Бегство

Юрий Леж

Форма: Повесть
Жанр: Фантастика
Объём: 44487 знаков с пробелами
Раздел: "Все произведения"

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

Маленькая повесть постапокалиптического характера...

И сон повис на потолке
И распластался.
В.Высоцкий
Сизый сигаретный дым густыми волнами подымался к потолку, смешиваясь там с белизной побелки. И мнилась в причудливом переплетении дымных струй жуткая бесконечная холмистая степь, отравленная рукотворными ядами, мертвая, покрытая ссохшимся бурьяном, останками мертвых деревьев, изрытая оврагами, пересохшими руслами умерших ручьев…
Неподалеку от заброшенного коттеджного поселка, возле разрушенной до фундамента когда-то кирпичной добротной будки охранников, дребезжа разгоряченным металлом, остановился вездеход. Машина старой военной модели в давние, теперь почти забытые времена была переделана для мирных, ну, или почти мирных нужд, об этом свидетельствовала старательно затертая временем и человеческими руками, но кое-где местами все равно проступающая надпись на борту «Лаборатория». Лобовое, пуленепробиваемое стекло когда-то широкое, во всю кабину, теперь было практически полностью закрыто снаружи самодельными бронезаслонками. И сейчас сидящий за рычагами гусеничной машины мужчина в прорезиненном балахоне химической защиты и респиратором на лице попытался хоть что-то разглядеть в узкую щель, но сделать это было затруднительно. «Не стреляют в нас, и то хорошо», – устало подумал мужчина, поворачиваясь всем телом к задней стенке кабины. Когда-то на ней было подвешено переговорное устройство, но теперь от него осталось лишь несколько разноцветных проводков, скрученных в маленький веселый узелок. Кто-то варварски вырвал едва ли не с корнем это устройство, наверное, возмущенный наличием даже следов хай-тека в кабине. Да и не особо нужно оно было, последние годы за рычагами машины предпочитали сидеть в защитных костюмах и противогазах или – вот – в респираторах, а попробуй внятно поболтать из-под резиновой маски.
Мужчина резко ударил пару раз по металлической стенке, потом переждал несколько секунд и повторил сигнал для находившихся в бывшем десантном, а теперь жилом отсеке вездехода. В этот момент начиналась самая опасная и неприятная часть их сегодняшней жизни. Кто-то должен был выйти наружу, проверить местность на наличие отравляющих веществ и уровня радиации, оглядеться на предмет возможных неприятных соседей. А потом уже дать сигнал остальным: останавливаться ли на отдых или как можно скорее уезжать с опасного места. И как же часто в последние месяцы тот, кто первым покидал вездеход, навсегда оставался на сухой, мертвой земле. Водитель добавил обороты двигателя и с силой выжал кнопку «турбонаддув» на панели управления. Теперь внутри жилого отсека на несколько минут повысится давление воздуха и можно будет выйти наружу без риска запустить внутрь вредные вещества.
Сидящий в кабине не мог видеть, кто выходит из жилого блока, он и сам-то факт выхода заметил лишь по слабому колебанию корпуса вездехода, когда за вышедшим с силой захлопнули герметичную дверцу. А вышедшего наружу обычно звали Павлом, под плохое настроение «лабораторной крысой», а под хорошее – разведчиком. Неуклюжий, неповоротливый в спецкостюме и противогазе Павел отошел подальше от вездехода, старательно пригибаясь и непрерывно крутя головой, что бы захватить хоть краем глаза окружающее пространство. Не то, что бы это поведение могло помощь при наличии засады, но хоть немного успокаивало душу разведчика.
Вот и сейчас, убедившись, что никто не собирается нападать на него прямо сейчас, Павел установил на относительно ровном участке земли небольшой металлический чемоданчик, извлек из него на вид простой велосипедный насос, окрашенный в защитный цвет, и кучу различных пробирок. С трудом справляясь с хрупкими, миниатюрными стекляшками большими и неудобными рукавицами химзащитного костюма, Павел поочередно вставлял их в специальное гнездо насоса и прокачивал через пробирки воздух. Конечно, стопроцентной гарантии отсутствия вредных веществ в воздухе такой способ не давал, не на всякую отраву были в запасе реагенты, да и срок хранения многих из них истек давным-давно, но относительное чувство безопасности создавал. А всего несколько месяцев назад хитрый чемоданчик помог людям избежать серьезных неприятностей, когда вездеход остановился во вполне мирной и спокойной на первый взгляд лощинке, набитой, как оказалось отравой чуть не до самых краев. То ли когда-то здесь разорвалась химическая бомба, напитав землю на долгие десятилетия вперед ядом, то ли какая природная флюктуация заставила всю окружную дрянь сползтись именно в эту лощинку, но невольные путешественники бежали оттуда, как черт от ладана. Хотя никто из них не помнил уже подлинного значения этого выражения.
Продолжая прокачивать воздух сквозь все новые и новые ампулы, сменяемые в насосе, Павел не забывал посматривать на горящий то желтым, то оранжевым огоньком сигнал встроенного в чемоданчик дозиметра. Если верить его показаниям, место здесь было относительно чистое, пожалуй, не только без противогазов, но и без защитных костюмов и респираторов можно будет провести тут несколько дней, дать отдохнуть детям и взрослым от непрерывного ощущения затхлости и унылого запаха резины спецкостюмов.
Но, даже прокачав насосом все реагенты, еще разок внимательно посмотрев на дозиметр, Павел не стал снимать противогаз, возвращаясь к вездеходу, а только откинул с головы капюшон спецкостюма. Не спеша, поставив на землю возле поблескивающей из-под дорожной пыли гусеницы свой чемоданчик, Павел подхватил с земли небольшой камешек и постучал в двери условным стуком «раз, раз, раз-два-три», что бы находящиеся внутри люди не опасались ни рукотворной химии, ни живых, которые иной раз бывали похуже этой самой ими же придуманной изощренно умертвляющей заразы. И хотя Павел выполнил все оговоренные заранее условия предупреждения о безопасности, первыми из открытой дверцы вездехода на него глянули черные глаза автоматных стволов. Так оно всегда спокойнее и проще, даже если и не мог Павел за такое короткое время привести к их передвижному убежищу врагов. Абсолютно готовый к такому привычно неласковому приему разведчик стянул с головы противогаз и улыбнулся в тусклый синеватый свет салона щербатым, тонкогубым ртом:
– Порядок! Здесь чисто…
Павел успел только чуток отодвинуться в сторонку, как из тесного и душного, пропахшего человеческим потом, фекалиями и машинным маслом пространства один за другим, цепляясь друг за друга стволами автоматов, поясными флягами, прихваченным маленькими лопатками, начали выскакивать добровольные страдальцы. Все были укутаны в спецкостюмы, на пятерых детишек заботливые женщины даже одели противогазы, но взрослые, узнав условный безопасный стук и удостоверившись, что простучал им именно Павел, выходили уже без средств защиты, только химплащи никто из них так и не рискнул оставить внутри вездехода.
Всего за пару минут небольшая проплешинка среди сухого чертополоха, бурьяна и мутировавшей крапивы была заполнена измученными, усталыми, но счастливыми от ощущения удачной остановки людьми. Кто-то просто опустился на землю, блаженно вытянув ноги и оглядываясь по сторонам, кто-то смотрел в пустое, унылое небо, цвета свинца и тоски, кто-то неторопливо прохаживался взад-вперед по проплешинке, стараясь не пересекать условную границу, за которой начинались иссохшиеся маленькие джунгли. Никто из людей, казалось, даже и не заметил, как водитель заглушил двигатель вездехода, обошел машину, плотно прикрыв дверь жилого отсека, и появился среди них, на проплешине. И только его голос, звучащий чуточку сердито, вернул народ к реальности.
– Внимание! Здесь останемся на пару-тройку дней, посмотрим, как обстановка позволит! – проговорил водитель, на ходу расстегивая костюм химзащиты на груди. – Сейчас трое: Павел, Ким и Саня, – пойдут в охранение, к поселку. Там всякое может быть. Оружие сразу наизготовку! Остальные, гляньте на фундамент. Если там спокойно, то вокруг него и расположимся…
Только что блаженствующие люди будто спохватились. Женщины подзывали детей, осторожно пробирающихся среди взрослых, Павел полез внутрь вездехода за своим автоматом, Ким и Саня отошли в сторонку, что-то обсуждая на ходу. А сам водитель-вожак возглавил группу, направившуюся к остаткам фундамента сторожки…
…Через четыре часа дозорная группа вернулась. За это время оставшиеся у фундамента беглецы успели не только досконально обследовать бетонную яму, заполненную сорной травой, непонятными семенами, листьями с деревьев, облетевшими многие годы назад, но и накрыть его водонепроницаемой легкой тканью, а поверх неё еще и военной маскировочной сеткой. Очень быстро женщины разожгли таблетки сухого спирта, вскипятили воду, взятую в запас из безопасного источника несколько дней назад, заварили спитой, раз уже десять использованный чайный лист. Пусть вода отдавала плесенью, а чай едва подкрашивал её слабеньким желтоватым цветом, все были рады и этому нехитрому питию, ведь в дороге чаще всего они обходились просто глотком тепловатой, затхлой воды со вкусом бензина, разливаемого на ходу из металлических канистр. А сегодня к чаю Вожак распорядился выдать из запаса немного шоколада, давно просроченного, одеревеневшего и покрытого белым налетом, но все равно сказочно сладкого. А вот основным блюдом ужина были привычные сухари каменной твердости. Их можно было только размачивать в чае, зубы у людей теперь были не способны не только грызть сухари, но даже и перекусить тоненькую травинку.
Устроившись в дальнем, почти темном углу рукотворной пещеры Вожак вскользь, стараясь не привлекать внимания, разглядывал своих людей. Их тощие сгорбленные фигуры, приученные сутулиться тесным и низким десантным отсеком вездехода. Их короткие, неровно обрезанные волосы, торчащие в разные стороны. Их изможденные землистые лица, в синеватых сполохах сухого горючего отливающиеся у кого голубизной, у кого чернотой, а то и вовсе всеми цветами давно забытой радуги. Усталые движения дрожащих рук говорили, что любую, самую элементарную физическую работу люди делают через силу, их организмы истощены и ослаблены до предела, до последней степени и очень скоро – да, очень! – снова придется живым, изнуряя себя, копать землю для мертвых.
За минувшие годы бегства, все то время, пока люди бежали не КУДА, а от ЧЕГО, это был уже третий состав группы при Вожаке. Люди прибивались и отставали, терялись в разрушенных городах и на ровном месте в степи, умирали, надорвавшись от отравленной жизни, наглотавшись злой химии и невидимой радиации, тихо-тихо не просыпались по утру в дальнем уголке тесного десантного отсека вездехода, наступали на неожиданно сохранившиеся до этих дней мины-ловушки, рвали настороженные гранатные растяжки, ловили своими телами пули преследователей, а то и просто случайно проходящих мимо, таких же бегущих, как и они сами, людей.
«Куда ведет этот бессмысленный путь? Что будет в конце его, если будет что-то, кроме могильного холмика или вороньих клювов?» Раньше Вожак часто думал об этом на спокойных, тихих стоянках, вроде вот этой, случившейся так кстати. Но с годами перестал задаваться такими простыми и сложными вопросами. То ли сообразив, что никогда и ни от кого не получит ответа, то ли просто устав жаловаться на судьбу самому себе…
У выхода мелькнули тени, зашуршали о стылую, сухую землю подошвы разношенных, старых сапог. Но сидящий на самом краю, почти выбравшийся из-под навеса Валёк не подал сигнала тревоги, значит, вернулись свои, дозорные. Вожак повнимательнее оглядел паренька: совсем еще мальчишка, и шестнадцати, наверное, нет, но упрямо сжимает обеими слабыми ручонками явно тяжелый для него армейский пистолет. «И предохранитель, небось, снят, и патрон в стволе, как учили», – то ли с гордостью, то ли с горечью подумал Вожак.
Он не дал дозорным, сунувшихся было под полог, войти внутрь, поднялся сам, отставляя в сторонку жестяную кружку с чаем, и шагнул им навстречу, оттесняя их обратно, под сизо-серое, клубящееся странной, будто живой пеленой небо.
– Погодите, про вас не забыли, пайку оставили…
Оглядев повнимательнее окрестности, Вожак ткнул кулаком на небольшой бугорок метрах в ста от их лагеря:
– Саня, ты пока подежурь там. Только не стой на виду, приляг, что ли, что б незаметно тебя со стороны было… Химку сними, тут чисто, подстелешь её на землю…
Саня, сглотнув голодную слюну, нехотя кивнул и медленно поплелся к бугорку. Вожак хотел было прикрикнуть на него, что б энергичнее шевелился, но, подумав, промолчал. Видно было, что четырехчасовой обход местности измотал паренька, он еле-еле переставлял ноги, опираясь на обшарпанный приклад автомата, как на костыль. «Что же от нас осталось за эти годы непрерывного бегства?» – подумал Вожак, но его мысли оборвал Павел.
– Он хотел с Лягушонкой посидеть, – сказал разведчик с укоризной, глядя в спину удаляющемуся Сане.
– И ты тоже? Просил ведь всех… – напомнил ему Вожак. – Она и так переживает, да и не по своему же желанию зеленой стала.
Эту девчонку лет двадцати они подобрали на окраине все еще отравленного, мертвого городка, в незапамятные времена залитого то ли ипритом пополам с напалмом, то ли еще какой рукотворной гадостью. Через городок они прорывались на максимальной скорости, уходя от очередных, каких-то особо рьяных преследователей… Как Зоя выжила, как просуществовала все эти годы в одиночестве, как ходила по самому краешку зоны невидимой и беспощадной смерти, чем питалась, и помогал ли ей кто-то выжить – никто так и не узнал до сих пор. Она молчала о своем прошлом, даже общаясь с Саней, а приставать с расспросами в группе просто не умели.
«Зоя – по-гречески значит жизнь», – вспоминал старинную сентенцию Вожак, поглядывая на эту удивительно крепкую, сильную на фоне остальных беженцев девушку. Одна только беда, еще когда подбирали её, приметили, что кожа на лице и руках Зои явственно отливает зеленью. В тот горячий момент на это особого внимания не обратили, не до цвета кожи и глаз тогда было… А уже потом, с каждым днем, с каждым месяцем Зоя становилась все зеленее, иной раз и в самом деле напоминая ту самую… лягушонку. Прозвище лягушка-царевна прилипло к ней, но звали Зою так только за глаза, ну или в неторопливом вечернем разговоре, которых с каждым месяцем становилось все меньше и меньше. В глаза, да на бегу звали по имени, так короче, да и незачем лишний раз обращать внимание на такую особую примету, и без того досталось девушке, захватила её все-таки дурная химия из городка, хорошо хоть краем прошлась, не лишила жизненной силы. А так – сами все не без недостатков. Вон, Сомиха шестипалого родила года три назад и – ничего, выжил мальчишка, молчун, как все дети, серьезный такой, трется теперь под ногами у взрослых. Наверное, про себя удивляется, отчего у всех остальных на руках по пять пальцев? Или, может, думает, что с возрастом его лишние пальчики отпадут? Кто знает, что творится в маленькой, едва покрытой пушком вместо волос, головенке.
– Я не со зла, – перебил мысли Вожака разведчик. – Он в самом деле хотел с ней посидеть у огня. Сам на обратной дороге говорил…
– Теперь ты говори, – приказал очнувшийся от собственных мыслей Вожак. – Что там видели, на периметре?
– Прошлись по округе, особо в ложбинки не углублялись, – охотно подхватил разговор Павел, ему было о чем доложить. – Следов вокруг них полно, даже и не понять – чьи и как давно тут оставлены. Не умеем мы следы читать. Но человеческих нет, да и техникой не пахнет. А вот поселок целехонький…
И, заметив недоуменный взгляд Вожака, поспешно разъяснил:
– Мы так долго там прокопались… Странно даже, дома целые, пограбили их, конечно, что кому надо вытащили, но как-то… х-м-м… культурно, что ли. В иных коттеджах даже стекла сохранились. Но вокруг домов живности никакой не видно. И следов совсем нет, следы только с других сторон. Я вот думаю…
Павел сделал паузу, поглядев на Вожака, будто спрашивая разрешения изложить свои мысли, тот, казалось, внимательно слушал, при этом глядя куда-то в сторону, и разведчик осторожно продолжил:
– Я вот думаю, может, туда перебраться? Под крышу?
– Не стоит, – сказал, вмешиваясь в разговор, молчавший до сих пор узкоглазый, желтый, как лимон, Ким, то ли кореец, то китаец, он и сам не знал ни родителей своих, ни национальности. – Поймают нас под крышей. Было уже такое, ты, разведчик, не помнишь, ты еще тогда сам по себе бежал, а нас уже ловили…
– Я про это знаю, – не собирался просто так сдаваться Павел. – Ты же сам и рассказывал, как было… Только это где было-то? В городе, в развалинах. А тут – сам же видел – отдельный пустой поселок, кто нас тут ловить будет?
– Я тоже всё время думал, что такие, как мы, никому не нужны, – с горечью в голосе сказал Вожак. – Уроды, больные, отравленные, с лучевкой в кости и мозгах… А вот и нет. Кому-то и мы, такие, мешаем жить. Потому и бегаем от всех годами… всю жизнь бегаем…
Разведчик и Ким примолкли. Слова Вожака показались им странными и ненужными, ведь надо решать идти в поселок или оставаться в подвале сторожки, а не размышлять о бесполезной сущности их бытия. Но делать замечания или торопить Вожака с принятием решения они не стали, все-таки Вожак – это Вожак…
А тот сам оборвал свою речь, будто поперхнулся ею, закашлялся…
– Сейчас отдохнем, выспимся по-человечески, а потом я сам гляну на эти коттеджи, – решил Вожак. – Пойдем к огню, а ты, Ким, через час сменишь Саню, успеет он со своей Зоей посидеть, она крепкая, дотерпит…
…Дом был старый, двухэтажный, но время и невзгоды, казалось, не тронули его, только кирпичи потемнели, да стекла загрязнились почти до полной непрозрачности.
Вожак прошелся по замусоренному мраморному полу первого этажа, заглянул в разграбленную кухоньку, пустынные кладовки, по скрипучей деревянной лестнице поднялся на второй этаж, пооткрывал двери многочисленных комнат-спален, покрутил головой в легком недоумении: «Зачем же одному человеку столько комнат было нужно?», потом подумал, что хозяин, наверное, держал их для гостей.
По сути, Павел с самого начала был прав, предлагая перебраться сюда из подвала сторожки, но вот не лежала душа у Вожака к таким благоустроенным помещениям. Не то, что бы чувствовал он подвох или засаду, но понимал, как трудно будет через несколько дней понимать отсюда людей, загонять их в тесное, вонючее нутро вездехода. А стоит остаться хотя бы на пару-тройку недель, как преследователи всех мастей появятся возле поселка, будто воронье, слетающееся на падаль.
«Вот любопытно, – вновь отвлекли Вожака собственные мысли. – Зверьё всякое без числа передохло, птицы, насекомые… разве что, где почище, сохранились, а воронье и крысы, как жили, так и живут, будто бессмертные они, никакой химией не взять…» Конечно, Вожак немного лукавил даже перед самим собой, видел он на пути огромные стаи сдохших ворон, будто дохнула на них смерть, остановив во время погребального пиршества. Видел и множество дохлых крыс, но все равно – живыми он видел этих тварей гораздо больше. И уж гораздо больше, чем людей, которых становилось день ото дня все меньше и меньше, и не только в его злосчастной группе.
Наверное, последние спокойные дни путешествия без стрельбы и преследования, найденное чистое место, да и вот этот, готовый под жилье, коттедж расслабили сжатую пружину нервов Вожака. Он перестал ежесекундно ожидать опасности, удара в спину, выстрела из-за кустов. А главное – интуиция, без которой он не смог бы выжить все эти годы, упрямо подсказывала, что неприятностей в ближайшее время ждать не следует.
– Павел! – позвал Вожак разведчика, продолжавшего копошиться на первом этаже. – Слышишь? Наверное, ты прав, надо сюда перебираться…
Громко топоча и пыхтя, Павел начал было взбираться по крутой лестнице на зов, но Вожак остановил его:
– Ступай к нашим, скажи, пусть собираются, а я пока вездеход подгоню…
Вездеход по сложившейся давным-давно традиции отгоняли подальше от места стоянки, что бы не потерять сразу, одним махом, и драгоценную, спасительную технику, и людей.
…К вездеходу Вожак добрался быстрее, чем разведчик к стоянке. Разбросал придавливающие маскировочную сеть сухие, крупные ветки деревьев, невесть как попавшие сюда, стянул сетку, запихнул её, почти не сворачивая, в десантный отсек. И едва тронулся, как увидел свою группу, пробирающуюся через полегший мертвый бурьян в сторону поселка. Зрелище едва плетущихся по бездорожью людей, пытавшихся еще и тащить кто на себе, а кто и просто за собой кое-как упакованные вещи, было жалкое и душераздирающее. Даже привыкший к нему Вожак с трудом сдержал слезы и одновременное желание разогнать вездеход и пройтись гусеницами по согбенной цепочке женщин, детей, мужчин, что бы ныне и навсегда прекратить их мучения.
Чуть наддав газку, Вожак легко их догнал и перегородил путь колонне. Открыв дверцу, он выглянул из вездехода и позвал:
– Эй, люди! Быстро загружайтесь! Проехаться – оно быстрее будет…
И добавил про себя, возвращаясь на привычное место за рычагами: «А то ведь до смерти устанете, пока дойдете, некому будет обед готовить, разве что, Лягушонка, как всегда выручит…»
…Как и думал Вожак, люди не очень-то обрадовались давно забытой крыше над головой. Никто не разбредался по дому, в котором могло поместиться еще три раза по столько народу, как сейчас, да еще и свободного место осталось бы вдоволь. Все сгрудились в одной просторной комнате с большим овальным столом в центре, наверное, бывшей столовой. Здесь и приготовили скудный обед, жалея, что в самом доме нечем поживиться из съестного. Здесь и пристроились спать после еды, привычно постелив и укрывшись плащами химзащиты, подложив под головы противогазные сумки и маленькие котомки с личными вещами, у кого они были. Вожак, побродив между спящими, перекинулся парой слов с Зоей, единственной, кроме дозорных, кого не сморил сон, а потом ушел к вездеходу, оставленному подальше от домика, но тоже под крышей полуразрушенного от времени и былых едких дождей деревянного сарая. С единственным верным средством передвижения Вожак мог заниматься круглосуточно, дело находилось всегда, тем более, никто, кроме него, ничего не понимал ни в двигателях, ни в ходовой части вездехода. А учить этому кого-то из бегущих, даже мальчишек, не получалось. У людей исчезла тяга к знаниям вместе с физическими силами. Что может случиться с группой, если сам Вожак пропадет, он старался не думать. Идти пешком по степи в ежеминутном ожидании стрельбы и криков преследователей – уж лучше сразу лечь на землю и дождаться смерти без лишних мучений.
Вернулся в дом Вожак уже под вечер. Пусть и не сильно в последние годы отличались день и ночь, но человеческий организм за тысячелетия привык отсчитывать земные сутки, сбить его всего за несколько десятилетий было трудно. К вечеру отдохнувший народ немного ожил, зашевелился, многие даже сделали вылазку из столовой на второй этаж и на улицу, в обширный, наверное, когда-то цветущий сад. Теперь здесь торчали голые сухие стволы деревьев, негодные даже на топливо, ведь они собрали в себя всю окружающую отраву.
Время отдыха, приятного безделья и необязательного легкого труда тянулось медленно, будто осознавая, что еще не скоро в очередной раз посетит эту группу усталых, молчаливых людей.
…Среди ночи Вожак проснулся от бешеного сердцебиения и ощущения необъяснимой тревоги. Осторожно переступая через спящих людей, он вышел из столовой, узким коридорчиком прошел к «черному ходу» домика и вышел на маленькое крылечко, предназначенное когда-то для прислуги. На улице было светло, в прежние времена такое время суток назвали бы легкими сумерками, но сейчас для всех это была глубокая ночь. По небу тут и там пробегали странные синеватые сполохи, похожие на северное сияние, только более однообразные, приевшиеся в последние годы.
Вожак спустился с крылечка и прямо тут, у стены домика, справил нужду, поглядывая сквозь мертвые деревья на бушующие где-то далеко зарницы. Похоже было, что в этих краях электричества в атмосфере накопилось с избытком. Может быть, именно эта бешеная электролизация и побеспокоила его? Немного постояв у стены и, казалось, совсем успокоившись, Вожак решил возвращаться в общее спальное помещение, как вдруг заметил в одном из дальних окон домика отблески настоящего, живого пламени. Это было так удивительно, что Вожак, будто зверь на приманку в капкан, пошел туда, никого не предупредив, даже не объявляя на всякий случай тревогу, как было заведено в группе испокон веку.
Он вошел в дальнюю от общей столовой комнату, будто заранее зная, что ему ничего не угрожает, не может случиться никаких неприятностей не только с ним, но и с его людьми. И первое, что бросилось Вожаку в глаза, был огонь в камине. И сгустившаяся вокруг огня темнота, будто в комнате, вопреки новым законам природы, наступила самая настоящая ночь.
Вожак успел только подумать: «Да что ж они с ума посходили, что ли?», как из укутанного мраком угла вышел высокий худой мужчина в распахнутом длинном черном пальто. На голове у него красовалась широкополая черная шляпа, больше пригодная для демисезонной прогулки где-нибудь в центре уцелевшего, чистого городка, чем для ношения на окраине этого мира. Из-под шляпы на воротник пальто падали длинные волнистые волосы. На широком поясе мужчины висела открытая кобура и, судя по рукоятке, пистолет в ней был совсем не мелкого калибра. Но Вожак видел и чувствовал, что сейчас оружие играет всего лишь декоративную роль.
Следом за первым гостем на освещенное пространство перед камином выкатился маленьким колобком второй: толстенький, невысокий, казалось, прихрамывающий на обе ноги, с коротким карабином в руках. Объемистое брюшко туго обтягивала короткая кожаная куртка, жирненькие ляжки скрывались под широкими, свободные штанами цвета грязного хаки, заправленными в высокие, шнурованные ботинки, удивительно чистые, прямо-таки сияющие в слабых бликах каминного огня. Лицо у толстячка было улыбчивое, но в его веселость не верилось, это была просто маска, намертво приклеенная к человеку.
Вожак подумал было спросить, как эти двое смогли пройти мимо дозорных на улице, зачем развели огонь из ядовитых дров, но тут же решил, что все вопросы сейчас прозвучат глупо и несуразно. «Надо достойно держать удар, раз тебя поймали врасплох, как беспомощного цыпленка», – подумал Вожак.
Подхватив от стены, возле которой он стоял, уцелевшее за прошедшие годы кресло с потускневшей обивкой, он шагнул поближе к камину, аккуратно, без стука, поставил кресло на пол и уселся в него, стараясь не смотреть на нежданных визитеров, а сосредоточиться на язычках пламени, весело облизывающих узловатые поленья в камине.
Кажется, нежданные гости оценили его самообладание, быстро переглянувшись и шагнув поближе так, что оказались перед креслом слева и справа от него. Стоящий левее Высокий первым начал разговор.
– Несколько недель назад тебя предупреждали, что ты ведешь людей на Край Света? – спросил он хрипловатым, сильным голосом.
Одновременно с вопросом Высокий положил обе руки на рукоятку пистолета, видимо, этот жест был для него привычен и не нес в себе угрозы, но Вожак почему-то обратил внимание, что руки у гостя гораздо темнее смуглого лица. И через секунду понял, что видит на человеческих руках обыкновенные, но давно забытые в быту тонкие черные перчатки.
– Да, – сказал Вожак, вспомнив, как несколько недель назад, на окраине пустого, но почти не разрушенного городка, им встретился лысый уродец с большой головой и выпученными глазами. – Да, нам сказали об этом…
Уродец сам безбоязненно подошел к остановившимся на окраине беженцам. Они готовились уже наполнить собой чрево вездехода, чуть размявшись перед предстоящей долгой дорогой, справив нужду, да и просто поглазев по сторонам. Большеголовый безошибочно определил среди людей Вожака и обратился только к нему. «Знаешь, уезжаете навсегда…», – скрипучим голоском поведал он. «Мы и не думали возвращаться», – хмуро ответил Вожак, поглядывая на своих людей. Он не любил такие вот встречи и неожиданных прорицателей. Они нагоняли на людей и без того не видящих в жизни радости еще большую тоску. «Нет-нет, – замотал огромной головой уродец. – Там, куда вы идете, нет ничего…» «Там такие же руины, степь и овраги, как и везде», – ответил Вожак, сожалея, что начал разговор. Теперь стоявшие поблизости люди тоже обратили внимание на большеголового. «Там нет ничего, – повторил уродец, покачиваясь на тонких ножках. – Три дня и три ночи. Может быть, больше. А потом – Край Света. За Краем нет ничего…» «Если ты все сказал – уходи, – хмуро ответил Вожак. – Мы тебя не возьмем с собой. Кажется, ты и здесь неплохо себя чувствуешь…» «Я – чувствую, да… а за Краем Света никто не чувствует», – рассудительно сказал уродец и, повернувшись спиной, заковылял в свои родные развалины. «Наверное, я свалял дурака», – подумал тогда Вожак, уловив встревоженные, вопросительные взгляды своих людей. Но никто ничего ему не сказал, таких или похожих пророчеств все они наслушались по дороге с избытком…
«Кто бы тогда мог подумать, что это предупреждение, а не очередной бред свихнувшегося уродца», – подумал Вожак, продолжая смотреть на огонь.
– Вы пришли, – твердо сказал Высокий. – Дальше, ты видел, там сейчас бесятся зарницы, ничего нет. Это Край Света.
Вожак молчал, он чувствовал, что это только начало разговора. Нежданные гости пришли в домик вовсе не для того, что бы оповестить его о сбывшемся нелепом пророчестве. Им что-то надо… или кто-то нужен… «Зачем им кто-то из больных и полумертвых?» – мелькнула и угасла шальная мысль.
– Там уже ничего нет. Ни жизни, ни смерти… – Высокий качнулся, переходя с носка на каблук и обратно, повернулся к Вожаку профилем.
– Мы и так который уже год обитаем между жизнью и смертью, – неохотно ответил Вожак и подумал, что слова Высокого совсем не похожи на запугивание.
– В доме пятеро детей, четыре женщины и семеро мужчин, считая тебя самого, – сказал Высокий. – Мы можем взять троих. Только троих.
«Взять – куда?» – подумал Вожак и тут же с пронзительной ясностью понял, что «взять» означает – спасти. Спасти от жизни и нежизни, от Края Света, от того, что ждет их за этим Краем.
– Мы можем остаться здесь, – упрямо проговорил Вожак, только ради того, что бы возразить пришельцам. – Остаться и никуда не идти. До Края Света далеко, и он не может сам придти сюда.
– Конечно, не может, – неожиданно звонким, почти радостным голосом заговорил второй, маленький и круглый человек. – Сюда могут придти те, кто всю жизнь преследует вас. И это будет похуже, чем просто «нежизнь»…
– Ты пугаешь? – спросил Вожак, понимая, что этим разговором он просто оттягивает тот самый момент, когда придется принимать окончательное решение.
– Тебя можно испугать словами? – искренне удивился Коротышка.
– Зачем вам оружие? – спросил Вожак, резко меняя тему разговора, пытаясь хоть как-то, хоть на ничтожно малый миг завладеть инициативой.
Нежданные гости быстро переглянулись, и губы Высокого растянула ухмылка.
– Он нас не за тех принимает, – с неожиданной радостью сказал Коротышка. – Прикинь…
Высокий понимающе кивнул и вновь обратился к Вожаку:
– От решения ты не ускользнешь, а любые слова сейчас – это только слова. А реальность – это Край Света, и те трое, кто уйдет с нами…
– Остальных вы уже списали? Заранее? – почему-то обозлился Вожак, чувствуя, что вот-вот, и он выйдет из себя, сорвется и превратит тихую ночь у камина в непристойное безобразие; возможно даже – со стрельбой.
Он никогда и ни в какой ситуации за все прошедшие годы не оставался без оружия, может быть, это и спасало его не раз и не два. Сейчас Вожак ощущал согревшийся на собственном теле небольшой пистолет, как последний аргумент в этом нелепом разговоре.
– Мы? Списали? – Высокий в недоумении поднял брови. – Вас списали задолго до этой встречи. И то, что вы все дошли сюда относительно живыми – уже маленькое чудо. Но время чудес закончилось. Всё когда-то заканчивается. И так уж получилось, что для вас это всё заканчивается здесь…
– Я должен подумать, – неожиданно даже для самого себя сдался Вожак, удивляясь собственным перепадам настроения; ведь только что он был готов броситься на непрошеных гостей с оружием.
– А чем ты еще занимаешься всё это время? – удивился Коротышка. – Пробуешь нас «на зуб», прокачиваешь, суетишься в душе, а сам-то всё думаешь, думаешь, думаешь…
Высказавшись, человечек залился звонким, счастливым хохотом. Высокий посмотрел на своего напарника с неодобрением, мол, незачем было высказывать то, что и так всем ясно. Но Вожак уже не обращал внимания на нежданных гостей. Как бывало не раз на спокойных стоянках, он весь ушел в себя, не реагируя на внешние раздражители. В голове у него бродили обрывки разных мыслей, но он никак не мог ухватиться за какую-то из них, не мог понять их важность или пустую мимолетность…
«Кто для меня те люди, что спят сейчас в столовой этого домика? Я многих из них знаю всего несколько месяцев. Есть и старожилы, совсем измотанные, больные, на последнем выдохе. Им покой нужен, а не Край Света. И еще Лягушонка. Самая странная, должна же быть больной, а крепче всех. И кто такие эти странные гости? Кто им нужен, зачем… Почему предупредили, могли бы и просто так взять тех, в ком у них интерес…»
И тут, будто подслушав последние мысли Вожака, Высокий сказал:
– Посмотри…
Он шагнул к стене, на которой висело большое, в рост человека, запыленное, забрызганное чем-то, грязное зеркало в литой бронзовой раме. Разглядеть хоть какое-то отражение в нем было невозможно. Но Высокий провел рукой, затянутой в тонкую кожаную перчатку, по пыльной поверхности, и в зеркале запрыгали, заплясали огоньки пламени… Сквозь сумрак все еще грязного стекла проступило отражение камина, маленького толстячка, сидящего в кресле Вожака, высокого гостя.
А потом Высокий просто отступил в сторону, уходя из поля зрения, но его отражение не исчезло из зеркала, продолжая жить в нем своей, отдельной от яви, жизнью. Вожак покосился на странного гостя, тот стоял у стены, спокойно скрестив руки на груди, в то время как его отражение в зеркале разгуливало по комнате, заложив руки за спину, и беззвучно шевеля губами.
– Детей мы не возьмем, – будто откуда-то из-под толщи воды, сквозь забитые ватой уши услышал Вожак голос Высокого. – На не нужен мусор, и можешь не изображать из себя человеколюбивого гуманиста. Потому что они – самый настоящий мусор, способный мучительно просуществовать, а не прожить, еще несколько лет. Да и то в самых благоприятных, тепличных условиях.
Слова человека в черном были жестокими, но смысл их был справедлив. Вожак не мог не подумать об этом. Но не мог он и так спокойно списать из жизни детей, обрекая их на что-то страшное и непонятное за Краем Света.
– Теперь тебе уже легче выбирать, – звонко посоветовал Коротышка. – Детей не возьмем, из женщин отпадает родившая шестипалого. Да и подросток этот, вы сами его Спящим зовете…
Парнишка с жидкими, неопределенного цвета волосами, неопрятный даже на фоне всех остальных, умывающихся раз-два в месяц, и равнодушный ко всему на свете, даже к еде, спал в тот момент, когда его подобрали, спал в десантном отсеке вездехода, в полусонном состоянии выбирался наружу и тут же засыпал, стоило ему на пару минут остановиться где-нибудь. Единственным его достоинством была незаметность и неприхотливость в еде. Но каждый раз, трогая вездеход с места, вожак вспоминал, не забыли ли они где-то спящего Вовку.
– Осталось-то всего – ничего, – по-прежнему бодро продолжил Коротышка. – А если ты себя за высокоморального гуманиста считать продолжаешь, так и еще на одного меньше. Из восьми троих выбирать всегда легче, чем из шестнадцати…
«Они же люди, все они – люди, – хотел возразить Вожак. – Как выбирать?» Но в этот момент в голове у него смешалось отражение высокого человека в черном с ним самим, к непонятному, хаотичному хороводу присоединился Коротышка, а потом всё вокруг растворилось в язычках спокойного мирного пламени горящих в камине поленьев…
– Возьмите Лягушонку, – хрипло, с трудом выталкивая из себя слова, сказал Вожак; сказал и – сдался. – Возьмите. Зоя, она пусть и зеленая, но крепкая, может у нее что с пигментацией кожи только нарушено? И – Саню вместе с ней. Им вдвоем надо быть, если вы понимаете.
– Мы понимаем, – неожиданно мягко сказал Высокий. – Ты снова нас не теми, кто мы есть на самом деле. А мы всё понимаем. Третьим в этой компании очень хочешь быть ты, сам. Что тебе мешает?
– Они… никто… они не смогут вести вездеход, – почти шепотом сказал Вожак. – Не умеют, да и силенок не хватит за рычагами сидеть, это ж не авто для гламурных дам…
– Ты еще помнишь эти слова? – удивился Высокий. – Вот не думал, что такие люди остались… А вездеход им не понадобится, отсюда до Края Света они и пешком дойдут, поверь… И даже никто не погибнет по дороге, просто – не успеет.
– Думаешь сейчас «что я сделал?», раскаиваешься? горюешь? – будто прочитав мысли Вожака, спросил Коротышка. – Ну-ну, кайся, кайся… А ведь мы могли просто зайти в столовую и перестрелять всех лишних, оставить только того, кто нам бы приглянулся во сне…
– Почему же не перестреляли? – спросил Вожак. – Интересно было посмотреть, как мучается человек с выбором? обрекая других…
– Не очень-то ты и мучился, – деловито отозвался Высокий, подтянул на удивление чистые перчатки и добавил: – Пора…
Вожак вздрогнул и вскинул голову – за окном просветлело, как будто за час их разговора промелькнули восемь часов темного времени суток.
– Как такое могло быть? – тихо, будто бы сам себя, спросил Вожак.
Высокий демонстративно пожал плечами:
– Край Света… Тут всякое бывает, не предугадаешь.
…Люди вставали трудно, медленно и неохотно, молча терли заплывшие за ночь гноем глаза, тихонько выскальзывали один за другим в соседнюю комнатку, когда-то бывшую туалетом, с сохранившимся, целым унитазом. Вот только сейчас ни воды, ни света в ней не было, потому двери за собой не закрывали.
Так же привычно собирали свои нехитрые пожитки, не обращая внимания на друг на друга, без вопросов выходили на улицу…
– Саня, Зоя, останьтесь здесь, – распорядился Вожак, выходя следом за своими, или теперь уже вовсе не своими, людьми.
«Что-то надо бы им сказать, – подумал Вожак, глядя, как народец сбивается в некое подобие колонны за разрушенной оградой домика. – Ведь прощаемся навсегда… или – не надо?»
Вожака не мучила совесть, он не испытывал жалости или привязанности к уходящим за Край Света людям, но вот неизвестность, которую сулили изменения в собственной судьбе, с каждой секундой волновала его все сильнее и сильнее.
– Ладно, – вполголоса сказал Вожак, глядя на построившуюся, наконец-то, колонну. – Двигайтесь вперед, за поселком возьмете чуть вправо, ну, вон туда, к холмам…
Никто ему не ответил, да он и не ждал ответа, молча люди зашагали по давно заросшей бурьяном дорожке, ведущей их… Может быть, они рассчитывали, что возле холмов их уже будет ждать Вожак с вездеходом? Может быть, им было просто всё равно? Кто это поймет?
Он тупо смотрел, как неровно колышутся горбатые от вещмешков и котомок спины, укрытые плащами химзащиты; люди уходили туда, где среди ночи играли невероятными сполохами зарницы, туда, где, по словам нежданных гостей, не было ни смерти, ни жизни…
…Одновременно с вернувшимся с улицы Вожаком в столовую вошли Высокий и Коротышка. Сейчас, при дневном свете, оба утратили некий налет демоничности и потусторонности, так резко выраженный в обоих ночью, при свете живого пламени камина. Длиннополое пальто и шляпа Высокого оказались изрядно потертыми и заляпанными грязью и машинным маслом, а такая стильная курточка Коротышки и вовсе была женского фасона. Но вот лица не изменились. Всё та же смуглая мрачность и серьезность на лице Высокого, легкий румянец и веселое выражение у его напарника.
Зоя и Саня, сидевшие после ухода всей группы в дальнем уголочке на брошенном на пол защитном плаще, приподнялись, с удивленной настороженностью рассматривая гостей и особенно их оружие.
– Ну, что ж, ребятишки… Лягушка-царевна и Иван-дурак… – задумчиво сказал Высокий. – Пора бы и собираться в путь-дорогу, вот только кем у нас вожачок будет? Не Серым же Волком его назначать?
Вслушиваясь в удивительные, незнакомые слова загадочного пришельца, Зоя и Саня растерянно молчали. Еще большую растерянность вызывало в них безмолвное присутствие Вожака. Он так и не объяснил ребятам, зачем они остались в доме, куда ушли остальные. А спокойно выслушивая слова Высокого, Вожак, вроде бы, соглашался с ними…
– Куда ж ему в Серые Волки? – с охотой поддержал беседу Коротышка. – Тот Ивану-дураку служил, а этот вряд ли кому служить будет… Привык, понимаешь, к лидерству.
– Вожак, лидер, фюрер, – задумчиво произнес Высокий, будто пробуя на вкус эти слова. – Всё не то… а может, мы тебя просто по имени звать будем, а, Егор?
Вожак заметно вздрогнул. Он давно уже забыл свое настоящее имя, данное при рождении. «Откуда же они-то…», – мелькнула в голове мысль и исчезла, оставляя после себя гулкую пустоту.
– Ну, ладно, пусть будет Егор, – согласился Коротышка и повернулся к парочке, по-прежнему помалкивающей в углу: – Ну, а теперь, пойдем-ка со мной, пособишь…
И он пальцем поманил Саню в соседнюю, маленькую комнатушку, какую-то подсобку при столовой, заставленную непонятной мебелью, заваленную пустыми коробками из-под продуктов.
Они вернулись через несколько минут, с кряхтением, натугой волоча с собой три объемистых вещмешка с притороченными к ним новенькими костюмами химзащиты и небольшой рюкзачок ярко-синей расцветки. Впрочем, громко кряхтел и тужился в основном Коротышка, тащивший пару вещмешков, Сане же достался всего один, а синий рюкзачок, похоже, был совсем легкий.
– Одевайтесь, давайте, – пхнул вещмешки в сторону Зои и Егора Коротышка, – ты, Саня, тоже… А рюкзачок сюда давай, там наши вещички…
Первой решилась открыть вещмешок Зоя, следом за ней достал и раскинул на полу не новый, но чистый и аккуратно упакованный камуфляжный комбинезон Егор. Кроме комбезов, в мешках оказалось и нижнее белье, правда, только мужское, зато в трех экземплярах, и бушлаты из непонятной синтетики.
Совершенно не стесняясь друг друга и нежданных гостей по привычке, обретенной в совместном путешествии, Зоя, Саня и Егор быстро разделись догола и, по указке Высокого, побросали свои старые одежки поближе к выходу, на один из плащей «химки». Чуть позже, уже одеваясь, Егор зачем-то отметил про себя, что под одеждой кожа Зои гораздо зеленее, чем на руках и лице. Даже соски небольших грудей, и те были нечеловеческого, темно-зеленого цвета.
Вернулся отлучившийся на несколько минут Коротышка и с размаху бросил в сторону Вожака – нет, уже Егора! – три пары сапог отличного качества, правда, явно ношенных.
– Прихвати старые ваши шкурки, Егор, – попросил Высокий, – и пошли…
Наматывая найденные в вещмешках портянки, бывший Вожак удивился просьбе нежданного гостя, ему почему-то казалось, что сейчас, с этой минуты, и Высокий, и Коротышка будут приказывать и повелевать…
А Высокий повел их в комнату с камином, в которой ночью вел разговор с Егором, тогда еще Вожаком. В комнате было темно от задернутых наглухо плотных и пыльных бордовых штор и очень тихо. Огонь в камине давно прогорел, и только серая кучка свежего пепла свидетельствовала о том, что тут совсем недавно вовсю полыхали узловатые поленья.
– Кидай, – кивнул на камин Высокий, – избавляйтесь от старого… туда надо бы придти без этого наследия…
Егор аккуратно положил завернутые в старый защитный плащ вещи в зев камина, а Коротышка подбросил туда же непонятную серую пирамидку чуть больше спичечного коробка по размеру. И в ту же секунду старые вещи вспыхнули неярким бело-сиреневым пламенем и через несколько секунд исчезли, не оставив после себя даже запаха. Растерянные Зоя и Саня недоуменно покрутили носами, пытаясь унюхать обычно тяжелый, противный запашок от горения грязной, заношенной до предела одежды, но так и ничего и не почувствовали.
– Пошли, – просто кивнул Высокий в сторону зеркала, мутноватого, но самого обычного, без, казалось бы, ночных фокусов.
Он встал рядом с рамой, почти касаясь боком собственного отражения в стекле, протянул руку и – неожиданно пожал её самому себе, находящемуся там, в глубине… И тот, второй-отражение, потянул на себя Высокого, будто вытаскивая его из этого мира в зазеркалье.
– Ты – следующий, – дружелюбно подтолкнул Коротышка прикладом карабина под зад бывшего Вожака. – Сначала Егор, потом остальные… и не стойте столбами… время, время уходит…
Все еще мало что понимая в создавшейся ситуации, Егор с отчаянной смелостью прикрыл глаза и шагнул туда… в зеркальную, темную глубину…
…И сизый сигаретный дым густыми волнами подымался к потолку, смешиваясь там с белизной побелки. И мнилась в причудливом переплетении дымных струй веселая солнечная полянка, покрытая изумрудно-зеленым ковром сочной травы с причудливыми вкраплениями красных пятен поспевшей земляники, и где-то совсем рядом журчал маленький бойкий ручей, и птицы беззаботно щебетали в густых кронах деревьев, заботливо окружающих маленький, уютный и светлый мир…

© Юрий Леж, 2011
Дата публикации: 15.01.2011 13:10:02
Просмотров: 2361

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.