Прощай, сержант, или трамвайные зарисовки случайного пассажира
Владимир Борисов
|
Форма: Рассказ
Жанр: Просто о жизни Объём: 13339 знаков с пробелами Раздел: "" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
Прощай, сержант, или трамвайные зарисовки случайного пассажира « И никто не додумался просто стать на колени И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране Даже светлые подвиги — это только ступени В бесконечные пропасти — к недоступной Весне»! - ...Следующая остановка ВВЦ. Проскрипел сквозь динамики простуженный голос диктора, и трамвай отчаянно задрожав и разбрасывая мертвенно - голубоватые искры, остановился. Блекло-желтые квадраты света упали на грязный, заплеванный и вытоптанный снег трамвайной остановки. Сквозь залапанное, запотевшее стекло я смотрел на кособокую урну полную мусора, в которой в поисках пивных жестянок копался интеллигентного вида старик в темном пальто довоенного покроя и вытертого каракуля шапке пирожком. Отреставрированные «Рабочий и колхозница» сурово взирали на проспект с нового, роскошного постамента, словно вопрошая - Ну и как, ядрена вошь, почувствовали разницу между периодом развитого социализма и нынешним демократическим капитализмом? Ну, а проспекту, ощетинившемуся домами сталинских периодов с квартирами стоимостью в небольшие замки там, в далеком забугорье, было абсолютно наплевать и на различия в политических строях страны, и на высокие сугробы жесткого от соли снега по правую и левую руки, и на блистающих двадцати пяти метровых монстров Веры Мухиной, и на благообразного старика, копающегося в мусоре, и даже на меня, полупьяненького, мающегося от зубной боли в тряском вагоне трамвая под номером девять. На стыках рельс вагон дрожал, И стекла нудно дребезжали, А я в руках букет держал, Хотя цветы уже увяли... ... Все вранье! Какие там цветы? Последний раз я дарил цветы лет семь назад, супружнице своей, Ирке. Ну да, ей. Точно ей...Меня тогда не было дома дня три, если не четыре, вот и пришлось потратиться.... Мы помнится, в тот раз обмывали сборничек стихов молодой и многообещающей поэтессы Светланы Островской. Многообещающей....Как же, помню: обещала и не дала... Стихи, кстати, так себе, бездарные, да и сама поэтесса, если честно не фонтан: ноги длинные, какие-то коленчатые, а волосы даже сквозь черные колготки видать....Про остальное вообще молчу...Страх Божий, а не женщина....Опять же не дала....Впрочем, это даже к лучшему: Ирке врать не пришлось. А она у меня была та еще штучка - вранье за версту чуяла. - Пил!? - Да пил. Гадом буду....Но не спал! - Ладно, пес с тобой. Цветы в вазу, а сам на кухню, на кушетку... ...Их тленный запах разбудил Давно уснувшие начала, В тот день дождь также моросил. И точно также ты молчала... - Боже мой, ну что за мутные мысли лезут в голову? Это конечно от водки....Не надо было сегодня пить. Вернее, не надо было пить, так мало. Тем более после наркоза. Что может быть хуже плохой теплой водки в малом количестве? Разве что пьяный бездарный зубной врач? Стоматолог? При воспоминании об утреннем посещении стоматоллога, я громко застонал и согрев дыханьем лохматый конец пестрого шарфа приложил его к слегка припухшей щеке. Прозрачная пухлая папка с моей законченной, но еще не отредактированной пьесой шлепнулась на влажный истоптанный пол вагона. Сквозь голубоватый пластик папки четко просвечивался крупный шрифт названия пьесы. «Двое на балконе и светлячок в центре Парижа». Комедия в трех действиях и шести картинах. Виктор Баринов. Я вновь и вновь разглядывал титульный лист своей пьесы и все отчетливее и отчетливее понимал, что бездарный поэт или скажем драматург, менее опасен и вреден для общества чем, к примеру, бездарный зубной врач... - Ну не можешь, ну не дано тебе: какого хрена людям в рот лезешь? Им и без твоей помощи больно! Вагоновожатая, или как там сейчас называется та, что сидит за стеклом в тонкой оранжевой безрукавке и управляет трамваем, приподняла голову и в зеркало бросила на меня подозрительный взгляд. Хотя вполне может быть и не на меня. Даже, скорее всего, не на меня - вон у нее какие глаза красивые: выпуклые, голубовато-зеленые. Пустые, правда, но красивые. Блядские, одним словом глаза. Так, что вряд ли ей, этой самой вагоновожатой, будет интересен уже немолодой, седеющий мужик с бородой и ноющим зубом. Тем более если учесть, что пьеса его в настоящий момент лежит не на столе главного режиссера какого-нибудь достойного театра, с пометками красным карандашом на изжеванных полях, а валяется на мокром и грязном полу трамвая, со скрежетом и грохотом уползающего в темный зимний вечер на севере столицы. Хмель прошел и зубная боль, слава тебе Господи кажется, утитхает. Теперь можно и нагнуться за папочкой, незаметно обтереть с нее грязь собственной вязанной перчаткой и, дождавшись нужной остановки, покинуть вагон. Можно. А вот нужно ли? Кому нужен я, старый неудачник, поселившийся в комнатке в Свиблове, доставшейся мне после развода? А эта дурацкая комедия, Двое на балконе? Да разве она кому-то будет интересна? Ну, хоть чуть-чуть? Я прижался лбом к тряскому стеклу и бездумно уставился в темный и плотный, серовато-зимний вечер. Мысли, куцые и серые, такие же бездарные как проплывающие мимо дома копошились в голове лениво и незлобиво. Я похоже, слегка задремал, так как поначалу на слова соседа, сидящего напротив, отвечал лишь важным кивком головы, не вслушиваясь особо в их смысл. Его это, похоже, совсем не напрягало и он, подняв и отряхнув от растаявшего грязного снега мою папку, проговорил вдруг неожиданно, пристально меня разглядывая. - А у вас Виктор, прошу прощения не знаю как по отчеству, борода красивая....И глаза тоже...Меня, кстати, Сергеем зовут. Сергей Анатольевич я...А может быть, вы ко мне в гости, а? - Ну, ни хрена себе! Я кивком головы не то поблагодарил мужика за папку, не то разрешил обращаться к себе запросто, без отчества и в свою очередь оглядел собеседника, откровенно говоря, ожидая увидеть нечто аморфное, женоподобное. Красивый парень, на первый взгляд не более сорока лет. Правильный прямой нос, темно-коричневые как у собак глаза и волевой подбородок. …Ну на хер…Если он к тому же еще и желваками играет, то я... Желваками он играл. Вот же сука. Я кашлянул. Спрятал уже вышеупомянутую единственную перчатку в карман, и как можно вежливее (в основном опираясь на усталость, неприятности в издательстве, зубную боль и легкое похмелье) отказался от столь лестного предложения. -Ничего личного. Но мне и в самом деле сейчас совершенно некогда....К тому же внуки... - У вас уже есть внуки? - Откровенно говоря, есть. Двое. Так ведь и я уже не молод… ...В молодости, когда я служил в Свердловске, был у меня знакомый, пассивный педераст. Нет. Я с ним не спал, но так случилось, что мужчина этот( а он для меня, девятнадцатилетнего солдатика казался уже как минимум человеком пожилым), воспылал ко мне нежной страстью. По крайней мере, так он мне говорил, когда в старом парке возле госпиталя, в котором я валялся с воспалением легких, мы случайно встретились. - …Бей! Бей меня, Виктор, бей! Он ползал передо мной на коленях, мокрых от желтой осенней, смоченной мелким дождем листвы, размазывая руками по идеально выбритому лицу неправдоподобно алую кровь и все тянулся и тянулся ко мне, сквозь слезы и сопли выдавливая разбитым ртом чуждые, до отвращения гадкие признания в любви. А я, худой и наголо стриженный, в больничной, пропахшей пенициллином, потом и еще черт знает, чем пижаме и байковых штанах, прижавшись спиной к шершавой сосне, отбивался от него, бил его по лицу жестко и слепо. Но тот мужик, кажется, его звали Валентином, был какой-то безвольный, бесхребетный и бесполый. Набрось на такого женскую одежку, подкрась губы и глаза и от женщины не отличить.... Самая обыкновенная, пусть и некрасивая, но все ж таки баба. Этот же, Сергей Анатольевич казался полной противоположностью моего давнего знакомца из Свердловска. Полной... Впрочем, я опять, похоже, задремал, так как когда, встряхнув головой, мне удалось выплыть из воспоминаний моей молодости, он что-то довольно однообразно и глухо рассказывал про кишлак Руха, что в Панджшерском ущелье, похоже, даже не замечая моего равнодушия. Я слегка поморщился и приготовился слушать очередной рассказ о горящем БТР, пикирующем «Черном тюльпане» или дрожащей на ветру растяжке. Обычно подобные разговоры заканчивались дрожью в голосе рассказчика и косыми на меня взглядами, недобрыми и отчужденными, словно основная моя вина в том, что я прохвост, успел отслужить в армии, прежде чем дорогой наш Леонид Ильич подсуетился с военной помощью этой недружелюбной и свободолюбивой стране. Однако, чем внимательнее я вслушивался в безыскусный рассказ моего случайного попутчика, тем страшнее становилась жуткая никому ненужная правда той войны. ...- Ребята мои уже ушли вперед, а меня черт понес в тот, полу сожженный сад. Понять не могу, что со мной произошло, когда я увидал за полуразрушенным дувалом корявую ветку яблони, усыпанную поспевающими красными яблоками? Верите, нет, в миг про все позабыл: и про войну, и про то, что я сержант, и про ребят, чьи спины я должен прикрывать, и про душманов... Про все позабыл. Он неловко выудил из мятой пачки сигарету, покрутил ее в пальцах, но видимо вспомнив, что находится в трамвае, нетерпеливо сломал ее и бросил под кресло. - ...Перевалился я через пролом в стене и вдруг перед собой, метрах в семи вижу, возле полуразрушенной глинобитной стены дома, в голубой парандже на корточках сидит женщина. Сидит спиной ко мне. Я уже хотел было нырнуть обратно в пролом, но вдруг заметил, как мне навстречу не смешиваясь с пылью, словно ртуть, бежит, извиваясь, тонкая струйка. Неспешно, играя лучиками солнца, ручеек превратился в маленькую лужицу мочи возле носка моего ботинка. Я стою, пригнувшись, стою в каком-то отупении и смотрю на эту лужицу, боковым зрением замечая, что женщина вдруг резко вскочив, кидает в мою сторону что-то... ...- Следующая остановка улица Королева дом 12. Интимно проскрипело у меня над головой и трамвай вновь остановился. За окном пошел снег. Тяжелые снежинки, пролетая мимо освещенного трамвайного окна, казалось, пропитывались желтоватым светом и, падая на мокрый асфальт, еще какое-то время словно светились, затем промокнув, угасали. За черными корявыми скелетами Останкинской дубовой рощи показался шпиль телебашни. Пучки света мощных прожекторов с трудом пробивались сквозь снегопад, увязая в снежных завихрениях и не достигнув шпиля, растворялись в неверной высоте. ...РГД-5. Да. Скорее всего, это была именно она. Взрывной волной меня отбросило к пролому и мне даже показалось, честное слово, Виктор, что я видел, как у меня над головой пролетали осколки. Но что еще более странно, ни один из них, даже самый занюханный меня не задел... Да что там меня! Сергей вдруг засмеялся нервно и зло. - Камуфляж мой и тот оказался целехоньким. Я после специально проверял... ...А вот ей, суке этой в голубой парандже досталось по полной... Он долго и зло скрипнул зубами, пальцем ткнув в мою папочку. - Вот вы Виктор, судя по этой папке писатель. Пишите то, что видели, а быть может и не видели.... А приходилось ли вам хоть раз в жизни чувствовать, как пахнут кишки? Я имею в виду кишки из живота, только что развороченного осколками гранаты? Женского живота!? Он уже почти кричал мне в лицо, придвинувшись ко мне совсем близко. Голубоглазая вагоновожатая глянула в нашу сторону через зеркало, но меня уже не волновали ее взгляды, я слушал, жадно вслушивался в жуткую исповедь моего случайного трамвайного попутчика. - Ты пойми Виктор, женского живота... Я лица ее не видел, там, на парандже сетка такая. Частая....Чачван называется. Ни хрена не видно. Но вот руки ее, пальцы, те самые, что пытались кишки эти обратно в живот уложить, я прекрасно видел... Тонкие пальцы. Не женские, девичьи. А еще она плакала. Тихо. Совсем тихо. Как слепой щенок скулила… Он откинулся на спинку кресла и уставился в темноту. В черном стекле отражалось его лицо, усталое и опустошенное. - Я сразу понял, что она не «жилец». Да и куда я с ней? Госпиталь нашего, 345парашутно-десантного полка находился в трех километрах от кишлака, а здесь: грязь, кровь, кишки. ...Я добил ее.... Даже нет, не так.... Не добил, а избавил....Если б ты слышал Виктор, как она плакала, ты сделал бы тоже самое... Я так и Родионову, Игорю Николаевичу, генералу нашему сказал, когда на меня пытались уголовное дело завести... «Я избавил ее от боли»... Он улыбнулся, словно вспомнив что-то веселое, а потом, перейдя на громкий шепот, сообщил, доверительно взяв меня за руку. - ...Они меня комиссовали....Вчистую.... За полгода до демобилизации комиссовали. Хотели в дурку определить, но, слава Богу, обошлось....А то бы закололи... Он широко перекрестился и, глянув на меня, снисходительно, проговорил убежденно. - А ведь вы, пожалуй, меня за голубого приняли....Да приняли, приняли. Я это сразу почувствовал. А я не голубой, господин писатель. Нет. Я просто гребанный сержант, в этой гребанной стране... Он поднялся, прощально хлопнул меня по плечу и направившись к выходу, бросил чуть слышно. - А женщин с тех пор я как-то недолюбливаю. Он рассмеялся и шагнул в темноту распахнувшейся двери. ...Я смотрел ему вслед, сквозь снегопад и поздний вечер, раз за разом повторяя его прощальные слова: «я просто гребанный сержант в этой гребанной стране»... © Владимир Борисов, 2022 Дата публикации: 06.06.2022 02:01:47 Просмотров: 1200 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|