём этом действии участия не принимали: они стояли в стороне и, влюблёнными глазами, смотрели, как веселятся их «защитники». Порой, им тоже удавалось запрыгнуть на матрас, но тогда, «поединки» приостанавливались и девочки, удовлетворившие азарт, возвращались на место зрителей. -Дайте и мне! – кричала «одинокая» девочка. Но никто не обращал внимания на её слова. Время взяло верх над терпением и она, решившаяся на поступок, шагнула на матрас. Сложно было углядеть за спинами, мельтешащими впереди. Так она и не заметила плечо, которым её вынесло с «поля игры». -Ой, Вера, чего ты полезла сюда? Я тебя даже не заметил. – Толстый мальчишка, лет десяти, с огромными пухлыми щеками и пальцами-колбаскам, тяжело борясь с наступающим воздухом, глядел на упавшую, с высоты, хозяйственным взглядом победителя. -Ты проиграла, тебе нельзя больше прыгать. – Язвительно заметил он. -Дурак!Дурак! Ненавижу! – Вскричала девочка, поднимаясь и отряхивая юбку. Слёзы навернулись на её глазах и она отвернулась, чтобы, якобы никто, не видел её слабость. На самом же деле она не хотела смотреть на лицо «победителя». Он нравился ей с момента переезда в этот дом. Она тайком любила его и хранила фотографии. Вера споткнулась о корень сосны и что-то проснулось в ней. Это было нарастающее чувство гнева на всех и вся. Она, никогда ещё, не желала человеку смерти, но сейчас другой «хозяин» правил её головой. Она наклонилась и побежала, побежала что есть мощи, попутно спотыкаясь о коряги и разбросанный мусор. Слёзы громадными каплями слетали с ресниц и тут же подхватывались, неровно дышащим, носом. -Вот же дура. – Ругнулся «победитель». – Бешенная! Только попробуй к нам ещё подойти! – уже громче крикнул он и ехидно засмеялся. Потом раскаты смеха последовали и по всей оставшейся толпе. Не зря говорят: дети самые агрессивные существа в мире, только их мирный облик и маска невинности на лице не позволяют, порой, увидеть, в некоторых, будущих убийц и маньяков. Вера упала на траву и зарыдала ещё громче. В голове строились коварные планы, она думала, как отомстить «неудавшемуся кавалеру». Повеял ветерок. Донёсшийся откуда-то, запах цветов нежно опьянял и расслаблял все мышцы на лице, что улыбка расплывалась сама по себе. Это был сладко-медовый, сочный, но в тоже время, ускользающий запах. Следовало учуять его один раз и вы постоянно, будете его ощущать. «Что же я такое думаю? Как это я могу настолько ненавидеть человека, что даже в мыслях мечтать о его смерти, - слёзы ещё больше потекли по нежным, румяным щекам девочки. – Я никогда и никому не причиню зла!» II Дождь и слякоть, обычное явление для этого городка. Те красивые, золотые ковры давно канули в небытие. Листва желтела и опадала, не изменяя окраса. Это были жухлые, болезненного цвета, куски непонятно чего. Килограммами, по всей стране, сыпались они, доставляя хлопоты дворникам и не несущие ничего декоративного, того шарма, что был раньше в прогулках влюблённых, буквально каких-то десять лет назад. Птицы уже давно не задерживаются тут – Как только наступает пора перелётов, они тотчас же взметаются ввысь и, суетливо хлопая крыльями, оставляют этот город до прихода очередного сезона. Но через густой смрад «мегаполиса», с трудом, но всё же пробивается, лёгкий аромат цветов. Деревья постепенно стали исчезать из дворов, обнажая голые улицы, заставленные грязными машинами. Оставались лишь берёзы, ведь именно их администрация отчаянно садила, чтобы хоть как-то восстановить экологию. Огромное количество, одинаково расставленных, неестественно «растопыренных», берёз было как бы «натыкано» чьей-то аккуратно-небрежной рукой. Прозвенел звонок. Выпускной класс всегда уходил поздно и этот день не был исключением. Девочка, лет семнадцати, стояла у парты и, неловкими движениями, нервничая, пыталась забить в сумку учебник. В другой стороне класса стоял молодой человек и открыто пожирал её глазами. Взгляд его был настолько пронзителен, что мог легко «пробить» стену. Только, видимо, стены его не интересовали, а вот одежду этой девушки он похоже уже «пробил». Он чуть-чуть сдвинул брови к переносице и уверенной походкой отправился в сторону девушки. Она, по всей видимости, ещё раньше заметила его телодвижения, поэтому так усердно и пыталась избавится от проклятого учебника. Но сумка, была явно не на её стороне, к тому же она и так еле выдерживала объём одиннадцатого класса. «Ну же! Давай!», - шептала про себя девушка. -Вера, привет! Торопишься? – перебил её мысли щегольской голос, подошедшего юноши. -А, Лёша, привет! Да, вот не влазит. После этих слов парень медленно протянул свою руку и, как бы ненароком задев руку девушки, отрывисто ударил кулаком по учебнику, что тот моментально забился в переполненную сумку. «Джентльмен» насмешливо улыбнулся и сказал: «вот и вся проблема». На лице Веры появился лёгкий румянец. На руке всё ещё оставалось странное чувство тепла в том самом месте, до куда коснулась его рука. Подумав об этом, Вера ещё больше покраснела. -Ты остаёшься на курсах? – Разбавил идиллию Алексей. – Пошли я тебя до дома провожу?! – Сказал он, не дождавшись ответа. Все знали, что Вера училась отлично и поэтому в дополнительных курсах не нуждалась. Она была очень красивой, но простой, хотя именно это и придавало ей тот сочный шарм и красоту. Она всей душой любила Алексея, хотя это можно было сказать про любую девушку её школы. Он был самым популярным парнем и значился ловеласом местного масштаба, что в принципе не мешало девушкам «любить» его. На улице дул ветер. Листья мёртвыми смоченными кусками летели на зонт и липли к одежде. -Вера, у тебя есть парень? -Нет. Лицо её покрылось краской, но решимость взяла верх и она всё-таки задала вопрос, который сама считала глупым. -А у тебя, девушка? -Нет… Лицо её покрылось краской, а глаза засияли в надежде на развитие этого разговора. Она была похожа на школьницу, которая первый раз поцеловалась с мальчиком, за углом. Алексей шёл в каком-то сомнении и, как бы нерешительности. Хотя, любой, кто хоть что-нибудь слышал о его «подвигах» ни за что в это не поверил бы. Всю дорогу они говорили на отвлечённые темы и, когда уже начало виднеется крыльцо Вериного дома, они распрощались и Алексей, как бы случайно обнял её и поцеловал в шею. Идя по лестнице, Вера не думала ни о ком и ни о чём, кроме него. Лицо её пылало, а волосы растрепались. «Неужели я ему понравилась?», - говорила она сама себе. «Нет же, дурра! Он использует тебя и выбросит, как ненужную игрушку», - говорило «второе я». Подойдя к двери, Вера обнаружила, что потеряла ключи. Отчаянье нахлынуло на неё и, от безысходности она не нашла ничего лучше, кроме как вернуться на улицу. Лицо просто изливало счастье, когда она увидела стоящего там Алексея. Она была рада, что застала его, и от большого наплыва чувств, бросилась к нему на шею и поцеловала. -Не волнуйся, ты его не потеряла. Может просто куда закатился? У меня есть идея: пошли ко мне? Я живу недалеко, как раз переждём дождь. Всю дорогу они шли молча: парень и прижавшаяся к нему девушка, которая источала собой радость и позитив. А за ней тянулся нарастающий, сладко-медовый аромат цветов. -Ты любишь меня? -Да! Я всегда тебя любила. Ты не представляешь, когда я видела тебя с другими, я так… -Тише, глупенькая, - перебил он. – Ты всегда будешь для меня единственной. Последовал долгий поцелуй. -Хочешь меня? – ненавязчиво предложил он. – Я самый популярный парень в школе. Все девушки от меня без ума. Я скажу им комплимент и их трусики уже становятся влажными. Хочешь стать девушкой «короля школы»? На лице Веры застыло выражения неопределённости. Она была в ступоре. Она не ожидала такого поворота событий. «Что ответить? Что сказать? Может быть такого шанса больше в жизни и не предоставится?», - вертелось у неё в голове. -Лёша, мы же совсем мало знакомы. Тем более у меня ещё не было… раньше. -Не бойся. Я буду нежен. Ты запомнишь меня на всю жизнь. Тем более мы одни. Ты же будешь жалеть всю жизнь, если откажешься! Его голос звучал лукаво и заманчиво, слишком уж заманчиво, а Вера, опьянённая его влиянием, опустила голову и виновато начала расстёгивать кофту Алексей, видимо признавший свою победу, начал помогать ей. Сначала его движения были ласковы и нежны, но со временем он становился всё грубее. Вера лежала и, уже смирившись с неизбежностью, расслабилась. В движениях её партнёра прослеживался опыт и ласка, но огромное желание, страсть и животные инстинкты сместили ласку к грубым, направленным на большую резкость, движениям. -Мне больно, Лёша. - Вымолвила она. Но разгорячившийся «победитель» вошёл в раж. -Заткнись! – крикнул он и грубо ударил её по лицу. Сколько Вера не пыталась умолять его прекратить, слова не помогали. Это только больше выводило его и заставляло ещё больше распускать руки. Алексей уже не спрашивал её мнения. Он только ставил её в удобные, для него положения и делал своё грязное дело. Ни о каком удовольствии речи идти уже не могло. Когда всё закончилось, Вера легла на кровать и стала тихонько всхлипывать. -Я поспорил с друзьями, что завладею тобой меньше чем за день. И, знаешь, я выиграл! -А, как же любовь? – безнадёжно спросила Вера. -Хахахаха. Как можно любить такую лошадь как ты? Я воспользовался тобой, а сейчас выброшу. Ты никто! И так в этой жизни ни кем не станешь. Когда её глаза открылись, она уже лежала на траве. Картина произошедшего вечером ясно стояла у неё перед глазами. Слёзы покатились по щекам и, упав лицом в траву, она пыталась забыть всё и уловить ускользающие нити запахов, сплетающиеся в огромные клубки ароматов. Но, даже среди всех этих «клубков», прослеживалась таинственная, манящая нить, медово-сладкого цвета. Её лицо невольно озарилось улыбкой. III Вечер, до декабря осталось две недели. Снег, периодически, то выпадал, то стаивал, обнажая кучи гнилых, проеденных автомобильным дымом, берёзовых листьев. В этом городе уже давно не слышен щебет птиц. Даже берёзы стали исчезать из пустых, перестроенных под автомобильные стоянки, дворов. Из ярких мёртвых прорезей окон постоянно доносились крики и ругань. На первом этаже слышался крик ребёнка. Чуть выше – молодая парочка придавалась любви прямо на подоконнике. А совсем на верху, в оконном проёме виднелся силуэт человека, приготовившегося к прыжку. Иногда из окон что-то вылетало, падало на асфальт и разлеталось вдребезги. Идущие мимо потоки людей проходили стороной всё это. Кто-то из них порой заглядывался на происходящее, но одумавшись, восполнял пробел в строго-хаотическом «строе» спешащих людей. Отдалённые части города не отличались от центра. Это были идеально-выкрашенные дома и ухоженные подъезды, иномарки во дворах и частные стоянки. Но в тоже время такая «идиллия» не мешала возникновению дурных настроений и упадка. В самом центре города располагалась фирма, в которой работала девушка с именем Вера. О ней ходили слухи, что у неё было счастливое детство, ум, способности и поддержка родителей, но единственное, чего у неё никогда не было – хорошие друзья. Она не добилась успеха в личной жизни. И вот она идёт по тёмной улице с очередного совещания, которое ей поручили провести в одиночку. Несмотря на то, что уже было темно, на улице ещё попадались люди, идущие тем же «ровным строем», по улицам, «истыканными» фонарями и берёзами. Проходя очередного бродягу, которых на улице встречалось всё меньше и меньше, Вера решила свернуть в переулок, чтобы хоть как-то уйти от реальной действительности. Двор ничем не отличался от обычного тротуара. Только, правда что, стояла в нём гробовая тишина. В таких случаях можно было бы даже услышать взмахи крыльев птиц, если бы они ещё остались в этом городе. Сзади послышались неровные шаги. Она оглянулась и увидела, стоявшего за спиной, бомжа. -Не дёргайся, хуже будет. – Прохрипел он, уничтоженным алкоголем, голосом. Бродяга скрутил ей руки и поволок к забору. Вера пыталась даже вырываться и кричать, но она понимала, что никому не будет до неё дела, хотя её голос достаточно громко звучал в пространстве пустых улиц. -Вот ты, какая страшная, - сказал бродяга, вывив её на свет, - но мне не выбирать. Будешь хорошей девочкой, я тебя пожалею. Давай, снимай юбку. Его пальцы-колбаски крепко схватили её за горло. Он одним движением разорвал на ней мешающуюся одежду и, кряхтя от возбуждения, принялся раздеваться сам. Вера закрыла глаза и отвернулась, но не для того, чтобы скрыть свой страх, или слёзы, она не любила плакать. А для того, чтобы не видеть того самого лица «победителя». Она еле удерживалась от того, чтобы закричать, хотя было невыносимо больно. В её голове крутились разные моменты из жизни. Были места, в которых хотелось плакать, грустить, от других же вообще хотелось умереть. И только один момент протянулся через всю её жизнь – это медово-сладкий запах цветов. Цветов, которых она никогда не видела, но ощущала их аромат. Вспомнив про него, Вера пыталась найти, отыскать эту зацепку в жизни в комке запутанных нитей. Но как она не старалась, кроме запахов заплеванного бетонного забора, сырости и разящего перегаром нищего, ничего не удавалось найти. «Это время года – смерть…», - подумала она. Зрачки расширились, кожа приобрела бледно-белый оттенок. «Нет не может быть!», - крикнула она, уже громко. И вместе с этими словами вышел последний выдох. И воздух оставил её лёгкие навсегда. Сердце остановилось и прекратило биться. Струйка слюны потекла по щеке. Она обмякла и упала на землю. Нищий испугался, бешено озираясь, натягивая штаны, он бежал подальше от тела, лишь изредка поглядывая назад. Похоже, в городе часто говорили о смерти какой-то женщины. Кто-то предполагал, что её изнасиловали, кто-то не верил в это, ссылаясь на то, что она была некрасива и бедна. Единственное, что нашли в этой женщине странной, так то, что ей постоянно мерещились запахи цветов, хотя в городе их уже давным-давно не осталось. Ответить Владислав Эстрайх [2008-02-16 22:46:11]
78. Этот день был удивительно тёплым
Октябрьский монолог. Этот день был удивительно тёплым и мягким для конца октября. С утра прошёл дождь – но не мелкий, холодный и моросящий, а какой-то совершенно по-летнему быстрый и шумный – и крупные искрящиеся капли, ударяясь о тёмную шероховатость асфальта, разлетались радужными искорками, торопясь напоследок ещё раз сверкнуть влажными алмазами... Ближе к полудню небо совсем очистилось и, отмытое и яркое, радовало глаз чистой глубокой синевой... Листья высоких, крепких, строгих тополей, охраняющих прямоугольник двора от излишне любопытных летних солнечных лучей, уже пожелтевшие, загрустившие и поникшие в ожидании холодных ветров, встрепенулись от нежданного тепла, повеселели, посвежели – и выглядели как-то удивительно молодо и даже празднично... И мне вспомнилось, как мы с тобой сажали эти тополя, когда переехали жить сюда, в эту городскую квартиру, казавшуюся нам тогда большой и роскошной; мы копали глубокие узкие ямки и бережно опускали туда тоненькие и беззащитные, с привявшими блекло-зелёными листочками прутики, потом засыпали их землёй, притаптывали её – и поливали саженцы водой, принесённой из новенькой кухни... ... А ты уходила... В этот просветлённый, тихий день ты решила уйти... Я не говорила тебе больше, как ты нужна мне, как мне будет плохо и одиноко без тебя – как мне будет тебя недоставать... Я столько раз говорила тебе это, столько раз просила – останься со мной!.. И сейчас я просто держала твои руки в своих, гладила тебя по пышным каштановым волосам или по лицу... Молча... И только слёзы беззвучно и безостановочно горячими струйками стеками по моим щекам... Я их не вытирала - плакать совсем не зазорно, когда прощаешься с самым близким и дорогим человеком... И ты не говорила ни слова - только, не отрываясь, смотрела на меня своими серьёзными, умными, добрыми, ясными глазами удивительного - сияющего, ярко – василькового цвета. И ты – не плакала. Потому что твёрдо знала, что обязательно уйдёшь... А своих решений ты не меняла никогда... ... С того незабытого октябрьского дня прошло так много лет... Без тебя... С каждым годом мы всё дальше друг от друга. И совсем не часто мне удаётся приехать к тебе - слишком далеко, на другой конец земли, занесла меня судьба... Но сегодня я иду к тебе – мне так много нужно тебе рассказать! Я приехала – и мы обязательно встретимся... А день сегодня выдался, как и тот, оставшийся далеко позади, в памяти, чуть подёрнутой дымкой светлой печали – чудесный: разноцветье листвы радует глаз – а под ногами ласково и умиротворённо шуршит золочёными опавшими днями прошедшее лето... Воздух прозрачен – и наполнен приятной прохладой и покоем... ... Ну, вот мы и увиделись. Здравствуй, мамочка! Я снова, как обычно, посижу рядышком с тобой, я расскажу тебе все свои новости – радостные и печальные. Я поделюсь с тобой всеми своими тайнами - как когда-то, в светлом «далеко»... Я спрошу у тебя совета... А ты, как обычно, будешь слушать меня – ты всегда умела СЛУШАТЬ - молча и внимательно ... И, не отрываясь, смотреть мне в лицо - как т о г д а - своими удивительными, молодыми, синими-синими – как летнее небо, как минуты далёкого детского счастья – глазами. И в них я прочту ответы на все свои вопросы - ты всегда умела помочь мне - тихо и незаметно... Прощаясь, я поглажу тебя по лицу, проведу рукой по каштановым блестящим волосам, поцелую синь твоего взгляда – фотография сохранила первоначальную яркость и насыщенность красок, не потускнев за прошедшие годы от дождей, солнца и снегов... Потом смахну привядшие, медовые с прозеленью тополиные ( у твоего изголовья я тоже посадила когда-то тополь) тихие слёзы с памятника, осторожно прикрою калитку оградки... Постою ещё минутку, прощаясь с тобой очередной раз – и уйду, унося тебя в сердце - уйду в своё сегодня, в суету и хлопоты каждого дня, в радости и огорчения бытия, в быстротечность жизни... А ты останешься... И будешь долго – долго смотреть мне вслед - даже когда я уже буду лететь в комфортабельном самолёте над далёким Средиземным морем... Смотреть - своими удивительными, цвета летних васильков на поле спелой ржи, молодыми, живыми, полными любви и тепла, такими родными глазами, мама... Ответить Владислав Эстрайх [2008-02-16 22:47:29]
84. Я встретил тебя в своё любимое время года
Она и Он в отсутствии времени года Как молоко - с оставленной плиты, Как поезда - с осипшего вокзала - Так ворвалась в моё свеченье ты - И вдруг - на вечность - времени не стало. Я встретил тебя в своё любимое время года, когда уходишь из прошлых жизней - и воскресаешь вновь; когда в северном полушарии Земли природа, словно модель на подиуме, с царской щедростью меняет свои пестрые туалеты на другие, не менее расфранчённые. А в это время в северном полушарии человеческого мозга происходят столь же интересные и значимые события. Любимая, ты явилась мне как вдохновительница жизни в её высоком смысле, как проводница её настоящести, медиум её сакральной энергетики. Мне импонирует, когда жизнь требует от меня максимум души, таланта, самоотдачи. Тогда проявляется многогранность, настоянная на поисках своей скрытой сущности. Когда вечером на берегу Днепра ты вдруг запела, мне показалось, что это моя душа поёт твоим голосом о своих глубинах. И к чему мне теперь моя хвалёная самодостаточность, эта застывшая в базальте времени андрогинность, лишённая порыва к своему женскому полюсу? Я жаждал центростремительного движения от одиночества - к союзу. Купание прибрежных фонарей в ночном Днепре омыло мою душу, осветило её изнутри… Сократ, как известно, был большим шутником, и на вопрос молодого человека, жениться ему или не жениться, ответил, что при любом выборе ему придётся впоследствии раскаиваться. Мог ли он сказать что-нибудь другое, если жена Ксантиппа, застав его за размышлениями о сущности мира, всё время выгоняла его на улицу? Почаще выгоняй меня из дома, любимая, тогда я тоже наверняка стану великим философом! Боккаччо, в отличие от Сократа, высказался о моменте выбора "женщины, религии, дороги" в том духе, что лучше делать и каяться, чем не делать и каяться. Но ты ведь знаешь, что ещё лучше делать - и не каяться! Потому что выбора не существует. Есть встречи и "невстречи", как выразилась однажды Цветаева. Как здорово, что ты - моя встреча!.. Ты - моё время года, моя тетрадь раскрыта на тебе. Время года куда-то подевалось - осталась только ты. Плавником только зеркало тронь я, Тростником проведи по глазам - Зазеркалье моё, за-иконье Расчехлит свой запретный Сезам… Как светится душа, когда не надо "прогибаться" друг под друга, компромиссничать, наступать на горло собственной песне! Дополнять друг друга, когда ты одновременно и сказуемое, и подлежащее, и дополнение. Обстоятельства - преходящи. Музыка вечна! Музыка - медиум мира. Мне ужасно не хочется тебя будить, когда ты спишь! Даже если просыпаться - необходимо. Жизнь есть сон, в том странном смысле, что без сна не будет новой насыщенной жизни. Сон - ангел-хранитель всех неспящих. Правда, сон тоже питается жизнью, "вампирит" её сокровенные мгновения. Но всё живое на земле по какому-то гнусному космическому закону периодически нуждается в отдыхе. Земное притяжение действует порой даже на птиц, и тогда они долго не могут взлететь - как будто ночью кто-то им подрезал крылья. Всё живое на земле требует периодической подзарядки батареек, как эти лунные зайчики Duracell. Пожалуй, до утра нам ещё хватит друг друга и нашего мира. А потом - всё равно придётся воткнуть себя в космическую розетку сна. Лишь Рыжий Ангел за окном Стекло царапает крылом… Ты ли это, мой ангел? Я ловлю твоё ровное дыхание и не до конца понимаю, что ты можешь быть одновременно и со мной, и где-то в другом месте, по ту сторону сна. Пожалуй, самое сложное в человеческих чувствах и взаимных симпатиях - добиться в них развития со знаком плюс, нарастающего крещендо взаимности. Самое опасное в отношениях - "найдя" человека, перестать его искать. Мы хотим, чтобы нас "искали" постоянно. Собственно, поиск передислоцируется с самого человека на его внутренний мир. Мы хотим быть чуткими – и бесконечно раним друг друга, - может быть, потому, что в чуткости засыпает острота жизненных переживаний, иссякает полнокровие жизни. Любимая, мне очень больно… У меня от тебя нет защиты. Конечно, лучшая защита - нападение, но нападать ещё больнее. Всё так странно, как будто кончилась речь, оборвалась на полувздохе-полуслове, и всё, что впредь будет сказано, неминуемо обернётся против тебя. Точнее, против нас обоих. Лучше остановиться и застыть статуей. Но в этом нет жизни. В жизни даже ожидание есть движение. В сущности, мало кто понимает, что и возникновение чувства, которое люди называют любовью, и его распад - явления в высшей степени стихийные. Иногда просто спинным мозгом ощущаешь, что всё начинает происходить помимо твоей воли, и ты - только пешка в невидимой игре космических сил. Сам ты можешь только катализировать этот процесс, ведущий либо к триумфу, либо - к полному фиаско. Но противодействовать организованному против тебя энергетическому потоку - всё равно, что пытаться пассами воскресить мёртвого. Нам бы всё сохранить, не сорваться из сказки, Рыжий ангел усталый, ударник труда… В складках губ безответная прячется ласка, И в глазах одинокая стынет звезда. Она - ион в отсутствии времени года. Иногда - положительный. Иногда - отрицательный. Она - всегда разная. Но это не имеет никакого отношения к проблемам человеческой морали. Никому из смертных ещё не удавалось "законсервировать" отношения между мужчиной и женщиной, как, впрочем, и между людьми вообще. Наверное, это и называется жизнью. Жизнью в отсутствии времени года. Ответить Владислав Эстрайх [2008-02-16 22:48:35]
86. Люблю я гулять по лесу.
Как русские в Америке за грибами ходят. Люблю я гулять по лесу. Особенно – грибы собирать. Как вхожу – глаза сами собой начинают по земле шарить, нет ли чего интересного для меня. Только у нас здесь особо лесов нет – всё парки с асфальтированными дорожками, со скамейками, с зонами отдыха, на которых общественные грили для шашлыков стоят. Это, конечно, не лес. Но, с другой стороны – удобно: прямо на машине можно в парк заехать и там запарковаться. Парковки по парку разбросаны: где на сотню машин, а где на пять-десять. Есть и места по обочинам дорог, где можно одну-две машины поставить. В эти выходные решила – поеду: и по срокам пора, и как раз на днях дождь шёл. Приличный такой, хорошо, должно быть, землю промочил. Должны грибы быть! Я, конечно, уже и летом собирала. Тогда была волна белых. Маленькие, крепенькие – ну такие симпатяги! И растут все рядом, на одной полянке. Вот уже четвёртый год на том месте собираю. А другого такого не нашла, сколько по парку ни ходила. Встала в субботу пораньше, за оном – солнышко, теплынь – так хорошо! Верно, Бабье лето началось. Пока собиралась, солнце вовсю разошлось. Села в машину и поехала. Решила съездить в другой парк – на маслят посмотреть: как они, не пошли еще? Еду, песенку напеваю, очки тёмные на носу... То есть. на глазах: наверно, так правильнее. Но держатся-то они на носу?.. Ну да бог с этим, не об очках речь. Солнышко, хоть и не летнее, да сквозь стёкла хорошо греет. Даже приоткрыла я окно немножко, а то душновато стало. А вот и парк: у дороги при въезде в него щит стоит большой, на нем название парка написано: Южный. Завернула – и на паркинг. Вышла--эх, благодать! Ёлки да сосны вокруг зелёные, а деревья – по-разному разукрашены: какие-то ещё тоже зелёные – зеленее некуда, а на других уже все листья багряные стали. И трёхцветные деревья среди них попадаются: и красный, и зелёный, и жёлтый – всё цвета вперемешку. А воздух какой! Опьянеть можно! Такой запах – непередаваемый! Тут и прелой землёй, и зеленью, и хвоей; ещё этакое пряное примешивается, видать от клумбы с хризантемами; и аромат сухих листьев, что под ногами уже в некотором количестве валяются. Работники парка специальной трубой их на одну сторону сдувают, к деревьям, дорожку и полянку так очищают, а вдоль деревьев получается ковровая дорожка из сухих листьев. Пошла я по этой дорожкe , а листочки под кроссовками шуршат: швяк-швяк, швяк-швяк, швяк-швяк... Забавно так ! Иду, а ветер листики с деревьев по одному-по два срывает, да закручивает, я аж песенку про них запела: Полетело, завертело Лист кленовый надо мной, Вон еще с ветвей слетело, И вокруг меня несмело Закружился рой цветной. То ли бабочки, то ль пчелы, Не понять пока что мне , Кружевные хороводы Многоцветия природы Будут сниться мне во сне. И тут навстречу – две белочки: столбиком встали и смотрят на меня. А у меня и нет ничего, чтобы их угостить, не сообразила из дому что-нибудь прихватить. Белочки постояли несколько секунд и – прыг одна за другой, и давай гоняться друг за дружкой по поляне вокруг дорожки. А я – раззява: опять фотоаппарат забыла. Аж слюнки текут – хочется белочек сфотографировать! Иду дальше, белочкам не мешаю: это их лес, я в нём не хозяйка. А навстречу – новое явление: женщина собак выгуливает, сразу трёх: лабрадора, пуделя и маленькую, пушистенькую такую, типа болоночки. Так что интересно – у всех характеры разные: лабродор идёт спокойно, степенно, хвостом из стороны в сторону покачивает, пудель – обрубочком своим так и мельтешит в нетерпении: за листьями хочет погоняться. Листики под носом от ветра переворачиваются, а он их лапой да носом да в пасть схватить хочет. Типичный ребёнок-холерик! А болоночка – ну, та вообще героиня: меня увидела, села – ни с места, и давай лаять, меня облаиваить. И так звонко! На весь лес! Ближе подойти боится, и туда же – меня стращает. Ну как тут не вспомнить Чеховскую моську! Мы с хозяйкой поулыбались, посмеялись и – разошлись. А дальше я свернула на другую дорожку. А по ней мне навстречу рыжеволосая девушка на гнедом жеребце – ух, классно смотрятся! Конь по-королевски величавый, статный, и наездница тоже величавая, из коронованных особ: смотрит на меня сверху снисходительно-загадочно, дескать: ах, опять человечек попался безлошадный, ну, жаль его конечно, да что ж с него возьмёшь, коли не понимает, что счастье-то его – в лошади! Прошествовали мимо меня гоголями, вежливо кивнув, как принято, только что шляпы не приподняли. То есть, конечно, девушка кивнула, а лошадь, по-моему, вообще меня не заметила: где уж ей с высоты её длинных стройных ног на копытцах-каблучках меня углядеть с моим росточком – всего полтора метра с хвостиком. Поглазев им вслед, я вспомнила, что приехала, собственно, не за ними наблюдать, а грибы собирать. И зашагала на своё заветное место. Не успела от дороги несколько шагов вглубь сделать – хрясь! На гриб наступила. На маслёнок. В самом соку. Обидно как! Дальше и шагнуть боюсь, вдруг опять на какой-то гриб наступлю. И правильно, что боюсь: присела, посмотрела вокруг – а их там столько! Штук семь, наверное, буквально на пятачке приютились: три совсем рядышком, аж шляпками дуг друга касаются, вон, за ними – еще парочка, а за ними – ещё, и ещё: ух, как много! Почти пол мешка сразу заполнила! А с корзинкой как-то неловко ходить: здесь никто, кроме, наверно, меня, грибы не собирает. Все “собирают” шампиньоны в магазине. Но какой в этом интерес?! Никакого! И приелись уже шампиньоны, надоели. Вот так походила я по нескольким заветным местечкам-пятачкам и почти полный мешок набрала. И вдруг – людей нашла. Двоих: пожилые мужчина и женщина, видимо – семейная пара. Смотрю – да у них тоже мешок , а в нём – грибы. Мало, по сравнению с моими, но все же… Спрашиваю: – Русские? – Конечно! -- отвечают. Ну а кто ещё кроме “русских американцев” в парках грибы собирает? Поболтали о том, о сём, и я домой пошла. Вернее – к машине. Потому что полный мешок уже набрала и, скорее всего, собрала все грибы, какие там росли. А если и остался какой гриб, мною случайно незамеченный, так пусть им будет, а мне уже хватит. Я вообще-то не для себя одной собираю: у меня дома все любят грибы: и мама, и муж, и дочка. С дочкой вообще смех и грех: грибной суп любит, а сама в лес идти – ни за что! Паутины боится! Как-то мы с мамой, с бабушкой, значит, дочкиной, приехали в лес погулять, и дочка с нами была: зашла в перелесок, и начала канючить: ”Ой, паутина! Ой, боюсь! Ой – домой хочу!” Всё – больше её не берём. Не тот она человек – не лесной. Ну, пускай так:каждому --своё. А вот я и до машины дотопала. Сейчас домой поеду, мужу покажу, какую я красоту насобирала, да в корзинку переложу. А потом к маме поеду: будем вместе решать, что с грибами делать: то ли суп варить, то ли мариновать. Вдвоём чистить веселей, а муж в таком деле – не помощник: он свою работу делает. А пока еду, думаю: вот ещё несколько тёплых дней – а там и снег пойдёт. И стихи сами собой складываются. Вот такие: Вот и всё: убежало от нас бабье лето... И куда убежало? Ты, случайно, не знаешь на это ответа? Может быть, заскучало ? Убежало, даже не попрощалось с нами, Даже не обернулось. Наверняка, в том виноваты мы сами... Ой! Обо что я споткнулась?! А давай с тобой побежим его догонять И попросим вернуться! Только сниму каблуки.Сможет оно понять Нас и хоть улыбнуться? Сейчас на какой-нибудь ближайший паркинг заеду и запишу по горячим следам, пока не забыла… Всё, записала, дома отредактирую, a сейчас можно дальше.. Вот так русские в Америке за грибами ходят. Ответить Владислав Эстрайх [2008-02-16 22:50:23]
95. Зачем человеку себя убивать
Проблемы притяжения «... Зачем человеку себя убивать, если он и так уже не живет? Сейчас Вам не о чем волноваться. Я ем, гуляю, читаю, сплю, и это не вызывает у меня никаких эмоций. Нельзя сказать, что мне хорошо, но и не плохо. Мне даже приходило в голову, что такой и должна быть смерть. А если я уже умерла, то чего же еще? Нет, простите меня, я лукавлю. Еще недавно все было именно так, но с некоторых пор в моей душе все переменилось, Я знала, что такое бывает между врачами и пациентами, но не думала, что произойдет со мной. Я в Вас влюбилась. Странно: любовь случалась со мной и раньше, но все было как-то иначе, сплошная боль и надрыв... А сейчас я спокойна. Иногда я слежу за Вами, слушаю через дверь, как Вы разговариваете с другими врачами или по телефону. Я вижу из окна, когда Вы подходите к больнице или возвращаетесь домой. И еще я узнала, что у Вас нет семьи. Вам тоже, видно, приходится несладко в этом мире?..» – У вас сигарета потухла. Беляев прикуривал, а рука его стискивала в кармане сложенный вчетверо влажный листок. – Так вот, я и говорю ему, – продолжил что-то прерванное Востриков, молоденький медбрат, поступивший недавно в мединститут. – Как можно уходить оттуда, где тебя все знают? Да ведь и я сам знаю всех пациентов не хуже любого врача! Ни из одного учебника не почерпнешь столько опыта, сколько я приобрел здесь. Нельзя такие вещи скидывать со счетов, верно ведь я рассуждаю, Сергей Ильич? Беляев покорно кивнул. – Ну вот, – подхватил студент. – А он мне, знаете, что отвечает?... «...Мне жаль: Вы просили написать отчет о чувствах, а получается любовное послание. Но ведь Вы должны все это знать как врач? Думаю, это даже стоит занести в историю болезни. Есть даже какой-то термин... «Перенос»? Видите, какая я ученая. Когда я обдумывала, каким способом покончить с собой, я прочитала массу литературы по психологии. Мне важно было знать — что чувствует человек, когда смотрит вниз с десятого этажа, и чем его мысли в эти секунды отличаются от мыслей того, кто ложится на кровать в ожидании действия таблеток. Но, боже, как это оказалось глупо!.. В этих книгах не было ни слова о том состоянии, когда уже ничего не надо думать и делать. Когда отчаяние переполняет тебя настолько, что вены сами лопаются на руках, заливая кровью весь этот жестокий, опротивевший до безумия мир...» – Что с вами, Сергей Ильич? Голова? Беляев перестал сжимать виски и опустил руки. – Скорее голоса, – хмыкнул устало. – Чьи же? – поинтересовался Востриков. – Семеновой. – У нее их что, много? – У каждой женщины их много. – Вот это верно подмечено, – заулыбался Востриков и игриво погрозил кому-то пальцем. – Женщины это... Да... Из открытой двери подул теплый прелый ветер. Несколько листьев с легким шуршанием влетели в коридор. Вслед за ними ленивой походкой вошел толстый больничный кот и, поразмыслив немного, скрылся под лестницей. – А Семенова-то, кстати, очень даже ничего. Да и на больную совсем не похожа, как вы считаете? Беляев молчал. – Есть, конечно, истеричность какая-то, но в миру она у каждой второй, по-моему, встречается, – важно говорил студент. – Если всех таких укладывать, больниц не хватит. И попытка эта к самоубийству – не больше чем проявление характера, на мой взгляд. Им бывает так нужно привлечь к себе внимание... Беляев смотрел через дверь куда-то вглубь больничного двора. Огромные старые деревья тихо теряли последние листья. Каркала невидимая ворона. Неожиданно в поле зрения появился Берман, пациент из восьмой палаты. Закутанный в слишком широкое и длинное демисезонное пальто, он совершал какие-то странные перебежки от одного дерева к другому, иногда останавливаясь и подпрыгивая. Казалось, больной вот-вот упадет, запутавшись в полах своего неудобного одеяния. – Что это с ним? – спросил Востриков. – И кто его выпустил? Сейчас еще не время для прогулок... Вместо ответа Беляев двинулся на улицу. Студент увязался за ним. Вскоре они оба стояли за спиной Бермана, деловито прыгающего под раскидистой акацией. – Александр Моисеевич, – тихо позвал Беляев. Больной остановился и быстро повернулся. – А... Как хорошо, что вы пришли, уважаемые, – радостно сказал он. – Я как раз собирался поделиться с кем-нибудь своим необычайно важным открытием. Только посмотрите, это же очень интересно, настоящая аномалия. Аномалия!.. Берман начал со смаком повторять это слово, как-то по-особому подчеркивая букву «о». – И в чем же она состоит, ваша аномалия? – пришлось остановить его Беляеву. – Ах, да. Сейчас, сейчас, все по порядку. Да будет вам известно, господа, что наш любезный дворник, Степан Степаныч, находясь уже неделю в отгулах... – В запое, – вставил Востриков. – Ну, неважно... Главное, что он уже неделю не убирает здесь. Вот, видите? Беляев и Востриков посмотрели под ноги. Действительно, их ботинки почти целиком утопали в плотном слое ярко-желтых листьев. – М-да, – сказал студент. – Очаровательная пора, – вдохновенно подхватил Берман, – может даже к лучшему, что он... Определенно к лучшему, потому что, благодаря ему, я нашел... Э, да что я, смотрите сами. И Берман, сделав пару шагов в сторону, показал на место, где только что стоял. – Итак, что вы видите? – Землю? – неуверенно ответил Беляев. – Именно! – Берман поднял указательный палец. – А почему, скажите мне, здесь нет листьев, как везде? – Немного есть, – заметил Востриков. Со словами «это не считается» Берман быстро откинул несколько листочков ногой. – Ветром, может, выдувает, – предположил Беляев. – Я тоже так подумал сначала, – откликнулся Берман, – но мной были проведены.. э... исследования, если можно так выразиться. Это место ничем не отличается от других. Здесь даже нет никакого возвышения, как вы можете заметить, и ветер не сильнее, чем везде. Поэтому предлагаю вам найти другие версии. – Ну... – после некоторой паузы протянул Беляев, – если бы была зима, и тут лежал снег, я бы сказал, что под землей проходят трубы и... – Но, многоуважаемый, сейчас не зима! – воскликнул Берман. – И это не снег!.. Совсем не похоже на снег. Снег, он тает. А листья... У-ле-та-ют! – Сергей Ильич, – шепнул Востриков Беляеву, – кажется, я знаю, чье это пальто. Это Ефимычева пальто, санитара такого высокого, знаете? Что он ему, интересно, сунул, чтобы тот его выпустил? - Погодите, – прервал его Беляев. Но больной все слышал. – Я знаю, – обиженно протянул он, – вы можете сказать – Берман сам так разгреб листья, Берману нечем больше заняться, он ведь сумасшедший... – Ничего мы не скажем, – строго сказал Беляев. – Лучше вы нам объясните, Александр Моисеевич, что это за феномен, по-вашему? Берман тут же довольно улыбнулся и потер руки. – Я думаю, тут что-то с притяжением. Да... Какая-то проблема. Думаете, зачем я прыгаю? Это же опыт, научный эксперимент. Листья не хотят лежать на этом месте, они такие легкие, что их просто... выталкивает отсюда. И меня... Знаете, ведь здесь очень легко прыгать, намного легче, чем под тем каштаном, например. Мне даже несколько раз казалось, что и я могу... – Что? – спросил Беляев внезапно замолчавшего Бермана. – Улететь, – ехидно ответил за больного Востриков. Повисла тяжелая пауза. – Можно я его провожу, Сергей Ильич? – снова заговорил Востриков. – У него ведь наверняка процедуры сейчас должны быть. Да и главврач если увидит... Нехорошо. Больной вопросительно посмотрел на Беляева. Тот опустил глаза. – Да, я, пожалуй, действительно пойду, – сказал пациент со вздохом. – А то и вас еще заругают. Порядок должен быть во всем. Порядок это... даже в притяжении должен быть, да... Берман еще долго что-то приговаривал по дороге в больницу, Востриков хлопал его по худому плечу и успокоительно кивал головой. Беляев остался один. Он постоял немного, рассеянно глядя на клочок земли, куда не хотели падать листья. Тот был почти идеально круглым. «Пациенты что ли чудят, расчищают на прогулках?» - подумал врач. Затем шагнул в круг и попружинил немного ногами. И вдруг подпрыгнул. Странное чувство отразилось на его лице. Беляев оглянулся — не смотрит ли кто - и подпрыгнул еще раз, повыше. А потом еще и еще... Так он прыгал и прыгал. Листья бесшумно падали вокруг. На крылечке жмурился толстый кот. А из окна на втором этаже, незамеченные, с удивлением и нежностью наблюдали за происходящим большие и грустные светло-карие глаза. Ответить Владислав Эстрайх [2008-02-16 22:56:08]
103. Совокупность дней и ночей
Неизвестно о чем Совокупность дней и ночей – есть ничто иное, как наша жизнь… Объем человеческого счастья прямо пропорционален количеству радостных дней и ночей… Человеку свойственно ошибаться, а уж мне подавно, но от чего-то я склонен считать 19.04.03 – счастливым Днем своей жизни. И, знаешь, чем ближе дело было к холодам, тем ощущение счастья становилось четче. Оно походило на осеннюю листву, падающую с деревьев, пытаясь подарить последние мгновения тепла перед наступлением лютой зимы. Однако даже лютые морозы и вьюги не смогли усмирить движения жизни, несущейся по рельсам «счастья». Конечно, были остановки на этом пути, но именно они были той разделительной чертой между ощущением привычки и кайфа. Тянулись дни и пролетали ночи, а счастье по-прежнему продолжало быть. Оно настолько «разбытовалось», что у меня больше не получалось его контролировать, и нам пришлось расстаться дабы избежать конфликта. В апреле 2004 года негласным указом была провозглашена автономная республика «Счастье». Каких-то подробностей и причин появления независимой единицы выяснить не удалось, в виду отсутствия желания давать какие-либо комментарии у глав данной территориальной единицы. Давно это было уж: мало кто и помнит об этом, только благодаря старцам и великим мудрецам эта история дошла к нам. (по новому стилю) в княжестве «Делторт», в связи с экспансией, появилось несколько обособленных земель: Авдеекянское аббатство, Акулиное озеро, Радость и Печаль. Жизнь в этих землях протекала спокойно, так как они находились под опекой двух владык: князь Олень, чьи рога были видны за много княжеств, и его наместник Сереня Капитон. Шли дни. Жизнь в княжестве «Делторт» продолжала течь по размеренному князем Оленем руслу, который пресекал начало любых междоусобиц сокрушительным ударом своих рог. Со временем, молодому князю так понравилось это занятие, что он это делал безо всякой на то причины. Только и видно было искры его рог, освещавшие соседние окрестности. Заморские княжества любили за это Оленя и даже приносили ему дары в честь его «светлой» головы. Недовольство начинало расти в землях… Жители начали отчаиваться, что конца не будет истязаниям Оленя. И решили тогда главы земель собрать вече, чтобы решить, как бороться с Оленем, но допустили большую ошибку, пригласив главу Акулиного озера, который шпионил по поручению Оленя. Дознался молодой Олень о готовящемся заговоре и пуще прежнего разгневался; рога его начали расти ввысь и проломили потолки его замка, а глаза налились яростью. Началась расправа и никому не было спасения! Все земли захлебнулись горем. Одни только жители Радости не отчаивались, ведь они не могли жаловаться на тяжелую жизнь, ибо тогда кранты всем! И приказал правитель Радости своим подданным помочь жителям Печали, потому что не мог сдержаться от восторга, в который приводило его голубое весеннее небо и свежий запах майских трав, исходивших от Печали. И были на небе звезды, и появлялось яркое солнце на небосклоне… Слились две земли во едино, и явилось новое княжество, название которому «Счастье». И никто не в силах был сломить дух этого княжества, потому как солнечные лучи на нежно голубом весеннем небе вдыхали жизнь в жителей Радости, а они, в свою очередь, делали все возможное, чтобы весенний аромат никогда не иссяк, и цветы на опушках собирались в прекрасные букеты. И сколько не пытался бороться с ними Олень, он оставался в не удел. «Счастье» крепло и процветало и уже разрослось до пределов..,но случилась странная вещь. Авдеекянское аббатство начало насаждать свою религию с целью упразднения, во имя спасения души. Будучи очень впечатлительными, население Печали позволило проведение насаждения, что встретило резкую критику со стороны жителей Радости, которые славились своим атеизмом. Конфликт с большим трудом удалось загладить, но беда одна не приходит! Граф Бенетоновский, давно имевший виды на очаровательную правительницу Печали, решил воплотить свои мечты в жизнь. Он просто засыпал Печаль заморскими безделушками. Печаль тонула в роскоши, и, если бы это продолжалось, мало, кто из жителей уцелел бы. Видя, что Печаль нуждается в помощи, жители Радости бросились на помощь… Однако, затененный разум жителей Печали чарами графа, воспринял этот шаг как попытку обокрасть и без того небогатые земли. В апреле сего года, княжество «Счастье» прекратило свое существование, а появились две новых земли – Ненависть и Одиночество. Подробности причин появления новых территориальных единиц выяснить историкам и даже нашим великим старцам не удалось, в виду отсутствия дипломатических связей. Одно известно: жители обеих земель не в восторге, а правители замерли в ожидании первого примирительного шага. История продолжается… Ответить Владислав Эстрайх [2008-02-16 22:57:26]
6. Я бежала по сырой аллейке
Магия листопада Я бежала по сырой аллейке среди золотистых тополей. - Главное, следи за дыханием, - учил бывший муж Альберт. От него у меня осталась привычка бегать по утрам и собака – огромный рыжий пес по кличке Шукер. Раньше мы бегали по этому парку втроем, каждое утро, независимо от погоды. Теперь Альберт совершает пробежки с кем-то другим. Шукера он оставил мне, потому что новая пассия категорически отказалась взять собаку в дом. После ухода мужа оказалось, что следить за дыханием – совсем не главное. Когда мы с Альбертом познакомились, я только поступила в институт. Мы жили с родителями и братом в большой четырехкомнатной квартире, родовом гнезде, как называла его мама. Она была ужасно против нашего брака, считая, что надо сначала окончить институт. Но потом смирилась и даже согласилась разменять квартиру на две: для себя, папы и брата и маленькую квартирку для нас с Альбертом. Через полгода женился брат Сашка. Невеста была на седьмом месяце, поэтому они с радостью поселились под крылом у будущей бабушки. После бегства Алика я осталась одна, без работы, но с большим, хронически голодным псом. Моей стипендии могло хватить лишь на неделю сытой собачьей жизни. Свалиться на голову родителям с огромной собакой не позволяла совесть. Впрочем, один раз я забежала в родной дом. Кристина, жена брата, бледная, с синяками от бессонных ночей под глазами и орущим младенцем на руках, была одна. По выражению воспаленных, уставших глаз я поняла - мне здесь абсолютно не рады. Задав пару ничего не значащих вопросов, я ретировалась. - Маринка, чего приходила-то? - уже на лестничной клетке крикнула мне вслед Кристина. - Да так, просто, - отозвалась я, сбегая по лестнице. Последующее общение с родителями свелось к дежурным маминым звонкам: - Мариночка, как там вы с Аликом? - Да все нормально, мамуль, не волнуйся. Вы- то как? Она рассказывала домашние новости: папа и Сашка целыми днями на работе, ребенок плачет, она болеет… - Хорошо хоть у тебя все в порядке, доченька…Единственная отрада. Хоть за тебя не волноваться. Когда остатки денег подошли к концу, передо мной стала проблема выбора: срочно найти работу или умереть с голоду вместе с Шукером. Вакансия нашлась быстро – в соседний круглосуточный супермаркет требовались ночные кассиры. Через два дня я гордо восседала в кассовом боксе, вежливо, как учили, улыбаясь покупателям. Итак, с первой серьезной проблемой в жизни я справилась – голод отступил. За всеми этими боями за хлеб насущный я как-то совсем позабыла про Алика. Наверное, другая женщина на моем месте должна была ужасно страдать. Но вместо страданий я почувствовала облегчение. Почти сразу после свадьбы я поняла, что мы с Альбертом вовсе не две половинки. Мама была права, наш скоропалительный брак ничего хорошего не дал. Но тогда мне ужасно хотелось стать самостоятельной: не отчитываться куда и зачем я иду, не выслушивать замечания по поводу слишком яркого макияжа или чрезмерно короткой юбки…Каким же смешным все это казалось сейчас. Однажды свежим сентябрьским утром мы бежали по любимому парку. Вдруг Шукер дернул головой и стрелой понесся куда-то. - Шукер! Стой, - заорала я. Куда там… Я пересекла лужайку и замерла: на ярко зеленой траве кувыркались два пса. Шукер и незнакомый палевый лабрадор. Они не дрались. Наоборот. Это была веселая игра двух расшалившихся подростков. Шерсть собак блестела в неярких лучах восходящего солнца, пасти открыты от удовольствия. Они были похожи на два гигантских листа, сброшенных кленом-великаном на зеленый ковер. - Это Ваша собака? – раздался чей-то голос. Ну вот, сейчас начнут читать морали, что такой большой пес и без намордника. - Моя, - отозвалась я. – Он не кусается. - Я заметил, - отозвался мой собеседник и неожиданно засмеялся. Это был такой открытый и заразительный смех, что я невольно перестала злиться и подошла поближе, чтобы рассмотреть его обладателя. Молодой мужчина, очень бледный, с коротко стриженными черными волосами. Его блестящие, глубоко посаженные карие глаза светились от удовольствия. Мужчина сидел на скамейке, рядом лежал открытый ноутбук. - Садитесь, - он похлопал ладонью по скамейке рядом с собой. Было в этом жесте что-то такое располагающее, что я последовала его приглашению.- Скажите, как вас зовут? - Шукер. - Это имя или фамилия? - Кличка. Вообще –то так звали какого-то знаменитого футболиста. - Вы увлекаетесь футболом? - Нет, футболом увлекается мой муж, - пресекла я попытки к дальнейшему сближению. - Понятно.- Он пожал плечами и потянулся к ноутбуку. Его длинные, тонкие пальцы забарабанили по клавишам. Я смотрела на эти пальцы и вдруг ощутила странное чувство. Мне захотелось дотронуться до них, и даже, о, ужас(!), прикоснуться губами. Я прогнала эти странные мысли из своей головы, но они не ушли, а удобно расположились где-то рядом, обещая вернуться при первом же подходящем случае. И он не замедлил представиться. С веселым лаем собаки подбежали к скамейке. - Лайза, девочка моя, - он схватил пса за холку и притянул к себе. Длинные пальцы утонули в мягкой палевой шерсти. - И я хочу, - заявил в моей голове противный голос, а по спине пробежали мурашки. - Так, Шукер, что-то мы с тобой засиделись, - скомандовала я, - бежим дальше. По всему виду было заметно, что он категорически против. Пока мы бежали до поворота, пес несколько раз обернулся, прощаясь взглядом с новой подругой… С тех пор наши встречи стали частыми. Олег, так звали мужчину, все время сидел на одной и той же скамейке с неизменным ноутбуком. -Ты студент?- как-то спросила я. - Почему ты так решила? Я пожала плечами. - Может и так… - после паузы ответил он. - И что ты изучаешь? - В данный момент – магию… - Да ладно, я же серьезно… - Я тоже серьезно. Вот посмотри на эти деревья. Я уставилась в направлении его взгляда. - Деревья, как деревья… - я пожала плечами.- Просто деревья… - Запомни, в нашей жизни ничего не бывает просто. Посмотри как падают листья… Посмотри внимательно… И вдруг я увидела. Листья падали…Но каждый падал по-своему. Вот стремительно шмякнулся на землю разлапистый кленовый лист…Медленно кружась вокруг черенка, спланировал небольшой ярко-охристый лист дуба. А вот - листочек осинки, круглый и блестящий на солнце, как новенькая золотая монетка, кувыркается в воздухе, и, внезапно подхваченный порывом ветра, уносится куда-то вдаль. Я вдруг почувствовала, что оторвалась от скамейки и стремительно понеслась вслед за этим листочком. Чувство полета было реальным, я действительно летела. Ветерок играл мною, то подбрасывая, то аккуратно ловя в мягкие объятья, волосы растрепались, щеки и уши горели. - Я вижу, ты почувствовала ... – Олег с одобрением смотрел на меня.- Это одна из самых древних магий – магия листопада. Она завораживает. Если долго смотреть на падающие листья, душа освобождается от страхов, агрессии, неверия. Жаль только у нас часто не хватает времени воспользоваться этим простым средством. Мы ленимся смотреть вглубь листопада, грозы, дождя… Мы пьем лекарства, но этим не лечим душу, а только загоняем все негативное внутрь. В один прекрасный момент душа уже не может вместить всего … Но это совсем другая история. Вечером, как обычно, я сидела за кассой. Этот мужчина был ужасно раздражен. Я поняла это сразу, по тому, как он швырял продукты из тележки на ленту транспортера. - Что вы так копаетесь, побыстрее нельзя? – сердито выговаривал он. Внезапно вспомнился парк, порыв ветра. Я вдруг почувствовала, что касса, сердитый дядька, гора продуктов остались далеко внизу, а я лечу куда-то… Ветерок играет моими волосами… И тут произошло чудо. Мужчина осекся, а потом пробормотал: - Извините, девушка, сам не знаю, что это на меня нашло… Я прервала полет, аккуратно приземлившись на стул и пригладив рукой слегка растрепавшиеся волосы. - Что ты сказала тому толстяку? – заинтересовалась продавщица Любочка. - Да ничего, а что? - Представляешь, он потребовал жалобную книгу, я уже попрощалась с премией, а тут… Смотри сама… На желтоватой странице крупным размашистым почерком было написано: «Спасибо за отличное обслуживание». Когда, на следующее утро, я рассказала об этом Олегу, он рассмеялся добрым заразительным смехом. А потом совершенно серьезно сказал: - Вот видишь, ты замечательная ученица. Еще немного и ты станешь настоящей волшебницей. Бабье лето подходило к концу. Однажды мы как всегда сидели на скамейке. Я любовалась листьями, которые ветерок весело гнал по пустым дорожкам. Олег был необычайно молчалив и даже, как мне показалось, подавлен, неохотно отвечал на вопросы. Захотелось встать и уйти. Вдруг на повороте дорожки показалась большая черная машина. - Если много денег, законы не действуют,- промелькнуло у меня в голове, когда машина подъехала к нашей скамейке, - можно ездить прямо по парку. Из автомобиля вышел водитель - высоченный мужчина с бритым затылком и суровым выражением лица. Олег обернулся ко мне, словно хотел что-то сказать. Лицо его исказила болезненная судорога Водитель открыл заднюю дверь, подошел к Олегу, бережно, словно маленького ребенка, обхватил его, приподнял со скамейки, усадил в машину. Лайза привычно заскочила на переднее сиденье. Хлопнули двери. За тонированными стеклами ничего не было видно. Мы с Шукером сидели ошеломленные, ничего не понимающие. Еще мгновенье, и автомобиль исчез за поворотом, словно мираж. Я огляделась кругом. Парк словно замер в ожидании скорой зимы. Повсюду валялись искривленные предсмертной судорогой листья. Очарование природы исчезло. Осталась только ужасная пустота в груди. Там, где у нормальных людей находится сердце. Я очень долго привыкала к жизни с этой пустотой. Все силы я направила на зарабатывание денег, отказавшись от веселых компаний институтских друзей. Незаметно пришла зима. Первый снег саваном укутал город. *** Это было настоящее пушкинское утро – мороз и солнце… Мы как всегда бежали по дорожке, и вдруг … Лайза, конечно же это была Лайза! На конце поводка собаки болталась странного вида тетка в выцветшем китайском пуховике. - Здравствуйте!- радостно приветствовала я женщину.- Это же Лайза? - Лайза, Лайза, - неприветливо пробурчала она, - а тебе то что? - А где Олег? - Какой еще такой Олег? Не знаю я никакого Олега! - Олег, ее хозяин! - Семен Петрович ее хозяин. И Анна Филипповна. А никаких Олегов я не знаю. Я у них уже месяц как работаю. Убираюсь, готовлю, с собакой, вот, гуляю. Нет там никаких Олегов,- и она побрела дальше. - Как же нет, - я закусила губу. Шукер лизнул мою руку. Я вышла из состояния задумчивости. Надо было бежать дальше. Жить дальше. Приближался Новый год. Однажды, на той же дорожке, я встретила Альберта. Он был как всегда неотразим – гладко выбрит, идеально подстрижен, энергичен. Увидев меня, весело помахал рукой. - Маринка! – я ощутила давно забытый аромат от Prada. – Маринка!.. - Ты что, забыл все остальные слова? - Господи, Маринка, как я рад тебя видеть! Какая ты… - По-моему, ты нашел более подходящую женщину… - Нет. Я чудовищно ошибся, - он схватил меня за руку. – Я всю жизнь любил только тебя. Я молча высвободила руку – его прикосновения не вызывали во мне никаких эмоций. Слова отдавали какой-то мыльной оперой, мой повзрослевший разум уловил в них явную фальшь. - У нее на все аллергия,- с горячечным жаром убеждал меня Альберт - На мужчин, на детей, на запах спиртного, на мои задержки на работе. Маринка, возьми меня обратно, - он умоляюще посмотрел на меня. - Извини, не могу. - У тебя кто-нибудь есть? - Извини, - я повернулась и побежала дальше. - Между прочим, это мой пес, - крикнул он вслед. - Ну и возьми его, если сможешь!.. *** Зима пролетело незаметно, ее сменила весна. Любимый парк расцвел, зазеленел и каждое утро приветствовал нас задорным птичьим пением. Мы познакомились с женщиной, выгуливавшей Лайзу. Ее звали Катерина, она была матерью двух малолетних сорванцов, отцы которых испарились неизвестно куда. - Мои спиногрызы, - ласково именовала Катерина отпрысков. Мы часто разговаривали сидя все на той же скамейке. Впрочем, говорила Катерина, а я молча слушала ее исповедь о тяготах семейной жизни и постепенно приходила к выводу, что все, случившееся со мной – во благо. Жизнь, семья – это жуткая обуза, любовь придумали писатели, чтобы народ покупал их книжки. За предсессиоными хлопотами я не заметила, как наступило лето. Это время года мне хотелось использовать на полную катушку, чтобы заработать побольше денег. Хотелось купить новые сапоги, да и маму с папой порадовать подарками. Я, по-прежнему, играла роль счастливой семейной женщины. Не хотелось услышать от мамы сакраментальное «Ну вот, я же говорила…». А еще не хотелось жалости. - А знаешь, Маринка, - сказала мне однажды Катерина, - и правда был Олег. Это сын моих хозяев. Он попал в жуткую аварию, остался инвалидом на всю жизнь. Отец отправил его куда-то в клинику. Вроде учится на писателя. Все-таки мне это не приснилось. Был Олег…- душа привычно сжалась в комок. *** И вот снова наступил сентябрь. Все те же золотые тополя, пронзительно чистый свежий воздух, легкие, свободно парящие паутинки. Бабье лето. В последние дни времени было в обрез, и часто наши с Шукером утренние прогулки заканчивались на ближайшем пустыре. Но сегодня ноги сами потащили меня в парк. Не знаю, почему я вдруг села на ту самую скамейку, где год назад Олег обучал меня магии листопада. Я смотрела на деревья и вдруг почувствовала приближение того самого состояния полета, которое не испытывала уже очень давно. Неуверенно приподнявшись над скамейкой, я, сначала медленно, а потом все быстрей и быстрей полетела над парком, свежий воздух до отказа наполнил легкие, казалось, еще мгновенье - и они лопнут. Сердце бешено колотилось. Волосы растрепались. Ветер бил по щекам, куртка развивалась за плечами ярко-алыми крыльями. Шукер снизу смотрел на меня с одобряющей улыбкой. Да, да. Он улыбался всей своей добродушной собачьей мордой. В голове, как круги по воде, возникли и разбежались слова Олега: «Запомни, в нашей жизни ничего не бывает просто». Вечером я, как обычно, сидела на кассе. Руки машинально подносили к сканеру покупки из корзинки позднего покупателя. Лицо так же машинально улыбалось. - Надо же, корм для собак, Шукер такой любит, - подумала я. - Девушка, - услышала я голос покупателя. Голос, от которого все внутри меня оборвалось. Я подняла глаза – передо мной стоял Олег. Бледный, заметно похудевший. Сильно отросшие волосы стянуты в хвост. И только глаза все те же – блестящие, карие, насмешливые. - Олег… - только и смогла вымолвить я. Сердце рвалось ввысь, я уже чувствовала знакомый трепет во всем теле. Что-то подсказывало, что в этот раз я отправлюсь в полет не одна… Ответить Владислав Эстрайх [2008-02-16 22:59:22]
41. С началом нового учебного года
Если рубишь – ироническая проза – вокруг мнимологических наук – С началом нового учебного года Вениамин перешел на работу в школу. Учителем труда. Привел его директор в учительскую к старенькому компу. – Садитесь, готовьтесь к занятиям. Напишите конспект, перечень учебных работ, план перспективный, план тематический, план урока… Вениамин обложился методическими пособиями, поклацал по "клаве", зарегистрировался, как пользователь. – Смотри, не перетрудись! – хлопнул его кто-то по плечу. – Пойдем, выйдем. Пошли. – Ну, ты даешь! От работы лошади дохнут. Не очень-то паши! Вениамин согласно кивнул, вернулся, оживил "мышкой" попритухший монитор. – Перекурим это дело? – протянул кто-то сигареты. – Ну, если по-быстрому… Вышли. – Что тебе только что Майкин говорил? – Чтобы я не очень надрывался. – Ну, сачок! На педсовете скажешь… Вениамин согласно кивнул, вернулся, клацнул по Enter… – Пойдем, выйдем! – подошел Майкин. Пошли. – О чем ты только что со Шпилькиным разговаривал? – Чтобы я выступил против вас на педсовете. – Ну, интриган! – и в сердцах побежал запивать "колеса". Вениамин вернулся, сел, открыл Word. – Ну-ка, выйди, погуляй там, – приказал Майкин, появляясь в дверях. Вениамин вышел. Слышит – в учительской шумят… Явилась секретарша,, вызвала его к директору. – Послушайте меня, – объяснил директор, – человек вы у нас новый, педагогически не подкованный. Будьте осмотрительнее, не ввязывайтесь в ссоры с опытными педагогами! – Понятно, я и не ввязываюсь… Вениамин вернулся, сел и стал набирать текст первого документа. – А ну, пошли с нами, – придвинулись Майкин со Шпилькиным. Пошли. – Что тебе директор сказал? – Чтобы я с вами не связывался. – Что-о? А что он вообще в педагогическом процессе волокет? Как свинья апельсины? – Выскочка он, больше никто! – раскипятились оба. Вениамин вернулся, сел. Явилась секретарша, вызвала к директору. – Что вам Майкин со Шпилькиным говорили? – Что вы, как свинья, что вы… – Ну, мне ясно! А вы что, поверили? Да Майкин – лоботряс, только груши в спортзале околачивать! Шпилькин – с одной извилиной от фуражки, начальником вещевого снабжения полка в грязном белье копался! Не приложу ума, что с ними делать? Может быть, уволить? Вениамин согласно кивнул, вернулся и попробовал сохранить первую строчку. – А мы-то тебя ждем, ждем. Пойдем, выйдем, – сказали Майкин и Шпилькин. Вышли. – О чем говорили у директора? – О вашем увольнении. – Что-о-о? Ну, заяц!.. – и потащили Вениамина к директору. – Что, опять? – стукнул по столу директор. – Вы, Вениамин Васильевич, зачем в школу пришли? Работать?! – Работать! – Что-то не видно пока, – съехидничал Майкин. – Ну, если это работой называется… – подпустил Шпилькин. – Все! Даю испытательный срок! – рявкнул директор. – А там посмотрим… Вениамин согласно кивнул, вернулся в учительскую, перелистал методики. – Не бери в голову, – тихо сказал Майкин. – Пойдем лучше выйдем. Вениамин не пошел. – Передымим, что ли? – шепнул Шпилькин. Вениамин отказался. Опытные педагоги убежали. Явилась секретарша, вызвала к директору. Вениамин не пошел. Секретарша печатала приказ директора об увольнении Вениамина Васильевича за противопоставление коллективу, неподчинение приказу и профнепригодность, когда пришло известие, что другой учитель труда взял больничный. Этот оригинал, бывший мастер "произвольственного" обучения из ПТУ, говаривал: "Выйди, не скучая, из каждого случáя!". Никто не знал, по какому случаю, он взял больничный, но замещать ветерана, кроме Вениамина Васильевича, было некому. И приказ об увольнении был делетирован. Уроки шли по школе. Но и случаи от них не отставали: через три дня по ОБС пришло известие о готовящейся проверке именно уроков труда! Заучилка уже не успевала ни сменить решетку расписания, ни сделать еще одну замену учителя. И все же находчивый Вениамин Васильевич, предупрежденный лишь за сутки, успел раздать заранее написанные вопросы ученикам: и те, которые будет он задавать им, и те, которые они ему зададут после объяснения нового материала. Написал подробный план урока. Согласно тематическому плану предстояло научить питомцев рубке металла с помощью молотка и зубила. И вот "внезапный" открытый урок. Комиссия заняла места у задней стенки учебной мастерской. Указка в руках Вениамина Васильевича, словно палочка дирижера, виртуозно летала вдоль технических плакатов. Голос наставника крепчал. Наливался торжеством, мол, знай наших! – Во время рубки смотрят на режущую часть зубила, а не на боек! – вдохновенно возглашал Вениамин Васильевич. – Надо следить за правильным положением лезвия. Удары наносить по центру бойка сильно, уверенно, метко! Когда он умолк, члены комиссии едва удержались от аплодисментов, но вовремя спохватились, что они на уроке, хотя и открытом. А ученики, начав понятливо кивать в такт словам учителя, продолжали в наступившей тишине дружно качать головами, словно птенцы, клюющие зерно. – Какие будут вопросы? – обратился Вениамин Васильевич. Но, что за чертовщина? Те, кому предписано было заинтересованно адресоваться к наставнику, продолжали разглядывать зерно у себя под столами, а вверх взметнулась грязная ладонь вечно сонного двоечника Невриенко. Вслед за ним поднял руку хроникальный прогульщик Пискарев. – Не могли бы вы показать, как это – не смотреть на боек, Вениамин Васильевич? – невинно заморгал Невриенко. – Да, как это держать зубило, как это бить молотком, если не смотреть? – подтянул ему Пискарев. – Разрешаю подойти ближе к верстаку, ребята, – заботливо произнес препод. – Встаньте так, чтобы вам было хорошо видно. Вениамин Васильевич размахнулся. – Вот как рубят!.. Молоток лихо просвистел мимо зубила и шмякнул по большому пальцу левой руки наставника! Тот чуть не взвыл. Но сдержался, с достоинством глянул на ехидные лица и нравоучительно произнес: – Так рубят малотренированные слесари, вроде вас! А вот так… Молоток уже бойко летел к бойку инструмента, но вместо желанного цокота металла раздался новый шлепок. На этот раз – по указательному пальцу учителя! Вениамин Васильевич еле сдержал стон. Мужественно улыбнулся: – Так рубят такие недисциплинированные ученики, как вы! А вот так! – вновь прозвенел его отчаянный голос. – Так!.. – он размахнулся. – Так! – молоток цокнул по овалу бойка звонко и весомо, тонкая стружка из-под лезвия обреченно завилась на губки тисков. – Так рубят настоящие мастера слесарного дела! – победно закончил Вениамин Васильевич. Открытый урок получил отличные отзывы комиссии! …Вениамин Васильевич заслуженно чувствовал себя победителем и совсем не ожидал, что к нему на следующий урок явится председатель проверочной комиссии в сопровождении директора. Зачем? Чтобы в соответствие с методическими рекомендациями проверить, как ученики усвоили предыдущий материал о рубке металлов, который будто бы неплохо изложил им учитель. Тем более, что это еще, как сказать! Если хорошо усвоили, то и хорошо изложил. Если же плохо ученики будут отвечать сегодня – значит, все-таки недостаточно хорошо изложено. Вот он и пришел выяснить, председатель комиссии. – При опросе вызовите вот этих учеников, – и подает Вениамину Васильевичу список. Глянул Вениамин Васильевич, и заныло у него под ложечкой и ниже: в списке одни бездельники! Хорошенькое же мнение сформируется после их ответов! Что же делать, что делать? Такого проверяющего на мякине не проведешь… А что если… с помощью передового метода программированного контроля? – Алексей Михайлович, а не лучше ли всех опросить? – Что же, если сумеете за десять-двенадцать минут… – Все понял, постараюсь! И после приветствия и проверки учеников по списку Вениамин Васильевич объявил: – А теперь проверим, как вы знаете прошлый материал. Приготовьте по листку бумаги, напишите свою фамилию… Готово? Сейчас я назову вопросы программы и по три ответа на них. А вы укажите на своих листках цифрой – номера правильных ответов на каждый вопрос. Понятно? – Понятно-о! – Итак, первый вопрос: как называется слесарная операция, при которой с помощью режущего и ударного инструмента деталь разделяется на части? Ответы: первый – опиливание, второй – зачистка, третий – рубка… – Второй вопрос: каким инструментом осуществляется рубка металлов? Ответы: первый – паяльником, второй ответ – зубилом, третий – циркулем… – Третий вопрос: какой рекомендуется угол заострения зубила для рубки стали? Ответы: первый – 60 градусов, второй – 1 градус, третий ответ – 180 градусов… – Дежурный, соберите листочки… Продолжаем урок. Новая тема… По окончании занятий Вениамин Васильевич принес директору стопку контрольных листков. – Вот проверил, Алексей Михайлович. Двадцать восемь пятерок. Стопроцентно отличное усвоение материала и такая же успеваемость!.. Ответить Владислав Эстрайх [2008-02-16 23:02:43]
67. Первый день после декретного отпуска
Букет желтых листьев. Первый день после декретного отпуска на работе. Тяжело немного с непривычки. Хотя соскучилась по общению, даже руки чешутся, так хочется сделать кому-то укол в вену, интересно получиться или нет, все же чуть больше трёх лет шприц в руках не держала. Оказывается, всё могу, всё получается и поэтому появляется гордость и удовлетворение от работы. После обеда все процедуры выполнены, все новости за три года моего отсутствия услышаны, и до окончания смены остается всего два часа. За окном сумрачно, идёт дождь, к стеклу с обратной стороны приклеился мокрый жёлтый, с красными прожилками лист. Мне на глаза попадается красная тетрадь в жестком переплете с надписью «книга отзывов». Открываю первую страницу, пожелание и слова благодарности докторам, которые работали здесь раньше, и я их не застала. Встречаются знакомые имена медсестры и доктора, которых теперь называют не Галочкой и Валечкой, а уже Галиной Ивановной и Валентиной Павловной. Смешно читать, как им в любви признаются молоденькие солдатики, посвящают стихи. Перелистываю дальше, ищу время, когда я работала до декретного отпуска. На глаза попадается исписанная страница красивым ровным почерком. Вчитываюсь в откровенные строки: «За окном красота, береза позолотилась, а я даже не заметила когда, два месяца здесь, а как будто целый год. Первый раз выглянула в окно, а там так красиво, небо синющее, я не знала, что такое бывает, деревья, как свечи горят, и так хочется вдохнуть полной грудью чистый и такой вкусный воздух. Хочется выбежать на улицу и зарыться вон в ту кучу листьев и вдыхать их запах, и каждой клеточкой ЖИТЬ. Ко мне заходит муж, и мои девчоночки. Им всего семь и пять лет, как они будут дальше жить без меня? Но сейчас они смеются, ластятся и обнимают меня, а я с трудом держусь, но плакать не буду, все уже выплакала, нет больше слез. Муж спешит, поругивает дочек за баловство, а сам прячет глаза и смотрит на часы. Он такой молодой и красивый, у него теперь другая жизнь. Расцеловала дочек, их синющие огромные глазища, они ушли и опять тишина, а за окном солнце садится и так красиво и так хочется жить… » Я помню её, эту маленькую худенькую женщину, она поступила в отделение, когда я только пришла сюда на работу после училища. На работу я пришла уже беременной, хотя при приёме заверила заведующую в обратном. С мужем поссорились, приехала домой к маме, которая после того, как я её обрадовала таким известием, быстро устроила меня на работу. Честно говоря, не то, что работать, но и жить в тот период не хотелось. Мучил токсикоз, от всех сотрудников нужно было скрывать, неизвестность в отношениях с мужем, нервная и напряженная работа, не с кем поговорить, дома мама дуется, что свалилась ей на шею. Вот тогда к нам поступила Лена. У неё нашли рак. Она была ещё такая молодая, что хотелось верить, что это всего лишь ошибка. Но по тому, как она угасала с каждым днем, становилось ясно, диагноз поставили верно. Она когда-то работала в нашем отделении, и многих знала. Это она научила меня колоть, терпела, когда я тренировалась первое время на ней, говорила, что все это пустяки по сравнению с настоящей болью. Помогала советами, когда я ей капала кровь, чтобы поддержать её хотя бы еще месяц. Я помню её. Когда я ушла в декрет, она ещё была жива. Её не стало через месяц после этого. Смена закончилась, я вышла на улицу. После дождя пахло листьями, сосновым лесом. Навстречу мне по аллее шли самые дорогие мне люди, мой муж и моя дочурка, в руках у неё был букет из желтых листьев. Я вдохнула чистый воздух и подумала о том, как же я счастлива! Я живу, и мне хочется жить! Ответить Страницы: 1 |
Литературный клуб Планета Писателя 2007-2024
Все права защищены-