И мой сурок со мною

Нина Роженко

Форма: Рассказ
Жанр: Любовно-сентиментальная проза
Объём: 28659 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

1. МАРУСЯ
Марусино счастье пахло нафталином. Совсем чуть-чуть. А еще душистым деревом и импортной полиролью по рубль восемьдесят за бутылку. И совсем немножко пылью. Вот так вот. Долгие годы этот счастливый запах снился ей в беспокойных снах, и она просыпалась в слезах.

Знаешь ли ты, читатель, что такое честная бедность? Ты сейчас небось подумал о картошке с растительным маслом в обед и ужин ( на завтрак - вермишель по-флотски). Или, например, о постном супчике, где обреченно плавает все та же картошка с тем же растительным маслом, или о штопанных колготках и единственных старых босоножках к двум ситцевым платьишкам — весь летний гардероб на долгих три месяца тепла и солнца. Ты, конечно, прав. Но отчасти. Самое грустное в честной бедности не унылое однообразное меню. Самое грустное — это мечты, которым не суждено сбыться. А ты говоришь, картошка...

В шесть лет Маруся любила давать концерты. Она садилась перед старенькой радиолой, подмигивавшей домочадцам зеленым глазком. Радиола со своими пятью пожелтевшими клавишами, переключавшими каналы, очень походила на веселую старушку, растерявшую зубы, но не утратившую веселого нрава. Маруся дожидалась подходящей мелодии, и концерт начинался. Хрипло пела радиола, Маруся, тыкала пальчиками в клавиши, мама улыбалась, бабушка закатывала глаза и выразительно пожимала плечами. Маруся убегала во двор и там по большому секрету рассказывала ушастому веснушчатому Димке, как она станет артисткой, будет выступать на сцене. Они шептались под покосившимся облезлым грибком, голова к голове. Маруся азартно сверкала ярко-зелеными глазищами, то и дело заправляя непокорную рыжую прядь за ухо. Димка родился на целый год позже Маруси, восторженно глядел на взрослую подружку и верил каждому слову. Даже, если бы Маруся заявила, что сейчас улетит на Луну, Димка поверил бы. Он боготворил эту рыжую девчонку.

В десять лет на куске фанеры Маруся нарисовала настоящую клавиатуру. Ну, совсем, как настоящую. И черные клавиши аккуратно закрасила карандашом. Теперь она садилась на диван, включала все ту же зубастую радиолу и играла, играла. Часами. Мама уже не улыбалась, а подолгу о чем-то спорила с бабушкой на кухне за закрытой дверью. Они то шептались, то кричали. И тогда до Маруси доносились отдельные фразы: «Ты с ума сошла!» Это бабушкин голос. « А если это судьба?» Возражала мама, но как-то неуверенно. «Не дам! И не надейся!» Опять бабушка. « Мама, я вас умоляю!» - жалобный мамин голос. И снова какой-то непривычно скрипучий бабушкин голос: « А если ты умрешь, кто возвращать будет?» И мамин голос, звенящий от сдерживаемых слез:«Я расписку напишу». Маруся огорчалась, она не любила, когда мама с бабушкой ругались. С тех пор, как умер отец, бабушка с мамой переругивались постоянно. Ссоры вспыхивали по пустякам, но бабушка обязательно вставляла свой самый обидный упрек, мол, не следовало Гришеньке жениться на такой легкомысленной особе. После этих слов мама уходила в спальню, а возвращалась с заплаканными глазами. Маруся тосковала и жалела маму. Отца она не помнила, он разбился на мотоцикле, когда Марусе не исполнилось и года. Вот и сегодня бабушка не преминула припомнить маме легкомысленную особу, мама пробежала в спальню. Ее волнистые рыжие волосы рассыпались по плечам. Они были очень похожи, мама и Маруся, обе пламенно-рыжие, зеленоглазые. Через закрытую дверь Маруся слышала тихие всхлипывания. Нарочно топая, она вбежала на кухню, где бабушка хозяйничала у плиты и крикнула: «Не люблю тебя! Ты плохая!» Бабушка окинула Марусю суровым взглядом: рыжие кудри воинственно торчат, ярко-зеленые глаза полыхают гневом. На Марусины обидные слова она, казалось, не обратила внимания. Хмыкнув, бросила:

- Причешись, мамкина защитница! - и снова повернулась к плите.

А через неделю мама привезла пианино. Потные красноносые мужики, тяжело топая грязными ботинками, накинув на могучие шеи широкие брезентовые ленты, ввалились в квартиру. Между ними, покачиваясь на лентах, как корабль на волнах, в комнату вплыло пианино. Новенькое, сверкающее лаком, непривычного светло-коричневого цвета. Спрятавшись за бабушкину гордость — разлапистый фикус, - Маруся восторженно наблюдала, как нового члена семьи придвинули к стенке, убрав оттуда Марусин письменный стол. Бабушка уже хлопотливо протирала лаковые бока новосела, мама,что-то сердито выговаривала грузчикам, размахивая потертым кошелечком. Но Маруся не слушала. Солнечные блики играли на новенькой полировке шоколадного красавца, золотые нерусские буковки сложились в знакомое слово Riga. Рига! У ее пианино оказалось чудесное, звучное имя. В нем слышались тревожные крики чаек, шелест сосен, шорох волн. Маруся осторожно открыла крышку и радостно ахнула:пианино, ЕЁ пианино улыбалось ей всеми сияющими клавишами. Именно в эту секунду сердце Маруси безвозвратно, навсегда было отдано белозубому красавцу. Маруся приподняла верхнюю крышку, жадно вдыхая чудесный свежий запах дерева и войлочных молоточков. В тот же вечер бабушка подвесила под крышкой два марлевых мешочка с нафталином,чтобы моль не сожрала дорогую вещь. И еще долгие годы Маруся помнила этот восхитительный запах дерева, смешанный с нафталином. Запах счастья.

Верный Димка был тут же зван в форточку. Вместе с Марусей он торжественно заглядывал под крышку, шумно сопел, вдыхая аромат дерева, предварительно поплевав на палец и вытерев его об штаны, Димка осторожно трогал войлочные молоточки и струны. К клавишам Маруся его не допустила. В конце концов это был ее инструмент, и только она, Маруся, имела право прикасаться к сияющим клавишам нового друга. Иметь на что-то право оказалось очень приятно. А Димка что ж? Димка - старый друг и вообще, куда он денется? Димка ушел домой с ощущением смутной опасности и тревоги. Он боялся, что теперь прекратятся их секретные посиделки под грибком. Он же видел, как светились Марусины зеленые глазищи, когда она показывала ему пианино.

Эх, читатель, читатель, помнишь ли ты, как замирало в десять лет твое сердце от быстрого взгляда конопатой девчушки из квартиры напротив? Наверняка ты забыл, как морозным зимним утром дожидался ее у подъезда и неловко совал ей в холодную ладошку теплое краснобокое яблоко. Ты специально прятал его за пазухой, под свитером, чтобы оно не замерзло. Вы шли в школу и кусали от этого яблока по очереди. Никогда, никогда в своей жизни ничего вкуснее,чем это твердое зимнее яблоко,ты уже не ел. Иногда тебе снится это сиреневое зимнее утро, поскрипывающий под ногами снег, и сочное яблоко. Проснувшись, ты уже не помнишь сна, но весь день тебя не покидает ощущение счастья. Так удивительно действует на нас возвращение в юность.

В доме никаких нот, кроме школьного песенника, не водилось. Марусе же не терпелось начать играть. Немедленно. Сейчас же. Не успели высохнуть полы, протертые бабушкой после грузчиков, как Маруся водрузила песенник на пюпитр. «Песня про сурка» показалась ей подходящей. «Подайте грошик нам, друзья, сурок всегда со мною,обедать, право, должен я и мой сурок со мною» Печальная мелодия и грустная судьба савояра всегда трогала Марусю до слез. Тыча в клавиши одним пальцем, поминутно сверяясь с нотами, Маруся впервые в жизни сыграла сама. Сама! Это был великий день. Где-то через час упорных упражнений Маруся не только сносно воспроизводила мелодию, но и могла одновременно пропеть слова. К вечеру мама с бабушкой поняли, что, купив пианино, отважились на непосильный подвиг. Мама попыталась деликатно отвлечь дочь от инструмента, но Маруся не сдавалась. К этому времени она уже научилась ловко подыгрывать себе и левой рукой. Аккордов она еще не знала, а проигрывала ту же мелодию, но октавой ниже. В унисон. И только когда разъяренные соседи забарабанили в стенку, крича: «Да уймите же вы этого сурка!» Маруся согласилась прекратить музицирование.

На прослушивании в музыкальной школе Маруся гордо исполнила песню про сурка. Двумя руками. В унисон. На каждой руке был задействован один палец — указательный, остальные -крепко сжаты в кулачки. Вот так, указательными пальцами, Маруся и отбарабанила песню про сурка, энергично нажимая на педаль и даже подпевая. Получилось здорово! Просто очень здорово, по ее мнению. Комиссия - две высохшие от времени тетки в одинаковых пенсне и толстый дядька с бантиком вместо галстука после Марусиного исполнения сурка дружно зашлись кашлем. Маруся бросилась к графину. Мама всегда предлагала водички, если вдруг кто поперхнется. Но тетки, утирая глаза кружевными платочками, от воды отказались. А покрасневший дядька в бантике, отмахивался от стакана с водой, икал и даже хрюкал. Маруся не ожидала такой бурной реакции на свое выступление. Она застыла со стаканом, не понимая, что происходит. Дядька тем временем успокоился, забрал у Маруси стакан. Она тут же приняла исходную позицию: ручки — в кулачки, указательные пальцы оттопырены. Дядька попросил разжать пальцы и прохлопать ладошами предложенный ритм. Маруся старательно отстучала. И хотя дядька остался доволен, в школу Марусю не взяли. Маруся рыдала два дня. Верный Димка был рядом. «Ну, послушай, послушай! Что тут не так?» И Димка в сотый раз слушал песню про злосчастного сурка. Искренне восхищался Марусиным исполнением. Если бы он только мог, он бы таскал пианино на себе следом за Марусей, лишь бы не видеть, как ее зеленые глазищи наливаются слезами. Но все уладилось ко всеобщей радости. Мама договорилась с учительницей о частных уроках.

С появлением в квартире нового певучего жильца Марусину раскладушку теперь раскладывали не вдоль бабушкиной кровати с блестящими никелированными шишечками, а рядом с пианино. Маруся специально подвигала раскладушку как можно ближе к инструменту, не смотря на бабушкино ворчание. Бабушка переживала за сохранность полировки. А Маруся поворачивалась лицом к пианино и засыпала, положив ладошку на полированный бочок. Ей снились сны, наполненные разноцветной музыкой. Фа-мажор, сочно-красный, словно пронизанные солнцем ягоды красной смородины в деревне у бабушки. Розово-белый, как цветы жасмина в дальнем углу сада, ля-минор. Золотисто-желтый до-диез-минор, как лютики на лугу, где паслась бабушкина коза. В ее снах музыка звучала везде. Деревья и камни, цветы и бабочки, люди и звери, птицы и облака, даже асфальт под ногами были пронизаны разноцветными мелодиями. Сны получались радостными и невыразимо прекрасными.

Мама умерла ясным зимним днем под новый год. У нее оказалось больное сердце. Маруся с бабушкой вернулись с кладбища совершенно продрогшие. Мамины подруги, соседи торопливо рассаживались за столом в большой комнате. Стуча ложками, цепляли холодную, плохо проваренную кутью с редкими изюминками, быстро выпивали рюмку за рюмкой мутного вонючего самогона и, уже не торопясь, ели борщ. Улыбались, разговаривали о каких-то пустяках. Стол-раскладушка, взятый взаймы у соседей, занял почти все свободное пространство. Захмелевшие гости, откинувшись на пианино, елозили локтями по тщательно оберегаемой бабушкой полировке. Маруся сидела перед нетронутой тарелкой борща, тиская ложку, смотрела на раскрасневшиеся возбужденные лица гостей и чувствовала, как неудержимая тошнота подкатывает к горлу. Она еле успела выскочить из-за стола и почти добежать до туалета. Ее вывернуло на коврик, лежавший в коридоре у входной двери. Бабушка отвела Марусю в мамину спальню, уложила на мамину кровать. Маруся, уткнувшись носом в подушку, вдыхала мамин запах. Слезы расплывались на подушке неопрятным мокрым пятном. Навязчивая, как жужжание мухи, мелодия то громче, то глуше звучала в страдающем сердце Маруси. Душная мелодия , тоскливого лилового цвета, как платье, в котором похоронили маму. Новое платье с воланчиками и рюшечками, купленное на рынке к новому году. Мама очень радовалась обнове.

- Значит, так, Маня, - заявила утром следующего дня бабушка, - мать твоя деньги за пианину мне не вернула. А у меня, сама понимаешь, лишней копейки нет. Так что, обижайся — не обижайся, а учеба твоя музыкальная с этой минутки закончилась. Не могу я деньги на ветер выбрасывать. Мне вон тебя еще кормить надо, да какую-никакую профессию тебе давать. А пианину продать придется. Баловство это.

Ошеломленная Маруся смотрела на сжатые в тонкую ниточку губы бабушки, на ее худые руки в сеточке надутых жилок, как у муляжа в кабинете биологии, и молчала.

- Ну, чего молчишь?
Бабулечка, миленькая, родненькая! Не продавай пианино, прошу тебя! Я работать пойду, я тебе помогать буду! Все буду делать! Все-все! И есть буду мало, я ведь мало ем! Пожалуйста!

Маруся кинулась в ноги, обняла бабушкины коленки. От бабушкиного фартука остро пахло валерьянкой. И еще - вчерашним поминальным борщом. Безобидные лиловые букетики на сером фоне фартука показались Марусе омерзительными. Перед глазами снова встало застывшее мамино лицо, лиловое платье, нелепое в своей бесстыдной нарядности, черные комья мерзлой земли на снегу, вкус ледяной маминой щеки на губах, унылое карканье разлетавшихся над кладбищем ворон. Годы пролетели, но в памяти Маруси прочно связалось: у беды - запах валерьянки и тревожный лиловый цвет.

Бабушка погладила Марусю по голове, помолчала, покачала головой.

- Ну, ладно, там видно будет.

Ах, дорогой читатель, приходилось ли тебе когда-нибудь кого-нибудь спасать? И не кого-нибудь, а того, кто дорог тебе как последний вздох, как глоток воды, как сама жизнь? Тогда ты поймешь, что чувствовала Маруся в тот день.

Теперь после школы Маруся помогала бабушке мыть полы в конторе по соседству, а вечерами строчила фартуки на старой зингеровской машинке. Разноцветные сны снились все реже и реже. Маруся очень уставала. Но каждый день она садилась за инструмент.

- Я не сдамся, мамочка! - шептала она. - Я ни за что не сдамся.

2.ДИМКА

На пятнадцатый день рождения Маруся пригласила Димку и одноклассницу Раечку. Пригласила заранее, за неделю. Бабушка, склонившись над швейной машинкой, раздраженно крутила ручку и выговаривала Марусе, что коли денег нет, нечего гулянки устраивать, лучше полезным делом занялась бы, чем чужих оглоедов кормить.

- Не дам денег! Не дам!

Маруся не удержалась:

- Но я же тоже зарабатываю, бабушка!

Бабушка перестала строчить:
- Ты посмотри, как заговорила! Да уж, верно говорят, от осинки не родятся апельсинки. Как была твоя мать вертихвосткой, так и померла. Говорила я Гришеньке не бери порченную, да еще с чужим дитем! Девок что ли мало! Так не послушался. А я теперь мучайся! Неблагодарная!

- Ты врешь! Ты все врешь! - голос Маруси с крика перешел на шепот. - Ты никогда не любила маму! Если бы папа был жив...

- И что? - бабушка устало смахнула несуществующую пылинку со стола. - Какой он тебе папа? Нагуляла тебя мать твоя, а Гришенька, царство ему небесное, сыночек мой неразумный, прикрыл ее грех.

- Ты врешь! - повторила Маруся упавшим голосом. - Почему же ты жила с нами, раз мы чужие? Почему не ушла?

- Здрасте! - Бабушка насмешливо смотрела на Марусю. - И чего бы это я из своей квартиры пошла? А вот вам с матерью и впрямь идти было некуда. Голь перекатная. Терпела вас из жалости. И вот дождалась благодарности.

Бабушка, отвернувшись, бурно зарыдала. Маруся молча смотрела, как вздрагивают ее плечи под шерстяным платком, но жалости не испытывала. Новость оглушила ее. Теперь она понимала причину бесконечных бабушкиных попреков и терпеливой маминой покорности. И она, Маруся, живет у чужой злой тетки из милости. Маруся ушла в мамину спальню и проплакала до утра. В соседней комнате всхлипывала и вздыхала бабушка, ворочаясь на кровати с блестящими шишечками.

Утром Маруся молчала. Молчала и бабушка. Так они и ходили молча. Может, поэтому неделя тянулась бесконечно долго. В день рождения Маруся вернулась из школы пораньше, отпросилась с последнего урока. Надо было подготовиться к приходу гостей. Маруся решила испечь пирог по маминому рецепту. Она влетела в комнату и замерла. Она даже не сразу поняла, что изменилось. Бабушка передвинула стол к стене. К стене, где уже не стояло ее пианино. Не стояло! Пианино не было. Бабушка тихо вошла в комнату и стала на пороге.

- Не ищи, и глазищами не сверкай. Продала я твою пианину.

Бабушка приготовилась к отпору, ожидала взрыва негодования, слез. Но Маруся молча развернулась и вышла из квартиры. На улице шел разноцветный снег, радужный, как в ее счастливых снах. Она постояла у подъезда, слизывая растаявшие снежинки с горячих губ. Снежинки оказались горько-солеными, и только тогда Маруся поняла, что плачет. Верный Димка уже дожидался под грибком приглашения на пирог.

- Димка, я не хочу жить, - Маруся положила голову ему на плечо и замолчала. Димка испугался. В Марусиных сияющих ярко-зеленых глазах отчетливо проступил холодок. Такой Маруси Димка не знал.
- Марусь, да не расстраивайся ты. Я куплю тебе пианино, - неожиданно для самого себя сказал Димка, - ты только подожди. Ладно? Я закончу школу и куплю тебе самое лучшее пианино. Ты мне веришь?

Димка требовательно посмотрел в холодные Марусины глаза.

- Веришь?

Маруся молча кивнула.

До ночи они сидели под грибком, обнявшись. Маруся плакала, а Димка целовал ее прохладные щеки, глаза. Он чувствовал себя очень взрослым, пожившим на свете мужчиной. И это было очень приятное чувство. Он был почти рад, что бабка продала пианино, и теперь у Маруси только один друг. Он. Димка. Прощаясь, он осторожно взял ладонями ее лицо. В неярком свете уличного фонаря ее осунувшееся личико, заплаканные глаза казались такими беззащитными,что сердце Димки зашлось от нежности. Он осторожно прикоснулся к ее горячим влажным от слез губам, почувствовал их соленый вкус. Долгие годы Димка помнил вкус ее горячих нежных губ так явно,так остро, как будто это было вчера.

А утром Маруся исчезла. Ушла в школу и не вернулась. Она исчезла, не оставив ни адреса, ни письма. Бабушка заявила в милицию. Марусю объявили в розыск. Но не нашли. А может, нашли, да не стали возвращать в дом, ставший для девочки чужим. Бабушка все строчила свои фартуки, на Димкины вопросы не отвечала. Отмалчивалась. Только постарела и как-то вся усохла. Однажды Димка не выдержал, вспылил:

- Это ты, ты виновата во всем, жадная сволочь! Из-за тебя Маруся пропала!

Старуха окинула Димку мутным взглядом:

- Да что ты понимаешь, сопляк! Я может, без нее, без моей ладушки, и не живу вовсе.
Она согнулась и, шаркая бесформенными войлочными ботами, побрела к подъезду.

Что ж, дорогой читатель, не получается сказка со счастливым концом. Я честно старалась привести историю к радостному финалу: белая фата, изумрудные сияющие глаза невесты, крики: «Горько!» Да, и еще фейерверк. Обязательно фейерверк. И добрая старушка с иконой, и красавец-жених на белом «Мерседесе». Ну, или на белых «жигулях», что в сущности тоже не плохо. И разноцветные сны наяву. И сочное краснобокое яблоко на двоих. И теплый дождь в цветущем саду. И звуки рояля из окна по вечерам. Нет, свадьба, конечно, состоялась. Какая ж история о любви без свадьбы? Но только совсем другая свадьба.

3.ДИМКА И МАРУСЯ

Прошло, страшно подумать! - тридцать лет. Водитель автобазы Дмитрий Петрович Реутов отдавал единственную дочь Марусю замуж. Под свадьбу арендовали школьную столовую. Разноцветные шарики, наполненные специальным составом,торчали, как солдатики на посту. Игривые плакаты на стенах призывали свекровь любить невестку, зятя — беречь тещу. Молодая — пышная сероглазая брюнетка — в алом платье светилась счастьем. Гости дружно кричали «горько!», новоиспеченные свекровь и теща утирали слезы радости.

Дмитрий Петрович замотался с хлопотами накануне свадьбы, практически не спал ночь, первые часа три — пока встречали гостей, поздравляли, дарили — еще держался Но ближе к полуночи выпил с друзьями и расслабился. Бурлившая в душе радость перебродила и теперь томила Дмитрия Петровича невнятной грустью, причины которой он не мог понять. Да и не особо старался. Нанятые музыканты — толстый длинноволосый мужик с помятым лицом и прокуренная девица в фиолетовых волосах — старательно пели попсу под минусовки, скачанные из интернета. Дмитрий Петрович морщился и вздыхал. Но молодежь резво прыгала, музыка гремела, свадьба явно удалась.

Накатив еще рюмочку, Дмитрий Петрович и вовсе загрустил. Он вышел на улицу глотнуть морозного воздуха и перекурить . Небо, усыпанное колючими зелеными звездами, сияло неземной красотой. «Эх, жизнь! - вздохнул Дмитрий Петрович.- Не успел оглянуться, а уже под горочку... Дааа...» Почему-то припомнился ему такой же морозный вечер, рыжая девочка с заплаканными глазами, первый поцелуй, вкус которого он никогда не забывал. Память эта гнездилась в потаенном уголке сердца, словно дожидалась своего часа. Дааа, Маруся. Разметала их жизнь. Развела. Хоть бы одним глазком посмотреть.

Брошенный окурок пшикнул в сугробе, Дмитрий Петрович вернулся в столовую, решительно зашагал к музыкантам и потребовал сыграть песню про сурка. Отчаянно фальшивя, он промычал им мелодию, из всех слов припомнилась только фраза припева, и он все время повторял ее: «И мой сурок со мною». Музыканты устало отмахивались. Дмитрий Петрович всегда был горяч. А тут и вовсе вспылил. Скинув пиджак и ахнув им об пол, Дмитрий Петрович пустился в пляс, немузыкально подпевая себе. Музыканты включили лезгинку, но разошедшийся Дмитрий Петрович не желал танцевать лезгинку, а выплясывал скорее «барыню», выкрикивая с завидным постоянством: «И мой сурок со мною!» Гости радостно аплодировали, вдохновленный Дмитрий Петрович гоголем прошелся по залу и еще успел подумать, что надо бы остановиться,больно уж он развеселился. Подпрыгнув в очередной раз, он рухнул на пол.

Через неделю из реанимации Дмитрия Петровича перевели в общую палату. Еще две недели он валялся на больничной койке, слабый и беспомощный. Выздоровление затягивалось. Только месяц спустя он стал потихоньку гулять в больничном саду. Жена привезла ему теплую куртку, шапку и настоящие валенки. Дмитрий Петрович разработал для себя маршрут и каждый день упорно совершал длительные пешие прогулки. Ходил, размышлял о жизни. У него неожиданно образовалось много свободного времени. И он не знал,как распорядиться этой свободой от всех житейских забот.

Он подолгу стоял на берегу маленького озерца, разглядывал небо в облаках и все задавался себе вопросом, почему Господь вернул его к жизни. Других, кому повезло в этот день меньше, давно уже отвезли на городское кладбище. А он вот живет, дышит,ходит, небом любуется. Для чего-то же Господь сделал это щедрый подарок. Значит, считает, что не все дела Дмитрий Петрович на земле управил, какие ему Богом положены были. Что-то не успел. Запамятовал. Какой-то долг за ним остался. Но какой же? Дмитрий Петрович днями ломал голову, не давала ему покоя эта мысль.

Утром в субботу после завтрака Дмитрий Петрович по привычке отправился в сад. День выдался солнечный. Снег искрился, сверкал,переливался,вспыхивал разноцветными огоньками. Настроение у Дмитрия Петровича было отличным. Он медленно шел протоптанной тропинкой к озерцу. В кармане лежала завернутая в пакет горбушка хлеба - покормить птиц. Дышалось сегодня на удивление легко. Вкусный морозный воздух утратил тягучую плотность, ставшую уже привычной после инфаркта. Когда казалось, что воздух сгустился настолько, что его уже невозможно вдыхать, а только нарезать на куски.

На подходе к озерцу Дмитрий Петрович удивился несказанно. Откуда?! Откуда зимой взялись яблоки? Да еще и на березе? Вспомнилось некстати давнее: от осинки не родятся апельсинки. Так Марусю когда-то укоряла бабка. Даа, Маруся... Вот и от березы яблокам не родиться. Ни зимой, ни летом. Но как ни крути, дерево было просто усыпано краснобокими яркими яблоками. И только подойдя поближе, Дмитрий Петрович ахнул и остро пожалел, что нет с собой фотоаппарата. Снегири! Целая стая снегирей облюбовала березу. Раскрошив хлеб на снегу , Дмитрий Петрович отошел в сторону, чтобы не пугать птиц. Он с каким-то забытым умилением смотрел, как настороженно клюют угощение пернатые "яблочки". Как забавно подскакивают, подбираясь к крошкам, кося на него темными глазами-бусинками.

Возвращался Дмитрий Петрович в каком-то расслабленном состоянии, улыбался неизвестно чему, и как-то не заметил в вестибюле ведра с водой, опрокинул. Санитарка, угрюмая тетка неопределенного возраста, прекратила елозить шваброй и так решительно двинулась к Дмитрию Петровичу, что ему на миг показалось: сейчас огреет шваброй. Но женщина молча подняла ведро и так же молча, не глядя на Дмитрия Петровича стала быстро подтирать образовавшуюся лужу.

Дмитрий Петрович пробормотал слова извинения, но женщина не отреагировала. Она ловко подбирала воду тряпкой, отжимала в ведро. И так это ладно и споро у нее получалось, что Дмитрий Петрович не удержался:

- Красиво у вас это получается!

Женщина удивленно посмотрела на него, смахнула капельку пота и вдруг улыбнулась.

- Скажете тоже! Что ж тут красивого - тряпкой махать?

Улыбка преобразила ее лицо, она словно помолодела, и ее глаза вспыхнули весенней зеленью.
Дмитрий Петрович ахнул:

- Маруся? Это ты?

Теперь уже женщина внимательно вглядывалась в его лицо, недоумение явно читалось на нем.

- Нет, не признаю...

- Ну, как же! Димка я! Я тебе еще пианино обещал купить! Помнишь?

Женщина удивленно стянула косынку, утирая ею лицо, по плечам рассыпались рыжие кудри.

- Дима! - улыбнулась она все еще недоверчиво.

- Да я, это я! И мой сурок со мною!

Маруся рассмеялась.

- Надо же! Встретились! А ты.. вы здесь лежите, да?

- Да вот инфаркт шарахнул на свадьбе. Дочь замуж выдавал.

- Дочь... Это хорошо. А я вот одна...

Помолчали.

- Я искал тебя, Маруся. Долго искал. Как ты жила?

Женщина усмехнулась, поправляя жилистой рукой пышные волосы:

- Лучше не вспоминать.

Дмитрий Петрович заметил синие, вытатуированные на пальцах буквы:м,а,р,а. - и не стал задавать других вопросов.Они так и продолжали стоять в центре вестибюля. Вокруг сновали больные, персонал. А они стояли и молчали, и было в этом молчании только что возникшее и робко распускавшееся теплое чувство, дать название которому Дмитрий Петрович не мог. Было в этом чувстве морозное дыхание раннего сиреневого утра, тонкий вкус нагретого за пазухой зимнего яблока, нежность первого поцелуя и горечь несбывшихся надежд.

- А знаешь, мне мое пианино до сих пор снится, - усмехнулась Маруся. Она посмотрела на свои руки, и Дмитрий Петрович понял этот ее сожалеющий взгляд. И еще он понял, зачем Господь не дал ему умереть. И мысленно поблагодарил Бога за урок. Обещания надо выполнять. Нельзя уходить, не выполнив того, что обещал.

Эх, друг-читатель, я же знаю, что не любишь ты печальные истории, а любишь истории со счастливым финалом. И догадываюсь, чего ты ждешь от меня. Дима, ну, Дмитрий Петрович, покупает новенькое пианино, дарит его Марусе, и они в четыре руки играют песню про сурка. И наверное, это было бы очень правильно и справедливо со всех точек зрения. Но, увы, медсестра Танечка уже прогуляла всю минувшую ночь со своим женихом. И не сомкнула глаз. И сегодня утром заступила на сутки. Она уже дважды, отчаянно зевая, пробегала мимо Маруси и Дмитрия Петровича по своим неотложным делам. А впереди у нее еще одна бессонная ночь. Вот так-то!

Этой ночью совсем не уснет Маруся. Ее соседки по комнате в общежитии будут похрапывать на своих койках, а Маруся, завернувшись в одеяло, будет смотреть в темное окно, где на застывшем небе сияют далекие звезды. Она будет думать о Димке и совсем немножечко мечтать, и мечты эти окажутся такими радостными, что Маруся не сомкнет глаз до утра.

Этой ночью не сможет заснуть Дмитрий Петрович. Радостно взволнованный, он будет мечтать о том, как вернется домой, и на следующий же день поедет покупать Марусе пианино! И мысль о том, как обрадуется Маруся, как буду сиять ее глаза, заставляла сильнее биться его изношенное сердце.

Этой ночью уснет только медсестра Танечка. Уснет крепко, намаявшись за день. Уснет, сидя за столом, положив голову на руки, и не услышит, как слабеющим голосом позовет ее Дмитрий Петрович, почувствовав резкую боль в сердце. В пустой палате никто не услышит и не поможет. А Танечка будет спать.

И над всем этим огромным спящим городом, над людьми, что забылись на краткий миг в тревожных снах, над пустынными улицами, застывшими в снежном панцире, над звенящими в морозной тишине деревьями, над птицами, что нахохлились под крышами, над дрожащим маревом огней - в черной бездонной глубине неба звучала в эту ночь неслышимая миру музыка, печальная музыка несбывшихся надежд, несбывшейся любви, обманутой мечты. Словно кто-то одним пальцем легко касался клавиш пианино.

© Нина Роженко, 2012
Дата публикации: 22.02.2012 16:12:11
Просмотров: 2621

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.