Прогулка по кладбищу
Вионор Меретуков
|
Форма: Рассказ
Жанр: Ироническая проза Объём: 10899 знаков с пробелами Раздел: "" Понравилось произведение? Расскажите друзьям! |
Рецензии и отзывы
Версия для печати |
|
Кстати, к вопросу о смерти... Как-то одним чистым сентябрьским утром Карл затащил меня на Ваганьковское кладбище. Карл всегда был чутким другом, этого у него не отнять, и он из каких-то отдельных моих высказываний сделал вывод, что у меня с душой творится что-то неладное, и решил помочь мне справиться с унынием. И действительно, я переживал нелегкий период. Все у меня разладилось. Я стал плохо спать, а если спал, «такое, мама, снилось!» Я давно нигде не бывал, словом, это было время апатии и мизантропии. И, как это случается с рефлектирующими людьми, я был очень недоволен собой. У меня не было планов на будущее. Я не знал, что буду делать завтра и послезавтра. Да что там, я не знал, что буду делать через час. Единственно, что мне удавалось делать более или менее плодотворно, это писать книгу жизни. Да и та была пока лишь в голове. Я не мог писать больше того, что предлагали мне жизнь и мое таинственное «я», в котором мне очень хотелось разобраться. С некоторых пор я уверовал в то, что книги и жизнь очень похожи. Человеку не дано прозревать свой завтрашний день. Этим искусством не владеют даже сумасшедшие. С книгами, настоящими книгами, та же история. Если ты пишешь настоящую книгу, то ты не знаешь, что случится с твоими героями на следующей странице. И это происходит не потому, что ты забыл составить планчик сочинения, а потому, что ты пытаешься написать правду, подбрасываемую тебе по столовой ложке из иных сфер. Уверен, так писали великие. План – это для графоманов, ворующих объедки со столов гениев. Достаточно вспомнить Льва Толстого, который однажды решил следовать плану и уже начал писать роман о декабристах, а в результате заехал совсем в другую сторону, родив «Войну и мир». Итак, неким свежим ранним утром мы с Карлом оказались на кладбище. - Я знаю, что тебе надо. Вид могил, - сказал он и положил мне руку на плечо, - настроит тебя на мысли о возвышенном, вечном и отвлечет от мирского, то есть от низменного. – Карл прикрыл глаза, став похожим на доброго крокодила. - А это как раз то, в чем нуждается каждый придурок, который стал слишком много копаться в себе. Я знал, что прогулки по кладбищенским аллеям всегда бодрили Карла и придавали ему оптимизма. - Погуляем, - говорил он приподнятым тоном, - здесь тенисто и, слава Богу, народу мало. Знал бы ты, как мне надоели люди! Я имею в виду живых. Толку от них, как от козла молока. Одно радует, что среди них подаются женщины. Если бы не это... Я не человеконенавистник, избави Боже, но... все-таки было бы лучше, если бы народу было поменьше. Людей развелось до черта... Только под ногами путаются. Чем мне нравятся мертвые, так это тем, что они, в отличие от живых, не лезут ко мне с советами и никогда не мешают продуктивно размышлять о бессмертии. Мы бродили по обширному кладбищу, изредка бросая взгляды на надписи, выбитые на мраморе и граните. Попадались презабавные. - Взгляни! – я указал Карлу на скромный серый камень с веселенькой искрой. Надпись на нем гласила: «Мертвых в землю, живых – за стол! Савва Варнавович Преферансов-Мертваго 1800 – 1882» - Кем был этот шутник с жизнерадостной фамилией? Попом расстригой, пропившим серебряные ризы и золотые стихаря? Конным заводчиком, истратившим состояние на шампанское и цыганок, всяких там Глаш и Катек с сумасшедшими черными глазами? Мне хочется думать, что умер он во время шумного застолья, это единственно достойная смерть для субъекта с такой необычной фамилией... Какой симпатичный покойничек! – проворковал Карл. - Согласен, очень симпатичный, - я уже чувствовал, как по телу разливается приятное тепло. Посещение кладбища начало оказывать на меня благотворное воздействие: похоже, Карл был прав. – Да и этот совсем не плох, - я подвел Карла к следующей могиле. Мы увидели эпитафию. «Память о тебе бессмертна! Балдан Калганович Изотопов, купец первой гильдии 1819 – 1895» - Еще одно доказательство того, что смерть может быть пошлее жизни... – цинично заметил Карл. - Интересно, чем это он был так славен, этот незабвенный Балдан Калганович? Может, тем, что в один присест мог выпить два литра водки и высадить целый котел ухи из белорыбицы? Или тем, что субсидировал строительство первой в Москве общественной уборной? Черт бы побрал всех этих мертвяков и тех, кто закопал их под булыганами с такими идиотскими призывами к вечности! А вот еще одна замечательная эпитафия, ты только посмотри! Что они все сговорились, что ли? Мы приблизились к могиле, обнесенной ржавой покосившейся оградой. Придав голосу благоговения, я прочитал: «Ты был велик соответственно имени своему! Капитон Капитонович Шляпенжоха 1700 – 1902» - Вот это я понимаю! 202 года! Непостижимо! – поразился Карл. - Прямо-таки библейский возраст, если только кладбищенский каменотес не был вдребезги пьян, когда долбил эти циферки... О, незабвенный и великий Капитон Капитонович! Интересно, кем он был, этот Шляпенжоха? Башмачником? Или разносил по домам толстовские брошюры о нравственности? Или под покровом ночи колуном кроил черепа прохожим? Похоже, мы с тобой угодили в заповедник гоголевских персонажей. Следующая эпитафия была прочитана Карлом медленно и торжественно: «Лучше мне умереть, нежели жить! Ираида Уродова-Чернозубова. Ушла из жизни 1 января 1887 года» - Сколько глубокого, поистине философского смысла и вселенской тоски в этих пронзительных словах! Действительно, лучше умереть, чем жить под такой фамилией... И такие тетки вертят нами! Господи, а ведь, наверно, был какой-то ясноглазый поручик, милый воспитанный мальчик, который сходил с ума по этой Ираиде Уродовой! Когда же мы научимся вертеть женщинами, как они вертят нами? - Когда сами будем действовать их же методами. Надо самому прикинуться женщиной, и тогда... У одной могилы Карл остановился надолго. Я стал рядом. Мы принялись с интересом разглядывать осевшую на одну сторону гранитную глыбу антрацитового цвета. - «Карл Бухман», - прочитал Карл проникновенно. - Видишь, как, оказывается, много было Карлов на свете... И все, все умерли! Какие утраты, какие утраты... Остался один, но зато какой!.. Ах, как я одинок в этом океане мертвых Карлов... Посмотри, - сказал мой друг, и глаза его подернулись влагой, - мой тезка Карл Бухман родился в одна тысяча восемьсот девяностом году... Помнится, что-то связано с этим годом... Я напрягся и неуверенно произнес: - Кажется, год рождения Пастернака... - Да-да, ты прав, Пастернака. А также - Фанни Каплан. Год тысяча восемьсот девяностый!– сказал Карл с воодушевлением. - Год рождения самой невезучей женщины двадцатого столетия. Находиться в метре от Ильича и так бездарно промазать... А могла ведь грохнуть политического авантюриста в самом начале его варварского эксперимента. Знаешь, почему она промахнулась? Фанни забыла, какой глаз надо было прищуривать. И прищурила совсем не тот. Ах, если бы она прищурила тот, какой надо! Впрочем, если бы она и превратила грудь вождя мирового пролетариата в дуршлаг, это вряд ли бы что-нибудь изменило. Ведь из-за его плеча уже высовывались рыжие усы следующего вождя: будущего вождя всех времен и народов. А тот многому научился у своего предтечи. Да-а... - протянул Карл и повторил: - Тысяча восемьсот девяностый год... Давненько, однако... Посмотри, - воскликнул Карл изумленно, - что за чертовщина! Год смерти этого Бухмана почему-то не обозначен. Вернее, на его месте зияет дыра. Словно в надгробие угодил шестидюймовый снаряд. Мы никогда не узнаем, умер ли этот славный человек. Что наводит на некие мысли. Например, на мысль о том, что этот хмырь еще жив и по сей день, как Агасфер, шляется по городам и весям необъятной матушки-земли. А если и умер, то умер он, сердяга, стоя в очереди за отборной сельдью по цене рубль тридцать четыре за килограмм еще в одна тысяча девятьсот шестьдесят втором году от рождества Христова в магазине «Рыба», улица Арбат, бывший дом потомственного гражданина Саввы Силыча Куроедова... Умер он, стало быть, на Арбате, а похоронен где-нибудь в другом месте. И могила с красивым камнем ждет, не дождется, когда припожалует законный владелец. А у него и в мыслях этого нет... Ты думаешь, я говорю глупости? Посмотрим, посмотрим... Ах, как же здесь славно! – воскликнул Карл и, глубоко вздохнув, развел руки в стороны. – Век бы отсюда не уходил. Может, поселиться здесь? Ты посмотри, сколько здесь зелени! А воздух, воздух-то какой! Как упоительно пахнет увядшими черными розами и влажной землей, вобравшей в себя ароматы наших истлевших предшественников! Кстати, ты не хотел бы жить на кладбище? В непосредственной близости от места твоего грядущего захоронения? А что, это ведь так удобно: и в нравственном, и в философском, и в прикладном смысле. Устроился бы сторожем, стучал бы по ночам колотушкой, распугивал грабителей. А днем бы писал свой дурацкий роман да мастерил себе впрок домовину, пел грустные народные песни и носил пожитки в кабак... – Карл замолчал и заботливо оглядел меня с ног до головы. Я пробурчал, что пока предпочитаю жить подальше от могильных плит и деревянных крестов. Карл увлек меня по старой аллее вглубь кладбища. Он шел энергичным «стрелковым» шагом, почти бежал. Мне показалось, что Карлу не терпится предъявить мне что-то в качестве свидетельства целесообразности проживания рядом с покойниками. Наконец он остановился у черного обелиска чудовищных размеров. Я запрокинул голову. Вспомнился знаменитый роман Ремарка. Обелиск был настолько велик, что, казалось, он должен был стоять не здесь, среди могилок со скромными надгробьями, а где-нибудь в Гималаях, господствуя над миром и грозно напоминая всем о краткости и зыбкости жизни. - Как видишь, я не оригинален, - услышал я голос Карла. Он глазами показал на эпитафию. Я вгляделся в золотые буквы. Это было ехидное обращение к постоянно обновляющимся рядам праздношатающихся потомков. - «Когда-то бодрыми шагами И я бродил здесь меж гробами», - прочитал я с выражением. Ну, да, Карл прав: хотя и остроумно, но, увы, не оригинально, старо, использовано давно и многажды. Ниже были выбиты имя, отчество и фамилия владельца могилы. Я прочитал, и холодок пробежал у меня по спине. Карл Вильгельмович Шмидт 27. 7. 1969 – Год смерти, к сожалению, отсутствовал. Я указал на это Карлу. Не скрыв сожаления. Карл не обиделся. - Вот ты смеешься, - сказал он, - а это лишь предусмотрительность и правильное, глубоко продуманное размещение активов. Ты знаешь, сколько стоит место на приличном московском кладбище? А сколько оно будет стоить, когда я сыграю в ящик? Ведь все так дорожает... - и Карл покачал головой. - Все, что ты сказал, ложь от первого до последнего слова. Я знаю, почему ты велел каменотесу выбить эту ущербную надпись, где нет самого главного: даты смерти. Таким хитрым маневром ты надеешься уклониться от встречи с неизбежностью. Я прав? Карл ухмыльнулся и в знак согласия наклонил голову. © Вионор Меретуков, 2014 Дата публикации: 04.12.2014 23:25:44 Просмотров: 2642 Если Вы зарегистрированы на нашем сайте, пожалуйста, авторизируйтесь. Сейчас Вы можете оставить свой отзыв, как незарегистрированный читатель. |
|