Куриный бульон

Евгений Пейсахович

Форма: Рассказ
Жанр: Проза (другие жанры)
Объём: 6925 знаков с пробелами
Раздел: "Ненастоящее время"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Ленка в меру полная, в меру мягкая, упругая и гладкая во всех местах. С лицом округлым и как будто вовсе не изможденным. Иногда только, вместо привычной улыбки, на нём тенью мелькает усталая отрешенность. И тут же пропадает. Чтобы потом снова появиться. Мелькнуть. Когда никто не смотрит.
Танька хочет выдать Ленку замуж за близнецов Левинзонов. Разом за обоих. Глаз потренировать – и можно будет отличать одного от другого. Дело не в тяге к разнообразию. Просто чо добру пропадать. Два Левинзона – не один Левинзон.
С одним можно пойти куда-нибудь. Чаще в магазин. За едой. Другой в это время пол помоет. Потом выгулять другого, пока первый готовит еду. Или, если со вторым гулять после семейного обеда, моет посуду.
Гулять, правда, негде.
Через квартал от серой панельной пятиэтажки, где живёт Ленка, начинается размытая и растоптанная граница сажи. Отсюда можно смотреть, как сажа сгущается в перспективе. Стоять, как на берегу моря, и смотреть вдаль. Те пятиэтажки, что ближе к закопченному бетонному забору шинного завода, кажутся пережившими пожар.
В другой стороне, тоже через квартал, тянется параллельно улице железная дорога и стоят тёмные от угольной пыли частные капитальные гаражи.
Танька привыкла руководить другими, потому что руководить собой не получается. Получается, но плохо. В каждый данный момент, вроде бы, хорошо, правильно. А потом оказывается, что было нехорошо, неправильно. Любой на ее месте устал бы от такой жизни и начал выдавать Ленку замуж за двух Левинзонов. Чтоб хоть как-то отвлечься.
- А если бы тройня была? – спрашивает Ленка, которой не хочется замуж за Левинзонов. Даже за одного из.
- Это смотря какая квартира, - говорит Танька. Прагматично.
- В большой квартире пол дольше мыть, - вздыхает Ленка.
- Скажешь им, чтоб каждый за собой убирал, - поучает Танька. – Чем больше Левинзонов, тем лучше. Надо только их правильно воспитать.
Они сидят на узкой тесной Танькиной кухне и вдумчиво курят. Танька ёрзает на шатком табурете и с силой выдувает дым вверх под острым углом, шумно. Фффыыыы.
- Да ну тебя, - Ленка отмахивается мягкой гладкой ладошкой, то ли от дыма, то ли от Таньки. – Много ты своих навоспитывала.
- Много, - Танька распрямляет плечи. – Я же не для себя старалась.
От деда-цыгана у нее тяжелые верхние веки и тёмные глаза. Взглядом она легко завораживает и легко останавливает – по потребности. Сначала заворожит, потом остановит. Мужиков пригревает, как пригревают мяучущих в подъезде котят, - отмоет, накормит, даст помурчать на груди, внушающей почтение размером и формой, и отдаст в хорошие руки. Котёнок всё равно вырастет, впадёт в сексуальный угар и начнёт орать у запертой двери, задирая голову вверх, чтоб выпустили обратно в подъезд, на б**дки. Либо начнёт звонить законной жене и отвечать на её звонки. Не пройдёт и полгода. Зачем дожидаться? Если кастрировать жалко, лучше побыстрее отдать.
- Они уже лысеть начали, - говорит Ленка.
- Кто? – уточняет Танька. – Левинзоны? У них просто лбы высокие.
Ленке пора домой, но не хочется. Не хочется, но пора.
- Ладно, - говорит она. – Пойду.
- Ладно, - говорит Танька. – Посиди.
- Бабушка ждёт, - объясняет Ленка.
- Её надо убить, - предлагает Танька. – Чтоб не ждала.
- Ладно, - соглашается Ленка. - Задушу подушкой.
Таньки бывает слишком много. От неё устаёшь.
Дома при Ленкином появлении больше всех оживляется белая кошка Масяня. Трётся о ноги и беспрерывно мяучет. Требовательно.
- Ты её не кормила? – спрашивает Ленка дочку.
- Кормила, - отвечает дочка. Тихо. Вполголоса. Какой у неё полный голос, даже Ленка не знает. Дочка и в младенчестве плакала вполголоса. Никогда не орала. Тихо сокрушалась о несовершенстве бытия. И было ощущение, что она знает о жизни больше Ленки. Теперь дочке девять лет, а сбивающее с толку чувство, будто она знает что-то такое, что неизвестно ее мамаше, у Ленки так и осталось.
Как воспитывать ребёнка, которого, вроде бы, и воспитывать не надо. Который всё знает заранее. Обреченно учится на пятерки и никогда не переедает мороженое. Похвалишь ее – равнодушно скажет спасибо. Кошмар какой-то, а не ребёнок.
Бабушка в своей комнате мстительно молчит об очевидном – давно пора менять памперс.
- Щас, бабушка, - говорит Ленка. В пустоту. В мстительное молчание.
- Подумаешь, - говорит Ленка. – На полчаса к подруге заскочила.
Бабушкино молчание становится обличающим.
- Ну, не на полчаса, - миролюбиво соглашается Ленка. – На полтора.
Бабушкины ягодицы тряпично мягкие, сплющенные и покрыты пигментными пятнами цвета присохшего дерьма. Ленка улыбается, утешительно воркует про хороший стул и старается не морщиться, когда, задирая бабкины ноги, вытягивает из-под неё памперс и вытирает испачканную промежность влажной тряпкой, а потом полирует изношенную плоть пахучей салфеткой, сделанной для упругих младенческих задниц.
- Хочу есть, - говорит бабушка. Сердито. Даёт понять, что смирилась, но не простила. И отомстит как способна. Продолжит переваривать пищу.
- Щас, бабушка, - привычно отзывается Ленка.
Кухня чиста, как рубашка покойника в платяном шкафу. Масяня сидит на табуретке и осуждающе смотрит на бледно-голубой пластик стола, затёртый до лёгкой шершавости. Когда украсть нечего, кошачья жизнь лишается смысла.
Запах куриного бульона, алюминиевую кастрюлю с которым Ленка ставит на газовую плиту, наполняет кухню густым семейным уютом и вытекает дальше, в прихожую.
Масяня громко мурчит, оставаясь на табурете. Переминается с лапы на лапу. Горький опыт подсказывает: спрыгнешь под ноги с умоляющим мявом – тебя тут же подденут ногой под мягкое пузо и отбросят подальше. Будешь бескорыстно мурчать – получишь варёную куриную шкурку.
- Ты, Масяня, молодец, - Ленка отрывает разваренную пупырчатую кожу, обнажая девственно-белую куриную грудь. – Сама на горшок ходишь. На тебе за это.
Кошка бросается на добычу, ниспосланную свыше в её красную пластиковую миску.
Ленка с сомнением смотрит на бульон. Где-то на дне, в замутненных недрах, он как будто уже начинает булькать и пускает вверх струи мелких пузырей. Недогреть – пропасть, и перегреть – пропасть. Мстительная бабушка ни того не простит, ни другого.
Телефон в прихожей взрывается стеклянным звоном, и Ленка на всякий случай выключает газ. Отойдёшь от кастрюли на секунду – бульон тут же вскипит. Давно проверено. Не просто вскипит – выплеснется и зальёт газ.
- Слу-у-ушай, - бодро говорит чёрная телефонная трубка Танькиным голосом. – Я забыла спросить. Женька-то что – отнекался?
Ленка вздыхает:
- Да нет, не отнекался. Отдакался и отнокался. Кому мы нужны.
- Да ла-а-адно, - Танька исполнена оптимизма. – Левинзоны же ещё есть.
- Мне бабушку надо кормить, - говорит Ленка.
Дочка шуршит за письменным столом страницей учебника. Масяня на кухне гоняет пружинящую куриную шкурку по полу.
Бабушка сердито молчит. Бескомпромиссно.
Тень усталой отрешенности мелькает у Ленки в глазах, и губы на секунду сжимаются.

© Евгений Пейсахович, 2010
Дата публикации: 17.12.2010 20:21:33
Просмотров: 3846

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.