Демобилизация.

Никита Янев

Форма: Очерк
Жанр: Публицистика
Объём: 38727 знаков с пробелами
Раздел: ""

Понравилось произведение? Расскажите друзьям!

1=1. 1≠1. Это язык. Язык в этом плане разница, словно бы вы – остаток сумм воль и коллективная судьба. Карма и прана, папа и мама, как мутированный биоробот и звезда, выбравшая судьбу.

Пятиклассники.

1.

Толстой, когда к нему подъезжали неофиты, писать им или не писать, отвечал, как всегда исчерпывающе, если можете, не пишите. Тут ведь дело не в записывании ручкой мыслеобразов.

Каторга, бомбометатели, толстовцы. Зона, психушка, шоу. Интернет и пьеса на ладони, спасательный остров и острова с трупами на постапокалиптике, земля-портал. За 3 века в 9 поколениях.

Не просто – образ матрицы, лабиринт в лабиринте. И проехавший через тебя поезд. Не смерть в конце жизни, а смерть каждую минуту. И тогда единственное спасенье – не спасенье – а вспоминанье.

Как ты выжил. Как это было? Люди придумывают себе отмазки. Трёшка, мицубиси, дача, ницца. Образы забвения минутки. Забвение своей природы венчается войной, ненавистью, несчастьем.

Обрушиваемые на головы детей, за которых, вроде бы, они радели, когда служили для благополучья. А на самом деле, подставляли, потому что не вычищали свою природу, а забвевали, зачем их сюда послали, причём, чуть ли не они же сами.

Сюжет поколения менялся, потому что сюжет в сюжете, но всегда оставался неизменным. Чистилище, абсолютно неизменная часть Бога, где ему нужно провести себя через лукавого для победы.

И вот функция ручки и тетрадки. Жанр неизбежен. Трагедия, драма, фарс. Вы разгоняетесь по спирали и влепливаетесь в чёрную вспышку света, полминутки. Типа эпика, лукавого и пантократора на троих раскуриваете самокрутку.

И возвращаетесь обратно. И становитесь тихий-тихий, как ветеран после войны. Вы знаете, что людей нельзя заставить индивидуально на свою голову опрокинуть ведро с кипятком, а не норовить на другого.

Пока они не дойдут сами, что лучший способ нарваться – не нарываться. По дороге на остров, после пятилетнего перерыва, на корабле, я потерял сознание на минуту. 2 бессонные ночи, укачало в машине.

Эти 5 лет дались нелегко. Цикл жизни, 48 лет, одна жизнь прожита. И неизвестно, нужна ли тебе другая. Во всяком, случае, если знаешь, что легче не будет. Может быть лучше полежать в сотах, до полного забвенья имени и заданья?

И тогда возвращаться, как лабиринт в лабиринте?

2.

В поезде Мария и Никита. Никита: возможно это и подарок судьбы, младшие классы. Учитель у подростков совсем не то, что учитель у детей.
Подростков колбасит по-взрослому, их надо строить сначала, а потом предлагать им принцип.

Дети, что ангелы, подпрыгиваешь и зависаешь на воздухе надолго, как стрекоза над цветком.

Тем более, что жизнь возобновилась в третьем поколенье, как жизнь и ещё одна жизнь. И так дальше.

3.

В лабиринте одиночества смерти я – дети – другие люди, биороботы, куклы. В которые влетает золотое забвенье и себя вспоминает, как сюжет, лабиринт в лабиринте, и все жизни в одной жизни.

Или отмазывается для кайфа забвенья, как похерувджипе, и зачухивает свою жизнь до мести, чёрным, евреям, чмошникам, за то, что они у него отняли счастье, ведь он уже не признается, что он сам у себя его отнял, когда не пошёл на несчастье.

Так несчастье, завещанное отцами детям, превращается в возможность исхода, а счастье – в ловушку. И так из поколения в поколенье. Земля типа чистилища, надрочки, портала у духов гордыни и ангелов смиренья.
Там много других сюжетов у ручки и тетрадки про целое и части.

4.

Как только вы доберётесь до конца лабиринта и увидите, что вы точно такой лабиринт, после того как придёте в сознанье.

Вы найдёте наиболее адекватную форму по вашему таланту и по интриге поколенья. Русский роман, американский рок, какое-нибудь будущее мусульманское кино.

У вас не будет претензии на ещё одну жизнь. Или, что все люди – ваши дети. Но в этой ещё одной жизни ваши дети будут удивительно смахивать на землю, летящую, как космический корабль в лабиринте одиночества смерти я, к вам на подмогу, после тупика и озаренья.

И вы посмеётесь, что ручка и тетрадка были типа курсов. А они там скажут, что это их нз и библиотечка, после их войн за звёздное господство, и позолотят на форзаце, как пятиклассники.

Демобилизация.

1.

Ну, нет, скорее, медитативная, если уж определять характер прозы. Не постмодернистическая, конечно, это глупость, как сказать, после всего, чтобы определить место и время.

Всякое живущее место и время – после всего, просто, помнит или не помнит об этом. Но литература не может не помнить, потому что она и есть проявленная в общежитье коллективная память.

Поэтому, когда у эпохи нет литературы, это не значит, что её нет, это значит, что её не поднял с пола живущий народ. Его устроило проживанье минутки в забвенье для комфорта и благополучья.

Или для терпенья и выживанья, если быть честным. Скажем, хоть интеллектуально, но по-прежнему медитативно.

2.

Перечитал свою книгу десятилетней давности. Я с собой взял одну книжку на Соловки, томик поздних рассказов Толстого. По утрам, пока все спят, я 25 лет занимаюсь.

Перебрал походную библиотечку жены, она с собой взяла наш насельнический набор. То, что мы за собой уже 25 лет таскаем. Петрушевская. «Карамзин. Деревенский дневник».

Седакова. «Старые песни». Бродский «Пейзаж с наводнением». Никита Янев «Гражданство». Перечитал и затомился.

Всё то же самое и теперь, только больше интеллектуальных схем и меньше прозы жизни. Последнее время - бросил читать. Ютуб и таррент вместо жизни.

Я думал про медитации, что это братья-экстрасенсы потрафили в ютубе. А сейчас случайно прочёл себя и позднего Бродского и подивился совпадению.
Сплошная медитация, слиться с действительностью, словно сплошное приятие, и без никакого неприятия. Вот откуда эти длинноты про начальника и населенье.

Чтобы отодвинуть мешающую халтуру не мешкающей рукой. Якобы про политику. Я и не думал, что дослужусь. Что живу уже не я.

Даже буквально – у друзей на Соловках внуки такие, как были мы, когда осознали своё медитативное призвание после всего, Сталина, Гитлера, Хиросимы, первородного греха, провалившихся реформ.

И это как сплошной кайф, что в каждом поколении одно и то же, как надрочка для медитации, как чистилище, как десантники летят в грузовом «Иле» и ни о чём не думают, как интернет.

Десятилетие иллюзий про поколение реформ, что жертвы взалкали, которое мгновенно переворачивается гопническим бандитским беспределом, умри ты сегодня, я завтра, потому что, оказывается, нас интересовал уровень жизни, а никакие не взалкавшие.

А несколько взалкавших начинают мандячить в густом, пустом тумане, как десантники в конфликте в мёртвой зоне обстрела с обоих фронтов на минном поле, как 25 лет безработный и приживалка, муж жены, и 25 лет учителка и заступалка, жена мужа.

Десятилетие искушений, когда все иллюзии преодолены, все должны расписаться на трупе, чтобы выжить, общественный договор, так начальник всех замазал. Все стали подельниками и не хотят знать для благополучия и комфорта.

Что начальник выполнял их заданье и взял их за фук. А у начальника тоска, как у Макбета и Гамлета, зачем? Для какого ляда, если нет медитации?

Десятилетие воплощений, когда всё наоборот, и все знают, что наоборот. Это как итог, одна мысль во всех головах. Православные в СИЗО и на зоне, потому что заступились за всех. Фарисеи в начальниках, как похерувджипе. И так из поколения в поколение.

Потом короткий передых для взалкания. Потом столетний итог, как русская революция после экспорта французской, и русский национализм после экспорта немецкого. И на новый круг.

Только новый век, - после ренессансного, литературного, и апокалиптического, концасветского, - экклезиастический, послеконцасветский, как минутка, бессмертие, ребёнок, медитация, посвящение. Если выслужил в чистилище, как лычку, я.

Сержант едет на дембель и улыбается, а все смотрят опасливо, придурок или зэк? А он просто демобилизуется, как благодатная и безблагодатная старость, и держит всех на ладони, как Бог.

И радуется, что живут уже они, а не он, как интернет. 10 лет назад я так и задумывал про 10 лет, и забыл. Прочёл в прозе с моим именем. И вот – дифирамб благодарственный. Спасибо, что помог, Господь Бог, и люди, и демобилизация.

Лекция.

Социальная, политическая, общественная жизнь и мысль в постапокалиптическом, экклезастическом обществе, суета сует и всяческая суета, - конечно, есть.

Просто, она спрятанная, как андеграунд и шоу, как шоу и дом в деревне, и вылезает, из виртуала, ментала, астрала в реал на площади лишь изредка, как Бананан из своих снов, чтобы не вписаться и сесть в СИЗО.

Как девочки в церкви и заложники на демонстрации. Вообще-то это не лекция. Просто на острове я вроде гуру и должен посоветовать. Не столько должен, сколько могу.

Если есть 2 книжки, нон-фикшн и авторская, художественная, - вторую надо заныкать и никому не показывать. Издателя для учебника по ИЗО для детей сыскать можно, и даже легко.

Надо только прошариться в интернете по издательствам. И только когда учебник разойдётся, а он обязательно разойдётся, потому что мы деньги в детей вкладываем, добрых и злых юродивых.

ДОлжно вынуть из заначки продолжение сериала, авторское, художественное, а вот я возил в психическую. У редакторов нюх, как у альфа-самца. Они деньги из воздуха всегда делают, то, что носится.

После конца света – все авторы, и вот очередной графоман пришёл обивать пороги. Если продолжение сериала – там хоть грязь из-под ногтей на шоу публичности.

Наши дети – не то чтобы несчастные, скорее уж мы несчастные у наших детей. Просто мы их не так научили, как заложников в СИЗО и взбунтовавшихся против лакейщины в церкви. Даже если они хотели быть простыми обывателями и не лезут ни в какую политику.

Иллюзии, искушения, воплощения работают во всех поколениях, как Бог, сатана и победа. И чтобы продраться через минутку некоторым 30 лет понадобится, например, мне, если по-честному, без дураков.

И я теперь могу давать приют авторам и наделять их советами, потому что на острове дети друзей все – авторы. А кто не на острове? И кто не дети друзей? И кто не авторы? Солнце долбит в лоб, что, раз ты на острове, хоть метеорологи обещали весь месяц облачность, ведь ты гуру?

Да какой я гуру. Я просто повести сначала в журналах издавал, потом в интернете, потом понял, что реал в виртуале, и день строил так. Утро – редактиры написанного, день – ютуб, новости, лекции, вечер – таррент, артхауз.

Потому что сначала мама, потом жена, потом тёща, потом дочка сказали, Генка, ты шо, дурак? За себя и за того парня, как папа Карло, как русский народ, пока астрал в ментале, как лялька в люльке.

А те подумали, кто тут, к примеру, в цари крайний? Никого, так я первый буду. Раз Сталин, Гитлер, Ленин, Грозный – хорошие. И вот вопрос для автора нон-фикшн, кто здесь ловушка и кто здесь подставился?

Тот, кто совершил простое убийство с молчаливого согласия большинства и затусовывает его за светские новости? Наши дети, которые родили наших внуков и пошли на каторгу из виртуала в реал и из астрала в ментал, как из андеграунда - на площадь, как из дома в деревне на шоу?

Или мы, которые увидели минутку третий раз? Сначала перед концом света, потом во время конца света, потом после конца света. Чисто авторы нон-фикшн на отрыв с мясом у редакторов, которые делают деньги из воздуха, потому что то, что носится.

Взяли наших внуков за руку, потому что что-то с репродуктивностью, и неизвестно как дальше будут родить? Считывать с дискеты на клона наши повести, или уйдут в резервацию на звёздах, как маленький принц?

И будут, как индейцы майя и вологодские крестьяне, смотреть длинными взглядами в мобильники туристов-рептилоидов, чё они всё время снимают на камеру, они что себе не верят?

Или эффект присутствия подлавливают? Чего-то носящегося в воздухе, как минутка. Так это ничего не надо, скажем мы за руку с внуками по дороге в Долгую губу, где с одной стороны Белое море, а с другой стороны Чёрное озеро.

А между ними высохший ручей, потому что - лето в Ялте. И стоянка туриков. Так же: черника, брусника, голубика, лисички, картошку печь, уху варить. Молчать про то, что. С глазами чёрными и влажными, как гуру.

Не с нашими внуками, но это какая разница. Просто понимаете, это мы так молчим. Начальник сначала всех убил. Но это не начальник всех убил, это население, для славы, денег, власти, бессмертия, забвения.

А потом ему стало скучно, потому что наши дети – чужие люди. А дальше куда? По второму и третьему разу то же самое? С молоденькими? Но матрица – всего несколько законов про приход и уход, но зато – железные.

И тогда внутри всё – то же самое. Если не несчастный, не в СИЗО и не лох – то минутка пустая, как взгляд рептилоида, а не полная, как роженица и воды. А если – да, то идёшь за руку, типа астрала в ментале, как считанный с дискеты на биоробота.

Как повесть из интернета в глазах чужого внука, как минутка до, во время и после конца света. С глазами чёрными, влажными счастливыми. И молчишь про то, что в воздухе носится, как гуру.

Чтобы оно в чужого внука внеслось, потому что оно тебя слушается, как начальника, чтобы чужой внук сразу стал несчастный, а потом счастливый, как лекция.

Доктор Айболит.

Дело не в том, чтобы кричать, а в том, чтобы лечить. Если кричать – не услышат, потому что это принцип – без общего. Поэтому наши начальники – профессиональные убийцы. А мы типа целочек на воздушном шаре, луё-моё, по-русски не понимаю, потому что слишком страшно.

Потому – запасной вариант у группы меня и нескольких со мной. Лечить себя. Потом лечить себя себя, которые со мной, потом они тоже так. Конечно, это не очень сеть, и всё время рвётся: болезни, смерти, предательства на свете. Но ведь это страсти: несчастье, счастье – единственный выход.

Например, мы сейчас на острове, вчера были на озере. Второй рыбак пришёл на костровище, я затушил впопыхах, и теперь второй день болею. Придётся, видно, 8 километров пердячить по тайге и тундре, чтобы проверить костровище. Дело в этом, в личной жизни, проверить костровище, а не прищучить другого, сосредоточиться на главном.

Майка Пупкова расстроилась, что Вера Верная пришла с рыбалки выпимши. Люди из бумажки, придумают себе человека и живут с ним. Достоевский тоже был фраер ещё тот, как будто сам не так. Я с выпученными глазками сипящим шёпотом, потому что соседка по коммунальному жилью, на снотворном по отбою. На острове, на который нас позвали Вера Верная, Соловьёв, Ренессансная мадонна, Постсуцидальная реанимация, Саам, Ирокез, их семьи, их дети.

Я сипящим шёпотом, - родишь 4, отпердячишь помкомвзвода 30, потом тебя подставят эти, которые на воздушном шаре, луё-моё, по-русски не понимаю. Ты поклонишься в пояс, как царевна Несмеяна. Дети несчастны, внуки одиноки. Забуришься на рыбалку, вылудишь заначку. И будешь смотреть влажным взглядом в воздух, что он не местность, а леченье, как папа и мама.

У Майки Пупковой истерика, - ты чё, ничё не понимаешь. Я в центре, а все на периферии. Подростковая болезнь Бога, которую лукавый лечит в воплощенье, как фронтовой хирург. Ведь и правда, если всё – Бог, то как лечить будешь? Сосредоточишься на главном, на своём состоянье.

И будешь всё время мочиться с лукавым, как помкомвзвода. Выдохнешься, как промокашка, 5 литровых кружек выльешь на костровище, но всё равно не уверен, потому что отвлёкся, встретил человека на лесном озере. И теперь надо возвращаться, чтобы себя проверить.

Потому что это тот скальпель, который всегда должен быть чистым, не потому что всё остальное - говно и неправда, а потому что режущая кромка отличья лукавого от Бога в своём сознанье – несчастье и счастье. Счастье – это когда тебя подставят, как прохожих в СИЗО и девочек в церкви, Веру Верную, и капитана Колесникова.

Ты теряешь сознанье, как один эпилептик на пароходе по пути на остров, и тебе хорошо, потому что ты смог сосредоточиться на главном. Словно бы ты нашёл ту точку, в которой время - не время, а ты - а не йога. И ты теперь мечтаешь постепенно выстроить из земли такой корабль, типа подводной лодки и портала. И он будет летать везде не по законам и лечить всех, как доктор Айболит.

На самом деле, таких кораблей много, потому что те, кто успешно прошли надрочку. Им на вечернем построенье выдали свои метагалактики после демобилизации, и они как Вера Верная с влажным взглядом на рыбалке, наблюдают, как эффект присутствия, но не вмешиваются пока, чтобы понять принцип.

А принцип прост, как заржавевшая деталька, без которой космический аппарат «Земля-небо», как дохлый кот, валяется на обочине и не воскресает. Если подставил – несчастье. Чтобы отмазаться, ты будешь душить и каяться, как шизофреник и параноик, как психопатическое сознанье, как поминальный каноник Ивана Грозного, потому что лукавый – ты сам, тебя, как сынка, об…ли.

Сначала ты боялся смерти, потом несчастья, потом всего другого, потом всех людей, потому что у тебя никого, кроме тебя, не осталось. А тебя нету, потому что ты – всё, время. Если ты хоть раз подставился, и в несчастье, как наркоман во время прихода, увидел счастье, ты бы конечно догадался, как догада, про вину и время.

Ты это понял, когда терял сознанье на одном пароходе по пути на остров, что окошко закрывается, и в вечном мраке ты со своим вечным я, как жопа. На твой влажный глаз не наклеилась ни одна оболочка, которая дороже тебя на свете. А сколько у тебя было ещё серий, сам подумай!

Как ты будешь, как фронтовой хирург отсекать лукавого от Бога в воплощенье и замёрзнешь, как цуцик, во взглядах всё время смотрящих кино про другого целочек на воздушном шаре, луё-моё, по-русски не понимаю, потому что очень страшно. И поймаешься в ловушку, отчаянье, ожесточенье.

И будешь сидеть с влажным взглядом на лесном озере и поигрывать финкой с кривой улыбкой. А потом увидишь, что рыбацкий костёрчик, обложенный камнями, чадит. Выльешь 5 литровых кружек и глупо засмеёшься. И будешь бросаться на прохожих по пути с рыбалки, что рад безмерно, что они есть.

А они будут смотреть лупо. И у них будет проноситься в груди шифровка где-то на их одиноком камне в галактике Бета Лямбда, что ты не в адеквате. И правильно, что тебя уволили из помкомвзвода сидельцы, которые прикинулись скопцами, а сами на трёшку, мицубиси, дачу, ниццу копят.

Но тебе некогда этих глупостей заниматься, потому что ты теряешь сознанье, и в последнюю минуту тебе надо увидеть, что ты – время. А то пердячить ещё стоко раз по стоко. В смысле, не тебе, тем, кто на твоём глазу остался. Но какая разница, если ты – время?

Писулькин.

Там ведь что важно? Даже тот биоскафандр, который вам достался от папы и мамы. Не говоря уже про ту тему, которая в этом биороботе будет осуществляться.

Как Нео и Аватар в барокамере с подключёнными проводками. Нео и Аватар в событьях, в матрице и на планете. И наконец, Нео и Аватар – время, которое, на самом деле, всех во всех превратить может, как доктор Айболит.

Потому что все в его глазу, налипли на сетчатку, как парашютисты. Но предпочитает не вмешиваться, потому что даже болезнь – леченье, страх сатаны Бога, страх смерти, страх других, страх себя, чистилище, надрочка, как десантников в конфликте и зэков на зоне.

Как шутит политолог Белковский, в современной социальной жизни левая доля головного мозга больна паранойей, как начальник, душит и составляет святцы, как Иван Грозный.

Правая доля головного мозга больна шизофренией, как населенье, убегает от страха смерти, а потом страха жизни в вымышленную, придуманную жизнь, как за границу себя: трёшка, мицубиси, дача, ницца.

Тогда как заграницы себя нет, есть одна граница. Если ты, действительно, волшебник. Именно за это обиделся сатана на Бога, и решил мстить всем. Когда увидел, что он не волшебник, и обосрался, как Иван Грозный и начальник.

А митрополит Филипп затащился, что ничего, кроме него нету, и спокойно пошёл на плаху. В отличии от конфессии, которая сегодня – род зарабатывания трёшки, мицубиси, дачи, ниццы.

Иван Грозный отомстил за свой страх Филиппу и включил в поминальный синодик, как извращенец. А митрополит Филипп вычеркнул из своего списка вечной жизни Ивана 4.

И как Вера Верная с влажными глазами на лесном озере, что жалко, что список будет неполным. Что кометный ряд протаранит когда-нибудь подводную лодку. И тени, живущие на камне на ледяном морозе, прошелестят немо, у сука.

И тогда космический аппарат «Земля – небо», как флагманское судно флота, подводная лодка «Капитан Колесников», выйдет из тени дока и пойдёт спасать мир стоко кабельтовых, скоко надо.

Бог и сатана игрушечными пластмассовыми мечами из магазина «Детский мир» прижмут друг друга к краю обрыва, как Дантес и Пушкин.

И тут вы, как фраер, пацаны, закурить не найдётся? Они сядут на камень, достанут кресало, мёд, травку, и хрюкнут, «от зараза, увлечённость»
И вы, «ну всё, земляки, я дальше, у меня на пеленге ещё SOS, квадрат созвездия Бета Лямбда, там один президент, у сука, верещит на морозе, посмотрим, может, можно что-то сделать».

Посмотрят в глаза друг другу, как доктор Айболит и Мартышка, и может быть, что-то выплывет из мороза, я надеюсь, кроме фука, тщеславия, самолюбия и страха.

Луковка, за луковку держится злющая-презлющая баба, за бабу прицепились все грешники из ада, за луковку тащит Фёдор Михалыч Достоевский, баба верещит, как президент, «моё, у суки», и летит в бездну на камень.

И летит SOS в безвоздушное пространство, и выруливает подводная лодка «Капитан Колесников» из-за угла. Из подводной лодки выходит Мцыри в биоскафандре папы и мамы после генной мутации, и во влажном взгляде читается, «ну что, болезный»?

И Иван Грозный, весь в слезах, соплях, слизи, поте, крови и семени, скулит от перевозбужденья, возьмите меня с собой, десантники, я больше не забуду, что я – время, и буду всё время подставляться, как помкомвзвода.

«Зуб даёшь»? Читаем дальше во взгляде Мцыри. «Зуб даю», хрипит Иван 4. На подводной лодке знают, что он всё забудет, как только субмарина повернёт за угол, но подставляться – так подставляться, как лохи, и дальше.

Дальше вы поняли, пронырливый читатель, который только кино смотрит, как целочка на воздушном шаре, луё-моё, по-русски не понимаю, потому что это не про трёшку, мицубиси, дачу, ниццу, и слишком страшно.

Сатана бьёт пластмассовым мечом Богу в спину на перекуре, Бог умирает на гражданской войне всех против всех, Иван 4 затевает склоку на подводной лодке «Капитан Колесников», и душит, и душит.

Вера Верная уходит в тайгу и тундру с финкой, чекушкой и кривой улыбкой. Один эпилептик по пути на остров на пароходе теряет сознанье, падает навзничь на палубу, ударяется головой о поручни по правому борту.

Трогает шишку во сне без сознанья левой рукой, ему протягивают руку другие на пароходе, он зависает между жизнью и смертью, как приход, как астрал, как ментал, как портал, как подводная лодка класса: земля – небо «Капитан Колесников» на походе.

Мучительным усилием воли кивает другим на пароходе, «я сам, сам», и видит, что он - время, Иван 4, президент, митрополит Филипп, Вера Верная, прохожие в СИЗО, девочки в церкви, шизофреники с трёшкой, мицубиси, дачей, ниццей, параноики с национальным вопросом, подводная лодка «Капитан Колесников», Гена Янев, Писулькин.

Русский язык 1.

1=1. 1≠1. Это язык. Язык в этом плане разница, словно бы вы – остаток сумм воль и коллективная судьба. Карма и прана, папа и мама, как мутированный биоробот и звезда, выбравшая судьбу.

Вы вспоминаете судьбу, жертву, память. Жертв 2. Подставиться и подставить. Лучший способ нарваться – не нарываться. Тиран – тоже жертва. Поэтому сумма – забвенье, разница – незабвенье. Поэтому путаница у лингвиста и математика. 1=1. 1≠1.

Русский язык 2.

Та сторона неба вся с этой стороны неба. Нельзя сказать, что той стороны неба нет совсем. Иначе бы откуда взялись эти блестящие задумки про эволюцию и матрицу.

Что выживают только зайчата с рецессивным признаком с белыми хвостами, потому что их в последний момент выручает мама из лап дракона, и запутывает следы с Белохвостиком под мышкой.

Зайчата с доминантным признаком с чёрными хвостами, их в последний момент не узнаёт мама в пёстром буране. Они валятся на обочину жизни и рассказывают той стороне неба, чтобы она за них отомстила, как папа и мама.

Та сторона неба, как исповедь мима и русский язык, всё запоминает, потому что она полнота всех возможностей, уста, уста, уста, и жизнь поворачивает на жертву, как закон сотой обезьяны.

Зайчата с чёрными хвостами с той стороны неба смотрят кино всё время про эту сторону неба, как у одной зайчихи зайчонок с рецессивным признаком с чёрным хвостом родился и в пёстром тумане леса полностью с лесом слился.

Когда юнкерсы на крутой вираж заходили, и всё пожгли напалмом. И он один из всех выжил, кроме той стороны неба. И рассказывал зайчихе-маме, в смысле, той стороне неба, в каком-то гнилом болоте по уши в ржавом иле.

Бляхамухажопа, в смысле, крутая переделка. И забрасывал вещмешок с утлыми пожитками, мыло, расчёска и пара книжек, на плечо с тоскливой бравадой. И уходил в неизвестность искать свою долю и зайчиху-маму. И жизнь поворачивала на послеконцасвета и на доминантный признак.

Русский язык 3.

На самом деле, матрица, та сторона неба и закон сотой обезьяны – это и есть русский язык. Просто, единственный начальник – поэт и писатель, просто он неначальнический, типа Христа.

И он всё время проигрывать должен, как демонстранты и бэтээры, потому что те сразу сделают церковь, общину, зону, государство, и жизнь сразу повернёт на жертву, а потом уйдёт на войну, потому что сотый наберётся.

А он всё время разговаривает с бездной, как та и эта сторона неба, и ему ярко-фиолетово, что сначала бэтээры будут ловить демонстрантов, а потом демонстранты бэтээры.

А те, кто всё время кино смотрят про эту сторону неба и видят сплошную бляхамухажопу, понимают, как принцесса и всадник, что, в сущности, ради них заваруха. Они всегда приспособятся, как закон сотой обезьяны, и жизнь сразу повернёт налево.

Значит, получается, как в шахматах. Игра вообще ради другого ведётся. Как у десантников в надрочке. Как у демонов гордыни и ангелов смиренья в чистилище. Как у детей и подростков, которые только что были Богом, матрицей, нирваной, а их уже колбасит, что они – в центре, а все – на периферии.

И они выкручиваются, как могут, как та и эта сторона неба, как война и жертва, за забвение и русский язык. Одни глаза лупят, как целочка на воздушном шаре, луё-моё, по-русски не понимаю, как лакеи с ляжечками и лупом по всем каналам. Что они объективные лакеи, а не субъективные лакеи.

Другие, как девочки на зоне, демонстранты в СИЗО и рецессивный признак, трусятся по уши в болоте, как бляхамухажопа, и запоминают исповедь бездны, как писатели и поэты.

«Запомни, земляк, мне глубоко ярко-фиолетово софистика типа: как Бог мог, потому что всё – Бог. Бог Бога посылает в Бога чистить Бога Богом до Бога, если мы друг друга понимаем, говорилка».

А чего ж тут такого, отвечает рецессивный признак со светящимися глазами в бляхамухажопе. С ляжечками и лупом уже сорганизовались в государство, церковь, общину, зону, как закон сотой обезьяны.

А Бог опять уходит с той стороны неба на эту, как десантник в конфликте, потому что прошли полминутки и новое стало старым, как время.

Майка Пупкова.

Все эти начальники с лицами крупных мЫшей легко переступили через смерти мальчиков и девочек, и ещё переступят, спровоцировав тем самым гражданскую войну под новым соусом, потому что все не лезут в главное и целое, а сидят и ждут по офисам и део, когда их двойник, неглавное и нецелое, накроет.

В этой истории писатель едва ли не единственный настоящий начальник, он тоже не лезет, и тоже в остатке, но совершенно по другим причинам, чем обыватель. Обыватель живёт в предложенных обстоятельствах для достойного выживанья, и теряет всё больше нитку, откуда и куда он выживает, поэтому ему важно забвенье.

Пасы политических колпачкистов для него нормальная отмазка, как это делается чики-поки, что мы ниоткуда никуда низачем для кайфа перевёрнутых деталей в отражённом комфорте виртуала реала ментала астрала портала, чтобы смерть не помнить.

У писателя смерть каждую минутку, потому что, разделив судьбу своего поколенья, дальше ничего не наступило, пантократор и лукавый схлеснулись, и он его облапошил по полной. Все изолгались, что будут служить за зарплату и ничего не хотят, кроме своего, а сами арендуют землю и небо.

И вдруг писателя осенило, что ему нужно достояться просто каждую минутку до жизни после смерти. Больше он ничего не делал и был вроде приживалки. Ему повезло с товарищами по землячеству, цеху, роду, жанру. А может он заслужил это право, я не знаю. Как можно описать минутку?

Перед концом света, конец света, после конца света. Пожалуй, что так. Что получается по правде, когда перестоишь минутку? Незабвенье. Что это такое? Оды, трактаты, романы, драмы. Что это ещё такое, потому что этого мало, Писулькин? Ну, просто когда лукавый Пантократора повешал, как начальники с лицами крупного мЫша девочек и мальчиков гноят по зонам.

Всё должно было прекратиться очень быстро, а оно не прекратилось. Даже больше того, каждое поколенье эта история повторялась для чистилища, ада и рая, потому что человек не отдельная деталька, а слава Божья. Именно на это по большому счёту окрысились лукавый и начальник, что он их обул, как детей, пантократор.

Умер, а потом опять родился. И писатель ходил, как обдолбанный по предместью, дети, дети, прячтесь, грядёт слава Божья, а кто её сможет, если все на гражданской в глухой несознанке, как астрал, портал, виртуал, реал, ментал, что это их земля, небо и ресурсы.

2.

Вера Верная забирает у детей внуков, чтобы воспитать джентельменом, когда её уволили за уголовщину по наветам. И с Соловьёвым, который тоже уволился в знак протеста ходит на рыбалку, чтобы кормиться. Дети размыканы по весям и пока ещё могут несчастье.

Мне по-прежнему страшно, потому что их скоро в лес не пустят, потому что недра, земля и небо только за забвенье. И что тогда, лечь на плоту в море и плыть в карму и прану?

И тут меня подбирает, как дворнягу на улице, эта история, что чистилище всё время, Бог и сатана тоже, но внутри себя она тоже движется по спирали.
На минутку зависает над вами, как капитан Колесников пишет нам письмо. И вы узнаёте, как в наитье, что письмо это – виртуал, реал, астрал, ментал, портал.

И вы восклицаете внутренно, бляхамухажопа, надо передать скорее весточку с фронта нашим. Но как это сделать? Наших почти не осталось. Все в глухой несознанке за зарплату.

И тогда вы делаете вот что. Ну, вы, конечно, уже догадались, минутка. Вижу по глазам, джентельмены, что догадались. Оды, трактаты, романы, драмы.
В сущности, я ведь знаю, что жанр скользит тоже, как слаломист на спуске. В итальянском ренессансе: дела Франческа, Микелянджело, Рафаэль, да Винчи, в русском возрожденье: Гоголь, Достоевский, Толстой, Пушкин. В американском возрожденье: «Битлз», «Ролинг Стоунз», «Дип Пёрпл», «Пинк Флойд».

В каком-нибудь будущем мусульманском возрожденье - какое-нибудь кино в виртуале на врощенной в гипофиз микросхеме. Я ведь говорю почти навскидку. Меня ведь интересует совсем не схема.

Меня интересует минутка. Что в минутке, как в я и ребёнке, сохранились все событья, и только должен, как опытный педагог-новатор Майка Пупкова с помощью русской литературы дать инструкцию, как происходит совпаденье.

Что вы за вычетом начальников по всем ведомствам с лицом крупного мЫша, девочек и мальчиков на демонстрации, ОМОНа, бэтээров, гражданской, виртуала, реала, ментала, астрала, портала, - капитан Колесников пишет нам письмо.

И теперь вы его пишете, а не капитан Колесников ни фига, пока все в глухой несознанке для подставы. Это очень классное совпаденье, рассказывает Майка Пупкова на уроке. Что это письмо – вы, и что оно – вся реальность, потому что вы знаете только часть её, как смерть на гражданской.

Но большую часть, всё другое, можно постичь в славе Божьей, в минутке, совпаденье, я, незабвенье. Для этого надо перестоять конец света каждую минутку, своё малодушье, лукавого, глухую несознанку, луё-моё, по-русски не понимаю, лакейщину, смерть, жлобство.
3.

Как это сделать? Ну, давайте я процитирую просто синонимы минутки: поэзия – философия – религия, несчастье – я – счастье, перед концом света – конец света – после конца света. Вчухивает Майка Пупкова на уроке, чтобы воспитать джентельменом внуков Веры Верной и Соловьёва.

Конечно, мы далеки от мысли, что в этот раз всё точно получится для всех. И тогда - на подводной лодке «Курск» класса: земля – небо, ревизовать рептилоидов и грев, что они там накуролесили на гражданской всех против всех в глухой несознанке на Альфа Центавров и Бета Лямбде.

Но как писатель в остатке после мЫшей и обывателя, я должен дать перспективу ближайшей радости, в отличии от Майки Пупковой, у которой кайф личных отношений в реале зачухивается постепенно усталостью жизни. И она, а впрочем, мы вперёд забегаем, не будем о грустном.

Тем более, что грустного нет совсем. Пусть она истрачивается до обложки об выхолощенность света. Дети уйдут и не вернутся. Тут есть ещё один пункт. Цивилизация движется по спирали, как космос, а не линейно и циклично.

Но внутри себя она тоже движется по спирали, как живопись, литература, кино. Это и есть перспектива ближайшей радости. Дембель вовсе не в том, что чистилища не станет, как ада и рая. Дембель в том, что чистилище было сначала в реале, потом в виртуале, потом в портале, потом в ментале, потом в астрале.

Индейцы майя, Спаситель и соты в белом на подводной лодке «Курск» класса: земля – небо прилетели ревизовать землю. А там, такие: постапокалиптика, острова с трупами и спасательный остров.

Они к ним подлетели, и такие: бляхамухажопа. Что ещё неизвестно кто кого ревизовать должен насчёт славы Божьей, хоть в реале, хоть в виртуале, хоть в ментале, хоть в портале, хоть в астрале, потому что.

4.

И наконец, последнее, про спираль, лабиринт, минутку. Вы, как древнегреческая трагедия, доходите до тупика и озаренья в конце тоннеля, и начинаете возвращаться, потому что это только середина, как у гуру, 49.

Теперь вам нужно надеть на я, как одежду, как луковицу, как арену цирка, уста, лона, платья, сварожичей, глаза, которых нету, астрал, портал, ментал, виртуал, реал. И сидеть, чухаться на солнышке, на острове, ох, бляхамухажопа, Бог наказал, не забирает.

Я когда плыл на остров, грохнулся в обморок, упал на палубу, впервые в жизни, потому что последние 6 лет в лабиринте одиночества смерти я и эпилептическом припадке сплошная бляхамухажопа.

Потом вспомнил как Соловьёв вчухивал на экскурсиях, что земля за морем, Соловки, образ жизни после смерти. На моей феньке, капитан Колесников пишет нам письмо. Вернее, в поэтике Шевчука. На подводной лодке «Курск», класса: земля – небо, величиной с ∞ и малостью с я.

Соловьёва уволили, как самые честные - сидят, самые невинные - по небу летят. А с лицом мЫша, луё-моё, по-русски не понимаю, с колпачкистами по офисам и део, как целочка на воздушном шаре, перемигнулись, этот.

И я начинаю бояться минутку, как совпис. И так далее: минутка – совпадение – ребёнок, поэзия – философия – религия, ад – чистилище – рай, перед концом света – конец света – после конца света, несчастье – я – счастье. И я встаю с палубы, как боец, угнувшийся от пули.

5.

Дальше я должен дать иллюзию вместо перспективы ближайшей радости, потому что ясно, что - новое мочилово, и новое отчаянье, и новое чистилище, новые иллюзии, искушения и воплощения.

Всё как раньше, но капитан Колесников на подводной лодке, - «давай, рули в реале», -поручкался для пенсиона и отошёл в неть на свою метагалактику греться на солнышке на корточках, как гастрарбайтер возле стекляшки.

А ты стоишь, как обдолбанный, в какой-то мутной перспективы среди сплошной гражданской, колпачкисты даже твою смерть выгодно загнать смогут, а не нарывайся.

Или нажухают ещё по-другому, сделают орденоносцем. Или нажухают ещё по-другому, сделают посмертно реабилитированным по данным общества «Память» для идеологии и подставы.

Тогда ты делаешь вот что. К тебе подходят два всадника невидимых с копьями долгими язвящими рысью. И ты передаёшь весточку нашим с ними про 100000007 закланных в жертву, 100000007 рожениц с мокрой кудрявой головкой из лона, 100000007 лет до нашей эры, что фронт событий вызрел чисто портально.

6.

И тогда вместо фашизма, построенного в одной отдельно взятой стране для всего населенья в новом экклезиастическом веке в новых 3 поколеньях: жанра, астрала и портала, после апокалипсиса и ренессанса, после 3 предыдущих: землячества, цеха и рода, и 3 предыдущих: романтического, позитивистского, нигилистического, дворянского, разночинского, рабочее-крестьянского, чмошного, мажорского, гопнического.

Вы со всеми за ручку, как капитан Колесников пишет нам письмо, в реале, и настоящий начальник. И они, такие: ты – классный спасатель, как Христос по водам, яяяяяяя, совпаденье, в лабиринте одиночества смерти я, минутка.

Так в чём совпаденье? Что этого ничего, что у вас на глазу, нету? Что оно всё – чип, микросхема? Или что это всё – вы: в реале, виртуале, ментале, астрале, портале, с я ± ∞? Решать вам, минутка.

Бляхамухажопа.

Ещё такое мистическое виденье. На острове когда Гена Янев зимовал зиму, то писал много писем, 10, и посылал по почте. Жены, дочке, мамы. И познакомился с начальницей почты, Гойей Босховной Западловой, будущей соседкой в Мытищах.

Похожий тип, маленькая, серенькая, как мЫша, я всё делаю, а всем по херу. Знаете этот фокус присутственных мест и учреждений. Посетитель задаёт вопросы в пустоту, чтобы почувствовать, тварь ли я дрожащая или право имею?

И её мужем Костанжогло, греком, земляком, мореходом, с этой южной привычкой, не дай Бог не передать на свете.

Через 15 лет я опять стоял на почте, лысый, чтобы купить 10 конвертов. Только пишет теперь дочка письма в 10 листов ученикам и прочим. Начальница почты – дочка двойницы Гойи Босховны Западловой.

Я подумал, у нас тут как в Древней Индии и Древнем Египте, касты: индейцы, инопланетяне, мутанты, послеконцасветцы, сезонники, дачники, местные, туристы.

Один раз в 33 года поколенья – перетасовывается, как колода шулера на рынке – и снова вынимает валетов и дам, козырей и шваль, крашеная блондинка с облетевшими чертами, бляхамухажопа, судьба, гляделка в 2 глаза.

В ту зиму, 15 лет назад, я жил в сторожке, ботанический сад «Хутор Горка», на острове Большой Советский в Северном Ледовитом океане. Спал, готовил на печке, гулял с собакой по озёрам, писал письма, а потом заболел эпилепсией.

Это когда очнёшься, а вокруг: 100000007 закланных в жертву, 100000007 рожениц с мокрой кудрявой головкой из лона, 100000007 лет до нашей эры, минутка. И ты голый в тазике моешься для чистоплотности.

Потом оглянёшься резко, чтобы увидеть ногу Бога, убегающего за угол, а там стоишь ты и держишь всех у себя на ладони, как время.

Август 2013. Соловки.

© Никита Янев, 2013
Дата публикации: 11.09.2013 15:19:00
Просмотров: 2355

Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь.
Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель.