Наш герой.

Никита Янев

Форма: Очерк
Жанр: Публицистика
Объём: 31333 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Мыша.

Фрики троллят зомби, чтобы стали вампиры. Это про телевизор, и не только. 50 лет пробивался сквозь косность поля, как хвощ. Это про Гену Янева, и не только.

Гена Янев не богат. Гена Янев даже не беден. Гены Янева нет. Вы его застали в славный период, нечитатель, чтобы не нарваться. Вы – часть жизни, жизнь – часть вас. Это леченье.

Без целого. Но это не его достиженье. Страны. Но страны по большому счёту нет. Все с неё имеют свои дивиденды, но в общее не лезут, потому что нахавались, опыт смерти, постапокалиптики и 100000007 поколений.

Раз нет целого, то нет и страны, смысла, Гены Янева, писателя, на свете. Это диагноз а ля Чехов. Аффект фрика. Себя жалко, аж дым со сраки. Мог бы быть любимым, а будешь не могущим любить.

Вот леченье. Раз он так всё-таки прожил, Гена Янев, значит, всё-таки есть, просто нельзя колоть глаза нечитателю, чтобы не нарвался, что он схалтурил для себя пожить трошечки и активацию мяса в портал профукал: вы – часть жизни, жизнь – часть вас, я – яяяяяяя.

Это ловушка. Папа и мама в послевоенном поколенье после трагедии хотели пожить для себя, и не видели драму, что живут не они, а призрак 100000007 закланных в жертву, и стали: наркоман и одинокая, и вроде бы не виноваты, это было задание призрака, пожить для себя наконец-то после 100000007 закланных в жертву.

Они просто не поняли, что они – призрак. Это то, что с самого начала Гену Янева придавило, как задание федерального центра на местах, и он даже не рыпался, как лань в прицеле.

И чем больше он олуевал, как жертва, тем больше он видел призрака, что живёт не он, а он. Был ли он благодарен, призрак? Скорее, наоборот, Гена Янев был благодарен. Потому что это природа, как погода и роды. А ещё это восхищенье.

Гена Янев в 6 лет был ухарь. Гена Янев в 12 лет был расколовшийся. Гена Янев в 18 лет был смертник. Гена Янев в 24 лет был воскресший. Гена Янев в 30 лет был несчастный. Гена Янев в 36 лет был счастливый. Гена Янев в 42 лет был все. Гена Янев в 48 лет был после всего.

В 49 всё началось сначала, как старость. Могло быть, могло не быть ещё раз. Это был дар от папы и мамы про все тела и судьбы, ты – часть жизни, жизнь – часть тебя.

Это как алкогольное опьяненье. Убивается часть мозговых клеток. Система упрощается и видна сложность, как восторг, как опасность.

И как наркотический приход, новые нейронные связи в мозгу вызывают галлюцинаторную реальность. Реальна ли она – вопрос для историков культуры.

Ренессанс, апокалипсис, экклезиаст по степени реальности психического времени играют в человеке на пониженье.

В этом отношении особенно примечательна эпоха постапокалиптики, экклезиаста, в которую мы с нашей страной, полем от Франции до Канады с тоской в животе, входим.

Гена Янев, как хвощ, сквозь косность поля пробивался, с его уставом гарнизонной службы: суета сует и всяческая суета.

И в 50 лет догадался, как папа и мама, что все всё знают, как призрак, ты – часть жизни, жизнь – часть тебя, как наркотическое и алкогольное опьяненье. Просто не все дослужились, как восхищенье и цель жизни.

Будет ли ещё раз? Вопрос не так прост. В истории религий Ветхий Завет предлагал циклы и много раз воплощений. Новый Завет апокалиптичен, что всё один раз, и надо постараться потщиться.

В новом царстве авторская программа: характер нейронных связей и набор наследственных признаков в молекуле ДНК, конечно, неповторим в отдельном носителе, но гораздо важнее сама авторская программа.

Ещё раз, зачем Богу понадобился человек, существо, так скажем, двусмысленное. Должно быть что-то, что только он может. Что не может даже Бог. «Восхищенья не снесла и к обедне умерла».

Народное хозяйство это, конечно, прекрасно. Выбранная лимфа земли это, конечно, ужасно. Подростковое рифмоплётство, переходящее в порносайты, это, конечно, заморенно. Но только человек может увидеть Бога, вот такая, бля, картинка, причём, это может как угодно называться у него: западло, по кайфу.

Это будет уже его рефлексия. Он даже выстроит какую-то теогонию: зачем это надо. Что сначала он был звездой, а потом станет метагалактикой номер с личными чертами.

Вот, Гену Янева согнала из маленькой комнаты на веранду мыша, и Гена Янев испугался. Где же Гена Янев будет смотреть фильмы, по 5 в сутки, на тошибе с торрента, прогонять выгонку про телепатов, телекинов, телепортов из будущего века.

Чтобы помочь им чисто безымянно, какие они на свете, чтобы они обошли ловушку, чисто виртуозы, а не попались, как папа и мама.

С веранды согнали соседи, из маленькой комнаты мыша, где же ему сделать свой офис теперь? Как он понял Бога с человеком.

Я вернулся в маленькую комнату и влез в интернет, мыша. Почему у меня диаметр земли в поперечнике оказался 42 тыс. км?

Я люблю случайные цифры и буквы, мыша. Они точные, как снайпер. Я, конечно, тебе зубы заговариваю, мыша, чтобы привыкнуть. Это называется – геостационарная магистраль.

Спутники на этой орбите виснут и за 24 часа описывают землю. Это кстати про авторскую программу и миры в ведах, чистый астрал, мыша.

Родственник.

Ну вот, я теперь писать начал, чтобы успокоиться, первый раз в жизни. Теперь слова: первый раз в жизни, стали значить слишком много для тебя и ничего для других.

Потому что для тебя это полвека, ничего себе, пол эпохи. Для других: первый раз в жизни это просто впервые, впервые сегодня, впервые в сезоне.

Впервые в полвека это другое. Гусь свинье не товарищ. Только теперь понимаешь, что жизнь прожил. И что все твои спасения: от безумия, от смерти, от тоски на свете.

Были действительно спасеньями: семья, ребёнок, дом, литература – на полвека, по крайней мере, спасенье. Теперь надо придумывать совсем спасенье.

Слова, и в каждом слове – сюжет, интрига, лодочка, скорлупка с того света на этот, и обратно. Пишу, наверное, сумбурно, на грани фола, катастрофы, потери сознанья, но это единственный способ сохранить равновесие.

Вчера был такой приступ головной боли, что сравнить не с чем, до блевоты, с МЧС вывозили с лесного озера. Хотя сравнивать теперь всегда есть с чем, ведь полвека, пол эпохи.

Пограничники шмонали в 2001 на границе России и Украины, что нет вкладыша гражданство, и от волненья чуть не потерял сознанье. Буквально, границы видимого мира сжимаются до размера бывшей пятикопеечной монеты, а теперь – 10 рублей, и ещё меньше.

А вокруг тьма. Вот буквальное пониманье выраженья: мир с овчинку. Мама заболела онкологией, ехал навестить по телеграмме, не успел выправить документы. А потом стал писать прозу на этой эйфории, просветленье, и писал 6 лет в этой манере, разросшейся в эпос.

И вообще: всё собирается в точку и разрастается в мир. И нужно достояться до точки и дописаться до мира. Тогда не будешь гоняться за правительством и населеньем, станешь писателем и народом.

И в конце концов доберёшься до смыслов всех слов. Например, смысла слова я и слова Бог. И бросишь беллетристику с её сюжетом, интригой, героем, фабулой. Все сюжеты будут вмещаться в одно слово. Например, слово я и слово Бог. Или слово полвека, или слово эпоха.

В этом смысле, гусь свинье не товарищ. Вряд ли сможешь что-то объяснить тем и этим, если они не пойдут за словом с его смыслом, а пойдут за логикой с её пользой.

Таких, кто пойдут, будет несколько, а может, никого не будет. По жизни это судьба, по предназначенью – искусство. И эти слова тоже объяснить сможешь. Вообще, все слова раскрыть сможешь, как ларец с секретом.

Потому что дверь будет – язык: яяяяяяя, бесконечный набор личностей. А ключ – я, Бог, точка поворота на границе смерти, катастрофы.

Но это будет пустое бряцанье звуков для неофита без опыта в полвека и без нужды в спасенье не только своей жизни, но всех жизней, жизни на земле, цивилизации, Бога.

Я – психическое время, которое спасает Бога, вот так плюшки, вот до чего договорился. Как вчера МЧС на квадроцикле, всё тот же Антошка, бывший матрос с катера «Печак».

Он один бегал, музейный катер, на материк, полжизни назад, который и так бы поехал, так сказала дежурная сестра в больнице, которая дала 2 таблетки парацетамола, измерила давленье, напоила горячим сладким чаем, и всё рассказала.

Но я тогда уже оклемался, вырвало и полегчало. Раньше такого не было никогда, в смысле полвека, в смысле всю жизнь, хоть всё что было плохое, и хорошее тоже, было на Соловках, эпилепсия и люди как жемчужина.

Но таких спазмов головной боли, до рвоты, до потери сознанья, когда в голове колокол и всё всё равно: голгофа, гильотина, катастрофа, апокалипсис.

А потом сразу проходит, и уже непонятно, как такое может быть. На этой эйфории облегченья всё можно сказать про всю жизнь, но это не стихи, не проза, не драма, не философия, это сам язык тобой рулит, как река и лодка. И это Соловки, полжизни, в смысле полвека, в смысле эпоха.

И понимаешь, что если бы не эти судьба, семья, литература и люди, то стал крейзи, а так типа эксурсовода, как Соловьёв. Только он на Соловки водит, а ты в слова водишь. А впрочем, это одно и то же, и судьба похожа, никаких компенсаций.

Только одна – у него полпосёлка Соловьёвых, у меня - русский язык, родственник.

Астрал.

Южные дела – деспотичные и двуличные. Восточные дела – холодные и простые. Соседи по купе – снумснумрики. Подростков колбасит: то ли мания величия, то ли комплекс неполноценности.

А вообще-то, я придурок, радоваться должен, что люди такие слабенькие. А я на себя недоумеваю с комплексом вины и артистизмом, как Гена Янев.

Как пароход «Капитан Останин», и старшина запаса, помощник командира минного тральщика в отставке Николай Филиппович Приходько с острова Соловки в Белом море.

Обходят все препоны и выходят на околоземную орбиту, 42 тыс. км от центра земли. Как спутник-шпион и ретранслятор навигаторов ДПС, наблюдающий за наблюдающим за наблюденьем.

Зависают на этой орбите и описывают круг вместе с землёй за 24 часа, как камера слежения. Её назвали: геостационарная магистраль.

Гена Янев – такая геостационарная магистраль, а ещё все маленькие дети. А вернее, уже внуки, как сын Постсуицидальной реанимации и Гены Янева-2 Кёдр, и дочка соседки по купе ангелического статуса.

Он сначала думал, что он должен рыпаться, потому что когда он рыпался в голову, и у него выработался комплекс вины, и он стал глубоко антипатичен всем и себе, как зомби, тролль, вампир и фрик.

И он рыпнулся в поступки. И получилось ещё хуже. Его колбасило об узкоколейку на острове Соловки в Белом море, где своих убивали, чтобы чужие боялись, от кровоизлияния в мозг и микроинсульта.

Но Марья Родина его спасла, сказала, чтобы сунул 2 пальца в рот и сбил внутричерепное давленье.

А потом приехала МЧС, матрос с катера «Капитан Останин» на квадроцикле, и увёз пить парацетамол и горячий чай на ночное дежурство в больницу, и разговаривать про то, что скорая помощь по вызовам в лес не ездит.

И внезапно понял, люди не то что хорошие или плохие, они просто слабенькие и не знают, чему подчиниться.

А он, Гена Янев, просто должен, как геостационарная орбита земли, всегда рыпаться в голову, чтобы они рыпнулись в поступки, но не опережать, потому что это одно.

И чтобы не опережать и не завалить проэкт, просто гнать выгонку в виртуал, как графоманство, франшиза, космоопера.

И тогда они не то что прочтут, они и говорить-то ещё не умеют, дети Гены Янева-2 и Лены Яневой, Гена Янев-3 и Лена Янева-2.

Они как водила «Газели», который знает всю Москву наизусть и подсаженный на «Ретро-ФМ» без мыслей, 25 часов в сутки, поссать некогда, на всю макушку.

Короче, они должны выбрать. Они выберут, конечно. Это в них заложено, как таймер. Широкие и узкие врата, быть этим и быть с этим.

Но Гена Янев, как Сталкер, на геостационарной магистрали зависает, 42 тыс. км, аура земли, тонкие миры, астрал. Зависает, и ведёт, как навигатор.
Беллетристика.

Вообще-то, я с ними согласен, если бы Мария занялась этим профессионально, она бы добилась успеха. На самом деле, всё равно, чем: романы писать, портреты рисовать, кукол лепить, одежду шить. Но тут же – инвалидная команда.

Это универсальный дар, и она начала ухаживать. Это живое. Жена Сталкера больше сталкер, чем Сталкер. Просто сталкер – ключевая фигура в апокалипсисе. Но уже другое время. Вернее, наступает. Постапокалиптика.

Актуальна Сталкерова Мартышка. Клоны, мутанты, зомби, вампиры, фрики. И герой идёт по дороге и знает секрет, идти по дороге. Возможно, той страны, куда он идёт, и нет, но он просветлён.

Иначе он такой же клон, мутант, зомби, фрик, вампир. А куда денешься, постапокалиптика. И та страна становится. Вот почему ухаживает жена Сталкера, она не тщеславна. Вот почему Сталкер чмо и последний герой.

Вот почему Сталкерова Мартышка в каждом сословии своего дома, неблагополучного одноэтажного барака на четыре квартиры, последнего в Старых Мытищах, у индейцев, инопланетян, мутантов, послеконцасветцев, находит пониманье. Потому что она с той стороны была, и сама про это ещё не знает.

Про ту страну базар. Там все художества, но там и большее. Слабенькие, траченные, труждающиеся и обременённые. Я подумал, что мне сейчас нужны 2 вещи. Вот 2 характеристики.

Астрал, геостационарная магистраль, 42 тыс. км от центра земли. И дом в деревне, чтобы тихо, как в сторожке, как на хуторе Горка на острове Соловки в Белом море в зиму 1998 – 1999, и в бараке на Северной в посёлке Соловецкий в аренду в сезоны 1998 – 2004.

И все помогают. Вот 2 характеристики той страны пунктирные. А вот портреты героев, которые туда идут. Община, которую разогнали новые фарисеи для корысти и тщеславия.

Вера Верная, Соловьёв, Ренессансная мадонна, Постсуицидальная реанимация, Саам, Ирокез, их мужья, их жёны, их дети.

Это новые герои, для них нужны краски Марии и имена Никиты. Но Гены Яневу проще с его концепцией: я – яяяяяяя и червоточиной. У него все – Гены Яневы-2,3,4 и Лены Яневы.

А чё, ничё. Та страна держит, как лёд на забереге. Гнётся, но держит. Располагаешься. Не особо комфортно. Не дом в деревне и астрал, конечно.

Муж Ренессансной мадонны - бизнесмен и сражается с бизнесменами в рясах, как в бандитских девяностых, кто кого убьёт, нажухает и изгонит в тьму внешнюю.

Муж Постсуицидальной реанимации вроде Платона Каратаева, глухонемого юродивого из «Бориса Годунова». Саам, Ирокез – гастрарбайтеры. Лены Яневы вроде фата морганы, перевёрнутых островов над настоящими, рожают и детей выращивают.

Ренессансная мадонна ренессансна. Постсуицидальная реанимация как положено по постапокалиптике только смотрит. Их дети. Ну, они уже та страна, как город, величиной с талант, как остров Соловки в Белом море.

Только не тот, который оккупировала новая инквизиция для просветлённой коммерции. Это когда их президент зарабатывает 10 млн., а наш 150 млрд. Короче, ворьё.

Но мы чё, мы ничё. На голубом глазу. Простота хуже воровства. Как с луя. Не видим разницы между фашистами и антифашистами.

И Гена Янев, и та страна, вроде алтына денег, и Гены Яневы-2,3,4, и дети детей детей, евангелические, ангелические, и новое царство.

Токо так, давайте без идиллии и утопии. Но новое царство просто астрал. Давайте учтём принцип новой истории, чтобы сразу оговориться. Не эволюция, а сепарация.

Это не значит, что ДНК не эволюционирует, ещё как эволюционирует, похлеще, чем в ядерном взрыве, круче, чем динозавры и индиго.

Но там без иллюзии, идиллии и утопии: надрочка, СА, чистилище, такая реальность. Разводится реал и виртуал, реал виртуал чистит, я есть чистит. Короче это философия. А вот психотерапия и беллетристика.

У болгарской бабы Лены была такая деревянная кадушка с дыркой в крышке и вставленной в неё палкой, она в неё сметану наливала, и била, и масло отделялось от сыворотки, как в электрическом сепараторе.

Гена Янев писал 25 лет. Он это называл рыпаться в голову, пока соотечественники за ресурсы мочились: женщины, органы, углеводороды, уровень жизни.

У него там параллельным курсом шла та страна. Сначала она была пук и яркость, как в эпилептическом припадке, но вообще-то, без как.

Потом – проталинка посреди тьмы внешней, как когда таможенники шмонали, что нет вкладыша гражданство, в тамбуре, и терял сознание, но вообще-то, без как.

Потом чистый астрал. Гена Янев с закрытыми глазами и открытым ртом идёт по острову по черничнику, брусничнику, тайге и тундре. Впереди Мария напролом с рюкзаком и удочкой сталкерствует.

Хоть она, вообще-то, права от лева в тайге не отличит, а не то что юг от севера. Но сталкер ведёт животом, как искусства и ремёсла.

Как Модильяни и Ван Гог, которые если бы не рисовали, то самоубились. У Гены Янева приступ внутричерепного давления.

Ему на выручку несутся МЧС, скорая по лесным дорогам с 2 таблетками парацетамола и горячим чаем.

Но быстрее всех с геостационарной орбиты 42 тыс. км от центра земли, прилетает та страна.

Так что его когда под руку ведут спасатели, что он сам не может идти, он уже давно отчухался, но специально хромает, чтобы отработать роль, не зря же они неслись.

И думает. А дальше чё? Он всегда так думает. Он не особо мудр. Гена Янев. Там ведь особой мудрости и не надо.

Когда наш герой идёт по дороге на постапокалиптике, и знает один секрет, чтобы его мутанты, клоны, вампиры, зомби, фрики не сожрали, и им просветлён.

И они интуитивно чувствуют, что, бля, этот чувак что-то знает, он не такой, он другой. Секрет до дурости прост. А дальше чё? Чё, чё, ничё.

Мутанты, клоны, вампиры, зомби, фрики – точно такие же, в них есть то же самое, как сепарация живого и мёртвого.

Просто они зажухивают секрет, чтобы пожить для себя для трёшки, мицубиси, дачи, ниццы, а говорят, что для семьи, для страны, для патриотизма.

А наш герой не зажухивает, он это называет рыпаться в голову. Так та страна и переселяется с геостационарной орбиты в сердце и голову.

Только это уже в следующих поколениях. А чтобы не затрындеть автору надо в одну точку 33 лет смотреть и головой об стенку стучать с раскрытым клювом, чтобы прогнать выгонку.

Когда Гены Яневы-2,3,4 и та страна на постапокалиптике встречаются, у них будет палочка-выручалочка и конёк-горбунок, как Никита и Мария, как беллетристика.

Которая, с одной стороны, ни к чему не обязывает, с другой стороны, как таблетка. И внутричерепное давление спадает.

И микроинсульт отступает. И наступает дикое облегчение, что теперь всё будет хорошо, как эйфория.

И та страна стоит, как обнимающая мать, как святое семейство, как купель, как Мария и Никита, которых давно нет.

Новая драма.

Ну, вы понимаете, тут не о чем тусоваться и судить. Вы или идёте в эту жизнь или не идёте в эту жизнь. В этом разница беллетристики и новой драмы.

Беллетристика вас ни к чему не обязывает, как постмодернизм. Вы ироничны, чтобы отстраниться, и отстранённы, чтобы не нарваться.

Новая драма это новое царство, как неохристианство. Беллетристика здесь другая, что вы со своими личными чертами – связка, червоточина, портал между я и яяяяяяя.

Как совесть, память и нервы, как наш герой Гена Янев, как аватара, и этим просветлены, и этим спасаетесь, как пиво на футболе.

Спасаетесь буквально, потому что это вопрос бессмертья. Мне сейчас нужно перескочить через высокий порог жизни и смерти из той страны, червоточины, портала.

Я съездил на остров, запасся героями на год, или я не знаю на сколько. Они такие же как ты, только ещё не знают, а ты уже знаешь, и хочется отдышки.

Обо всём переговорить, чтобы потом не наступало, а длилось вечное сейчас, но в том-то и дело, что Бог, я, червоточина, портал – это и есть ты, вечное сейчас, причём, с личными чертами.

И в этом смысле смерть легче жизни, в жизни много раздражающих мелких деталей, и всё время потом наступает, как забвенье. Зато в смерти нет ответа.
Тогда вот что делает наш герой с его возможностями аватара. Делается связью. Жизнь приобретает возможности смерти, смерть – возможности жизни.
Не то чтобы на раз. Он просто буковки так соединяет, как кино, и они сползаются, как десантники в конфликте в окруженье, раненные, мёртвые и живые, как текст.

Это как ключ активации мяса в портал. Не то, чтобы: все кто прочтут абракадабру - механически станут со светящимися глазами, как берсерки с мухоморов.

Просто, кто докоснётся судьбой, его опыт совпадёт с опытом аватара, и дальше вопрос удачи и традиции, чтобы ключ вошёл в пазы и включилась активация портала.

Поэтому мы долбим всё время про 9 русских поколений: предапокалиптики, апокалиптики, постапокалиптики: русский ренессанс – русский апокалипсис – русский экклезиаст, 19 – 20 – 21 век.

И про время, минутку: прошлое – настоящее – будущее, перед концом света – во время конца света – после конца света, в котором стержень – ничего нету, как в трубе, и тогда его стержень – ты.

9 поколений: прапрапрадедушки, дворяне и романтики, прапрадедушки, разночинцы и позитивисты, прадедушки, крестьяне и нигилисты, дедушки, зона и община верных, папы, психушка и мастерская возле жизни, дети, шоу и дом в деревне, дети детей, интернет и пьеса на ладони, дети детей детей, размыканье и минутка, дети детей детей детей, яяяяяяя и я.

Можно было бы и дальше, но в этом плане нас интересует архетип национальной истории, как одной жизни, и тогда, потом, другие жизни, и не то чтобы эти погружаются в сон навсегда, как баба Яга и Змей Горыныч.

Просто, они уже я, а не яяяяяяя, портал, а не минутка, автор, а не герой, смерть, а не жизнь. И их нужно разгадывать другим героям.

Болгары с Волги уйдут на Балканы, угры с Урала уйдут в центральную Европу, гиперборейцы с русского севера уйдут в штат Кашмир.

Там перемешаются честолюбья и родятся новые герои, которые будут разгадывать старое слово смерть, как новое царство и новая драма – все у тебя на ладони и ты тоже, жизнь после смерти.

На постапокалиптике: клоны, мутанты, зомби, фрики, вампиры. И наш герой идёт по дороге. И он просветлён. Если он остановится, то станет таким же: клоном, мутантом, зомби, фриком, вампиром. Но у него есть секрет – идти по дороге.

Это ещё беллетристика. А вот новая драма. Он идёт в ту страну, которой, может, и нет, потому что это не идиллия, утопия и иллюзия, это реальность.

Но пока он идёт в ту страну, та страна становится. И поэтому он просветлён. К нему прилипают дамочки, подростки, другие герои. Они что-то чувствуют, как звери.

Новую мистику, что ли? Что та страна это они. Этого даже наш герой не может. И поэтому он ездит периодически к ним в гости на остров, когда выкроит минутку от неизлечимых болезней, эпилепсий, вялотекущих онкологий, аневризм аорты, женщин- парок, богинь судьбы на ладони, Марьи Родиной, Майки Пупковой, Орфеевой Эвридики, жены, дочки, тёщи.

Остров, как алтын денег, как подводная лодка «Курск», на нём 10000 бодхисатв со светящимися мечами. Он над всяким событьем зависает, 10000 бодхисатв схлеснутся с конём бледным, потому что всякое событье исчерпано смертью, чтобы потом наступило.

Гена Янев ещё в 10 лет увидел, как аватара: папа и мама - призрак 100000007 закланных в жертву на германской, гражданской, отечественной, большом терроре.

Не увидели, что они – призрак, и стали – наркоман и одинокая, потому что хотели пожить для себя хоть раз в жизни, как послевоенное поколенье, и были правы.

Это не осужденье. Так действуют порталы, жизнь не эволюция, а сепарация. Она потом эволюционирует, как беллетристика, новая драма, квантовое поле и ДНК-библиотека, что этот фрагмент зачищен, как в детской проявлялке.

Но сама забота вселенной остаётся неизменной, как в беллетристике нон-фикшн: сепарация мёртвого от живого, гопнического, мажорского, фрикового от аватарского.

Поэтому никаких компенсаций, как назло. Она сама себе компенсация, как ворота. Кстати, на болгарском, вОрота – народ, широкие и узкие врата, короче.

Наш герой.

Короче, как только что-то скажешь, как оно становится. Хотел бы спокойно, но спокойно не получится. Поэтому единственный вывод – на повороте времён из апокалиптики в постапокалиптику – быть беллетристикой нон-фикшн и новой драмой.

На самом деле всегда об этом мечтал, в 10, 20, 30, 40, но никогда не удостаивался, потому что не знал, что это такое, и боялся нестрашного, смерти, и не боялся страшного, тусовки.

Наш герой не так. Он всегда интуитивно, от папы с мамой, из ДНК-библиотеки и квантового поля не боялся не страшного – смерти, жизнь страшнее, и боялся страшного – тусовки, вот настоящая смерть ещё в жизни.

Не выходить или не впускать? Там опасность – стать частью тусовки, забвения. Здесь опасность – стать призраком.

Короче, наш герой, или войдёт в постапокалиптику и впустит в себя призраков: клонов, мутантов, зомби, вампиров, фриков, чтобы самому не стать призраком на постапокалиптике, и преодолеть в себе, и идти дальше в ту страну.

Или задохнётся и колокол размозжит голову. Хотя наш герой признаёт, что это не его жизнь, а новых, не траченных. И здесь новый жанр.

С одной стороны он – просто герой, с другой стороны он – эта жизнь, жанр, пьеса на ладони, беллетристика нон-фикшн, новая драма, все у тебя на ладони и ты тоже, портал, минутка, яяяяяяя, аватара.

На самом деле, всегда так жил, но после всего это – после всего, здесь должны встретиться судьба и история. Маленький мальчик Гена Янев стоял, как обдолбанный, в поле и думал, и чё?

Пропустит или не пропустит? И стазу накинутся? Пропустило. Накинулись. Прятаться было бессмысленно, потому что и так не видят пьесу. Так хоть по герою просветлённому что-то почувствуют про ту страну.

С другой стороны, хватит ли у героя сил и мужества, он ведь уже старенький? С третьей стороны, чёж он тогда мостился? С четвёртой стороны, у героя есть палочка-выручалочка, конёк-горбунок, избушка на курьих ножках.

То, что вырабатывалось в трёх поколениях русской апокалиптики как лекарство и спасение от зоны, психушки, шоу, трагедии, драмы, фарса – община верных, мастерская возле жизни, дом в деревне.

Наш герой пригорюнился, как баба Поля в 87 лет в деревне Бельково, Стрелецкого сельсовета, Мценского района, Орловской области, что это она виновата, что мир такой получился.

И как же он с таким настроением на тусовке убедит призраков, что они не призраки. Их собрали короли в когорты и строи и ведут на него с ядерными бомбами.

Король гопников Сталин с каноном гопников: умри ты сегодня, я – завтра. Король мажоров Брежнев с каноном мажоров: все должны расписаться на трупе, чтобы выжить. Король фриков Жутин с каноном фриков: луё-моё, по-русски не понимаю.

Наш герой оглядывается судорожно, как десантник в окружении, в портале: бляхамухажопа. И видит, как из-за спины выдвигается подмога с королём просто так без строя, но с навыками боёв без правил.

Король аватаров Иисус Христос с каноном аватаров: все всё знают. Наш герой задумывается надолго, он вообще-то ещё в 10 лет про это знал, как про счастье, но это же надо было дослужиться 40 лет.

И когда возвращается из иллюзии – картинка кардинально изменённая, как будто прошло 100 лет, а не минутка времени, пока он летал в миры, как Бог.

Мутантов, зомби, вампиров, гопников, мажоров, фриков колбасит по-взрослому, как призраков, и они кидаются на свои отражения в зеркале.

И чем больше они кричат, что живут ради чего-то на тусовке: патриотизма трёшкимицубисидачиниццы, святости просто жить на субсидии, тем становится видней – это смерть при жизни, забвение.

Как же быть нашему герою, чтобы с одной стороны показать новую жизнь, с другой стороны, не профанировать?

Мажоры смеялись 100 лет над писателем в стол вместо уровня жизни, который писал, что есть наш герой, который поступает правильно и рыпается в голову.

Где у него кнопка, все задумываются, дамочки, подростки, другие герои? А у него вместо слабого места: палочка-выручалочка, конёк-горбунок, меч-кладенец, ковёр-самолёт, скатерть-самобранка, избушка на курьих ножках.

Короче, ловушка на него, преследуемого, обернулась ловушкой на них, преследователей, как в рукопашном бою и сказке.

Дальше он опять описывает, только новый век, который ещё не наступил. И всё, они становятся, как выгонка, для них это как помощь, типа мистики, потому что это – новое царство, такого ещё не было и опереться не на что, а здесь всё описано, хоть они читать не умеют, как эффект сотой обезьяны.

Они же новые и чувствуют, как интрига поколения, куда дует: сквозь, или… Хоть герой всё время молчит и проходит мимо, как спасатель на постапокалиптике.

И та страна, которой вообще нет, она - иллюзия, утопия, идиллия, в которую он идёт. Они же видят, что он идёт, и она становится, потому что фрики и погоня об зеркало долбятся, и отшатываются, как раненные.

И он опять проходит мимо, как неуловимый Джо. Короче, им что-то становится ясно, они и сами не знают, что: дамочкам, подросткам, другим героям.

И они к нему привязываются, они думают, что он их круче, чем трёшкамицубисидачаницца и уровень жизни выведет.

Дулю в нос и приподносье, это не эволюция, это сепарация. Они входят в ту страну лишь настолько, насколько они ту страну могут вместить в себя.

Всё остальное: хаос постапокалиптики, а не идиллия и утопия реальности. Поэтому наш герой 30 лет писал в стол и не выслужил даже пенсии по инвалидности.

Он отдавал себе отчёт, зачем он это делает: рыпается в голову, чтобы одни правильные поступки оставались.

Стотомник летописи мемуаров в стол, какие люди раньше были, чтобы их не забыли, типа ксивы и выгонки, как конёк-горбунок, палочка-выручалочка, меч-кладенец, скатерь-самобранка, ковёр-самолёт, избушка на курьих ножках, Упанишады, Веды, Толстой, Шекспир, Рамаяна.

И наш герой на острове с закрытыми глазами и открытым ртом, без сознания, как Эвридика, с Марьей Родиной, проводником, в тайге и тундре.

Она не ориентиры ни разу, но она идёт по сердцу, по живому, по чакре свадхистана, как тренированный боец, разорвавший и съевший птицу на ненаселёнке.

Короче, остров его пропустил на ещё 50 лет, и он, такой, как баба Поля: от б**. Пока МЧС и скорая его привезли. Он думал, что смерть это рукопись. А смерть это дальше жизнь, а жизнь это дальше смерть.

И теперь всё сначала, токо перекурить в тишине. Прединсультное состояние это называется, я посмотрел в интернете, там дело не в головной боли ни в какой. Следующая серия – микроинсульт.

Мария научила, что делать, чтобы спастись, кроме того, что вывела, как Орфей Эвридику, токо он не смог. Хоть она такой же врач, как я – Мерилин Монро.

Но чакра свадхистана есть чакра свадхистана, она типа медиума всё знает, как вундеркинд. Повышенное внутричерепное давление. Надо чтобы вырвало. Тогда сбросится.

И вот меня колбасило об узкоколейку на Соловках, по которой я все 2000-е ездил на рыбалку на лисапете на озеро Светлое Орлово.

В котором на глубине 10 м стоят окуни, седые, как расстрелянные за 3 поколения до этого, и видные, как стереоскопический эффект, в воде цвета глауберовой соли, ибо грунт в этом месте – глинозём.

Хоть я больше всего на свете боюсь, чтобы вырвало, это у меня от мамы, долготепреть. И выработал практику за 50 лет: ну ты же ещё минутку можешь терпеть, чтобы не вырвало? И так далее.

Минутка это не 60 секунд. Минутка это йога и философия. Перед концом света, во время конца света, после конца света. Я умираю – пук и яркость – ой, бля, не умер.

Так бы я до инсульта дотерпел. Но проводник – медиум, и остров пропустил. И МЧС и скорая обязывали, под руку вели. И я хромал, чтобы оправдать ситуацию, как Станиславский и Немирович-Данченко, хоть я к этому времени, мог бы и сам их под ручку вести.

Июль 2014.

© Никита Янев, 2014
Дата публикации: 22.09.2014 08:56:40
Просмотров: 2560

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.