Благоволение во человецехъ
Евгений Пейсахович
|
Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры) Объём: 9248 знаков с пробелами Раздел: "Ненастоящее время" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
Я просыпаюсь с горечью во рту. То ли от выпитого вечером бренди, то ли от сигарет, то ли от разлившейся желчи. Вспоминаю запах полыни. И жалею о прошлом. Прошлое было настоящим. Забываю запах полыни. Возвращаюсь к общественной деятельности. Встать, поссать, почистить зубы. Неохотно, но быстро. С отвращением к необходимости. Бриться – потом. Бриться надо с любовью к знакомому во всех деталях рылу. Не спеша. Где-то у соседей жарят рыбу. Пахнет так, что рыбе и самой наверняка ужасно неловко. Но что она может сделать. Много грешила при жизни. Болтала лишнее. Теперь мучается на сковородке. В кипящем масле. С рыбьим богом не пошуткуешь. Сигарета и компьютер нужны, чтобы окончательно возвратиться. И кофе – чтобы горечью перебить горечь. На дисплее внизу слева мигает синим узкая полоса. Замужняя дама тайком суёт мне в руку записку, шурша крепдешиновым платьем, густо-жёлтым, в синих, как мигающая на дисплее полоска, васильках. Сокрушается об очередной замужней жизни. Такой же счастливой, как три, то ли четыре, не помню, предыдущие. Я щёлкаю кнопкой мыши. Разворачиваю записку. Бумага пахнет дорогими духами и соседской жареной рыбой. - Не подумала, - пишет она. – И за это наказанна. Наказанна – так она пишет. С двумя эн. И сразу в воздухе густой и пряный аромат садомазохизма. Вязкий. Зловеще подпорченный запахом рыбы и кипящего масла. Ягодицы, светлые и возвышенные, слегка вспотевшие, замерли в ожидании ремня. Широкого. Кожаного. Чёрного. И волосатая рука уже согнута в локте. Раззудись, плечо. Жалко, что всё так виртуально. А то бы слегка поддать – и вперёд. - Да как вы смеете, сударь! У меня, между прочим, муж. Да и хрен бы с ним, с мужем. Много ли в жизни удовольствий. Стоит ли отказывать себе в них из-за какого-то там еще мужа. Хотя, в сущности-то, конечно. Иди в задницу вместе с мужем. Сдалась ты со своими двумя эн. Хочу, чтобы природа кругом и благоволение во человецехъ. А не замужние шлюхи. - Всё будет хорошо, - пишу я. Утешительно. Вру, конечно. И выключаю компьютер. Умоляем, дождитесь завершения работы программы. Если, боже упаси, завершить программу сейчас, все не сохраненные данные могут быть утеряны. Простите великодушно за доставленные неудобства. По гроб жизни будем за вас бога молить. - А Ленин есть, как думаешь? – с сомнением спрашивает сосед по площадке. - Думаю, есть, - отвечаю я. - Иначе откуда бы всё взялось. Брови у соседа вздымаются изогнутыми русыми линиями над светло-серыми глазами и длинным тощим носом. Распахивает он глаза или щурит, всё равно остаётся впечатление, будто смотрит с доброжелательным изумлением. С интересом. Я закрываю свою дверь, он открывает свою. Мы брякаем ключами и неловко трёмся пухлыми синтетическими боками в тесном пространстве. Его бок подешевле. Мой – подороже. - Вот и я тоже так думаю, - он облегченно вздыхает. – А Ирка меня ругает. Ирка – его располневшая жена, которую сосед подобрал давным-давно, когда сам был молодым и духмяным, в заводском общежитии. Половину зарплаты располневшая Ирка тратит на нейролептики для своего постаревшего свихнувшегося мужа. Так он по крайней мере спокойный. - А не слушай её, - советую я. – Много она понимает. - Вот и я тоже так думаю, - повторяет сосед. - Начал думать – выпей таблетку, - внушает ему Ирка. Иногда сердито. Но чаще доброжелательно. Она его любит. Сосед скрывается в своей конуре, кивнув на прощанье. И тут же приоткрывается дверь напротив моей. Оттуда выглядывает Нина. Левая её рука на ручке двери, а правой она цепко держит лацканы пёстрого халата. Нина перешла границу старости – у неё уже почти нет морщин на лице, кожа будто прилипшая. Может, она сводит вместе лацканы халата, чтобы не было видно, как морщиниста её дряблая шея. - Ну чо у нас сосед? – непонятно спрашивает она. - Да ничо, - толково отвечаю я. - А, ну ладно, раз ничо дак, - успокоенно говорит Нина. И захлопывает свою дверь. Скрывается за. Иногда она приходит ко мне задать какой-нибудь ошеломляющий вопрос. Про квартплату. Или про цену на картошку. И через пять минут приходит снова – чтобы извиниться, что приходила в первый раз. И потом я сижу и прислушиваюсь к шагам в подъезде. Что если Нина придёт в третий раз – извиниться за второй. И после, совсем отчаявшись получить искомое прощение, - в четвертый. Если это случится, я тоже впаду в отчаяние. Но потом, конечно, привыкну. Инфернального запаха жареной рыбы в подъезде нет. Значит, заключаю я, ветер южный. Рыбу жарят соседи из другого подъезда, и оттуда нанесло. Раз ветер южный, значит, по улице плывёт мелкодисперсный туман с очистных сооружений. Он оседает в лесу, в полукилометре от нас. Но прежде чем осесть, сгущается. Парк в сосновом лесу не успевает вобрать его сразу весь. Задыхается в испарениях. В этом тумане никто не одинок. В нём единение всех со всеми. Общая судьба, обработанная химикалиями. Астматики у нас давно повывелись. Раньше были. Когда здесь пахло лесом. Теперь лес пахнет канализацией. Сначала они ходили к врачам. Надеясь. И врачи трезво спрашивали: - А что вы хотите? Тогда, не находя, что ответить, астматики стали уезжать, задыхаясь и пуча полные слёз глаза. А кому некуда было уехать, те немного подумали и умерли. Потужили, потужили, да видят – делать нечего, надо умирать. Грязь успела слегка подтаять после ночи. Ещё тусклая от медленно уходящего холода, она уже чавкает под ногами, но пока пружинисто, весело. Туман бодряще пахнет обкаканным памперсом младенца. Воздух чист и свеж, как поцелуй ребёнка. На бандитской ночной стоянке, в тесной будке, сколоченной из занозистых досок, прячется благожелательный подонок, которому я плачу каждый месяц за то, чтобы он мне по утрам вежливо говорил здрасьте. Его лица я ни разу не видел. Даже если нагнуться к маленькому окошку будки, видишь только кривые пальцы с грязными ногтями, потёртые манжеты кожаной куртки и узкий подбородок. Небритый. И благоволение во человецехъ. Мерседесами, лексусами, джипами, заляпанными по стёкла засохшей грязью, тесно заставлена вся стоянка. Гравий, которым она была скудно присыпана, давно утонул в грязи. На дорогу до работы у меня уходит почти час. Три сигареты. Первая – перед железнодорожным переездом, за которым тянется глухой забор из бетонных плит и обшарпанно розовеет длинный одноэтажный дом с задорной, красными стеклянными буквами, надписью над узкой дверью в недра его: Алкомаркет. Вторая – на въезде в центр. Это еще не центр, но уже въезд. Там тоже шлагбаум и чёрная от копоти насыпь. За железной дорогой приземистые склады из ребристых листов металла и пропитанный запахом денег салон, в котором продают ягуары и ауди. Новые машины блестят, как растаявшая грязь, за высокими витринными стёклами. Обещая. Не сбудется. Или сбудется только отчасти. Подарочным набором. С утонувшим в грязи щебнем на бандитской стоянке и вежливым небритым подонком в будке из занозистых досок. А сбудется там – дальше, за салоном и за складами, в сторону леса, где между редкими соснами оптимистично торчит труба крематория. Там все мечты сбываются. Третья сигарета – перед самой работой. На тесном, весь день забитом машинами, перекрестке надо свернуть налево и переехать через трамвайные рельсы. Никого не обидев. И чтобы тебя никто не обидел. Зато здесь почти что нет грязи. То есть она есть, но не жидкая. Сажа, будто сохранившаяся от давних пожаров, затягивает асфальт, голые тополя и стены серых домов тонкой плёнкой. Защитной. Если быть утешительным. Всё будет хорошо. Скоро выпадет снег – и сразу почернеет. Начнутся весёлые предновогодние хлопоты. В мае на тополях-мутантах распускаются больные пупырчатые листья. Антонио Вивальди. Времена года. Франсиско Гойя. Капричос. В холле светло, и натёртая плитка блестит, отражая свет длинных матово-белых ламп. Гардеробщик Фёдор Иваныч привычно расправляет гренадёрские плечи и расцветает улыбкой на обомшелом от времени широком лице. - Доброе утро, Юрий Николаич. Девушка цокает высокими каблуками по белому мрамору широкой лестницы. Талия и ягодицы обозначены жизнеприемно и полны радостного и боязливого ожидания чего-то нового и неизвестного. Она прижимает локтем к груди пластиковый скоросшиватель с пухлой бумажной начинкой. Надо одёрнуть пиджак. Поправить галстук. Провести ладонью по волосам и слегка тряхнуть головой. Обозначить своё присутствие. - Здравствуйте, Фёдор Иваныч. Тёмно-золотой стальной квадрат прильнул к стене сбоку и чуть выше зеркала в полный рост. Федеральный Центр охраны окружающей среды – так на нём строгими чёрными, как юбка у девушки, буквами написано. Ноги у неё в меру прикрыты. По колено. По-деловому. Деловито. Неплохо бы заглянуть узнать, что у неё там, выше. В смысле экологии и вообще. При случае загляну. Не сейчас. Несолидно. Если она будет не против. Потом. После. Позже. Не на работе. Предвкушать-то мне можно. Мечтать. Представлять себе её голую в кущах зелёных - без пупырчатых листьев, без сажи, без тумана канализации с чарующим ароматом дерьма и, заодно уж, без запаха жареной рыбы. Не зверь же она. Должно у неё быть благоволение. Ко мне-то – во всяком случае. Я такой одинокий, несчастный. И к тому же я всё-таки не какой-то подонок из занозистой будки, с грязными ногтями и небритым подбородком. Не в заношенной кожаной куртке. Я тут всё же начальник. Босс. Душка. © Евгений Пейсахович, 2010 Дата публикации: 24.11.2010 09:31:27 Просмотров: 4176 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|
РецензииБорис Кудряшов [2018-10-19 12:38:14]
Вы знаете этот современный сленг у многих нормальных людей уже в печёнках сидит. Эта бытовуха уже всем режет слух. Может быть вам действительно лучше заняться балетом а не писаниной? Ответить Евгений Пейсахович [2018-10-19 13:22:56]
вы не первый, кто так напрягается - без учёта того самоочевидного факта, что текст написан от лица повествователя, а не автора. автор не в силах облагородить (во всяком случае - сильно облагородить) современную речь. это было бы нелепо и неправдиво. вам же я бы посоветовал, помимо выучить пару па, посмотреть определение слэнга (хотя бы в убогой википедии), научиться ставить в нужных местах запятые и, стоя в третьей позииции, начать писать "священный" с двумя буквами -н-.
|
|
Отзывы незарегистрированных читателейЛ. А. [2012-04-01 20:10:55]
После этого рассказа я поняла, с чем ассоциируется ваше творчество. С работами Гойи. Вспомнилось ещё, наверное, неточно: "Я - Гойя, я - горло повешенной бабы". Вы - Пейсахович, горло повешенного на обречённости жить человека. С этой позиции всё абсурдно и смешно. Просмотрела все рассказы, не попалось ни одного благостного. Интересно. Что же даёт энергию творчества? Ответить Евгений Пейсахович [2012-04-01 20:20:37]
если смешно - какая ещё нужна благость? большей не дадено
|
|